Чериш чувствовала теплую волну, поднимающуюся из глубины души странным и совершенно новым для нее ощущением. Теперь она была уверена, что сможет пойти за Слоуном на край света. К вечеру смертельная усталость опять навалилась, но это такие пустяки. Она поспит, а завтра встанет бодрой и готовой идти дальше.

Почти стемнело, когда Слоун решил сделать привал под уступом на берегу. Он знаком приказал девушке оставаться на месте, а сам опустил груз на землю и проверил окрестности.

Вернувшись из своего недолгого обхода, он, как бы извиняясь, сказал:

— Боюсь, ничего лучше мы сегодня уже не найдем.

На западе догорали последние отблески зари. Чериш так старалась не отстать от Слоуна, с трудом переставляя усталые ноги, что только теперь поняла, что они остановились на ночлег.

Пока Слоун собирал хворост и разжигал костер, девушка спустилась к бурным водам реки. Без посторонних взглядов она чувствовала себя свободнее и, прежде чем набрать воды в жестяную кружку Слоуна, ополоснула лицо и руки в звонком и чистом потоке.

Костер весело потрескивал и почти не давал дыма. Сидя в оранжевом кругу, Чериш чувствовала приятную слабость, но стоило ей взглянуть за его пределы, в угрожающую темноту, как душа начинала беспокойно трепетать. Теперь она не боялась ночного леса — ведь именно из него появилось ее спасение.

Они поужинали холодным кроличьим мясом и горячим чаем, потом молча растянулись перед огнем, вдыхая ароматы леса. Ночь будто накрыла их темной пеленой. В чаще леса костер светился только маленьким горящим пятнышком. Слоун задумчиво смотрел на огонь, словно древний заклинатель; Браун тоже не отводил взгляда от пламени. Он лежал носом к выходу из убежища и время от времени настороженно посматривал в темноту.

Чериш вдруг вспомнила, что брат говорил ей, будто человек, долго глядящий в огонь, потом несколько мгновений не может привыкнуть к темноте. И эти мгновения могут стоить ему жизни.

Окончив трапезу, Слоун и девушка направились к реке, где она вымыла ноги. Прохлада проточной воды немного успокоила боль; Чериш коснулась своих израненных ступней. Чуть-чуть подержав ноги в холодной воде, она осушила их своим платьем и снова надела мягкие мокасины. Вернувшись, Слоун подкинул в огонь дров и усадил девушку на одеяло. Она задрожала, почувствовав по его глазам, что Слоун чует грозящую им опасность.

— Я потушу костер, как только осмотрю твои раны, — бросил он через плечо. — Теперь следует быть особенно осторожными.

— Это из-за индейцев, о которых предупреждал Пьер?

— Из-за них, и есть причины.

— Но ведь костер не дымит.

Слоун сел, стащил с девушки обувь и, подвинувшись ближе к свету, стал осматривать ее больные ноги.

— Это потому, что я ищу яблоню или орешник, если поблизости немного валежника. Дым от них трудно почуять на расстоянии.

Прикасаясь к ее ногам, Слоун не понимал, отчего так застучало сердце девушки.

— Не бойся, с нами ничего не случится, у Брауна слух острее, чем у любой другой собаки. Он успеет нас предупредить.

Чериш ничего не ответила, сообразив, что Слоун пытается успокоить ее. Но страх уже овладел ею.

— Ты мерзнешь? — спросил он заботливо.

— Да, но… — только и смогла прошептать девушка.

Слоун закончил свой осмотр и стал готовиться ко сну, раскатывая одеяла.

— Чериш, ты меня боишься? — вдруг спросил он ласково, чтобы не испугать девушку. — Ты боишься, что я заставлю тебя делать то, что ты не хочешь? — Он нежно взял девушку за подбородок и развернул лицом к себе. Его глаза казались бездонными. Губы девушки задрожали: он сказал то, о чем она думала.

— Наверное, ты решила, что я задумал жениться на тебе лишь потому, что мне нужна женщина?

— Нет, но я не хочу зависеть, вот только если бы…

— Если бы мы любили друг друга?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

— И ты, скорее всего, думаешь, что когда мужчина и женщина сходятся, то для нее это мучение и грех и чтобы легче перенести его, мужчина должен ей нравиться или быть любимым ею?

Чериш открыла было рот, чтобы возразить, но Слоун продолжал:

— Запомни: когда придет время, для тебя это будут прекраснейшие мгновения жизни.

Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Это прикосновение было быстрым, мимолетным и приятным.

— Когда-нибудь ты захочешь этого так же, как и я, но до тех пор я не прикоснусь к тебе. Если же твое тело не откликнется на мой призыв, значит, мы не созданы друг для друга.

Для девушки эти слова были как гром среди ясного неба. Ее чувства пришли в смятение, голова кружилась, она не могла вымолвить ни слова. А ей так хотелось сказать, что ее вовсе не страшит близость с ним, ожидание его, даже возможность стать его женой.

Но Слоун уже отвернулся, его лицо стало суровым, глаза наполнились мукой и тоской, он опустил свои темные ресницы и стал сосредоточенно отгребать мусор от костра.

Когда он заговорил снова, казалось, эти слова посылает сама темнота:

— Когда я попросил твоей руки, я это сделал только для того, чтобы иметь возможность защитить тебя. Тогда ты имела бы больше прав. Незамужняя белая женщина в этой стране — словно красная тряпка для быка любому мужчине. Один из них не выдержит твоего взгляда и возьмет тебя. — Он усмехнулся про себя. — Я шел в Хэрротсберг, так как слышал, что одна молодая женщина там овдовела. А моей малышке нужна заботливая женская рука. Тогда я решил поговорить с ней и, если она согласится, взять к себе в дом и сделать своей женой. Я глазам своим не поверил, когда увидел тебя. Наша встреча решила мои проблемы.

Чериш сидела тихо, и слезы жгли ей глаза. Все, что он говорил, было таким прозаичным. Оказывается, ему совершенно все равно, какая женщина будет заботиться о его ребенке.

Спасая девушку от преследователей, тем самым Слоун избавлялся от необходимости идти до самого Хэрротсберга. Горько осознавать это, но теперь Чериш была довольна, что отказалась выйти за него замуж. Ее отказ сохранил хотя бы часть ее самоуважения.

С полным боли сердцем она передвинулась подальше, согнула колени и обхватила их руками. Положив подбородок на колени, Чериш тревожно всматривалась в темноту. Невыплаканные слезы жгли глаза, а чувство тоски по дому и одиночество стали такими сильными, что Чериш невольно сморщилась, словно от боли, и посмотрела в сторону Слоуна. Ради него она решила остаться, не возвращаться домой.

Теперь, глядя в раздумье на его четко очерченный, мужественный профиль, Чериш поняла, что и не могла поступить иначе. Она не должна жалеть о том, что не вернулась и не вышла замуж за какого-то неизвестного человека в Вирджинии.

— Расскажи мне о своем ребенке, — осторожно начала Чериш. — Ты говорил, что это девочка. Сколько ей лет? Давно ли умерла твоя жена?

— Удивительно, наконец-то ты задаешь вопросы. А я уже начал думать, что ты самая нелюбопытная женщина на свете.

— Я думала, что ты должен узнать меня получше, прежде чем отвечать на мои расспросы.

— Ну, слушай, отвечаю: девочке почти два года. Я считаю ее своим ребенком, хотя и не ее отец. Она — дочь моего брата. И последнее: я никогда не был женат.

Эти отрывистые фразы поразили девушку. Она пыталась угадать выражение его лица, но Слоун лежал к ней спиной.

— Но где тогда ее мать? Она умерла?

— Да нет. Сбежала, — сказал он жестко. — Оставила девочку, когда той не было и месяца.

— А твой брат?

— Умер вскоре после того, как его бросила жена. — Голос Слоуна дрогнул. — Он не хотел жить без нее. У него были плохие легкие, и он довел себя работой. Целую неделю рубил лес без отдыха. Снег был красным от его крови, он сильно кашлял.

Так вот кто такая эта Ада — жена его несчастного брата! Ей стало жаль Слоуна, такого сильного и беспомощного перед судьбой. Чериш чуть было не зарыдала, но потом взяла себя в руки и после долгого молчания перевела разговор на другое:

— Это ведь трудно — ухаживать за таким младенцем?

— Нет, ты удивишься, но это было довольно легко. Ада оставила свою черную служанку, а мы нашли индейскую женщину-кормилицу. Потом Пьер привел корову. — Слоун засмеялся, к изумлению Чериш. — Никак не могу понять, где он ее достал. Да мне это и не интересно.

— Но ты сказал, что сейчас за малышкой никто не ухаживает.

— Да, это так. Кормилица вернулась в свое племя, а чернокожая рабыня, Винни, умерла несколько недель назад.

— Тогда кто же с ребенком сейчас?

— О, не волнуйся, девочка в надежных руках. Если только эти два старых болтуна еще не поубивали друг друга.

Тут Слоун встал и заботливо набросил одеяло на плечи девушки.

— Старик Джуси подарил жизнь стольким метисам в этой округе. Пожалуй, больше, чем кто-либо другой по эту сторону Огайо. А Трю, — продолжал Слоун, — и сам был отцом двоих детей, но они умерли вместе с матерью от лихорадки. Он похоронил их на берегу моря — там, где жил.

Внезапно в небе сверкнула молния и послышался отдаленный раскат грома. Над берегом пронесся ветер.

— К утру гроза может дойти до нас, — сказал Слоун.

Но Чериш и не думала о надвигавшейся буре.

— Но я вижу, тебе не составило труда найти няню для девочки.

— Конечно, Трю и Джуси прекрасно о ней заботятся. Но я считаю, что ее должна вырастить и воспитать белая женщина. Легче всего найти девочке молодую индианку в няни, но тогда малышка вырастет как лесной зверек. Образ жизни индейцев я очень уважаю, но этот путь не для нее. Я считаю, что она должна быть воспитана по нашим обычаям. Теперь ты понимаешь?

Чериш кивнула, хотя Слоун даже не посмотрел на нее.

— А как зовут девочку?

— Ора Делл. Ора Делл Кэрролл. Это имя моей бабки, матери отца. А моя мать была француженка. Ее звали Клодина.

Вот теперь все стало ясно. Понятно, почему Слоун так хорошо говорит по-французски, и некоторые называют его Фрэнки.

Они помолчали. Потом Чериш снова спросила:

— А ты долго живешь здесь?

— Да уже шесть лет. Я родом из Вирджинии. Приехал сюда, мне полюбились эти места, и я решил построить дом в самом сердце Огайо, в лесной глуши. Я снабжаю поселенцев продовольствием, торгую с индейцами, добываю мех и отправляю его вверх по реке.

— Я слышала от Пьера название Кэрроллтаун…

— Я думаю, — и Слоун засмеялся, — пару хижин, сторожку, сарай и хлев нельзя назвать даже деревней. — Потом добавил уже серьезно:

— Мой дом не роскошен, Чериш, но удобен для жизни.

Наверное, он не ждал ответа на эти слова, поэтому Чериш промолчала.

Слоун встал, отряхнулся и пошел последний раз осмотреть окрестности. Без него привал казался пустынным. Чериш завернулась в шаль, положила рядом пистолет и улеглась на одеяло спиной к каменистому обрыву. Браун подполз к ней на брюхе так, чтобы девушка могла дотянуться до него, ласково лизнул гладившую его руку и, глубоко вздохнув, закрыл глаза.

Вернувшись, Слоун расстелил свое одеяло и улегся неподалеку от девушки.

— Ночью будет дождь, — сказал он. — Уступ защитит нас, если ветер подует с юго-запада.

Слоун вытянулся на спине, подложив руки под голову. Его лицо и плечи оказались под нависшей скалой, а ноги — снаружи.

Чериш вспоминала прошедший день. Она до сих пор чувствовала вкус его поцелуя на своих губах. Почему он сделал это? Неужели это был случайный порыв? Раньше она никогда не знала прикосновения губ мужчины.

Все произошло гак быстро, она едва почувствовала. Нет, он не мог поцеловать ее, как ребенка, которого успокаивают перед сном. Он поцеловал ее в губы.

Теперь она всем телом чувствовала, что лежит на голой земле, неровной и твердой. Чериш пыталась повернуться и лечь между буграми и наконец притихла, чувствуя усталость и непривычную боль. Это путешествие стало тяжелым испытанием для нее.

Закрыв глаза, Чериш услышала шум и потрескивание в лесной чаще. Широко раскрыв глаза, она вгляделась в темноту. Удивительно, но еще совсем недавно ей казалось, что лес — это тихое и спокойное место. Девушке вдруг почудился звук шагов, и она вспомнила своих преследователей Моута и Сэтча. Чериш будто почувствовала омерзительный запах, исходивший от этой парочки, — запах пота, дыма, горелого мяса, она увидела отвратительный оскал хищных зубов.

Чериш в отчаянии подняла голову и посмотрела на Брауна. Тот почуял движение и открыл глаза, внимательно посмотрел на нее и снова уткнул морду в лапы.

Заухала сова. Чериш снова испуганно вскинулась. Браун облизывал ей руку. Она взглянула в сторону Слоуна. Но он уже, по-видимому, спал, слышалось лишь его ровное дыхание.

Чериш казалось, что все эти призраки недавнего прошлого, ноюшее тело и таинственный шум леса не дадут ей спать сегодня ночью. Но вскоре она задремала.