— Вот видите, — сказал ему Шуази-Легран в тот же вечер, — стратегия увиливания начинает приносить плоды. Благодаря первому человеку, которого я вам указал, вы встретили двух других и смогли узнать две вещи, заслуживающие внимания: Сиань и молодой итальянец. Господин Чжоу будет вам тоже полезен, как и мадемуазель И Пинь. Анн-Лор прожила у нее два месяца в прошлом году, и я уверен, что она снова ездила к ней. А как поживает ваш поэт-астрофизик, вы с ним встречались?

— У него всё в порядке, — ответил Еугенио, — мы виделись вчера вечером, это очень интересный человек. Мне кажется, он может мне помочь.

— Не слишком доверяйте ему, — возразил Шуази-Легран. — Может, он и приличный человек, но я бы предпочел, чтобы эта история осталась в тайне.

— Но почему? — внезапно возмутился Еугенио. — Разве не лучше обратиться в компетентные органы, чем пользоваться услугами такого неопытного и неловкого дилетанта, как я? Я словно толку воду в ступе вместо того, чтобы побыстрее вернуться домой. Вся эта история мне уже опротивела!

— У вас небольшая депрессия, — возразил Шуази-Легран, — прогуляйтесь-ка лучше на Ванфуцзин, 92. Это самая большая торговая улица в Пекине, и там есть прекрасное место, где вас заставят забыть о временных трудностях. Вас могут не пустить, но, если вы скажете, что пришли от мистера Чуза, двери откроются. И не забудьте про статьи, вы мне еще ничего не прислали, а я вам плачу и за работу.

— Это бордель? — настороженно поинтересовался Еугенио.

— Намного лучше, сходите туда и не забудьте про статьи.

После обеда, состоявшего из супа с водорослями, сладковатой свинины, жареных креветок с рисом и сопровождавшегося тирольскими мелодиями в честь группы седовласых дам и весельчаков мужчин, Еугенио на скорую руку написал и отправил по факсу три статьи: одну о Запретном городе, вторую о суровой императрице Цы Си и третью о батальоне евнухов, в которых превращали детей, купленных у бедных семей. Потом написал Марианне короткое письмо, в котором рассказал, как ему трудно вдали от нее, о теории господина Чжана о связи между скукой и отсутствием предчувствия, а также еще об одной теории, на этот раз старинной, согласно которой куда бы ты ни шел, ты везде таскаешь за собой самого себя. Затем повторил, как скучает без нее, и подчеркнул, что это не ему, а ей, обожающей Китай и тайны, выслеживание молодой девушки на краю света доставило бы настоящее удовольствие. Еще он попросил ее не забывать раз в неделю менять воду Фабьену Бартезу и очищать ее от хлора специальными препаратами, иначе жабры засорятся и рыба погибнет. В конце письма он снова признался ей в любви. Такая настойчивость объяснялась тем, что, приняв решение не ходить на Ванфуцзин, он почувствовал себя еще более влюбленным.

В десять часов вечера зазвонил телефон. Администратор сообщил ему на гнусавом английском, что с ним желает поговорить какая-то молодая особа. Еугенио сразу подумал: «Это Анн-Лор, и завтра я возвращаюсь домой». «Передаю ей трубку», — продолжил администратор. Затем красивый глубокий голос медленно и сбивчиво произнес:

— Здравствуйте, месье, меня зовут Беатрис. Я француженка. Работаю в этом отеле. Мне хотелось бы с вами встретиться. Вы можете спуститься на несколько минут?

Еугенио немного помедлил, потом, не зная, что ответить, пробормотал: «Да, конечно». В любом случае он не представлял, как отказаться, что было одной из его проблем: он этого не умел.

Впрочем, если бы я умел отказывать, думал он, стоя в лифте, я был бы не здесь, а спокойно завтракал с моей Марианной. Руссо тоже не умел отказывать, успокаивал он себя, — сравнения со знаменитыми предшественниками, к которым он зачастую прибегал, когда дело касалось мелких проблем бытия, помогали ему переживать неприятности и чувствовать себя не таким одиноким, поэтому он думал о Монтене, когда слишком жадно набрасывался на пищу, или о Стендале, когда чувствовал, что не блещет умом в обществе, — я хорошо помню те страницы из «Исповеди», где нашел столько общего между нами: его неспособность быстро и остроумно парировать выпады в свой адрес и с достоинством выходить из конфликтной или просто неожиданной ситуации.

В тот момент, когда раздался звоночек и дверь лифта с тихим присвистом открылась, Еугенио, мурлыча себе под нос «Я пришел тебе сказать, что ухожу», думал, что ему следует быть осторожнее. Однако все его опасения исчезли, едва он вошел в бар и увидел невысокую пухленькую рыжеволосую девушку, которая направилась к нему, протягивая руку. Ее чуть напряженное лицо дышало искренностью, а Еугенио редко ошибался в лицах. У нее была очень белая кожа, усеянная веснушками, рыжие, коротко постриженные волосы, ярко-синие немного близорукие глаза, оттененные слегка накрашенными подрагивающими веками — синее небо над опавшими листьями, нежные осенние тона.

— Извините, если я вас потревожила, — сказала она, — но мне очень хотелось с вами встретиться. Я прочла в регистрационном журнале отеля, что вы француз и путешествуете в одиночестве. А я занимаюсь здесь группами, которые присылает одно французское турагентство, и, кроме того, предлагаю одиноким туристам информацию о возможных экскурсиях, поездках, перемещениях и прочем. Я знаю, что язык здесь является серьезным препятствием для общения. К тому же китайцы не всегда идут на контакт. Я живу в Пекине уже четыре года. Меня зовут Беатрис Алигьери.

Ее речь была медленной, фразы — короткими, немного рубленными, голос — удивительно низким, приятным для слуха, с легким, чуть сиплым придыханием, напоминавшим шум ветра в кронах деревьев.

— Довольно… редкое имя, — улыбнулся Еугенио.

Они устроились за барной стойкой.

— Да, редкое, — согласилась Беатрис со смущенным видом. — Мой отец преподавал итальянскую литературу. Наверняка это имя было предначертано свыше… Но здесь до сих пор никто этого не замечал. Вы первый.

— Ну что ж, в таком случае… за это стоит выпить, — предложил Еугенио, не зная, что еще сказать.