Говорить, однако, не пришлось. Пришлось много слушать. С трудом подтянув под себя скрещенные ноги, Алистер сидел на собственном брошенном наземь плаще, чувствуя слева жилистый бок все еще подрагивавшего от пережитого напряжения Йована, а справа — тепло от тела молодой магини. Отстраненно, на задворках разума, ему думалось, что даже для искаженного, колдовского леса, картина, которую являли собой двое людей и эльфийка, сидевшие лицом к лицу напротив стаи огромных, странно изломанных волков, представляли собой довольно диковинное зрелище. Эти мысли, однако, копошились размыто и вскользь. Все прочее существо королевского бастарда занимало раздражение, поселившееся в его настроениях давно, и проявлявшее себя в нем все увереннее. Явившийся на зов магии могучий рыжий волчий самец говорил, Алистер слушал, и существо его все сильнее поддавалось пагубному чувству досады, перетекавшей в настоящую злобу.

Бегун, как звали рыжего, громко и торопливо рычал, стремясь поскорее вывалить на гостей то, что давно уже накопилось у всего его племени, однако, только теперь получило возможность быть донесенным до кого-либо. Говорил он, обращаясь ко всем, однако, взор горевших со страшной морды зверя человеческих глаз с мольбой был обращен только на Алистера и именно на него. Все прочие оборотни тоже смотрели на Алистера, из последних сил гасившего недовольство под маской ровного внимания. К тому, что Стражи вызывали трепет и почтение у всех разумных тварей Тедаса привыкнуть было можно. Но потребность быть за главного в сложных ситуациях и то, что люди, звери и сами обстоятельства подталкивали его к тому, чтобы много думать и принимать решения, от которых зависели многие судьбы, приводили Алистера в ярость, которая понемногу начинала пугать его самого. И, одновременно, молодой Страж с изумлением и ужасом чувствовал, что эти новые, несвойственные ему чувства, что-то меняли в нем, словно разрушая выстроенную когда-то и неизвестным ему кем-то стену, открывая путь для чего-то нового. Чего — пока понять он не мог. Эти внутренние перемены по-настоящему пугали Алистера, и лишь долг держал его на месте, заставляя внимательно и, по возможности, спокойно выслушивать самого необычного собеседника из всех, что до сих пор посылала ему судьба.

— … мы очень простить нас… просим, — на удивление чисто выговаривая человеческие слова, точно никогда не прекращал пользоваться речью, говорил, тем временем, Бегун. — Но не умели мы по-другому. Кто нас слушает? Никто нас не слушает. Никто совсем. А слушать надо. Ну, надо слушать. Отчаялись мы все. Нет сил терпеть. Доколе? Ну, доколе терпеть нам муки эти. И мы-то ладно. А волчата, детки наши? Ведь ни за что они страдают, ни за что. Скулят и мучаются, бедолаги. Ты пробовал проклятие, Страж Серый? Ведь жжет оно, страшней, чем серые туманы леса этого, что исторгает из себя древесная грибница в час летнего стояния светила по ночи в зените, так сильно они жгут. И нет конца и края. И только смерть освободит. А жизнь на что похожа? Ведь люди мы, хотя и родились зверями! И все лишь по злобной воле одного!

Алистер вздохнул — неслышно и тоскливо.

— Вы… хотите сказать, что начали нападения, чтобы привлечь внимание? Ну, разве… так можно?

Бегун двинул ушами, дергая мордой в сторону нервно оглаживавшей косу Нерии.

— Пытались по-другому. Мы к эльфам подходили. Но страшен вид наш. Стрелы только приносили мы в шкуре нашей — только толк такой и был. Боялись нас охотники ушастые. А может, он им приказал. Не ведаем. Но нас не слушали они. Всегда стреляли раньше.

Теперь вздохнула и эльфийка.

— И потому вы начали нападать, — больше сам для себя пробормотал Йован.

— Начали, — морда оборотня дернулась сверху вниз, демонстрируя согласие. — Мы думали — проклятие заставит их говорить. Напали и послали гонцов. Но снова стрелы принесли. Вот все, чего добились.

— Погоди, погоди, — Алистер поднял обе руки, чувствуя, что вот-вот — и его гнев и раздражение найдут выход наружу. — Ты рассказываешь путано. Давай по порядку. Вы — не волки. Вы — люди. Это то, что я понял. Расскажи, как вы стали такими.

Морды повернулись к нему. Горящие желтые глаза замигали. Пасти ощеривались, и вновь смыкались, пряча страшенные клыки.

— Мы расскажем, конечно, — Бегун подскочил, но вновь сел, вытягивая перед собой лапы. — Послушай, Страж. Это обида. Или месть. Месть, да, это правильно. Много поколений назад — мы не можем посчитать, сколько, — мы жили тут, в лесу. На окраине. Не мы — предки жили. И долийцы жили тоже. Да. Так было. Но потом. Что-то случилось. Страшное. Мы не знаем — что. Мы. А предки тоже не знали. Но рассказывали. Эльфы, дескать, особо к ним не ходили, да и они к эльфам. Дела не было. Но, бывало, все же пересекались, да. Как без этого. А то раз нашли наши в лесу двух эльфов. Сами мы не видели — предки рассказали потомкам, а те — нам. Нашли. Одного недобитого, а с ним девчонку, — речь оборотня, до того торопливая, но плавная, делалась все более отрывистой. — И будто бы вышло плохое. Недобитый-то умер, а девчонка была не в себе. Кто и что сотворил с ними — не ведали предки. Вовсе не ведали, откуда им. Много ли кто там ходит, за лесом. Порадовались, что эльфам досталось, а не нашим, да на случай всяк охотников во все стороны разослали — пришлых найти, да проследить, чтоб до нашей деревни не добрались. А то и вовсе… прибить, чтобы не натворили чего еще. Да только их не нашли. А еще какое-то время спустя прибежал он.

Оборотень умолк. Алистер поднял брови.

— Досказывай, — потребовал он, переглянувшись с Нерией. — Кто он?

— Он, эльф магийский… маг эльфийский, — поправился Бегун. Зубы его клацнули и сидевший ближе всех к волкам сын Мэрика невольно вздрогнул. — Дети то были его. Брат и сестра. В горе великом к предкам не говорил, а все вопрошал у девчонки, кто совершить такое мог. Но разум ее уж покинул. Не могла сказать она. Предки ж рядом были. Решил он, что дело это было их рук.

— Так это он вас обратил?

— Да, Страж, — желтые глаза мигнули. Остальные волки поддержали вожака горестным, но сдержанным ворчанием. — Ушел он. Детей забрал. А после уж вернулся. Уж как вернулся он, его сразу не признали. Явился волком белым, да великим. Серед деревни он возник, и ни единой собаки не потревожил. Стоял и ждал, покуда предки соберутся. А после объявил он о своем проклятии. За эльфов поругание, детьми что ему приходятся, он проклял всех, кто человеком был средь предков наших, в нашей же деревне. Ни старика, ни сосунка не пожалел. Как только волю объявил, так кинулся в толпу на предков. Покусы его страшные с ума людей сводили, да в зверя перевертывали. Бросались на друзей своих и родичей, и их же в волка обращали. А разум как вернулся — так все очнулись уж волками. Такими, как теперь. Пытались предки ловить Белого Волка, эльфа клятого. Кричали издали о невиновности своей. Да только он не слушал.

Алистер с усилием опустил брови. Даже раздражение уступило место великому удивлению.

— И с тех пор множество поколений вы живете волками? — Он потер висок, потом сдвинул шапку, с силой проводя руками по отросшим волосам. — О, Создатель. Но это же… и в самом деле… несправедливо! Но… зачем вы трогали эльфов? Как могут они вам помочь? Тот, кто проклял вас, должно быть, давно уже умер.

Бегун снова вскочил. Сделав круг, как гоняющаяся за хвостом собака, он снова принудил себя сесть. Его сородичи волновались, но, видимо, изо всех сил старались вести себя, как люди.

— Жив. Белый Волк жив до сих пор, — рыжий коротко выдохнул через пасть, обдав Алистера запахом сырого мяса и крови. — Мы знаем, мы следили. Выследили его. Он живет, пока живо проклятие. Но мы знаем. Мы знаем, что снять проклятие должен не он. Нужно другое!

Обращенные люди поддержали слова Бегуна жалобным воем.

— Что вам нужно? — Морщась, вынужденно спросил Алистер. Бегун снова вскочил.

— Мы проследили за ним. Проследили до самого места. Он ходит туда. Не может не ходить. Проклятие обратило нас, но и его тоже! Должен он приходить туда, да, должен. Но нам туда хода нет. Идти туда может только тот смертный, в чьих жилах кровь людей и эльфов от добровольного союза. Такое наложил заклятье он, не думая, должно быть, что может хоть когда подобное меж этими двумя случиться.

— Погодите, — Алистер опять вскинул руку. Ему требовалось время, чтобы разобраться в пространных и путаных речах вожака оборотней. — Дайте, я перескажу, как понял своими словами, а вы меня поправите, если ошибусь. Много лет назад какой-то эльф без вины наложил проклятие на вашу деревню. Он сделал вас такими, какие вы теперь. Эльф этот жив до сих пор, как и проклятье. Вы знаете, как его снять, и для этого вам нужен человек, рожденный от эльфа в первом поколении. Все верно?

— Так бормотал сам Волк, к себе обращаясь, — Бегун мигнул и закашлялся, щелкая зубами. — Сокрушался он, что ранее быть того не могло, чтобы эльфийская дева по желанию собственному с человеком легла. А теперь такое сплошь и рядом, и от союза такого рождается все больше людей, а эльфы канут в небытие. Часто приходит он к месту тому, да сам себе воет. А после уходит, в долийцев лагерь, где его не достать. Помоги нам, Страж, — грязные, поросшие жесткой рыжей шерстью лапы с когтями сложились в молитвенном жесте. — Не можем мы леса покинуть. Страшен вид наш, погибель сулит раньше, чем с людьми заговорить успеем. Но ты — человек. Пойди, приведи того или ту, кто был нарожден от ушастых. Как снимет проклятье, подруга твоя исцелена будет вновь. Как все мы.

Над поляной повисло молчание. Даже зимний ветер утих. Выглянувшее из-за тучи ночное светило ярко освещало каждый волосок на головах людей, и каждую волчью шерстинку. Отступившийся было мороз постепенно крепчал.

— Помоги, Страж, — еще раз попросил рыжий вожак, по-волчьи опираясь об изрытую траву передними лапами. — Хотим мы быть людьми. Не звери мы. Не звери! Спаси нас, Страж. Коли нужны тебе солдаты — с тобой пойдем мы, как один. Все, кто ходить способен. Но приведи ты нам сначала того, кто был рожден от эльфа и человека в добровольной связи. Лишь он проклятие способен снять!

Алистер переглянулся с Йованом, потом с Нерией, которая ответила ему тревожным взглядом. Эльфийская девушка даже приоткрыла рот, но так ничего и не сказала. Сын Мэрика поднялся на ноги. Бегун поднялся тоже. Словно перед шагом с обрыва в глубокую холодную воду, Алистер вздохнул, глубоко и глухо.

— Создатель, — еле слышно пробормотал он. — Не нужно далеко ходить, — громче и, обращаясь к волкам, нехотя проговорил Серый Страж. — Я не помню своих родителей. Но мой опекун говорил, что отцом моим был его родственник и друг, а матерью — эльфийская служанка, что постель стелила в его покоях.