Гергей вытянулся на траве, положив руку под голову.

От усталости у него слипались глаза, но спать он не мог. В голове вертелась одна неотвязная мысль: как освободиться?

Он с неудовольствием заметил, что Хайван вернулся и, чавкая, снова примостился возле него. Парню, видно, досталась баранья ножка из какого-нибудь котла.

- Неверный, - окликнул Хайван юношу, пнув его в колено, - если ты голоден, я и тебе принесу.

- Спасибо, - ответил Гергей. - Я не голоден.

- Ты не ел с тех пор, как мы схватили тебя?

- Говорю тебе, что я не голоден.

Великану, очевидно, непривычно было слышать, что кто-то не голоден. Он покачал головой.

- А я всегда голоден, - и продолжал чавкать.

Чтобы не слышать запаха Хайвана, Гергей отвернулся, опустив голову на руки, и уставился на луну. Багровый ее круг все выше поднимался с востока над шатрами. Голова караульного, стоявшего шагах в тридцати от них, наполовину прикрыла лунный диск, и силуэт этого турка напоминал тень епископа в высокой шапке. Пика его казалась подставкой луны.

- Не спи, - тихо сказал Хайван. - Я тебе кое-что сказать хочу.

- Успеешь и завтра.

- Нет, мне нужно сегодня.

- Тогда говори живей.

- Подожди малость, пока луна ярче засияет.

На одной стороне полукруга, куда их согнали, началось движение. От группы вооруженных караульных отделились шесть теней.

Это были новые невольники - пятеро мужчин и одна женщина.

Мужчины с виду казались знатными особами. Женщина куталась в большой темный платок. Лица ее не было видно. Она плакала.

- Пустите меня к султану! - заревел по-венгерски один из мужчин глубоким, медвежьим басом. - Я не немец! Немец - собака, а я человек. Меня трогать не положено. Турок теперь не враг венгру. Как вы смеете трогать меня!

Но солдаты не понимали, что говорит венгр, и, как только он останавливался, подталкивали его в спину.

Возле Гергея была маленькая лужайка. Туда привели вновь прибывших.

Заметив, что никто его не слушает, венгр стал ворчать себе под нос:

- Хоть бы бог покарал этих свиней басурман! Смеют еще говорить, что они друзья венграм. Холера бы забрала таких друзей! Дурак тот был, кто первый им поверил. А еще глупее тот, кто позвал их. Чтобы они провалились вместе со своим жуликом султаном!

Женщину увели туда, где стояли волы да буйволы, которые тащили пушки. Тщетно она кричала и отбивалась - ее уволокли силой. Четверо мужчин молча сидели на траве. Это были немецкие солдаты. На груди одного блестел панцирь. Голова его была не покрыта, длинные волосы взъерошены.

Гергей обернулся к венгру и спросил:

- Откуда эти немцы? Из-под Буды бежали?

- Наверно, - нехотя ответил венгр. - Я встретился с ними только здесь, в винограднике… Воду тут дают? Пить хочется.

Только теперь рассмотрел Гергей, что венгр, говоривший густым басом, был худенький, низкорослый человек с круглой бородой.

Он сидел среди остальных в одной сорочке.

- Ночью вряд ли дадут, - ответил Гергей. - А как вы попали в рабство?

- Я в погребе прятался, червяк их заешь. Эти ослы меня, наверно, за лазутчика принимают. Какой я, к черту, лазутчик! Я честный чеботарь и до смерти рад, когда не вижу турок, не то что еще за ними подглядывать. Ух, гады поганые!

- А вы сами-то из Буды?

- Конечно, из Буды. Лучше б я там и сидел!

- А вы знаете Петера Цецеи?

- Старика с деревянной ногой? Как не знать! У него и рука одна деревянная.

- А что он поделывает?

- Что поделывает? Сражается.

- Сражается?

- Да еще как! Велел привязать себя к седлу и вместе с господином Балинтом бросился на немцев.

- С одной-то рукой?

- С одной. Налетел на них, точно молодой воин. Я его видел, когда отряд возвращался. Господин Балинт повел Цецеи к королеве.

- Балинт Терек?

- Он самый. Вот человек! Видно, он вскормлен на драконьем молоке. Каждый день возвращался забрызганный по самые плечи вражеской кровью. Но уж лучше бы он не только немцев, а и басурман колошматил!

- Ничего дурного со стариком Цецеи не случилось?

- Как же, случилось! - Чеботарь засмеялся. - В битве ему деревянную руку отхватили.

- А дочку его вы знаете? - робко спросил Гергей.

- Знаю, конечно. Две недели назад я сшил ей желтые башмачки. Изящные, низенькие, с золотой бахромой. Теперь барышни такие носят, конечно те, что побогаче.

- Красивая девушка, правда?

Сапожник пожал плечами.

- Ничего, хорошенькая. - Он замолчал на миг и дернул себя за ус. - Чтоб господь покарал этих басурман! - сказал он вдруг изменившимся голосом. - Ментик-то мой они вернут? Верхнюю рубаху не жаль. Стащили ее с меня, да бог с ней. Но вот ментик…

- А когда вы уехали из Буды? - продолжал допытываться Гергей.

- Три дня назад удрал. Только лучше б не удирал. Хуже, чем здесь, мне бы и там не было. А турки все же сущие собаки. В Нандорфехерваре они поклялись, что никого не тронут, а весь народ в крепости изрубили. Так ведь?

- Неужто вы думаете, что и Буда попадет в их руки?

- Наверняка попадет.

- Почему же наверняка?

- А потому, что уже больше недели турецкие духи служат в нашем храме свою мессу.

- Что такое? Что вы говорите?

- Верно, верно… В храме Богородицы каждую полночь зажигаются огни и слышится «Иллаллах»: турки орут, кричат, славят своего бога.

- Этого быть не может!

- Ей-богу, правда! Вот так же было и в Нандорфехерваре. Там тоже каждую ночь слышалось из храма турецкое пение, а через неделю турки взяли крепость.

Гергей вздрогнул.

- Это все пустяки, суеверие.

- Уж как хотите, но я сам видел и своими ушами слышал. Иначе разве я ушел бы из крепости!

- Так вы потому и удрали?

- Конечно! Семью свою я еще перед усобицей с немцами отправил в Шопрон, к бабушке. Поехать с ними не мог - жалко было хорошие заработки оставить. Вы же, барич, знаете, как только господа дворяне приезжают в Буду, они первым делом заказывают себе новые башмаки. И господину Балинту Тереку я тогда сшил башмаки. Его милости господину Вербеци тоже. И еще его милости господину Перени.

Не успел сапожник закончить свой рассказ, как Хайван схватил его за шиворот, приподнял, точно котенка, и отшвырнул шагов на десять от Гергея.

Сапожник со стоном упал на траву. На его месте устроился Хайван.

- Ты сказал, что умеешь и читать и писать. Так вот я покажу тебе кое-что.

Он вытер обе пятерни о шаровары и снял со спины белую торбу из воловьей шкуры, еще раз вытер пальцы и, порывшись в торбе, вытащил из нее связку сложенных листиков пергамента.

- Погляди, - сказал он, - это я нашел на груди одного мертвого дервиша под власяницей. Дервиш помер от какой-то раны в пояснице. Его не то пикой прокололи, не то пулей хребет перебили. Но это не важно. Были у него и деньги: тридцать шесть золотых. Они тоже здесь у меня, в сумке. Так вот, если ты скажешь мне, что тут написано, я дам тебе один золотой. А не скажешь - так стукну по башке, что ты сдохнешь!

Луна ярко сияла. Вокруг все спали. Сапожник тоже клубком свернулся на траве; быть может, и он заснул.

Гергей развернул связку бумаг. Это были листки пергамента величиной с ладонь; на них виднелись какие-то значки, квадраты, пятиугольники и шестиугольники.

- Я плохо вижу, - сказал юноша, - очень мелко написано.

Турок поднялся, выхватил из костра горящую ветку толщиной в руку и поднял ее над юношей.

Гергей внимательно и мрачно разглядывал чертежи и письмена. Пламя почти обжигало ему лицо, но он этого не замечал.

Вдруг юноша вскинул голову и спросил:

- Ты показывал кому-нибудь эти листки?

- Показывать-то показывал, да никто в них не разобрался.

Ветка погасла. Турок бросил ее на землю.

- Деньги твои мне не нужны, - сказал Гергей. - Кулака твоего я не боюсь. Я невольник султана, и если ты меня ударишь, тебе перед ним придется держать ответ. Но раз ты просишь объяснить, что написано на этих листках, позволь и тебя кое о чем попросить.

- О чем же?

- Эти бумаги дороги тебе, ибо они принадлежали священному дервишу. Счастье твое, что ты показал их мне. Турок отнял бы их у тебя. Я же готов тебе все разъяснить, но только при условии, что ты пойдешь к священнику, который нынче в полдень устроил взрыв. Впрочем, он, может, тут ни при чем и оказался у дороги совсем случайно.

- Нет, это он сделал, наверняка он!

- Ну, да все равно, один черт! Ты посмотри - жив он или помер.

Турок взялся за подбородок и задумчиво посмотрел на Гергея.

- А пока ты сходишь туда, я пересмотрю твои бумажки, - уговаривал его Гергей. - Теперь уже и горящая ветка не нужна. Луна и без того ярко светит.

И он снова углубился в чертежи.

Это были нарисованные свинцовым карандашом чертежи венгерских крепостей. Кое-что стерлось. На одном чертеже Гергею бросились в глаза значки Х и О. Внизу на листке дано было на латыни объяснение: Х - самое уязвимое место крепости; О - место, самое подходящее для подкопа. Кое-где от значка О шла стрелка, в других местах ее не было.

Гергей в отчаянии встряхнул головой. В руках его оказались рисунки какого-то лазутчика, планы более тридцати венгерских крепостей.

Что ж теперь делать?

Украсть? Невозможно.

Сжечь? Турок задушит.

Бледный от волнения, Гергей держал в руке бумажки, потом вынул из кармана поддевки заостренный кусочек свинца, зачеркнул на всех чертежах значки О и Х и расставил их по другим местам.

Вот и все, что он мог сделать.

Так как турок все не возвращался, Гергей долго разглядывал последний чертеж. На нем была изображена Эгерская крепость в виде лягушки с перебитыми лапками. Рисунок привлек внимание юноши, потому что он заметил там четыре подземных хода, а между ними - залы и четырехугольное водохранилище. Что за причудливое сооружение! Казалось, его строители рассчитывали продолжать битву и под землей. Если и там не удастся одолеть врага, они отступят из крепости подземными ходами, а преследователи погибнут в водохранилище.

Гергей поднял глаза, посмотрел, не идет ли турок.

Турок уже приближался, двигаясь высокой, огромной тенью мимо пушек, и при этом почесывался, засунув руку под мышку.

Гергей быстро скатал в шарик последний чертеж, сунул его в карман поддевки, пальцем проделал в кармане дыру и спустил в нее шарик за подкладку. Затем снова склонился над разложенными чертежами.

- Священник еще жив, - сказал турок, присев на корточки, - но, говорят, до утра не протянет.

- Ты видел его?

- Видел. Все лекари сидят вокруг шатра. А священник лежит на подушках и хрипит, как издыхающий конь.

Гергей прикрыл глаза рукой.

Турок уставился на него, как тигр на свою жертву.

- Ты, может, сообщник его?

- А что, если и сообщник? Счастье твое в моих руках!

Турок захлопал глазами, но вдруг присмирел.

- А эти бумаги приносят счастье?

- Не бумаги, а их тайна. Но только турку! - сказал Гергей, возвращая Хайвану листки пергамента.

- Так говори же! - прошептал великан, глядя на него алчными глазами. - Я исполнил твое желание.

- Ты должен еще освободить меня.

- Ишь ты, чего захотел!

- Но ведь для тебя дорога эта тайна?

- А я у кого-нибудь другого узнаю.

- Не узнаешь. Турок отнимет у тебя листки. А христианин? Когда ты еще найдешь христианина, который знает и турецкий язык и латынь! И кому ты можешь оказать такую услугу, что взамен он отомкнет тебе замок счастья!

Турок схватил юношу за горло.

- Задушу, если не скажешь!

- А я всем расскажу, что у тебя священная реликвия дервиша.

Но больше он не мог проронить ни слова - турок точно тисками сдавил ему горло.

У юноши занялось дыхание.

Но турок вовсе не собирался его душить. Какой прок, если он задушит школяра! Может, с ним и счастье свое погубишь. А Хайван пошел на войну не для того, чтобы сложить голову. Как и любой солдат, он мечтал выйти в большие господа.

- Ладно, я успею убить тебя, если ты на меня беду навлечешь. Но как мне освободить-то тебя?

Гергей еще не отдышался и не мог говорить.

- Прежде всего, - ответил он наконец со стоном, - перепили мне кандалы.

Великан презрительно улыбнулся, потом осмотрелся по сторонам и большой красной рукой потянулся к кандалам. Дважды нажал - и с одной ноги Гергея цепь с тихим звоном упала в траву.

- А дальше? - спросил турок. Глаза его горели.

- Достань мне колпак и плащ сипахи.

- Это уже труднее.

- Сними с кого-нибудь из спящих.

Турок почесал шею.

- И это еще не все, - продолжал Гергей. - Ты должен раздобыть для меня коня и какое-нибудь оружие. Все равно какое.

- Если ничего не найду, отдам тебе свой кончар - вот этот, что поменьше.

- Ладно.

Турок оглянулся. Кругом все спят, только караульные безмолвно, как тени, шагают взад и вперед.

Долговязый янычар стоял в двадцати шагах от них. Воткнув пику в землю, он опирался на нее.

- Погоди, - сказал великан.

Он встал и поплелся к проходу между палатками.