На мой день рождения, в марте после той ужасной зимы, дед преподнес мне подарок.

За восемь месяцев с появления Гектора столько всего произошло, что я и забыл про мяч. Дед его залатал и завернул в праздничную обертку из старых газет.

– А играть с ним можно? Или только любоваться? – спросил Гектор.

– С этим мячом можно играть хоть за сборную прежней страны, – сказал дед.

Миссис Лаш несколько недель собирала все нужное для праздничного пирога. Она мне рассказала, что секрет в его основе – это ее рецепты. Она их обменивала – на масло, на сахар. Миссис Лаш умела волшебным образом создавать еду из ничего. Такое умение всегда можно выгодно обменять.

Это был лучший праздничный ужин из всех, которые я помню. Я старался забыть про маму с папой. Слишком больно было о них думать. Только они все равно проламывались через звуковой барьер моих мечтаний.

Когда родители работали в школе, папа хотя бы вид делал, что следует линии партии. А мама – нет. С ней сразу становилось ясно как день: ее ученики заслуживали большего, чем слушать ерунду сутки напролет. «Матери за чистоту» ее ненавидели. Она отказывалась относиться к их отпрыскам в брюках иначе, чем к короткоштанным.

И вот однажды, ни с того ни с сего, к нам пришли Навозники и утащили маму. Она хотела зацепиться за стол на кухне, но ухватила только скатерть. Вся посуда рухнула на пол. Деду пришлось держать папу изо всех сил, а то всем нам кормить бы сейчас червей. Я никогда раньше не видел, чтобы папа плакал. Что я делал, я не помню. Может, меня там вообще не было. Маму привезли домой на следующий день.

Я подбежал к ней. Она посмотрела на меня, и было видно, что она не понимает, кто я такой. Из уголков ее рта капала кровь. Она ничего не говорила, ни единого слова, даже когда мы усадили ее за стол. Папа встал на колени и наконец уговорил ее открыть рот. Дед закрыл мне глаза рукой и увел с кухни.

Тем вечером папа пришел ко мне и сказал, что они с мамой должны уйти и что я остаюсь с дедом. И пообещал, что они обязательно за нами вернутся.

Я жду.