Возникает вопрос: почему, несмотря на многочисленные проколы, падение авторитета КПРФ из-за постоянного соглашательства ее руководства Зюганов продолжает оставаться лидером партии, а рядовые коммунисты по-прежнему считают, что альтернативы Геннадию Андреевичу нет? Чем берет лидер КПРФ?

Во-первых, как говорят в народе, у него хорошо подвешен язык. Нельзя не признать, что Зюганов обладает несомненным ораторским даром. Опять же зычный бас, уверенная манера держаться. За словом в карман не лезет, видимо, сказывается КВНовская практика. Его выступления обычно изобилуют впечатляющими, порой трагичными фактами из жизни современной России, резкой критикой в адрес президента, премьер-министра и членов правительства, чем и привлекает внимание слушателей. Его характеристики режима обычно уничижительны, а нередко носят оскорбительный характер. Однажды, еще в бытность Ельцина, он назвал его окружение «кремлевской бандой», не выбирает выражений и в адрес Путина, что, впрочем, Геннадию Андреевичу ничем не грозило и не грозит. Его надежно защищает депутатский мандат.

В своих многочисленных книгах и интервью с удовольствием вспоминает свой жизненный путь. Как писал однажды кандидат экономических наук Олег Черковец, «Может, это и удивительно: впервые после 5 марта 1953 года (за исключением, может быть, короткого времени пребывания у власти Ю.В.Андропова) в России во главе коммунистов стоит человек, издающий книги, написанные лично, а не придворными холуями...» («Советская Россия», 22 апреля 1995 г.). Правда, бросается в глаза, что почти в каждой работе у Геннадия Андреевича другое «перо», а каждая новая книга является иной раз почти дословным, кроме заголовка, повторением прежних, новой — для читателя — информации почти не бывает. А так хочется знать жизнь вождя в интересных подробностях и милых деталях. Последняя по времени книга «Верность» восполняет этот пробел: Геннадий Андреевич особенно трогательно рассказывает о своем детстве, школьных годах, первой и единственной любви. Эти страницы, написанные в духе сю-сю-реализма, отмечены тонким лиризмом и задушевностью. Чувствуется, что в этот раз творческим вдохновением лидера КПРФ водила мягкая женская рука.

На 10-й странице этой книги Геннадий Андреевич поведал с присущей ему скромностью: «...я родился семимесячным, как Черчилль. Я — Рак. А приди на свет в срок, был бы Львом, поэтому нередко шучу, что я Рак с претензией на Льва».

Вот именно: с претензией. Рожденный ползать летать не может. Поэтому, хоть и «родился семимесячным, как Черчилль», но Черчиллем не стал. У Геннадия Андреевича Зюганова — типичная биография типичного партийного функционера советских времен: школа, институт, армия, комсомольская, профсоюзная, партийная работа — все! Да, как же! В 1961 году он работал'учителем в школе в своей родной деревне Мымрино, преподавал математику и физкультуру. Учителю всего 17 лет, весь «ученый багаж» — только аттестат зрелости. Чему он мог научить детей? Неважно. Будущий доктор философии зарабатывал производственный стаж для поступления в институт — была в то время такая льгота. А поскольку родом он из учительской семьи, чадо свое они пристроили. Вряд ли в шестидесятые годы не где-нибудь на Камчатке, в Каракумах или на Сахалине, а в Центральной России, на Орловщине был такой дефицит учителей, что сие труднейшее дело доверяли вчерашним ученикам — без диплома и опыта. Вот это «учительствование» да плюс кратковременная преподавательская работа в институте и все, можно сказать, знакомство Геннадия Андреевича с тем, что принято называть «производством». Фактически же он ни одного дня никаким производством не руководил.

Это очень удачливый функционер, который шел проторенной дорогой, уверенно преодолевая — ступенька за ступенькой — служебную лестницу и творя свою комсомольскую, а потом партийную карьеру. С 1974 по 1991 год — целых 17 лет — в обкоме и в ЦК КПСС занимался идеологической работой, или, как тогда говорили, пропагандой и агитацией. Мы знаем и помним, чем ведали эти отделы, кто по всей стране раскручивал всевозможные кампании, что тогда на партийном языке называлось «идеологическим обеспечением». Сам Геннадий Андреевич вспоминает: «Занимаясь идеологической работой, я организовывал смотры художественной самодеятельности, всячески способствовал развитию народных промыслов». («Верность», стр. 32.)

Разумеется, ничего крамольного в биографии лидера КПРФ нет. Обычная, благополучная, сытая, как у сотен, а то и тысяч партноменклатурных сотоварищей. Да ради Бога! Вот только не надо рисовать его героем нашего времени, ибо ничего героического в биографии Зюганова не было и нет. Иные «биографы», стремясь хоть как-то драматизировать его жизненный путь, живописуют, за сколько дней съедает ведро картошки его большая семья и на сколько ей хватает тюбика зубной пасты. А, в общем-то, в «неизвестном Зюганове» ничего неизвестного нет. Зато сам он любит подчеркивать, по меньшей мере, два момента своей биографии.

Первый — армейская служба. «В армии я три года служил — в группе советских войск в Германии, в специальной военной разведке, в частях по борьбе с атомным, химическим и бактериологическим оружием. Был зам-комвзвода. Сложная и опасная служба. Посылали и на Урал, в Челябинск, и в Белоруссию. Из трех лет в общей сложности год провел в противогазе и резиновом костюме. Все типы отравляющих и радиоактивных веществ, как говорится, через мои руки прошли. Две пары сапог пришлось сжечь, так они пропитались радиацией. На своей шкуре испытал то, с чем потом страна столкнулась в Чернобыле. Прическа до армии была — шикарный ёжик. Подпортила мне ее служба», — вспоминает Геннадий Андреевич в книге «Верность». (Стр. 15.)

Второй «героический» эпизод биографии Зюганова — публикация весной 1991 года в «Советской России» его статьи «Архитектор у развалин».

«Полагаю, этот документ лучше всего передаст то, что я чувствовал и переживал тогда. Готовил я его втайне от самых близких мне людей (что, они могли настучать Яковлеву?! — Н.Г.), и «Советская Россия», ее главный редактор Валентин Васильевич Чикин совершили мужественный поступок, опубликовав эту статью», — пишет он в книге «Верность» (стр. 108). И неслучайно эту статью, как и «Слово к народу», он включает почти во все свои книги, ибо ничего более «героического» не совершил. Что касается смелости Зюганова, то она сильно преувеличена. Профессор Эдуард Федорович Володин напечатал в то же время все в той же «Советской России» не менее смелую, сильную, аргументированную статью «Посол беды», посвященную этому же «архитектору».

Анализируя события последних лет, я прихожу к выводу, что эта статья была частью спланированной акции по «раскрутке» Зюганова. Она сделала ему имя на критике к тому времени ненавистного всем «творца развала». Это был типичный пиаровский прием. Точно так с 1987 года определенные силы — теперь мы знаем, какие — раскручивали Ельцина под видом борца с партийной бюрократией, партийными привилегиями, а потом — с КПСС и Советской властью.

Что интересно, «учитель» и «ученик» в своих книгах не теряют друг друга из виду, посвящая — каждый другому — по несколько абзацев, в основном критических. Но это и понятно.

Вот что пишет Зюганов о своем «начальнике»:

«Пытаюсь припомнить — не могу, когда я впервые увидел А.Н.Яковлева. Любые воспоминания об этом человеке заслоняет возникающая у меня перед глазами его фотография, опубликованная в одной из газет, по-моему, где-то в начале 90-х годов. На ней этот «творец» советской катастрофы с неизменной, едва уловимой тяжелой усмешкой в глазах стоит в тени кулисы на фоне черного занавеса: то ли готовится выйти на публику, то ли внимательно следит за тем, кто выступает со сцены... Зловещий образ, чем-то напомнивший щедринского Иудушку Головлева, хотя я отнюдь не склонен демонизировать эту фигуру. У Яковлева проявилось глубоко затаенное болезненное тщеславие, похоть власти, выражавшаяся в мастерском умении играть на людских слабостях и амбициях, тем самым исподволь управляя и поступками человека». («Верность», стр.53-54.)

«Архитектор» платит «ученику» той же монетой. Приведу фрагмент интервью Александра Яковлева журналисту Николаю Гульбинскому под заголовком «Менять надо было буквально все»:

«— Кстати, о Зюганове. Говорят, он был вашим подчиненным в отделе пропаганды ЦК КПСС?

— Да, он был обычным, ничем особо не выделявшимся работником. Если не считать одного обстоятельства: он был капитаном волейбольной команды отдела, которая ниже второго места не опускалась. Здесь он действительно проявил выдающиеся способности. И за это его ценили, а вовсе не за марксистские убеждения, которых, к слову сказать, у большинства партийных работников и не было». («Московская промышленная газета», № 10, 30 марта — 5 апреля 2000 г.)

Не знаю, как у большинства, но что у будущего лидера КПРФ марксистских убеждений, как и у его «начальника», не было — это точно.

Раскрутка Зюганова делалась с дальним прицелом, на него возлагались особые надежды и задачи. На такую мысль наталкивает эпизод смены руководства КП РСФСР в начале августа 1991 года, о котором вспоминает первый секретарь ЦК РКРП Виктор Тюлькин в статье «Особая папка Геннадия Зюганова»: «6 августа 1991 года. Пленум ЦК Компартии РСФСР. До известных событий еще две недели. Изрядно измотанный, обстреливаемый со всех сторон, предельно уставший Иван Петрович Полозков подает в отставку. Предстоит решить вопрос о смене Первого. Теплились надежды, что может быть теперь, наконец, удастся переломить ситуацию в Российском ЦК, перехватить инициативу у «демократов» и, отмежевавшись от линии Горбачева, уйти в оппозицию «Большому ЦК»...

К моменту этого пленума Геннадий Зюганов — секретарь ЦК КП РСФСР отличился статьей против ненавистного всем А.Яковлева. Правда, к организаторским действиям он не перешел (ценное замечание — Н.Г.), но был в большом авторитете все равно. Поэтому когда группа членов ЦК предложила его кандидатуру и попросила нас (Движение Коммунистической Инициативы) поддержать, не выдвигая своих кандидатур на высший партийный пост, мы согласились. В этой ситуации, зная настроения большинства членов ЦК, вопрос мог быть решен однозначно. Но все оказалось неожиданно непросто.

Горбачев активно вел свою линию. Пленуму была предложена кандидатура Валентина Купцова, не являющегося даже членом ЦК. Встречена она была как результат очередной интриги Горбачева.

И тут поднимается на трибуну Зюганов. Почему-то краснеет, отводит глаза, необычно сильно волнуется... И берет самоотвод. Мол, он не имеет достаточного опыта руководящей работы в крупных коллективах, плохо знает практическую экономику, недостаточно авторитетен среди хозяйственников и т.д. и т.п. И поэтому самая подходящая кандидатура на пост руководителя Компартии — Валентин Купцов.

Признаться, многие были ошарашены подобным шагом Геннадия Андреевича. Гадали, чем он вызван? Может, не хватило смелости пойти против Генерального, преодолеть в себе «аппаратный синдром» — святую подчиненность вышестоящему руководству? А, может, испугался он ответственности перед Историей, действительно — ведь молод еще, а пост велик. Или, может, он знал что-то такое, о чем знали только Посвященные, ведь недаром он читает Особую папку? Но, так или иначе, Горбачев сумел одержать верх в борьбе за Компартию России.

Через 13 дней грянул ГКЧП». (Газета «Трудовая Россия», № 2, апрель — май 1994 г.)

6 августа 1991 года у Зюганова «не было опыта руководства крупными коллективами», он «плохо знал практическую экономику» и т.д. Всего через год и семь месяцев компартия возрождается, и «первым секретарем становится Геннадий Андреевич Зюганов, всемирно известный публицист, политик, патриот-государственник». (Там же.) Неужто за это время приобрел опыт и знания? Нет, скорее, пришло время выполнить ту задачу, для которой предназначался капитан волейбольной команды Идеологического отдела ЦК КПСС.

Совершенно очевидно: то, что он длительный период работал в тесном контакте и непосредственно под руководством «архитектора развала», не могло пройти и не прошло бесследно.

Своими догадками и сомнениями я поделилась с Геннадием Васильевичем Саенко. Один из самых боевых, смелых и принципиальных народных депутатов РСФСР, член Верховного Совета России в августе — октябре 1993 года, ныне он доктор исторических наук, профессор, действительный член Академии социальных наук Российской Федерации. В то время — а я тогда работала в «Советской России» — мы с ним сделали ряд разоблачительных публикаций о перевертышах и новоявленных дельцах от политики. Последние годы он занимается изучением процессов, протекающих в оппозиционных движениях. Результатом его исследований стали широко известные читателям его книги: «Оппозиция и Общество: Россия 1990-х годов» и «Политическая оппозиция как социальное явление в общественной жизни современной России (конец 80-х — 90-е годы)». К десятилетию октябрьской трагедии вышла его книга «Прости, распятая Россия», представляющая «ностальгические размышления оппозиционера». В восьмидесятые же годы он работал в Организационном отделе ЦК КПСС, и служебные пути его нередко пересекались с Зюгановым. Пересекались они и в последующие годы, поэтому я попросила его набросать несколько штрихов к портрету лидера КПРФ. Встреча с Саенко состоялась 6 октября 2003 года. Вот фрагменты его интервью:

«Оба они — Яковлев и Зюганов — сучили ножками»

— Геннадий Васильевич, в своих книгах лидер КПРФ весьма нелестно отзывается о Яковлеве, под началом которого он работал в ЦК КПСС. Какими на самом деле были тогда их отношения?— задала я давно интересовавший меня вопрос.

— О чем я хотел бы сказать и что можно было бы обобщить, — это очень характерный, очень примечательный факт из деятельности Геннадия Андреевича. И факт этот надо рассматривать на фоне его известной работы, посвященной Яковлеву, где Зюганов разоблачает того как архитектора, как вдохновителя и организатора перестройки и обвиняет во всех грехах. Безусловно, Яковлева следует обвинять за его десоветизацию, деидеологизацию, деколлективизацию, дефедерализацию, департизацию. Я как-то даже писал статью в «Домострое» по этому поводу, в которой говорил, что мы не заметили еще одно яковлевское «де» — «деидиотизацию» населения. По-моему, в этом направлении он и работал в основном и кое-чего добился — без частицы «де».

Понимаешь, если я ошибался или ошибаюсь, а затем осознал это, то я набираюсь совести и говорю: да, в этом я был не прав. А вот Геннадий Андреевич, как человек сформировавшийся, зрелый, видимо, лишен этого качества и помалкивает о том, как он добросовестно, изо всех сил и изо всех ног стремился выполнять поручения того же Яковлева Александра Николаевича. Ну, казалось бы, ты не кайся, но хотя бы признай, что ты, в общем-то, бездумно выполнял его поручения и лил воду на ту же самую мельницу — на шельмование партийных кадров, на попытку разогнать избранные партийными массами лидеров, кадры. Осмысленно ты это делал или неосмысленно, но надо все-таки в этом признаться.

Я вспоминаю один случай, по-моему, это был 85-й, 86-й или 87-й год. Приглашает меня мой руководитель непосредственно в секторе оргпартработы Лапчинский Георгий Дмитриевич и говорит: «Ты Зюганова Геннадия Андреевича знаешь?». Я знал, что есть такой. Говорю: «Знаю». «Ну, так, поди к нему. Он получил поручение — надо срочно подготовить на Политбюро один материал». «О чем?» Георгий Дмитриевич, старый партийный работник, был явно смущен: «Да, ладно, он сам тебе скажет. Ему поручили, а нас упросили, чтобы наш работник тоже там принял участие. Материал сугубо важный».

Прихожу в отдел пропаганды, вижу — сидит Гена, весь в мыслях, весь озабоченный. «Привет, — говорит, — старик, привет! Нам такое поручение дали, надо срочно сделать, максимум — два дня. Надо написать записку и короткое решение Политбюро». «Записку о чем?» — спросил я. «Ты знаешь, в партии на идеологической работе чересчур много женщин. Мой шеф Яковлев внес на Политбюро предложение, что это неправильно, неверно, и надо здесь решительно навести порядок». «Послушай, — спрашиваю я, — так в чем смысл этого решения — разгонять кадры женские из партийных рядов?» «Вам хорошо, у вас в орготделе мужики», — отвечает он. «Нам в орготделе важно все, — сказал я, — в том числе и какие в партии кадры идеологические, поскольку наш отдел занимается подготовкой и расстановкой кадров. Вот если взять ваш отдел — сколько там женщин? Раз-два и обчелся. О каком засилье женщин вы ведете речь? Я ничего писать не буду». «Как — не будешь?! — возмутился Гена. — Да нам поручили!» «Мне ничего не поручали. Мне сказали, что я должен в чем-то тебе помочь, и я пришел тебе помогать. Но я говорю, что помогать тебе в этом деле не буду». «Что ж, пойдем к Яковлеву!» — сурово бросил Геннадий. «Пойдем!».

Пришли мы к Яковлеву, Зюганов и говорит: «Александр Николаевич, вот Геннадий Васильевич Саенко». Тот встает: «Здравствуйте!». Я тоже поздоровался, а Зюганов говорит: «Вот мы вдвоем будем готовить материал». «Какой материал?». «Ну, тот», — отвечает Зюганов. «А-а, да, да, да, ну, готовьте, готовьте», — сказал Яковлев. «Ну, мы что, тогда пошли?» — спросил Зюганов. «Да-да, идите!» Мы вышли. Я говорю: «Ну и чего ты добился? Все равно я писать не буду. Хочешь, сейчас напишу тебе: «То, что вы решили сделать с кадрами, есть нарушение всех норм и принципов партийной жизни. Не вы их выбирали, а коммунисты на районных, городских, областных конференциях». А потом, говорю, почему вы считаете, что женщины на партийной работе уступают мужчинам? Вот когда я работал первым секретарем Железнодорожного райкома партии в Ростове-на-Дону, все в райкоме, кроме меня, были женщины. Даже председателем райисполкома была женщина. И наш был самый лучший районный комитет партии. С этой должности меня в ЦК взяли. Видишь, заметили. Сейчас все это тебе напишу и пойду». Он: «Нет, нет, нет! Давай будем вместе писать!». «Не буду я с тобой ничего писать и подписывать». Он стушевался. Я говорю: «Сиди и пиши, если хочешь». И Гена написал. Вот и весь факт.

— И что, потом было принято какое-то решение?

— Нет, конечно. На Политбюро возмутились другие, и этот фокус Александра Николаевича Яковлева, в котором горел принять активное участие Зюганов, не удался. А ножками сучили оба — как бы свести счеты, чтобы не идеологической работой заниматься, а разгоном идеологических кадров женщин. А вообще-то, хотя он и рассказывает о себе, что был активным деятелем, на самом деле шибко заметной фигурой в аппарате ЦК он не был.

— А что это за особая папка, к которой Зюганов, как он пишет — «один из немногих» — имел доступ, а потому был, в отличие от других, более информирован об истинном положении страны? Почему ему была оказана такая честь?

— Да это просто желание пустить пыль в глаза, придать себе вес, показать свою якобы особую информированность, будто он был носителем того, чего другие не знали. Это смешно, и это неправда. Дело в том, что по регламенту работы с документами Секретариат знакомил ответственных работников ЦК с ними. Все делопроизводство в Центральном Комитете было секретным.

Режимные документы шли с грифом «секретно» или «совершенно секретно». По инструкции Секретариат знакомил работников в ранге зам. зав. отделами и выше с «сов. секретными» документами. Иногда заведующий отделом вписывал фамилию любого сотрудника, если считал, что тот тоже должен познакомиться с этими документами. Папку носили целый месяц. Уже все события давно прошли, а ее все носят и носят... В аппарате ЦК с этой папкой знакомились абсолютное большинство ответственных работников. Иногда в нее вкладывались документы Совмина, которые позже появлялись в открытой печати.

— Во многих своих книгах Зюганов пишет, будто он доказывал Горбачеву, что его реформы ведут страну в тупик. Скажите, мог ли третьестепенный сотрудник ЦК запросто, «вась-вась», что-либо доказывать генеральному секретарю, убеждать, что тот не прав?

— Это полностью исключается. Это попытка со стороны Геннадия Андреевича взять на себя слишком много. К Горбачеву на совещание не всякий заведующий отделом ЦК мог попасть. Я был на больших совещаниях, когда их проводил генеральный, и на маленьких у него же, — Зюганова нигде не было слышно.

— В своих книгах Геннадий Андреевич пишет также, что в ЦК КПСС и в партии все знали, что Зюганов был против перестройки и категорически выступал против нее.

— Ой, да аппарат ЦК КПСС никто не спрашивал о перестройке. С ней мы познакомились на политзанятиях. Специально стали организовывать политзанятия о перестройке по отделам, по секторам, потому что всем было непонятно, что же стоит за этим словом, какое содержание вкладывается в него. Люди в нашем орготделе грамотные, дотошные, мы приставали к руководителям: скажите, что это такое? Но встретились, пообсуждали и разошлись к явному неудовлетворению собравшихся. Никто из секретарей, тем более генеральный, в таких обсуждениях не участвовал...

— Как Зюганов, став членом Политбюро и секретарем ЦК КП РСФСР, взаимодействовал с депутатским корпусом, как он поддерживал вашу борьбу в Верховном Совете?

— Я должен сказать в этой связи вот что. По моему обращению на первом Съезде народных депутатов РСФСР была создана фракция «Коммунисты России». Было это так. С момента открытия съезда стали верховодить демократы, коммунисты же растерялись и представляли собой дезорганизованную массу. Несмотря на то, что по вечерам в шестом подъезде на Старой площади, в орготделе собирают депутатов и о чем-то говорят, весь этот разговор оканчивается ничем. Следующее заседание показывает, что демократическая часть просто давит на всех депутатов. А трансляция съезда создавала впечатление, что «тупоголовая» масса мешает молодым инициативным демократам. Надо было пробить стену равнодушия к тому, что творилось на съезде.

И вот однажды по окончании вечернего заседания я подошел к микрофону на центральной трибуне — его случайно не отключили — и громко, на весь зал спросил: «Есть здесь коммунисты? Подойдите к центральной трибуне!». И как потянулся народ! Сначала подошли военные, я предложил: «Давайте создадим коммунистическую фракцию!» Они говорят: «Давай!» И вдруг слышим: «Стойте, стойте! Не надо этого делать!» Это Бабичев, зам. зав. орготделом ЦК КПСС, всполошился: «Почему без санкции ЦК КПСС?» Я говорю:

«Вот ты иди и согласуй, а мы тут решим». Вот так мы создали фракцию, координатором избрали Игоря Братищева. Потом, когда увидели, что одному Братищеву не под силу этот воз, избрали несколько сопредседателей, что-то около девяти человек, они и руководили фракцией, а председателя как такового не было.

— А Рыбкин?

— Рыбкин во фракцию пока не пришел. Но к нам поначалу записались даже Шахрай и Шумейко. А когда в списке оказалось уже 478 депутатов, я сказал: «Хватит записывать, а то мы весь съезд перепишем. Тогда на заседании фракции будет весь съезд».

Так вот, Российская компартия тогда, в мае 1990 года, еще не существовала. Фракция коммунистов России была создана раньше, без союза с Российской компартией, и этот союз так и не сложился. Фракция была сама по себе, компартия — сама по себе. Даже когда Полозкова, нашего депутата, избрали первым секретарем ЦК, фракция не представляла компартию. Они существовали совершенно параллельно. Через некоторое время Полозков и Зюганов начали брать к себе в ЦК на работу наших депутатов. Рыбкина они взяли заведующим отделом по работе с Советами. Полозков Иван Кузьмич, член нашей фракции, обсуждая вопросы формирования руководящих органов ЦК Российской Федерации, даже не соизволил посоветоваться. Вопросы решались келейно. Более того, мы как фракция никогда не совещались в ЦК КП РСФСР.

Кстати, 19 августа 1991 года, когда передали заявление ГКЧП, Хасбулатов в Верховном Совете кричал: «Это путч! Это мятеж!». Центр города был перекрыт, и я пошел пешком на Старую площадь. Прихожу в ЦК КП РСФСР в 11-м часу дня. Зашел в зал, смотрю — идет заседание Политбюро ЦК, утверждают партийные кадры, в частности, секретаря Новосибирского обкома партии, все идет чинно, спокойно, как будто ничего не случилось. Я попросил кого-нибудь из руководителей выйти. Вышли, кажется, Купцов и Соколов. Я спрашиваю: «Вы знаете, что в городе творится?» Они: «А что там творится?» Я им рассказываю — у них огромные глаза: «Не может быть!» «Вы прервите пока свое Политбюро, пойдите узнайте в большом ЦК, что происходит», — сказал я. «Ладно, после обеда пойдем». Когда все висело на волоске, они занимались обычной рутинной работой.

Так что никаких тесных отношений с ЦК КП РСФСР у фракции не было. А на учредительном съезде Зюганов приходил к нам — я тогда в курской делегации был — и просил: «Ребята, поддержите меня!». И наша курская делегация тоже принимала участие в выдвижении Зюганова. Говорить же о какой-то работе Компартии Российской Федерации с коммунистической фракцией нет оснований.

Как, впрочем, нельзя смешивать поведение КПРФ в сентябре-октябре 93-го года и поведение фракции «Коммунисты России». Фракция была вся на чрезвычайном десятом съезде, до конца выполнила свой долг, а компартия во главе с Геннадием Андреевичем занимала совсем другую позицию. Она на территориях России нас не поддерживала. Более того, в лице своего лидера здесь, в Москве, прорываясь ко всем микрофонам, дистанцировалась от нас, заявляя, что есть другие способы политической борьбы. Тогда как о политической борьбе речь уже не шла — шла настоящая, откровенная расправа режима над депутатами и коммунистами, с применением военной силы, танков и пулеметов. И вот здесь, в этих событиях становится очевидным, где была КПРФ со своим лидером, а где — фракция коммунистов России. Кстати, ни я, ни многие члены фракции в российской компартии не состояли.

Фактов типичного конформизма функционеров КПРФ наблюдал немало. Помню, когда встал вопрос об избрании Черномырдина премьером, то у Чикина, в редакции «Советской России», состоялось совещание, на котором присутствовал Зюганов. Меня пригласили, других мужиков. Кстати, там делегация итальянских коммунистов присутствовала почему-то. И вот Зюганов с Чикиным говорят: «Давайте поддержим кандидатуру Черномырдина!» «Как это и почему фракция должна поддерживать кандидатуру Черномырдина?» — возмутился я и услышал такие замечательные отзывы о нем в исполнении Чикина и Зюганова, что я просто диву дался.

Еще один примечательный эпизод. После августа 91-го года, когда уже действовал антиконституционный запрет партии, нас, фракцию коммунистов, попросили собрать представителей всех компартий, чтобы они посовещались. Я тогда удивился: что за методы работы у этих коммунистов — привыкли только открыто работать! Что, подпольно не могут работать? Нашли бы квартиру и встретились. Нет, только открыто, гласно. Еще бы телекамеры пригласили. Не случайно, когда захватили архивы ЦК, только две «записки в ЦК КПСС» нашли — мою и Шенина, где мы перед избранием Ельцина президентом, когда уже становилось ясно, к чему все идет, совершенно самостоятельно предлагали перевести часть партии на нелегальное положение. Я написал записку в Политбюро, работая в Курске: давайте часть партии переведем на нелегальное положение, передадим ей имущество, чтобы людей сохранить. Оказывается, аналогичную записку написал Шенин, ее потом, видимо, нашли в спецхранах и обнародовали. За несколько дней до трагической гибели Кручины я звонил ему из Курска и говорил: «Мы же видим, куда все катится, давайте подумаем о будущем партии». А он мне: «Да, нет, Гена, это просто шум, ерунда, все это ничем закончится». Никто, кроме немногих людей, не предполагал и не предвидел, что произойдет на самом деле.

Здесь я, пожалуй, прерву интервью и познакомлю читателей с документом, о котором говорит Г.В.Саенко.

6 апреля 1996 года в номере 65 газеты «Известия» была напечатана статья Валерия Выжутовича «Смотрите, кто идет!» с подзаголовком: «Партия коммунистического реванша: те же лица и те же идеи». Коротко были представлены Егор Лигачев, Валентин Варенников, Анатолий Лукьянов, Геннадий Зюганов, Николай Рыжков, Альберт Макашов, Олег Шенин, Сергей Манякин, Валентин Купцов, Юрий Маслюков. О Зюганове сказано всего несколько строк:

«Геннадий Зюганов из той же когорты. Год был учителем в сельской школе и год преподавал в Орловском педагогическом институте. А затем: первый секретарь обкома комсомола, секретарь горкома КПСС, заведующий отделом пропаганды и агитации обкома партии, инструктор ЦК КПСС, заместитель заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС, секретарь и член политбюро ЦК Компартии РСФСР...»

Вот что сказано о Шенине:

«Олег Шенин. В 80-х работал первым секретарем Красноярского крайкома КПСС.

В июне 1990 года на учредительном съезде КП РСФСР баллотировался на пост первого секретаря ЦК.

14 июля 1990 года на организационном пленуме ЦК КПСС был избран секретарем ЦК и членом политбюро. В секретариате ЦК курировал организационно-партийную работу. По многим вопросам расходился с Горбачевым.

В марте 1991-го опубликовал в «Правде» статью об опасности для общества навязываемых ему реформ.

За год до путча подготовил к рассмотрению на политбюро записку «О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеполитической деятельности партии». Этот документ достоин обстоятельного цитирования:

«Особое место в новых для КПСС условиях занимает вопрос о подключении принадлежащих партии предприятий и хозяйственных организаций, а также ее денежных средств к внешнеэкономической деятельности. Это важно как для создания автономного канала получения валюты в партийную кассу, так и для финансирования межпартийных связей... При этом потребуется соблюдение разумной конфиденциальности и использование в ряде случаев анонимных форм, маскирующих прямые выходы на КПСС. Конечная цель, по-видимому, будет состоять в том, чтобы наряду с «коммерциализацией» имеющейся в наличии партийной собственности планомерно создавать структуры «невидимой» партийной экономики, к работе которой будет допущен очень узкий круг лиц, определяемых генеральным секретарем или его заместителем... Необходимо подготовить предложения о создании каких-то новых, «промежуточных» хозяйственных структур (фонды, ассоциации и т.п.), которые при минимальных «видимых» связях с ЦК КПСС могли бы стать центрами формирования «невидимой» партийной экономики...»

В августе 1991 года Шенин принял ключевое участие в планировании государственного переворота и попытке его осуществления.

27 марта 1993-го на XXIX съезде КПСС был избран председателем совета образованного на этом съезде Союза коммунистических партий.

1 мая 1993 года участвовал в демонстрации, завершившейся кровавыми беспорядками на площади Гагарина.

Считает, что судьба Советского Союза была решена в Вашингтоне, Бонне, Лондоне и Тель-Авиве, откуда поступили указания Ельцину и Горбачеву».

Это — информация к размышлению. Вернусь к интервью Г.В.Саенко.

— После вынесения Конституционным судом решения об указах Ельцина, а фактически о дальнейшей судьбе партии, — продолжил он свой рассказ, — то есть после отмены антиконституционного запрета партии, ко мне подходят товарищи и говорят: «Надо посовещаться по очень важному вопросу. Прояви внимание, прими участие. Речь идет о возрождении российской компартии. Есть списочек...» Я посмотрел — там все эти личности были поименованы. Собрались на совещание обсудить, что делать: возрождать, восстанавливать, воссоздавать или создавать. Об этих понятиях спорили. Был Полозков, был Зюганов, Пригарин, Тюлькин, Анпилов, кто еще не помню, ну и мы, депутаты, тоже были. И еще несколько товарищей с мест. Решался вопрос — как заявить образование российской компартии, чтобы всем было все понятно. Ну, конечно, сразу начался раздрай: Тюлькин агитировал в свои ряды, Пригарин — в свои, Анпилов — в свои, Крючков — в свои. Каждый в свой огород. Поднялась одна женщина из Красноярского края и говорит: «Что вы тут ерундой занимаетесь? Если мы создаем одну партию, то о каких организациях, оттенках, тонах, полутонах может идти речь? Давайте создадим одну организацию, и пусть все вольются в нее». Тут же все вожди стали дистанцироваться, каждый не хотел идти в подчинение к другому.

Тогда я встал и говорю: «Вношу предложение — купить первую страницу газеты «Правда», напечатать на ней короткий текст, но очень крупными буквами: «Коммунисты, объединяйтесь!» — и поставить все наши фамилии. Послушаем реакцию людей, а потом создадим оргкомитет, исключительно из молодых, боевых, не скомпрометированных участием ни в каких сомнительных событиях. В нем не должно быть нас — ни Зюганова, ни Полозкова, ни Саенко, ни Купцова — никого. Наша святая обязанность создать новую, молодую партию, которую бы не обвиняли и не отягощали последствиями чьей-то деятельности. Давайте так поступим». На меня как обрушились!.. Я тогда сказал: «Черт с вами, делайте, как хотите, но все плохое будет увеличено и переложено на молодых ребят. И мы умрем стариками в этой партии, на ее руинах — кто героически, кто — нет».

На восстановительном съезде в пансионате на Клязьме я присутствовал как сопредседатель Фронта национального спасения, как гость. Посмотрел — Боже мой, какие люди собрались! Они в 91-м году, хвосты поджав, бежали куда-то, в кустах попрятались, а теперь такими храбрецами вылезли оттуда, такими смелыми, аж жуть. До этого я их видел дважды. Один раз в Конституционном суде. Когда надо было подавать запрос, то сделать это отказались все лидеры. Тогда мы с Ваней Рыбкиным сподобились, быстренько создали Соцпартию (я, правда, предлагал: «Давай, Ваня, создадим РСДРП!») и от ее имени подали исковое заявление в Конституционный суд. Ваня Рыбкин потом решил Соцпартию продолжить, но мы-то ее создавали исключительно для подачи запроса в Конституционный суд. А когда я пришел на его заседание, оказалось, что меня даже в список выступающих не включили, они все уже повылазили откуда-то, уже все герои. Эти друзья уже прямо отталкивают меня своими задами и копытами, я не могу туда зайти. Что, думаю, творится? Что происходит? Вот это дела! Словом, меня еле-еле пустили на заседание Конституционного суда. И кто бы вы думали? Эти же самые функционеры из руководства бывшей КП РСФСР.

Так вот, второй раз всех этих деятелей я увидел на учредительно-восстановительном съезде. В момент всех тяжелых событий их почему-то не было видно. А как нужно что-то делить, где-то засветиться и увековечить себя, они тут как тут. Конечно, на учредительном съезде было много интересных молодых людей, новых имен, но непосредственное окружение — как будто все бойцы со старыми ранами, только неизвестно, где они их приобрели. Мне было сделано предложение войти в руководящий орган, но я сказал: «Как я могу войти, если я не член вашей партии, не член КПРФ. Я член КПСС и все, и билет мой в колхозе, в Курском районе, потому что мы всех секретарей поставили на учет в колхозные первички. Там моя учетная карточка. Поэтому не могу быть с вами (правда, я сказал покруче: «Я бы кое-что не стал делать с вами на одном гектаре»). А вот посоветовать хочу: возьмите в свои руководители Светлану Петровну Горячеву, которая хоть иногда будет вам поддавать, когда станете дрожать мелким ознобом». Они ее в ЦК избрали, но, в конце концов, не стерпели ее прямоты и откровенного мнения о лидерах»

— Геннадий Васильевич, о том, как Зюганов вел себя в сентябре-октябре 1993 года, ходит много разговоров. Что известно вам о его поведении в те дни? — задала я Саенко еще один, давно интересовавший меня вопрос.

— То что он осуждал «экстремизм» и призывал: «Одумайтесь!». Дело в том, что Зюганов, по моему глубокому убеждению, проявил свою сущность и выдал себя одной-единственной фразой, она была опубликована: «Нам надо оседлать протестное настроение людей». И я не раз потом слышал несколько вариантов стратегии и тактики Российской компартии типа: «Нашей целью и содержанием нашей деятельности является задача оседлать протестное настроение масс». Ну а сказанное Зюгановым было напечатано не то в «Правде», не то в «Советской России».

Тогда помню, мы с профессором Володиным Эдуардом Федоровичем, покойным - царство ему небесное! - пошли к нему и среди многих вопросов сти и обсуждали этот. Я сказал ему: «Задом на штыке не усидишь это очевидно. Да и как можно усидеть на протестных настроениях? Ведь скинут! Скинут всех, кто желает их оседлать. Власть, которая их седлает, и тебя, который тоже пытается сделать это».

А пошли мы с Володиным к Зюганову с главной целью - предложить ему уйти из Государственной Думы. «Уходи из Думы! - сказали мы ему. Как и любая коммунистическая партия, КПРФ должна быть партией улицы, партией тех, чьи интересы ущемлены властью. Участвовать в Думе или не участво вать еще с ленинских времен - это вопрос тактики, не более того. Дума не может быть основным средством, целью, формой, методом Деятельнодти партии. Это ошибка. Надо тебе как лидеру дистанцироваться от Думы потому что она - не народная, а Государственная. Работа в ней -государственная служба. Ты поставил деятельность партии на государственную службу. Это же нелепо! Все ваши ошибки тут же перекладываются на всю партию. Коммунистам на местах сложно объяснять, что у вас здесь случается или не получается. Партия может иметь несколько депутатов, но ты-то хоть уйди из Думы! У тебя тогда репутация не будет запятнана неумелой работой_ в буржуазном парламенте и соучастием к принятию буржуазных законов. Вы же здесь никогда никакой победы не одержите! Регламент Думы - это не регламент Верховного Совета, потому что Верховный Совет обладалзаконодательнои инициативой а Дума ее не имеет, она законосовещательный орган».

Все это мы с Эдуардом Федоровичем выложили Зюганову ислышали в ответ: «А где возьмем телефоны, машины, спецсвязь, кто нам даст «вертушки»?!» «Ё-моё!» - подумал я и сказал Володину: «Пойдем, Эдик, отсюда!»

Видимо, не случайно партия под руководством Геннадия Андреевича не ведет теоретической работы. Коммунистическую идею кромсают на уровне 30-40-х годов Я не читал ни одной грамотной теоретической статьи. Что в ближней и дальней перспективе? Взятие власти? Но власть они завоевали в 1996 году и отдали ее Ельцину с нижайшими поздравлениями по случаю избрания президентом на второй срок. Ельцин признал это, сказав. «Ну, оппозиция ведь молчит».

Поэтому тупиковость в организаторской деятельности, в теоретической работе низводит компартию как таковую в группку собравшихсяв Думе депутатов, на поясах которых значится: «КПРФ». Сама партия год от года драхлеет. Мой дядя возглавлял Гагаринскую партийную организацию КПРФ. Спрашиваю: «Какой средний возраст?» - «63 года». Что с них возьмешь в этом возрасте? А почему такое состояние у партии? Да потому что ее «вождям» нечего молодежи сказать. Без конца показывать пальцами на эту разруху? Но сейчас уже всем очевидно: разрушено все. Что делать дальше? Партия и ее лидер должны дать ответ. А ответ дают один — очередные выборы! Сам Геннадий Андреевич, конечно, теоретик никакой, он не потянет этой работы. Но ведь можно было бы обратиться к ученым, занимающимся социальной наукой.

Пока же руководители КПРФ просто идут на поводу у ситуации, которую не формируют, — они являются ее заложниками. Не случайно же Геннадий Андреевич именует себя и свою партию системной оппозицией, то есть понятной власти, предсказуемой по своему поведению. Поэтому власть к ней относится спокойно. Помню, в том разговоре с Зюгановым я сказал ему: «Самое опасное для режима, когда он ничего не знает о деятельности оппозиции. А вы ж тут рядом, слушаете друг друга, в своих интервью рассказываете, что будете делать. Вы очень понятные, а нередко — смешные»...

«Геннадий Андреевич, где вы были 3-4 октября 1993 года?»

Тем не менее, Геннадий Андреевич продолжает героизировать свою биографию.

«За последние годы, к примеру, кем меня только не называли: консерватором и врагом перестройки, ортодоксом, коммуно-фашистом, национал-патриотом, социал-демократом, ревизионистом, пособником режима, белым, красно-коричневым... Кроме иронической усмешки и мыслей о временности этих «штамповщиков ярлыков» — ничего другого подобные «накаты» у меня не вызывают. Рассчитано на слабонервных, нестойких людей, ведь они по себе меряют, избрав молчалинский путь холуев ситуаций и политических тенденций, которые с успехом можно конвертировать в личные капиталы и собственность. Им не понять, что существуют вечные ценности, идеи, выношенные всей историей человечества, за что и на костер шли, и на плаху...

Здесь остановлюсь. Впадать в пафос мне несвойственно. Просто позволю себе напомнить: не все продается и покупается», — пишет он в книге «Верность». (Стр. 25-26.)

О последнем тезисе — о том, что «не все продается и покупается», — мы еще поговорим. Разумеется, Геннадий Андреевич прав, говоря, что есть ценности, за которые «и на костер шли, и на плаху». Да такие люди были, и потому их имена навечно остались в благодарной памяти человечества. Но способен ли «стойкий» Зюганов пойти пусть не на костер и плаху, не на самопожертвование, а хотя бы на смелый поступок во имя идеи, ради людей? Возможность проявить свое мужество судьба Зюганову предоставляла. Например, в сентябре-октябре 1993 года. Воспользовался ли он этим шансом? Как повел он в дни, когда решалась судьба Советской власти?

В статье «КП РФ: год первый» Зюганов обозревает прожитый партией период после II чрезвычайного (восстановительно-объединительного) съезда. «За этот год партия пережила вместе со всей страной столько событий и драматических поворотов, сколько по меркам «нормального» развития хватило бы на целую историческую веху. Каждое из этих событий требовало оперативного реагирования, принятия принципиальных решений в условиях острого дефицита времени соответствующего опыта, а ошибочный выбор стратегии и тактики был чреват серь езным провалом или даже исчезновением партии с политической сцены». (Г.А.Зюг нов и о Г.А.Зюганове», Пермь, 1996 г., стр. 47-48)

Самым ярким и трагичным событием этого периода стала кровавая осень 1993 года. Все мы, защитники Конституции и Советской власти, с 21 сентября по 4 октября находившиеся в осажденном здании Верховного Совета на Краснопресненской набережной, знаем, что в самой критической ситуации Зюганова среди нас не было, более того, в канун штурма лидер КПРФ выступил по телевидению с призывом не выходить на улицы, соблюдать спокойствие. Тем самым он фактически, как и в августе 1991 года, предал тех, кто отважился бороться против ельцинского режима, бороться за Советскую власть и Советскую Родину.

Этот факт общеизвестен, как и то, что за сутки до штурма от руководства КПРФ поступила команда всем рядовым членам этой партии покинуть Дом Советов. Зюганову вовеки не смыть позор предательства.

Но самое поразительное то, что он не просто выгораживает себя, а постепенно делает себя, любимого, героем октябрьских событий 1993 года.

«Кстати, интересно, а как вы сами пережили те дни? Были у вас страхи, тревоги? Как это отозвалось на семье? — спросил его Юрий Дюкарев в уже цитировавшейся беседе.

«Тревоги — не то слово. Ну что, семья не понимает, к чему и что?

...Скажу так. В октябре нам было очень непросто и тяжело. Были моменты, о которых не хочется распространяться, тем более в печати. Пришлось принимать защитные меры самого разветвленного плана. Психоз у властей был страшный, расправа могла наступить в любой момент. О возможности ее в отношении меня предупредили патриотично настроенные люди — меня и мою семью. Сказали прямо: попадете в зону снайперского огня — будете убиты. Но ведь известно со времен Каина запугать жестокостью или исправить никогда никого не удалось», — не моргнув глазом, ответил Хлестаков-Зюганов.

Кто собирался с ним расправляться, что это Геннадий Андреевич выдумывает? И как он мог попасть в зону снайперского огня, если в горячих точках Москвы его и близко не было, поскольку он, как и в августе 91-го, залег в кусты?!

В книге «Сергей Бабурин: ныне или никогда!» я уже писала о том, что со временем октябрьская трагедия становится кое для кого предметом политических спекуляций. И такая тенденция действительно просматривается.

Например, вышел документальный фильм об октябрьских событиях. Главный герой, которого без конца интервьюируют по ходу фильма, представьте, Геннадий Андреевич Зюганов, которого и близко не было ни в Останкине, ни в Доме Советов. Авторы, естественно, ни словом не упоминают о том, что перед штурмом лидер КПРФ, получив возможность выступить по телевидению, призывал народ сидеть дома, не выходить на улицу. Защитники Дома Советов были брошены на произвол судьбы. Если бы КПРФ, считающаяся «самой крупной партией», вывела бы на улицы несколько сот тысяч человек, власти не решились бы устроить в центре Москвы кровавую мясорубку. Зюганов поступил почти как Патриарх. Его Святейшество, как известно, в самый критический момент заболел, а когда расстрел состоялся — произошло чудесное исцеление. Зюганов на болезнь не ссылался, он просто отсиделся в кустах.

Я спросила одного из тех, кто работал над фильмом: «При чем тут Зюганов? Он не имеет морального права говорить на эту тему!» И услышала в ответ: «Он дал деньги, иначе мы бы не смогли сделать фильм». О всесильные деньги! С их помощью история фальсифицируется на глазах, а трусы и предатели становятся героями.

Как тут не вспомнить Монтеня, который говорил: «Те, кто расшатывает государственный строй, чаще всего гибнут при его крушении. Плоды смуты никогда не достаются тому, кто ее вызвал; он только всколыхнул и замутил воду, а ловить рыбу будут уже другие».

Вот и теперь кое-кто просто мастерски «ловит рыбу» и делает политический бизнес на октябрьской крови, претендуя на первые роли в тех событиях и локтями оттесняя истинных героев скорбной осени 93-го. Ежегодно в памятные дни проводятся траурные мероприятия. Геннадий Андреевич с букетом алых гвоздик идет впереди колонны, а потом с трибуны «громит» «антинародный режим». К сожалению, у людей короткая память. Ему дружно аплодируют, уже забыв о том, что в те трагические дни, когда гибли люди, он с поля боя благоразумно и заблаговременно дезертировал и других призывал сделать то же самое.

Сам же Зюганов постоянно весьма искусственно манипулирует фактами, поворачивая их и так, и эдак. Например, выступая на III съезде КПРФ 21 января 1995 года с докладом «Во имя Отечества, в интересах России», он, говоря о заслугах партии, сказал:

«Практически весь 1993 год усилия только становящихся на ноги партийных организаций были направлены на защиту Советов.

Если в марте атаку президентских структур на Советы удалось общими усилиями отбить, то кровавый октябрь, расстрел Верховного Совета стал крупнейшим поражением народовластия в истории России». ( «Г.А.Зюганов и о Г.А.Зюганове», Пермь, 1995 г., стр. 143.)

В отношении октября — 93 позиция Зюганова аналогична его поведению в августе-91: сам залег в кусты, а потом высокомерно обвиняет тех, кто, в отличие от него, предпочел не уклоняться от борьбы, а действовать.

«Он (октябрь-93) показал также, что коммунисты и их союзники являются наиболее последовательными сторонниками и защитниками демократии», — сказал Зюганов дальше. (Там же.)

С этим не поспоришь, но причем здесь сам Зюганов, который в критической ситуации повел себя как типичный штрейкбрехер? Ведь не случайно зюгановская пресса уже многие годы пытается отмыть своего кумира.

В этом отношении весьма показательна беседа главного редактора «Советской России» В.Чикина с лидером КПРФ Г. Зюгановым, напечатанная под многозначительным заголовком «Наше дело правое» («Советская Россия», 23 июня 1994 г.)

В начале беседы Чикин посетовал:

«— Политики левой ориентации и патриотического движения грешат ныне на простых людей: вот, мол, народ-лежень молча за всем наблюдает. И даже те, кто побывал в октябрьские дни в Доме Советов под выстрелами, тоже обижены на народ — не поднялся, не защитил. А ты говоришь, просыпается, полевел... Удалось ли почувствовать во время поездок, достигло ли достаточной глубины это просыпание?»

«— Валентин Васильевич, я имею довольно обширные личные наблюдения. После партийного съезда у меня было 25 поездок по 45 крупнейшим центрам... И могу подтвердить: люди хотят знать, что на самом деле происходит, как их обманывают, какие силы противостоят. Откровенно скажу: есть рубеж — 3-4 октября», — сказал Зюганов. Но, понятно, говорить о том, что больше всего интересовало людей, он не хочет, поэтому дальше начал пространно рассказывать о ситуации в России, о прошедших думских выборах, о задачах фракции и т.д., и т.п. Однако в середине беседы Чикин вновь возвращается к больной для Зюганова теме:

«— Сейчас кое-кто прокручивает твое предостерегающее выступление по телевидению в канун расстрела парламента и комментирует: вот, мол, момент — поднималась революционная волна, а Зюганов своими предостережениями волну остановил, подорвал возможность победы...».

Надо отдать Чикину должное: он точно передал оценки поведения и поступка Зюганова в те дни. Зюганов же мастерски выкручивается и свою вину сваливает на других:

«Если бы «революционная чесотка» не перевозбудила некоторых, может, удалось бы избежать трагического поражения. По сути, почти все субъекты Федерации согласились встретиться, подписать окончательный документ с жесткими требованиями к президентской и правительственной команде вместе с Советами принять исчерпывающие решения. Более того, и режим, и заокеанские дирижеры, видимо, не предполагали, что православная церковь, представители других конфессий выступят с миротворческой миссией. Не хватило всего 8-10 часов для того, чтобы свести воедино эти три крупные общественные силы — Съезд народных депутатов, субъекты Федерации и нравственно-религиозные авторитеты — для обуздания экстремистов и губителей России...

Обладая всей этой информацией, я со своими коллегами обратился по телевидению с просьбой воздержаться от провокационных походов в любую сторону, выступал несколько раз у Дома Советов перед многотысячной аудиторией и убеждал: любой поход отсюда может использоваться властями для расстрела и окончательного уничтожения Советской власти».

Насчет выступлений у Дома Советов Зюганов явно присочинил. Но это уже мелочи. Важно другое: неужели ему и его клевретам непонятно, что режиму, Ельцину, «заокеанским дирижерам» вовсе не нужен был мирный исход, ибо он означал сохранение остатков Советской власти и Советской Конституции?! Им нужна была новая конституция, которая бы узаконила слом всего советского, социалистического и окончательный переход к уже неприкрытой капитализации страны. Да и Зюганов дальше, по сути, опровергает сам себя:

«Режим жадно искал повода открыть огонь на поражение. Большинство соглашались с моей точкой зрения (что, Зюганов проводил опрос среди защитников Конституции? — Н.Г.). Многие, кстати, не знали, что чрезвычайное положение было введено уже в 16 часов 3 октября, когда манифестанты еще не подходили к мэрии и не собирались идти в Останкино. И, конечно же, люди не знали того, что несколько сот спецназовцев уже сидели в подвалах Останкино и ждали подхода демонстрантов. Если бы режим не желал кровавой бойни, достаточно было один БТР выгнать на дорогу, сделать две-три холостые очереди и избежать массового убийства. Многие не знают, что те снайперы, которых каждый день показывали, как их забирали, потом вдруг исчезли из нашей стороны, улетели туда же, откуда прилетали. Поэтому отсутствие полного объема информации и дает повод некоторым трактовать это обращение так, как им сегодня нравится. А не лучше ли признать, что это предостережение спасло тогда безвинных людей?»

Зюганов не просто лукавит — он кощунствует, пытаясь обелить себя, свою трусость и предательство. И каждый раз для собственного оправдания придумывает новое объяснение.

Спустя три года, вновь беседуя с В.Чикиным, лидер КПРФ говорит: «За несколько часов до трагедии в октябре 1993 года я обращался с просьбой воздержаться от активных выступлений. Если бы послушали тогда, не было бы разгона Советов, не было бы убитых и искалеченных. Если бы тогда, когда готовился расстрел парламента, вышли трудовые коллективы на улицы Москвы, перегородили бы дорогу танкам, что шли на расстрел, то ничего бы не было». («Советская Россия», 21 ноября 1997 г.)

Поразительно: с одной стороны, призывает народ «воздержаться», и упрекает тех, кто «не послушался». И тут же сетует: вот если бы вышли «трудовые коллективы», расстрела парламента бы не было. Но как они могли выйти, если сам «верховный главнокомандующий» «самой крупной партии», сам Зюганов только что призвал не выходить?!

Еще более потрясающие вещи Зюганов изрек на встрече с партактивом Москвы в начале октября 2000 года — в очередную годовщину печальных событий.

«В сентябре — октябре 1993 года мы призывали граждан: если на улицы выйдет 200-300 тысяч человек, то никакого кровопролития организаторы переворота не допустят, — отметил лидер КПРФ», — говорится в отчете с актива.

Но ведь в 1994 году он сам уверял, что все время призывал «воздержаться». Каждое публичное слово лидера КПРФ зафиксировано на газетных страницах, диктофонной пленке. Неужели ему самому не стыдно лгать?

«К сожалению, — продолжал он выступление перед партактивом, — нужного отклика не получили. Когда в Москву входила бронетехника и мы обратились к командиру одного из полков, он прямо заявил: пусть пара десятков женщин перегородит нам дорогу, и тогда я буду иметь основание не выполнять приказ, остановить технику и вернуться в казармы. Опять не получилось. Нельзя упрекать наших людей. Таков их характер, таково их безграничное терпение. Видимо, таковы последствия трагической нашей истории в XX веке, что многие морально надорвались». («Советская Россия», № 115, 5 октября 2000 г.)

Квалифицировать эти «откровения» Зюганова иначе как вранье просто невозможно. Или он не ведает, что говорит? Но ведь каждый год — у лидера КПРФ новая версия собственного поведения в те дни. «Опять не получилось», — говорит Зюганов в 2000 году, мол, не нашлось двух десятков женщин, которые легли бы на пути танков. Сам бы лег, свою жену позвал бы на подмогу. Но все это из области «философских фантазий» Зюганова. Не было такого разговора с командиром некоего полка. «Вождь» КПРФ горазд на выдумки. Пройдет еще несколько лет, и я не удивлюсь, если он заявит, что сам лег под танки и не пропустил «один из полков» в Москву.

Самое кощунственное то, что, глубоко приверженный «парламентскому кретинизму», лидер КПРФ даже октябрьскую трагедию использует в выборных целях. В августе 2003 года в беседе с главными редакторами газеты «Завтра» Александром Прохановым и газеты «Советская Россия» Валентином Чикиным, опубликованной под заголовком «Уверен в победе!», он поведал:

«В центре нашей избирательной агитации будет 10-я годовщина расстрела парламента ельцинистами в 1993 году. Это вопиющий факт государственного терроризма, когда была растоптана Конституция России, о чем свидетельствовал тогдашний глава Конституционного суда Зорькин.

Мы почтим память невинно погибших детей, стариков и женщин на баррикадах, воздадим хвалу народу, восставшему против переворотчиков. Мы потребуем учреждения народного трибунала, который станет судить Ельцина по законам мировой практики, — пусть он получит воздаяние, как чилийский Пиночет. Мы будем требовать от президента Путина, чтобы он лишил Ельцина иммунитета и тот предстал перед народным правосудием. Мы обратимся к премьеру Касьянову, восседающему в зале правительства, пускай он чаще оглядывает стены, где время от времени проступает страшное кровавое пятно, контуры расплющенного танковым снарядом защитника Дома Советов». («Советская Россия», № 94, 26 августа 2003 г.)

Как может Зюганов чтить «память невинно погибших детей», если они погибли, в том числе и потому, что сам он по телевидению призвал народ сидеть дома?! И, наконец, не пора ли ему сказать, почему именно ему дали возможность в канун расстрела выступить по телевидению?

Да, тогда действительно была растоптана Конституция, только не России, как говорит Зюганов, а — Советской России, была растоптана Конституция СССР. Почему же Зюганов не скажет, почему КПРФ — единственной из всей оппозиции! — Ельцин после расстрела высочайше позволил участвовать в выборах нового парламента, под новым названием, и эта партия, пойдя на выборы на крови, помогла режиму протащить ельцинскую Конституцию?

Десять лет понадобилось Зюганову, чтобы пообещать: «Мы потребуем учреждения народного трибунала», да и то лишь потому, что приближаются парламентские выборы и 10-летие октябрьской трагедии будет в центре избирательной кампании КПРФ. Кто мешал Зюганову организовать такой трибунал по горячим следам? Никто!

3 октября 2003 года на пресс-конференции в агентстве «Интерфакс» он очень сильно возмущался: «Преступники, имена которых известны всем, до сих пор не только не наказаны, а получили все возможные блага от государства. Власть покрывает виновников этой трагедии».

Нет, не власть, а лидер КПРФ. Придя в Государственную Думу на декабрьских (1993 г.) выборах «на крови», Геннадий Андреевич со своей фракцией выступил с инициативой дать амнистию всем, кто участвовал в событиях августа 1991-го и сентября-октября 1993 года, тем самым увел от наказания истинных виновников гибели сотен безоружных людей.

Так кому служит Зюганов?!

Самое поразительное то, что в своих многочисленных «творениях» он живописует свои страдания в связи с октябрьским расстрелом. Особенно изобилует описаниями душевных мук Геннадия Андреевича его книга «Верность». Процитирую:

«Беловежское предательство великой страны, а затем танковый расстрел Верховного Совета, жертвы кровавого Октября 93-го года выжгли на сердце неизгладимый след». (Стр.5.)

«С болью в сердце вспоминал я о «черном солнце», которое увидал Мелехов в конце «Тихого Дона», когда смотрел на опаленный снарядами и пожаром, разгромленный в октябре 93 года Верховный Совет. В глазах моих тоже вставало тогда «черное солнце». (Стр.29.)

«В ночь со 2 на 3 октября я лично встречался с Руцким. Предупредил его, в частности: в Останкино уже сидит спецназ на бронетехнике с полным боекомплектом, с приказом стрелять на поражение. Никаких походов за белодомовское оцепление! Есть реальная возможность принять политические решения, так как на понедельник в КС назначено авторитетное собрание по урегулированию конфликта.

У меня сложилось впечатление, что он соглашался со мной, но когда я на следующий день увидел в «новостях» на телеэкране, как он кричит: «Вперед, на Останкино!» — отчаянию моему не было предела. Все было кончено. Теперь я твердо знал: впереди — большая кровь». (Стр. 260.)

Если знал, что впереди — большая кровь, почему не пришел в Дом Советов, чтобы помочь, или почему не вывел людей, чтобы остановить надвигающуюся бойню?

«Я знаю, некоторые меня упрекают, что я незадолго до расстрела парламента обратился к своим сторонникам с призывом не выходить на улицы. Скажу больше: в тот же день я вместе с председателем Моссовета Н.Гончаром встречался с прокурором Москвы В.Пономаревым и представителем «Дем. России» в надежде предотвратить ожидающиеся столкновения. Это был труднейший момент для меня: с одной стороны, оставалась капля надежды, что собрание в Конституционном Суде все-таки состоится, с другой, — я уже начал отчетливо различать замысел всей этой изощренной, кровавой президентской игры. Хотя, конечно, мне не известно было на тот момент ни о наемниках Кобеца, ни о зарубежных снайперах... Но я отчетливо осознал: одно острие президентской расправы нацелено на Советскую власть, а другое — на компартию, чтобы разгромить ее теперь уже окончательно. Вот из чего я исходил, делая свое заявление на телевидении 1 октября. Но у меня до сих пор нет ответа на вопрос: из чего исходили в руководстве Верховным Советом, когда, по сути, зная о предстоящем утреннем штурме Белого дома, они в категорической форме не потребовали, чтобы их защитники, прекрасные самоотверженные люди, ночевавшие на улице у баррикад и костров, ушли в здание?

Именно эти безоружные герои, беззаветно преданные своей Великой Родине, первыми пали от пуль отрабатывавших полученные сребреники иуд». (Стр. 260 — 261.)

Оказывается, Зюганов спасал свою компартию! Вы можете себе представить, чтобы в сорок первом Сталин, чтобы сохранить партию, отозвал бы с фронта всех коммунистов, оставив под огнем беспартийных людей? Это было бы кощунством. Но Сталин и своему родному сыну Якову, коммунисту, сказал: «Иди и сражайся!». А как ловко Зюганов переводит стрелку с себя на руководство Верховного Совета, которое не укрыло безоружных людей в «Белом доме»! Если он такой умный, если знал, что утром — штурм, надо было прийти и помочь, организовать увод людей в безопасное место. Но даже из контекста сразу видно: Зюганова там не было. Потому что для всех нас, защитников Конституции, дом на Краснопресненской набережной был Домом Советов, а не «Белым домом», как пишет лидер КПРФ.

«Каждый год прихожу я 4 октября на панихиду по убиенным в Доме Советов. (Наконец-то и Зюганов сподобился назвать Дом правильно! — Н.Г.) И когда иду в общем траурном шествии, то при взгляде на открывающийся среди деревьев белоснежный верх величественного здания — не могу отделаться от образа гигантского саркофага, теперь вечно хранящего пепел безымянных безвинных жертв...» (Стр. 261.)

Крокодиловы слезы — иначе не могу назвать эти сентенции лидера КПРФ.

Как и следовало ожидать, и в десятую годовщину октябрьского расстрела Зюганов, держа в руке цветочки, возглавлял колонну КПРФ. А первого октября 2003 года, выступая на вечере «памяти павшим защитникам Верховного Совета», сказал:

«10 лет назад расстреливали не просто Дом Советов. Расстреливали Советскую власть, которая этим мерзавцам, предателям и ворюгам не позволяла обокрасть всех граждан и распродать огромную державу, которая простиралась между тремя океанами. Расстреливали Советскую Конституцию, которую защищали и отстаивали несколько поколений советских граждан и которая давала право на труд, на отдых, на достойную зарплату, на бесплатное лечение и учение, да и на многое другое, чего люди сегодня лишены. Расстреливали волю наших граждан, которые уже тогда осознали, что сидельцы в Кремле — это пьяницы и беспределыцики, и готовы были более энергично выступать за свои права. Хочу напомнить, что телекамеры, которые показывали этот «образцовый расстрел», были заказаны до 21 сентября, установлены на лучших точках зданий Москвы и показывали образцово-показательный расстрел для того, чтобы сломать народную волю к сопротивлению и пропихнуть конституцию президентского самодержавия.

...Два дня на государственном телевидении транслировали фактически пасквиль Сванидзе на трагические события десятилетней давности. Он превратил их в пьяный дебош под руководством отдельных лиц, хотя на самом деле это было народное восстание против мерзости жизни, мерзости власти и предательства, которое на Руси всегда презиралось». («Советская Россия», № 111, 4 октября 2003 г.)

Подумать только, все понимал и понимает Зюганов: действительно, расстреливали Советскую власть и Советскую Конституцию, чтобы затем на выборах протащить ельцинскую, буржуазную. Но если понимал, то почему как лидер самой крупной партии не предпринял ничего, чтобы поддержать народное восстание, более того, почему в самый ответственный момент призвал народ не выходить на улицу?! Ведь это был нож в спину защитников Советов! Зюганов понимает, что предательство на Руси «всегда презиралось». Так почему же он сам стал предателем?! И, несмотря на это, без чувства неловкости или стыда говорит:

«Целились и расстреливали прежде всего русскую душу, русский дух, русскую культуру и русскую волю к державности. И русские люди выстояли в эту нелегкую годину. Об этом сегодня можно сказать тем, кто погиб на баррикадах у Дома Советов, чью светлую память мы чтим в эти дни», — подчеркнул Председатель ЦК КПРФ». (Там же.)

Этот фарисей даже не понимает, насколько бестактны его слова по отношению ко всем защитникам Конституции — павшим и живым. Там мы не делились по национальностям, по вере или партийной принадлежности. Там были люди многих национальностей, даже среди погибших — русские, украинцы, белорусы, татары, казахи, евреи, литовцы, аварцы... Там были советские люди...

«Готов отвечать. А Вы?»

Предательство Зюгановым широких народных масс 3-4 октября 1993 года — далеко не единственное после восстановления КПРФ. Ряд случаев перечисляет руководитель Российской партии коммунистов Анатолий Крючков в открытом письме Г.Зюганову «Готов отвечать. А Вы?», с которым он выступил в ответ на публичное заявление лидера КПРФ о том, что Крючков-де занимается «чисто провокационной деятельностью, направленной на уменьшение единой организации и внесение смятения в умы».

«Заключая свое обвинение меня «в чисто провокационной деятельности», Вы заявили, что осуществлять ее — «вот и вся его задача». После такой убийственной оценки мне пришлось еще раз проанализировать свои политические действия. Приглашаю это сделать и Вас, но с условием, что для сравнения будем брать Ваши шаги в той же ситуации.

24 августа 1991 г. Деятельность КП РСФСР приостанавливается. В тот момент я — член ЦК, Вы — член Политбюро этой партии. У меня не было возможности созвать чрезвычайный Пленум ЦК, так как не располагал адресами и телефонами его членов. В этой ситуации вместе со своими товарищами по Марксистской платформе в КПСС инициирую образование новой компартии. Это решение было принято уже 7 сентября. Я открыто заявлял, что был и остаюсь коммунистом. Вместе со своими товарищами участвовал во всех уличных политических акциях, организованных коммунистами, в работе общественно-политического объединения «Коммунисты за права граждан», во встречах по поводу ходатайства в Конституционный суд об отмене Указа Ельцина по КП РСФСР и т.д. и т.п.

Что здесь провокационного? И что делаете Вы в этой ситуации? По своему статусу Вы имели возможность созвать чрезвычайный Пленум ЦК партии. Вы обязаны были вместе с другими членами руководящего органа КП РСФСР дать хотя бы разъяснения коммунистам, что им делать. Почему ничего этого не было Вами сделано? Вы бросили в тот момент капитанский мостик, фактически сбежали с разгромленного партийного корабля. Купцов В. хоть что-то делал, пытаясь через суд добиться права на продолжение деятельности КП РСФСР. Вы же около года были вне коммунистического движения. В середине сентября 1991 года я предлагал Вам возглавить вновь образуемую компартию, но Вы тогда уклонились от ответа. Правда, позже Вы пояснили мне, что в ситуации, когда коммунистическая идея дискредитирована, коммунисты ошельмованы, а нужно собрать значительную массу людей, лучше эту задачу решать под другой вывеской. И Вы пытались ее решать, полностью уйдя в патриотическое движение. Русский национальный собор, Совет народно-патриотических сил России, ФНС — вот организации, в которых Вы реализовывали тогда свою политическую активность.

1 мая 1992 г.Ленинский проспект в г. Москве. Колонне демонстрантов преграждает путь кордон милиции и начинает их избиение. В то время я считал, что должен быть со своими товарищами, находился с первых секунд в голове колонны, в меру своих способностей занимался организацией отражения атак омоновцев. Где Вы находились и что делали в тот момент? Ведь до начала побоища Вы были среди демонстрантов.

20 августа 1993 г.Митинг оппозиции на площади перед Домом Советов. Политсовет ФНС, членами которого мы с Вами были, принял решение не прекращать митинг и не покидать территорию у Дома Советов, чтобы не дать «демократам» блокировать его. Я со своими товарищами по РПК, как и все другие политические деятели, выполнили эту установку до конца. В конечном счете «демократы» вынуждены были довольствоваться малым: провести митинг у мэрии и разойтись.

Что делаете Вы, когда настала минута официального окончания нашего, оппозиционного митинга? На глазах у всех, в том числе прессы и, конечно, представителей властей, которые требовали прекратить митинг и разойтись, Вы начинаете вырывать микрофон у Астафьева и призывать уйти от Дома Советов.

21 сентября — 4 октября 1993 г.Блокада Дома Советов. Вместе с другими лидерами оппозиции мы с Вами призывали москвичей к сопротивлению преступному режиму, на защиту Дома Советов. Я находился в нем почти круглосуточно. Выполняя функции руководителя штаба ФНС, занимался организацией действий «уличной» оппозиции, ее взаимодействия с руководством Верховного Совета и обороны Дома Советов и т.д. После установления режимом жесткой блокады организовывал в разных точках Москвы митинги с целью подъема масс на разблокирование Дома Советов и сопротивление преступной клике, 3 октября организовывал разблокирование Дома Советов.

Вы же по ночам в те дни ни разу не были замечены среди осажденных. Вы не находили нужным разделить тяготы блокадной жизни, воодушевлять их своим присутствием, своим пламенным словом. Вы, насколько мне известно, не использовали свой авторитет и ораторский дар, чтобы пойти к москвичам и попытаться поднять их против режима. Более того, перед штурмом Вы вдруг получаете телеэфир и фактически отмежевываетесь от товарищей, заблокированных в Доме Советов. С какой стати верные его телеслуги позволили Вам выступить в эфире? Вдруг Вы взяли бы, да по примеру Гайдара призвали трудящихся на выручку защитникам Дома Советов, а военных и милицию не выполнять преступные приказы...

7 ноября 1993 г.Режим запрещает отмечать не отмененную официально праздничную дату. Это очевидное попрание закона, свободы митингов и демонстраций. Это попытка смять оппозицию, деморализовать ее. Считая согласие с решением властей предательством по отношению к тем, кто 77 лет назад совершил Великую Октябрьскую социалистическую революцию, я со своими товарищами по РПК организовал митинг и при неофициальной поддержке членов РКРП провел его, несмотря на запрет.

А как действовали Вы? На торжественном собрании, посвященном этой дате, не позволили мне выступить и сообщить о предстоящем митинге. Мне пришлось буквально прорываться к микрофону, чтобы сделать объявление. Вы призвали своих товарищей по партии не участвовать в митинге, полагая, что он спровоцирует власти на репрессии.

17 марта 1994 г.Ситуация повторилась. Большинство оппозиции организует митинг. Я один из его организаторов. Вы же, по свидетельствам авторитетных товарищей, уговаривали их сорвать его». (Газета «Мысль», № 1 (70) 1995 г.)

Ответа Зюганова на это письмо не последовало.

«Остаться вне Думы для Зюганова смерти подобно»

Несколько штрихов к портрету лидера КПРФ добавил в беседе со мной и бывший член ЦК КПРФ Иван Арчилович Шашвиашвили, ныне являющийся секретарем Постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР. Шахтер из Кузбасса, он в 1990 году был избран на альтернативной основе народным депутатом РСФСР. И хотя не был искушен в политике, 12 декабря 1991 года, при голосовании за ратификацию беловежских соглашений он в числе семи народных депутатов воздержался. В отличие от тех «народных избранников», в том числе и считающихся коммунистами, что с готовностью поддержали президента-разрушителя СССР и его беловежский сговор.

Становление Шашвиашвили как политика пришлось как раз на годы первого ельцинского президентского срока, и его закалкой стало участие во всех уличных «сражениях» того времени. Перед ним не стоял вопрос — с кем быть: с Ельциным ли и его правящей кликой, или с обманутым, обездоленным народом. Кровавой осенью 1993 года Иван Арчилович до конца выполнил свой Депутатский и гражданский долг по защите Советской власти и Советской Конституции, за что и был 4 октября зверски, до полусмерти избит ельцинскими наемниками. Слову Шашвиашвили можно верить безусловно. Это человек чести.

— Иван Арчилович, вы имели возможность общаться и наблюдать за деятельностью лидера КПРФ много лет. Каким он вам представляется? — спросила я его.

— Я узнал Зюганова поближе во время работы Съездов народных депутатов, когда он, будучи членом Политбюро, секретарем ЦК КП РСФСР, приходил на наши съезды, общался с фракцией «Коммунисты России» и вроде как бы курировал ее работу на съездах. Я присутствовал на заседаниях фракции, слушал его выступления, и мне казалось поначалу, что его взгляды совпадают с моими и у нас в политической борьбе один вектор, одно направление. Потом все вышло совсем не так. Было несколько моментов, которые меня полностью отвернули от этой личности, и с тех пор я как гражданин, как человек, не приемлю его позиции и того, что он делает. Я копался в себе, анализировал, мысленно пытался, даже заставлял себя найти какие-то положительные черты в Зюганове нынешнего времени и не нашел таковых. Практически у этого деятеля нет тех положительных черт, которыми должен обладать сегодня оппозиционный лидер. С каждым разом он своими действиями этот мой вывод подтверждал.

По-моему это было на седьмом съезде народных депутатов РСФСР. Я выступил на съезде и внес в повестку дня предложение рассмотреть вопрос об армии. Это было неожиданно. А перед тем я зашел в Георгиевский зал и там меня перехватил Иван Рыбкин — он тогда был руководителем фракции «Коммунисты России». Я-то видел, что он шел вместе с Зюгановым. Но, приблизившись ко мне, Зюганов спрятался за колонну, а Рыбкин отвел меня в сторону и сказал: «Иван, ты сибиряк. Выступи на верстке повестки дня съезда и внеси предложение о беловежском договоре». А этот договор буквально только что три президента подписали в белорусских Вискулях. Я посмотрел на него: «А что ты хочешь сделать с этим договором?» «Как — что? Вопрос стоит о ратификации соглашений».

Я был просто изумлен. Если бы Иисус Христос в этот момент спустился на землю, я бы и то, наверное, удивился меньше. Тогда я понял, почему Зюганов спрятался. Они ведь оба шли ко мне с этим делом, но он предпочел остаться в тени. «Ты знаешь, — сказал я Рыбкину, - моя мать не поручала мне решать такие вопросы на съезде. А ты какой фракцией руководишь — коммунистов?» Он начал суетливо говорить что-то о маргиналах, которые якобы справа и слева. Они де мешают работе и прочее, а надо бы решать все цивилизованно...

Я пошел на заседание и стал вспоминать, как Верховный Совет России раболепно поддержал ратификацию, хотя полномочий таких не имел, потому что высшим органом власти был Съезд народных депутатов и только он мог решить этот вопрос. Власти это прекрасно понимали. Решение Верховного Совета не имело силы, поскольку оно было лишь промежуточным, не более. Я понимаю, что уже тогда были договоренности между Ельциным и руководящим крылом фракции «Коммунисты России», в том числе с Зюгановым, чтобы они этот вопрос начинали муссировать. Им надо было подвести юридическую базу и обосновать совершенное беззаконие. Но это у них не получилось. Съезд вопрос о ратификации беловежских соглашений в свою повестку так и не включил.

Второй штрих. На первомайской демонстрации 1993 года в первых рядах шли мы, народные депутаты, члены ГКЧП полностью. Геннадий Андреевич тоже шел с нами. Когда на Ленинском проспекте началось избиение демонстрации, Геннадий Андреевич бросил всех своих коммунистов, побежал через

Нескучный сад и сиганул через забор, в сопровождении казака Морозова. Вот это было, конечно, смешно. Когда избиение закончилось и мы пришли к Дому Советов, смотрим — Геннадий Андреевич уже речи зажигательные толкает. Ну, это вообще был полный отпад.

Но, конечно, самое подлое с его стороны деяние связано с октябрем 1993 года. Помню, вечером второго октября иду в Доме Советов по коридору — навстречу бежит заместитель председателя Верховного Совета Воронин и говорит мне: «Иван, что он там говорит?!» Я не понял, спрашиваю: «Кто говорит, где говорит?». Оказывается, в это время по телевидению выступал Геннадий Андреевич. Свет, как вы помните, в здании был вырублен, но в подвале нашли какую-то точку, «запитали» телевизор, благодаря чему и увидели «историческое выступление» лидера КПРФ. До этого Геннадий Андреевич появлялся возле Дома Советов, приходил с переносным телефоном со спутниковой связью. Покрутится на площади и уходит.

Но самое мерзкое то, что, по достоверным, я подчеркиваю, очень достоверным сведениям, в то время, когда Дом Советов был взят в кольцо ОМОНом и опутан спиралью Бруно, Геннадий Андреевич усиленно искал встреч с Ельциным, и на одной из подмосковных дач встретился с Черномырдиным. Премьер российского «антинародного» правительства пообещал ему, лидеру КПРФ, устроить встречу с Ельциным. В конце сентября, кажется, это было 29-го числа, Ельцин принял Зюганова в Кремле. Помимо них, там находились Красавченко, Шумейко, Лужков, другие и тот человек, который передал эту информацию.

Как оказалось, Геннадий Андреевич искал этой встречи для того, чтобы договориться и застолбить свою будущую политическую деятельность после падения Верховного Совета. И он этого добился. Ельцин пообещал ему, что КПРФ победит на выборах, возьмет большинство, и он будет руководить фракцией, если всех коммунистов уберет от Дома Советов. Что Зюганов и сделал. В последний день он всех оттуда вывел. Но тем, которые были очень активными и на виду, он ничего не сообщил. Я ведь тоже тогда был членом ЦК КПРФ, Илюхин Виктор тоже был членом ЦК, но нам ничего не сказали. Хоть бы немекнули, что дана такая команда и надо уходить, мы бы тогда что-то предприняли для спасения общего дела. Но мы оставались в неведении.

Когда сейчас я встречаю многих видных людей, которые теперь очень смелые речи толкают на трибунах, то спрашиваю: почему ты ушел? По-разному отвечают: «кушать захотел», «пошел переодеться» и т.д. Но факт налицо: этих людей тогда с нами не было. Почувствовав опасность, они покинули Дом Советов, тихо, мирно, никому ничего не говоря. Остальные испили до дна, Надя, и ты сама знаешь, ту чашу, которую нам уготовили. И, конечно, со стороны Зюганова это было страшное злодеяние, это было предательство.

Вспоминается и другой эпизод. Однажды в 1994 году мы сидели на каком-то торжественном собрании. Было этот как раз в день рождения Геннадия Андреевича или накануне его. Лидеру КПРФ исполнялось 50 лет. Его, конечно, поздравили. Потом выступал кто-то из военных и говорил о роли Советской Армии в победе, о том, как Советская Армия победоносно завершила разгром гитлеровских полчищ. Зюганов сидел рядом со мной, по правую руку, и «комментировал» выступление: «Видел я эту победоносную армию, когда четверо эсэсовцев вели четыреста наших красноармейцев». Я в изумлении повернулся к нему. До меня сначала не дошло, я лишь подумал: «Где ты видел такое, когда? И почему с такой злобой говоришь?» Не могу этого передать, у меня просто слов не хватает, чтобы выразить все те нюансы, но в тот момент я почувствовал его внутреннюю ненависть что ли. Я тогда стал думать: каким образом он мог видеть, как четыре эсэсовца вели четыреста наших солдат если он родился в сорок четвертом году, когда уже состоялся разгром фашистских войск под Москвой, когда триумфально завершились великая Сталинградская битва, знаменитая Курская дуга и другие сражения Великой Отечественной войны?! Наоборот, весь мир видел, как несколько советских воинов вели по всей Москве миллионную разгромленную гитлеровскую армию, а за нею шли поливочные машины и смывали немецких вшей с московской мостовой. Вот это видел весь мир.

У этого человека всегда была какая-то внутренняя суетливость. При всем при том, он в первые годы после контрреволюционного переворота никогда не выступал, молчал, не говорил, его нигде не было видно.

После расстрела Верховного Совета хотелось, чтобы оппозиция вышла на улицу, не отмалчивалась. Надо было выразить отношение к свершившемуся кровавому преступлению. Накал был такой. Я пришел к Шабанову: «Вся Москва в коме. Поэтому мы готовим акцию. Надо вывести людей на улицу, как-то расшатать эту ситуацию». Он так перепугался, я думал, что он в обморок упадет. «Ты, что — с ума сошел? — говорит. — Мы партию спасаем, мы партию оберегаем, а ты решил нас под расстрел подвести?!». «Александр Александрович, при чем тут расстрел? Ты просто выводи людей. Сам можешь не выходить, но людей своих сорганизуй!», — говорю я ему. Но он ничего не сделал. А мы все-таки вывели людей. Есть фотография, где мы идем, а их там не было, потому что боялись.

Они стали смелыми, когда пришли в Государственную Думу. Теперь, когда им ничего не запрещают, они бесстрашно ходят на митинги, столь же бесстрашно выступают, но когда придет минута опасности, их опять нигде не будет видно. Опять выйдем мы с тобой, Надя, и такие же, как мы, и опять пойдем впереди. Такова «сермяжная» правда.

— Иван Арчилович, вы ведь были членом ЦК КПРФ. Почему потом вы «расстались»? В чем причина? Вы ушли или вас «ушли»?

— Вскоре после расстрела состоялся Пленум ЦК КПРФ, и я как член ЦК, естественно, на нем присутствовал. Все подходили ко мне, расспрашивали, как и что произошло, почему оппозиция проиграла, говорили о героизме защитников (говорили, конечно, те, кто там не был), о том, что я там испытал. Это было в кулуарах. А потом, на Пленуме, меня и всех защитников Советской власти вывели из состава ЦК. Без всяких объяснений. В стиле Зюганова.

Много можно говорить об этом человеке, но, анализируя его деятельность в Государственной Думе и ход очередной избирательной кампании, когда Геннадий Андреевич во всех своих выступлениях клеймит антинародный режим, я вижу, что делает он это неискренне. На самом деле он озабочен одним и все делает для того, чтобы остаться в Государственной Думе. Потому что останься он на улице, он ничего делать не станет, никакого движения не организует. Остаться вне стен Государственной Думы для него смерти подобно. Поэтому он старается завоевать голоса, дает на выборах гору обещаний, хотя за десять лет пребывания в Думе все законы, которые предлагали Ельцин, Чубайс и вся демократическая монетаристская рать изготавливала, абсолютно все прошли.

Зюганов как лидер самой большой партии и фракции не смог противостоять этому. Когда еще в первую чеченскую войну в Государственной Думе обсуждался вопрос об урегулировании, фракция КПРФ почти полностью проголосовала против него, а значит за войну. Этот факт известный, зафиксирован в результатах голосования. Хотя в то время проблему можно было решить, сохранить много жизней и, по крайней мере, многое предотвратить. Тогда бы не было «Норд-Оста» и много чего другого.

— И однако вот уже десять лет КПРФ, по мнению ее лидера, олицетворяет оппозицию в России, является главной оппозиционной силой. Это факт или фантазия?

— Могу сказать одно: поскольку руководство КПРФ проводит такую политику и хочет постоянно пребывать в Государственной Думе, то ему давно надо было бы отречься от коммунистических взглядов и идей, вывести эти положения из Программы и Устава и взять что-то другое. Потому что работа коммунистовв буржуазной Государственной Думе в полном понимании этого слова с коммунистической идеологией несовместима.

Когда все материалы о Зюганове станут достоянием гласности, люди по-настоящему оценят его деятельность по нейтрализации оппозиционного сопротивления антинародному режиму, разрушению коммунистического движения на территории СССР, свертыванию его в международном масштабе. Коммунисты всех стран смотрят именно на Россию — какова здесь деятельность компартии. А она по сути дела свернута, заперта в стенах Государственной Думы и таким образом контролируется. Протестное движение на улицах сведено до минимума, почти не существует. Это большая «заслуга» Геннадия Андреевича Зюганова и его ближайших соратников — Рыжкова Николая Ивановича, Лигачева Егора Кузьмича, Купцова Валентина Александровича, Лукьянова Анатолия Ивановича и многих других, которые были в руководящих органах Союза ССР, развалили его, а теперь свертывают и коммунистическое движение, — считает Шашвиашвили.

* * *

Таков портрет лидера КПРФ, написанный тремя «перьями» — Геннадием Саенко, Анатолием Крючковым и Иваном Шашвиашвили. Из представленных ими штрихов и деталей проступает подлинное лицо «главного оппозиционера», весьма далекого от того героического образа, что в течение более десяти лет рисует верноподданная ему пресса.

Лидер КПРФ любит повторять: «За последние годы я 1700 раз был в суде»; «Я встречался со всеми иностранными инвесторами, которые вкладывают деньги в Россию»; «Я встречался со всеми крупными банкирами Запада»; «Я проехал 39 (40-50-60) регионов, на встречах со мной были 2 ( 3, 4, 5) тысячи человек и т.д., и т.п. Кроме того, Геннадий Андреевич печет свои книги, как блины — по одной, а то и по две — три в год. Кроме того, возглавляет политическую партию КПРФ, фракцию КПРФ в Государственной Думе, Народно-патриотический союз России и СКП-КПСС-2. В общем, «Фигаро здесь, Фигаро там, Фигаро вверх, Фигаро вниз». И как только он все успевает, да и успевает ли? Оценку его многогранной деятельности дали думские выборы 2003 года.

Что ж, «Рак с претензией на Льва» вряд ли станет Львом. Рожденный ползать летать не может...