То ли из-за красивого глубокого голоса, осенних красок, непроизвольной сердечности молодой француженки, то ли из-за внутренней опустошенности, которую Еугенио чувствовал в этот день, он рассказал ей всё: о цели своего путешествия, встречах, которые у него состоялись, и об охватившем его отчаянии.

Все началось с рассказа Беатрис о некоторых местах и памятниках, которые стоило посетить, однако их разговор стал понемногу угасать, когда она обнаружила, что он ее почти не слушает. Тогда Беатрис сказала, что уже поздно и ей пора возвращаться. «Вы знаете здесь других французов?» — внезапно спросил Еугенио, и не успела она ответить, как он уже назвал Анн-Лор де Шуази-Легран. Беатрис растерялась, явно ошеломленная, потом спросила, почему его это интересует, и Еугенио ей все рассказал.

На следующий день, прогуливаясь по тихому берегу большого озера, в воде которого отражался Летний дворец, по аллеям, украшенным гримасничающими статуями из зеленоватого мрамора, он без конца обдумывал два заслуживающих внимания варианта. Первый: Анн-Лор исчезла по собственному желанию, вероятно, в Сиане или где-то еще. В этом случае мадемуазель И Пинь могла бы сильно ему помочь, и тогда пусть Шуази-Легран дальше выпутывается сам. Второй: она гниет в какой-то пекинской тюрьме. Беатрис долго не решалась сказать ему, что достаточно хорошо знала Анн-Лор и особенно Пьетро Савелли, что они оба общались с группами молодых людей, которых политическая полиция зачисляла в смутьяны, что они несколько раз организовывали рок-концерты в заброшенных складских помещениях, хотя выступления подобного рода были строжайше запрещены и рассматривались как ширма для политических собраний, настоящим мотивом которых была борьба с режимом на местах — что, впрочем, имело под собой основания. Она знала, что Пьетро уехал в Италию, так как его контракт — как и Беатрис, он работал в отеле по контракту с туристическим агентством — подошел к концу. Анн-Лор через несколько дней уехала в Сиань. Там ли она или где-то еще, Беатрис не имела понятия. У их общих друзей тоже не было от нее новостей. Все предполагали, что она вернулась во Францию, но раз Еугенио приехал в Пекин, значит, это не так. Правда, Анн-Лор могла вернуться на родину и не сообщить об этом отцу. Что ж, такое предположение было вполне возможным.

Между делом Еугенио поинтересовался, знает ли она заведение на Ванфуцзин, 92. Она улыбнулась с удивленным видом: «Говорят, что туда входишь под гнетом проблем, а выходишь легким, счастливым и благоухающим. Я там никогда не была. Это только для мужчин».

Еугенио подошел к краю мраморного понтона в форме лодки. Дальше через озеро был переброшен большой выгнутый мост, тоже сооруженный из мрамора. Туристов почти не было видно, полную тишину, лишь иногда нарушаемую шорохами листвы и щебетом невидимых птиц, дополняла царившая вокруг безмятежность, которую порождали искрящиеся на солнце спокойные воды озера. Словно специально для него, прямо на берегу, рядом с плакучей ивой, стоял металлический стул. Еугенио счел его совершенно здесь неуместным, но все-таки сел, так как уже прибыл на место встречи. Он чуть прикрыл глаза, укачиваемый монотонным плеском воды, затем попытался следить за суетливым полетом насекомых, носившихся над самой поверхностью озера в ярком послеполуденном свете.

Внезапно краем глаза он заметил мужчину в шелковом желто-синем халате, с длинной косой, медленно направлявшегося к берегу озера. Мужчина посмотрел в сторону Еугенио, улыбнулся, махнул рукой и сказал: «Какая чудесная погода, не правда ли? Вот уж действительно, идеальная погода». Потом он вошел прямо в озеро. Еугенио хотел вскочить со стула, но не смог. «Что вы делаете? — хотел закричать он. — Вы же утонете!», но ни один звук не вырвался из его горла. Когда мужчина погрузился в воду до пояса, он обернулся и с улыбкой сказал: «Посмотрите, какое круглое отражение луны. Сейчас я поймаю его и принесу вам». Он пошел вперед, напевая очень грустную мелодию. Казалось, что он больше плачет, чем поет, и Еугенио вспомнил об инструментах, которые издавали жалобные звуки и названий которых он не знал. Затем мужчина начал смеяться, так как перед ним действительно висела огромная оранжевая луна, отражавшаяся в озере. Он скорым шагом направился к ней, подняв над головой вытянутые руки. Вода быстро добралась ему до груди, потом до подбородка. Он что-то сказал, но что, Еугенио не разобрал, что-то похожее на Ванфуцзин, затем закашлялся. Так и должно быть, подумал Еугенио, он скоро простудится. Наконец мужчина, продолжая кашлять, полностью скрылся в темной озерной воде.

Еугенио показалось, будто он подскочил на стуле, и от этого он внезапно проснулся. Позади него кто-то покашливал. Он обернулся и увидел пузатенького человека, который в одной руке держал такой же металлический стул, а другую протягивал ему со словами:

— Очень рад познакомиться, месье Трамонти, Чжоу Енлинь.

Еугенио понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он быстро поморгал глазами, прогоняя последние остатки сна, и уже собирался подняться, но мужчина опередил его:

— Сидите, сидите, я тоже присяду рядом с вами.

И он поставил свой стул лицом к озеру.

— Месье Шуази мне много говорил о вас, — продолжил он, наконец-то усевшись. — Кажется, вы писатель.

Он говорил очень быстро и кивал головой в конце каждой фразы. Эта деталь несколько раздражала Еугенио — впрочем, когда он просыпался, то всегда был не в настроении.

— Вовсе нет, — возразил он. — Я журналист, и только. Месье Шуази меня слишком переоценивает.

— Понимаю, понимаю, — произнес Чжоу Енлинь, еще больше кивая головой. — Нужно зарабатывать себе на жизнь. Что касается меня, то я всего лишь преподаю историю европейской живописи в университете. Я долго жил во Франции и хорошо знаю месье Шуази. Это честный человек. Он попросил меня вам помочь, если это будет в моих силах. Я в вашем распоряжении.

— Вы знаете заведение на Ванфуцзин, 92?

Еугенио понял, что вопрос оказался достаточно неожиданным. Они еще даже не обменялись общепринятыми любезностями, а Шуази-Легран несколько раз повторял, что китайцы придают огромное значение условностям.

— О, простите, — пробормотал он с улыбкой. — Я только что проснулся.

Но собеседник смотрел на него с подозрением, и Еугенио еще больше смутился. Наконец господин Чжоу коротко усмехнулся.

— Очень хороший адрес, — сказал он. — Если желаете, я могу отвести вас туда сегодня вечером.

И повторил:

— Сегодня вечером.

Затем оба замолчали, созерцая поверхность озера и легкое колыхание волн. Господин Чжоу явно не собирался вести разговор. Он отдавал инициативу Еугенио, понемногу приходившему в себя.

— Ладно, — решительно произнес Еугенио, поудобнее устраиваясь на стуле: — Вот что я разузнал: Анн-Лор де Шуази-Легран посещала курсы китайского языка и каллиграфии в институте, как и многие другие иностранцы.

Чжоу Енлинь внимательно слушал, одобрительно кивая головой.

— Она встречалась с молодыми людьми, которых полиция считала смутьянами, потому что они организовывали рок-концерты. Может быть, настоящей целью этих мероприятий была политика, я не знаю. У Анн-Лор был друг, итальянец по имени Пьетро Савелли. Он вернулся на родину. Анн-Лор уехала из Пекина, вероятно, в Сиань. Это всё, что мне удалось узнать. Были ли у них неприятности и поэтому они уехали, осталась ли Анн-Лор в Сиане, возвратилась ли во Францию, не предупредив отца? А может, она снова в Пекине, но в таком случае где? Никто ничего не знает. Завтра я еду в Сиань. Вот и всё…

Чжоу Енлинь глубоко вздохнул. Наступила довольно долгая пауза.

— Лично я не слишком люблю рок-н-ролл, — наконец произнес он с огорченным видом. — Мне кажется, что он ведет к потере самого себя. Для меня музыка — это, скорее, дорога к внутренней победе. Незаметный и крайне интимный процесс.

Внезапно он заговорил намного медленнее.

— Но я могу понять, почему молодежь любит рок-н-ролл. Наверное, у нее есть потребность забыться.

Он ненадолго замолчал, погрузившись в свои мысли.

— Возьмите, к примеру, молодых дагунов, — продолжил он.

— Простите?

— Дагуны. Это молодые люди, которые уезжают из деревни, чтобы найти работу в городе — обычно на стройках или прислугой, если речь идет о девушках. К несчастью, чаще всего они становятся безработными, особенно после последнего кризиса. Они живут в нищенских условиях на окраине города, обычно занимая пустующие грязные дома. А иногда бывшие склады, где, кстати, тоже проводятся концерты, о которых вы говорите. Все это очень печально.

— Вы, кажется, знаете это не понаслышке, — заметил Еугенио.

— Мой сын состоял в одной из таких групп, — быстро ответил Чжоу Енлинь. — Он хорошо знал Анн-Лор и ее друга, а также многих молодых дагунов, которым помогал прятаться от полиции. Он провел три месяца в тюрьме. Сейчас он больше этим не занимается.

Чжоу Енлинь сопровождал каждую фразу движением головы, а на последней сделал жест рукой, словно говоря, что с этим уже покончено.

— Да, все это неприятно, — вздохнул Еугенио, рассматривая носки своих ботинок.

Снова наступила долгая тишина. Позади них иногда останавливались влюбленные парочки, любовались озером и шли дальше.

— Но почему дагуны прячутся от полиции? — снова заговорил Еугенио.

— Здесь к ним относятся так же, как у вас к бомжам, — ответил Чжоу. — Их помещают в тюремные камеры, а потом высылают назад в деревню. Мой сын объяснил бы вам это лучше меня, но сегодня вечером он занят, а завтра вы уезжаете в Сиань.

— Я возвращусь послезавтра во второй половине дня.

— Не знаю, сможет ли он послезавтра, — сказал Чжоу, вставая и широко улыбаясь. — А теперь извините, но я должен уйти. Вы знаете Ли По?

Еугенио удивленно взглянул на него. Он не ожидал, что Чжоу уйдет так быстро.

— Только по имени. Кажется, это поэт… Я не очень силен в китайской литературе, — добавил он извиняясь.

— Да, поэт, — подтвердил Чжоу Енлинь. — Один из самых известных в Китае. Он умер, как говорят, в один из вечеров, когда был особенно пьян, пытаясь поймать отражение луны в Желтой реке. Это, конечно, легенда. Но я считаю, что это довольно сильная метафора. Неуловима на расстоянии вытянутой руки…

Он не закончил фразу, и она повисла в воздухе. Пройдя немного вперед, он что-то вспомнил и возвратился с улыбкой.

— Я буду ждать вас у отеля в двадцать один час, — слегка наклоняясь, произнес он. — Затем отведу на Ванфуцзин, 92. Конечно, если вы не передумали.