Как им с Леонардо начать? Как перейти от обмена любезностями к очень серьезной игре в доминирование и подчинение?

С Тео все было куда проще. У них первыми заговорили их тела. С Тео они сблизились как-то очень плавно и совершенно естественно. Она даже не ожидала, что их отношения затянутся, но все случилось как будто само по себе, без каких-либо усилий. Все эти неожиданные анонимные свидания в гостиницах были захватывающими и безрассудными. Никогда она не чувствовала себя такой живой и беспечной, как в те первые недели.

Валентина вздыхает и пытается отогнать прочь мысли о том Тео, каким он был тогда. «Все изменилось, не забывай, когда он переехал к тебе». Теперь, как и предупреждала мать, он хочет владеть Валентиной. Он играет с ней в какие-то интеллектуальные игры, и это, как видно, своего рода месть за недостаточную преданность. Она не такая, какой желает видеть ее Тео. Она не та девушка, которая с радостью будет знакомиться с его родителями. С тяжелым сердцем Валентина признает, что ничем не отличается от своей матери.

Леонардо наливает красное вино в два больших бокала. Интересно, он тоже нервничает? Они сидят в его кабинете, он за столом, она напротив. Он протягивает ей листок с напечатанным текстом.

– Нужно, чтобы вы подписали отказ от претензий, – говорит он. – Там сказано, что вы даете согласие на все то, что с вами произойдет сегодня.

Валентина вскидывается с удивленным выражением.

– Отказ от претензий? – недоверчиво произносит она. – Но мы уже занимались сексом…

Леонардо берет ручку и задумчиво засовывает ее кончик в рот.

– Прошу прощения за эту формальность, – говорит он. – Это мое упущение, что я не дал вам на подпись бумагу в прошлый раз, но смысл давешней встречи заключался в том, чтобы вести себя спонтанно.

Она хмурится. Все это смахивает на то, что ею манипулировали. Смотрит на его руку, протягивающую ручку. Она действительно собирается подчиниться этому человеку? Когда подписывает документ, рука ее дрожит.

– Хочу заранее вас предупредить, – говорит он деловым тоном, словно имея в виду какое-то совершенно обыденное событие, а не ночь дикого секса, – в моем клубе мы практикуем безопасный секс. Так что вам не нужно волноваться об этой стороне дела.

Прямолинейность подобного заявления заставляет ее побледнеть.

– Разумеется, я буду использовать презервативы, если мы дойдем до коитуса, так же, как было в субботу.

Если? Разве они только что не договорились, что именно этим и займутся?

Леонардо снова надел очки, и, пока он говорит, Валентина видит в них свое отражение. Но она старается не смотреть на себя. Ей хочется отстраниться как можно дальше от того, что вскоре произойдет. Неужели она действительно собирается сделать такое? Разве это не предательство? Всего неделя одиночества, и она уже занимается сексом с другим мужчиной без участия своего любовника. Но она ничего не может с собой поделать. Ей нужно познать другую сторону своей сексуальности. После той ночи с Розой и Селией что-то изменилось в ней. Ею движет не просто любопытство, где-то глубоко в душе сидит желание, потребность узнать, каково это – подчиняться. Подобную истину трудно принять, но это истина. Ей нужно исследовать это вне периметра отношений с Тео, со своего рода экспертом, таким человеком, как Леонардо, знающим, что делает.

– Итак. – Леонардо ставит локти на стол и упирается подбородком в сплетенные пальцы. – Может, у вас есть вопросы?

– Когда вы поняли, что будете заниматься… – Она запинается. – То есть как вы узнали?

– Я всегда это знал, – просто отвечает Леонардо. – С детства. Мне было шесть, и я играл с девочкой на пару лет старше меня. Знаете, Фрейд говорит, что у всех детей есть садомазохистские наклонности.

– Очень некорректное утверждение, – комментирует Валентина, чувствуя, как у нее встают волосы на загривке. Только не вмешивай в это детей.

– Я знаю, – кивает Леонардо. – Но думаю, он прав. Это не означает, что дети не ранимы и не целомудренны.

Тут Валентина кое-что вспоминает. Она пытается подавить воспоминание, но оно темной тучей поднимается из глубин ее подсознания. Это случилось, когда ей было около восьми. Она тогда увидела что-то. У матери был настолько свободный нрав, что после ухода отца Валентины через их дом прошла целая череда мужчин. До тех пор, пока мать не выставляла очередного поклонника, между ними царила атмосфера свежей, показной любви. И вот однажды Валентина случайно увидела мать в ее спальне. Этот образ до сих пор сохранился в ее памяти. Мать сидит на стуле лицом к спинке. Она в бюстгальтере и нижней юбке. Руки связаны сзади, ноги привязаны к стулу, во рту кляп. Но Валентина тогда не пришла в ужас и даже не испугалась. Более того, где-то через неделю она повторила эту игру с одноклассником, попросила его привязать себя к стулу и поцеловать. Мальчик не только выполнил ее просьбу, но еще и задрал ей юбку на голову, чтобы посмотреть на трусики.

Так вот что поселило в Валентине такое желание! Это передалось ей от матери. Недавно Леонардо сказал, что подчиняющиеся личности часто склонны к нарциссизму. Это в полной мере относится к ее матери и, если быть честной, к ней самой.

– Знаете, – обращается к Валентине Леонардо, – садомазохизм может являться своего рода катарсисом. Пройдя через обнажение и унижение, можно достичь целостности, воссоединиться с той частью своей личности, которую вы отодвигаете и подавляете.

Валентина облизывает губы.

– Я не люблю боль, – тихо говорит она.

– Увидим, – отвечает он, допивая вино. – Итак. – Он встает. – Вы готовы?

Валентина спускается за ним по мраморной лестнице. Внизу он поворачивается к ней, и она уже замечает, что он переменился, как будто стал на дюйм выше.

– С этой минуты вы подчиняетесь моей воле, Валентина. Это означает: вы обязаны выполнять все, что я буду говорить. В точности. Если нет, будут последствия. Напоминаю вам последний раз, если захотите, чтобы я все прекратил, дайте мне знать. Понятно? Все, что нужно, – это громко и отчетливо произнести СТОП. Если захотите, чтобы я сбавил обороты, скажите: ПАУЗА. Ясно?

Одна половина ее хочет взбунтоваться, но другая, покорно замерев, внимательно слушает.

– Да, – едва слышно произносит она.

– Я решил, что мы начнем с Бархатной Преисподней. Я хочу, чтобы вы вошли в комнату и разделись до нижнего белья. Вы встанете на колени возле кровати, спиной к двери. Когда я войду, вы не оборачиваетесь и не глядите на меня. В лицо мне не смотреть, пока я сам не прикажу. Ваши глаза постоянно должны быть отведены в сторону. Это понятно?

Она кивает. Сердце ее уже готово выскочить из груди. Она сжимает кулаки. Липкие от пота ладони горят. Здравый разум кричит ей: «Беги отсюда и никогда не возвращайся!» Но другая часть Валентины изнемогает от любопытства. Ей казалось, Леонардо не в ее вкусе, но то, что он предлагает, необоримо влечет ее. Это погружение в еще неизведанную часть себя. Путешествие в неизвестность захватывает и возбуждает.

Леонардо разворачивается и уходит по темному коридору. Валентина остается одна. Она разжимает кулаки и берется за дверную ручку.

Внутри Бархатной Преисподней ощущение такое, будто находишься в теплой, пульсирующей матке. Помещение уже не кажется столь зловещим, как в прошлый раз, когда она наблюдала за госпожой Анной и ее рабом Ники. Не кажется оно и таким большим, как в субботу, когда они оказались в кровати вчетвером. Она обводит комнату взглядом. Что, если Леонардо привяжет ее к этому кресту и нацепит ей зажимы на соски? От страха ее мутит и к горлу подступает тошнота. Она пытается проглотить ее. Леонардо сказал, что его можно остановить в любую минуту. Сказал, что все будет делаться с ее согласия и она имеет право прекратить игру. Они оба участвуют. Весь вопрос в доверии.

«Какие же странные мы существа, люди, – думает Валентина, расстегивая змейку своего маленького черного платьица и вешая его на стул у двери. – Интересно, а чулки можно оставить? Сойдет за белье», – решает она. Подходит к кровати и становится на колени. На ней – новый черный корсет и черные чулки. В ожидании она чувствует себя ребенком перед вечерней молитвой. Вот уж неподходящее сравнение. Она начинает дрожать, хотя в комнате не холодно, и понимает, что ей страшно.

Открывается дверь. Первое ее побуждение – повернуться и посмотреть, кто вошел, хотя она и так знает, что это Леонардо. Ей приходится собрать в кулак всю силу воли, чтобы не посмотреть за спину. Леонардо пока что даже не обращает на нее внимания. Боковым зрением она замечает, что его темная фигура перемещается по комнате. В каждом углу он зажигает свечи и гасит электрический свет, помещение постепенно погружается в полутьму. По полу пробегают длинные тени. Колени начинают саднить, но она старается стоять насколько может неподвижно. Ей совсем не хочется заработать наказание от своего господина. Неизвестность почти невыносима, но это возбуждает ее. Что он с ней будет делать? Она полностью в его власти.

Она чувствует, что он остановился у нее за спиной и смотрит на нее. Ее дыхание учащается.

– Встань, Валентина, – говорит он.

Она неуверенно встает, ноги после долгого стояния на коленях с трудом разгибаются.

– Повернись, – командует он.

Она поворачивается, не поднимая на него глаз, видит его голые ступни и мускулистые ноги, затянутые в узкие черные джинсы. Выше пояса на нем ничего нет. На грудь его она смотреть не осмеливается.

– Не шевелись, – говорит он. – Только я могу к тебе прикасаться. Ты на это права не имеешь. – Он ступает к ней и спускает бретельки ее корсета сначала с одного плеча, потом с другого. Сознание начинает тараторить: «Валентина, что ты делаешь? Ты позволяешь этому мужчине, не Тео, раздевать себя?»

Она обрывает внутренний голос. Уже слишком поздно для назиданий.

Он обходит вокруг нее и расстегивает застежки на корсете. Потом освобождает ее тело. Теперь она стоит перед Леонардо голая, в одних чулках. Она смотрит на его живот, на черные волосы, поднимающиеся от джинсов на грудь. От волнения начинает задыхаться.

Он немного наклоняется, заводит руку ей между ног и пробует ее пальцами. Она вздрагивает, удивленная его неожиданным рвением.

– Посмотри на меня.

Она отрывает взгляд от ореховых половиц и смотрит в лицо Леонардо. Его выражение не похоже на то, какое бывает у любовников, – ни трепетного волнения, ни восторга. Он смотрит на нее, словно в зеркало. Она чувствует, какая тесная связь образовалась между ней и этим мужчиной. Восхитительная сопричастность вхождения в их личную эротическую игру. Он вынимает из нее пальцы, одним поддевает край чулка и медленно стаскивает его. Потом проделывает то же самое со вторым чулком. Теперь ей не за чем прятаться, она осталась даже без черных чулок и пояса. Она полностью обнажена. Валентина знает: прикасаясь к ней, он понимает, что она возбуждена. В эту минуту удовольствие пересиливает страхи.

– На кровать, – командует он.

Валентина разворачивается и забирается на кровать.

– Встань на четвереньки.

Означает ли это, что Леонардо собирается взять ее сзади, как в ту субботу, только без Тео и Селии? Мысль о Тео разрывает сердце, но она уже не может остановиться. Она словно ощущает его присутствие. Он – часть ее сексуальных потребностей.

Валентина стоит на четвереньках и ждет. Слышит, как Леонардо ходит по комнате и подносит свечи ближе к кровати, чтобы она почувствовала их тепло. Она пытается подсмотреть за ним в зеркала, развешенные на стенах, но в комнате слишком темно, чтобы можно было что-то четко разглядеть. Видны только трепещущие огоньки и движение. Он становится на кровать позади нее. Когда прикасается к ней, она понимает, что он все еще в джинсах. Он завязывает ей глаза, теперь она уже ничего не видит, а потом прижимает ее лоно к своему сокрытому тканью брюк члену. Нежной мягкой плотью она чувствует, как он тверд, и от этого перестает быть человеком, превращаясь в дикого зверя, ненасытную самку. Ей хочется закричать на Леонардо, приказать ему войти в нее немедленно, но, конечно, она не может этого сделать. Она обязана поступать так, как он прикажет. Подавление природных инстинктов возбуждает ее еще больше, и теперь от ожидания ее тело поет.

– Опустись на локти, – велит Леонардо, – и положи голову между рук. Теперь выше подними ягодицы.

Она выполняет его указания и сейчас чувствует себя максимально открытой для него, когда ее зад торчит кверху, как у животного, жаждущего спаривания. Перед глазами так темно, что воображение само начинает дорисовывать картины. Леонардо обнажен. Леонардо входит в нее. Они трахаются. Это так порочно, грязно, неправильно, но она чувствует лишь, как он гладит ее ягодицы, несильно сжимает их, скользит рукой вниз, между ног, и прикасается к ней так, что ее тело начинает дрожать от желания.

– Думаю, теперь ты готова, – тоном, лишенным какой бы то ни было страсти, произносит он. – Теперь я хочу, чтобы ты замерла и не шевелилась, Валентина.

Она смотрит в черную ткань повязки на глазах и ничего не видит. Она затаивает дыхание. Что он сделает? Она вздрагивает, когда что-то горячее прикасается к ее ягодице. Горячее и жидкое, очень горячее, но не обжигающее. Она слышит потрескивание свечного фитиля и вдруг понимает, что делает Леонардо. Mio Dio, он льет воск на ее зад! Она уже готова крикнуть СТОП или хотя бы ПАУЗА, но не кричит. Если остановить Леонардо сейчас, она никогда не узнает и не поймет его мира. А ей всем сердцем хочется этого. Да и не так уж больно. Она вспоминает, сколько раз играла со свечками и специально капала воском себе на пальцы, чтобы через несколько минут снять застывшую массу. Ей всегда нравилось, как горячий воск покалывает кожу, а потом, остывая, стягивает ее.

Она закрывает глаза, хотя они и спрятаны под повязкой, и концентрируется на ощущениях того, что с ней делает Леонардо. Похоже, он направляет струйки жидкого воска так, чтобы они скатывались с ее ягодиц на ноги. Постепенно он приближается к самой нежной части ее тела. Она на грани паники. Неужели он собирается лить воск туда? Нет, он этого не сделает. Однако расплавленный воск неожиданно доставляет ей чрезвычайно эротические ощущения. Капая, он сначала покалывает кожу, потом сбегает струйками по ягодицам и застывает. Она невольно издает стон. Все это настолько странно! И тем не менее вот она стоит на четвереньках, позволяет мужчине лить горячий воск себе на зад и получает удовольствие от своей покорности.

Воск щекочет кожу все ближе и ближе к самой потаенной части тела. Она ощущает, что лоно ее увлажняется от предвкушения. Тоненький ручеек пробегает у нее между ног, но туда не попадает. Она уже едва удерживается на грани страха и страсти. Воск льется на нее снова и снова, и она чувствует, как он сушит кожу, застывая на ней слоями. Внутри у нее все дрожит, пульсирует и сжимается, и вдруг, к ее безмерному изумлению, наступает оргазм. Леонардо даже не прикоснулся к ней, ни ртом, ни пальцем, он не занялся с ней сексом, но сумел довести ее до оргазма. Это ощущение не похоже на то, что она знала до того, это внутреннее выражение ее глубинных желаний.

Леонардо прекращает лить воск. Он опускает руку и прижимает к ее складкам горячий кончик пальца. Она начинает снова заводиться, и он давит сильнее, выводит пальцем круги, гладит. Она снова испытывает оргазм, задыхаясь так, будто тонет в пучине своей страсти. Но он не останавливается. Ей кажется, что она сейчас сама расплавится в его руках, как воск, но он продолжает ласкать ее горячими пальцами, заставляя кончать снова и снова. Она кричит. Пожалуйста! Но он не останавливается. О чем она просит? О том, чтобы он остановился, или о том, чтобы не прекращал? Оттолкнула ли бы она его, не будь его рабыней? Абсолютная власть Леонардо над ней освобождает ее от страхов, ибо она принадлежит ему и он сам решит, когда прекратить эту сладостную пытку.

Какой это по счету оргазм? Кажется, она сейчас рассыплется на кусочки, не в силах сохранить в целости свое потрясенное тело. Наконец его пальцы замирают, и она падает лицом на постель, содрогаясь всем нутром. Ей кажется, что она сорвала с себя последние покровы, обнажив пред Леонардо свою сущность, словно заново родилась. Она долго лежит ничком. То, что сейчас произошло, ошеломительно, поэтому она утратила способность говорить и даже двигаться. Она слышит, как Леонардо отходит к столу, выдвигает ящик и возвращается к ней. Он накрывает ее плечи и спину тонким шерстяным одеялом, а потом при помощи ваты и холодного крема нежно счищает с нее затвердевший воск. Он медленно, методично скребет и трет, пока ей не начинает казаться, что он очищает не только ее тело, но и душу. Наконец он заканчивает. Она лежит на боку, на нее наброшено тонкое одеяло. Она чувствует головокружение и усталость, как будто сущность ее превратилась в эфир, словно теперь она и не она вовсе, а тень того, что ею было когда-то.

Леонардо достает из-под кровати еще одно одеяло, накрывает ее. Потом подползает к ней и снимает с ее глаз повязку. Она моргает от красного света, наполняющего комнату. Свечи задуты, и в Бархатной Преисподней теперь темно как никогда.

– Ну как? – спрашивает Леонардо, наклонив голову набок, глаза его чернее ночи.

В ответ она произносит лишь одно слово. То, что она испытала, не унижает, это не оскорбительно, не болезненно и даже не сексуально. Единственное слово, которое она сказала Леонардо, – «божественно».

Он целует ее в щеку, и они улыбаются друг другу. В тот миг она снова ощущает глубокую внутреннюю связь с ним, их равенство. Они не влюблены, они любовники других людей, но вместе сыграли в эту интимную игру. Ей бы испытать чувство вины, но почему-то этого не происходит.

– Теперь спите, – говорит он, заправляя волосы ей за ухо.

Валентина закрывает глаза. Ей хочется сохранить это ощущение божественности во сне. Ей хочется поделиться им с Тео.