Выше колен проваливаясь в снег, впереди рывками пробирался У Тхэ, и Эртхиа, шедшему сразу за ним и левее, был виден тонкий пар, волнами плывший над его спиной — как от разгоряченной лошади. За Эртхиа, справа, трудился Дэнеш, вытаптывая тропу для Тахина.

Здесь снова была зима, из которой они уплыли на корабле Тарса Нурачи, и после жгучих ветров Авассы их лица снова обжигало дыхание близкого ледника. Лошадей они оставили ниже, в долине, где снег уже стаял, у пастухов. Там же оставили и мальчика, которого называли Дари, по месту, где его нашли, потому что он хоть и пришел в себя и даже окреп за дорогу, но так и не сказал ни слова. Сами же поднимались второй день, привычно греясь от Тахина и привычно же расчищая и утаптывая ему путь — не велика помощь Тахину, но иначе не могли.

Дэнеш спросил: ведь невозможно пройти зимой в Кав-Араван? Я покажу, ответил Тахин. И показал — груду скальных обломков, закрывшую полнеба, когда к ней подошли ближе. И повел в обход ее, сам вышел вперед и повел. Эртхиа показалось, что ан-Араван не замечает снега под ногами. И задумавшись об этом, он пропустил тот миг, когда от камней отделились двое и шагнули навстречу путникам. Он заметил их, только ткнувшись в спину У Тхэ.

Ашананшеди высвобождались из тяжелых меховых плащей — для долгой засады, ожидания ночь напролет, и быстрым движением руки приветствовали шагату, а после кланялись аттанскому царю — брату царя Хайра. Незнакомцам от них досталось лишь по короткому вскользь брошенному взгляду.

Дэнеш как и не уходил из Хайра.

Короткие вопросы — быстрые ответы — приказ. Ашананшеди, подхватив со снега брошенные плащи, заторопились вниз, по тропе, проложенной пришельцами.

— Они вернутся позже, — сказал Дэнеш. — Пройдут по нашим следам. По пути, который ты укажешь, ан-Араван.

И не стал говорить, что ашананшеди спешат принести еды и топлива — хоть по вязанке на спину — для заточенных снегами в замке, если живы еще они. Потому что три последних дня не видели дыма над высокой башней Кав-Аравана.

В хитром нагромождении камней скрывался небольшой грот. Они нашли приготовленные факела, пропитанные горным маслом. Тахин коснулся одного рукой. Вспыхнувшее пламя осветило низкий свод в белесых потеках и небольшую, едва в рост человека, дверь в дальней стене. Тахин посмотрел на нее с горьким упреком, — так показалось Эртхиа, — и быстро подошел. Посередине позеленевшей двери, вделанное так, что, опущенное, полностью уходило в углубление, висело кольцо. Тахин поддел его, повернул хитрым образом в одну сторону и в другую, считая обороты. Но на середине движения почувствовал его бесполезность.

— Она не открывается, — нахмурился Тахин, пошевелил кольцо еще раз. — Она открыта… Посмотри-ка, Дэнеш. Не видишь ли ты каких-нибудь следов. По-моему, дверь открывали, а этого не должно быть, ведь я был последним в моем роду, и никого давно не осталось в живых, и никто не может знать об этой двери.

Дэнеш сделал знак Эртхиа и У Тхэ посветить, тщательно осмотрел место.

— Если и был здесь кто, мой Тахин, то не позже, чем годы и годы назад. Все здесь остается непотревоженным уже долгое время, мне кажется. Но сейчас все смерзлось, и трудно быть уверенным. Дверь, и правда, прикрыта неплотно. Войдем?

— Это неизбежно, — сказал Тахин.

— Постой, — попросил Эртхиа. — объясни мне, иначе я дня перед собой не вижу, почему же ты не ушел из замка, почему остался и смотрел, как складывают для тебя костер, и снимал струны с дарны, и писал свои записки, и прятал их, и — остался, почему? Если вот — был выход, и спасение, и жизнь?

Тахин провел рукой по двери.

— Этого не было у меня.

И открыл дверь, и вошел.

Эртхиа стоял в замешательстве, и тогда У Тхэ шагнул в дверь следом за Тахином, и Дэнеш, потянув за руку, ввел Эртхиа в подземный ход.

Тебя я ждал, Аренджа.

Помнишь, меня вывели на площадь перед дворцом, и возвели на помост, и поставили на колени, и я не противился, потому что это было не важно — важно было, что имени твоего я не назвал. И мне отрезали косу, и ветер подхватил ставшие такими легкими волосы и бросил мне на лицо, и стало легко не видеть смотревших на меня. А потом везли через всю Аз-Захру, и на улицах было столько людей, и ты был среди них, и смотрел на меня как все, и отвернулся, и что-то сказал стоявшим рядом с тобой, и они засмеялись.

Но я оправдал тебя, Аренджа. И я тебя ждал. Ты знал — один, кроме меня, знал об этой двери, о тайне ее расположения и способе открытия. И я ждал, и смотрел в окно, как складывают для меня костер, и снимал струны с дарны, и писал свои записки; даже уверившись, что ты не придешь, даже когда мой калам чертил: «Но в огонь пойду я один», — даже тогда я ждал тебя, Аренджа.

Если бы ты пришел — я натянул бы новые струны, я пошел бы с тобой далеко от этого места, и взял бы с собой мои записки, и показал бы тебе, и каялся бы перед тобой, и вместе с тобой смеялся бы над глупым Тахином, помыслившим в глупости своей, что Аренджа может его предать…

А раз ты не пришел — зачем мне было уходить отсюда? Зачем мне было уходить?

Они шли друг за другом, и факелы уже были не нужны им, так ярко светились волосы Тахина, и от рук его, бессильно опущенных, шел красноватый свет. Эртхиа, одержимый любопытством, обогнал уже и Дэнеша, и У Тхэ.

Не думал я, что придется мне идти этим путем, и что так больно делать каждый шаг там, где ты этого шага не сделал, и так больно от огня мне было только однажды, тогда, когда ты не пришел, и что же это сейчас со мною, ведь это мой огонь, но как дышать этим жаром, и от него не укрыться, как долго, долго, огонь настоящий, и я — настоящий, и мне не выжить, Аренджа, ты снова меня обрекаешь.

Огонь.

— Стой! — крикнул Эртхиа, и Тахин остановился. Пламя его вспыхнуло ярко, облепило его, как ткань на ветру облепляет тело. А глаза его были закрыты, и губы сжаты, и кулаки стиснуты. Он так и шел, так и привалился спиной к стене.

Но Эртхиа указывал рукой на что-то, лежавшее впереди, на что Тахин едва не наступил: ком тряпья, из-под которого виднелась рукоять меча и край ножен, и осыпавшиеся золотые бляшки, поблескивавшие вокруг.

— Смотрите! — воскликнул Эртхиа. — Что это?

— Кто, — поправил Дэнеш и вышел вперед, наклонился над останками неизвестного. Тахин тоже наклонился к ним, и огонь его потемнел и притаился. У Тхэ подошел и повыше поднял свой факел.

Это были только кости, прикрытые истлевшей одеждой. Дэнеш пошарил по рукой по камню и поднял наконечник стрелы.

— Стрела ашананшеди, — сказал Эртхиа.

— Прошла насквозь. Он пришел сюда раненый и умер здесь.

Тахин опустился на колени, провел руками по тряпкам. Они занимались искрами и обугливались под его ладонями. Он посмотрел на Дэнеша, посмотрел на Эртхиа со странной беспомощностью во взгляде: то ли просил, чтобы ему помогли понять, то ли — не понимать. Потом стянул покрывавший череп платок и поднес к лицу, и закрыл им лицо. Но черными хлопьями осыпался платок, и только сжатые кулаки закрывали лицо, и Эртхиа отвернулся.

Они пошли, оставив Тахина во тьме, освеченной его горем, одного, с Аренджей, и шли молча, подняв факелы, один за одним: Эртхиа, У Тхэ, Дэнеш. Но Тахин вскоре догнал их, они услышали его шаги, и он сам появился рядом, темный, тихий.

— Я вернусь после, — сказал он.

Ты подождешь еще немного?