На расстоянии полета стрелы от Еди-кулы, позади армянской больницы, одиноко стоит захудалая корчма.
В давние времена, когда Константинополь еще назывался Византией, это был, вероятно, загородный дом, красивая мраморная вилла. Но, увы, время и землетрясения сокрушают даже мраморные плиты, обламывают алебастровые балюстрады террас и каменные цветы на наличниках окон, разрушают лестницы, а ветер заносит в трещины колонн семена сорных трав.
Вилла превратилась в кабачок. Навещали этот кабачок самые разношерстные посетители. Хозяин - звали его Мильциад - пополнял свои доходы скупкой краденого. Мильциад и снабдил наших путников итальянской одеждой, предоставил им кров и продал за хорошие деньги позолоченную тарелку.
Так как представление в Еди-куле окончилось неудачей, артисты чуть не попали в беду. Солдат тут же доложил бею, что итальянцы, очевидно, родственники узника, так как плачут возле него. Но бею было уже не до Еди-кулы. Все его мысли были заняты венгерским округом (по-турецки - вилайетом), куда его посылали. В Еди-куле он и сам, в сущности, был узником: жил в крепостных стенах и только раз в год имел право выйти на молебен в храм Айя-София.
- Осел! - выругал он солдата. - Итальянцы были рабами того господина, а сейчас они мои рабы!
Бей как раз укладывал в сундук свою красивую порфировую чернильницу. Он вынул из нее тростниковое перо, обмакнул его в губку с чернилами и, написав на листочке пергамента величиной с ладонь несколько строк, протянул его обомлевшему солдату.
- На! Передай итальянцам и выведи их за ворота. Смотри, чтобы их никто не тронул.
Гергей тут же прочел бумажку, как только ему сунули ее в руки. В ней значилось:
«Предъявители сего, пять итальянских певцов, состоят в моей дружине. Настоящий темесюк выдан мною для того, чтобы их никто не трогал, когда они не находятся при мне.
Вели-бей».
Гергей с радостью спрятал листок. Потом взглянул на солдата. Где он видел эту физиономию и эти круглые, как у сыча, глаза? Где?
Наконец вспомнил, что накануне вечером солдат пил у грека вместе с разными поденщиками и корабельщиками. По багровому носу турка сразу было видно, что на судилище Мохамеда он неизбежно попадет в число грешников.
- Ты тоже поедешь с беем? - спросил Гергей, когда они выходили из ворот, и сунул солдату в руку серебряный талер.
- Нет, - ответил солдат, сразу повеселев. - Велибей берет с собой только подкопщиков и дэли. У нас начальником с завтрашнего дня будет Измаил-бей.
- Он еще не переехал сюда?
- Нет. Пока еще живет вон в том доме, увитом диким виноградом.
И солдат указал на домик, притулившийся у старинной византийской крепостной стены. Очевидно, он и выстроен был из ее камней.
Вечером сыч уже пропивал у грека свой серебряный талер.
Наши юноши в это время ужинали в опрятной комнате, облицованной мрамором. Они ели плов с бараниной и совещались, вернуться ли им на родину вместе с беем или одним.
Грозная опасность ходила за ними по пятам - это было несомненно. Еще более несомненно было, что освободить Балинта Терека им не удастся.
- Надо вернуться вместе с беем, - сказал Гергей. - Так будет разумнее всего.
- Я петь этому турку не стану, - проворчал Мекчеи. - Пусть ему гром гремучий поет!
- Что ж, притворись, будто ты охрип, - сказал Гергей, передернув плечами. - А почему бы нам не петь для него? Пословица и то гласит: «На чьей телеге едешь - того и песню поешь».
- А если дома узнают, что мы развлекали турка?
- Ну и что же? В Туретчине мы ему поем, а в Венгрии он у нас попляшет.
Янчи не вмешивался в разговор - он безмолвно смотрел вдаль глазами, полными слез.
Гергей положил ему руку на плечо.
- Не плачь, Янчика. Не век же отцу носить эти тяжелые кандалы! Когда-нибудь снимут их.
- Я не мог даже поговорить с отцом. Он успел только спросить про брата. Я сказал, что Ферко остался дома - на тот случай, если я погибну в пути. Чтобы у матери остался хоть один сын.
Все глядели на юношу с молчаливым участием.
- Но что я за дурак! - воскликнул Янчи, содрогнувшись. - Прокрался к нему, переодевшись бродячим скоморохом! А ведь я мог бы навестить его обычным путем. Теперь, после всего случившегося, уже не пойдешь. Сразу узнают, что мы не итальянские певцы. И тогда не спасет даже охранная грамота бея. Хоть бы деньги я ему передал!
Цыганка взяла опустевшее блюдо и вынесла его. В комнату заглянула луна, затмив огонек светильника.
- Можно сделать еще одну попытку, - сказал Гергей. - Деньги у нас целы. У тебя, Янчи, тысяча золотых, у меня триста. А тех денег, что у Мекчеи, нам хватит на дорогу домой. У Эвы тоже есть деньги.
Цыганка вернулась.
- Пойдите взгляните на турецкого сыча, - сказала она. - Так пьян, что даже со стула свалился. Шаркези пьет за его счет, но еще не напился. Они играют с Мати в кости.
Но, заметив, что друзьям не до смеха, девушка умолкла. Села на циновку вместе с остальными и, подперев рукой подбородок, уставилась на Эву.
- Новый бей, - продолжал Гергей, - наверняка позарится на деньги. Такой же, поди, взяточник, как и все другие. Может быть, он подсобит нам чем-нибудь? Деньги, говорят, отмычка ко всем замкам.
- Я отдам все, что у меня есть! - радостно встрепенулся Янчи. - Жизнь свою и то бы отдал!
- Что ж, отважимся на последнюю попытку.
- Как же ты ночью попадешь к бею?
- Он велит тебя схватить, - сказал Мекчеи. - Выслушает тебя, деньги возьмет и тебя заберет в придачу к деньгам.
Гергей улыбнулся.
- Не такой я дурак. Не в своем же обличий пойду к нему.
- А как же?
- Переоденусь турецким солдатом.
Янчи схватил Гергея за руку.
- Ты хочешь это сделать, Гергей? Готов сделать?
- Сейчас же и сделаю. - Гергей встал и кликнул корчмаря Мильциада. - Хозяин, - сказал он, - мне нужна турецкая солдатская одежда. Такая, какую носят солдаты Семибашенного замка.
Грек потеребил свою лохматую черную бороду. Он уже привык к тому, что его постояльцы все время меняют одежду, но привык и получать от них каждый день по два, по три золотых. Черт с ними, грабители они или воры, главное - платят хорошо. Он даже предложил им жить в подземном зале.
- А вот такой одежи у меня как раз и нет, - улыбнулся корчмарь, прищурив глаза. - Но есть тут один пьяный турок, с него можно снять и плащ и тюрбан.
- Что ж, и это сойдет. Только мне еще и борода нужна.
- Этого добра у меня вволю.
- Но мне нужна именно такая борода, как у твоего пьяного солдата.
- И такая найдется.
Грек вышел, и не прошло пяти минут, как он принес самые разнообразные фальшивые бороды, черную шерсть и клей.
- Приклеить?
- Приклей. Сделай мне такую же физиономию, как у того турка.
Гергей сел. Мильциад приступил к делу, беседуя за работой со своим постояльцем.
- Ты знаком с новым беем, который будет служить в Семибашенном замке? - спросил Гергей.
- Конечно, знаком, - махнув рукой, ответил грек. - Он был топчу.
- А что ты знаешь о нем?
- Глуп как пень. Одну воду пьет. Оттого у него и мозги раскисли. Он даже писать не умеет.
- Другие офицеры тоже не умеют, разве что читают, и то с грехом пополам.
- Измаил-бей спесив, как султанский конь, хотя и тот, верно, ученее его. Но если бей увидит кого-нибудь повыше себя, так уж кланяется до земли, как тростинка на ветру.
- Он уже бывал в походах?
- В прошлом году ходил вместе с султаном. Под Эстергомом ему даже палок всыпали.
- Стало быть, он трус?
- Потому и сунули его сюда. Трус и дурак. Да и что хорошего ждать от человека, который пьет только воду!
Гергей водил головой налево и направо. Клей был очень неприятен ему.
Борода так изменила его, что Мекчеи смеялся до упаду, увидев своего друга в одежде турка.
Грек принес тюрбан, кончар и плащ.
- Да хранит вас аллах! - шутливо кланялся Гергей.
Всем хотелось проводить его, но он позволил пойти только Янчи и Мекчеи. Янчи передал ему по дороге свое золото. Вдруг Гергею пришло что-то на ум, и он отослал Янчи обратно, оставив с собой одного Мекчеи.
- Ты тоже следуй за мной, только издали, - сказал он ему. - Чтобы никто и не подумал, будто мы знакомы.
Не прошло и получаса, как Гергей стоял перед домом Измаил-бея. Он возвестил о себе, ударив в медную тарелку, висевшую у ворот.
В глазке ворот появилось старческое, пухлое лицо евнуха, похожего на каплуна.
- Чего тебе?
- Сейчас же пошли бея в Еди-кулу. Там беда!
Пухлая физиономия исчезла. Гергей отошел, зная, что старик появится снова. Он смекнул, что, не застав никого у дверей, старику некому будет передать вопросы бея. Повертится, поворчит, но в конце концов вылезет за ворота. Потом вынужден будет вернуться к бею и сказать ему, что солдат уже ушел. Тогда бей сам направится в Семибашенный замок.
Гергей, будто прогуливаясь, направился в сторону Еди-кулы. У Адрианопольских ворот - так назывались северные ворота замка - он остановился.
Ворота были заперты. Возле них, примостившись на камне, спал стражник. Над головой его горел фонарь, свисавший с железной балки, выступавшей из стены.
Кругом тишина и запах пшеницы. Должно быть, возили пшеницу на мельницу и продрался один из мешков.
Мекчеи следовал за Гергеем в тридцати - сорока шагах, и когда Гергей остановился, он тоже стал. Быть может, Гергей для того и задержался под фонарем, чтобы Мекчеи увидел его.
Минуты тянулись бесконечно. Гергей клял в душе турецкое время за то, что оно ползет так медленно.
А так как человек, словно букашка, во тьме всегда обращается к свету, то и Гергей взглянул на фонарь.
- Ей-богу, я поседею раньше, чем вылезет этот бей! - пробормотал он с нетерпением.
Бедный, добрый герой, милая, прекрасная звезда венгерской славы, не суждено тебе дожить до седых волос в этой земной юдоли! Как переменился бы ты в лице, если бы небесная рука откинула завесу грядущего и в зеркале его ты увидел бы себя как раз на этом месте - узником, закованным в цепи, да увидел бы, как турецкий палач вяжет веревку петлей и, готовясь повесить тебя, накидывает ее на ржавую перекладину, где висит у ворот фонарь!
В тишине улицы хлопнули двери. Гергей вздрогнул и поспешно направился в ту сторону, откуда донесся стук.
По улице шел бей.
Он шел один, закутавшись в плащ. На голове его белела высокая чалма.
Гергей остановился на миг, прислушался, не идет ли кто-нибудь с беем.
Но с беем не было никого.
Тогда Гергей поспешил навстречу турку.
- Добрый вечер, господин бей! - сказал он, отдав честь по-турецки. - Тебя вызвал не Вели-бей - я выманил тебя по важному делу.
Бей отпрянул, схватился за саблю.
- А ты кто такой?
Гергей тоже взялся за саблю, вытащил ее из ножен и протянул рукоятью бею.
- Возьми, если ты боишься меня.
Бей вложил свою саблю в ножны. То же сделал и Гергей.
- Я несу тебе больше приятного, чем ты думаешь, - сказал Гергей. Он вытащил из внутреннего кармана плаща мешочек с деньгами и позвенел золотом. - Прими в качестве вступления.
Бей подержал на ладони тяжелый мешочек, потом вернул его.
- Сперва я должен знать, кто ты такой и что тебе нужно.
Бей вошел в полосу тени, падавшей от дома. Там смутно белела каменная скамья. Турок присел на нее и внимательно посмотрел в лицо Гергею.
Гергей тоже сел на скамью. Скрестив руки на груди и почесывая колючую фальшивую бороду на подбородке, он заговорил тихо и вкрадчиво:
- Зовут меня Сто Тысяч Золотом. Думаю, имя достаточно благозвучное…
Бей улыбнулся.
- Уж не прозвище ли это?
- Ты можешь это вскоре установить. А тебя зовут Бедняк, хотя ты, бесспорно, удалец. Всем известно, что ты участвовал в победоносном походе на Венгрию…
- Вижу, что ты знаешь меня.
- Так вот, для скорости отбросим всякие обиняки. С завтрашнего утра ты будешь комендантом Еди-кулы - иными словами, тоже будешь узником, только узником за плату. Лишь один раз в году разрешат тебе выходить в город. И если аллах ниспошлет тебе долголетие, ты за всю свою жизнь только двадцать или тридцать раз увидишь Константинополь. Будешь сидеть в крепости, растолстеешь, как Вели-бей…
- Дальше.
- От тебя зависит избрать себе лучшую и вольную жизнь.
- Слушаю тебя.
- В Еди-куле заточен один узник, богатейший венгерский вельможа Балинт Терек…
- Ты хочешь освободить его?
- Я этого не говорил. Но, допустим, хочу.
- Слушаю тебя.
- Ты приведешь с собой нескольких новых солдат, пусть это будут твои слуги. Что, если б завтра вечером ты вывел господина Балинта из крепости под тем предлогом, будто его зовет султан?
- После заката солнца даже коменданту не разрешается выходить из крепости.
- По приказу султана разрешается. Ну, скажем, Балинт выйдет днем вместе с тобой и двумя солдатами. Улицы здесь безлюдны. Солдат ты отошлешь обратно, и дальше вы пойдете вдвоем с Балинтом. Но вместо того чтобы направиться к сералю, ты поведешь названного узника на корабль, который станет в гавани под оранжевым флагом. Не исключено, что это будет фелюга для перевозки пшеницы, барка или даже обыкновенная лодка. Их не так-то много стоит в этих местах. Вот я и говорю: в крайнем случае вы перемените одежду, плащи и оба взойдете на корабль.
- Вот и все?
- Нет, не совсем. Как только корабль отчалит, тебе отсчитывают в руки триста золотых, говоря по-турецки - три тысячи курушей, или пиастров. Потом водой или сушей мы поедем в Текирдаг. Там тебя будет поджидать человек с добрыми конями и пятьюстами золотых. Это еще пять тысяч курушей. Мы поедем в Афины, оттуда в Италию, как только вступим на итальянский берег, тебе отсчитают еще пятьсот золотых.
- Тысяча триста.
- Пока - да. Это, кажется, твое жалованье за десять лет. Но это, разумеется, не все. Подумай сам: неужели человек, владеющий Дебреценом, Сигетваром и Вайда-Хунядом, управляющий королевским имением и почти всей Задунайщиной, - неужели он не даст тебе с легкостью хотя бы и девяносто девять тысяч золотых, даже если ему пришлось бы расстаться для этого с половиной своего состояния!
- А если я не увижу и первой тысячи?
- Хочешь, я сейчас ее отдам тебе?
Бей задумчиво смотрел в темноту.
Гергей пожал плечами.
- Если увидишь, что мы обманываем тебя - хотя, думаю, венгра-обманщика ты никогда еще не встречал, - у тебя всегда хватит времени обвинить Балинта Терека в попытке бежать из крепости и заявить, что ты один погнался за ним и поймал на корабле. Приведешь его обратно с корабля или с суши - тебе все равно поверят, ибо ты его привел.
Бей задумался.
- Хорошо, - сказал он наконец. - Пусть завтра, за час до заката, в заливе стоит корабль с оранжевым флагом на расстоянии полета стрелы от Семибашенного замка. Жди меня на берегу. Как я узнаю тебя?
- Присмотрись ко мне хорошенько при свете луны. Если завтра не признаешь по лицу, то по тюрбану узнаешь. На мне будет желтый, как сера, тюрбан.
- За час до захода солнца.
- Ровно в одиннадцать часов, - ответил Гергей.
По турецкому времени заход солнца бывает в двенадцать часов.
Было уже за полночь, когда Гергей и Мекчеи вернулись.
- Сыч еще здесь? - спросил Гергей, входя в корчму.
- Спит, - ответил Мильциад.
- Ты можешь сделать так, чтобы он проспал завтра часов до одиннадцати?
- Могу, - ответил корчмарь.
Он взял стакан, налил в него воды, насыпал какого-то порошка. Порошок растворился, как соль.
Потом корчмарь принялся трясти турка.
- Эй, Байгук! Не пора ли домой?
Турок поднял голову, посмотрел вокруг мутными глазами и зевнул.
- На, выпей воды и ступай восвояси.
Турок даже не взглянул на стакан, только протянул руку.
Он залпом выпил воду и уставился глазами в одну точку. Попытался подняться, но опять свалился.
Гергей сунул корчмарю в руку пять золотых.
- Можешь быть совершенно спокоен, - подмигнул Мильциад. - Этот молодец не сдвинется отсюда хоть до завтрашней ночи.