Марк Пауэлл опустил несколько пятидесятипенсовых монет в телефон-автомат, висевший в баре "Хоквуд армс", и набрал номер.

– Мама?

– Сынок, как приятно слышать твой голос. Какая там у вас погода?

– Сносная. По крайней мере, для февраля. – Лицо его, обычно бесстрастное, потеплело.

– А у нас в Блэргури выпал снег. Лыжники вовсю катаются…

– Мама, я ненадолго заеду домой, если ты не возражаешь.

Женщина не могла скрыть своей радости.

– Это было бы отлично, сынок. Почему ты спрашиваешь? А с тобой ничего не случилось? Мне казалось, что ты планировал остаться в Йоркшире подольше?

Он вымученно рассмеялся. Впрочем, он знал, что она этого не заметила.

– Просто получил дозу английской инфлюэнцы и нуждаюсь в твоей ласке, – сказал он ей, намеренно избегая говорить о работе. Его мучила совесть, ведь он не сказал ей, что едет в Дербишир. Об этом вообще никто не знал. И он вдруг поймал себя на мысли, что вся эта шпионская деятельность не доставляет ему никакой радости.

– Я проветрю твою постель, – сказала она. – Когда тебя ждать, мальчик?

– Завтра. Пока подготовлю мотоцикл, путь неблизкий.

– Будь осторожен. Я беспокоюсь за тебя…

– Не переживай. Я уже большой мальчик.

Барбара Пауэлл положила телефонную трубку и тяжело оперлась на трость. У нее снова разыгрался артрит, из-за которого она состарилась раньше времени. Подойдя к окну, она заметила в нем свое отражение. На лице ее словно навсегда застыла страдальческая мина. Барбара остановилась и попыталась расправить плечи. Не годится, если он увидит ее в таком жалком состоянии. Будь жив ее отец, он сказал бы, что она похожа на доходягу, а ведь ей нет еще и пятидесяти. Надо бы принять таблетку, из тех, что накануне прописал ей врач. Да и немного косметики не повредит.

Она снова прошла в глубину комнаты, с удовольствием отметив царившие в ней уют и порядок. Она терпеть не могла хаоса, которого, видит бог, было довольно в ее жизни, пока не умер Дерек Пауэлл. Мужчины сеют только смятение и несчастье. Впрочем, не все. Марк совсем другое дело. Но Марк это частица ее самой, это ее сын, которым она вправе гордиться. Когда-то Дерек выгнал его из дому. Заставил покинуть Шотландию.

Но Дерек был не в состоянии изгнать из его сердца любовь к матери, и теперь, когда Дерека больше нет в живых, Марк вновь обрел дом. Ей хотелось плакать от счастья, когда она вспоминала, как он сказал ей по телефону: "Мама, я ненадолго заеду домой…"

Что бы она делала без Марка? Она подумала, что, по крайней мере, за это должна быть благодарна Джиффорду Уэлдону. Заваривая чай и подогревая в кастрюльке суп, она и не заметила, как мысли ее обратились к событиям почти четвертьвековой давности, и вся боль, которую она вынашивала в душе, прорвалась наружу. Тогда она открыла верхний ящик буфета и извлекла оттуда большой почтовый конверт.

Из конверта она достала старую, наклеенную на картон фотографию. Губы ее скривились в некоем подобии улыбки. Что ни говори, а невеста она была хоть куда, когда стояла в маленькой церкви в Уайдейл-холле. Свадьба была скромная, гостей немного, все сплошь знакомые Джифа, поскольку у нее семьи не было. О свадьбе у нее остались самые радужные воспоминания. Лишь после того как гости разъехались, ее мечта о счастливой семейной жизни начала меркнуть.

Шафером был рыжий фигляр по имени Дункан Уорд, юрист, презиравший женщин и даже не дававший себе труда это скрывать. Барбара его ненавидела, и даже не за его взгляды, а просто за то, что он был лучшим другом Джиффорда, и все три недели до свадьбы они были неразлучны, проводя в обществе друг друга длинные осенние вечера либо за шахматной доской, либо за бутылкой виски.

Барбаре приходилось довольствоваться компанией похожей на серую мышь экономки, миссис Тилли. Кроме того, в доме жили две девушки, но они были еще подростки, и миссис Тилли лишь с большим трудом удавалось заставлять их делать хоть что-то по дому.

Миссис Тилли работала последний год, и Джиффорд дал ясно понять Барбаре, что той предстоит научиться самой вести хозяйство.

Теперь, по прошествии многих лет, Барбара понимала, что их семейная жизнь была обречена, еще не начавшись. Дункан Уорд позаботился об этом. Однако давно миновало то время, когда она с горечью оглядывалась на свое прошлое. Ее краткая интерлюдия в Уайдейл-холле открыла ей глаза на многое, о чем в свои двадцать три года она даже не подозревала. Барбара больше ни в чем не упрекала себя. Она понимала, что, даже если бы она делала все возможное и невозможное или, напротив, не делала ничего, все равно у их семьи не было будущего. По крайней мере, у нее остался сын. Но какую цену пришлось ей заплатить?

Вторая годовщина свадьбы. Барбара пристально вглядывается в портрет, висящий над камином в зале Уайдейла. Ее брак это сплошной обман. Теперь-то она понимает это. А самый большой обман – этот портрет, глядя на который можно подумать, что Джиффорд Уэлдон почтенный семьянин, что он принадлежит к столпам общества и заслуживает всяческого уважения. Да и какие другие чувства, кроме уважения, может вызывать мужчина, который помещает на самом видном месте портрет хозяйки дома? Во всех лучших домах графства висят такие портреты!

Скоро он придет. Барбара слышит, как он властным тоном отдает распоряжения конюху во дворе. Вот глухо цокают копыта по каменным плитам. И за спиной у нее бесшумно, словно тень, возникает его фигура. Барбара безошибочно угадывает, когда он появляется в дверях: она затылком чувствует его взгляд.

– Удивительное сходство, дорогая. Тебе нравится мой подарок на годовщину нашей свадьбы?

– Да. Тетеревиная пустошь на заднем плане напоминает мне о доме, – не шелохнувшись, отвечает Барбара.

– Но твой дом здесь.

В его голосе явственно звучат осуждающие нотки. Последнее время он усвоил манеру говорить с ней свысока, почти как с прислугой. По-правде говоря, она уже догадалась, что является скорее прислугой, нежели женой. Краска стыда заливает ее лицо, когда она вспоминает ту ночь, две недели назад, когда окончательно поняла, что больше не в силах сносить это постоянное унижение.

Они были приглашены крестными на крестины младенца, появившегося в семье коллеги Джиффорда. Глядя, как малютка Эми Роули удобно устроилась у нее на руках, Барбара почувствовала, как потеплело у нее в груди. С нежностью смотрела она на кроху, на сморщенное личико с огромными серьезными глазами. Она страстно мечтала иметь собственного ребенка, но как это возможно, если они с мужем спят в разных половинах дома?

Мысль о том, что брак ее не такой, как у людей, не давала ей покоя. После крестин Роули и его жена предложили им остаться у них на ночь. Джиффорд пытался отнекиваться, но Роули в конце концов настоял на своем. Джиффорд то и дело прикладывался к бутылке и в итоге напился допьяна.

Вечером, деля со своим мужем кровать в доме Роули, Барбара уютно прижалась к нему и прошептала:

– Джиффорд, я хочу быть тебе настоящей женой. Мы могли бы иметь собственного ребеночка.

– Нет! – Он словно ошпаренный отпрянул и повернулся к ней спиной.

Она ласково погладила его по плечу, но он притворился спящим.

– Джиффорд… – взмолилась она, – мы же муж и жена уже почти два года.

Он издал страдальческий стон и сказал, что пора спать. От него разило виски.

– Прошу тебя, Джиффорд… – Она провела ладонью по его спине. Впервые она касалась его так… интимно. Плоть ее изнемогала от мучительного томления. Она хотела быть любимой, хотела, чтобы он положил конец этой пытке, чтобы подарил ей ребенка. Она почувствовала, как напряглось его тело, затем он резко вскочил и, повернувшись к ней лицом, рявкнул:

– Оставь меня в покое! Я не хочу тебя. Неужели ты не понимаешь?

Она в ужасе отшатнулась от него. Лицо его казалось мертвенно-бледным в призрачном лунном свете, который проникал в комнату сквозь неплотно задернутые шторы.

– Джиффорд?..

– Неужели ты ни о чем не догадывалась, несчастная? Неужели ты не видишь, что происходит под самым твоим носом?

– Я… я не понимаю… – Она приподнялась и, подперев голову рукой, посмотрела на него. – Джиффорд, мы должны поговорить. Так больше не может продолжаться. – Внезапно ее осенило. – Скажи, у тебя… – Она мгновение колебалась, наконец решилась: – У тебя есть другая женщина? Ты это имеешь в виду?

Он разразился хохотом, и хохот его был страшен.

– Женщина? Зачем мне другая женщина? Что прикажешь с ней делать? Это Дункан, тупица. Дункан! Дункан! Он единственный, кого я хочу, единственный, кто мне нужен. Если ты не в силах примириться с этим, можешь убираться из моей жизни, катись в свою Шотландию. Возможно, так будет лучше.

К утру в голове у нее уже созрел план. И вот тем вечером она начала методично претворять его в жизнь.

Она приготовила праздничный ужин, чтобы отметить вторую годовщину их свадьбы, во время которого щедро подливала ему шампанское и виски, пока он не напился до бесчувствия. Когда пришло время ложиться, он был не в состоянии без посторонней помощи подняться по лестнице и не протестовал, когда она осталась с ним в спальне. Он грузно повалился на массивную, красного дерева, под бархатным балдахином кровать. На лакированном столике ярко горела масляная лампа. В Уайдейле не было электричества, но это обстоятельство ничуть не смущало Барбару. Гленокри, где она росла, цивилизация с ее удобствами обошла стороной.

– Чего не имеешь, о том не жалеешь, – повторяла ее мать.

Она ошибалась.

Барбара, после двух лет замужества, чувствовала себя обманутой. Ее одурачили. И теперь она мечтала иметь мужчину, на которого можно было бы положиться, который любил бы ее и который сделал бы ее настоящей женщиной. Все ее женское естество жаждало исполнить предназначение, уготованное ей природой. Ей не терпелось стать такой же, как все женщины. Освободиться от бремени девственности, на алтарь которой она принесла себя, выйдя замуж за Джиффорда Уэлдона.

Она с отвращением посмотрела на мужа. Глаза его были закрыты. Он мерно похрапывал. Тогда она принялась стаскивать с него одежду, бросая ее на пол. Покончив с этим и видя, что он не просыпается, она разделась сама и легла на красное шелковое покрывало рядом с ним.

У него было сильное, атлетически сложенное тело. Теплое тело. Она закрыла глаза и попробовала представить, что это не Джиффорд Уэлдон, а совсем другой мужчина. Прижавшись к нему, она начала руками ласкать, массировать его тело. Он тихо застонал, но глаза так и не открыл. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы вызвать у него эрекцию. Он выгнул спину и выдохнул:

– Дункан…

Ненавидя себя за то, что ей приходится делать, Барбара заняла позицию сверху и начала опускаться – медленно, чтобы быть в состоянии контролировать боль, которую, она знала это, ей непременно придется преодолевать. Он вдруг дернулся и стал ритмично двигать торсом, пока они незаметно не поменялись местами и он не оказался сверху. Отступать было поздно. Джиффорд страшно простонал, и все было кончено. В душе у Барбары все ликовало. Джиффорд пришел в себя и, тяжело дыша, дико вращал глазами. Заметив Барбару, он в недоумении открыл рот и ошалело уставился на нее.

Когда до него дошел весь чудовищный смысл произошедшего, он резко вскочил, освобождая свою заключенную в женское чрево плоть, и кубарем скатился с кровати. Раздался страшный грохот – это Джиффорд наткнулся на ночной столик и со злости пнул его ногой так, что он пролетел полкомнаты. Когда Джиффорд выпрямился, она увидела, что мышцы у него на животе неестественно вздулись, словно их свело судорогой. И тут его вырвало. По ввалившимся щекам катились слезы. Он бросил на нее исполненный отвращения взгляд, повалился на ковер, неловко скорчился и замер.

Некоторое время она лежала неподвижно, изредка бросая косые взгляды в его сторону, прислушиваясь к собственным ощущениям. Она торжествовала. У нее будет ребенок; интуитивно она была уверена в этом. Она прочитала об этом в одной книжке. Все, что от нее требовалось, это определить критический день месяца, а потом, когда все уже произойдет, полчаса полежать неподвижно…

Утром она вызвала такси, попросила шофера вынести ее вещи – она не могла рисковать будущим ребенком и таскать тяжести – и уехала. Мысли о ребенке занимали ее целиком. Ребенок был единственной ценностью в ее жизни; в тот момент больше ничто ее не интересовало.

Эми показала Ричарду разрушенную стену зимнего сада. Присев на корточки, он внимательно осмотрел повреждения. Когда он поднялся, вид у него был удрученный.

– Я хотела попросить Джона Грэма, – сказала Эми, – но дядя Джиф нагрузил его работой…

– Похоже на оползень. – Ричард, на ходу отряхивая ладони, вернулся на дорожку, затем оглянулся и добавил: – Думаю, надо пригласить специалиста, чтобы он провел обследование местности.

– Ричард, но ты же сам прекрасно разбираешься в этом.

Он улыбнулся.

– Разрабатывать карьеры – это совсем другое дело. Эми, возможно, здесь не о чем беспокоиться, однако, учитывая, как осела западная башня, я считаю, нужно провести геологическое обследование почвы, на которой стоит Уайдейл.

– Это будет дорого стоить, – напомнила ему Эми. – А у дяди Джифа нет денег.

– Ему заплатит редакция, – заметил он. Эми вздохнула.

– Ричард, я не могу настаивать. Черт побери, его невозможно заставить оплатить хотя бы текущие счета.

– Хочешь, я поговорю с ним?

Она с благодарностью посмотрела на него.

– В самом деле? Тебя он послушает. Женщина для него все равно что безмозглая курица.

Ричард протянул ей руку, и она, как само собой разумеющееся, положила свою ладонь в его. Последние два месяца она привыкла во всем полагаться на него. Дружба с ним казалась для нее чем-то вполне естественным. Он больше не предпринимал попыток поцеловать ее, как тогда, на Рождество. Ричард словно предоставил ей возможность самой задавать темп развития их отношений, и, если она ждала от него только дружбы, он был готов довольствоваться этим.

Эми было легко в его обществе. Она не переставала напоминать себе, что это совсем не любовь, однако ей было приятно проводить с ним время. Она часто бывала у него дома, они вместе обедали, ходили в местный театр, а однажды он возил ее в Дерби на скачки. Он по-прежнему много времени проводил в разрушенной церкви. Ему удалось если и не вернуть прежнее великолепие скульптуре архангела, то, по крайней мере, сделать ее более или менее точную копию.

Они направились обратно к дому.

– Я собираюсь на несколько дней уехать, – сказала Эми. – Помнишь, я говорила, что Кейт просила меня разыскать бывшую подружку Кипа?

– Да, – ответил он, по-прежнему держа ее за руку. – Так ты нашла ее?

Эми покачала головой.

– Никаких следов! Я поместила объявления в газетах, выходящих на восточном побережье, но из этого ничего не вышло, так что я решила смотаться туда сама.

– Может, что-то и получится. Если, конечно, она все еще живет там. Однако тебе придется нелегко. Слишком уж большая территория.

– Покопаюсь в библиотеках и архивах. У них должны быть микрофильмы старых газет, верно? О том несчастном случае наверняка писали. Может, мне повезет.

– Полагаешь, что в газетах могло быть упоминание и о его девушке? Китти, кажется?

– По правде говоря, надежда призрачная. – Они уже подходили к дому, когда Эми неожиданно потянула его за руку, заставив остановиться. – Послушай, я не хочу, чтобы дядя Джиф знал об этом. Ему все равно не понять. Но ты-то понимаешь меня…

– Я понимаю, что ты любила его… Кипа, – перебил ее Ричард и покачал головой. – И продолжаешь любить. Я прекрасно тебя понимаю, Эми. Просто тебе очень хочется разыскать этого ребенка. Поиски Китти всего лишь предлог.

– Я делаю это ради Кейт и Марти! – закричала Эми. – Неужели ты не понимаешь?

– Эми, "Отвергших себя сердец…" – вполголоса проронил он. – Неужели ты так быстро забыла эти слова?

– Мое сердце не камень. – Она высвободила руку. – Да, я забыла эти слова. И тебе советую забыть. Потому что обращать их ко мне несправедливо.

– Если ты не избавишься от своей привязанности к прошлому, у тебя не будет будущего ни с кем, – решительно заявил он.

– Все, о чем я тебя прошу, это не говорить дяде Джифу. Ричард, – она умоляюще заломила руки, – не надо ничего усложнять. Мне и так придется выдумывать какой-нибудь благовидный предлог, чтобы объяснить ему, зачем мне понадобилось тащиться на побережье в это время года.

По губам его скользнула улыбка.

– Да уж, начало марта никак не назовешь пиком туристического сезона. Но, может быть, вместо того чтобы откровенно лгать, просто сказать ему правду, но не всю?

– Не всю правду? – Эми склонила голову набок и недоверчиво посмотрела на него.

– Ты же обожаешь снимать на видео, так почему бы не сказать ему, что ты хочешь посетить места, где служил Кип, чтобы снять небольшой фильм и отправить его в Америку для Кейт и Марти?

Эми просияла.

– Ричард, ты прелесть.

– Рад стараться. – Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой. – Хотя мне это и нелегко дается.

Они миновали небольшой, расположенный со стороны кухни садик и вышли во двор.

– Наверное, от Хаттона мне придется ехать поездом, – сказала Эми.

– Поездом! – Ричард остановился как вкопанный. – Ну и ну! Скажи на милость, зачем тебе тащиться поездом?

– Затем, что у меня нет машины, – терпеливо пояснила она, – а пешком двести миль мне не преодолеть.

– У меня есть идея, – сказал он. Эми прыснула со смеху.

– Сегодня идеи прямо-таки фонтанируют из тебя.

– Я серьезно. Это лучшее, что пришло мне в голову на этой неделе.

– Так поделитесь, мистер Боден.

– Я отвезу тебя сам. У меня-то, слава богу, есть колеса.

– Но тебе же надо быть на карьере.

– У меня толковый управляющий. Ее глаза радостно загорелись.

– Так ты серьезно? В самом деле, Ричард? Ричард торжественно осенил себя крестом.

– Конечно, серьезно, моя маленькая американка. Эми уже занимала сугубо практическая сторона дела.

– А где мы остановимся?

– Снимем комнату в отеле. Она вскинула брови.

– Две комнаты.

– Хорошо, две комнаты.

– И на разных этажах.

– Черт побери, что за несносная женщина. Ты, должно быть, нарочно испытываешь мое терпение.

– Нет, я тебе доверяю, честное слово. – Эми повернулась и заглянула ему в глаза.

– Правда? – удивился он.

– Угу.

– Знаешь, Эми Уэлдон, твои слова ко многому меня обязывают. Теперь мне будет вдвойне сложнее проявить себя хамом.

– Хам – это старомодное слово. Скажи лучше, негодяем или мерзавцем. Словом, если мы договорились насчет двух комнат, считай, что твое предложение принято.

– Черт возьми, – пробормотал он, – как мне, однако, повезло!

– Черт возьми, – передразнила она его, – а мне-то как повезло: связалась с сумасшедшим.