На следующий день моя палата начала походить на оранжерею. Всюду цветы, букеты и какой-то странный венок от Кейна.

– Брюс, я очень признателен тебе за внимание, – говорю я в трубку, – но почему венок? Тебя разве не предупредили, что я жив?

– Это не венок, – раздраженно, словно объясняя ребенку, бурчит он, – а креативная композиция!

– Серьезно? – я опять смотрю на венок. – Тогда почему твоя композиция круглая и на ней какая-то ленточка?

– Это послание! Пожелание скорейшего выздоровления! Ты что, читать разучился?

Я хмыкаю.

– Ладно, не будем спорить, – небрежно отвечаю я, на всякий случай отодвинув его «композицию» подальше. – Насчет Майка. Проследи, чтобы этот кретин соблюдал дисциплину и не нарушал субординацию с сотрудниками, – я взволнованно вылезаю из постели и подхожу к окну. – Все важное высылай на мою личную почт у, я приеду как только смогу.

– Хорошо, дружище, выздоравливай! И ни о чем не беспокойся. Твое детище в надежных руках.

– Ага, в руках человека, выдающего венок за креативную композицию, – подкалываю его я.

Чертыхнувшись, Брюс посылает меня к дьяволу и дает отбой.

Я хмурюсь. Вот она – истинная любовь подчиненных…

– Опять встал? – укоряет меня вошедшая в палату Кэтрин. – Господи, какой же ты несносный! – ворчливо добавляет она, на ходу сбрасывая с себя пальто.

– А ты, я гляжу, вжилась в роль назойливой наседки?

– Не паясничай, – она бросает короткий взгляд на тумбочку и разочарованно дуется. – Ты не выпил лекарства?

Дерьмо.

– Нет. А надо было?

– Роберт, – она делает глубокий вдох, по-видимому намереваясь разразиться грозной тирадой, но я вовремя привлекаю ее к себе и нетерпеливо впиваюсь в ее изогнутые от недовольства губы.

Черт, как же я соскучился по ней! По ее обнаженным изгибам, хриплым стонам, предвещающим ее скорый оргазм, разметавшимся по подушке каштановым локонам, по ее влаге, запаху…

Проклятие, я хочу ее! Хочу сейчас…

Обвившись вокруг ее классной, упругой задницы, я соединяю наши бедра так, чтобы она наконец оценила всю степень моего желания и подыграла мне. Но внезапно Кэтрин неуклюже задевает локтем мое обмотанное бинтом плечо, и я вздрагиваю.

– С-с-с!!!

– Ой, прости! Больно?

– Нет, ерунда, – лгу я, порываясь продолжить начатое, но она непоколебимо ставит перед собой блок и отстраняется.

– Вот видишь? А все потому, что ты упрямишься принимать обезболивающие!

Я закатываю глаза. Ну начинается! Строгий учительский тон, материнские наставления, сварливые замечания! Она что, усыновила меня вчера?

– На, пей, – она сердито вручает мне два пластиковых стаканчика с таблетками и водой. – Иначе я позову доктора Мэддена и наябедничаю на тебя, понял? Тогда тебя точно не выпишут.

Какого…

– Ты угрожаешь мне? – оскорбленно тяну я, сунув в рот сразу три здоровенные пилюли.

– Да, пей, – нагло заявляет мне эта малявка. Я послушно запиваю лекарства водой и отдаю ей пустые стаканчики.

– Все? Довольна?

– Почти. Теперь ложись в постель, тебе нельзя напрягаться.

Неожиданно ей самой становится смешно от нелепости данной ситуации, и мы оба начинаем хохотать.

– Знаешь, если доктор меня сегодня не выпишет, я в любом случае трахну тебя прямо здесь, на этой инвалидной койке, – с угрозой произношу я, укладываясь поперек кровати. – Ну или в туалете. Как тебе?

Кэтрин подбирает с дивана пакет с эмблемой «Старбакса» и ехидно усмехается.

– Не надейся. У тебя рука болит.

– А при чем тут рука? Для того, чем я предлагаю заняться, достаточно моего члена. Мне даже необязательно шевелиться. Просто сядешь на меня верхом, и все.

– Ах так, да? Всю тяжелую работу мне?

Я невинно хлопаю ресницами.

– Сама же сказала, мне нельзя напрягаться.

– Хитрец, – юркнув мимо меня к столику, Кэтрин методично выкладывает из пакета маленькие квадратные коробочки, а я молча наблюдаю за ней, удрученный чередой своих мыслей.

Дома нам многое предстоит обсудить. Ее безрассудную встречу с Гарсиа, наши странные, порой невыносимые отношения, наше будущее…

Сможем ли мы и дальше быть вместе? Получится ли у нас наладить взаимопонимание, создать семью? И, пожалуй, самый главный и животрепещущий вопрос – захочет ли она выйти за меня замуж? Кэтрин еще слишком молода для принятия каких-то глобальных решений, и ей наверняка понадобится совет. К кому она обратится в первую очередь? Правильно, к своим родителям. А они вряд ли одобрят наш поспешный брак. В частности Шэрил. Чертова женщина явно не горит желанием породниться со мной, что в принципе вполне предсказуемо.

Пока я копаюсь в своей почте, параллельно размышляя о проблемах насущных, Кэтрин подает мне чай, круассаны и нарезает ненавистные мне киви в тарелку.

– Дженни Брук полетит в Мексику. Рейнольдс выбрал ее из всех наших претенденток, съемки намечены на следующий понедельник.

– Ты расстроилась? – я отрываюсь от телефона и смотрю ей в спину.

– Не-а, – она оборачивается. – Нет. Роберт, я многое переосмыслила за последние сутки и в общем-то я не против находиться в твоей тени. Отдать тебе руль и стать твоим пассажиром. Тем более что главенствовать у тебя получается гораздо лучше.

– Я рад, что ты к этому пришла.

– Не сомневаюсь, – с упреком произносит она, намекая на мой скверный характер.

Нет, так не пойдет.

– Кэтрин, – я жестом прошу ее подойти ближе. – Послушай, возможно, это прозвучит эгоистично и в некотором роде так оно и есть, но я абсолютно убежден, что закулисные дрязги, сплетни и прочая подковерная грязь не для тебя. – Она согласно кивает, затем ложится рядом и осторожно обнимает меня за шею. – Я не позволю тебе скучать, слышишь? Мы будем путешествовать. Я куплю тебе все, что ты пожелаешь. Если захочешь, новую квартиру или дом. Ты хочешь дом?

– Не хочу, – отказывается она, свернувшись у меня под боком. – Мне вообще безразличны все эти блага. А ты то и дело обещаешь мне золотые горы, задабриваешь меня… – она гладит меня по груди и вздыхает. – Пойми, единственное, что мне действительно нужно, – это ты сам. Ну и немного мороженого.

Рассмеявшись, я целую ее в макушку и бережно стискиваю ее хрупкое, горячо любимое мной тело в своих руках.

– Я знаю, дорогая. И я очень ценю твою бескорыстность, правда, но раз уж тебе довелось связать свою судьбу с моей, существуют определенные правила, с которыми тебе придется смириться. Заботиться, обеспечивать и баловать тебя – входит в мои обязанности, и поверь, это нисколько не обременяет меня, а даже наоборот. Кстати, я поговорю с твоим отцом, чтобы он прекратил оплачивать твое обучение. Это сводит меня с ума.

– Нет, не смей! – звонко выпаливает Кэтрин, судорожно отпрянув от меня.

– Почему? Эй, что плохого в моих деньгах? Ты что, брезгуешь ими?

– Разумеется, нет! Но между нами и так большая разница, и я не хочу… черт, мне не нравится быть содержанкой.

Содержанкой?

– Почему ты так говоришь?

– Потому, – ее щеки вспыхивают румянцем, а застенчивый взгляд устремляется куда-то вниз. – Сам посуди, мы всего-навсего сожители… ты не должен… вернее, это неправильно.

– Кэтрин, – я хмурюсь.

Вот оно! Вот для чего необходим пресловутый штамп в паспорте. Как только она станет моей женой, эти границы сотрутся.

– Пожалуйста, давай обсудим это потом? Ты и так делаешь меня безумно счастливой. Разве этого мало? – она наклоняется и нежно присасывается к моему рту, тем самым вынуждая меня заткнуться.

* * *

Несмотря на строгие врачебные предписания и нотации моей чрезвычайно мнительной девушки, спустя шесть гребаных дней я все-таки возвращаюсь в ED Group.

– Мистер Эддингтон?! – подпрыгивает секретарша, встрепенувшись от моего внезапного появления. – Доброе утро, сэр! Вы вернулись?

– А не видно? – иронизирую я, притормозив у ее стола. – Где почта?

– Э-э, вот. Вчерашнюю я отдала Май… ой, – она краснеет, – мистеру Эддингтону… вашему брату то есть, а эту…

– Я понял, спасибо, – обрываю ее я, сунув конверты под мышку. – Позвони Броуди, пусть зайдет ко мне. Для всех остальных я на совещании.

– Да, сэр.

– Для всех, кроме Кэтрин Бэйли, – добавляю я, следуя в свой кабинет.

* * *

В ту ночь я опять разозлился на Мануэлу.

Она исчезла на целый день, ни разу не соизволив взять трубку, что, безусловно, положило конец нашему временному перемирию.

На протяжении нескольких последних месяцев мы лаялись словно кошка с собакой, бросая друг друга систематически раз в неделю, и клялись, что никогда больше не воссоединимся. Но по какой-то неизведанной причине никто из нас так и не решился положить конец этому долгоиграющему фарсу.

Зачем мы находились вместе? Чего ради? Я никак не мог разобраться.

Надиктовав на ее автоответчик кучу всевозможных сообщений, я весь вечер проболтался из угла в угол, не зная, куда себя деть, пока во втором часу ночи она не соизволила наконец явиться домой.

– Ты в курсе, сколько сейчас времени?! – зарычал я, встав в боевую стойку.

– В курсе, в курсе. Только не ори, – безразлично процедила она, промелькнув мимо меня в своем крохотном красном платье. Эту дрянь она обычно надевала исключительно с моего позволения, поэтому я окончательно слетел с катушек, увидев ее в нем.

Мануэла лениво поплелась на кухню, достала из холодильника бутылку «Эвиан» и, быстро отвинтив крышку, жадно припала ртом к стеклянному горлышку.

– Где ты была?

– Вышла посидеть с Ким. Прости, мы заболтались.

– Заболтались?

– Угу. Прошу тебя, Роберт, не устраивай кипиш! У меня жуткая мигрень, – простонала она, очевидно, не воспринимая меня всерьез.

– Меньше пить надо, – съязвил я, смерив ее презрительным взглядом.

– Я не пила.

– Да, конечно.

– Это правда! – ощетинилась она, будто я обвинил ее в убийстве Кеннеди. – И знаешь почему?

– Почему? – бездумно спросил я, всматриваясь в ее странноватую мимику.

– Потому что я беременна.

Меня будто ударили под дых.

– Беременна?

Она кивнула.

Это что, шутка такая? Как? Она ведь пьет противозачаточные. Или не пьет?

– Ты уверена? – уточнил я, мысленно высчитывая сроки.

Когда это произошло? Какого числа? Где?

– Уверена, – произнесла она тусклым, надломленным голосом. – Четыре недели.

О нет. Моя душа опустилась в пятки.

– Четыре недели назад я был в Бостоне, – напомнил ей я, на что она растерянно развела руками.

– Три-четыре… гинеколог сказал, что это приблизительно, – расплывчато пояснила она, и в моих венах забурлила кровь.

Приблизительно? Да за кого эта шлюха меня принимала?! За полного идиота?!

– Ты врешь.

Ее черные глаза широко распахнулись, а некогда беспристрастное лицо раскраснелось и покрылось испариной.

– Да, врешь, – подтвердил я, медленно надвигаясь на нее. – Он не от меня, верно? Ты трахалась с кем-то еще. Трахалась так, что залетела в мое отсутствие.

Мануэла тяжело дышала, крепко вцепившись в края подоконника, и даже не пыталась ничего возразить. Потому что я был прав. Я всегда был прав, хотя она упорно доказывала мне обратное.

– Ответь, ну же! – взорвался я, молниеносно подлетев к этой лживой предательнице. Я грубо схватил ее за плечи и встряхнул.

– С ума сошел?! Мне больно!

– Больно? А как же я?! – взревел я, сжав ее кожу добела. – Что ты вытворяешь, а? С кем ты спала, сука?!

– Отпусти, иначе я закричу!

– Кричи сколько влезет! – моя хватка усилилась. – Отвечай, кто он?! Кто этот мудак, с которым ты изменяешь мне? Я убью его на хрен! Прибью вас обоих, поняла?!

– Отстань! – Мануэла толкнула меня в грудь, я пошатнулся, и тогда она бросилась наутек.

– Куда ты пошла?! Иди сюда, живо! – нагнав ее возле двери, я снова набросился на нее, и между нами завязалась привычная потасовка.

– Ты, мать твою, шизофреник! Ненормальный, мечтающий подловить меня на чьем-то члене! Тебя это заводит, да? Заводит, ты – извращенный ублюдок! – выплюнула она, получив от меня звонкую оплеуху. В квартире воцарилось гробовое молчание. Кажется, я переборщил…

– Ману… – я начал было сожалеть о содеянном и попробовал пойти на попятную, но она никогда не умела сглаживать углы.

В запале схватив свою сумочку, она вылетела из дома, и мне ничего не оставалось, кроме как ринуться вслед за ней.

Я запрыгнул в свою машину, завел мотор и пулей помчался вдоль Бродвея, свернув на Чеймберс-стрит, но к тому моменту ее «Мерседес» уже успел набрать приличную скорость и ситуация приняла нешуточный оборот.

Я посигналил, моргнул фарами, но она не остановилась, продолжая нестись наперегонки с ветром по Сентр-стрит.

Неожиданно меня охватило дурное предчувствие, что добром эта сумасбродная гонка не кончится, но я и представить себе не мог насколько. В воздухе раздался отчаянный визг тормозов, скрежет покореженного металла, и ее автомобиль смачно врезался в столб, так и не доехав до Бруклинского моста.

Земля ушла у меня из-под ног и ледяной страх пронесся по жилам, остужая мой пыл.

Нет, боже, нет. Этого не должно было случиться… у меня зазвенело в ушах.

На ватных ногах я нетвердо шагнул вперед и замер. От груды изувеченного металлолома шел пар, колеса еще вращались, капот раздробило надвое… я понятия не имел, что нужно делать, куда звонить. Вытащить ее оттуда, или сперва вызвать «Скорую», пожарных, копов? Я огляделся по сторонам в поисках ответа и случайно заметил выброшенное на дорогу тело. Мануэла не шевелилась, ее крохотное красное платье было разорвано, а на загорелой коже проступали страшные глубокие раны. Я оцепенел.

– Сэр, вам нужна помощь?

– Я вызову 911!

– Звоните в полицию!

– Она не дышит! Пульса нет!

– Не трогайте девушку! Только не трогайте девушку!

Отовсюду доносились голоса, крики, но мне было наплевать. Я больше ничего не слышал, кроме биения собственного сердца и вереницы фраз, прокручивающихся у меня в голове.

«Пульса нет», «не дышит», «она мертва»…

Потеряв равновесие, я рухнул перед ней на колени и закрыл глаза.

«Ну вот и все, – подумал я, обращаясь к своему демону. – Теперь все закончилось. Теперь тебе нечего бояться…»

* * *

Родительский дом, пусть даже это фешенебельные апартаменты в Верхнем Ист-Сайде, – особенное место, где тебя всегда рады видеть независимо от того, беден ты или богат и здоровая ли у тебя психика. К своему стыду, приезжаю я сюда крайне редко, и то по острой необходимости.

– Добрый вечер, мистер Эддингтон! – приветствует меня толстушка Анетт, озарившись широкой добродушной улыбкой. – Вы уже выздоровели? Приготовить для вас что-нибудь особенное? Мраморную говядину или, может быть, рыбу в соусе бешамель? – тараторит она, вызывая во мне естественную реакцию на подобную навязчивость.

Я мотаю головой.

– Нет, спасибо, я не голоден. Отец дома?

– Да, сэр.

Служанка забирает у меня пальто, и я вижу сбегающего со второго этажа отца.

– Привет, сынок! – мы по-медвежьи обнимаемся. Черт, гребаное плечо…

Я корчу страдальческую мину.

– Дай угадаю, ты не принимаешь болеутоляющее? – догадывается он.

– Я дурею от них, пап.

– И что? Это ведь временно.

– Да, но у меня две очень важные сделки на этой неделе. Я не имею права тупеть.

– Трудоголик! – с гордостью восклицает он, потрепав меня по затылку, – весь в меня.

– Это комплимент?

Он смеется.

– Скорее, неоспоримый факт. Какими судьбами в нашем скромном жилище? Заехал проведать своего старика или по делу?

– И то и другое, вообще-то.

– Так я и думал. Пойдем в кабинет?

– Было бы неплохо, – отвечаю я, последовав за ним через холл.

– Присаживайся, – он указывает в кресло. – Выпьешь чего-нибудь?

– Нет, у меня и без алкоголя крыша едет.

Улыбнувшись, он наливает себе немного бренди и устраивается напротив меня.

– Итак, я весь внимание, – говорит он, посерьезнев.

Я прыскаю. Иногда отец напрочь забывает, что мы родственники, и обращается со мной как со своим партнером. Наверное, это у него профессиональное.

– Это насчет Кэтрин.

Его брови изумленно ползут вверх.

– Хочешь поговорить со мной о своей девушке?

Я киваю.

– С чего вдруг? Мама вроде бы лучше в этом разбирается.

– Верно, но полагаю, я уже созрел для настоящей мужской беседы.

Отец весело усмехается, впечатленный моим аргументом.

– Ладно, рассказывай. Что у вас стряслось?

– Хм, с чего бы начать… – я колеблюсь.

– Начни с главного.

С главного? Дерьмо, это не так просто.

– Я хочу на ней жениться, – с дрожью в голосе сообщаю я, однако отец не выглядит удивленным.

– И в чем проблема?

– В моем дерьмовом характере. Импульсивность, паранойя, вспыльчивость… – перечисляю я, – ну, ты и сам знаешь.

– Боишься, что она увидит тебя таким?

Я закатываю глаза.

– Она уже и так достаточно видела, я не об этом.

– А о чем?

Я шумно втягиваю воздух, стараясь сформулировать свои беспорядочные мысли, но отчего-то это дается мне с трудом. Я привык, что все наши темы обычно сводятся к бизнесу, или же к идиотским провинностям Майка, а тут…

– Ей всего девятнадцать, – объясняю я, смущенно потупив взгляд. – Сейчас ее вполне все устраивает, но рано или поздно ей осточертеет такая жизнь, она наберется смелости и уйдет от меня. Возможно, у нас родится ребенок, и не один, и что тогда? Я останусь ни с чем?

– Мне кажется, ты преувеличиваешь и чересчур заморачиваешься на мелочах.

– А как иначе? Я уже проходил через это. Больше я такого не допущу.

– Ну вот видишь? Ты сам ответил на свой вопрос – не допустишь.

– Мне тяжело, пап. Как мне измениться? Я имею в виду, полностью? Избавиться от своих недостатков навсегда?

Он удрученно потирает лоб и снисходительно улыбается.

– Так не бывает, Роберт. Если бы твоя проблема заключалась в алкоголизме или, скажем, наркомании, я бы предложил тебе пройти курс реабилитации в Ист-Хэмптоне, а здесь… – он разводит руками. – Такова твоя натура, сынок. Это не заболевание, не вирусная инфекция или аппендицит, который можно вырезать. Это твой темперамент. И лекарства от этого, увы, нет. Ты должен научиться управлять своими эмоциями, и я уверен, что в конечном итоге у тебя получится. Время меняет людей. С детьми появляется стабильность, а стабильность приводит к успокоению. Все наладится, поверь мне. Ты просто еще не повзрослел.

Не повзрослел?

– Господи, мне тридцать лет…

– Это не имеет значения. Не цифры делают из мальчика мужчину.

– А что?

– Ошибки.

Я задумываюсь. Ошибки? Неужели я мало наворотил? По мне так порядочно, чтобы отправиться прямиком в ад.

– Кэтрин не заслуживает страданий. Я обязан сделать ее счастливой, пойми.

– Я знаю. И не сомневаюсь, что ты справишься с поставленной задачей, это у тебя в крови.

– Твоими бы устами да мед пить, – буркаю я, отворачивая от него пылающее стыдом лицо.

– Все образумится, не переживай, – оптимистично заключает отец, поднявшись из-за стола. – Пойдем поужинаем. Мама обрадуется твоему визиту.

– Извини, но я не могу. Я обещал Кэтрин, что проведу вечер с ней.

– Какие проблемы? Пригласи ее сюда.

– Сюда? – я быстро сопоставляю все «за» и «против» и прихожу к выводу, что Кэтрин понравится для разнообразия полакомиться стряпней Анетт.

– Ладно, отправлю за ней Пита. И пап?

– М-м?

– Спасибо за разговор. Не то чтобы мне полегчало, ведь я закоренелый реалист, но все-таки…

Отец осуждающе качает головой и смеется.

– Ты неисправим.

* * *

– Ты заметил? Тетя сегодня была необычайно добра ко мне, – заговорщически произносит Кэтрин, когда мы поднимаемся в мою бывшую комнату и я закрываю дверь.

– По-моему, она всегда добра к тебе, Кэт, – я устало плюхаюсь на кровать.

– Нет, ты ошибаешься.

– Разве? – бездумно бросаю я, скользнув похотливым взглядом по ее стройным, изящным ножкам. В этом сочном лиловом платье она похожа на маленькую фею, и мне уже не терпится потискать ее. – Ты прекрасно выглядишь, детка. Иди ко мне.

В ее изумрудно-зеленых глазах пляшут смешинки. Она быстро подходит к кровати и накрывает ладонями мои плечи.

– Я хотел было пощупать тебя за ужином, но ты бы наверняка взбрыкнула, – укорительно шепчу я, зажав ее бедра в тиски.

– Хм, кто знает, кто знает, – она соблазнительно улыбается, поддразнивая меня, а я прислоняюсь щекой к ее плоскому животу и ненадолго выбываю из реальности. Порой она пробуждает во мне столько нежности, что я превращаюсь в слабохарактерного мягкотелого пацана, каким мне не приходилось быть даже в свои восемнадцать.

– Прости, что напоминаю тебе об этом, – вкрадчиво говорит Кэтрин, ласково перебирая мои волосы, – но мы так и не обсудили ситуацию с Мартой.

Я фыркаю.

– Знаю, что эта тема для тебя табу, но…

Табу? Если она выйдет за меня замуж, для нас больше не будет существовать никаких табу. Наверное, сейчас самое время поговорить с ней об этом.

– Ну-ка, присядь, – велю я, убрав от нее свои руки. Кэтрин покорно забирается на кровать и поджимает под себя ноги.

– Спасибо, что узнала это для меня, – я приподнимаю пальцем ее подбородок. – Хоть это и не самая приятная новость, которую мне доводилось услышать, я рад, что все наконец выяснилось.

– Рад? – уточняет она, вытянув из меня короткий кивок. – Значит, тебе не больно?

– Нет. Уже нет.

– Честно?

Я непонимающе хмурюсь. Она что, не верит мне?

– Конечно. А что в этом такого странного?

– Ну, я просто подумала, что это из-за ребенка. Если бы Марта не сболтнула лишнего, ты бы до сих пор продолжал убиваться по ее дочери.

Господи Иисусе! Так вот где собака зарыта?

– Во-первых, я никогда не убивался по ее дочери, – угрюмо бормочу я, задетый ее замечанием. – Меня мучили угрызения совести, а это разные вещи. Во-вторых, – она смотрит на меня с такой тревогой и ожиданием, что я немного теряюсь. – Кэтрин, ты даже не представляешь себе, каково это просыпаться и засыпать с мыслью, что кто-то, неважно кто, твоя девушка, подруга или друг, гниет из-за тебя в могиле. Тем более что мы перед этим поссорились…

Она огорченно опускает голову и жует губу.

– Но прошло уже шесть лет, – продолжаю я. – Пора двигаться дальше. То, что она изменяла мне, вовсе не оправдывает моих злодеяний, но это лишний раз доказывает, какими уродливыми были наши отношения. И, отвечая на твой вопрос, – нет, дело не в ребенке.

– А в чем?

– В тебе. В нас. В перестрелке в Бронксе. Когда я увидел тебя выскочившей из такси, у меня чуть сердце не остановилось! Боже, да если бы в тебя попали… – я на мгновение возвращаюсь в то место, где меня самого едва не убили, и болезненно морщусь, – поверь мне, я бы точно не стал облачаться в траурный костюм и искать виноватых. Я бы попросту умер. Потому что без тебя моя жизнь не имеет смысла. Я очень люблю тебя, малышка. И это невозможно сравнить ни с тем, что было раньше, ни с тем, что могло бы быть, останься Мануэла жива. Это другое. Мои чувства к тебе настолько яркие и искренние, что порой меня это даже пугает.

Кэтрин обнимает меня за шею и тихонько всхлипывает.

– Со мной то же самое. И я тоже умру без тебя, – шепчет она сквозь горячий поток слез.

– Ну-ну, тише, – успокаиваю ее я, – куда ты собралась? Я старше тебя на целых одиннадцать лет и по природе своей должен загнуться первым. Кто, если не ты, позаботится о наших детях, внуках, моих гитарах и картинах Уорхола, м-м?

– Мне плевать, толкну их на аукционе. А насчет детей и внуков, – она сконфуженно отлепляется от меня и вытирает щеки ладонями, – ты серьезно считаешь, что девяностолетняя, потухшая в маразме бабуля будет кому-то нужна?

Я смеюсь.

– Бабуля, может, и нет, а вот ты – да. Потому что ты самая чудесная женщина на свете.

Она грустно улыбается.

– Это ты сделал меня чудесной. Ты заставил меня почувствовать себя красивой, всколыхнул во мне страсть, пробудил во мне жизнелюбие… ты подарил мне, пожалуй, самое ценное, что у тебя есть, – свою любовь. И я благодарна судьбе за мою депрессию, за предложение Риз отправить меня в Нью-Йорк, за каждую незначительную деталь, которая помогла нам найти друг друга. Теперь я понимаю, что все это было не случайно. Что все предопределено.

– Кэтрин…

Она забирается ко мне на колени, валит меня на спину, и мы начинаем целоваться.

Я тоже благодарен судьбе, что она привела ее к дверям моего офиса. Что невзирая на мои протесты, она не струсила и прошла со мной этот нелегкий путь. Что она спасла меня от самого себя и заставила взглянуть на мир иначе. Она – мое чудо. Мой щит и меч, моя опора…

– М-м-м, – ее сладкий стон возвращает меня в реальность. Я сжимаю ее ягодицы сильнее, а она окручивается вокруг меня как лоза и вытаскивает рубашку из моих брюк.

Я довольно мычу…

– Эй, хулиганье, – хихикает возникший из ниоткуда Майк. Вот черт! – Хватит лизаться! Предки зовут на десерт.

Я неохотно отрываюсь от Кэтрин и поправляю спереди штаны, что, разумеется, не ускользает от внимания этого болвана.

– Ого! – он присвистывает. – Хорошо, что я не появился минутой позже, а то наткнулся бы на сцену из «Девяти с половиной недель».

– Заткнись, бестолочь, – отвесив ему звонкий подзатыльник, я заправляю рубашку внутрь и застегиваю ремень. – И научись стучаться. Что у тебя за манеры?

– Манеры? – фыркает Майк, глядя на покрасневшую, но улыбающуюся от уха до уха Кэтрин. Она приглаживает пальцами волосы и встает. – Это не я решил потрахаться в родительском доме, чувак. Где твои манеры?

– Никто не собирался трахаться, ты, дубина. И вообще, следи лучше за собой. Что это за дерьмо такое? – я указываю на его рваные джинсы.

– «Diesel». Круто, да?

– Нет, Майк. В двадцать семь это уже не круто.

– Старпер.

– Клоун.

– Эй, вы двое, – заткнитесь! Сколько можно цапаться? – Кэтрин бесцеремонно выпихивает нас обоих из комнаты, и мы втроем спускаемся вниз.