На другой день они сели на коней и направились к югу, в Сигетвар.
Стоял теплый безоблачный день. В разоренных селах повсюду хоронили мертвых и крыли соломой хижины. В иных селениях так же, как и в деревне отца Габора, бродили только двое-трое стариков и старух. Весь народ угнали турки.
Когда доехали до сигетварских камышей, священник поднял голову и сказал:
- Сам хозяин дома.
Герге понял, что речь идет о Балинте Тереке.
- Откуда вы знаете? - спросил он удивленно.
- А ты разве не видишь флаг?
- Где? На башне?
- Да.
- Красный с синим?
- Да. Это его цвета. Стало быть, он дома.
Они забрались в заросли тростника и поехали рядом. Перед ними блеснула речка Алмаш, разлившаяся в большое озеро. В зеркало воды гордо гляделась башня, выступавшая над темной крепостной стеной. На воде белели большие стаи гусей.
Священник снова заговорил:
- Мальчик, а не думаешь ли ты, что Добо вступил в бой с очень неравными силами? Он мог там и голову сложить.
- В бою?
- Да.
Нет, Герге этого не думал, он считал Добо непобедимым. И напади Добо даже один на всю турецкую рать, Герге бы не удивился.
- Если он погиб, - сказал священник, - я усыновлю тебя.
Он погнал коня на первый деревянный мост, который вел в наружный двор крепости. Мост стоял на высоких сваях. На воде под мостом плавали стаи уток и гусей. Священник и мальчик медленно, шажком пересекли «новый город», потом въехали по маленькому деревянному мостику в «старый город». Перед церковью с двумя башенками сидели три торговки и продавали черешню. Одна из них как раз насыпала ягоды в фартук босой девчонке. Двери церкви обивали железом.
Затем последовал еще один мост - длинный и широкий, из крепких балок. Вода блестела где-то глубоко под ним.
- Сейчас въедем во внутренний двор крепости, - сказал священник. - Пора уж.
И он старательно вытер лицо носовым платком.
Ворота крепости были распахнуты. Оттуда доносился громкий топот. На просторном дворе они увидели латника, который мчался сквозь облако пыли, и второго латника, несшегося ему навстречу. Казалось, на двух живых конях сидят две металлические статуи. Одна из них новая, серебряная, а вторая - потускневшая, кое-где ржавая, точно ее только что вытащили из сырого чулана. А в остальном эти статуи отличались только шлемами: у одной шлем был гладкий и круглый, а у другой на верхушке блестела серебряная медвежья голова. Крупы коней были тоже защищены панцирями, похожими на рачью шейку.
- Вон Балинт Терек, - почтительно сказал священник. - Тот, что с медвежьей головой.
Всадники мчались друг на друга, держа копья наперевес, сшиблись, и оба коня взвились на дыбы. Но копья только скользнули по латам.
- Булавы давайте! - гаркнул медвежьеголовый, когда кони разъехались.
За опущенным забралом лица всадников не были видны.
На крик выскочил из дверей оруженосец в сине-красной одежде и подал сражавшимся две одинаковые булавы с медными шишками и два железных щита.
Латники снова разъехались. Конь всадника с гладким шлемом грыз удила, то и дело роняя изо рта белую пену. Сражавшиеся ринулись друг на друга посреди двора.
Первым замахнулся всадник в гладком шлеме.
Медвежьеголовый занес, щит над головой, и он задребезжал, точно разбитый колокол. Но рука с булавой взмахнула из-под щита и так ударила противника по голове, что на шлеме его осталась вмятина.
Противник, осадив коня, бросил оружие.
Медвежьеголовый снял с головы шлем и засмеялся.
Это был круглолицый смуглый мужчина. Длинные, густые черные его усы, прижатые шлемом, прилипли к щекам, и теперь один ус торчал вверх до самых бровей, а другой свисал до шеи.
- Это сам Балинт Терек, - почтительно повторил священник. - Если он взглянет на нас, ты, Герге, сними шапку.
Но Балинт Терек не смотрел в их сторону. Он глядел на противника, с головы которого слуги стаскивали шлем.
Когда шлем с величайшим трудом был снят, всадник первым делом выплюнул три зуба на землю, усыпанную гравием, потом выругался по-турецки.
Из-под свода ворот вылезло человек восемь турок-невольников. Они помогли побежденному снять доспехи.
Латник этот был таким же невольником, как и остальные.
- Ну, кому еще охота сразиться со мной? - крикнул Балинт Терек, пустив коня вскачь. - Кто убьет меня, получит в награду свободу.
Перед ним предстал мускулистый турок с жидкой бородой, одетый в красную поддевку.
- Попытаемся, может, сегодня мне больше посчастливится.
Турок облачился в тяжелые доспехи. Товарищи закрепили их сзади ремнями, напялили ему на голову шлем, принесли и натянули ему на ноги другие, железные, сапоги, ибо у этого турка ноги были длинные. Потом с помощью шестов подсадили его на коня и дали в руки палаш.
- Дурак ты, Ахмед! - весело крикнул Балинт Терек. - Палаш к панцирю не идет.
- А я уж так привык, - ответил невольник. - И если ты, господин, боишься биться палашом, я и пытаться не стану.
Они говорили по-турецки. Священник переводил Герге.
Балинт Терек снова надел шлем на голову и поскакал вокруг двора, размахивая легким копьем.
- Вперед! - крикнул он, выскочив вдруг на середину двора.
Герге задрожал.
Турок пригнулся в седле и, взяв палаш в обе руки, помчался на Балинта Терека.
- Аллах!
Когда они съехались, турок поднялся в стременах и приготовился нанести страшный удар.
Балинт Терек нацелился копьем турку в пояс, но копье соскользнуло, и Балинт выронил его. Однако щитом он отвел страшный удар турка и в тот же миг, схватив его за руку, стащил с коня. Турок боком рухнул на песок, подняв клубы пыли.
- Довольно! - засмеялся Балинт Терек, быстрым движением подняв забрало. - Завтра еще сразимся, если буду дома. - И он затрясся от смеха.
- Это не по чести! - заорал турок, тяжело поднимаясь на ноги. Видно было, что рука у него вывихнута.
- Почему не по чести? - спросил Балинт.
- Рыцарю не подобает стаскивать противника рукой.
- Да ты же не рыцарь, чертов басурман! У тебя, что ль, учиться рыцарским обычаям? Вы самые обыкновенные грабители.
Турок, надувшись, молчал.
- Уж не считаете ли вы рыцарским турниром, когда я выхожу вот так сражаться с вами? К черту на вилы всех вас, проходимцев! - крикнул Балинт Терек и вытащил правую ногу из стремени, готовясь слезть с коня.
- Господин! - вышел вперед худой седобородый турок и, плача, сказал: - Сегодня я еще раз готов схватиться с тобой.
Стоявшие во дворе расхохотались.
- Еще бы! Ты думаешь, что я уже устал! Ну да ладно, доставлю тебе такое удовольствие.
И Балинт Терек снова надвинул шлем, который успел положить себе на колени.
- Попугай, который раз ты бьешься со мной?
- Семнадцатый, - плаксиво ответил турок, у которого нос действительно походил на клюв попугая.
Балинт Терек снял шлем и бросил его на землю:
- Вот, даю тебе поблажку! Начнем!
Разница между ними была огромная: Балинт Терек - богатырь, во цвете лет, могучий и подвижной; турок - тщедушный, сутулый человек лет пятидесяти.
Они сшиблись копьями. От первого же удара Балинта турок вылетел из седла и, перекувырнувшись в воздухе, свалился на песок.
Все засмеялись: и слуги, и оруженосцы, и невольники.
Господин Балинт кинул щит, железную перчатку и слез с коня, чтобы оруженосцы освободили его от остальных доспехов.
«Попугай» поднялся с трудом.
- Господин! - обратил он к Балинту Тереку окровавленное лицо и заплакал. - Отпусти меня домой. Жена и сиротка-сын два года ждут меня.
- А почему же тебе дома не сиделось, басурман? - досадливо спросил Балинт Терек.
Он всегда сердился, когда невольники просились на свободу.
- Господин… - плакал турок, ломая руки. - Сжалься надо мной. У меня красивый черноглазый сын. Два года не видел я его. - Он на коленях подполз к Балинту Тереку и бросился ему в ноги. - Господин, сжалься!
Балинт Терек утирал лицо платком. Пот струился с него градом.
- И вам, мерзавцам, и вашему султану - всем бы сидеть у меня на цепи, - сказал он, с трудом переводя дыхание. - Убийцы, грабители, негодяи! Не люди вы, а бестии!
И он прошел мимо.
Турок схватил горсть песку и, кинув вслед Балинту Тереку, крикнул:
- Да покарает тебя аллах, жестокосердый гяур! Чтоб тебе в кандалах поседеть! Чтоб ты сдох да вдову и сирот оставил! Прежде чем душа твоя попадет в ад, пусть аллах научит тебя втрое горше плакать, чем плачу я!
Он выкрикивал проклятия; слезы лились у него из глаз и, стекая по израненному лицу, смешивались с кровью.
От ярости у него даже пена выступила на губах. Слуги потащили его к колодцу и окатили водой из ведра.
Балинт Терек привык к подобным сценам. Они вызывали в нем только гнев, и ни мольбами, ни проклятиями нельзя было заставить его развязать узы неволи и отпустить раба.
Ведь в конце концов невольник всегда и везде молит о свободе, разве что один молча, а другой вслух. Балинт Терек с детства слышал эти мольбы. В его времена рабов причисляли к прочему имуществу. Иных выкупали за деньги, других обменивали на венгров, попавших в плен. Так неужто же просто так, во имя бога, отпустить невольника!
Балинт Терек подставил спину и вытянул руки, чтобы ему почистили кафтан щеткой. Затем, красный от досады, подкручивая усы, он подошел к священнику.
- Добро пожаловать, дорогой гость, милости просим! - сказал он, протянув руку. - Слышал, что тебя, точно рака, обварили кипятком. Ничего, новая кожа нарастет.
- Ваша милость, - ответил священник, держа шапку в руке, - что меня обварили - это бы еще с полбеды. Хуже, что вырезали мою паству. И мать, бедняжку, убили.
- Чтоб вас турецкие псы загрызли! - проворчал Балинт, обернувшись к туркам. - Скажите пожалуйста, один проклинает за то, что я не отпускаю его на волю, другой учит правилам рыцарства. Я выхожу на поединок с саблей, а он не хуже заплечных дел мастера - с палашом. И называет это рыцарским турниром! А когда я стаскиваю его с коня, он еще нос задирает. Чтоб вас псы и вороны заели!
Терек сердито дернул кожаный пояс и в гневе стал похож на того медведя, который красовался у него в гербе на воротах крепости.
Затем он бросил взгляд на мальчика и, улыбнувшись, удивленно спросил:
- Это он и есть?
- Слезай живей! - прикрикнул священник на Герге. - Сними шапку.
Босой мальчонка с саблей на боку лег животом на спину коня и, соскользнув на землю, остановился перед Балинтом.
- Этого коня ты раздобыл? - спросил господин Балинт.
- Этого! - гордо ответил ребенок.
Балинт Терек взял его за руку и так быстро повел к жене, что священник едва поспевал за ними.
Жена Терека - маленькая, белолицая, русоволосая женщина с двойным подбородком - сидела в саду внутреннего двора крепости, возле мельничного жернова, который служил столом. Она завязывала горшки и крынки с вареньем. Вместе с ней трудился и приходский священник в опрятной сутане и с очень белыми руками. Поблизости играли два мальчугана. Одному из них было пять лет, другому - три года.
- Ката, душенька, погляди-ка! - крикнул Балинт Терек. - Вот этот щеночек - оруженосец нашего Добо!
Герге поцеловал руку хозяйке.
Маленькая голубоглазая женщина взглянула на мальчика с улыбкой, потом нагнулась и поцеловала его в щеку.
- Этот малыш? Да ведь он еще сосунок! - воскликнул приходский священник в изумлении.
- Да, но только сосет турецкую кровь, - ответил хозяин крепости.
- Солдатик, хочешь есть? - спросила женщина.
- Хочу, - ответил Герге. - Но сперва мне хотелось бы пойти к моему господину Добо.
- Нет, сынок, к нему никак нельзя, - ответил Балинт, помрачнев. - Твой господин в постели. - И он обернулся к отцу Габору. - Ты не знаешь еще? Добо ринулся с пятьюдесятью солдатами на двести турок. И один турок вонзил ему в бедро пику, да с такой силой, что пригвоздил его к луке седла.
Герге следил за разговором, широко раскрыв глаза. Как обидно, что в сражении его не было рядом с Добо! Вот уж он огрел бы этого турка!
- Ступай играть с баричами, - сказал приходский священник.
Черноволосые ребятишки высунулись из-за материнской юбки и во все глаза смотрели на Герге.
- Что вы испугались? - сказала им мать. - Это же венгерский мальчик, он любит вас.
И она объяснила Герге:
- Это старший - Янчи. А младший - Ферм.
- Пойдемте, - приветливо сказал им Герге. - Я покажу вам мою саблю.
Трое ребят очень скоро подружились.
- А ты, священник, - спросил Балинт Терек, присев на скамейку, - что же ты будешь делать без прихода?
Отец Габор пожал плечами.
- Да уж как-нибудь проживу. В крайнем случае буду вести жизнь отшельника.
Балинт Терек задумчиво покручивал усы.
- Ты знаешь по-турецки?
- Знаю.
- И по-немецки тоже?
- Два года школярил на немецкой земле.
- Так вот что я тебе скажу. Собери-ка свои пожитки да переезжай в Сигетвар. Вернее, не в Сигетвар, а в Шомодьвар. Через несколько дней мы переберемся туда. Там и будешь жить. У моей жены есть священник-папист - так почему же мне не иметь священника новой веры! А через год-другой дети подрастут, и я отдам их на твое попечение, чтобы ты учил их.
Приходский священник удивленно вытаращил глаза.
- Ваша милость, а как же я?
- И ты их будешь учить. Ты выучишь их латыни, а он - турецкому языку. Поверь, добрый мой пастырь, для спасения души турецкий язык столь же важен, как и латынь.
Он взглянул на сыновей, которые вместе с Герге бегали друг за дружкой вокруг яблони. Все трое разрумянились и заливались веселым смехом.
- Я отниму у Добо этого мальчика, - сказал Балинт Терек, улыбаясь. - Быть может, он пригодится мне в качестве третьего воспитателя. И как знать, он, чего доброго, окажется лучше вас обоих, вместе взятых.
* * *
Король Янош умер. Сын его еще был младенцем. Венгры остались без вождя. В стране происходило то, что изображалось на гербах, где разгневанные грифы тянутся за качающейся между ними короной.
Умы венгров были смущены. Никто не знал, чего страшиться больше: владычества турок-басурман или немцев-христиан.
Немецкий император Фердинанд наслал на Буду своего генерала - дряхлого мямлю Роггендорфа. Турецкий султан сам стал во главе войска, чтобы водрузить стяг с полумесяцем над венгерским королевским замком.
Шел 1541 год.
