Гектора отправили в мою школу, в тот же класс. Я был офигенно рад. Не прошло и недели, как Гектор усмирил Ганса Филдера и его удальцов.

Тогда учительницей у нас была мисс Конноли. Она была добрая. Она посадила меня вперед, близко к своему столу, и всегда объясняла, если что-то непонятно. Мисс Конноли не любила Ганса Филдера и его шайку чудозвонов не меньше моего. Зато Гектор ей сразу очень понравился. Он оказался ослепительно умным, на родном говорил почти без акцента и умел играть на пианино – играть, а не бренчать «Собачий вальс» на черных клавишах. У него были очень красивые руки – узкие, с длинными тонкими пальцами. И вообще, он был худой, а голова – прекрасной формы, не то что эти затылки, плоские, как камбала. Волосы русые, густые, все время лохматились. Мне нравилось, как он их откидывал со лба.

К сожалению, мисс Конноли провалилась в дыру прямо посреди первой четверти. Никаких объяснений. Спрашивать никто не решался. Сегодня она здесь, а назавтра ее нет, не осталось даже следа, по которому можно было бы понять, куда она делась. Я же говорю, что умереть, что исчезнуть – одно и то же. Одно и то же дерьмо.

И вот тут-то появился мистер Ганнел. Никакие стоящие знания вместе с ним к нам не пришли. Одна пропаганда. Важненький такой человечек, мистер Ганнел.

В первый же день он велел Гектору остричь волосы по уставу. А Гектор не остриг. Дело в том, что Гектор подчинялся только своим собственным правилам. На все остальное его изумрудно-зеленые глаза заволакивались безразличием. Гектору удавалось заставить мистера Ганнела все время повторять сказанное, подчеркивая пустоту его слов.

Оказалось к тому же, что наш новый учитель, ярый патриот Родины, не мог сказать ни слова на прежнем. Смешно. Он никогда не мог уловить, что Гектор только что сказал. Это его злило – он понимал, что Гектор его обыгрывает.