– Чья-то мысль упорно трудится, чтобы специально вредить этим детям, – сказал Каделлин. – Хотя бы это мне совершенно ясно.

Они вернулись в пещеру Чародея и сидели за длинным столом. Вскоре к ним присоединился Атлендор.

– Так что же нам делать? – спросила Сьюзен.

– Ждать и надеяться, – ответил Каделлин.

– Я бы предпочел искать и найти, – сказал Утекар. – Ты займись своим волшебством, Каделлин Сребролобый. Но полагаю, что сейчас больше пользы будет от наших глаз и клинков. Пелис пока здесь нету, но где бы он ни был, я должен оказаться там же. Мне думается, его смерть заключена в моем мече.

– Тогда иди, – сказал Каделлин. – Но будь осторожен – на дворе ночь.

Гном встал из-за стола, оправил меч на бедре и уже собирался войти в туннель, когда заговорил Атлендор.

– Утекар Хорнскин, один ты не пойдешь. На мне обязанность идти за тобой.

– Как найдешь нужным, – сказал Утекар. И гном вместе с эльфом покинули пещеру.

– Они отсекут друг другу уши, если, конечно, их не объединит общая опасность, – заметил Каделлин. – А теперь, Сьюзен, ты отдохни здесь. Я должен оставить тебя на некоторое время. Альбанак побудет с тобой.

– Как же это вдруг стану отдыхать? – воскликнула Сьюзен. – Я должна что-то сделать, чтобы разыскать Колина!

– Если Атлендор и Утекар не найдут его, – сказал Чародей, – то ты и подавно. Тогда нам останется только волшебство.

– Но не могу же я тут сидеть сложа руки!

– Сьюзен! Тебе опасно быть вне стен Фундиндельва. Ты обязана остаться.

– Но Бесс может просто сойти с ума!

– Я рад, что ты о ней подумала, – заметил Каделлин.

– Ты видишь, сколько бед приносят твои попытки проникнуть в наш мир! Мне придется переговорить с фермером Моссоком и объяснить ему, что ты не придешь домой, пока все не утрясется. Не думаю, чтобы мне удалось его хоть в чем-нибудь убедить, но ты не оставила мне выбора!

И хотя Сьюзен пыталась спорить, Каделлин был непреклонен. В конце концов оба рассердились друг на друга. Чародей покинул пещеру.

– Не могу я сидеть здесь взаперти! – сказала Сьюзен. – Я должна пойти и отыскать Колина!

Альбанак провел ладонью по лицу. Он казался измученным.

– Пока мы с тобой ничего не можем сделать, Сьюзен. В дальнейшем нам еще могут понадобиться все наши силы. Так что попробуй поспать. Я сам уже дошел до предела.

– Но мне нужно выйти отсюда!

– Давно ли ты жизнь готова была положить, чтобы войти сюда? – сказал Альбанак. – Если не можешь спать, то просто сиди и – разговаривай.

Сьюзен кинулась на постель из шкур и несколько минут не могла произнести ни слова от душившего ее отчаянья. Но в голове у нее теснилось слишком много вопросов, поэтому долго молчать она тоже не могла.

– Альбанак, – начала она, – кто такой Охотник? И что мы такого сделали?

– Он – часть Старого Волшебства, – сказал Альбанак.

– И чтобы Каделлин ни говорил, то, что вы сделали, произошло не случайно. Старое Волшебство разбужено, и оно вселилось в тебя. Оно-то и повлекло тебя на Бикон.

До того, как Старое Волшебство принудили заснуть, оно бывало особенно сильным в эту ночь – в Канун Гомрата. Это одна из четырех ночей в году, когда смешиваются Время и Вечность. А вы в эту ночь разожгли на Голоринге, по-теперешнему – Бикон, зовущий в путь огонь, который вызвал эйнхейриаров из кургана, а Охотника – с Сияющей Вершины. Потому что Старое Волшебство – это лунное волшебство, а также солнечное волшебство, и к тому же кровавое волшебство. В этом сила Охотника. Он был создан в один из жестоких дней мира. Надо заметить, люди очень изменились с тех времен, как они поклонялись ему.

– Вот ты все говоришь, что Старое Волшебство разбужено, – продолжала задавать вопросы Сьюзен, – но раз оно такое могущественное, как же так получилось, что его заставили заснуть?

– Это работа Каделлина, – сказал Альбанак. – Для чародеев, для их Высокого Волшебства, заклинаний и чар Старое Волшебство – а это сила без четких форм и порядка – было только помехой. Тогда они пытались эту силу разрушить. Но не сумели. Самое большее, что им удалось, это заставить Старое Волшебство заснугь. Но сейчас, в ближайшие семь дней, называемые «Гомрат», сон Старого Волшебства особенно чуток, вот почему сейчас, в канун Гомрата, его легко разбудить.

– А что плохого в этом Волшебстве? – сказала Сьюзен. – Ну оно просто мешало им, и все.

– Правильно. Можно было бы даже сказать, что чародеи поступили не по праву. Но дело в том, что века проходят, мир меняется, и это верно, что Старое Волшебство не годится для теперешних времен. Оно не совпадает с современными представлениями о добре и зле.

– Но оно естественнее, чем все эти чары! – заметила Сьюзен. – Я понимаю его лучше, чем все остальное здесь. Альбанак взглянул на нее.

– Ничего удивительного, что ты так говоришь. Это еще и женское волшебство. К тому же, чем больше я смотрю, тем больше убеждаюсь, что Знак Фохлы тоже относится к Старому Волшебству.

– А что делает Охотник? Для чего он?

– Делает? Он просто есть, Сьюзен, И этого достаточно. Тут ты можешь заметить разницу между Старым и Высоким. Высокое Волшебство было создано на основе разума, а Старое – просто в природе вещей, у него нет цели.

Сьюзен больше чувствовала, чем понимала, что сказанное Альбанаком – правда. Девочка снова подумала о Колине. И почему она не догадалась вернуться, когда услышала его крик? Пелис Вероломный…

– Альбанак?

– М-м-м?

Она перевернулась на живот и взглянула на него. Альбанак сидел, опустив голову на руки.

– Ничего. Просто так.

Сьюзен прислушалась. Дыхание Альбанака сделалось глубже. Он спал.

– И никого тут больше нет, – подумала Сьюзен. – А этот туннель выходит прямо к Холиуэллу. Как звучит это слово? Эмалагра?

Она на цыпочках, пробуя каждый свой шаг, обошла стол и стала тихонечко продвигаться к стене, отделявшей ее от колодца. Приблизившись, она приложила руку к трещине в скале и произнесла обладавшее волшебной силой слово.

Скрежет камня эхом прокатился по туннелю. Сьюзен протиснулась в образовавшийся проход, едва тот сделался достаточно широк для ее плеч. Выбравшись, она побежала.

Утекар и Атлендор сидели в сиянии луны на деревянной скамье на высившемся над деревьями каменном уступе Касл Рок.

– Его нет в лесу, – сказал Утекар. – А дальше уже – мир широк.

– Если его нет в лесу, ты не думаешь, что он может оказаться под лесом?

– Ого, оказывается и лайос-альфары могут проявить сообразительность, – засмеялся Утекар. – Пожалуй, это именно так, как Пелис Вероломный решил бы поступить. Он знает, что мы будем его искать. Знает, что будем искать как вблизи, так и вдали. Где же еще лучше спрятаться, как не там, где его видели в последний раз? Там есть места близко от Сэдделбола, над железными воротами, где легко укрыться! Быстро!

Они помчались через лес мимо Холиуэлла, мимо того места, откуда исчезли Колин и гном, к углублению в поросшем буками склоне. Здесь, в скале, было много пещерок, туннелей, всяких других потайных мест. Атлендор выхватил меч и подошел ко входу в один из туннелей.

Вход был так завален, что даже ему пришлось туда протискиваться с трудом.

– Но это не для твоих глаз! – сказал Утекар. – Если он там, то твоя участь – мгновенная смерть!

– Но зато у меня для этого есть нос! – парировал Атлендор. – Пещеру, в которой сидит гном, ни с чем не спутаешь!

– Тогда – вперед! – сказал Утекар. Он отступил на шаг, глаза его сердито поблескивали. Тем временем эльф исчез в туннеле.

– Здесь шахта поднимается наверх, – крикнул Атлендор. – И так тесно, что с мечом не управишься. Тут достаточно воняет, но я думаю, что гнома здесь нет.

Утекар ругнулся и в ярости отвернулся. Тут только он с ужасом увидел рычащую, клыкастую, красную пасть, широко расставленные, полыхающие зеленым огнем глаза и короткие уши, прижатые к плоскому затылку. А загнутые когти уже приготовились вцепиться в него. Утекар не успел ничего подумать, как его руки инстинктивно подлетели вверх, чтобы защитить лицо, и тут же он покатился по земле, сбитый молниеносным и сильным ударом. Когда, шатаясь, он поднялся на ноги, то увидел, что не он был основным объектом нападения. Нечто мохнатое оказалось уже на полпути к выходу в туннель, в котором скрылся Атлендор. Гному некогда было даже вынуть меч из ножен. Скачок – и он успел уцепиться за пушистый хвост уже почти успевшего скрыться в туннеле зверя.

Ощущение было такое, что он держит в руках свободный конец пружины необычайной силы. Утекар расставил ноги, уперся ступнями по обеим сторонам входа и резко откинулся назад. Задние ноги зверя брыкнули его, но ему удалось увернуться. Раскачиваясь из стороны в сторону, он сумел не дать им обрести опору. Это уравняло силы, но Утекар знал, что долго не продержится. Приглушенный голос эльфа, выдававшего какие-то ироничные комментарии, дал ему понять, что Атлендор и не догадывается о происходящем снаружи.

– Эй, одноглазый Хорнскин, что там заткнуло вход?

– Если этот огузок оборвется, твое горло быстро узнает, что это такое!

Утекару казалось, что руки его скоро выскочат из суставов, а ладони – вот-вот разожмутся. Никакого ответа от Атлендора не последовало.

Вдруг тело зверя дрогнуло и осело, и раньше, чем Утекар смог собраться с мыслями, он полетел на спину, увлекая за собой мертвое животное.

Утекар поднялся и посмотрел на то, что лежало у его ног. Это была дикая кошка, длиной в целых три фута, и на горле у нее зияла сквозная рана. Атлендор стоял у входа в туннель и вытирал меч пучком травы.

– Это палуг, – сказал Утекар. – Сдается, в этих лесах слишком много такого, что явилось из-под Баннога.

Каждый раз, как только Колин спотыкался, меч колол его под ребра. Было трудно двигаться с такой скоростью, какую требовал гном, по такой неровной земле да еще в полной темноте. И говорить ему гном тоже не позволял. Каждый раз, как только Колин пытался раскрыть рот, он получал толчок под ребра.

Они дошли до Грозовой Вершины, и тут гном остановился и тихонечко посвистел. Чей-то голос отозвался откуда-то из-за скал, и Колина мороз продрал по коже, потому что это был голос странно-холодный, высокий, и непонятно – звериный или чей-нибудь еще.

Потом от опушки что-то отделилось и стало двигаться, приближаясь к ним. Это была дикая кошка. За ней шли другие кошки. Они выходили и выходили из-под деревьев, и скоро заполнили все вокруг. Казалось, вся земля была покрыта шевелящейся шерстью.

Кошки окружили Колина и не сводили с него глаз. Точно вокруг него тускло светились блеклые зеленые пусто-породные камни. Гном вложил меч в ножны. Большое количество кошек выстроилось позади Колина на манер эскорта. Они подошли близко, но не трогали его. Остальные рассыпались по лесу, чтобы перехватить возможную погоню.

От Грозовой Вершины кошки погнали Колина бегом. У него не было выбора, потому что каждый раз, как он замедлял шаг, за спиной поднималось угрожающее шипение, и зеленые глаза сверлили ему спину. Когда они окончательно выбрались из леса и двинулись полями, гном пошел шагом, и кошачий бег вприпрыжку перешел в плавное движение, точно по дороге плыл мягкий пушистый ковер.

Всю ночь двигались они в восточном направлении. Луна постепенно выцветала. Они шли и шли, мимо Аддерс Мосс, мимо Уитенли, и Хейрхилла, в сторону Титерингтона, затем свернули к холмам Суонскоу, вверх и вниз через гребни холмов, вздымавшиеся как волны, и шли все дальше и дальше, пока не пришли в Долину Гойта. Она тянулась на многие мили, сухая, бесплодная земля, на которой даже деревья не вырастали. Затем, пройдя торфянистую, покрытую вереском местность, они подошли к невысокому круглому холму, густо поросшему кустами рододендрона. Вверх по холму вилась дорога. Они пошли по этой дороге через заросли рододендрона. Где-то внизу справа журчал ручеек. Казалось, что когда-то на этом холме был террасами разбит сад. Но сейчас он был заброшен, запущен. У Колина усталость притупила страх, но что-то в этом странном саду его ужасно смущало. В нем таилось что-то недоброе.

Дорога привела к развилке, и кошки погнали Колина налево. Какое-то время путь шел прямо, затем круто повернул, и Колин замер, несмотря на подступивших к нему кошек.

Перед ним, на лужайке, которая тоже шла террасами, стоял большой, уродливый, тяжелый каменный дом. Луна освещала его. Но свет, исходивший от построенных арками окон и от распахнутой двери, оказался тоже ничем иным, как светом луны.

– Мы дома, – сказал гном.

Он заговорил впервые за несколько часов. Кошки направились было к дому, но в этот момент облачко закрыло луну, и гном гаркнул:

– Стойте!

Но Колин и так уж сам по себе замер на месте. Как только луна скрылась, свет в окнах потух. Теперь дом был отчетливо виден на фоне холма. Но Колин открыл рот от того, что представилось его глазам. Может, это какой-то обман зрения из-за темноты? Дело в том, что дом вдруг изменил свой вид, начал расползаться и разваливаться!

А сквозь одно из окон было отчетливо видно небо. Колин даже приметил звездочку. Но тут облачко проплыло, луна опять осветила дом, а свет из окон снова упал на траву.

Гном выхватил меч.

– Теперь беги, – сказал он, подтолкнув Колина в сторону дома. Кошачья волна двинулась в том же направлении и препроводила Колина через парадную дверь.

Колин оказался в огромном холле, наполненном холодным, не отбрасывающим тени светом. Перед ним шла вверх широкая каменная лестница. С верхней площадки раздался противный голос:

– Добро пожаловать. Наши зубы давно жаждали впиться в твою плоть!

Колин узнал этот голос. Ему даже не надо было смотреть на женщину, которая спускалась по лестнице. И так было ясно: это – Морриган.

На ее тяжелом туловище сидела широкая голова с огромным омерзительным ртом. Маленькие глазки также выражали злобу и жестокость. На ней было платье такого глубокого синего цвета, что казалось почти что черным, а на нем ярко выделялась красная тесьма, служившая поясом. Кошки расступились перед главной ведьмой, а затем, когда она направилась к Колину, раболепно за ней последовали.

– Не беспокойся. Мы заплатим тебе долг. Ты отсюда ни одной своей частичкой не вырвешься. Разве что только то, что птицы сумеют унести в клювах.

Она протянула руку, чтобы погладить одну из кошек, и Колин увидел у нее на руке браслет. По виду он выглядел в точности таким, как у Сьюзен, но краски все были наоборот: письмена серебряные, а весь браслет черный.