Они снова пустились в путь. Слоун старался идти как можно быстрее. Несмотря на усталость, Чериш упорно не отставала. Они шли все в том же порядке, но теперь опасность словно повисла в воздухе. Стоило пропеть птице, кустарнику зашуршать от ветра, или зацокать белке, девушке начинало казаться, что из ветвей на них бросятся индейцы. Так они прошли половину пути. От усталости у Чериш болели все кости, она почти падала, но страх гнал ее вперед.

Зашло солнце, погасли алые отсветы заката, и на небе появилась луна, залив лес молочным светом. С закатом заметно похолодало. Луна поднималась все выше на небе без единого облачка, но Слоун и не думал замедлить шаг. Он старался держаться в тени деревьев, но не забирался в глубокую чащу. Шел он хоть и медленнее, чем днем, но все так же неутомимо.

Чериш засыпала на ходу, ей ужасно хотелось есть, но она не просила Слоуна остановиться. Девушка шла легкими, мелкими шагами, надеясь, что постоянное движение согреет ее. Она сжимала и разжимала пальцы, чтобы руки не окоченели, и время от времени дышала в ладони, чтобы не обморозить лицо. Чериш продолжала идти в тумане по жесткой, замерзшей траве и, несмотря на свои уловки, мерзла с каждым шагом все сильнее.

Когда девушке уже казалось, что остатки сил покинули ее, Слоун вдруг остановился и снял мешок. Встав на колени, он внимательно осмотрел рану Брауна, потом обратился к ней:

— С тобой все в порядке?

Она устало кивнула головой. Слоун прищурился, внимательно посмотрел на девушку:

— Нам лучше не останавливаться. Ты сможешь идти?

Он забрал у Чериш пистолет, засунул его себе за пояс, развязал шаль и плотно укутал голову и плечи девушки. Она спрятала замерзшие руки в мягких складках. Слоун порылся в мешке, вытащил несколько кусочков мяса и кружку. Мясо он положил на землю для Брауна.

— Отдохни здесь, — сказал он Чериш, — а я наберу воды.

Девушка была слишком утомлена, чтобы волноваться, она просто стояла на месте и ждала, чувствуя, что рядом нет прежней защиты.

Когда Слоун появился перед ней с плещущейся в кружке водой, она тупо глянула на него и взяла кружку обеими руками. Пока она жадно пила, Слоун достал из мешка маленький мешочек и протянул Чериш горсть сушеных ягод.

— Браун, похоже справляется, — заключил Слоун. — Холодная ночь даже лучше — у него голова ясная.

Теперь Чериш сосредоточилась на своей скудной порции. Автоматически шагая позади Слоуна, она жевала медленно, стараясь, чтобы еда подольше не кончалась.

Луна исчезла, лес наполнился предрассветным мраком. Шаль и обернутая вокруг ног юбка плохо защищали девушку от холода, — она окоченела. Сильнее всего болели натруженные ноги.

На восходе они уже карабкались по крутому склону. Руки Чериш были исцарапаны камнями, корой, колючими кустарниками — всем, за что девушка цеплялась, чтобы удержаться на ногах. Она молилась, чтобы не упасть от усталости. Забравшись на последний уступ, она увидела поляну и ручеек, около которого Слоун опустил свою ношу на землю. Теперь девушке хотелось только одного — лечь, закутаться в мягкое, теплое одеяло и уснуть. Казалось, она может спать вечно. Ноги дрожали, голову как будто сдавили обручем.

Слоун достал одеяло и расстелил его на траве. Потом прижал девушку к себе:

— Спи, а я посторожу.

Чериш сняла шаль и уселась на одеяло, пожирая его глазами, борясь со сном… все еще не желая лечь. Ее глаза горели, она покачивалась.

— Ведь ты тоже устал.

— Спи, спи. А потом будет твоя очередь сторожить, — и он ласково подтолкнул девушку, заботливо укутал ее одеялом. — Ты молодец, хорошо справилась. Шла наравне со мной и ни разу не пожаловалась.

Больше она ничего не слышала.

Чериш проснулась от того, что Слоун тряс ее за плечо. Она смотрела на него, часто моргая, потом сознание вернулось, и Чериш поняла, что солнце уже клонилось к западу.

— Почему ты не разбудил меня раньше? — спросила Чериш, быстро вставая и зябко кутаясь в шаль.

— Потому, что ты слишком устала, — ответил он просто. — К тому же мне надо было кое-что сделать. — Он улыбнулся и с церемонным поклоном произнес: — Обед подан, мадам.

На мешке вокруг кружки с водой были разложены разнообразные орешки и сушеные ягоды.

— Настоящий пир! — воскликнула Чериш изумленно.

Она благодарно улыбалась, приглаживая волосы ладонями.

— У нас еще осталась мука. Сохраним ее до тех пор, пока не сможем развести огонь и испечь хлеб. Вот тебе камни, попытайся расколоть орехи, но смотри, не раздави себе пальцы, — и он подвинул к ней ногой два плоских камня.

— А ты ел?

— Да, и еще немного орешков оставил на потом.

Слоун растянулся на одеяле, положив рядом кремниевое ружье, и подложил руки под голову.

— Разбудишь меня, как только станет темнеть. — Он на минутку закрыл глаза, потом открыл их и ободряюще посмотрел на Чериш. — И если увидишь или услышишь что-нибудь подозрительное — сразу буди.

Глаза его закрылись сами собой, и он уснул.

Браун, как всегда, подошел и улегся рядом с Чериш. Она съела оставленный Слоуном ужин и запила его водой. Еда и питье сделали свое дело: головная боль и усталость прошли, но все мышцы словно одеревенели, да и раны на ногах продолжали ныть. Когда Слоун заснул, девушка привела себя в порядок: расчесалась, заплела косы; сняв обувь, попыталась массировать ступни, и, наконец, встала, разминаясь.

Девушка чувствовала себя ответственной за спавшего рядом человека. Он спас ее от позора рабства, был рядом во время бури, наконец, дрался с индейцами за нее, как за себя. Но Чериш все же не могла поверить, что Слоун способен снимать скальп. Хотя умом она и понимала необходимость этого поступка, все же в душе не могла простить его. Да, он выжил в этой глуши только благодаря ловкости и хладнокровию, а иногда и ответной жестокости. Ведь именно такое поведение спасло и ее.

Погруженная в свои мысли, девушка не заметила, как над поляной спустились сумерки. Чериш подошла к спящему и опустилась около него на колени. Стоило девушке произнести тихонько его имя, как Слоун проснулся и увидел ее доброжелательный взгляд. Он облегченно вздохнул и сладко потянулся.

— Уже почти ночь, — заметила Чериш.

— Да, я знаю, мой маленький храбрый котенок.

Он вдруг протянул руки, схватил ее и повалил на землю рядом с собой. Обвив ее тонкую талию руками, Слоун перевернул Чериш на спину и прижался к ней, звонко смеясь, словно ребенок в пылу игры. Руки девушки сами собой обняли его могучее тело; она прижалась к его груди, наслаждаясь теплом, его силой. От него пахло настоящим мужчиной. У Чериш захватило дух, когда она увидела его лицо совсем близко.

— Нам пора отправляться, — сказал он, уткнувшись носом ей в шею. — Как же мне не хочется идти. Единственное желание — остаться здесь с тобой и целую ночь лежать вот так же близко.

— Слоун… я тоже хочу этого…

— Да, детка, неужели?!

Губы Слоуна нашли губы Чериш, он быстро поцеловал девушку и тут же вскочил. Потом подал руку и помог ей встать, остановив на ней долгий взгляд, прежде чем идти собирать поклажу.

Все это произошло так быстро, что больше казалось сном или мечтой, но сердце Чериш пело, она будто обрела крылья и, не чувствуя больше ни боли, ни усталости, стала спускаться за Слоуном с холма.

Прошло еще двое суток. Они так же шли ночью и спали днем, потом стали идти и часть дня. Разговаривали мало, потому что приходилось все время быть начеку. Чериш казалось, что теперь они со Слоуном составляли единое целое. Когда она следовала за ним шаг в шаг, у нее появилось чувство, что это ее единственное место на целом свете.

Первое время Чериш сильно уставала, но потом стала настолько выносливой, что могла сама нести свои вещи, почти не чувствуя усталости. Она стала благоговейно относиться к этим диким местам, восхищаться нетронутой красотой и непредсказуемостью природы.

Через десять дней после того, как они оставили Пьера у Кентукки, солнце стало светить не так ласково, и северо-западный ветер повеял леденым дыханием. Вечерами становилось так холодно, что Слоун останавливался и молча укутывал Чериш в одеяло. Морозный воздух говорил Слоуну о надвигающемся снегопаде. Стоял конец октября, и ранние бураны не были редкостью в долине Огайо.

Однажды тропинка привела их к речке, и они решили остановиться, чтобы набрать воды. Слоун разрешил Чериш присесть на минутку, потом снова встал, чтобы тронуться в путь. Она неутомимо следовала за ним. Он хотел пойти быстрее, но боялся, что такое напряжение вымотает девушку вконец. Тут ветер стих, лес как будто онемел, и в воздухе закружились первые редкие снежинки.

Через час навстречу неслись уже огромные хлопья снега. Поднялся ветер и стал швырять снег им в лицо, застилая путь. Чериш не испугалась, но беспокоилась, как бы не сбиться с дороги.

Когда уже стало темнеть, Слоун взял се за руку, и они стали искать убежище. Наконец они обнаружили огромное упавшее дерево. Дожди вымыли под стволом что-то вроде пещеры, в которой можно провести ненастную ночь. Слоун срубил ножом нижние ветви молодых сосенок, росших вокруг, и выстлал ими дно ямы. Из нижних сучьев сваленного великана соорудил подпорки, чтобы ствол не скатился вниз. Расстелив поверх ветвей одеяло, он втолкнул Чериш внутрь. Раздвинув подпорки, он затем влез и сам, протолкнув впереди себя Брауна. Закрыв за собой вход, он завесил щели своей курткой. Оба они продрогли до костей. Чериш пыталась поплотнее закутаться в шаль, не в силах сдержать охватившую ее дрожь. Чтобы не стучать зубами, она крепко сжала челюсти. Руки и ноги совершенно окоченели. В животе урчало, и она судорожно сглатывала голодную слюну.

— Тебе будет теплее, если снимешь мокрое платье, — посоветовал Слоун.

Она безучастно смотрела на него, словно не понимала.

— Давай я помогу тебе.

Он подвинулся ближе и стал снимать с нее шаль.

Чериш молчала, потом отвернулась.

— Послушай, — настойчиво сказал он, — платье промокло от снега, снимай его. Мы завернемся в одеяла, прижмемся друг к другу и будем греться — так дотянем до утра.

Девушка отодвинулась.

— Нет! — яростно выпалила она.

— Да! Если мы хотим пережить эту ночь, нам нужно согревать друг друга. — Он сорвал с нее шаль и стал расстегивать платье.

Сначала она молчала. Потом вдруг набросилась на него с кулаками, визжа и плача. Удивительно, как в ней еще оставалось столько сил. Чериш основательно поколотила его, пока он снимал платье.

— Оставь меня в покое! — голос девушки звенел от напряжения. — Не прикасайся ко мне!

Она была почти в истерике. Слоун никак не мог уговорить се. Последовала новая вспышка ярости:

— Я все равно когда-нибудь умру, не сегодня, так завтра. Все, хватит, я измучилась в этой проклятой глуши. Не могу, не могу больше!

Слезы побежали по щекам девушки. Слоун придвинулся поближе и заключил се в свои объятия. Первое же прикосновение лишило ее всякого желания сопротивляться. Теперь Чериш истерично рыдала. Слоун завернул ее в одеяло и поддерживал беспомощное тело, сотрясаемое рыданиями. Ноги и руки девушки были такими холодными, что он испугался, как бы она не отморозила их. Слоун прижал ее хрупкое тело к себе, перевернул девушку на спину и попытался прикрыть собой, чтобы остановить эту жуткую дрожь.

— Прижмись ко мне. Я буду греть тебя.

— Нет! — причитала она. — Я никогда не согреюсь. Никогда!

— Сейчас тебе будет теплее. Потерпи, я обещаю.

Он ощупал ее тело и стал растирать: осторожно прошелся от ее плеча до колена, надеясь и успокоить, и приободрить. Постепенно судорожные рыдания прекратились, и он почувствовал, что девушка расслабилась, затихла. Потом Чериш подняла руку, обвила его шею и уткнулась лицом в теплое плечо. Он поплотнее прижал ее к себе, завернулся в одеяло и стал ждать. Девушка больше не двигалась, не издавала ни звука — она заснула.

Чериш медленно проснулась и прислушалась к спокойному дыханию Слоуна около ее уха. Ее спина прижималась к его груди, голова лежала на его руке, его ноги обвивали ее тело. Ей было тепло и уютно, будто дома в постели. Какое наслаждение! Девушка смутно вспомнила, что случилось накануне, и ей стало стыдно. Руки Слоуна сжались плотнее.

— Тебе тепло? — шепотом спросил он.

— Да! Слоун…

— Мм?

— Прости меня.

— За что?

— Ну, ты знаешь…

— Да забудь об этом, — он вздохнул и прошептал прямо ей на ухо: — Ты поступила правильно. А я уже думал, что в тебе нет ни капли женственности.

— Ты спас мою жизнь, и я благодарна тебе.

— А ты мою — и я тоже благодарю тебя.

Она засмеялась:

— Какие мы глупые!

Он отодвинул ее локон и прильнул губами к нежной шее. Чериш почувствовала, как его рот растянулся в улыбке. Она боялась разрушить очарование этой минуты и поэтому молчала.

Потом спросила:

— У тебя, наверное, замерзла спина?

— Нет, ее греет Браун.

Она, улыбаясь, затаила дыхание. Ее сердце почему-то запрыгало, и Слоун точно чувствовал каждый его удар. Потом у Чериш зазвенело в ушах, ее попеременно то бил озноб, то мучил жар, закружилась голова. Она не знала, как ведет себя возбужденный страстью мужчина, но видела жеребцов в охоте и не сомневалась, что давило ей сзади на ягодицы. Она почувствовала, как сладкое тепло разливается по всему ее телу — от лона, по животу и груди. Теплое, томное ощущение, чувственное желание охватило все ее существо, возбуждение теперь полностью владело ей. Она повернулась к нему.

Чериш была невинна, как молодая лань: она прижалась к Слоуну, повинуясь инстинкту, она потянулась всем существом навстречу его поцелую, приоткрыв дрожащие губы. Его поцелуи не были нежными, они стали жадными и страстными. Время, казалось, остановилось. Он отпустил ее губы, но только затем, чтобы завладеть ими снова. Рука Слоуна заскользила по ее спине, а поцелуй стал еще крепче. Его чресла горели огнем, сметавшим все преграды на своем пути. Чериш вдруг прервала поцелуи и перепуганно отстранилась.

Слоун подавил неистовую дрожь своего желания.

— Ты боишься? — спросил он.

— Я не могу удержаться! — В ее голосе слышалось страдание. — Я очень… хочу… но боюсь!

Чериш запрокинула голову и внимательно поглядела прямо ему в глаза. Слоун прочитал в ее взгляде отчаяние и растущий страх: а вдруг он оттолкнет ее…

Он прижал девушку к себе.

— Я испугал тебя, — голос его вдруг охрип: — Я так давно хотел этого, а ведь для тебя все в первый раз.

И Слоун покрыл лицо девушки нежными поцелуями.

— Ты говоришь, что это прекрасно, — вздохнула Чериш. — А я всегда слышала, что это больно… и грешно. Я, наверное, бесстыжая, если хочу тебя? Я не должна хотеть этого? Скажи мне, Слоун!

Он погладил ее волосы и коснулся ее подбородка губами. Перед тем как ответить, он наградил ее легким поцелуем.

— Почему это должно быть стыдным, любовь моя? Мужчине и женщине быть вместе так же свойственно, как солнцу по утрам всходить на небе. Разве никто никогда не целовал тебя?

— Но не так, как ты.

Он положил руку ей на затылок и привлек голову девушки к себе. Когда их губы слились, он открыл рот и вобрал в себя губы Чериш. Между ними будто прошла искра. Поцелуй длился целую вечность, прежде чем они смогли оторваться друг от друга.

— Мне нравится твой поцелуй, Слоун.

— Но это еще не все, далеко не все, дитя мое.

Чериш почувствовала, как его большое сердце тяжело колотится у самой ее обнаженной груди. Ее волновало трепетание рук, эта сдерживаемая страсть.

— Что же до боли, — его голос охрип, а частое дыхание стало обжигать ухо Чериш, — если твое желание действительно сильно, ты даже не заметишь боли. Возможно, ее просто не будет. Но только в первый раз это бывает мучительно. — Слоун пытался задержать дыхание и потушить пламя страсти, занимавшееся в нем. — Не позволяй, чтобы ужас полностью овладел тобой. Как бы я хотел, чтобы наслаждение, которое испытываю я, почувствовала и ты. Но я и вправду боюсь, что так хорошо в первый раз нам не будет.

Он отвел голову назад и внимательно посмотрел на девушку. Она блаженно улыбалась в своей невинности и смотрела на него доверчивым взором широко раскрытых глаз.

— Это не значит, что ты ничего не почувствуешь. Если не сегодня, так потом. Как и все остальное, с первого раза не всегда все выходит прекрасно. Ты понимаешь меня?

Ее лицо исказилось мукой. Чериш задрожала всем телом и поцеловала Слоуна в щеку вместо ответа.

— Забудь все, что тебе наговорили, — в его голосе слышалась нежность:

— Доверься мне.

Он покрыл ее тело поцелуями и стал ласкать руками, потом снял рубашку. Склонив голову, Слоун целовал прекрасную, упругую грудь, чувствуя, как ее тело становится все напряженнее от каждого его прикосновения.

— Все будет хорошо, сладкая моя. Я люблю тебя, я хочу тебя. Ответь же мне, любимая, ответь. Нам будет хорошо вдвоем, — горячо шептал влюбленный.

Она почувствовала прикосновение его мощного торса. Его руки гладили и ласкали ее грудь, тонкую талию, дошли до бедер. Он зарылся пальцами в нежные волосики, нащупал горячую влажную пещеру и стал изучать ее, пока не добрался до святая святых ее тела.

Все будто покачнулось перед глазами Чериш, и всему виной был этот упорный натиск ее возлюбленного. Она будто погрузилась в омут страсти и потеряла всякую связь с реальностью. Слоун теперь не скрывал своей страсти и сжал ее и жестко и сладостно. Она почувствовала, как его руки приподнимают ее бедра.

Слоун лег на нее и раздвинул ей ноги. Его напряженный член ткнулся ей в бедро и стал осторожно проникать внутрь. Двигаясь медленно, он испытывал неодолимое желание с силой вонзиться в ее нежное тело. Но вот тоненькая преграда, хранившая ее невинность, поддалась и исчезла под напором его грозного оружия. Чериш испустила тихий болезненный стон, но он потонул в страстном поцелуе. А потом они брали и отдавали, дарили друг другу удовольствие без конца. Они были здесь совершенно одни, только россыпи звезд на небе склонялись и светили над их головами. Влюбленные принадлежали и владели друг другом.

В эти мгновения настоящего блаженства Слоун забыл обо всем, что тяготило его, он желал только одного: подарить своей любимой счастье и самому достичь его. Он забыл об индейцах, о предстоящем трудном пути, о холоде, и лишь мысль о том, что происходит сейчас между ними, занимала все его сознание. Заветное блаженство было уже не за горами, но он хотел продлить это сладостное изнеможение преследователя.

Наконец — свершилось. Они вознеслись на вершину возможного. Но это не было похоже на резкий прыжок. Счастье продолжалось.

Он вдруг понял, что это невинное создание не просто разбудило в нем страсть, но задело глубокие струны души. Она была теперь ему ближе всех. Казалось, они лишь вдвоем во вселенной. И это правда — на мили вокруг не было ни души.

Вот они и спустились на землю. Чериш согрелась в объятиях Слоуна. В душе царило умиротворение. Она почувствовала боль, но не угрызения совести. Как это прекрасно, да, именно так, как говорил Слоун.

Девушка поцеловала его в теплую шею, а он провел рукой по ее высокой груди, будто рисуя изящные очертания ее тела, и снова девичий рот желанно поманил его, и снова они целовали друг друга. Ее глаза стали темными, как два бездонных колодца, а лицо сияло, как солнце в ясный весенний день. Этот нежный, томный поцелуй как будто был залогом долгожданного спокойствия, которого жаждала его душа.

— О чем ты думаешь, моя сладкая, моя пылкая женщина? — его шепот был мягким и нежным: — Неужели чувствуешь себя грешницей?

Она лишь рассмеялась в ответ и запустила пальцы в его густые волосы. Его губы коснулись бархатистого плеча, рука коснулась нежных бедер, лицо приблизилось к ищущим губам.

Эти чарующие ласки снова и снова пробуждали ее желание, поцелуи опять пылали страстью, и снова горячность, и снова напористость, снова мальчишеское нетерпение. Он был пламенем, пожирающим ее изнутри, открывшим ей заново смысл и ценность бытия. Казалось, не будет конца этому наслаждению, разливающемуся потоку восторга.

Горячие слова, казалось, веяли благоуханием:

— Сладкая моя, когда же я стану достоин тебя?

Переполнявшее девушку безграничное счастье не давало ей говорить.

Он склонил голову и коснулся лбом ее плеча. Нежные губы целовали этот высокий лоб и суровые брови. Наконец раздался ее далекий голос:

— Мечты были смелыми. Но то, что было между нами… это прекраснее всего на свете.

— Ты не боишься больше близости со мной?

— С тобой — нет. Тебе нравится любить меня?

— Глупенькая, маленькая девочка.

Его рука опустилась вниз, следуя плавным линиям юного тела. Она сжала ее коленями.

— Нам нужно поспать. Завтра придется много пройти.

Она вздохнула.

— Такое счастье. Кажется, я никогда не усну.

— Попытайся, милая. Ты ведь устала. Чериш покорно повернулась и, прижавшись к нему, скоро уснула.