3
Через несколько часов бактайская дорога круто пошла в гору, и средь лесистых холмов выросли огромные, крытые зеленой черепицей башни Эгерской крепости. На башнях - национальные флаги и красно-синие стяги города. Крепость опоясывали могучие белые стены.
Что за красавица крепость! Вокруг нее одетые в багрянец и золото виноградники и леса. А за нею поодаль синеет высокая гора, в шесть раз выше горы Геллерт.
Гергей снял шапку и обернулся к своему отряду.
- Ребята, смотрите туда! Сейчас и сам господь с неба любуется крепостью!
И, пришпорив коня, он поскакал вперед.
Цыган размышлял мгновение: остаться ему во главе отряда или помчаться вслед за своим лейтенантом. Смекнув, что солдаты будут смеяться, если он вдруг поведет отряд, Шаркези хлопнул ладонью коня по крупу и принялся колотить его пятками.
- Вперед, гнедой, вперед!
Конь поскакал, высоко подкидывая цыгана, но Шаркези каждый раз ловко падал обратно в седло - видно, не зря он барышничал в подспорье к своему ремеслу кузнеца.
На дороге клубилась нагретая солнцем пыль, поднятая беженцами. Женщины, старики и дети ехали на возах или, подгоняя коров, плелись рядом с телегами, груженными всяким скарбом и живностью. Кое-где на возах даже хрюкали свиньи.
Турок свинину не ест, но кто знает, когда они сами вернутся домой! Рядом с одной телегой шла девочка в красных сапожках и несла клетку с синицей; какая-то женщина тащила за спиной в бадье целый куст цветущих роз. Уйма возов, уйма всякого скарба. Да, многие уже никогда не вернутся сюда. Особенно из числа тех, кто в долине пойдет к Пестрым воротам и оттуда свернет к Фелнемету. Батраки и вдовы останутся жить в Верхней Венгрии, где турецкий конь еще не ступал копытом. Большая часть беженцев стремилась в Путнок и Кашшу.
Но Гергею было уже не до них. Через четверть часа он въехал в Бактайские ворота (западный проход в городской стене), изредка поглядывая на крепостные вышки, проскакал по рынку мимо архиепископской однобашенной церкви и поехал вверх, к воротам крепости.
Стена здесь была ярко-белая, новая - казалось, от нее еще пахло известкой.
Мост был спущен. Гергей птицей влетел в крепость, разыскивая глазами капитана.
На рыночной площади крепости стояло несколько сотен солдат, а перед ними - высокий, худощавый и статный человек в лиловом бархатном ментике. У пояса у него была сабля с широким клинком, на ногах высокие красные сапоги, в руке он держал красную бархатную шапку с орлиным пером. Гергей узнал в нем Добо. Рядом с ним вытянулся загорелый белокурый оруженосец, сжимая в руке древки двух знамен: национального и красно-синего знамени Эгера. По другую сторону Добо стоял широкоплечий старик священник - отец Балинт - в белом стихаре и с серебряным распятием в руке. Седовласый, с длинной бородой, он был похож на библейского пророка.
В крепости как раз приводили солдат к присяге. Добо произнес заключительные слова своей речи, потом, надев шапку, повернулся и посмотрел на прискакавшего всадника.
Гергей спрыгнул с коня и, блестя глазами, отдал салют саблей.
- Господин капитан, честь имею доложить, что я прибыл.
Добо смотрел на него во все глаза. Пригладив свою круглую седеющую бороду и длинные развевающиеся усы, он окинул его изумленным взглядом.
- Не узнаете меня, господин капитан? Восемь лет не видались. Я самый преданный солдат вашей милости: Гергей Борнемисса.
- Гергей, сын мой! - воскликнул Добо, раскрыв объятия. - Так я и знал, что ты меня не покинешь!
Глаза его светились радостью. Он обнял и расцеловал Гергея.
- Ты, что ж, один приехал?
В тот же миг на гарцующем жеребце выехал на площадь Шаркези. Конь подкидывал босого, оборванного цыгана на полсажени.
Солдаты засмеялись.
Улыбнулся и Добо.
- Это все твое войско?
Гергей рассмеялся.
- Нет, это только мой оружейник. Надеюсь, я правильно поступил, что привез его сюда?
- Здесь, сын мой, каждый человек на вес золота.
Цыган бросился целовать капитану руку - Добо отдернул ее.
Да разве Шаркези уймешь! Он поцеловал капитану голенища сапог.
- Так сколько же вас прибыло? - беспокойно расспрашивал Добо.
- Немного, - смущенно ответил Гергей. - Мне дали всего лишь двести пятьдесят солдат.
У Добо заблестели глаза.
- Двести пятьдесят? Сын мой, если бы ко мне отовсюду присылали по двести солдат, я встретил бы турка на Макларском поле.
- Так что ж, разве не придет подмога?
Добо ничего не ответил, только махнул рукой; потом, обернувшись к стоявшим вокруг него офицерам, представил им Гергея. Из королевских войск прибыл уже Золтаи, с которым Гергей познакомился одиннадцать лет назад в Буде. Он и сейчас был такой же белокурый, стройный и веселый. Даже бороду не отрастил - стало быть, еще не женился. Был тут и другой офицер из королевских войск - Гашпар Пете, маленький человечек с колючими, навощенными усами; его именовали «ваша светлость». Возле Пете стоял голубоглазый парень с лихим чубом. Он тоже пожал руку Гергею и представился:
- Янош Фюгеди, офицер капитула.
Гергей взглянул на него.
- Что-то, братец, мне твое лицо больно знакомо!
Фюгеди улыбнулся.
- А я не припомню…
- Не ты ли угостил меня в Эрдее жареным воловьим ухом?
- Воловьим ухом?
- Ну да. На заднем дворе королевского замка, в тот вечер, когда должна была состояться свадьба Фюрьеша.
- Может быть. Я и правда угощал там пажей всякой всячиной.
- Надеюсь отблагодарить тебя.
- Как так?
- Преподнесу тебе ухо турецкого паши. - Гергей повернулся к Гашпару Пете: - А ты чего унылый такой?
Пете пожал плечами.
- У меня двадцать ратников удрало по дороге. Ну пусть они только попадутся мне на глаза!…
- А ты никогда таких солдат не жалей, - сказал Добо, махнув рукой. - Ворота у нас открыты. Кто дрожит за свою шкуру - пусть убирается на все четыре стороны. Мне для защиты этих стен ящерицы не нужны.
Только тогда заметил Гергей отца Балинта, которого уже с год не видел. Он обнял и поцеловал старика.
- Вы что же, ваше преподобие, не уехали с попами?
- Надо же кому-то и здесь остаться, - ворчливо ответил отец Балинт. - А что поделывает Цецеи?
- К вам едет! - чуть не крикнул в ответ Гергей. - Молодые удирают, а старики за сабли берутся. Вот увидите, как отец будет рубиться, хоть рука у него и деревянная.
Из церкви вышел коренастый человек с короткой шеей, одетый в темно-синий доломан и вишневого цвета штаны. О голенище его желтого сапога билась сабля шириною с ладонь. Он шел с едва поспевавшим за ним стариком в больших очках и уже издали, смеясь, махал рукой Гергею.
Это был Мекчеи.
С тех пор как Гергей расстался с ним, Мекчеи оброс бородой и стал еще больше похож на быка. Шел он грузным шагом - земля гудела у него под ногами.
- Так ты женился? - радостно спросил Гергей, после того как трижды обнял его.
- Ну конечно, женился! - ответил Мекчеи. - У меня уже и Шарика родилась.
- Кого же ты в жены взял?
- Голубоглазого ангела.
- Но кого же?
- Эстер Суньог.
- Ура! А где же твоя прекрасная сабля со змеиной рукояткой?
- Цела. Да только я берегу ее, по будням не надеваю.
- А где твоя семья?
- Отправил их в Будетинскую крепость. Пусть поживут там, пока мы с турками управимся. - И продолжал, бросив взгляд на Добо: - Я, правда, говорил старику, что ни к чему нам жен отправлять отсюда, но он так боится за свою Шару. Всего лишь год, как женился.
Пришедший вместе с Мекчеи очкастый старик с окладистой бородой встал перед Добо, развернул лист серой бумаги и, далеко отставив его от себя, начал громко читать:
- Так вот, имеется у нас в наличии: овец восемь тысяч пятьдесят, четыреста восемьдесят шесть волов, коров, телят. Пшеницы, ржи и муки - всего одиннадцать тысяч шестьсот семьдесят одна мера. Ячменя и овса тысяча пятьсот сорок мер.
Добо покачал головой.
- Этого мало, дядя Шукан.
- Я и сам так думаю, господин капитан.
- Чем будем кормить лошадей, если турки не уберутся от нас к зиме?
Старик пожал плечами.
- Выходит, ваша милость, господин капитан, что придется кормить лошадей хлебом, как и солдат.
- А сколько у нас вина?
- Две тысячи двести пятнадцать ведер.
- Тоже мало.
- Зато вино старое - нынешний-то сбор весь к черту полетел. Есть еще несколько бочек пива.
- А свиней?
- Живых сто тридцать девять. Свиных туш сто семнадцать.
Борнемиссе только теперь удалось осмотреться как следует. С северной стороны площади стояли в ряд дворцы; с восточной - обширное здание, похожее на монастырь, - теперь, должно быть, казарма. Возле него - постройка, напоминавшая церковь. Но кровля на его низкой четырехугольной колокольне была плоская, и на ней стояли темные плетеные туры для защиты пушек. Повсюду сновали, суетились каменщики, плотники, землекопы и другой рабочий люд; везде стоял стук и грохот.
Гергею интересно было бы выслушать до конца доклад старика казначея, но он вспомнил о своем отряде, сел на коня и выехал из ворот, чтобы привести солдат.
Ввел солдат, построил. Добо подал руку знаменосцу и поручил Мекчеи привести их к присяге, разместить и накормить завтраком.
- А ты, Гергей, ступай в мой дом. Вон в тот - желтый, двухэтажный. Перекуси что-нибудь.
После того как солдаты принесли присягу, Гергей направился было в дом коменданта, но его больше интересовала крепость, и он всю ее объехал верхом.
- Чудесная крепость! - радостно сказал он по возвращении. - Если меня когда-нибудь назначат гарнизонным офицером, то дай мне бог в Эгере служить.
Добо удовлетворенно улыбнулся.
- Ты еще ничего не видел. Пойдем, я сам покажу тебе нашу крепость.
Борнемисса слез с коня. Добо кивнул белокурому оруженосцу:
- Криштоф, веди коня за нами.
Он взял Гергея под руку и повел к южным воротам. От них влево и вправо на некотором расстоянии от стены тянулся крепкий частокол, образуя нечто вроде улицы. Ясно, что Добо построил этот частокол для защиты людей, проходящих возле стены, от пуль, которые прилетят с северной стороны.
- Вот видишь, - сказал он, остановившись. - Для того чтобы тебе быстрее понять, как устроена крепость, представь себе большую черепаху, которая смотрит на юг, на Фюзеш-Абонь. Здесь, где мы находимся сейчас, ее голова. Четыре ноги и хвост - это башни. По бокам - воротца… - И он крикнул, поглядев на вышку башни: - Эй, караульный, хорошо смотрите?
Караульный выглянул из башенного оконца и отодвинул назад трубу, висевшую у него на цепи у пояса.
- Мы даже по двое смотрим, господин капитан.
- Поднимемся на башню, - кивнул Добо Гергею. - С этой стороны не сегодня завтра подойдет турок. Посмотри вокруг хорошенько.
И он движением руки предложил Гергею пройти первым. Но Гергей попятился.
- Господин капитан, я уже принял присягу.
Это означало: «Я уже не гость».
И Добо пошел впереди него.
На вышке башни сидели четверо дозорных. Они отдали честь.
- Познакомьтесь со старшим лейтенантом Гергеем Борнемиссой, - сказал Добо.
Дозорные снова отдали честь. Гергей тоже поднес руку к шапке.
С вышки виднелись две деревеньки и мельница; первая деревня - на расстоянии полета стрелы, вторая - на таком же расстоянии от первой. А за этими селениями между двумя разветвленными цепями холмов раскинулась низменность, пестря красноватыми и зелеными тонами.
- Там начинается Альфельд, - объяснил Добо.
- А эти две деревушки под нами?
- Та, что поближе, в пять домов, - Алмадьяр. Дальняя, домов на тридцать - тридцать пять, - Тихамер.
- А речушка?
- Это Эгер.
- А то озерко?
- Его называют Мелегвиз.
- Справа от озера ворота, каменная стена и деревья - это что?
- Заповедник. Архиепископский заповедник.
- А вот около этих ворот, кажется, новые стены?
- Новые. Я их сам построил.
- Ох и высокие! Сюда турок вряд ли сунется.
- Для того и построены. Слева, как видишь, ворота защищены пушкой, а сверху бойницы понаделаны.
- В каждой крепости ворота защищены слева; у ратника, идущего в бой, щит тоже на левой руке.
- Здесь справа и нельзя было бы. Речушка-то протекает, как видишь, мимо западной стены крепости. В мельничной плотине я велел закрыть шлюзы, чтобы у нас была вода. Мы там и русло подняли, насыпав землю.
Спустившись, они прошли в западную часть крепости, которая выходила в город.
- Ну и высока стена! Голова может закружиться! - дивился Гергей. - Саженей десять будет?
- Может, и того больше. С этой стороны турки и вправду не подступятся. Снаружи каменная стена, изнутри земляной вал. А теперь сядем на коней. Здесь мы вряд ли схватимся с турками.
Они сели на коней и поехали дальше.
Город внизу был тих и безлюден. Над домами возвышались собор и дворец епископа. В западном конце на горе стояла церковь святого Миклоша, принадлежавшая монастырю августинцев. С запада город окружен был цепью ровных высоких холмов; за ними поднимались синие кручи Матры.
На этой стороне были построены две башни, а между ними - низенькие крепкие ворота. Как раз в это время солдаты вели коней к речке.
За речкой, на городском рынке, виднелось стадо свиней, около них околачивались несколько человек.
- Здесь еще народ есть? - спросил Гергей с удивлением.
- Есть, - ответил Добо. - Я каждый день предлагаю им уйти отсюда, но все норовят сначала продать своих свиней и прочую живность.
Внутри крепости перед воротами построены были пятьдесят солдат. Их обучал лейтенант с костлявым лицом и колючим взглядом.
Солдаты были при саблях, в ржавых шлемах с опущенным забралом и в доспехах. Двое стояли на середине. Лейтенант покрикивал:
- Руби, оттягивай! Руби, оттягивай! Оттягивай обратно! Говорят же тебе, осел: ударил саблей и сразу оттягивай!
По ученику - крепкому крестьянскому парню - видно было, что он новичок в солдатском деле. Добо определил его в отряд кашшайцев только потому, что жаль было ставить молодого силача к пушкам.
- Учит их Хегедюш, - сказал Добо, - лейтенант кашшайцев. Славный, умный человек.
И он крикнул отряду:
- Если вам что-нибудь непонятно, спросите господина лейтенанта!
Парень опустил саблю и, взглянув на Добо, спросил:
- Я в толк не возьму, господин капитан, зачем надо оттягивать саблю?
- Господин лейтенант объяснит тебе.
- А для того надо саблю оттянуть, сапог, - сердито ответил лейтенант, - что ты должен и защищаться, и быть готовым к новому удару!
- Господин лейтенант, - парень сплюнул в сторону, - да уж раз я кого хвачу саблей, так сдачи он больше никогда не даст!
Добо стегнул коня и улыбнулся.
- Эгерский парень! Хорошо ответил!
Они проехали вдоль стены к северной части крепости. Там стояло два дворца, крытых дранкой, выкрашенной в зеленый цвет. Дворец поменьше - более пышный, в окна со свинцовыми переплетениями там были вставлены круглые стеклышки. А большой дворец скорее походил на барский амбар; назывался он монастырем. Во времена Добо он принадлежал капитулу крепости, но помещались в нем гарнизонные офицеры. В этом дворце окна были затянуты бычьим пузырем. Позади маленького дворца, за зеленой оградой, раскинулся цветущий сад. В саду были скамьи и беседка, увитая виноградом. Над астрами кружилась запоздалая рыжая бабочка.
Взгляд Гергея остановился на астрах, и Добо тоже посмотрел на них.
- Жена моя, бедняжка, зря посадила цветы.
- А где она сейчас?
- Отправил ее к моим сестрам. А то женские слезы нашему брату не на пользу.
Они пересекли сад и вышли к самому углу западной стены крепости.
Стена и с этой стороны оказалась необыкновенно высокой. Под ней был выступ каменистого холма, обрывавшийся отвесной кручей до самого города.
- Погляди, - сказал Добо, - Земляная башня. Она построена для того, чтобы защитить этот угол от обстрела и охранять вон ту Казематную башню. - И он указал на башню, возвышавшуюся у самого края крепости, на хвосте «черепахи».
Оттуда тоже открывался великолепный вид на город и на тянувшуюся к северу узкую долину, обсаженную тополями. В конце долины виднелась вся утонувшая в зелени, красивая, большая деревня Фелнемет. За деревней долина расширялась и была ограждена со всех сторон лесистыми горами.
Но Гергей недолго любовался окрестностями. Его внимание привлекло то, что было позади крепости. Там поднимались высокие холмы; крепость была отделена от них только глубоким рвом.
- Вот откуда можно ждать нападения! - сказал Гергей, окинув взглядом холмы.
- Да, отсюда и с востока, - подтвердил Добо. - Но тут стена крепче всего, и мы поставили на нее четыре самые большие пушки.
Возле Казематной башни он соскочил с коня и бросил повод оруженосцу Криштофу.
- Отведи в конюшню.
Взошли на Казематную башню, где стояли, грозно разинув пасти, большая пушка, четыре мортиры и около двадцати пищалей.
Возле пушек белокурый кудрявый пушкарь-немец обучал крестьян:
- Когдя я говорю «бор», тогда дай мне бор! Когда я говорю «дюсс» - давай дюсс!
Крестьяне серьезно слушали пушкаря.
Добо улыбнулся.
- Добрый день, Файрих! Если вы говорите «бор», то не получите пороха, потому что «бор» - не порох, а вино.
Он так же коверкал немецкий язык, как пушкарь - венгерский, поэтому они поняли друг друга.
Пушкарь начал снова:
- Когда я говорю «пар», тогда не приноси бар, а дай пульвер, круцификс доннер-веттер!
Наконец пришлось объяснить крестьянам, что когда мастер Файрих просит вина, надо открывать мешок с порохом; когда же он просит порох, его нужно угощать вином.
В крепости было пять немцев-пушкарей. Добо выписал их из Вены.
- Погляди, какая прекрасная пушка! - сказал Добо, погладив орудие. - Зовут ее Лягушка. Как наша Лягушка заквакает, сразу на турок дождь польет.
Бронзовая пушка была начищена до блеска. На окованном железном дубовом лафете она и в самом деле походила на сидящую лягушку.
Добо с Гергеем пошли дальше, к восточному углу, где возвышалась еще одна мощная башня. Это была левая задняя лапа «черепахи».
- Шандоровская башня, - пояснил Добо.
Гергей остановился в изумлении.
Начиная от башни вся восточная сторона крепости снаружи была обнесена высокой, толстой стеной, изогнутой в виде переломанного в двух местах серпа.
Выглядело это так:
Снаружи - ров, изнутри, у стены крепости, - ров глубиной в десять - двенадцать саженей. Только посередине внутреннего рва сделана была узкая насыпь, как видно, для того, чтобы по ней переходили из крепости солдаты.
- Это наружные укрепления, - пояснил Добо. - Видишь, с востока возле них поднимается высокий холм, почти гора. Это Кирайсеке. Называется он так потому, что здесь посиживал перед своим шатром Иштван Святой, наблюдая, как строится церковь. Внизу холм пришлось разрезать рвом.
- Понятно, - кивнул Гергей. - Умный был человек тот, кто это сделал!
- Это сделал десять лет назад Перени… На противоположной стороне тоже стоит башня - башня Бебека. А вот та угловая вышка служит для того, чтобы мы от самых ворот до этого места могли следить за неприятелем и обстреливать его.
Как и повсюду, высота стены была увеличена саженным тыном. В некоторых местах на нем даже глина еще не просохла. Тын служил для того, чтобы осаждающие не видели защитников крепости, когда те ходят по стене.
- А теперь пойдем в Церковную башню, - сказал Добо, снова взяв Гергея под руку.
В нескольких шагах от Шандоровской башни Гергей увидел два огромных здания - нечто вроде монастыря. Половина пристроенной к нему громадной церкви была снесена. Вместо четырех куполов остался только один. Уцелели резные двери, над дверями - большие каменные цветы и статуи святых с изуродованными лицами. Но что это за церковь, где нет ни одного богомольца и вся она набита землей! Что это за церковь, где вместо колоколов в звоннице пристроилась пушка, а вместо звуков органа из нее несется гром пушечных выстрелов - звучит орган смерти!
По одну сторону церкви - бугор. На нем пасется коза. По другую сторону - сводчатый вход. Камни его закопчены.
- Здесь у вас пороховой погреб? - спросил Гергей.
- Да. Зайди посмотри, сколько тут собрано.
- Тут, верно, была ризница?
- Да. Место сухое, самое подходящее для хранения пороха.
- А ведь грех было разрушить эту церковь…
- Что ж поделаешь! Мне и самому жаль. Но, может быть, как раз благодаря ей и спасем крепость. Пусть уж лучше такой будет, лишь бы не славили в ней аллаха.
Они вошли. Все здесь больше напоминало винный погреб, чем ризницу: тут громоздились друг над другом черные бочки.
- Ого, как много! - воскликнул удивленный Гергей.
- Много! - с улыбкой согласился Добо. - Больше двухсот бочек. Здесь я держу весь запас пороха.
- В одном месте? А что, если взорвется?
- Этого быть не может. Перед входом стоит стража. А ключ у меня. Входить дозволено только Мекчеи и старику Шукану. После захода солнца и до самого рассвета я никому не даю ключа.
Гергей кинул взгляд в окно. В окне были круглые стекляшки в свинцовой оправе и тройная железная решетка.
Против дверей, из которых падал косой луч света, стояла большая круглая кадка, доверху наполненная порохом.
Гергей запустил в нее руку, потом высыпал порох обратно.
- Этот хорош для пушек, - сказал он. - Сухой.
- Порох для ружей я держу в лагунках, - ответил Добо.
- Порох-то здешний или венский?
- И здешний, и венский.
- А какова смесь здешнего?
- Три четверти селитры, одна четверть серы и древесный уголь.
- Мягкий или твердый?
- Мягкий.
- Это лучше всего. Но угля я кладу чуточку больше, чем другие.
На почерневшей стене над кадкой виднелась большая закопченная, ободранная картина. Можно было различить только два лица: скорбное лицо бородатого мужчины и лицо юноши, склонившегося ему на грудь. Обе головы окружены были желтым ореолом. Начиная от шеи юноши полотно было сорвано, из-под него выступала побеленная стена.
- Тут были, очевидно, образа, - сказал Добо. - Может быть, их написали еще при Иштване Святом.
Около ризницы работали две пороховые мельницы. Их вращали лошади.
Под боковым каменным сводом церкви солдаты изготовляли ручные гранаты. Два сержанта-пушкаря следили за их работой.
Гергей остановился. Взглянул на порох, на фитиль и покачал головой.
- Неладно что-нибудь? - спросил Добо.
- Ладно-то ладно, - Гергей передернул плечами, - но только уж для той башни, где я буду стоять, позвольте мне самому делать гранаты.
- Если знаешь лучший способ, расскажи нам. Ты человек ученый, а защита крепости важнее всего прочего.
- Да, я знаю лучший способ. У вас гранаты старого образца. Они трещат, подскакивают, разрываются - и делу конец. А я кладу в свои гранаты заряд.
- Какой заряд?
- Вроде маленькой гранаты. Промасленную паклю, осыпанную медными опилками, железные опилки и кусок серы. Моя граната действует дважды: разорвется - и тогда из нее выскакивает вторая граната.
Добо обернулся и крикнул работающим:
- Прекратить работу! Господин старший лейтенант Борнемисса придет к вам, и вы будете делать так, как он прикажет.
Они поднялись на колокольню, превращенную в башню.
Наверху она была огорожена плетеными турами, наполненными землей. Между турами под каменными сводами помещались пушки. А посередине - горки ядер и пороховая яма.
Отсюда видны были все наружные укрепления, охватившие огромным полукругом восточную сторону крепости, две башни на них и на башнях две круглые вышки.
Но видна была и возвышенность напротив стены, которая была наполовину ниже самой крепости.
- Да, вот здесь, с восточной стороны, и будут осаждать пуще всего, - рассудил Гергей. - А вдобавок еще по утрам здесь солнце бьет в глаза. Тут нужен человек неробкого десятка!
- Я о тебе подумал.
- Спасибо. Не подведу!
И они пожали друг другу руки.
Среди прочих пушек словно на корточках стояла огромная и массивная бронзовая пушка. В ее широкое жерло входили ядра с человеческую голову. На стволе сверкали золотом всякие надписи и украшения.
- Это Баба, - сказал Добо. - Прочти-ка, что на ней написано.
На стволе пушки в венке из пальмовых ветвей блестело изречение:
БОГ - НАША СИЛА И КРЕПОСТЬ!
Девятого сентября солнце не показывалось. Небо затянули серые тучи. Крутые вершины Матры заволокло мглой. Погода напоминала капризного ребенка: ему и плакать хочется, и на ум не пришло, из-за чего бы поплакать.
В крепости оживление: люди снуют, стучат. На нижнем рынке плотники плоско затесывают концы шестов длиной в полсажени. Тут же несколько солдат сверлят отверстия в этих затесанных концах, а шесты соединяют крест-накрест. Третья группа солдат привязывает к крестовинам просмоленную и промасленную паклю. Крестовины назывались «фурко». Их набралась уже целая куча.
Возле ризницы старик Шукар мерками отмеряет порох. Крестьяне набивают порохом небольшие кожаные мешочки и относят пушкарям.
Здесь же сержант-пушкарь Янош следит за тем, как снаряжают порохом круглые гранаты из обожженной глины. Из запальных отверстий торчат фитили длиной в пядь. Эти гранаты с зажженными фитилями забрасывают в расположение противника при помощи проволочных приспособлений, похожих на английские битки для мячей. Но бросали гранаты и с руки, а если они с ушками, то и с копья. Гранат изготовлено было уже около тысячи штук.
Возле Старых ворот стоят два длинных ряда домов, разделенные площадью нижнего рынка. Это казармы. Здесь орудуют точильщики и стучат слесари. Они обязаны чинить оружие каждому, кто принесет.
Рядом с Темными воротами, в просторных подземных стойлах, коровы и волы пережевывают жвачку. Мясники устроили бойню прямо подле крепостной стены. Кровь стекает по канавке в ров.
Для обитателей крепости каждый день закалывают по четыре, по пять волов или коров.
Гергей стоял как раз на Шандоровской башне. Около нее из бревен и досок соорудили помост, чтобы изнутри крепости можно было подниматься на стены целым отрядом. Каменные лестницы башен не были приспособлены к тому, чтобы в случае срочной необходимости защитники сразу могли очутиться наверху.
Помосты были сооружены возле каждой башни, но у Шандоровской их переделывали заново, так как плохо вбили сваи и помост шатался.
Добо поднялся на помост вместе со своими офицерами, потом, покачав столбы, сказал:
- Столб должен быть вкопан так, чтобы он один мог удержать сто человек, если даже все остальные столбы будут сбиты. К каждому столбу поставьте подпорки и густо побелите их. - И, обернувшись к оруженосцу, добавил: - Ступай к женщинам - пусть принесут известку и кисти.
На церковной колокольне пронзительно затрубил трубач.
- Что такое? - крикнул ему Мекчеи. - Ты что трубишь? Мы же здесь!
- Идут!
И тут все офицеры поняли: идет передовой отряд турок!
Уже много дней до самого Маклара стояла длинная цепь караульных. Эта живая подзорная труба, протянувшаяся до Абоньского поля, день и ночь наблюдала за приближением турецкой рати. Переодетые лазутчики ходили и дальше, до Вамошдбера и Хатвана. Они уже донесли Добо, что турки выступили. Лейтенант Лукач Надь вызвался сделать вылазку из крепости и с отборным отрядом в двадцать четыре всадника расстроить передовые отряды турок. Но весть о прибытии головного турецкого отряда в Абонь разнеслась только сейчас. Теперь уж знали наверняка, что турки направляются именно к Эгеру.
Вот что означал возглас: «Идут!»
Мекчеи взбежал на стену и помчался к южным воротам. Добо - тоже. Офицеры последовали за ним. У южной башни они остановились и, приставив руку козырьком к глазам, глядели на дорогу, которая вела из далекой равнины через деревушки Алмадяр и Тихамер прямо к крепостным воротам.
По алмадярской дороге во весь опор летел всадник, оставляя за собой облако пыли. Шапки на голове у него не было. За спиной развевался красный доломан, висевший на ремне.
- Это мой солдат, - сказал Гергей. - Бакочаи!
Бакочаи был превосходным наездником и только волей случая стал пешим солдатом. Он все время умолял позволить ему сесть на коня и наконец попал в конный разъезд.
Когда он подъехал к крепости, видно было, что лицо у него в крови, а сбоку у седла болтается что-то круглое, похожее на дыню.
- Мой солдат, - воскликнул Гергей, радостно топнув ногой. - Бакочаи! Ну да, Бакочаи!
- Гм… Он, очевидно, дрался! - рассудил Добо.
- Эгерчанин! - похвалил Мекчеи.
- Но мой солдат! - весело возразил Гергей. - Мой ученик!
Вслед за гонцом, взметая клубы пыли, мчались по дороге еще трое. Остальных, вероятно, изрубили.
Стало быть, турок близко.
Что почувствовал Добо, услышав это известие?
Идет турецкая рать, которая сокрушила летом две самые могучие твердыни Венгрии: Темешвар и Солнок; захватила Дрегей, Холлоке, Шалго, Буяк, Шаг, Балаша-Дярмат - словом, все, что пожелала. Идет турецкая рать, хочет подчинить владычеству султана то, что еще уцелело от Венгрии.
И вот турки уже здесь. Надвигаются, как страшный божий суд, как палящий огонь, как кровавый вихрь. Сто пятьдесят тысяч тигров в человеческом обличий, диких зверей, опустошающих все вокруг. А может быть, их даже двести тысяч. Большинство из них с юных лет приучено стрелять из лука и ружья, влезать на стены, переносить лишения походной жизни. Сабли их изготовлены в Дамаске, панцири - из дербентской стали, копья - работы искусных индостанских кузнецов, пушки отлиты лучшими мастерами Европы; пороха, ядер, пушек, ружей у них тьма-тьмущая. А сами они - кровожадные дьяволы.
И что же им противостоит?
Маленькая крепость, шесть жалких старых пушек и чугунных труб - пищалей, которые тоже называли пушками.
Что же мог почувствовать Добо!
Гонец Иштван Бакочаи влетел в крепость и соскочил с коня. Потный, окровавленный, запыленный, остановился он перед Добо. К седлу привязана голова турка, смуглолицая, с вьющимися усами. У Бакочаи левая половина лица почернела от запекшейся крови.
- Честь имею доложить, господин капитан, - сказал он, щелкнув каблуками, - турки уже здесь, черт бы их побрал!
- Только передовой отряд, - спокойно поправил его Добо.
- Да, господин капитан, передовой отряд. Всю рать не удалось увидеть: она за Абоньским лесом, но в их передовом отряде, черт бы их побрал, проворный народ. Как только приметили нас, тут же схватили двоих. За мной тоже погнались. Дальше всех гнался вот этот черномазый, черт бы его побрал!
- А где же твои товарищи?
Витязь глянул в сторону ворот и отрапортовал:
- Моются в речке, черт бы их побрал!
- Ну, - сказал Добо, - с нынешнего дня ты младший сержант. Ступай выпей кружку вина, черт бы его побрал, - добавил он, усмехнувшись.
Во дворе крепости теснились люди, чтобы поглядеть на отрубленную голову. С макушки ее свисала длинная прядь. Ухватившись за эту прядь, Бакочаи держал на весу мертвую голову и гордо показывал ее всем.
Как только разнеслась весть о приближении турок, крепость превратилась в гудящий улей.
Все сгрудились вокруг Бакочаи, чтобы послушать его и воочию увидеть отрубленную голову турка. Даже женщины выбежали из пекарен и кухонь. Поднявшись на цыпочках позади собравшейся толпы, слушали они рассказ воина и с ужасом смотрели на басурманскую голову, из которой еще капала кровь.
Все это происходило, конечно, после того, как Добо вместе со старшими офицерами покинул рыночную площадь и направился ко дворцу, где они решили посовещаться.
Повесив голову турка на сук липы, Бакочаи уселся на стул и подставил голову цирюльнику.
В крепости было тринадцать цирюльников - четыре мастера и девять подмастерьев. Собрали их сюда, конечно, не для того, чтобы брить головы и стричь волосы. В их обязанности входило промывать, зашивать раны, останавливать кровь квасцами. А что же делали врачи? Да их во всей стране было меньше, чем сейчас в любом захолустном городишке. Цирюльники везде сходили за врачей.
Все тринадцать цирюльников кинулись к Бакочаи, надеясь расспросить его о новостях.
Прежде всего они стащили с него доломан и рубаху. Самым старшим из цирюльников был мастер Петер - он первый и взялся за дело.
Перед Бакочаи держали большую глиняную миску и кувшин с водой.
И помыли Бакочаи как следует, по-венгерски!
Пока ему промывали длинную рану на голове и прикладывали квасцы, он покорно терпел. Когда же рану начали зашивать, Бакочаи вскочил, опрокинул стул, миску, цирюльника, его помощника и, рявкнув: «Черт бы вас побрал!» - пошел в казарму.
- Ишь ты, выдумали, как штаны, меня зашивать, черт бы их побрал!
Он сорвал с края окна большую паутину, приложил к ране и сам ее перевязал. Потом сел за стол, наелся сала, выпил вина, лег на соломенный тюфяк и сразу заснул.
Почти одновременно с солдатом, тоже верхом, прибыл в крепость крестьянин. Он был в сермяге и черной шляпе с загнутыми полями. В руке держал высокий зеленый посох.
Когда Добо кончил беседу с солдатом, крестьянин, не слезая с коня, спросил какую-то женщину:
- Который здесь господин капитан?
- Вот тот высокий господин, что проходит мимо цирюльников, - указала женщина. - Сами можете признать его по перу на шапке.
Крестьянин посмотрел в указанную сторону и прежде всего увидел цирюльников. Все тринадцать были заняты стрижкой. Пятерня в волосы, несколько взмахов ножницами - и готово! Так они обстригли почти наголо всех офицеров: длинные, отпущенные до плеч волосы могли загореться, да и причесываться некогда во время осады.
Крестьянин сошел с коня, привязал его к дереву, пошарил в своей суме и, вынув из нее письмо с большой печатью, побежал вслед за Добо.
- Господин капитан, я привез письмо!
- От кого?
- От турка.
Добо помрачнел.
- А как же ты посмел привезти! - крикнул он, топнув ногой. - Или ты турок?
У крестьянина ноги подкосились.
- Какой же я турок, прошу прощенья! Я Калба.
- А знаешь ли ты, что венгру грешно возить письма неприятеля? - И Добо приказал солдатам: - Взять его под стражу!
Двое солдат с пиками встали по обе стороны крестьянина.
- Милостивый витязь, - взмолился крестьянин, - меня же заставили!
- Тебя могли заставить только взять в руки письмо. А привезти его сюда никто не мог тебя заставить. - И Добо взглянул на солдат: - Стойте здесь!
Он велел трубить сбор и, скрестив руки, встал под липой, где висела голова турка. Ждал, пока соберется народ со всей крепости.
Не прошло и трех минут, как все сбежались. Офицеры окружили Добо. Солдаты выстроились, позади всех стояли крестьяне и женщины.
Добо заговорил:
- Я созвал население крепости потому, что турок прислал письмо. С неприятелем я не переписываюсь. Если враг присылает письмо - швыряю ему обратно или вколачиваю в глотку тому, кто его посмел принести. Только это первое письмо велю я прочитать и немедленно перешлю королю. Пусть он убедится воочию, что турок здесь и нам нужна подмога. Я и без того знаю, что в письме: они грозят и торгуются с нами. Угроз мы не боимся, в торг не вступаем. Родина не продается ни за какие деньги! Но чтобы вы собственными ушами слышали, как разговаривает неприятель, я велю прочесть письмо. - И он протянул письмо Гергею, зная, что тот ученей всех в крепости и с первого взгляда разберет любой почерк. - Прочти вслух.
Гергей встал на камень. Он сломал печать, стряхнул песок с бумаги, посмотрел подпись и сказал:
- Посылает письмо Ахмед-паша из Каалы.
«Коменданту Эгерской крепости Иштвану Добо - привет!
Я, анатолийский Ахмед-паша, старший советник великого, непобедимого султана, старший военачальник его несметной, несокрушимой рати, сообщаю вам, что нынешней весной могучий падишах отрядил в Венгрию два войска. Одно из них захватило Липпу, Темешвар, Чанад, Солнок, а также все крепости и замки, расположенные по берегам Кереша, Мароша, Тисы и Дуная. Второе войско сокрушило две венгерские рати, заняло Веспрем, Дрегей, Сечен и берег Ипоя. Нет такой силы, которая устояла бы перед нами!
И теперь два наших победоносных войска соединяются под Эгером.
Исполняя волю могучего и непобедимого султана, я призываю вас не сопротивляться его величеству, а покориться его воле - впустить пашу, которого я пришлю, сдать ему город и крепость Эгер».
- Держи карман шире! - загудели со всех сторон. - Не читай дальше! Пусть псы его слушают!
Но Добо призвал всех к тишине.
- Нет, вы послушайте турецкую музыку. Хорошо они выводят высокие нотки. Читай дальше.
- «Честью заверяю вас: если вы изъявите покорность, то ни вы, ни ваше добро не пострадают. Падишах будет милостив к вам, а я предоставлю вам такую свободу, какую вы знали только при ваших прежних королях».
- Не нужна нам турецкая свобода! - гаркнул Цецеи. - Мы уж как-нибудь и венгерской обойдемся!
Все улыбнулись.
Гергей продолжал:
- «Я защищу вас от всех бед…»
- Вот именно для того они и пожаловали, чтобы защитить нас от бед! - закричал Гашпар Пете.
Кругом поднялся хохот. Засмеялся и Гергей.
Народ уже знал, как ведут себя турки, когда сдается какая-нибудь крепость.
Один Добо стоял мрачнее тучи.
Гергей продолжал читать:
- «В подтверждение сего я ставлю свою доподлинную печать. Ежели вы не покоритесь - навлечете на свои головы гнев могучего падишаха, а тогда и вы сами, и дети ваши умрете страшной смертью. Посему отвечайте немедленно!»
В ответ раздался грозный гул:
- Чтоб он лопнул, этот падишах со всем своим могуществом! Пусть только сунется сюда!
Лица раскраснелись. Даже у самых кротких и то огнем загорелись глаза.
Гергей вернул письмо Иштвану Добо. Шум затих.
Добо не надо было вставать на камень, чтобы его видели: он и без того был на голову выше всех.
- Вот, - проговорил он горестно, но в голосе его звучала стальная твердость, - это первое и последнее письмо турка, которое прочтено в нашей крепости. Вы уже поняли, для чего турок идет. Огнем и мечом несет он нам «свободу». Басурманский падишах, купающийся в крови христиан, несет нам свою «свободу»! А если мы от нее откажемся, так он нам головы отрубит! От нас требуют ответ. Так вот он!
Скомкав письмо, Добо швырнул его в лицо крестьянину.
- Как ты посмел принести это, подлец?
И, обернувшись к солдатам, приказал:
- Заковать ему ноги! В темницу негодяя!
