Каждое утро Ковард, выходя из подъезда, вдыхал полной грудью свежий воздух и независимо от времени года шел на работу пешком. Дорога, как правило, занимала не более пятнадцати минут. А так как Ковард выходил из дому за сорок пять минут до начала рабочего дня, то у него оставалось около получаса свободного времени, которое он тратил на игру в быстрые шахматы со своим молодым коллегой Даниилом Стригановым, а попросту Даником, недавним выпускником университета.

Был август. Но к большому удовольствию Аркадия Францевича, жара закончилась в июле, и это утро было прохладным. Гулявший в зеленых кронах деревьев порывистый ветерок напоминал о скором приближении осени. Раннюю осень Ковард любил особенно. В такие прохладные, но не холодные деньки ему казалось, что жизнь прекрасна и нет никаких причин для печали. Но сегодня на душе было тревожно: возможно, из-за ссоры с Эльвирой Павловной, возможно, из-за беспокойной ночи и неприятного сна, а возможно, просто по какой-то пока не известной причине.

Всегда по дороге на работу Ковард считал шаги. Зачем? Он и сам объяснить этого не мог. Видимо, зимой, в морозы этот недолгий путь от дома до работы хотелось пройти как можно быстрее, и тогда каждый шаг приближал тот желанный момент, когда можно спрятаться от холода в теплой лаборатории, включить электрочайник и расставить шахматные фигуры на доске.

Путем каждодневного эксперимента Ковард знал точное количество шагов от крыльца своего подъезда до крыльца мрачного серого трехэтажного здания с неброской официальной табличкой Институт генетики и паразитологии. Тысяча девятьсот тридцать семь.

Вот и сегодня он невольно считал шаги, хотя в голове помимо счета, словно суетливые пчелы, роились невнятные мысли.

«Эльвира стала невыносима… тридцать девять, сорок… что ж она все толстеет и толстеет? …пятьдесят два, пятьдесят три… интересно, какой у нее сейчас размер? …сто тридцать, сто тридцать один… детей у нас нет… сто восемьдесят семь… ой, только детей не хватало… триста пять, триста шесть… ничего в этой жизни не радует… четыреста девять… Даник опять будет играть какой-нибудь гамбит… шестьсот шестьдесят шесть…»

Ковард остановился у края проезжей части — горел красный светофор, и хотя Аркадий Францевич не был суеверным, но за долгие годы у него выработалась система собственных примет. Красный свет светофора по пути на работу был плохой приметой: день будет неприятным — или придется оправдываться перед начальством, или Стриганов выиграет утренний турнир всухую.

— Эй, господин! — окликнул кто-то Аркадия Францевича хриплым баритоном.

Ковард обернулся. Перед ним стоял человек, с виду бродяга, с большой шахматной доской под мышкой.

Бродяга улыбнулся:

— Не желаете ли сыграть партейку в шахматишки?

Ковард растерялся и зачем-то соврал:

— Я не играю в шахматы.

Лицо старика выразило глубокое разочарование:

— А с виду такой интеллигентный господин…

Загорелся зеленый светофор, и Аркадий Францевич заторопился перейти проезжую часть улицы, а бродяга смачно сплюнул, тоскливо вздохнул и пошел своей дорогой.

«Интеллигентный… — мысленно передразнил бродягу Ковард, — тоже мне нашелся Алехин».

«…Семьсот тридцать восемь, семьсот тридцать девять… однако, сон был скверный… тысяча сто десять… крыса… тысяча триста три… крысы умные… тысяча шестьсот четыре… хитрые бестии… тысяча девятьсот тридцать семь. Все».

Стриганов уже дожидался Аркадия Францевича. Шахматная доска с расставленными фигурами лежала на письменном столе Коварда, а сам юный биолог держал в руках шахматные часы:

— По пять или по три? — вместо приветствия поинтересовался он.

— По пять. Боюсь, что я сегодня не в форме.

Стриганов рассмеялся:

— Дрейфите, любезный Аркадий Францевич? Чуете свой неотвратимый позор!

— Ну-с, скажете! Помнится, вчера вы мне продули два один.

— Было дело. Но это вчера. А сегодня я полон решимости и боевого духа.

— Посмотрим-посмотрим. По пять?

— По пять.

Стриганов потер руки, передвинул пешку на 1.е4 и молниеносно, с силой нажал кнопку шахматных часов.

Ковард тут же ответил 1…е5 и нарочито бесшумно переключил часы.

— Кто б сомневался… — прокомментировал Даник и пошел 2.f4.

— Уж точно никто не сомневался, — ответил Аркадий Францевич, снимая с доски пешку: 2…ef4.

— А мы, естественно, 3.Kf3.

— Естественно, — Ковард передвинул пешку на 3… g5 и уверенно «вкрутил» ее в поле. — И мы, естественно.

Стриганов с силой бил ладонью по часам, а Ковард аккуратно, как будто боязливо, переключал время. Со стороны казалось, что игроки бездумно передвигают фигуры, а главная цель игры — нажать на кнопку часов.

4. Сс4 g4 5. Ке5 Фh4 6.Крf1

На какое-то мгновение Ковард задумался.

— Вот оно! — победно сказал Стриганов и поднял палец вверх. — Чувствуете мощь атаки?

Ковард молчал. Стриганов удивленно поднял глаза на соперника. Тот отвернул голову от шахматной доски и невидящим взглядом посмотрел куда-то вдаль.

— Что с вами, Аркадий Францевич?

— Вы чувствуете?

— Что, — уточнил Стриганов, — мощь атаки?

— Да нет же, — прошептал Ковард. — Запах сыра.

— Сыра? Какого сыра?

— Французского.

— Французского? Откуда ему взяться? У вас флажок упал. Один ноль в мою пользу.

Но казалось, что Ковард уже забыл о шахматах. Он поднялся со стула и, принюхиваясь, пошел к окну:

— Сто процентов! Здесь пахнет французским сыром.

Стриганов принюхался, и озабоченность на его лице сменилась улыбкой.

— Так это уборщица перед началом рабочего дня полы моет.

— Уборщица? Полы?

— Ну да! Она какую-то химию в воду добавляет. Бр-р! Говорит, мол, дезинфекция. Давайте откроем окно, если вас этот запах раздражает. Ну а вы-то даете, Аркадий Францевич! Французский сыр! Прямо эстет, ни дать ни взять! Ну что, продолжим?

Аркадий Францевич опустил плечи:

— Нет, пожалуй. Сегодня я действительно не в форме.

Стриганов внимательно посмотрел на коллегу:

— У вас что-то случилось?

Ковард на секунду задумался: стоит ли говорить этому юнцу о своих переживаниях? Еще, чего доброго, на смех поднимет. Сны, запахи… Разве это может быть проблемой?

— Нет. Ничего не случилось.

— Не врите, Ковард. Не хотите говорить — не говорите. Но и без слов понятно, что вы не в себе.

— Это действительно так заметно?

— Не то что бы сильно, но… — Стриганов пожал плечами.

Ковард вздохнул:

— Да уж.

Даниил начал собирать шахматы и, казалось, уже позабыл о своем вопросе. Неожиданно Аркадий Францевич почувствовал жгучее желание поделиться с этим рыжим весельчаком, который, по сути, годился ему в сыновья, своей тоской: рассказать ему о своих мыслях, о сожалениях и опасениях, об обидах, о несбывшихся надеждах и той единственной мечте — чудесной вакцине, которую он втихаря от начальства пытается синтезировать, о том, что он давно не может найти общего языка со своей женой и предпочитает во всем с ней соглашаться, поскольку просто панически боится ссор и скандалов. Странно, но так неудержимо хочется рассказать кому-то обо всей своей нелепой жизни…