Катя пришла засветло, не таясь, и это польстило Терпухину. «Если она не боится пересудов и сплетен, значит, можно надеяться на что-нибудь серьезное...» — подумал атаман, мечтавший о женитьбе.

Вечером Терпухин еще раз обошел все свои «обо­ронные» сооружения. Этот вечерний обход вошел у не­го в привычку. И опять он увидел свежевырытую нору, на которую натолкнулся утром. Юрий заглянул в нору, посветил фонариком и решил, что вряд ли это творе­ние лап какой-нибудь бродячей собаки. Но то, что это может быть волк, который пытался пробраться к кобы­ле, казалось ему маловероятным. Терпухин решил не говорить об этом Кате, чтобы не тревожить ее.

Когда он вернулся в дом, все уже было приготовле­но для интимной встречи: к кровати был придвинут столик, весь уставленный закусками, стояла откупо­ренная бутылка вина, поблескивали стаканы.

Не успел Терпухин сесть за столик, как появилась Катя. Она расцеловала его, налила в стакан вина, про­тянула его Юрию и, когда он отпил несколько глотков, отобрала стакан и маленькими глоточками допила. За первым стаканом последовал второй, третий, покуда в бутылке не осталось ничего. Разгоряченный вином, Терпухин обнял подругу за плечи.

— Ну что, — прошептал он, — как говорили рань­ше, я уже готов к битве...

Девушка без промедления отодвинула столик, сня­ла через голову платье и, распустив волосы, немного неловко, как бы стыдясь происходящего, нырнула под одеяло.

Половина ночи промелькнула, как одно мгновение. Терпухин совершенно потерял голову и напрочь забыл о тех десятках смертей, «автором» которых он был и которые иногда мучили его в ночных кошмарах. В объяти­ях женщины он спал, как ребенок. Бывший капитан спецназа забыл о смертях, о готовящемся чеченском на­езде, о странной норе, вырытой под сарай. Это короткое и сладостное забвение, в которое он впал, было крайне необходимо ему. Ему надо было забыться возле женщи­ны, дать отдохнуть слишком гипертрофированному чув­ству самосохранения, чрезмерная стимуляция которого приводит к обыкновенной трусости.

Проспав больше трех часов, Терпухин неожиданно проснулся. За окном было темно. Его рука покоилась на груди мерно дышащей женщины. Вроде бы все за­мечательно, в самый раз спать. Но почему же тогда он проснулся?

Юрий знал, что это неспроста. Бывший капитан спецназа вспомнил, как однажды в Афганистане он та­ким же образом неожиданно проснулся среди ночи в душной казарме и долго лежал, прислушиваясь к шум­ному сопению, храпу и жалобным вскрикам солдат. Его спецгруппа отдыхала после очередной вылазки в горы. Тогда он поднялся, постоял у дверей, покурил, а затем непонятная щемящая тоска погнала его прочь от казар­мы. Терпухин еще успел переброситься парой слов с часовым, окликнувшим его, как случилось то ужасное и страшное, что порой случается на войне. Внезапно раздались странные воющие звуки, и не успел Терпу­хин сообразить, что это такое, как артиллерийские сна­ряды накрыли расположение отряда. Казарму смело с лица земли. Часовому, с которым он только что раз­говаривал, осколком начисто снесло лицо.

Убило почти всех его товарищей, а он, хранимый незримым ангелом, остался жить. Юрий не верил в ангелов, в Бога и про­исшедшее объяснял хорошо развитым чувством само­сохранения. Потом были разбирательства — как могла артиллерия, эта «царица войны», накрыть своих же? Пришлось и Терпухину давать объяснения, почему он уцелел. Юрий не стал распространяться о «шестом» чувстве, спасшем его от смерти, а свел все к прозаиче­скому... мочевому пузырю.

Так что же потревожило его сейчас, когда Катя, широко раскинув руки, безмятежно спит рядом с ним с детской улыбкой на лице? Терпухин приподнялся на локтях и прислушался. Неожиданно возле стены дома послышался непонятный хруст. Затем раздался шорох. Кто-то ходил вокруг дома.

Терпухин достал из-под подушки пистолет, протя­нул руку к подоконнику и нащупал фонарик. И когда в окне появилась непонятная тень, Юрий нажал на кнопку фонарика. Луч света высветил лобастую голову крупного зверя. Зловещий огонек светился в его жел­тых зрачках.

Юрий едва сдержался, чтобы не выстрелить в ноч­ного хищника.

Когда сноп электрического света ударил зверю в глаза, он не испугался, раздосадованный недавней не­удачей с лошадью, которая так и не стала его добычей, а, словно завороженный, продолжал смотреть внутрь человеческого жилища. Затем свет погас, в доме по­слышались человеческие голоса, и волк, тяжело отва­лившись от стены, неспешно направился к проволочной изгороди. Отбежав далеко в степь, он потрусил к лого­ву. Выть ему уже не хотелось, наоборот, у него было желание по-старчески заскулить...

Горизонт уже светлел. Узкая фиолетовая полоса его на глазах превращалась в оливковую...

 «Волк! Точно волк!» — не переставал удивляться Терпухин. И странное дело: вместо того, чтобы отпря­нуть от окна, зверь угрюмо, словно загипнотизирован­ный, смотрел в комнату.

Катя проснулась от света, но, чтобы девушка не увидела свирепую морду хищника, Юрий выключил фонарик. Когда через минуту он снова направил на ок­но луч света, зверь исчез.

—   Что случилось, почему ты включаешь фонарик?

—  Успокойся, — Юрий обнял девушку, забыв о том, что в его левой руке пистолет.

—  Что это? — всполошилась девушка. — Пистолет?!

«Болван!» — обругал себя Терпухин и швырнул

оружие на столик. Пистолет угодил в тарелку и раз­бил ее.

—   У тебя что-то с нервами, Юра? Почему ты не спишь? — лихорадочно прошептала девушка, боязливо отодвигаясь от столика.

—   Пустяки...

—   Я слышала, что все афганцы такие... С тобой все в порядке?

Несколько минут мужчина и женщина лежали молча.

—   Я боюсь, Юра!..

—       Не бойся, Катя, я с тобой, — Терпухин зарылся лицом в волосы своей подруги и приказал себе уснуть. Ведь если вокруг его дома ходит зверь, то можно спать сколько душе угодно. Присутствие волка означало от­сутствие других, гораздо более опасных двуногих хищников — людей.

На следующее утро Терпухин, проводил девушку н станицу, а сам, вооружившись автоматом, пошел по свежему следу зверя. Впрочем, след вскоре затерялся н густой траве. Тогда Юрий просто пошел по направле­нию к Сычиному балку. Только там и могло быть лого- но зверя.

По дороге бывший капитан спецназа вспомнил, как он ездил во Владикавказ на большой круг Терского казачьего войска. Ничего важного там не произошло — одна говорильня. Но Терпухину запомнилось, как пат­риарх православной церкви Алексей II поздравил каза­ков с началом работы казачьего круга, а потом на цент­ральной площади Владикавказа состоялся торжествен­ный парад. Юрий еще тогда подумал, что с этого дня казаки не на словах, а на деле будут доказывать, что они славятся не только военной выправкой. Теперь можно реально доказать, что укреплять границы Рос­сии, общественный порядок, распахивать запущенные земли и создавать конкурентоспособные хозяйства здесь, на юге России, способны только казаки, а не ка­кие-нибудь залетные трудяги.

Понравилось Терпухину и обращение президента России к казачьему собранию. «Священная традиция казачества, — говорилось в нем, — верно служить России. Уверен, что казаки Терека выполнят давний завет предков и всегда будут с честью выполнять свой пат­риотический долг».

Насчет завета предков и патриотического долга президент верно сказал, подумалось тогда Юрию.

В тот день во Владикавказ прибыло более тысячи делегатов-казаков со всего Северного Кавказа, в том числе Чечни и Дагестана. Представитель президента России вручил свидетельство о внесении Терского ка­зачьего войска в реестр государственной службы. Это свидетельство на государственном уровне подтвердило право казаков формировать свои структурные подраз­деления по охране и защите родных земель. Атаман Терского казачьего войска генерал Леонтий Шевцов назвал это событие итогом семилетней борьбы казаков- терцев за свое возрождение.

 «Возродились, — с горечью подумал Терпухин, выхо­дя к Сычином балку, — а теперь куда ни сунься за помо­щью, сразу отфутболивают. Мол, у вас есть свое казачье начальство, с него и спрашивайте. Взять хотя бы того милицейского капитана с блок-поста... Иди к Шевцову, мол. Он твой начальник... Вот совдепия!..»

Юрий пошел по краю балка. В том месте, куда ста­ничники обычно стаскивали павших телят, спустился вниз и вскоре наткнулся на обглоданные до глянца кос­ти. «Ага, — мелькнула мысль, — его работа...» Снял ав­томат с предохранителя и оглянулся. Если зверь оби­тал в Сычином балке, то он мог залечь в густых кустах жимолости, переплетенных ежевикой.

Терпухин направился к огромному кусту жимолос­ти и еще издали заметил под ним яму, края которой были покрыты мхом. Когда-то он и сам брал глину из этой ямы. Теперь же ветер доносил из нее зловоние. В кустах раздался треск сучьев. Юрий взглянул туда, но ничего подозрительного, кроме качающейся ветки, не увидел. Он чувствовал, что здесь что-то не так, и решил обойти яму кругом. Вскоре в стороне, в камы­шах, он снова услышал шорох. Юрий пошел на шум и увидел, как далеко впереди, среди камышей, мельк­нула серая тень.

«Он!» — подумал Юрий и прижал приклад автома­та к плечу. Затем, стараясь не создавать лишнего шу­ма, передернул рукоятку затвора.

Бесшумно ступая, как на боевой операции, Терпу­хин подошел к камышам и вдруг совсем рядом услы­шал рычание. Он не видел хищника, но хорошо слы­шал это злобное, утробное рычание.

Терпухин почувствовал, как его охватил липкий страх. Впервые в жизни он охотился не на человека, а на зверя, и впервые в жизни так боялся. Когда-то Юрию в Приднестровье приходилось ходить по зарос­шему точно такими же камышами правому берегу Дне­стра, выслеживая снайперов-наемников. Задача ос­ложнялась тем, что снайпера надо было взять живьем, именно живьем, чтобы создать политическую шумиху. Ведь среди наемников были и румыны, и славяне, и да­же австрийцы, любители острых ощущений. Но даже тогда его не пробирал такой смертельный ужас, а душа не уходила в пятки, как сейчас.

Однажды Терпухин попался на уловку неприятеля и оказался в окружении доброго десятка вооруженных людей. Поначалу струхнул, но когда понял, что его ок­ружили не молдаване-националисты, а обычные наем- пики непонятной национальности, от сердца отлегло. Он мог бросить оружие и сдаться в плен. С улыбкой. Потом его выменяли бы на точно так же попавшегося джентльмена удачи. Впрочем, сам он не был джентль­меном удачи. Особенно в Приднестровье. Представите­ли каждой коренной или укорененной нации преследо­вали свои интересы. Национально озабоченные украин­цы помогали приднестровским русифицированным ук­раинцам воевать против молдаван, на стороне которых воевали точно такие же национально озабоченные ук­раинцы, ведшие борьбу против «москалей».

Впрочем, это все досужие размышления. Жизнь спецназовца, особенно такого вышколенного, приобрет­шего богатый опыт ведения войны спецметодами, име­ет определенную, высчитанную по международным ме­тодикам цену в долларах, фунтах и марках. Дрожание в коленях при расчетах не учитывается. Это личное дело каждого.

Разумеется, волка как такового Терпухин не боялся. Какой может быть страх, если у тебя в руках такое гроз­ное оружие, как автомат Калашникова! Юрий испыты­вал даже некоторое наслаждение от того, что боялся, просто боялся, как ребенок боится темного чулана. Ис­пытывая это естественное человеческое чувство, Юрий мог надеяться, что однажды к нему вернутся и более благородные и глубокие чувства. Любовь, к примеру.

Исходов камыши вдоль и поперек, Терпухин ничего не обнаружил. Тогда он вернулся и пошел к яме под кустом жимолости. И тут он явственно услышал, как кто-то бежит через кусты. Юрий оглянулся, одновре­менно вскидывая оружие. Громадный тощий волк ле­тел на него, делая огромные прыжки. Юрий поймал грозный силуэт в металлическое кольцо целеуказателя, сместил штырек мушки с прорезью прицельной планки и плавно нажал на спусковой крючок. Струи пороховых газов встряхнули свисающие ветки. Волк вскинул передние лапы, уткнулся носом в землю, рва­нулся, оскалился и завалился на бок, прижав передние лапы к тощему брюху.

Терпухин подбежал к зверю. Желтые глаза волка под бугристыми бровями с редкими оборванными воло­сами смотрели на Юрия с укоризной. Казалось, что жажда жизни, борьбы не покинула зверя, тело которо­го было насквозь прошито десятком пуль. Казалось, что серый хищник сейчас поднимется и прыгнет на обидчика. Терпухин наставил на волка автомат, по зверь часто-часто заморгал, в горле у него что-то заклокотало, раздался и замер предсмертный хрип, и хищник застыл. Однако желтый глаз по-прежнему с лютой злобой смотрел на человека. Потом волк еще раз чуть слышно всхрапнул, оскалив бледно-желтые десны, по его поджарому телу пробежала последняя мелкая дрожь, и все кончилось.

Терпухин, все еще не снимая палец со спускового крючка и по-прежнему наставив ствол автомата на зверя, подошел к нему совсем близко. Он заглянул п его стекленеющие глаза, пнул волка ногой под выпи­рающие ребра и не без отвращения вытер носок обуви о траву — в шерсти волчуги копошились мелкие насекомые-паразиты.

«Даже шкуры не снимешь, — подумал Юрий, — разве что подождать, когда остынет, да хлоркой какой посыпать?»

Теперь можно было узнать, что же было в яме под кустом жимолости. Но едва Терпухин подошел к кусту жимолости, как из ямы выскочила громадная вол­чица и глухо зарычала. Юрий сделал резкое движе­ние — положил руку на автомат, и она прыгнула за куст. Прыгнула так, словно у нее не было шеи, не поворачиваясь, а боком, всей тушей, как бревно. Юрий хотел было выпустить очередь по кустам, но пере­думал.

Он подбежал к яме, стараясь не вдыхать исходя­щий из нее смрад и глянул вниз. Там, на дне, валялись белые кости, а в углу ямы была вырыта неглубокая пе­щерка. Из нее на Терпухина уставились дрожащие го­ловастые твари.

«Волчата! — удивился Юрий. — Вот это да! Волк защищал волчат, а волчица уводит меня от них... Нет, далеко ты не уйдешь!»

И в самом деле, Терпухин прошел метров сорок вперед и увидел волчицу, злобно глядящую на него из кустов. Прикончить ее было проще простого, но Юрию было интересно понаблюдать за поведением зверя.

Он пошевелился, и волчица скрылась в кустах. Терпухин понял, что она уводит его от волчат, поэтому пошел обратно к яме. Волчица двинулась за ним. Тогда он пошел прямо на нее и в конце концов выгнал хищ­ницу из балка. Волчица крупными, размашистыми прыжками понеслась по степи, обегая хутор Демидова. Юрий выкарабкался из балка и пошел к хутору, на ко­тором жила дочь Демидова с мужем-моряком по фами­лии Авдеев.

Волчица остановилась и следила за человеком, ино­гда принюхиваясь к земле. Вела она себя так, словно была собакой и не раз навещала хутор. Неожиданно из дома выскочил Авдеев, на ходу заряжая охотничье ру­жье, припал на колено и выстрелил.

Волчица огромными прыжками умчалась в поле.

— Стой! — заорал Терпухин. — У нее волчата!

Но Авдеев не слышал. Снова хлопнул выстрел. Волчица кувыркнулась, вскочила и принялась в ярости кусать собственное тело, в котором, очевидно, засела картечь или пуля. Когда Терпухин подбежал к ней, она попыталась уползти. Чтобы избавить волчицу от муче­ний, Юрий выстрелил ей в голову.

Когда подбежал Авдеев, волчица была мертва.

—   Зачем ты стрелял? — спросил Терпухин. — У нее же в балке волчата!

—   Она потаскала гусят... — оправдывался Авдеев.

—   Гусят не она потаскала, — возразил Юрий. — Волки никогда не озоруют возле логова.

—   Как же, не озоруют! Четырнадцать гусенят вы- волокла, сволочь! Мы и капканы ставили, и отраву сы­пали... Поначалу думали, лиса...

«Значит, детеныши остались одни, если это их мать», — подумал Терпухин, и ему до боли стало жал­ко волчат.