Город Удж выплеснулся в море всеми своими мощеными камнем улицами, пристанями, обнесенными каменной оградой набережными. В тех улицах, что сбегали с высокого склона к морю, свободно носился соленый ветер, дразня обоняние и обдувая потное лицо. Эртхиа и забыл, когда в последний раз чувствовал, что рубашка на нем влажна: так сух был воздух пустыни, что всякую влагу истреблял мгновенно. Теперь же то и дело приходилось отирать пот с лица и шеи, а лучше — гулять вдоль каменной ограды и смотреть как недалеку внизу море бьется грудью о берег, разбивается в брызги, откатывается с непонятным гулом и кидается снова. И подставлять ветру лицо, и вдыхать этот ветер, старательно наполняя им грудь, пропускать через ноздри, приучая себя к новому, странному, будоражащему запаху. Он понимал удо, которые ни за что не могли променять на каменные норы и огороженные тесные сады свой простор, войлочный уют юрты и запах степной травы. Так же, наверно, морской народ никогда не отказался бы от вечно качающихся своих белокрылых узкотелых дау, от волнуемого ветром сизого простора вокруг и от ветра, наполнявшего паруса и мироздание одним дыханием.
А дау качались на волнах, напоминая чаек белоснежными остроугольными парусами, и Эртхиа переводил взгляд с одного легонького кораблика на другой, с возраставшим ужасом понимая, что первое и, как он уже надеялся, последнее морское путешествие в своей жизни ему предстоит совершить именно на такой вот посудинке, издали похожей на щепочку с лоскутком. А море перед его глазами лежало в огромности своей, исчерченное белыми полосками волн. Зная уже, как огромны расстояния в степи и пустыне, где такой же гладью до самого края небес лежит простор, Эртхиа боялся моря. Ему казалось страшнее кануть в эту глубину, которой он даже не мог себе представить, чем умереть от жажды на раскаленном песке. Там еще можно было ожидать милости от Судьбы — чудесного спасения, потому что даже грабители из племени зук, встретив одинокого путника, поделились бы с ним водой и проводили бы до ближайшего колодца, а то и к оазису, населенному более миролюбивым племенем. Гибель в морской пучине представлялась Эртхиа мгновенной и от этого неотвратимой.
Эртхиа далеко забрел, туда где прямо в серебристый песок обрывались плиты мостовой, а на песке в пальмовых плетенках и плоских как подносы корзинах билась рыба, только что из моря, и каждая сверкала диковинной денежкой, осколком переливчатой раковины. Здесь морской запах дразнил по-другому и был также резок и почти неприятен, как крики продавцов рыбы, нахваливавших свой товар, и все же дразнил, приманивал непонятностью, непривычностью. Дальше начинались красильни, оттуда во все края шел знаменитый уджский пурпур. Но запах там был таков, что, едва ветер донес его с красилен, Эртхиа повернул и заторопился в город. Недаром ведь носящие пурпур умащиваются благовониями сверх всякой меры.
— Айе, господин! — издалека позвал Дэнеш. Они с Тахином с утра отправились на пристань поискать подходящий корабль, и теперь разыскивали Эртхиа, чтобы вместе с ним пообедать в одной из харчевен на базаре.
Только этой шутки не хватало Эртхиа для того чтобы плохое его настроение и дурные предчувствия вырвались:
— Какой я тебе господин, сам ты господин. Или мы братья, или отправляйся обратно в Хайр, а я и без слуг управлюсь, не маленький.
— Не могу, — серьезно ответил Дэнеш. — Меня послал повелитель Хайра. Теперь я с тобой до самого конца, хочешь ты этого или не хочешь… — и, подумав, добавил с ласковой, но чуть все-таки лукавой улыбкой:
— Брат.
Тахин стоял чуть поодаль, молча переводя взгляд с одного на другого, что-то для себя уясняя.
— Вот, — сказал ему Эртхиа, щедрым взмахом очертив весь видимый отсюда простор. — Туда нам путь лежит. Как ты? — и чтобы не подумал Тахин, что Эртхиа хочет уличить его в недостатке отваги, сам признался: — Меня заранее мутит.
Тахин пожал плечами.
— Не знаю, зачем я живу эту жизнь. Нет ни цели, ни пути к ней. Ваш путь — мой путь.
И добавил, щуря на синий простор черные глаза в золотых ресницах:
— Чего мне бояться? Разве я живой?
Дэнеш потянул Эртхиа за рукав и они пошли вверх по улице, к базару. Тахин вскоре догнал их.