Только к вечеру удалось Добо поговорить с Эвой.
К этому времени она встала и надела легкое домашнее платье. Раскопала его она, видно, среди той одежды, которую в виде военной добычи привез ее муж еще во время первой вылазки из крепости.
С торгов эти платья продать не удалось, их повесили на гвоздь в одной из пустующих комнат дворца - пригодятся беднякам после осады.
Добо вызвал Эву в час ужина.
- Кто вы такая, ваша милость? - были первые его слова, обращенные к ней.
Он сразу заметил, что перед ним не простая женщина.
За спиной Добо стоял оруженосец Балаж. Госпожа Балог уже хлопотала в комнате, подала на стол красное вино к жаркому из баранины и вдобавок к двум восковым свечам зажгла еще третью.
- А может быть, нам лучше поговорить с глазу на глаз? - ответила Эва устало. - Не из-за госпожи Балог, а только я не знаю, угодно ли вам будет, господин комендант, чтобы стало известно мое имя.
Оруженосец вышел по знаку Добо. Удалилась и госпожа Балог.
- Я жена Гергея Борнемиссы, - сказала Эва, и по лицу ее полились слезы.
Добо выронил нож из рук.
Глаза Эвы были полны тревоги, но она продолжала:
- Я знаю, что в таком месте и в такие дни присутствие жен нежелательно. Но поверьте, ваша милость, я никому не буду в тягость, я пришла не для того, чтобы стенаниями отвлечь мужа от ратных дел…
- Садитесь, пожалуйста, - сказал Добо. - Извините, что я принимаю вас за трапезой. Не угодно ли откушать со мной?
Но это были только учтивые слова.
- Благодарю вас, мне не хочется есть, - тихо ответила Эва и присела на стул.
Наступило долгое молчание. Наконец Добо спросил:
- Гергей знает, что вы здесь?
- Нет. И хорошо, что не знает.
- Что ж, сударыня, - сказал Добо уже более приветливо, глядя на нее, - вы, ваша милость, поступили правильно, утаив свое имя. Гергей не должен знать, что вы здесь. В этом вопросе я неумолим. Осада долго не затянется, на помощь нам прибудет королевское войско. А зачем вы пришли, ваша милость?
Глаза Эвы наполнились слезами.
- Моего ребенка…
- Так его и в самом деле похитили?
- Да.
- А кольцо?
- Кольцо здесь, - ответила Эва и вытащила висевший на шее шнурок.
Добо мельком взглянул на кольцо, отхлебнул глоток вина и поднялся.
- А где же порука, ваша милость, что вы не увидитесь с Гергеем?
- Господин комендант, я подчинюсь всем вашим приказаниям. Я знаю, что…
- А вы понимаете, ваша милость, почему вам нельзя видеться с Гергеем?
- Догадываюсь.
- Гергей - разум крепости. Мысли его ни на один миг нельзя отвлекать от обороны… С кем вы еще знакомы, ваша милость?
- С Мекчеи, с Фюгеди, с Золтаи. Да ведь и отец мой здесь, и наш приходский священник - отец Балинт.
- Вы, ваша милость, нигде не должны показываться, вам придется скрываться в комнате госпожи Балог. Честью обещайте мне это.
- Обещаю!
- Поклянитесь.
- Клянусь!
- А я обещаю сделать все, чтобы вернуть вам сына. Дайте мне, пожалуйста, талисман.
Эва протянула кольцо.
Добо завязал ремешки шлема и, прежде чем надеть перчатки, протянул руку Эве.
- Простите мою резкость, но иначе нельзя. Располагайтесь как дома в комнатах моей жены и считайте своими все ее оставшиеся здесь вещи.
- Еще одно слово, господин капитан. Что мне сказать госпоже Балог, кто я такая?
- Говорите что хотите, лишь бы Гергей не узнал.
- Не узнает.
Добо попрощался и, выйдя из дверей, крикнул, чтобы подвели коня.
К вечеру поднялся ветер, сдул всю сажу и пепел. Нечего греха таить, с начала осады, кроме ветра, никто в крепости и не подметал. Повсюду был сор и запах мертвечины. А что творилось за стенами крепости!
Добо созвал каменщиков и крестьян к развалинам, оставшимся после взрыва.
- Видите, сколько камней раскидано? Соберите их и чините стену, но смотрите, чтобы за работой вы были укрыты камнями. - Потом он повернулся к оруженосцу: - Ступай, Балаж, принеси сургуч и свечу.
А сам он поднялся к пушке Бабе, сел на нее и свинцовым карандашом написал на листочке бумаги:
«Дервиш-бей! Как только разыщешь ребенка Борнемиссы, тотчас дай об этом знать. Прикрепи красно-синий флаг на тот тополь, что стоит у речки к северу от крепости. Кольцо твое у меня - я воспользовался им как печаткой. Ребенка может привести любой твой посланец с белым флагом. Взамен ты получишь за него не только кольцо, но и турецкого мальчика, который находится у нас».
Добо кликнул Мекчеи и, закрыв написанные строки ладонью, сказал:
- Пишта, подпишись.
Мекчеи молча подписался.
Балаж держал наготове сургуч и свечу.
Добо накапал сургуч рядом с подписью Мекчеи, а Мекчеи прижал к сургучной печати свой перстень и, не задав ни единого вопроса, торопливо пошел дальше.
Добо сложил письмо и запечатал его снаружи кольцом турка. Полумесяц и звезды оттиснулись очень явственно.
Затем Добо вызвал Варшани.
- Друг мой, Варшани, - сказал Добо с улыбкой, - теперь-то я понимаю, почему ты подолгу не приходишь в крепость. Мы ведь тебе и отдохнуть не даем: только придешь - опять куда-нибудь посылаем. Ты знаешь Дервиш-бея?
- Как голенища своих сапог! - весело ответил Варшави.
- Так вот тебе письмо. Подкинь его в шатер Дервиш-бея, сунь в одежду или в стакан - словом, как придется.
- Понял.
- Потом проберись в Сарвашке и подожди там Миклоша Ваша. Он вот-вот должен прибыть.
- А как нам на этот раз попасть в крепость?
- Скажи караульным у ворот, чтобы они каждую ночь спускали шнурок. Ты нащупай его и дерни. А наверху к шнурку будет привязан колокольчик.
Варшани завернул письмо в платок и спрятал у себя на груди.
…В стены Шандоровской башни с грохотом ударились ядра. Добо видел, что на башне смятение и солдаты в тревоге выскакивают оттуда.
Турки каким-то образом пронюхали, что наружные укрепления связаны с внутренними маленькими воротцами (проход этот напоминал шпенек на пряжке). Как удалось туркам проведать об этом - неизвестно. Но они составили вместе две высокие лестницы, связали вверху и посередке, и вот на Кирайсекеском холме уже высилась гигантская стремянка, похожая на перевернутую римскую цифру V. Взобравшись на стремянку, какой-то турок увидел, что через маленькие воротца проходят солдаты. Тогда на Кирайсеке втащили пушку и принялись рьяно обстреливать ворота.
Не прошло и часа, как у ворот уже набралось много раненых солдат; пятерых ранило так тяжело, что они даже упали.
- Тащите наверх доски! - крикнул Добо. - Выше поднимите тын!
Но тщетно поднимали тын: турецкие пушки были наведены так, что ядра перелетали и через тын и через доски и все равно сыпались на ворота.
- Это обойдется мне в сто фунтов пороха, - проворчал Добо. - Вот уж не вовремя!
Из угловой башни прибежал Гергей.
- Господин капитан! - проговорил он, запыхавшись. - Так нельзя оставлять ворота. Там перестреляют лучших моих солдат!
- Сейчас сделаем что-нибудь, - ответил Добо. И тихо добавил: - Надо подождать. Покуда не начнем молоть порох, нам стрелять нельзя.
Ядра градом сыпались на ворота.
- Позвольте, господин капитан, в другом месте пробить проход или прорыть его под землей.
- Гергей, можешь не испрашивать на каждый шаг особого разрешения, действуй!
Борнемисса велел пробить узкую брешь в стене, и солдаты стали проходить через нее.
А турки по-прежнему рьяно били ядрами по опустевшим воротам. Обитатели крепости сгребали эти ядра в кучу.
…Ночью турки снова таскали землю и валежник при тусклом свете луны. Из крепости иногда постреливали.
- Не стреляйте! - приказал Добо.
Когда осажденные притихли, в турецком лагере усилился шум, гомон, треск и топот.
Под стенами крепости турок становилось все больше.
Добо поставил стрелков к четырем пробоинам в три ряда.
В первом ряду стрелки - лежа, во втором - с колена, в третьем - стоя.
Фонари погасли.
Турок собралось множество, и работали они без всякого прикрытия, светя себе ручными фонариками.
Отряд турецких солдат взбирался все выше и выше и уже оказался перед самым проломом, но тут Добо скомандовал:
- Огонь!
Залп вызвал смятение. Турки скатились вниз с насыпи и с воплями бросились врассыпную - очевидно, венгерские пули не пропали даром. Несколько тюфенкчи выстрелили в ответ, но промахнулись. Теперь турки могли работать только у подножия стены, да и то осторожно, все время укрываясь.