Ральф ждал Шэрон в небольшом кафе недалеко от ее работы. Посетителей в этот час было мало, и Ральф с удовольствием наблюдал за неспешными движениями бармена, который протирал бокалы и наводил порядок на стойке. За дальним столиком в углу сидела юная пара, держась за руки. Они были так увлечены друг другом, что не замечали ничего вокруг. Ральф мысленно пожелал им счастья. Почему-то в последнее время его умиляли влюбленные и их безграничная вера в то, что так будет вечно. Он чувствовал себя старым ленивым котом, который спокойно наблюдает, как перед его носом возятся в пыли воробьи. Наивные, они думают, что в такой солнечный день их не поджидают опасности…

Ральф посмотрел на часы и кивнул бармену, чтобы тот подошел. Времени было достаточно, чтобы выпить еще одну чашку кофе. Когда придет Шэрон, он закажет что-нибудь посущественнее.

Ральф любил это кафе. Когда-то они приходили сюда большой компанией. По вечерам здесь было не протолкнуться. Он на минуту закрыл глаза и вспомнил, как они отмечали здесь победу в футбольном матче. Вот те три стола они сдвинули, заказали море пива и хохотали как сумасшедшие… Каждая фраза вызывала взрыв смеха. В конце вечера Питер, капитан команды, провозгласил тост за непобедимую и лучшую команду на всем побережье и пожелал всем, чтобы они никогда не расставались. Все с гиканьем поддержали это предложение.

Тогда казалось, что это так просто. Интересно, где сейчас легендарная команда? Он не видел никого из них все эти годы. И ничего не знал об их жизни. Наверное, многие здесь. Хорошо бы встретиться, вспомнить…

Ральф поймал себя на мысли, что ему до ужаса захотелось вернуться в юность. И понял, что это желание возникло не потому, что он сидит сейчас в знакомом старом баре, а потому, что через несколько минут сюда придет Шэрон. Рядом с этой девушкой ему хотелось быть на десять лет моложе.

В эту минуту двери бара распахнулись и появилась Шэрон. Сегодня она опять была похожа на ту девушку, которую Ральф встретил на пляже. Белые обтягивающие джинсы, кроссовки, ярко-красная блузка, маленький пиджак и сумка с блестками. Свежая, стремительная, юная… Ральф радостно помахал ей рукой. Она заметила его и направилась к столику. Ральф смотрел на нее и думал, что эта девочка не умеет передвигаться, как обычные люди, потому что над ней не властно земное притяжение. Она летела, неслась как маленький вихрь. А потом приземлилась за его столом напротив.

В золотых кудряшках запутались лучи солнца, аквамариновые глаза улыбались, и чудесно, совсем по-детски, светились веснушки. Хорошо бы так сидеть, смотреть на нее и ни о чем серьезном не говорить, подумал Ральф.

— Привет, Ральф, — сказала Шэрон и строго посмотрела на него. — Почему ты так улыбаешься? Я странно выгляжу?

— Привет, Шэрон, — ответил Ральф и наклонился к ней через стол. — Ты чудесно выглядишь. Поэтому и улыбаюсь.

— То есть вчера я тебе не очень понравилась? — поддела она его. — Ты был строг и сдержан.

— Ты вчера тоже была строгая маленькая хозяйка аристократического дома. А сегодня похожа на одну из моих студенток. Знаешь, они такие смешные…

— Значит, я смешная?

— Нет, ты чудесная, — засмеялся Ральф. — Как женщины умеют извлекать из наших слов совершенно другой смысл?

— А как мужчины не умеют понимать самое простое? — в тон ему протянула Шэрон. — Мы произошли от разных обезьян. Это же очевидно…

— Но ведь иногда мы умеем договариваться? — с надеждой спросил Ральф.

— Это зависит от того, насколько такой договор нужен женщине, — ответила Шэрон и улыбнулась. — Я тебе могу рассказать огромное количество женских тайн. Только скажи зачем? Ты решил обольстить какую-нибудь женщину?

— Чисто научный интерес, — серьезно ответил Ральф, и теперь они засмеялись вместе.

Они могли бы так болтать бесконечно, подумал Ральф и удивился этому. Ни одна девушка в его жизни не вызывала в нем одновременно столько противоречивых желаний. Ему хотелось подтрунивать над Шэрон и защищать ее, руководить и доверяться, бродить с ней по кромке воды, завернув брюки, и восхищаться ее точными замечаниями по поводу жизни. Он видел, что в этой хорошенькой головке гораздо больше ума и зрелых наблюдений, чем в серьезных головах ученых дам. С ней было смешно, легко и интересно. А еще ему хотелось погладить ее по щеке и почувствовать, какая у нее кожа…

Но это были несколько вольные мысли. Вчера он почти признался, что влюблен в Элизабет… Ни одна женщина не простит любви к другой. Он не может начать ухаживать за ней, пока не разберется в своих чувствах.

— Ты завтракала? — спросил Ральф и протянул ей меню.

— Нет, — покачала головой Шэрон. — Терпеть не могу завтракать рано утром. У меня возникает ощущение, что я насилую собственный организм. Ему еще хочется спать, а я должна заставлять его что-то там переваривать. Стакан сока и кофе. Не могу заставить себя съесть хотя бы бутерброд. Зато часам к двенадцати я голодная как зверь. А сейчас, если ты заметил, именно двенадцать…

— То есть тебя надо срочно накормить, иначе я рискую…

— Нет, тебя я есть не буду, — пообещала Шэрон. — А вот салат, сандвич с тунцом, яблочный пирог и кофе мне вполне подойдут.

— Шэрон, — засмеялся опять Ральф, — какое счастье, что ты не считаешь калорий. Ты не представляешь, какой это ужас, когда приглашаешь девушку на ужин, а она, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, начинает выискивать в меню низкокалорийные блюда. После этого как-то уже не хочется ничего больше.

— Ты просто выбирал не тех девушек, — серьезно ответила Шэрон. — Хотя, по правде сказать, это еще один маленький женский секрет. Женщины все это выделывают с единственной целью…

— Какой же?

— Показать, что они неземные существа. Понимаешь, когда женщина предпочитает вместо свиной отбивной вареную капусту, в этом есть что-то от эльфа, который питается лунным светом. Потом, наедине с собой, можно позволить себе коробку пирожных со сливочным кремом. Но мужчине об этом знать совсем ни к чему.

— Девушка, — погрозил Ральф пальцем, — вы не очень-то жалуете своих сестер.

— Да нет, — махнула рукой Шэрон. — Я их люблю. Именно за подобные глупости. Но сама предпочитаю не делать этого. Скучно и смешно.

— А как же впечатление, которое ты должна производить на мужчин? — лукаво спросил Ральф. На самом деле ему очень хотелось узнать о ее личной жизни.

— Ну, во-первых, к сожалению, я еще не встречала мужчину, на которого мне хотелось бы производить впечатление, — начала перечислять Шэрон, — во-вторых, это может привести к обратному результату, если мужчина умен, а в-третьих, я предпочитаю, чтобы на меня производили впечатление.

— Да, — вздохнул Ральф, — шансов нам ты практически не оставила.

— Не знаю, — уже серьезно сказала Шэрон, — но я не люблю эти вечные игры между мужчинами и женщинами. По-моему, когда людям хорошо вместе, никакого впечатления производить не нужно. Ведь и так все понятно. Ты-то есть будешь?

— Конечно, я ждал тебя, — ответил Ральф и кивнул официанту. — Я буду то же, что и ты. Только без яблочного пирога.

— Тоже маленькие мужские хитрости? — засмеялась Шэрон, когда Ральф сделал заказ. — Яблочный пирог — это несолидно?

— Знаешь, не люблю сладкое. Понимаю, что лишаю себя гастрономических радостей, но не люблю.

Они продолжали болтать в том же духе, пока ждали заказ, и потом, когда с удовольствием поглощали пищу. Здесь действительно очень вкусно готовили, и Шэрон зажмуривалась от удовольствия, отправляя в рот очередной кусок. Говорить о деле, ради которого они встретились, никто не спешил. Хотелось чуть-чуть продлить удовольствие от солнечного дня и свободной легкой беседы.

Когда же с завтраком было покончено и им принесли кофе, Шэрон посерьезнела, вздохнула и принялась излагать свои соображения.

— Давай будем исходить из тех фактов, которые нам известны, — сказала она.

Ральф кивнул. Хотя эти факты он знал и вчера, это не продвинуло его ни на шаг.

— Первое, — начала она, — есть измененное завещание.

Ральф опять кивнул и продолжал молчать.

— Значит, надо выяснить, почему твой отец изменил его. Ведь это не могло произойти без веских причин.

— Но никто не говорит или не хочет говорить о том, что произошло, — возразил Ральф. — Я пытался выяснить.

— Кто может знать об этом?

— Элизабет. Но для нее, похоже, это тоже явилось полной неожиданностью. Отец тебе, наверное, говорил, что она сделала заявление…

— Давай пока не будем трогать Элизабет, — предложила Шэрон. — Кто еще?

— Самый разумный путь спросить об этом у Ферта, — пожал плечами Ральф. — Он составлял оба. И отец мог сказать что-то такое…

— Это так, — согласилась Шэрон, — но, если он промолчал, значит, ему это неизвестно или он не хочет говорить. Так?

— Так, — вздохнул Ральф. — Остается дядя, который появился в доме за две недели до… И который очень странно ведет себя. У меня даже возникло предположение, что они в сговоре с мачехой.

Шэрон молча вертела в руках салфетку. Все это она проанализировала еще вчера. И поняла: единственное, за что можно зацепиться, — это то молчаливое соглашение всех участников ничего не рассказывать о последних событиях в доме отца Ральфа. Опыт подсказывал ей, что молчание всегда несет в себе угрозу или скрывает тайну.

— Итак, мы не можем заставить их говорить, — подытожила она. — Даже отец молчит. Значит, будем искать других свидетелей.

— Кого? — удивился Ральф. — Кто может быть посвящен в тайны семьи?

— Люди, которые всегда рядом, — спокойно ответила Шэрон. — Наши слуги знают о нас гораздо больше, чем мы можем предположить. Кто живет в вашем доме?

— Я как-то не подумал об этом, — удивился Ральф, — а ведь они действительно могли что-то слышать или видеть. Но почему они тоже молчат?

— Во-первых, их никто не спрашивал, — задумчиво сказала Шэрон. — Официальная версия для всех — естественная смерть. Следствия никто не вел… В полицию ты обращаться не собираешься.

— Хорошо, а почему ты думаешь, что они что-то скажут нам? — не понимал ее плана Ральф.

— Если начать задавать прямые вопросы, то могут не сказать, — согласилась Шэрон. — То есть они могут не знать, о чем говорить. А потом в хороших домах существует некий закон, который предусматривает молчание слуг…

— И что ты предлагаешь?

— Мой план может ничего не дать, — вздохнула Шэрон. — Или, наоборот, дело раскроется. — Она замолчала и пристально посмотрела на Ральфа. Ей было важно, чтобы он поддержал ее. — Теперь слушай внимательно. Я хочу предложить своему шефу сделать серию зарисовок о нашем городе. Знаешь, такие срезы общества… Город экономок, город садовников, город барменов, город адвокатов… И так далее. Это может получиться очень интересно. Ведь каждый в душе хочет увидеть себя на экране.

— И что это даст? — не понял Ральф.

— Иногда в непринужденной беседе или в необычной остановке люди рассказывают удивительные вещи. Нам сейчас надо найти какую-то зацепку…

— Ты думаешь, получится? — с сомнением покачал головой Ральф.

— Ничего более умного я предложить не могу, — обиделась Шэрон. — Есть более быстрый и простой путь — обратиться в полицию.

— Это исключено, — возразил Ральф.

— Тогда доверься мне. Если не получим результатов, попробуем что-нибудь еще.

— Ну что ж, ты права, это лучше чем ничего. Давай пробовать. Что я должен делать?

— Пока ничего. Я буду показывать тебе материал, а потом вместе подумаем. Может быть, какое-то слово или фраза…

— Хорошо. Тогда я жду твою съемочную группу дома. Позвони Элизабет. Она хозяйка, и нужно, чтобы она дала разрешение на съемки.

— Естественно, — кивнула Шэрон. — К тому же мне нужно договориться об этом с шефом.

Ральф с огорчением понял, что их встреча закончилась.

— Спасибо за ланч, Ральф, — сказала Шэрон, поднимаясь и протягивая руку. — Давно не ела так вкусно.

— Пока, Шэрон, — ответил Ральф, пожимая ее нежную ладонь. — Жду звонка.

Она полетела к выходу, а Ральф смотрел ей вслед со смешанным чувством. Ему не хотелось вместе с ней заниматься расследованием, потому что он не слишком поверил в ее затею. С другой стороны, это давало возможность быть рядом с ней какое-то время. Он вдруг ясно понял, что не хочет покидать этот город без Шэрон.

Эта мысль была так внезапна и очевидна, что Ральф запаниковал. Кто сказал, что она захочет того же самого. А вдруг у нее есть парень? Или он совершенно ей не нравится? Хотя он видел, что она получает удовольствие от общения с ним. Натянутость вчерашнего общения исчезла, они говорили спокойно и свободно. А потом, эти ее слова «я давно не ела так вкусно». Это ведь можно принять и на его счет…

Ральф поморщился. Он гадает как мальчишка, нравится он девушке или нет, вместо того чтобы заниматься делом, ради которого он здесь.

Но он никак не мог отделаться от радостного и свежего впечатления от встречи с Шэрон. Она по-настоящему волнует его. Только в этом чувстве нет привычной тяжести неутоленного желания. Ему не хотелось обладания, как в случае с Элизабет или другими женщинами. Чувство было чистым и романтичным. Ему хотелось взять ее на руки и носить, носить… Интересно, что она о нем думает?

* * *

Шэрон медленно брела к своему офису. Она почти бегом добежала до угла, потом притормозила и пошла очень медленно, потому что ей надо было подумать.

За тот час, который они провели с Ральфом в баре, она испытала столько разнообразных чувств, что ее это совершенно обессилило. Когда вчера они договаривались о встрече, она представления не имела, что ею руководит не только азарт раскрутить эту непростую историю.

Вчера все было понятно: она по просьбе отца взялась помочь сыну его друга. Но после сегодняшней встречи Шэрон поняла, что, даже если бы он отказался от ее предложения, искала повод встретиться с ним. Сначала она привычно подтрунивала над мужчиной, но потом поняла, что ловит каждое его слово, каждый взгляд, поворот головы, движение губ. Она беззастенчиво любовалась им. Ей доставляло почти чувственное удовольствие наблюдать, как он ест. Он делал это так изящно и красиво! Обычно манера мужчин есть ее раздражала. Они куда-то торопились и вели себя, как неандертальцы, которые набрасываются на кусок мамонта. Каждое же движение Ральфа было эстетично…

А потом они стали на какой-то момент так близки, как бывают люди, прошедшие вместе долгую трудную дорогу. Она понимала, что он не слишком верит в ее затею, но он позволил ей быть самостоятельной и не стал смеяться. Она говорила с ним так, как, наверное, говорят с любимыми мужьями: рассудительно, спокойно и ласково…

Боже, что она наделала! Ведь ее последняя фраза «я давно так вкусно не ела» равнозначна признанию. Это было почти то же самое, если просто сказать «давай так завтракать каждый день». Что он о ней подумает? Что она не вполне нормальная. Сначала набрасывается на него и почти выгоняет из дома, а потом так сразу заявляет, что он ей ужасно нравится. Что теперь делать?..

Если бы Шэрон могла поколотить себя, она бы это сделала. Глупая девчонка! Мужчине нельзя сразу говорить об этом. Такая правда ставит их в тупик. Еще подумает, что она навязывается ему.

Но ей до боли, до судорог хотелось быть с ним, слушать его, смотреть на него. И завтракать с ним каждый день…

А он любит другую. Теперь она понимала это со всей очевидностью. Ее вчерашнее подозрение стало уверенностью. Он весь сжимается, когда она произносит имя его мачехи. Видимо, поэтому он и сбежал из дому. Или между ними что-то произошло?

Шэрон не хотела больше об этом думать, потому что это было невыносимо. У нее есть шанс, и она сделает все, чтобы он понял, что кроме Элизабет есть и другие женщины.

Как это бывало всегда, Шэрон распрямилась, приняв решение, и уже уверенно и быстро зашагала к своему шефу. Теперь нужно убедить его, чтобы он позволил ей сделать серию передач.

Убедить шефа, что ее проект интересен и будет пользоваться популярностью, оказалось довольно просто. Шэрон даже слегка этому удивилась. Когда она поймала его в коридоре и, прижав к стене, стала скороговоркой излагать свой план, он только кивал. Потом на минуту задумался и пригласил ее в свой кабинет.

— А теперь по порядку, — сказал шеф, усаживаясь в глубокое кресло. — И не торопись.

Шэрон перевела дух, устроилась на краешке стула и повторила все, что выпалила ему одним махом, но теперь уже членораздельно.

— Я хочу снять серию передач о людях нашего города.

— Это я уже понял. В чем оригинальность проекта?

— Понимаете, — опять заторопилась Шэрон, — мы все привыкли к тому, что телеэкран — это место знаменитостей. То есть людей, которые чем-то уже прославились. Но они так часто появляются в эфире, что это рано или поздно становится скучно. Мне кажется, людям стоит посмотреть вокруг себя и увидеть, что каждая жизнь интересна. Кто бы ты ни был, твоя судьба и твои проблемы могут вызывать сочувствие и стать определенным опытом.

— Согласен, — кивнул шеф.

— Представляете, в нашем городе существует масса городов, потому что есть очень разные люди и профессии. Город школьников, город медсестер, город садовников, барменов, адвокатов. Каждый в силу своих способностей делает нашу жизнь лучше. И каждый видит проблемы города по-своему. Пусть они сами расскажут о себе. Представляете, сколько нового мы можем узнать о привычных вещах, которые происходят каждый день, а мы не замечаем их… И у каждого есть свои маленькие тайны, а может быть, идеальные предложения преобразования жизни, политические воззрения…

— Это будет ток-шоу? — уточнил шеф.

— В том-то и дело, что нет, — заволновалась Шэрон. — Этот жанр хорош и интересен. Но он тоже слишком очевиден и просчитан. Пусть это будут зарисовки о судьбах, о людях, их комментарии, впечатления. В кадре должен быть сам человек и его жизнь. Думаю, это может быть очень интересно. А потом, вы представьте, что это будет значить для человека, когда его услышат соседи, коллеги по цеху, власти города. Вокруг этого можно строить политику…

— Все это так, — опять согласился шеф. — Но хватит ли у тебя опыта? Несколько репортажей в новостях и серия передач — это разные вещи.

— Но ведь можно попробовать! — взмолилась Шэрон. — Давайте, я попробую сделать хотя бы одну. Если это будет ужасно, я никогда больше не буду ничего предлагать.

— Ладно, я готов рискнуть, — кивнул шеф. — Что для этого нужно?

— Камеру и оператора. И ваше добро… — Шэрон чуть не заплясала от радости.

— Добро есть. Камеру и оператора получишь завтра. А сегодня подумай, как ты будешь это делать, и накидай сценарий. Говорят, это помогает.

Шэрон засмеялась. Она поняла, что шеф шутит. Но в его шутке была истина: ей предстояло многое сегодня сделать, чтобы все получилось. И первое, надо договориться с Элизабет.

* * *

Элизабет слышала, как открылась входная дверь. Она с трудом оторвалась от портрета Генри. Если это будет продолжаться дальше, она постепенно сойдет с ума. Надо признать, что его больше нет, и попытаться жить. И никто, никто не может ей помочь. Она не могла ни с кем говорить о своих чувствах: слишком долго она делила их с единственным человеком. Если бы Ральф не был так категорично настроен против нее, то, наверное, только с ним она могла бы вспоминать. Но с Ральфом все так же сложно, как и много лет назад. Он так и не простил ее… Хотя в чем она виновата? Только в том, что она очень любила Генри. И он ее. У них почти не осталось чувств на мальчика. Она никогда не смогла бы стать ему настоящей матерью, но быть другом — возможно. Элизабет отчетливо сознавала, что он видит в ней прежде всего женщину. Это немного смешило ее. До того момента, пока он не поссорился из-за нее с отцом. Она прекрасно поняла тогда, от чего бежит Ральф, но объяснить это Генри не решилась. Ее догадка могла бы сделать их настоящими соперниками. Элизабет тогда промолчала, но всегда чувствовала свою вину за разрыв их отношений. Теперь надо сделать все, чтобы Ральф не считал себя обделенным ни любовью отца, ни его деньгами. Она сделает все, как решила. Ральфу надо дать время остыть. Потом они поговорят… Она постарается найти нужные слова. Давно пора сломать лед. Ральф — единственный человек, который связывает ее с Генри.

— Элизабет, — услышала она голос Ральфа и вздрогнула. — Ты дома?

— Да, Ральф.

— Одна?

— Одна. Хью ушел куда-то по делам. Выпьешь чего-нибудь? — спросила она, поднимаясь ему навстречу.

— Спасибо, — мотнул головой Ральф. — Я только что из бара. Дневную норму кофе я уже выпил.

— Тогда не знаю, что тебе предложить, — печально проговорила Элизабет. — Может быть, просто посидишь со мной?

В ее голосе было столько неуверенности, что Ральф обругал себя за то, что позволял себе грубости. Он шагнул к ней навстречу и протянул руку. Она удивилась, но не отпрянула, а тоже сделала шаг навстречу. Ральф взял ее тонкую кисть и осторожно поднес к губам. Привычный ток желания пробежал по его жилам, дыхание стало тяжелым. Если он сейчас же не возьмет себя в руки, то набросится на нее. Это будет крахом…

Элизабет не шевелилась. Она тоже чувствовала его желание, но ей всего лишь было жаль его.

— Ты встречался с Шэрон? — спросила она тихо и осторожно. — Я права?

Имя Шэрон моментально вернуло ему силы и прояснило голову. Какое счастье, что он встретил эту девушку! Она настоящее противоядие. Ральф отступил назад, отпустил руку Элизабет, и, когда ответил, голос его был почти нейтрален:

— Да, мы завтракали вместе.

— По-моему, она удивительная, — заметила Элизабет. — Сила, энергия и наивность. Такое сочетание сейчас редко встретишь.

— Да, я согласен, — кивнул Ральф. — Она все время заставляет меня улыбаться.

— А ты знаешь, что не со всяким человеком можно смеяться? — спросила Элизабет, которая вздохнула с облегчением, поняв, что страшный момент миновал. — Мы с твоим отцом много смеялись…

— Элизабет, давай поговорим с тобой. — Ральф сел в глубокое кресло отца и указал мачехе на противоположное.

— Я хотела тебя просить об этом. Мне тоже необходимо с тобой поговорить. И посоветоваться, — спокойно ответила Элизабет.

Ральф понял, что она искала повод, чтобы сказать это. Хорошо, что так все получилось. Теперь ни у нее, ни у него нет шансов избежать объяснения. Лучше выяснить все прямо сейчас.

— Тебе нужен именно мой совет? — Он сделал вид, что удивлен.

— Ральф, а кто теперь старший мужчина в доме? — Элизабет чуть подалась вперед. — Только ты можешь мне подсказать, как выбраться из довольно щекотливой ситуации.

Ральф в очередной раз поразился тому, сколько в ней настоящей женщины. Она совершенно обезоружила его. Теперь он горы свернет, но сделает все, что она попросит. И не потому, что так и не разучился желать ее, а потому, что она одинока и беззащитна. Он видел: в ее просьбе не было расчета, она действительно нуждается в помощи.

— Элизабет, — он тоже немного наклонился вперед, — я ценю твое отношение ко мне и готов помочь, если пойму, как это сделать.

— Это касается… Хью… — сказала она и замолчала.

— Хью? — Он опять сделал вид, что удивился.

— Не обманывай меня, Ральф, — нахмурилась Элизабет. — Не пытайся сказать, что не видишь, как он вьется около меня. И я понимаю, что это выглядит по меньшей мере неприлично. Ты мог подумать…

— Именно это я и подумал, — пожал плечами Ральф.

— Это-то и есть самое отвратительное, — еще больше нахмурилась Элизабет. — Я имела неосторожность дать ему одно обещание… Я не имела на это права, но тогда в моей жизни было все так стабильно, был Генри, который мог помочь в любой ситуации. А теперь, когда его нет, я совершенно растеряна и не знаю, что предпринять.

Ральф видел, что она очень нервничает и никак не может перейти к сути дела.

— Давай договоримся, что ты говоришь спокойно и перестаешь бояться. Что бы ты ни сказала, я обещаю тебе помощь.

Элизабет кивнула и опустила голову. Она молчала довольно долго, собираясь с силами. Потом подняла на Ральфа глаза, наполненные тоской.

— Он шантажирует меня, — наконец произнесла она.

Ральф настолько не ожидал такого, признания, что вскочил и заходил по комнате. А если это то, о чем говорил Уильям? Если здесь кроется разгадка? Неужели у нее были тайны? Красивая женщина и столько лет замужем… От всего можно устать… Его душу опять начали разъедать сомнения и подозрения.

Элизабет молчала. Она видела, какое впечатление произвело ее признание. Если он так отреагировал на начало, то что ее ждет дальше?

— Говори, Элизабет! — Он выжидательно и требовательно смотрел на нее.

— Я никогда не обманывала Генри. Поверь, это было невозможно при наших отношениях. Но так получилось, что у меня было что скрывать…

— Ты можешь говорить более внятно? — Ральф злился, потому что ничего не понимал.

— Несколько раз я уезжала из дому под разными предлогами, — с трудом проговорила Элизабет. — Я просто не могла сказать ему правду. Думала, что когда все выясню, то расскажу ему. А потом получила по почте фотографии, где я запечатлена с разными мужчинами. Понимаешь, если собрать все это вместе, то получается, что я изменяла ему достаточно регулярно и с разными мужчинами.

— А этого не было?

— Ральф, — Элизабет укоризненно покачала головой, — я не стала бы об этом говорить, если бы это была правда. Но я была потрясена этими фотографиями так же сильно, как мог быть потрясен Генри.

— Они у тебя?

— В том-то и дело, что нет. — Элизабет чуть не плакала. — Я изорвала их в клочья. Потом я поняла, что сделала неправильно. Мне надо было прийти к Генри и показать их ему. Но тогда я была бы вынуждена объяснить ему правду о том, куда и почему я ездила.

Она хотела продолжить, но Ральф жестом остановил ее.

— Хорошо, — сказал он, — фотографий нет. Насколько я понимаю, отец их так и не увидел. Если бы он был уверен в твоей измене, то завещание звучало бы по-другому…

— Он не увидел их, — кивнула Элизабет, вытирая скатившуюся слезу, — потому что я пообещала заплатить Хью за пленку.

— А откуда она у него?

— Два месяца назад Хью приехал в город и явился к нам. Как они ладили с твоим отцом, ты и сам прекрасно знаешь. Генри его на дух не переносил. Кстати, я так и не знаю почему. Так вот. Он явился ко мне и сказал, что у него есть пленка, которая изобличает меня как грязную и расчетливую дрянь. Я испугалась. Если бы я сама пришла к Генри, все можно было объяснить и исправить, но я понимала, что Хью преподнесет это в самом отвратительном виде. У меня не было выбора — я пообещала, что заплачу ему за молчание.

— И?..

— И до сих пор не заплатила. Сначала я не знала, как попросить деньги у Генри. Он назвал очень большую сумму. Потом Генри умер. Больше никого не могут волновать эти фотографии…

— Кроме комиссара полиции? Не так ли? — подсказал Ральф.

Элизабет быстро и мелко закивала. Она больше не могла сдерживать слезы.

— Он сказал, что дает мне два дня… — всхлипывала она, — а потом отправит их в полицию. Представляешь, что будет твориться вокруг имени Генри? Как его обольют грязью?

— Его обольют грязью, а тебя посадят в тюрьму, — задумчиво подвел итог Ральф. — И тогда мы с Хью сможем оспорить завещание…

— Об этом я не думала. — Элизабет вскинула голову. — Мне было невыносимо думать, что сделают с нашей семьей, с нашей любовью… — И она опять разрыдалась.

Ральф почувствовал себя старым и уставшим. Он подошел к Элизабет и погладил ее по голове. Она заплакала еще горче.

— Перестань, прошу тебя, — просил Ральф, продолжая гладить ее по голове. — Давай лучше думать. Надо попытаться понять, что происходило на самом деле.

— Ты веришь мне? — Элизабет подняла на него глаза и с надеждой ждала ответа.

— Да, я тебе верю. — Ральф старался говорить убедительно. — Мне далеко не все ясно, но я хочу, чтобы мы вместе разобрались во всем. Тут какая-то сложная комбинация. И Хью участвует в ней…

Элизабет постепенно успокаивалась. Спокойствие и уверенность Ральфа передались и ей. Наконец рядом с ней опять мужчина, на которого можно надеяться. Она не сказала ему только одно…

— Элизабет, — мягко, но твердо попросил Ральф, — иди к себе. Приведи лицо в порядок. Хью не должен ни о чем догадаться. Тяни, сколько можешь. И дай мне немного времени. Теперь я знаю, где искать.

— Хорошо, Ральф. — Элизабет через силу растянула уголок рта. — Я буду тебя слушаться.

— Иди к себе, — повторил он. — Дай мне время.

* * *

Звонок Шэрон раздался через двадцать минут. Элизабет была уже в порядке, она сама подошла к телефону. Голос ее был глух, но тверд. Ральф слышал, как они договаривались о съемках, но решил не вмешиваться.

Элизабет положила трубку и оглянулась на него.

— Я не должна была давать разрешение? — спросила она.

— Ты все сделала правильно, — улыбнулся Ральф. — Пусть все идет, как будто мы с тобой не разговаривали. Съемки дадут нам еще немного времени. Не думаю, что Хью намеревается отослать снимки в полицию: он давно бы так сделал. Он хочет денег, причем законным путем. Если сюда явится полиция, то он… в лучшем случае останется ни с чем.

Элизабет поцеловала кончики пальцев и помахала Ральфу. В этом ее жесте Ральф не увидел ничего, кроме признания его мужской власти, силы и… ответственности.

Она отдалась ему всей душой, и этого оказалось достаточно. Голодный зверь, который столько лет не давал ему жить, наконец был побежден.