К нам в офис явился Джейсон Келли. Да-да, тот самый Джейсон Келли. Парень, которого журнал «Пипл» дважды удостоил звания самого сексуального мужчины года. Фильмы с его участием идут по всему миру, они принесли свыше двух миллиардов прибыли и получили четырнадцать Оскаров в разных номинациях. Этот тип разбил в Голливуде больше сердец, чем все агенты по кастингу вместе взятые. Но, что самое главное, Джейсон Келли – основной объект ночных фантазий Кассандры Френч (сброшенное одеяло, смятая подушка, сбитые простыни, острый приступ желания).

И вот Джейсон Келли собственной персоной прохаживается по нашему офису.

Он совсем рядом, в конференц-зале. Я стою на спинке кожаного дивана у себя в кабинете, приникнув ухом к воздуховоду, подобно героиням сериала «Лаверна и Ширли», которые шпионят за своими соседями, и слушаю его восхитительный голос, проникающий через алюминиевую трубу длиной в восемнадцать дюймов. Само собой, если бы кто-то в этот момент вошел в комнату и увидел, чем я занимаюсь, я бы залилась краской, как отшлепанный зад, и провалилась под землю от стыда, но речь идет о самом Джейсоне Келли, а это вам не фунт изюму. Одни его грудные мышцы вполне могут служить смягчающим обстоятельством.

Когда я увидела его впервые («Оседлавший бурю», 1998, «Коламбия Пикчерз»), мое сердце остановилось на добрых десять минут. Могу поспорить, что с юридической точки зрения я на какой-то момент умерла. Надо сказать, что сам фильм был так себе, но зеленые глаза Джейсона Келли проникли в мою душу и завладели ею. Когда я вышла из кинотеатра, мои ноги подкашивались.

И вот он здесь. В каких-нибудь пятнадцати футах, за тонкой фанерной стеной. Одна часть меня жаждет проломить стену и наброситься на его худощавое упругое тело; другой половине хочется вернуть первую обратно и устроить ей хорошую нахлобучку. Не следует забывать, что я нахожусь при исполнении служебных обязанностей. Встретить актера для меня не в диковинку, как-никак я работаю на студии и вижу эту публику на каждом шагу – в туалете, в кафетерии и на парковке.

Но Джейсон Келли не просто актер. И я готова поклясться, что он мне подмигнул.

Это утро началось так же, как любое другое. Я встала рано, бодрой и свежей, стараясь не вспоминать о вчерашней неудаче в «Собачьей конуре», покормила мальчиков завтраком, усадила их за рабочие тетради и отправилась в тренажерный зал, заглянув по дороге в «Старбакс», где, чтобы взбодриться, заказала капучино, решив на ходу, что мне не повредит немного сухого печенья. Чтобы запить печенье, пришлось заказать еще порцию кофе, на сей раз с обезжиренным молоком, после чего я поняла, что ехать на тренировку уже слишком поздно и лучше наверстать упущенное в следующий раз, взявшись за дело с удвоенной энергией. Поскольку я откладываю поездку в тренажерный зал шестнадцать дней подряд, завтра я буду заниматься на кросс-тренажере с тридцати-двукратной интенсивностью. Я всегда надеюсь на лучшее.

Когда я наконец добралась до офиса, там чувствовалось напряжение; воздух был напитан смесью адреналина и тревожного ожидания, словно сотрудникам предстояли соревнования по прыжкам на эластичном канате с крыши здания, но никто не умел обращаться со снаряжением. Даже маленькая, тихая как мышка секретарша Кэти, – которой я раза три давала советы по части косметики и ухода за кожей и которая, судя по ее прыщавой физиономии, слушала меня крайне невнимательно, – двигалась необычно пружинистой походкой.

– У нас какой-то праздник? – спросила я.

– Не знаю, – ответила она. – Просто все такие веселые, и я решила не отставать.

К черту прозак! Лучшее средство от депрессии – инстинкт подражания.

В этот момент уголком глаза я заметила его – перламутровые белки глаз, каштановые локоны, резко очерченный подбородок – и толпу, куда больше той, что собралась на вечеринку по случаю моего последнего дня рождения. Вся компания двигались по тесному коридору здания косяком, точно стая перелетных птиц. Когда Джейсон останавливался, они тоже останавливались, и начинали двигаться, когда он возобновлял движение. Все они смеялись, обнимались, целовались, но происходящее не имело ни малейшего отношения ко мне.

Я спряталась в закутке, где мы пьем кофе, и выглянула в коридор, ломая голову, с какой стати Джейсон Келли лично пожаловал в Коммерческий отдел. Как правило, у актеров, режиссеров и сценаристов на такой случай есть агенты, и нам почти не приходится иметь дело непосредственно с творческими личностями. Может быть, он заходил к кому-нибудь на двадцать третий этаж? Интересно, кто бы это мог быть: кудрявая Лорна – по слухам она спала с четырьмя вице-президентами, но так и не получила повышения, а значит, не представляет собой ничего особенного в постели, или Бет – эта держится как невинная школьница, и хотя ее видно насквозь, на ее удочку неизменно попадаются все молодые холостяки. Все они как один сгорают от желания защитить ее, приласкать и подарить ей теплый дом, хотя ясно как день, что Бет нужно лишь одно – вывести из борьбы всех соперниц, лишив их самого ничтожного шанса на победу. Нет, едва ли Джейсона Келли привлек кто-то из сотрудниц нашего офиса. Никто из них ему не пара. Кроме меня, разумеется.

Я на цыпочках двинулась по коридору, за Джейсоном и его свитой, до которых было около пятидесяти ярдов. Разглядывая скулы Джейсона и его идеальной формы губы, я почувствовала, что кто-то протискивается мимо меня по коридору.

Это была продавщица булочек. Ей семьдесят три, но она бодра и полна сил, на худом, жилистом плече висит сумка с булочками. Сегодня я забыла купить булочку, но, похоже, она это не заметила.

– Черт побери, – сказала она скрипучим голосом. – Он ведет себя как настоящая шлюха!

Я чуть не задохнулась. Булочница вытащила очки и нацепила их на нос.

– О да, – добавила она, – задница у него первый сорт.

– Это Джейсон Келли, – с трудом вымолвила я, как только ко мне вернулся дар речи. – Он актер.

– Плевать я хотела, кто он.

Какое-то время я вместе с бесцеремонной булочницей наблюдала, как Джейсон, обнимая и целуя всех, кто попадался ему навстречу, медленно двигался по коридору. По пути он остановился, чтобы перекинуться парой слов со Стэном Олсеном, и я поняла, что мой час настал.

Забыв про булочницу, я протиснулась вперед и оказалась рядом со Стэном именно в ту секунду, когда их короткий разговор подходил к концу. На ходу я пригладила волосы и облизнула губы – мне хотелось предстать перед Джейсоном Келли в достойном виде.

– Что касается контракта со Скорсесом, про который мы говорили… – я оборвала заготовленную заранее фразу на полуслове, «заметив», что рядом стоит Джейсон. – Ох, простите ради бога, – я растерянно захлопала глазами. – Я вам помешала.

– Вообще-то, – сказал Стэн, – мы обсуждали…

– Вовсе нет, – перебил его Джейсон. – Мы с Сэмом уже все обсудили.

– Со Стэном, – поправил мой босс. – Меня зовут Стэн, а не Сэм.

Но Джейсон уже забыл про Стэна Олсена; он быстро понял, что лучшая беседа со Стэном Олсеном это та, что уже закончена.

– Я Джейсон, – сообщил он, словно я этого не знала. Словно этого не знала вся планета.

Я пожала протянутую руку, и трепет от этого мимолетного прикосновения заставил меня забыть все, что я собиралась сказать. Это наверняка было нечто чрезвычайно учтивое и остроумное, но внезапно оказалось, что я могу думать лишь об одном – нашем совместном будущем: о первом свидании, долгих прогулках по пляжу, поездках в Тоскану на виллу Джейсона, о платье, которое я сошью на свадьбу – не зная, какое выбрать: снежно-белое или цвета слоновой кости, – и о том, в какую школу мы отдадим свою дочку по имени Ребекка (в честь моей бабушки) или Сидней (в честь города). В итоге все мое красноречие улетучилось без следа, и я пролепетала:

– Меня зовут Кассандра. Мама называет меня Кесси. Или Медвежонок.

Кто-то из свиты Джейсона, состоящей из адвокатов, менеджеров и просто прихлебателей, хихикнул, и этот короткий смешок вернул меня на землю. Я отпустила руку Джейсона, и в голове у меня мелькнуло, что, скорей всего, он с ними заодно, и скоро все будут смеяться и показывать на меня пальцами, и кто-то вставит этот эпизод в свой фильм, и этот фильм получит международное признание, а потом кто-нибудь случайно обронит, что речь идет о реальной девушке, и сначала откажется открыть, кто она, но в конце концов мое имя появится в газетах, и Джейсона заставят рассказать о моей беспросветной глупости в интервью глянцевым журналам, и вскоре за мной начнут охотиться телевизионные ток-шоу и репортеры. Я решила, что соглашусь давать интервью только Даян Сойер. Девушка не должна поступаться принципами.

Однако Джейсон и не думал надо мной смеяться. Вместо этого он сказал:

– Рад познакомиться, Кесси. А моя мама до сих пор зовет меня Тыковкой.

Он подмигнул мне, и, когда я пришла в себя, он уже был в конце коридора, где завязал беседу с кем-то еще, а рядом со мной остался лишь Стэн Олсен.

– Надутый болван, – процедил Стэн. – Чего ждать от актеришки?

Обычно в подобной ситуации я поворачиваюсь и иду прочь, не вступая в дискуссию, но у меня так тряслись коленки, что я не решилась двинуться с места, боясь упасть.

– Что он здесь делает? – спросила я.

– Кто, Келли? Он подал иск против студии. Обычная чушь.

– Он подал иск? Почему?

– Говорит, мы нагрели его на контрактах по «Равнодушному». Они все так говорят. Они требуют предусмотреть все, и мы ложимся костьми, чтобы им угодить. Потом в один прекрасный день у них ломается их навороченная машина, а ремонт стоит бешеных бабок. Естественно, они считают, что виноваты мы. Мы, видите ли, не оговорили то и это, или оговорили, но не так, как следует…

Стэн продолжал разливаться соловьем, упиваясь звуками собственного голоса, а я принялась мысленно перебирать кипы контрактов, что ложились мне на стол за последние несколько лет. Я отлично помнила, как занималась «Равнодушным», но не припоминаю никаких подводных камней, связанных с этими бумагами. Время от времени нам случается набирать кое-какие условия мелким шрифтом, чтобы проверить, выполняют ли агенты и адвокаты свою работу, но по большей части мы играем по правилам. В контракте по «Равнодушному» не было ничего из ряда вон выходящего.

– Если он собирается подавать на нас в суд, – спросила я, – почему он не пошел прямиком в Отдел исков?

– Там он уже был, и они направили его к нам. Студия собирается пригласить поверенных, которые составляли проект договора, и по закону его адвокаты имеют право допросить их. Думаю, он пришел договориться о помещении. Хотел сразить всех своим обаянием и привлечь на свою сторону, прежде чем будут разосланы судебные повестки. Это старый трюк.

«Постойте! – едва не закричала я. – Я работала с этим контрактом. Меня тоже должны допросить. Где моя повестка? Я хочу повестку!»

– Думаю, все утрясется, – сказала я вслух. – Джейсон производит впечатление разумного человека.

Стэн засмеялся, широко открыв рот. Это было довольно печальное зрелище. Ему было явно пора к дантисту.

– Я же сказал тебе, Френч, он актер. Слово «разумный» к нему не применимо.

Пораженный моей непонятливостью, он зашагал прочь, сокрушенно качая головой. Я еще немного постояла в коридоре, вбирая в себя аромат, оставленный Джейсоном Келли. Мне наплевать, за что он преследует студию и выиграем мы или проиграем; надеюсь, прежде чем дело прояснится, он вернется сюда еще не раз, и это главное.

Когда я вернулась к себе в кабинет, у меня на столе стоял великолепный букет ирисов с подмаренником. Неужели их прислал Джейсон Келли? Возможно, он давным-давно положил на меня глаз, и вся эта история с контрактом была лишь поводом познакомиться поближе?

Но тут я заметила, что к карточке прикреплена косточка, и поняла, что цветы не имеют отношения к актерам. Их прислал владелец клуба. Почерком с завитушками – наверняка дело рук флориста – на карточке был написан следующий текст, по-видимому, составленный самим Стюартом:

Я вел себя как последний идиот. Если Вы пожелаете научить старого пса новым трюкам (или просто отшлепать его газетой), можете мне позвонить.

Стюарт Хэнкин. Чертов Стюарт Хэнкин. Между прочим, нос у него крючком. Я забыла упомянуть об этом, когда описывала его в первый раз. И губы слишком тонкие, людям с такими губами и таким носом доверять нельзя. Да и с чего я взяла, что он хорош собой? Просто я выпила, и мартини затуманил мне глаза – широко известный феномен воздействия алкоголя. Я читала об этом в одном журнале.

И все же цветы были очень хороши, и наверняка отыскать меня было не так-то просто. Более того, мужчина, способный оценить красоту ирисов, достоин всяческого уважения, но Стюарт Хэнкин, ничтожный и гадкий Стюарт Хэнкин, не дождется от меня прощения или сочувствия.

Однако в настоящий момент меня ждали куда более срочные дела. Во-первых, мне нужно было позвонить Клэр и рассказать ей, кто мне только что подмигнул. Она умрет от зависти. Потом необходимо было снова залезть на диван, так как совещание за стенкой, похоже, подходило к концу, и мне надо было вовремя выйти из кабинета, чтобы Джейсон мог увидеть меня во всей красе. Если солнечный свет будет падать сзади и мне удастся найти туфли на каблуках, что припрятаны где-то в шкафу, я могу произвести весьма выгодное впечатление. Если у меня нет шансов, что Джейсон Келли будет грезить обо мне перед сном, на худой конец пусть думает обо мне, садясь в свой сверкающий лимузин.

На душе у меня было скверно. Джейсон и его свита покинули офис гораздо раньше, чем я успела встать в дверях и потрясти их изгибами своего силуэта. Я отвыкла от высоких каблуков, и, едва я перешагнула порог своего кабинета, голова у меня закружилась, как у школьницы, и я шлепнулась прямо на берберский ковер. Подняв глаза, я успела увидеть, как умопомрачительные ягодицы Джейсона Келли исчезают в конце коридора.

Координация движений. Двойка с плюсом. Я шесть лет посещала занятия физкультурой в школе, и вы, вероятно, полагаете, что я в состоянии справиться с перемещением по офису. Но я не решаюсь даже спуститься в буфет во время ланча – официантами там работают в основном пожилые русские, и мне не хотелось бы ударить в грязь лицом у них на глазах.

Как только я поднялась с пола и выплюнула ворсинки ковра, мне позвонила душечка Лекси, обладательница солнечной улыбки и воплощение изящества.

– Кесс, ты должна мне помочь! – она была в совершенно невменяемом состоянии, никогда прежде она не говорила таким убитым голосом. На всякий случай я взглянула на определитель номера: мне казалось, что королевы красоты всегда пребывают в безмятежном расположении духа.

– Что стряслось, Лекс? Инфракрасная кабинка вышла из строя?

– Джек и Ширли! Их… их арестовали.

Я всегда говорю своим друзьям, что они могут позвонить мне, если им понадобится совет юриста. Я считаю, что, отучившись три года в юридической школе и отработав пять лет в правовой системе, я вполне могу поделиться с ними нужной информацией. При этом сфера моей компетенции начинается фильмами и заканчивается телевидением. В прочих юридических вопросах я разбираюсь не лучше устрицы.

– Моя специализация – индустрия развлечений, – напомнила я Лекси. – Если твоих друзей арестовали, могу дать тебе телефон того типа, который защищал мамулю. Впрочем, ничего хорошего сказать о нем не могу.

Она, не сдерживаясь, рыдала в трубку. Интересно, текут ли у нее сопли? Если да, должно быть, это самые прелестные сопли на свете.

– Джек и Ширли, – всхлипнула она, – мои мурзики! Их посадили в тюрьму!

Ее мурзики. Ну конечно. Джек Николсон и Ширли Маклэйн.

– Ах, ты про этих мелких кусак…

– Я не знаю, как это случилось. Мы были в парке, я отпустила их побегать, потом они начали лаять, он начал их пинать, откуда ни возьмись появилась полиция, и… Кесс, приезжай. Я не знаю, что делать.

– Лекси, но у меня полно дел…

– Пожа-а-луйста, – она захлебывалась рыданиями, как третьеклассница, у которой строгий учитель естествознания отобрал любимую куклу. – Умоля-я-ю, приезжа-ай…

Я дрогнула и поняла, что не в силах сопротивляться. Я же не чудовище.

Мы встретились за ланчем в итальянском ресторанчике на Сансет-Плаза, недалеко от дома Лекси. Она заявила, что в таком состоянии не может садиться за руль. По дороге я позвонила Клэр, надеясь, что она тоже примет участие в нашей встрече, но ее ждал Возбудимый Знанием.

– Хочу предложить ему выключить свет, чтобы он не видел своих дипломов, – сказала она. – Интересно, сможет ли он возбудиться.

– Может быть, он наденет прибор ночного видения?

Когда я вошла в ресторан, Лекси была уже там. К моему великому изумлению, несмотря на все переживания, ее макияж был безупречен, а волосы аккуратно уложены. Она натянула облегающие брючки с заниженной талией и розовую футболку с надписью «Привет, котенок», и все гетеросексуальные мужчины вокруг поедали ее глазами. Когда я вошла и села рядом, они явно восприняли мое тело как помеху восхитительному зрелищу.

– Кесс, как я тебе благодарна! Спасибо, что пришла! – Лекси обвила меня своими костлявыми руками и привлекла к себе. Она сжимала меня в объятиях куда дольше, чем требовали обстоятельства, но высвободиться не было никакой возможности. Полагаю, что мужчины, которые не сводили с нас глаз, получили от этого представления море удовольствия. Лекси шмыгнула носом и, всхлипнув, уткнулась мне в плечо.

– Лекси, мы что, справляем шиву?

– Что? Причем здесь Шива?

Как сказала бы мамуля: Ой.

– Расскажи мне толком, что случилась? – Я вытащила блокнот и ручку, давая понять, что уделяю ее рассказу самое пристальное внимание, хотя это едва ли соответствовало истине.

– Хорошо, – горестно вздохнула Лекси. – Ты ведь знаешь моих мурзиков.

– О да, я отлично знаю твоих мурзиков. – Я сделала первую запись: Мурзики – исчадие ада.

– Ты же знаешь, они и мухи не обидят. Правда, у них была резиновая муха, игрушка, которую они разорвали в клочья, но настоящую муху они не обидят. В общем, я решила взять мурзиков и поехать в парк, в Санта-Монику. Там есть игровая площадка, песок, скамейки, они обожают там бегать. Оттуда такой чудесный вид на океан, особенно на закате. По-моему, Джеку нравится там именно в этот час, если мы приезжаем туда к вечеру, он становится таким задумчивым.

«Скотч-терьер, задумчивый на закате», – записала я. Любопытно.

– И что же было дальше? Полагаю, теперь мы должны перейти к главному.

– Мы приехали в парк примерно в полшестого, – продолжала свое сбивчивое повествование Лекси, – сначала все было хорошо. Правда, мне показалось, что у них что-то вроде… Как это называется, когда тебе кажется, что ты попал в ловушку, из которой тебе не выбраться?

«Встреча с Лекси», – чуть не сорвалось у меня с языка.

– Клаустрофобия?

– Точно. Мне показалось, что у них что-то вроде клаустрофобии. Я спустила их с поводка, чтобы они немного порезвились.

– Там это разрешается?

– Нет, но табличка, где это написано, совсем крохотная. Ее еле видно.

«Защита со ссылкой на невменяемость», – пометила я. Потом зачеркнула слово невменяемость и написала: «слабоумие». Это ближе к истине.

– Так вот, мурзики убежали по своим делам, а у меня завязался разговор с очень симпатичным мужчиной, немолодым, но весьма импозантным, он был похож на Шона Коннери, но говорил без акцента. Он говорил о фондовой бирже, а я рассказывала ему про йогу, и все шло хорошо, но вдруг я услышала лай мурзиков и крики какого-то мерзкого старикашки. Старикашка взбрыкивал ногами, и я увидела, что Ширли взлетела в воздух, я не преувеличиваю, и я сломя голову помчалась к ним.

В этот момент я поняла, что этот человек брыкается не просто так – он норовит пнуть Джека и Ширли, а те защищаются, как могут.

– Кусая его за ноги?

– Да. Тогда я закричала: «Ах, вы мои умницы! Как же вы славно кусаетесь!»

– Постой, – перебила я. – Ты натравливала своих собак, то есть мурзиков, на этого типа?

Она в ужасе отшатнулась.

– Господи, нет, конечно. Я хотела остановить их. Это единственный способ. Если бы я закричала «Фу!» или «Хватит!», они бы испугались и набросились на него с удвоенной силой. Они такие чуткие! Реагируют только на позитивное подкрепление.

Это было мне очень близко: именно так я обучаю своих мальчиков. Вы ничего не добьетесь, если будете бить их журналом или тыкать носом в собственные фекалии; мальчиков, как и собак, следует приучать к позитивным стимулам. Я рада, что Лекси нашла хоть какой-то способ урезонить этих мелких паршивцев. В прошлый раз, когда я была у Лекси, Ширли Маклэйн вцепилась мне в голень такой мертвой хваткой, что ее впору было отдирать клещами.

– Ясное дело, – продолжала она, – они так лаяли, что меня никто не слышал. Мне пришлось подбежать и подхватить их на руки. Естественно, я высказала этому типу все, что о нем думаю. Что пинать ногами собак, тем более крохотных беззащитных мурзиков, некрасиво. Он поднял крик и заявил, что они набросились первыми. Но я-то знаю, что таких хлебом не корми, дай пнуть собаку. Злые люди были всегда, и тут уж ничего не поделаешь.

«Злые люди любят пинать собак, – записала я. – Пнуть мурзика – суровая необходимость».

– И после этого приехала полиция?

Она кивнула, и ее глаза вновь наполнились слезами.

– Они посадили мурзиков в клетку и отвезли их в тюрьму. Они сказали, что собаки не зарегистрированы. Я и не знала, что их нужно регистрировать. Мне никто этого не говорил. Они сказали, что сегодня я могу навестить их, а в пятницу судья решит, вернут их мне или нет.

Я чувствовала, чем это пахнет, и, видит бог, мне страшно не хотелось в это ввязываться.

– Лекси, – сказала я, – ты же знаешь, что мне запрещено заниматься юридической деятельностью за пределами студии. К тому же я не выступаю в суде. Я составляю контракты.

– Я знаю, – всхлипнула она. – Но я думала, ты сможешь поехать со мной на слушание. Как в телешоу «Народный суд», когда судья Уопнер спрашивает: «Кто вы?», а ему отвечают: «Я ее двоюродная сестра», а потом судья Уопнер спрашивает: «Вы можете сообщить что-нибудь имеющее отношение к делу», и двоюродная сестра говорит: «Я могу подтвердить ее безупречную репутацию», и тогда судья Уопнер…

– Хватит! – не выдержала я. – Я приду. Я пойду с тобой в суд.

Если бы Лекси меня так не раздражала, в качестве благодарности мне было бы вполне достаточно ее улыбки. Она вытерла слезы.

– И ты отвезешь меня в тюрьму к моим мурзикам? Боюсь, если я сяду в машину, я разобью ее вдребезги.

Только этого не хватало.

– Ну конечно, Лекси. Я отвезу тебя. Давай перекусим, а потом поедем к ним.

Лекси перегнулась через стол и облобызала меня.

– Я тебя обожаю, Кесси.

– Я тоже люблю тебя, Лекс.

После чего эта костлявая мерзавка заказала себе блюдо овощей.

Приют для животных в Санта-Монике выглядит ничуть не хуже прочих заведений подобного рода, и все же это тюрьма, и здесь пахнет не только псиной и антисептиками, но и отчаянием. Возможно, эти твари не умнее бахромы от ковра, но как любое живое существо они обладают шестым чувством, которое позволяет им догадаться о приближении конца.

– Мы пришли к Джеку Николсону и Ширли Маклэйн, – сказала Лекси служащей за столом у входа. Та, не моргнув глазом, открыла журнал со списком собак. Я думала, что названные имена заставят ее пуститься в нескончаемые рассуждения, но, судя по всему, злобные псы со странными кличками здесь не в диковинку.

– Вы владелица? – коротко спросила служащая, обращаясь к Лекси.

– Я их мамочка, – ответила Лекси. – Я принесла им кое-какие личные вещи.

Личных вещей было не меньше, чем жителей в Китае. Мы буквально опустошили попавшийся нам по дороге магазин с товарами для животных; еще немного, и его владелец сделал бы Лекси почетным акционером.

– Игрушки в приюте запрещены, – сказала служащая.

– Но это мои мурзики.

– Ах, это ваши мурзики. Это меняет дело. Что же вы сразу не сказали?

Ирония недоступна уму Лекси, и дальнейшие объяснения, после которых она, наконец, согласилась оставить игрушки в машине, заняли еще несколько минут. Нас отвели к вольерам, где собаки встретили нас дружным лаем. Приют для животных напомнил мне о «Собачьей конуре»; я подумала, что собакам здесь, наверное, дают разбавленную воду.

Джека Николсона и Ширли Маклэйн разместили в глубине отсека для собак. Их порочные наклонности были отмечены красной биркой на двери клетки, – она предупреждала служителей, что, работая с этими собаками, следует надевать защитное снаряжение. На гвозде рядом с клеткой висела пара монтерских перчаток и щитки для ног.

Внешне мурзики были сама невинность – вам бы и в голову бы не пришло, что перед вами опасные преступники. Ширли лежала на животе, растопырив передние лапы и опустив голову на шершавый бетонный пол. Джек сидел рядом с ней часто дыша, с каждым вдохом его пасть растягивалась в широкой собачьей улыбке. После ночи, проведенной в заточении, шерсть собак была тусклой и пыльной. Увидев Лекси, они приободрились; Ширли вскочила, а Джек сделал несколько шагов вперед, вяло помахивая хвостом.

– В вашем распоряжении двадцать минут.

Лекси потянула на себя дверь, запертую на цепь.

– Как она открывается? – спросила она.

– Она не открывается. Посетители остаются снаружи.

Помрачнев, Лекси опустилась на колени перед клеткой и просунула пальцы между прутьями решетки. Собаки принялись лизать ее руки и тереться о них.

– Ты видишь? – сказала Лекси, потянув меня за руку, чтобы я опустилась рядом с ней. – Они уже заболели. Пощупай, какие у них сухие носы.

Она полезла в сумочку и достала пару увлажняющих салфеток.

– Держи, – сказала она и протянула мне один пакетик. – Займись Джеком.

– Заняться Джеком? Каким образом?

Лекси разорвала пакетик и запустила руки в клетку. Ширли Маклэйн послушно приблизилась, и Лекси стала осторожно протирать салфеткой собачий нос, пока он не начал влажно поблескивать.

– Теперь ты, – сказала она. – Давай же, он тебя любит.

– И охотно откусит кусочек, – проворчала я, но решила не сопротивляться. В следующий раз надо не забыть поставить себе пятерку за Дружбу и Самоотверженность.

Стараясь действовать как можно осторожнее, я просунула руки между прутьями и помахала увлажняющей салфеткой, как флагом, свидетельствующим о моей полной и безоговорочной капитуляции. Джек Николсон отреагировал на мои движения как разъяренный бык на плащ тореадора. Мне пришлось собрать всю силу воли, чтобы не отдернуть руку и не помчаться с визгом назад к машине.

Но маленькая лохматая колбаска ринулась ко мне и не думая кусаться. Подбежав, Джек доверчиво положил голову на мою левую ладонь. Правой рукой я осторожно протерла ему нос, который действительно был сухим и твердым, как подошва. Когда процедура была закончена, пес благодарно лизнул мою руку. Расчувствовавшись, я протянула руку и почесала Джека за ухом. Похоже, он был доволен. Все шло гладко, и я подумала, что, возможно, я заблуждалась, и эти собаки не такие уж чудовища.

В эту секунду мою руку пронзила острая боль. Гаденыш впился мне в палец, издав воинственный рык, послуживший сигналом для Ширли Маклэйн. Та немедленно присоединилась к Джеку, и два лохматых преступника принялись дружно терзать мою плоть.

Извиваясь от боли, я каким-то чудом вспомнила рассказ Лекси.

– Ах, вы мои умницы! – завопила я во все горло. – Как же вы славно кусаетесь!

Когда я наконец добралась до дома с продезинфицированной и перевязанной правой рукой, которая продолжала нестерпимо ныть, я обнаружила у дверей еще один букет цветов. Мне стало не по себе. Значит, Стюарт Хэнкин побывал у меня дома? Если да, мог ли он заметить что-то неладное? Хотя второй букет был не хуже первого – делая эту запись, я продолжаю им любоваться, – мне совсем не хотелось, чтобы Стюарт ошивался вокруг моего дома. Разумеется, он не может проникнуть в подвал; дом надежно заперт и поставлен на сигнализацию. Но порой братьев связывают незримые нити, и мне не хватало только, чтобы Стюарт уловил флюиды Дэниела и устроил его побег. Обучение Дэниела еще не окончено. Он еще не стал тем, кем может стать. Я все еще в долгу перед ним, как и перед теми женщинами, с которыми он рано или поздно будет встречаться, и должна довести дело до конца.

На карточке, вложенной в букет, я увидела уже знакомый кудрявый почерк; наверное, букеты составлял один и тот же флорист.

Больше никаких шуток на собачью тему,  – было написано там. – Позвони мне, пожалуйста.

До чего же упрямый тип. Вообще-то горбинка у него на носу едва заметна, да она, в сущности, и не портит его довольно привлекательное лицо, и все же больше я не желаю о нем думать. Кто такой этот Стюарт Хэнкин? Я взяла вазу здоровой рукой и попыталась открыть дверь истерзанными пальцами искусанной. Меня тешила слабая надежда, что моя плоть столь же несъедобна, как еда в плохом мексиканском ресторане, и что Джек Николсон и Ширли Маклэйн поплатятся за свое преступление страшными муками. Представив, как они мучаются коликами в желудке и поносом, я немного утешилась, но мне по-прежнему хотелось, чтобы судья, которому предстоит решить их судьбу в пятницу, был в скверном расположении духа Честно говорю, я бы с радостью сделала для этого все от меня зависящее.

Когда я включила автоответчик, там были три сообщения, все от Стюарта. В каждом из них он молил о прощении. Не знаю, где он раздобыл мой адрес и телефон, а впрочем, это неважно. Я стерла все три сообщения и пошла вниз проведать мальчиков.

Когда я спустилась в подвал с овсяной кашей и сыром, Алан и Оуэн играли в шахматы. В качестве шахматных фигур у нас в Пансионе использовались фигурки оригами. Я смастерила их сама, опасаясь, что твердые фигуры из пластика мальчики могут использовать как оружие. И хотя меня это больше не пугает, мальчики привыкли, что коней заменяют лебеди, а ладьи – цветки лотоса. С ними борьба становится не столь ожесточенной. Бой превращается в перегруппировку и вытеснение. Понятие «дзэн» пришлось здесь как нельзя кстати.

Дэниела я заметила не сразу. На долю секунды мне представилось, что он послал мысленный импульс Стюарту и тот помог ему бежать. Вот-вот кругом взвоют сирены полицейских машин, и все будет кончено. Все поплыло у меня перед глазами, и я оглянулась, ища, куда бы сесть. В этот момент груда одеял на койке Дэниела зашевелилась. На других кроватях одеял не было. Одеяла были припорошены слоем опилок; не пойму, откуда они берутся?

Я подошла поближе.

– Дэниел? – окликнула я. – Что с тобой, милый?

– М-мне х-холодно, – стуча зубами, сказал он. – Я п-пытался согреться.

Он весь пылал. У него был жар, это было ясно и без термометра, и все же я измерила ему температуру. Сто два, дело принимает нешуточный оборот. Я взяла несколько таблеток тайленола и растворила их в стакане апельсинового сока.

– Что у тебя с рукой? – спросил он.

– За меня не волнуйся. Выпей это.

Когда он выпил сок, я поплотнее укутала его одеялом, и вскоре он крепко уснул. Похоже, он расхворался всерьез.

– Алан, Оуэн, – сказала я, – не могли бы вы прерваться? Пора проверить ваши тетради.

Мальчики любят, когда им ставят оценки; это роднит всех нас. Это позволяет им увидеть, чего они достигли, понять, каковы их слабые места и на что следует обратить внимание в будущем.

Алан подал мне тетрадь, точно с любовью приготовленный праздничный подарок. Я села рядом с ним на койку, и мы открыли последнее задание. Утром я задала им проработать целые четыре страницы, и мне было приятно, что он сделал все.

Сегодняшний урок касался умения одеваться. Оуэн и Дэниел одевались со вкусом и до того, как попали в Пансион, однако я решила, что им не повредит повторить основы. Алан был в этом деле полным профаном; когда я подобрала его на парковке бара в Мелроуз и привезла к себе, он щеголял в вытертых джинсах в стиле 80-х годов и ярко-оранжевой футболке, которой было самое место в мусорном ведре еще до того, как она была куплена.

Задание на первой странице было несложным: подобрать гармоничные сочетания предметов одежды. Я вырезала из журналов фотографии брюк и приклеила их в левой части страницы, справа были приклеены фотографии рубашек и пуловеров. Мальчики должны были подобрать приемлемые сочетания брюк и рубашек. Любая женщина выполнила бы такое задание с закрытыми глазами, однако большинство гетеросексуальных мужчин не способны сделать это даже под угрозой смертной казни. Правда, мои мальчики не таковы. Кое-чему я успела их научить.

Одну за другой я проверяла пары, составленные Аланом.

– Черные слаксы и бордовый пуловер. Хорошо. Потертые джинсы и желтая кожаная куртка на пуговицах. Просто, но хорошо, – я отметила галочками остальные ответы и поставила на первой странице жирную пятерку с плюсом. Алан просиял.

Следующее задание было посложнее, там я добавила к одежде ремни и туфли. Здесь Алан действовал менее уверенно и сделал несколько ошибок в сочетаниях черного и коричневого. Тем не менее я решила поощрить его усердие и поставила за второе задание четверку.

Затем мы перешли к нарядной одежде, и здесь Алан показал, как многому он научился. Он мастерски подбирал сочетания полосатых галстуков с клетчатыми рубашками и вычеркнул все лишнее. Не забывайте: когда я впервые встретилась с Аланом в забегаловке на Шерман-Оакс, он был одет так, что поначалу я сомневалась, смогу ли принять его в Пансион. Мои мальчики должны владеть основами хорошего тона и чувствовать стиль, полагала я; мне не хотелось начинать с нуля, моя цель была придать форму тому, что уже есть. Однако в конце концов Алану удалось покорить мое сердце, и я с распростертыми объятиями взяла его в свой класс.

Последним заданием было сочинение. Чтобы разобрать каракули Алана, мне пришлось придвинуть поближе настольную лампу.

– В следующий раз, – сказала я, – постарайся писать поаккуратнее. Я не про ошибки, а про почерк. Это тоже часть хороших манер. Кроме прочего окружающие судят о нас и по почерку.

Тему сочинения я придумала утром, принимая душ, и по сути она тоже касалась манер, стиля и того, что так часто ведет к непониманию между мужчиной и женщиной:

В семь часов вечера вы заезжаете за своей девушкой, чтобы отправиться поразвлечься. Вы собираетесь перекусить в «Макдоналдс», а потом пойти в кино и надели джинсы и старую футболку. Когда вам открывают дверь, вы видите, что ваша подруга надела туфли на каблуках, плиссированную юбку с шелковой блузкой и бриллиантовые сережки. Чисто мужской фильм про полицейских, который вы выбрали, начинается в десять, и если вы опоздаете, мест не будет. Что вы предпримете?

Отвечая на вопрос, воспользуйтесь прилагаемым расписанием кинотеатров.

– Погоди, – сказал Алан, когда я начала читать его ответ. – Я хочу переписать сочинение.

– Но я еще не прочла, что ты написал.

– Знаю, – сказал он, – но я только что придумал более удачный ответ. Хочу переделать все заново.

В душе я обрадовалась, что он придает этому заданию такое значение. А может, он просто хочет сделать мне приятное? Безусловно, это мне льстит, и все же моя цель не в этом.

– Ты хочешь получить звездочку? – спросила я. – Или вопрос о хороших манерах действительно кажется тебе таким важным?

– Да, я считаю его важным, – кивнул он, и его звучный голос дрогнул. – Я хочу нравиться женщинам. И уметь достойно преподносить себя окружающим.

Дело кончилось тем, что я дала ему новую синюю тетрадь и мелок (карандаши и ручки в свое время послужили для подготовки неудавшегося побега, и с тех пор я не допускала их появления в подвале), и он принялся за работу, сочиняя новый ответ.

Я тем временем занялась Оуэном, чья работа как всегда была безупречной. Когда я поставила последнюю пятерку, он уже с нетерпением ждал своих золотых звезд и шоколадок. Мы вдвоем еле-еле нашли в таблице успеваемости место для новых звездочек.

– Ты молодчина, Оуэн, – сказала я. – Я горжусь твоими успехами.

Он вспыхнул, и я вручила ему полплитки шоколада, который он немедленно развернул и съел. Я знала, что ему не придет в голову бросить обертку на пол; Оуэн давно и успешно завершил курс по соблюдению чистоты.

Потом, уже заперев подвал, я подумала, что мне все труднее оценивать достижения Оуэна. Дело не в отсутствии прогресса, я чувствую, что скоро Оуэн воспримет все, что я могу ему дать. Настанет час, когда птенцу пора покинуть гнездо. Во время нашей первой встречи с Оуэном на стадионе «Доджер» он почему-то решил, что я буду в восторге, если незнакомый парень, от которого за версту несет пивом, прижмет меня к бетонной стене и начнет целовать. Я подумала, что такое поведение типично для большинства мужчин, которые населяют нашу планету: он был груб, неопрятен, жесток и таил в душе глубокую обиду на женщин.

Сегодня, спустя всего год и три месяца, его не узнать, словно неандертальца, который надел кроссовки. Оуэн доброжелателен, внимателен, серьезен, чуток, весел и остроумен. Я не сомневаюсь, что он будет уважать женщин дома, на работе и в любом другом месте, не утратив при этом сексуальности и мужественности. Покинув Пансион для мальчиков Кассандры Френч, Оуэн Картер станет образцовым гражданином, идеальным другом, прекрасным мужем и любовником. Но он будет уже не мальчиком. Получив диплом и выйдя из подвала, он получит право называться мужчиной.

Когда я думаю об этом, у меня на глаза наворачиваются слезы.