Синьор Бжезинский вернулся. Белль еще не видела его, но слышала, как ночью он расхаживал по дому и кричал на Ренату за то, что неправильно приготовила мясо. «Он ждет случая избить меня, – думает она, – но этого нельзя допустить». Не потому, что она боится, просто хочет защитить Сантоса. Белль знает: любовник сдержит слово, если увидит хотя бы еще один синяк на ее теле.

«Я сбегу», – решает она, проснувшись утром. Ночью ей приснился прекрасный сон, в котором она и Сантос были вместе далеко-далеко от Венеции. Белль в меховой шубе, под ногами скрипит снег, Сантос рядом с ней. Пар их дыхания сливается в облако, когда они, задрав головы, смотрят на пестрые купола собора Василия Блаженного в Москве. В ее ладони внутри кармана шубы зажат изумруд Романовых, они похитили его у коммунистов. Или они где-то в тропических краях, плывут на его белоснежной шхуне и делают остановку на Кубе, где проводят ночь, танцуя и играя в карты с какими-то мрачными личностями, и чудом спасаются со всем выигрышем. Да, удача была бы на их стороне, потому что, когда два человека созданы друг для друга, везенье им дается на двоих.

Открывается дверь, и с завтраком на подносе входит Пина. Белль садится на кровать, взбивает подушку, засовывает ее за спину и чувствует себя так хорошо, как не чувствовала уже целую вечность. Настало время нарушить клятву. Да и что это за клятва, если тебя вынудил ее дать умирающий отец? «Это обычный шантаж, – рассуждает Белль. – Пора жить для себя и перестать чувствовать ответственность за мать».

Она смотрит на поднос, который поставила себе на колени. Молочный чай в чашечке из тонкого венского фарфора, аккуратные треугольные бутерброды, яйцо всмятку в серебряной подставке. Она разбивает скорлупу ложечкой. Но вдруг ощущает тошноту, поспешно отставляет поднос и встает с кровати.

– Сударыня, вы здоровы? – Пина, раздвигая шторы, стоит у окна.

Белль кивает, не в силах говорить, и бросается сломя голову в туалет. Она едва успевает добежать до унитаза, когда ее выворачивает.

Пока она сидит на корточках возле унитаза, в туалет врывается Пина.

– Сударыня, вы заболели!

– Не знаю, Пина. Минуту назад я себя прекрасно чувствовала. Это из-за яйца. Меня начало тошнить от него.

Она прижимает ладони к холодному черно-белому кафелю на полу, а потом ко лбу. Температуры нет.

– Вам нужно еще полежать. Отдохнуть.

Белль поднимается, покачиваясь, прислоняется к раковине и смотрит в зеркало на свое бледное лицо.

– Нет, мне нужно идти.

Она видит в зеркале взгляд Пины. Лицо молоденькой девушки горит огнем. «Ей известна моя тайна, – думает Белль. – Я совсем не знаю эту девочку, но доверила бы ей свою жизнь».

– Скажи, Пина, – обращается к ней Белль, начиная накладывать макияж, – ты скучаешь по своему дому на Сицилии?

Девочка кивает, в глазах – тоска, губы печально сжаты.

– Я помню, как ты пела мне на своем диалекте. Это было очень красиво. – Белль подается вперед, подводит брови. Ее все еще подташнивает, но это не помешает сегодня встретиться с Сантосом. – Твои родители живут еще на Сицилии?

– Моя мать умерла, сударыня, у отца теперь новая жена и семья.

– О, какая жалость, Пина. – Так вот почему девочка никогда не ездит домой по выходным, вот почему ее не навещают родственники.

Она смотрит на Пину. Горничная так молода. Ей почти столько же, сколько было самой Белль, когда она вышла замуж.

– Ты такая красивая, Пина. Наверное, от поклонников отбоя нет.

Пина делается совсем пунцовой и опускает глаза в пол.

– Мне нет до них дела, – говорит она.

– Тогда не спеши выходить замуж, – строго произносит Белль. – Наслаждайся свободой, пока можешь. – Сказав это, она задумывается: «Какая свобода может быть у Пины?» Явно не такая, как у нее самой.

– Все равно я не смогу по собственной воле выбрать себе мужа.

Белль поворачивается, пристально глядит на Пину. Она видит, что под мягкой кротостью в этой сицилийской девушке горит огонь.

– Почему? Отец вроде тебя больше не беспокоит. Сейчас 1929 год, Пина, а не восемнадцатый век.

– Отец и синьор Бжезинский заключили соглашение.

Белль хмурится. О чем это девочка толкует?

– Какое соглашение?

– Что синьор Бжезинский сам выберет мне мужа, – чуть слышно отвечает Пина.

– Зачем это?

Пина страдальчески всплескивает руками, глаза ее наполняются слезами.

– Я не должна рассказывать.

Белль задумывается. Какой властью может обладать синьор Бжезинский над отцом Пины?

– Это все связано с деньгами, верно, Пина?

Девушка кивает и почти шепотом отвечает:

– Отец отдал меня в служанки синьору Бжезинскому за то, что он оплатил его долги. Они договорились, что, когда мне исполнится семнадцать, синьор Бжезинский выдаст меня замуж так, как будет ему выгодно.

Голос девушки дрожит от избытка эмоций. Белль садится на табурет, все еще держа кисточку, которой подводила брови. Ужасающий смысл услышанного медленно доходит до сознания. Ее муж не кто иной, как сутенер. Скольких еще женщин он держал в своей власти эти годы? Пока она смотрит на горничную, в голову ей неожиданно приходит мысль.

– А сколько тебе сейчас, Пина? – спрашивает она.

– На прошлой неделе исполнилось семнадцать.

Белль всматривается в полные слез глаза Пины и видит в них себя, польскую девочку, и последний разговор с умирающим отцом. В сознание вкрадывается неприятная мысль. Что именно сказал тогда отец? Она выуживает из памяти его слова.

«Это удачный брак, Людвика. Он богатый человек и может обеспечить и тебя, и мать. У него связи с немцами. Он может вывезти вас обеих из Варшавы».

Как она умоляла его!

«Я не хочу уезжать, тата. Я хочу остаться с тобой».

Отец с трудом поднял руку, на глазах у него выступили слезы.

«Это мое предсмертное желание, дочь моя. Ты должна обещать мне, что выйдешь за этого человека и будешь заботиться о матери».

«Нет, тата, я не могу. Я не люблю его…»

«Он спасет вас, Людвика. Ты должна это сделать».

Она рыдала, цеплялась за отцовские руки. Но это был уже не он. Отец превратился в тень себя прежнего. Куда подевался ее большой и сильный тата, который мог одним ударом свалить любого? Она посмотрела на сидящую рядом с кроватью мать, но та была вне себя от горя и не замечала дочь.

«Алексей, – шептала она, – Алексей, пожалуйста, не оставляй меня…»

«Обещай», – просипел отец на последнем дыхании, и она пообещала. Глядя ему в глаза, она сказала, что да, выйдет за синьора Бжезинского. До сих пор Луиза не понимала, почему отец потребовал от нее это. Внезапно причина сделалась ей ясна как божий день. Она была подарком. Благодарностью. Она знала, что у отца не было денег. Когда он умер, выяснилось: он не оставил ей ни гроша, так что она была отдана синьору Бжезинскому в качестве отплаты за долг. От этой мысли ее снова начинает тошнить. Как могли мать с отцом так поступить с ней? Их предательство разрывает ее сердце, наполняет такой тоской, что ей хочется плакать. Но она не может разрыдаться перед этой бедной сицилийской девочкой.

Что ж, решение принято, окончательно и бесповоротно. Сегодня она отпустит призраков своих родителей. Матери все равно уже не поможешь. Сердцем она понимает: мать не вернется. В последний раз, когда она ее видела, та уже не принадлежала этому миру, пребывала в тех местах, куда не добраться и откуда не возвращаются. Теперь не во власти синьора Бжезинского навредить ей. Глубоко вздохнув, Белль поворачивается к зеркалу и приподнимает подбородок.

– Ты должна бежать, Пина, – говорит она, глядя в отражение покрасневших глаз девушки. – Я дам тебе денег.

Пина качает головой.

– Я не могу бросить вас, – говорит она.

Брови Белль поднимаются, она какое-то время молча смотрит на девушку.

– Если так, моя дорогая, значит, мы должны бежать вместе.

– А что будет с моим отцом и его семьей? Он ведь в долгу перед синьором Бжезинским. Что будет с ними, если я сбегу?

Белль разворачивается на табурете, подается вперед и берет девушку за руку.

– Не волнуйся о них, Пина, – понизив голос, говорит она. – Твой отец отдал тебя синьору Бжезинскому. Теперь ты должна думать о себе. Ты ничем не обязана своему отцу.

Взгляд девушки проясняется, как будто впервые в жизни ей дали надежду.

– Но куда мы пойдем? – спрашивает она.

– Не знаю, – говорит Белль, сверкая от возбуждения глазами. – Могу только сказать, что мы переплывем лагуну и больше никогда не вернемся.

Не успела Белль произнести последнее слово, как дверь ее спальни с грохотом распахнулась. Женщины переглянулись. В доме есть только один человек, который может так входить.

– Луиза!

Это синьор Бжезинский. «Еще девяти утра нет, а он уже не в себе, – устало думает Белль. – Как избежать побоев?»

– Оставайся здесь, – шепчет она Пине, приложив палец к губам. Если сегодня состоится ее великий побег, мужа нужно как-то умиротворить.

Белль, так и не закончив макияж, выходит из туалета. На муже строгий деловой костюм. Напомаженные редеющие седины гладко зачесаны назад, большой бледный лоб блестит, словно вареное яйцо.

– Что-нибудь случилось? – вежливо спрашивает она.

– Я услышал разговоры, – говорит он.

Она вскидывает брови.

– Вы хотите сказать, слухи? Не стоит доверять сплетням.

Синьор Бжезинский делает шаг к ней, хватает за правую руку и крепко сжимает. Ей больно, но она пытается не подать виду.

– Один человек рассказал мне, что своими глазами видел тебя на крыше дома, голой, с посторонним мужчиной.

Она с фальшивой веселостью хохочет.

– Неужели, синьор Бжезинский? – восклицает Луиза. – Господи, да зачем бы мне это понадобилось? Я же не сошла с ума!

Он приближает к ней лицо, почти вплотную, его глаза – две темные щелки.

– Так я и подумал, моя дорогая. Но, видишь ли, это очень надежный свидетель. Мне сообщили, что ты не только голой торчала на крыше, ты еще и средь бела дня совокуплялась с каким-то обычным моряком.

Она выдерживает его взгляд, дерзкая в решимости идти до конца.

– Бывало, я плохо себя вела, но вы хорошо меня научили слушаться. Уверяю вас, я должна быть не в себе, чтобы решиться на такое безумство и снова навлечь на себя ваш гнев.

Вырвав наконец руку, она потирает ее, пытаясь стереть следы от его пальцев.

– Ни одна женщина не дойдет до такого, – говорит она. – Даже проститутка.

– Такая, как ты, Луиза, дойдет. Грязное, распутное существо, – шипит муж сквозь стиснутые зубы. – Если бы я знал, что от тебя будет столько неприятностей… Если бы я знал, что ты окажешься такой никчемной женой, неспособной даже родить ребенка, я бы сделал другой выбор.

Он снова хватает ее за руку и рывком притягивает к себе. Она видит капли пота на его лбу, чувствует его отвратительное дыхание.

– Мне и не нужно было жениться на тебе, потому что твоя мать и так была у меня в руках.

Его слова хуже удара в живот. Белль бы согнулась пополам, но он хватает ее вторую руку и так прижимает к себе, что ей видно, как его глаза наливаются кровью.

– Хочешь знать, что свело твою мать с ума? Я, Луиза. Она заставила твоего отца пожертвовать тобою. Я никогда не хотел тебя.

– Вы лжете, – чуть слышно произносит она.

Он бросает ее руки и отходит от нее с довольным видом.

– Все очень просто. Твой отец задолжал мне денег, а мне понравилась его жена. И мне повезло, твой отец умирал. Я сказал ему, что в оплату долга заберу его жену.

Комната начинает вращаться. Упасть нельзя ни в коем случае. Она должна стоять прямо.

– Но твои родители были так влюблены, – с насмешкой в голосе продолжает он. – Друг друга они любили больше, чем тебя, Луиза, ведь твой отец убедил меня жениться на тебе, а не на твоей матери.

Он смеется.

– Глупец! Ты думаешь, я позволю женщине отказать мне? Для чего, по-твоему, я привез ее из Варшавы в Венецию, когда твой отец умер? Я получил вас обеих по цене одной. Твоей матери мне хватало до тех пор, пока…

По его лицу пробегает тень. Синьор Бжезинский, кажется, недоволен собой. Она видит, что он старается собраться. Взгляд его снова становится холодным.

– Пока не заболела… И мне не пришлось отправить ее на Повелью. И тогда пришла твоя очередь, Луиза.

Заглядывая в черную, испорченную душу своего мужа, она понимает: он говорит правду.

– Нет! – цедит она сквозь зубы.

– Но ты не нормальная, – в ярости продолжает он, брызгая слюной. – Ты не можешь родить ребенка и ведешь себя как последняя шлюха. Переспала с половиной Венеции у меня на глазах. По-моему, у тебя, как и у твоей матери, помутился рассудок. Пора тебе присоединиться к ней.

Он бросается на нее, хватая за шею, но Белль в такой ярости, что зубами впивается в его скулу. Он громко вскрикивает, отшатнувшись. Она видит, что из прокушенной кожи течет кровь.

– Замечательно, – хохочет синьор Бжезинский. – Еще одно доказательство твоего безумия. Я думаю, теперь будет не сложно получить разрешение на расторжение брака. Я смогу найти себе новую, чистую невесту, и мне не придется больше иметь дело с грязной шлюхой.

Он толкает ее на кровать. Она падает на поднос, и столовые приборы с него летят на пол. Он бьет ее по лицу, но она яростно отбивается. Он не отправит ее на этот жуткий остров, чтобы она стала такой же, как мать. Она не станет слушать стоны призраков, обитающих там со времен чумы, когда несчастных больных свозили на остров гнить. Ее не оставят там бродить по берегу, укрытому толстым слоем пепла их сожженных костей. Она помнит встречу с доктором матери, жутковатой личностью, который, несмотря на уверения синьора Бжезинского в том, что он ведущий специалист в своей области, показался Белль настоящим садистом. Он проводил лоботомию! Нет, она не поедет на Повелью. Лучше умереть здесь, на кровати, чем попасть на этот проклятый остров. Обещание, данное отцу, уже не имеет значения. Она не будет заботиться о матери, потому что мать никогда не заботилась о ней.

Она попадает носком между ног синьора Бжезинского, и тот складывается пополам от боли. Она спрыгивает с кровати и бросается к двери, но вспоминает про Пину в ванной и останавливается. Шанс упущен. Муж хватает ее сзади и швыряет на пол. Она падает спиной на ковер. В следующий миг он возвышается над ней, его нога занесена над ее животом.

– Я тебя уничтожу, Луиза, раздавлю эту бесполезную матку, – рычит муж.

«Он похож на демона», – думает Белль. Она закрывает глаза в ожидании боли. Охваченная страхом, на мгновение испытывает жалость к нему. Как он таким стал?

– Стойте!

Она слышит крик Пины. Открыв глаза, видит горничную, которая цепляется за руки синьора Бжезинского. Муж настолько удивлен, что тут же успокаивается и опускает ногу на пол. Но Пина его не отпускает и продолжает изо всех сил оттаскивать в сторону.

– Она носит ребенка! – отчаянно кричит девушка.

Синьор Бжезинский, словно пьяный, отшатывается от Пины и переводит взгляд на Белль, лежащую перед ним на полу.

– Это правда?

Она готова сказать: конечно же, нет. Она не понимает, зачем Пина придумала эту беременность. Ведь она бесплодна. И вдруг ее осеняет: «Это он бесплоден!» В памяти возникает встреча с Сантосом, та самая, когда синьор Бжезинский избил ее. Тогда они были неосторожны. И с тех пор у нее нет менструации. Она прикрывает живот рукой. Ну конечно, вот из-за чего тошнота. Вот как Пина догадалась. Она с благоговением смотрит на Пину, на ее раскрасневшиеся щеки, на испуганные глаза овечки, которую ведут на бойню. Но какая она храбрая, если решилась встать между Белль и ее мужем.

– Да, я ношу ребенка, – шепотом отвечает она.

– Только я уверен, – мрачно говорит он, – что ребенок не мой.

– Никто этого не узнает… – очень тихо вставляет Пина.

«Бесстрашная девочка, – думает Белль. – Она моя защитница».

Синьор Бжезинский смотрит на жену и призадумывается.

– Так это мой наследник? – обращается он к юной сицилийке. – Ублюдок, которого она прижила с каким-то моряком?

Белль садится и убирает с лица волосы.

– Да, – с вызовом произносит она, и муж снова поворачивается к ней. – И ты никогда не увидишь этого ребенка. Мы уезжаем из Венеции.

– Твое положение спасло тебя от Повельи, Луиза. На этот раз, по крайней мере, – резко бросает он. – Я хочу, чтобы этот ребенок стал моим. Наконец-то ты родишь мне наследника… Пусть даже в нем не будет моей крови… Но тебя нужно наказать за это. Сурово.

Она видит, что глаза его превращаются в холодный кремень, и, прежде чем успевает подумать, он хватает Пину за руку и прижимает к стене. Девочка визжит. Белль вскакивает, бежит к озверевшему мужу и вонзает ногти ему в спину. Но он слишком силен, поэтому сбрасывает ее с себя. Потом широко размахивается и бьет Пину в живот. Девушка замолкает, охнув, сгибается пополам.

– Чудовище! – кричит Белль.

Синьор Бжезинский отступает от своей жертвы, и та валится на пол. Белль, бросившись к ней, закрывает девушку руками. Несчастный ребенок трясется, как в судороге. Белль еще никогда не видела мужа в таком неистовстве.

– Не трогай ее! – шипит она.

– А, я вижу, тут хозяйка и служанка прониклись чувствами, – отвечает он сочащимся ядом голосом. – Итак, моя дорогая, если у меня будет повод усомниться в том, что ты исполняешь обязанности приличной жены с ребенком, мне придется наказывать Пину.

Он подходит к женщинам.

– И я буду ее не только бить.

Он грубо засовывает руку между ног Пины, и девушка содрогается от боли и страха. Белль отталкивает его руку.

– Я привяжу тебя к стулу, Луиза, и заставлю смотреть, как я лишаю эту девчонку девственности. И в этом ты будешь виновата.

Пина дрожит в руках Белль, которая сильнее прижимает к себе девушку.

– Если ты хоть волос ее тронешь, я убью тебя, – шипит она на мужа.

Он отступает и хохочет. В этот миг он – воплощенное мужское веселье: держась руками за бока, беззаботно смеется. Ее угрозы кажутся ему смешными и нелепыми.

Когда он выходит из комнаты, Белль представляет, как она хватает подсвечник со своего туалетного столика и с размаху бьет его им по голове.

«Успокойся, – приказывает она себе, – тебе предстоит побег».

Она поворачивается к Пине.

– Как ты?

Горничная не отвечает, все еще не может говорить. Белль поднимает ее на ноги.

– Как только он уйдет, нам нужно бежать.

– Но куда?

Белль бросается к гардеробу и достает дорожную сумку.

– Доверься мне, Пина. Я знаю человека, который нам поможет.

– Я не могу бежать с вами, моя семья…

– Ты должна бежать. Ты представляешь, что с тобой сделает синьор Бжезинский, если останешься? Твоя семья тебя не защищает, и ты не обязана им ничем.

– А если он нас поймает? – Белль слышит, как дрожит от ужаса голос девушки.

– Не поймает. Обещаю.

Белль дала себе слово решить судьбу еще одного человека, хоть и уверена, что они с Пиной будут в безопасности.

Мы спасемся: Пина, ребенок и я.

Сантос спасет их. Разве может он их не спасти?