Если в небесах есть книга, в которую записывают историю венгров, то следующие восемь лет должны быть записаны так.
1545. Турки взяли Буду, Эстергом, Фейервар, Сегед, Ноград, Хатван, Веспрем, Печ - почти вся страна в руках турок.
1546. Турки поделили Венгрию на пятнадцать санджаков. Уцелели только Верхняя Венгрия и один-два комитата на границе с Австрией.
1547. Венгров обирают не только турки, но и австрийцы.
1548. По всей стране распространяется вероучение Лютера и Кальвина. Венгры враждуют не только с турками и австрийцами, но и меж собой.
1549. Турки забирают под видом дани все, даже детей.
1550. Войска румын и турок двинулись в наступление на Эрдей. Монах Дердь за несколько дней выставил ополчение в пятьдесят тысяч человек. Румын разбили. Турки убрались вон.
1551. Королева Изабелла покинула Эрдей. Монах Дердь убит из-за угла.
Наступил 1552 год.
Сизым налетом покрывались шопронские сливы и поспевали подсолнухи. Однажды в солнечный ветреный день Эва Борнемисса вышла после обеда на веранду своего дома и стала разбирать мужнино платье. Она искала одежду какому-то юноше, уезжавшему на чужбину.
С тех пор как мы расстались с Эвой, она немножко пополнела, стала женщиной. Лицо, правда, еще сохранило девичью белизну и бархатистость, но в милых кошачьих глазках не было уже прежней плутовской улыбки. Черты выражали кротость и спокойный ум.
- Вот вам, Миклош, даже два наряда, - сказала она школяру, разложив на столе поношенный костюм из узорчатого шелка вишневого цвета и будничный полотняный костюм. - Этот вам еще широковат. Но, может быть, через несколько месяцев будет как раз впору.
- Благодарю, благодарю вас, ваша милость! - пролепетал Миклош, зардевшийся от радости.
- Правда, шелк кое-где посекся, - сказала Эва, разглядывая одежду. - Но вы ведь передохнете у нас, а до вечера я все успею подштопать. - Потом она подняла серый полотняный костюм. - Вот этот будет вам как раз впору. Муж ездил в нем в Буду, когда турок занял ее и мы с королевой переезжали в Липпу.
- Благодарю вас! - радостно сказал школяр. - В нем я и поеду. Его никакая пыль не возьмет!
Женщина обшарила карманы - все были пусты. Однако в кармане поддевки она нащупала что-то твердое.
Карман был дырявый. Эва сунула в него палец и нашла за подкладкой сложенный в несколько раз тоненький листик пергамента. Посмотрела на него Эва, развернула, разгладила. Какой-то чертеж вроде пятиугольника, повсюду линии и точки.
- Миклош, скажите, что это такое? Черепаха, что ли?
Юноша положил бумажку себе на ладонь, потом повернул и долго рассматривал.
- Нет, это не черепаха, - сказал он, замотав головой, - хотя и похоже.
Из комнаты выбежал шестилетний черноглазый мальчуган. На поясе у него висела в ножнах из вытертого красного бархата превосходная сабля с позолоченной рукояткой.
- Мама, - защебетал ребенок, - ты обещала купить мне и трубу! Золотую трубу!
- Янчика, не мешай мне сейчас, - отстранила его мать. - Ступай, милый, в сад к Луце.
- А купишь потом золотую трубу?
- Куплю, куплю.
Ребенок сел верхом на саблю и, топоча, помчался во двор, а оттуда в сад.
- Так вот, - сказал школяр, внимательно разглядывая бумагу, - это план крепости, притом Эгерской.
- Эгерской крепости?
- Да. Извольте поглядеть: черепаха обведена двойной линией. Это крепостная стена. А голова черепахи и четыре лапки - пять башенных выступов. Четырехугольники, начертанные тонкими линиями, - здания.
- А что это за серп возле черепахи?
- Наружные укрепления. В них нет зданий, как бывает обычно в наружных дворах крепости, - только две башни, с двумя вышками.
- А вот эти два черных крючка, которыми прикреплена середина серпа к черепахе?
- Это Темные ворота.
- Почему «Темные»?
- Потому что они под землей.
- А что это возле ворот?
- Конюшня.
- Такая большая конюшня?
- Большая и нужна, ваша милость. Тут же, наверно, и каретный сарай, и жилье для конюхов. Должно быть, и ключник здесь живет.
- А вот эти точки возле ворот?
- Тут была церковь, которую построил еще король Иштван Святой. Половину ее, увы, снесли не так давно: десять лет назад!
- Как жаль!
- Конечно, жаль. Но на месте разрушенной части строения провели большой ров и построили наружные укрепления. Это было необходимо. Ибо эта и восточная сторона крепости были уязвимее всего.
- Но откуда вы это знаете, Миклош?
- Как же мне не знать! Я два года учился в эгерской школе, и там все об этом говорили. Тогда и построили Темные ворота.
- Поглядите, и на западной стороне, возле речки, тоже есть ворота.
- Есть ворота и здесь, с юга. В крепости трое ворот.
- А вот эти разные красные черточки - это что такое?
Школяр разглядывал, разбирал значки. Покачал головой.
- Это подземные ходы.
- Столько подземных ходов?
- Их много, только иные из них уже стали непроходимы.
- А четырехугольники в виде комнат?
- Это подземные залы. Здесь водохранилище. Тут кладбище.
- Кладбище? Среди подземных ходов?
- Должно быть, так. Видите, под этим подземным ходом написано: «Дорога мертвецов».
Женщина содрогнулась.
- Странно, что здесь хоронили мертвецов…
- Только во время холеры, - ответил школяр. - Теперь я припоминаю, что слышал об этом.
- Ах, Миклош, как жаль, что вы не пришли к нам двумя неделями раньше!
- А почему, ваша милость?
- Тогда бы я раньше дала вам одежду и бумажку нашла бы раньше. А ведь мой муж, бедняга, как раз поехал в Эгерскую крепость.
- Я слышал, что турки повернули туда.
- Потому-то муж и отправился в Эгер. Только зачем он согласился взять с собой и моего отца? Подумайте только, семидесятилетний старик! И рука и ноги у него деревянные, а поехал вместе с мужем.
- Воевать?
- Да, и воевать тоже. А еще потому поехал, что в крепости живет его старый друг - отец Балинт. Год назад они из-за чего-то поссорились. Тогда еще и мать, бедняжка, была жива. Отец Балинт перебрался в Эгер, к Добо. Вот мой батюшка и отправился мириться с ним. Они очень любят друг друга.
Эва открыла зеленый крашеный сундук, расписанный цветами, и достала оттуда книжечку - свой молитвенник. Она вложила в него чертеж крепости и выглянула в сад, где возле служанки, поливавшей цветы, бегал ее сынишка.
- Кто-нибудь да приедет из Эгера, - сказала она в раздумье. - Здесь живет старший брат Гашпара Пете. Он близок к королю и послал в крепость, где служит Гашпар, целый воз пороху и ядер. Если к нему придет гонец из Эгера, я пошлю мужу чертеж.
Она взяла иголку с ниткой и положила на колени шелковый костюм. Пока они беседовали, во двор вошел мужчина в темно-синем ментике. Прикрыв калитку, он попрощался с кем-то.
- Не утруждайте себя, - сказал он, - здесь я уж и сам найду дорогу.
Эва встала. Голос ей был незнаком, человек тоже.
На веранду вели три ступеньки. Дойдя до них, незнакомец поднял голову. Это был одноглазый, смуглый, дородный мужчина. Усы у него были подкручены, в руке он держал палку вроде той, с которой ходят деревенские старосты.
- Добрый день! - приветствовал он Эву. - Говорят, что здесь живет его благородие лейтенант Гергей Борнемисса?
- Да, живет, - ответила Эва, - только его нет дома.
- Так он уже в самом деле уехал?
- Уехал в Эгер.
- Ах, какая жалость! - Незнакомец покачал головой. - Хотелось мне потолковать с ним… Но, может быть, его супруга…
- Я его супруга. Милости прошу.
Незнакомец поднялся по лестнице, снял шляпу и поклонился с глубоким почтением.
- Меня зовут Тамаш Балог, - сказал он, - я дворянин из Ревфалу.
По манерам незнакомца видно было, что он не крестьянин.
Эва любезно пододвинула ему стул и представила школяра:
- Школяр Миклош Рез. Едет в школу на чужбину. Старший брат его служит в войсках короля и знаком с моим мужем. Вот Миклош и заехал к нам на попутной телеге, чтобы передохнуть.
- Здравствуй, братец, - небрежно бросил одноглазый и, сев на стул, начал рассказывать. - Я приехал на конскую ярмарку, - сказал он, хлопнув себя по колену, - и были у меня разные дела к вашему супругу. Да и деньги я ему привез.
- Деньги? - удивилась Эва.
- Говорили, он нуждается в деньгах. Едет в Эгер и продает кое-какие серебряные и золотые вещички.
- Да ведь у нас почти и нет ничего.
- Я очень люблю перстни.
И он показал свою левую руку: на ней сверкали перстни один прекраснее другого. Может быть, и на правой руке пальцы были унизаны кольцами, но правую обтягивала замшевая перчатка, и поэтому не было ничего видно.
Незнакомец продолжал:
- Говорят, у него есть одно великолепное кольцо.
- Есть, - ответила Эва, улыбнувшись.
- С полумесяцем?
- И со звездами.
- Полумесяц топазовый?
- А звезды алмазные. Но откуда вы все это знаете?
- Нельзя ли мне взглянуть на кольцо? - Голос гостя задрожал.
- Нет, - ответила Эва. - Муж всегда носит его в кармане. Это какое-то счастливое кольцо, оно принадлежало турку.
Янчика бренчал в саду своей саблей. Он одним махом очутился на лестнице и, увидев незнакомца, взглянул на него с ребяческим удивлением.
- Поздоровайся с дядей, как положено, - сказала мать с улыбкой.
- Это чей мальчик? Сын господина лейтенанта? - спросил незнакомец. - Но к чему я спрашиваю! Вылитый отец!
Он привлек к себе ребенка, поцеловал его.
Какое-то неприятное чувство шевельнулось у Эвы, но через мгновение она уже забыла о нем.
- А когда же мы купим трубу? - приставал к матери мальчик.
- Разрешите мне купить ему трубу, - с готовностью предложил школяр. - Мне все равно придется завернуть на ярмарку. Я отведу Янчи и к моему вознице, покажу ему жеребеночка.
- Пусть будет по-вашему, - согласилась мать. - Вот вам динар, купите ему трубу. Но хорошенько смотрите за ним, Миклош! А ты, Янчика… ты ведь знаешь, что сказал отец. - Она обернулась к Тамашу Балогу и, печально улыбнувшись, добавила: - Он наказал нам беречь ребенка как зеницу ока.
Янчика, прыгая от радости, отправился со школяром на ярмарку.
Мать крикнула им вдогонку:
- Миклош, гуляйте возле церкви! Мы сейчас тоже пойдем туда.
Она еще вчера собиралась на ярмарку, хотела приобрести кое-какие мелочи у приезжих венских купцов.
Господин Тамаш Балог рассеянно вертел в руке шляпу, понуро глядя в сад.
- Какие вести из Солнока? - спросила Эва; глаза ее были полны тревоги. - Ведь правда, туркам его не взять?
- Я тоже так думаю, - небрежно ответил Тамаш Балог.
- Муж сказал мне на прощанье, что нынче турки вряд ли попадут под Эгер. Солнок очень укрепили в прошлом году. Он сильнее Эгера.
- Гораздо сильнее.
- Но пусть Эгер не так укреплен, зато его будет защищать вся Верхняя Венгрия.
Господин Тамаш Балог кисло улыбнулся.
- Скажите, а есть у вас какой-нибудь портрет вашего супруга, господина лейтенанта?
- Конечно, есть, - ответила Эва. - В прошлом году написал немецкий художник.
- Не будете ли вы так любезны, ваша милость, показать мне портрет? Я много доброго слышал о витязе Борнемиссе. Хотелось бы посмотреть на него.
- Разве вы не знакомы? - удивленно спросила Эва.
- Когда-то были знакомы, да уж давно не встречались.
Хозяйка ввела гостя в комнату. Там стоял полумрак и приятно пахло лавандой. Эва отворила ставни. Видно было, что это гостиная. На полу - турецкие ковры. У стены - диван, покрытый медвежьей шкурой. Возле окна - конторка и книжный шкаф, а в нем не меньше сотни книг в кожаных переплетах. На стене - портреты. Портрет старика Цецеи в шлеме, писанный в ту пору, когда у него волосы были еще черные; портрет косоглазой жены Цецеи в шали, расшитой золотом. Потом пожелтевшее изображение Христа в ореховой раме; дальше - шаловливое личико девушки, очень похожей на хозяйку дома, и рядом портрет Гергея Борнемиссы. Тонкие черты смуглого, как у цыгана, лица. Большие глаза светятся умом и юношеским задором. Усы подкручены, подбородок окаймлен круглой, мягкой бородкой. Волосы отпущены до плеч.
С интересом разглядывая портрет, Тамаш Балог кивал головой.
- Бравый, красивый мужчина! Сколько же ему лет?
- Двадцать шесть.
- И у вас такой большой сын?
- Мы уже восемь лет женаты, - с улыбкой ответила молодая женщина. - Совсем еще детьми поженились.
Господин Тамаш снова взглянул на портрет.
- А правда, что господин витязь бывал в Константинополе?
- Конечно, правда. Я тоже была с ним.
- Есть у меня знакомый турок, он рассказывал о нем. Мэндэ-бей. Огромный такой мужчина. Ваш супруг оказал ему однажды большую любезность.
- Мэндэ-бей? Никогда не слышала этого имени.
- Может быть, ваш супруг поминал Хайвана? Прежде этого турка звали Хайваном.
Эва улыбнулась.
- Хайван? Как же не знать? Я тоже видела его.
Тамаш Балог еще раз устремил взгляд на портрет, долго смотрел на него, насупившись и молча кивая головой, словно прощался с ним. Потом поклонился и, пятясь назад, вышел.
Снова в сердце Эвы зашевелилось тягостное чувство. Такое же, как в ту минуту, когда Тамаш Балог прикоснулся к ее ребенку. Тем не менее она проводила гостя до самой лестницы веранды.
Он шел все время по правую руку от нее. Так идут обычно крестьяне. На прощанье отвесил глубокий поклон, что свидетельствовало о благородных манерах. Из дверей вышел пятясь - на турецкий лад.
Эву что-то беспокоило, но она стала корить себя за это: «Нехорошо думать дурно о несчастном! Он одноглазый, потому и взгляд у него какой-то змеиный».
Она снова села за шитье и запела, чтобы отогнать тревогу. В саду пела служанка - Эва подхватила ту же песню. Потом проворными пальчиками начала пришивать пуговицы к вишневому шелковому костюму. В одном месте распоролся шов. Она стала искать красные шелковые нитки.
Но посетитель все не выходил у нее из головы.
«Кто этот человек? - размышляла она, опустив шитье на колени. - О кольце спрашивал, рассматривал портрет… Упоминал о Хайване… Ушел на турецкий манер… Кто этот человек?…»
Побледнев, она смотрела невидящим взглядом на запертые ворота, силясь что-то вспомнить. Теперь уже и лицо пришельца показалось ей знакомым. Но где же она видела его? Потом пришла в голову мысль о кольце. Гергей сказал, что возьмет кольцо с собой. Сказал шутя и сунул в карман будничной поддевки. Взял ли он эту поддевку с собой?
Она поспешно подошла к сундуку. Раскидала, разбросала всю одежду. Поддевка здесь. Дотронулась до кармана - и нащупала что-то твердое. Кольцо! Кольцо! И даже не завернуто в бумажку.
И вдруг, словно молния, прорезавшая тучу, в голове ее мелькнуло имя. Она ударила себя по лбу: Юмурджак!
Тут как раз вернулась из сада служанка. Видит, что хозяйка лежит у сундука среди раскиданных платьев, в лице ни кровинки, глаза обведены темными кругами.
- Ваша милость!
Нет ответа.
Служанка озирается, вбегает в другую комнату. Грабитель, что ли, здесь побывал? Ведь только в прошлую субботу среди бела дня ограбили прянишника Боту. Грабителей до сих пор не нашли.
Схватив флакон с уксусом, служанка трет хозяйке виски, подносит ей к носу флакон.
- Муж мой в опасности! - вот первые слова, которые вырвались из уст Эвы, лишь только к ней вернулось дыхание. - Где мальчик? Ах да, я отпустила его. Луца, скорей дай мне плащ! Пойдем за Янчи!
- Но, ваша милость, куда вы? Ведь вы так больны…
- Я не больна. Идем!
А на самой лица нет, бледна как покойница. Поднялась на ноги и, в чем была, поспешно вышла за ворота.
От ощущения опасности напряглись все ее мышцы. Она понеслась прямо к церкви.
По улицам сновали люди, приехавшие на ярмарку. На площади среди телег, коров, привязанных за ногу, прихрамывающих свиней и всякой другой скотины ходили крестьяне, нагруженные бочонками и кадушками. Стоял обычный на ярмарке гомон, носились облака пыли, и пахло луком.
Служанка догнала Эву только возле церкви и накинула на нее плащ.
Вдруг из толпы показался школяр.
Он понесся к ним бегом, расталкивая людей и крича:
- Басурмане взяли Солнок! Только что объявили перед церковью. Как же я поеду теперь?
- Мое дитя! - крикнула ему Эва. - Где вы оставили его?
- Господин Балог повел Янчи в церковь. Сказал, чтобы я известил вас, пока он будет молиться. О, господи, господи! Конец стране! Если Солнок в руках турок, то и Эгер не устоит!
- Дитя мое! Дитя мое! - кричала Эва, задыхаясь, и помчалась вверх по лестнице.
Она вбежала через главный вход в церковь, пробилась сквозь толпу.
- Дитя мое! - кричала она, едва переводя дух. - Дитя мое!
В церкви шла как раз всенощная, и окрестные немецкие крестьяне, сидя на скамьях, громко пели на своем языке: «Christus here uns! Christus erhore uns! Herr erbarme dich unser!»
Мать с воплями бросилась к рядам скамеек:
- Янчи! Янчи, сын мой!
Но Янчика не откликнулся.