Два дня хоронили почти непрерывно. Священник снял дробины с телеги и отвозил на кладбище по три, по четыре трупа сразу.

Герге шел впереди телеги. На поясе у него была сабля - подарок Добо, в руках крест. Священник вел лошадей и то пел, то читал молитвы.

На кладбище он покрывал мертвецов рогожей, чтобы их не клевало воронье, пока они возили все новых и новых покойников.

Наконец, на третий день утром, в деревне появилась крестьянка с ребенком. Они прятались в камышах на берегу Балатона. К вечеру, крадучись и озираясь, вернулись домой двое мужчин.

Они выкопали для погибших могилы; вместе с ними копал и священник.

И, только похоронив мертвецов, принялся отец Габор отстраивать кое-как свое жилище.

В доме было три комнаты, но во время пожара все потолки завалились.

Сперва священник сделал дощатый настил над комнатой, которая выходила окнами на улицу, чтобы было где укрыться от дождя. Потом сколотил шкаф и велел Герге собрать и поставить в него раскиданные по двору книги.

После долгого и скорбного труда похорон Герге нравилось перетаскивать и расставлять книги. Иные он даже раскрывал, смотрел, нет ли картинок. Пять томов были с картинками. В одном пестрели разные жуки, в другом - цветы. Библиотека священника состояла всего из тридцати книг в переплетах из телячьей кожи.

Женщина убрала кухню и принялась за стряпню. Она сварила зеленый горошек без мяса и яичный суп, заправленный мукой.

Два горшка на всю деревню!

После обеда священник осмотрел свой сад.

Он повел мальчика на пчельник, где стояла беседка, напоминавшая часовенку. Турки сорвали с нее дверцу, но, увидав в беседке только скамейку, маленький очаг, столик - вернее, доски, положенные на козлы, - да какие-то высокие бутыли, не тронули ничего.

Бутыли предназначались для химических опытов. Священник глазам своим не верил, что они целы.

В садовую калитку вошла женщина. Она несла в переднике мертвого годовалого ребенка. Лицо ее было красно от слез.

- Яношка мой… - промолвила она и зарыдала.

- Мы похороним его, - сказал священник.

Герге надел шапку, поднял крест и пошел впереди.

- Спрятала я его, - рассказывала женщина, плача, - спрятала с испугу в яму для пшеницы, сунула в подушки. Тогда как раз убивали Янчи по соседству. Я подумала - заплачет мой сыночек, и меня найдут. Схоронилась за курятником. Но меня нашли, погнались за мной, и я убежала. Хотела вернуться к ночи, да мы повстречали других басурман. Они обшарили все камыши. Бог его знает, кого увели, кого убили… Когда я вернулась, Яношку своего нашла уже мертвым. О боже, боже! За что ты отнял у меня сына?

- Не спрашивай бога, - строго сказал священник. - Господь знает, что творит, а ты не знаешь.

- Да зачем же он народился, коли пришлось ему помереть такой смертью!

- Мы не ведаем, для чего родимся, и не ведаем, зачем помираем. Не говори больше о боге.

Он выкопал могилку. Герге подсоблял ему, роя землю мотыгой.

Мать сняла с себя фартук, завернула в него ребенка и положила в могилу.

- Подождите… - говорила она, задыхаясь от рыданий, - погодите немного…

Она нарвала цветов, травы и, осыпая ими свое мертвое дитя, плакала и причитала:

- Ой, зачем должна я предать тебя землице? Не обнимешь ты меня больше рученьками своими… Никогда не скажешь мне: маменька родимая… Ой, увяли алые розочки на щечках твоих! Ой, не поглажу я больше белокурые твои волосики!.. - И она обернулась к священнику: - А глазки-то какие красивые были у него! Черные глазенки! И смотрел-то он на меня ласково как… Ой, душенька моя, не взглянешь ты больше на меня глазками своими!..

Священник забросал могилу землей, насыпал холмик и выровнял его лопатой. Потом сорвал на краю кладбища ветку бузины, похожую на крест, и воткнул ее в холмик в изголовье.

- Ой, господи, и зачем ты отнял у меня дитя родное! - причитала мать. - Зачем только тебе он понадобился!

И она упала на могильный холм.

- Затем, что бог лучше доглядит за ним, чем ты, - сказал священник почти с досадой.

Он стряхнул с мотыги прилипшую землю, перекинул ее через плечо и заговорил уже мягче:

- Иные уходят на небо раньше и ждут тех, у кого есть еще дела на земле. Иногда ребенок уходит раньше, иногда родители. Но творец определяет так, чтоб каждого улетающего в надзвездный мир кто-нибудь да поджидал там. Пойдем!

Но мать осталась у могилки.