С английского.

При всей известности имени американского писателя Брет-Гарта, какою он справедливо пользуется в нашей публике, – его, так-названные им, «Condensed Novels», если не ошибаемся, прошли у нас незамеченными. Принимая в соображение замысел автора, мы назвали их, в переводе – «Повести-пародии»: Брет-Гарт поставил в них себе задачею, подражая слабостям некоторых известнейших писателей, английских и французских, подделаться под их обычную манеру писать романы, – и таким образом, в своих «сжатых» (Condensed) очерках он представил читателям остроумную и иногда забавную характеристику манеры Купера, мисс Бреддон, Александра Дюма и других. Мысль Брет-Гарта, очевидно, идет далее того, чтоб пародировать недостатки известных талантов и забавлять тем читателя; ложный вкус самих читателей поддерживает ложную манеру в авторах, а потому пародии Брет-Гарта столько же предназначены для борьбы с испорченным вкусом публики, сколько и с писателями, угождающими этим вкусам. Прием Брет-Гарта очень прост: он доводит все ad absurdum, но доводит весьма талантливо и умело, а потому его шуточные рассказы могут иметь серьёзное и выгодное влияние на читателей, глотающих без разбора фабрикуемые, по образцу их вкуса, новейшие романы.

Ясный октябрьский день клонился к западу. Последние лучи заходящего солнца отражались в водах одного из лесных озер, которыми изобилует калифорнская Сиерра. С правой стороны, между стройными стволами высоких сосен вился дымок над кровлями индийского селения, а с левой – картина дополнялась коттеджем судьи Томпкинса; коттедж стоял на древесных срубах и был окружен буковыми деревьями. Хотя наружный вид этого коттеджа был очень скромен, местность вокруг – дикая, тем не менее его внутреннее убранство говорило о том, что тут жили люди и образованные, и благовоспитанные. В одном конце комнаты на мраморном столе помещался аквариум, наполненный золотыми рыбками, а по другую сторону – великолепный рояль. Пол был покрыт узорчатыми коврами; стены украшены картинами Ван-Дека, Рубенса, Тинторетто, Микэль-Анджело, и произведениями кисти более современных художников: Тернера, Кенсетта, Черча и Бирштадта. Хотя судья Томпкинс и поселился в последних пределах цивилизованного мира, но он не мог отстать от своих прежних привычек и вкусов. Сидя в роскошном кресле за письменным столом красного дерева, в настоящую минуту он писал; подле него на оттоманке помещалась миловидная семнадцатилетняя его дочь и вязала крючком. Громадные сосновые поленья пылали в огромном камине, освещая комнату ярким пламенем.

Женевра Октавия Томпкинс была единственною дочерью судьи. Мать её умерла давно, когда они жили еще в долинах. Женевра выросла в роскоши, для её воспитания ничего не жалели. Она кончила курс с наградою в одном из лучших учебных заведений и говорила по-французски с великолепным акцентом. Она была замечательной красоты; на ней было надето платье из белого муар-антик, убранное тюлем. В её черных, как воронье крыло, волосах приколот скромный розовый бутон.

Судья первый прервал молчание.

– Дрова в камине, кажется, плохие, – начал он; – их трескотня и шипение мало помогают моей работе.

– Но я думаю, что дрова трещат оттого, что они уже слишком сухи.

Судья с наслаждением взглянул на умные черты лица грациозной девушки и почти забыл, слушая музыкальный её голос, – о трескотне дров. Он нежно наклонился к ней, погладил ее по волосам; но высокая фигура, появившаяся в дверях, заставила его поднять голову.

* * *

Достаточно было одного взгляда, чтобы признать, по наружности пришельца, горделивые черты туземца, дикого и свободного сына лесов. Через плечо у него был накинут кусок ткани, обнаруживавший мощную грудь, украшенную несколькими сотнями почтовых марок; он добыл их, ограбив три недели тому назад почтовую станцию в Оверланде. Туземец снял пуховую шляпу, украшенную простым птичьим пером, и высоко вздернул голову, с которой ниспадали длинные прямые пряди волос. Правая рука его свободно висела, левою же он старался придержать панталоны, с которыми его непривыкшие ноги плохо мирились.

– Зачем, – сказал индиец тихим, мягким голосом, – зачем бледнокожие следят за краснокожими? Зачем они преследуют их подобно дикой вошке Они-хо, гоняющейся за скунсом Ка-ва? Зачем нога начальника бледнолицых Соррельтопа ступает по желудям в горных дубравах Мук-а-Мука? Зачем, – повторил он, и при этом совершенно спокойно и смело стащил серебряную ложку со стола, – зачем вы хотите выгнать его из вигвамов его отцов? Его братья уже переселились в счастливые селения, где вечное их занятие – охота. Пойдет ли туда за ними бледнокожий? – И отвернувшись от судьи, как будто для того, чтобы скрыть свое волнение, он быстро сунул под одежду серебряную сухарницу.

– Мук-а-Мук все сказал, – начала кротко Женевра: – пусть он теперь слушает. Слаще ли желуди на горах, чем сочные и питательные стручья бледнолицего рудокопа? как находит брат мой, вкуснее ли улитка, употребляемая в пищу, жирной и сочной ветчины? Прелестны кузнечики, скачущие по склонам холмов, – но вкуснее ли они сушеных яблок бледнокожих? Прелестно клокотанье горного потока Бит-киш, но не приятнее ли для слуха нежный буль-буль, производимый старым бургундским, когда оно льется из каменного кувшина?

– О, – произнес индиец, – о! как хорошо! Белая Кроличиха очень умна. Слова её падают точно снег на Тутдноло, она тронула сердце Мук-а-Мука. Что скажет брат мой Грей Гофер из Дюч-Флета?

– Она все сказала, Мук-а-Мук, – отвечал судья, взглянув с любовью на дочь. – Хорошо. Наш союз заключен… Нет, благодарю; тебе не нужно будет плясать зимою танец в зимних башмаках ни также танец зеленой ржи, или танец договора. Я желаю остаться один. Грусть меня одолевает.

– Я ухожу, – сказал индиец. – Передай вашему главному вождю в Вашингтоне Сакем-Анди, что краснокожий удаляется перед наступательным движением предприимчивого пионера. Уведомь его, пожалуйста, что на западе восходит звезда империи, что вожди народа Ни-Ют желают сосредоточить власть в руках одного человека, и что племя Кламат подаст голос за республику с наступлением осени.

И плотно завернувшись в свою хламиду, Мук-а-Мук удалился.

* * *

Женевра Томпкинс стояла у дверей бревенчатого шалаша, глядя в след удаляющейся почтовой карете; это отец её уезжал в Виргинию. «Может быть, он никогда не вернется, думала со вздохом молодая девушка, смотря на экипаж, мчавшийся с страшною быстротою; лошади неслись карьером; – если он и вернется, то с исковерканными членами. Как бы не случилось несчастья! Я припоминаю страшный рассказ, который часто слыхала в детстве. Может ли это быть, чтобы кучерам давали тайное наставление доканчивать с изувеченными пассажирами во избежание судебного дела? Нет, нет! Но почему мне так тяжело на сердце?»

Она присела к фортепьяно и слегка провела пальцами по клавишам. И чистым меццо-сопрано запела первую строфу одной из самых известных ирландских баллад:

Когда замерли звуки восхитительного голоса, она бессильно уронила руки на колени. Музыка не могла рассеять её непонятной тоски. Она встала и надела белую креповую шляпу, на свои тонкие пальцы натянула перчатки лимонного цвета и, схватив зонтик, пошла в глубь соснового леса.

* * *

Женевра не успела пройти нескольких миль, как почувствовала страшную усталость во всех членах и в изнеможении опустилась на ствол лежавшей на земле сосны, предварительно стерев с него пыль носовым платком. Солнце начинало садиться; картина леса была замечательно роскошна по разнообразию красок. «Как все прекрасно в природе!» – вымолвила невинная девушка, и грациозно облокотись на пень дерева, она подобрала юбки и надела платок на шею. Тихое рычанье прервало её думы. Вскочив на ноги, она увидала зрелище, от которого вся кровь застыла у неё в жилах.

Единственным выходом из лесу была узенькая тропинка, едва достаточная для одного человека, – по ней она только-что вошла в лес; с одной стороны тропинка была окаймлена деревьями и скалами. При начале этой самой тропинки показался страшный и злой медведь, а за ним по-индийски один за другим шли следом калифорнийский лев, дикая кошка и буйвол; шествие замыкал дикий испанский бык. Отверстые пасти первых трех животных, равно и опущенные рога последнего имели одинаковое зловещее значение. Женевра уже готова была упасть в обморок, как подле неё раздался тихий голос.

– Пусть собаки разорвут меня на куски, если это мне не удастся!

В ту же минуту, из-за спины Женевры высунулся блестящий ствол карабина и лег ей на плечо.

Она вздрогнула.

– Смирно, – не двигаться!

Женевра стала как вкопанная.

По лесу раздался выстрел винтовки. Послышался страшный рев троих и злобный вопль двоих. Пять туловищ кувырнулись в воздухе, пять мертвых тел свалилось в долину.

Хорошо направленная пуля сделала свое дело. Войдя в открытую пасть медведя, она только прошла насквозь, чтобы попасть в гортань калифорнийского льва – и таким же образом в зев кошки, пока не достигла лбов быка и буйвола и, наконец, сплющенная, скатилась со скалы.

Женевра живо обернулась. – Мой спаситель! – воскликнула она и упала на руки Натти Б о мпо, знаменитого стрелка на озере Доннер.

* * *

Весело взошла луна над озером Доннер. По его тихой поверхности быстро скользила лодка, выдолбленная из древесного ствола; в ней сидели Натти Б о мпо и Женевра Томпкинс.

Оба молчали. Одна и та же мысль поглощала обоих, а может быть в этом безмолвии было дивное единодушие. Женевра кусала ручку своего зонтика, и щеки её поминутно покрывались румянцем. Натти Б о мпо взял опять в рот щепотку табаку. Наконец, точно в полусне, Женевра сказала:

– Кроткий свет луны и тихо журчащие струи озера являют нам прелести, имеющие для нас нравственное и поучительное значение.

– Обь этом можно еще поспорить, мисс, – сказал серьезно её спутник. – Все это я слышал в детстве в проповедях, читал в псалмах.

– Благородный человек! – промолвила мисс Томпкинс, смотря на стройного стрелка, который склонился над веслом, желая скрыт свое волнение. Хотя он и вырос в диком уединении, тем не менее был проникнут сознанием великого двигателя вселенной.

Собравшись с духом, Женевра сказала громко:

– Мне кажется, хорошо было бы пройти жизненный путь рука об руку двум существам, души которых родственны одна с другою… Но что я говорю!? – и скромная девушка закрыла лицо руками.

Наступило длинное молчание; её товарищ, наконец, нарушил его.

– Если ты хотела намекнуть на свадьбу, то я, – сказал он в раздумье, – очень рад этому!

– Мой супруг, – пролепетала падающим голосом девушка, вся покраснев, и упала в его объятья.

Через десять минут после того, влюбленная пара причалила к дому судьи Томпкинса.

* * *

Прошел год. Натти Б о мпо возвращался из Гольд-Гилла, куда он ходил купить припасов. На пути к озеру Доннер он услыхал о восстании индийцев. – Несдобровать их шкурам, – пробормотал сквозь зубы он, – только смей они дотронуться до моей Дженни.

Было уже темно, когда он достиг берега озера. Вокруг пылавшего востра он разглядел какие-то черные пляшущие фигуры. Они были татуированы, как бы готовые к войне. Между ними был известный Мук-а-Мук. Почему пальцы Натти Б о мпо конвульсивно сжали винтовку?

Вождь индийцев держал в руках длинные пряди черных как воронье врыло волос. Сердце стрелка упало, когда в них он пригнал густые локоны Женевры. Мгновенно он навел винтовку, и следом за выстрелом фигура Мук-а-Мука как-то привскочила, и он упал мертвым. Вышибить мозги из голов остальных дикарей, вырвать косы из окоченелых рук Мук-а-Мука и броситься стремглав в коттедж судьи Томпкинса было для Б о мпо делом одной минуты.

Он настежь отворил дверь. Но почему-то остановился с искаженным лицом, широко раскрыв рот и выпуча глаза? Не слишком ли уже тяжелое зрелище представилось его главам? Напротив, – перед ним, блистая чистою красотою, стояла Женевра Томпкинс, опираясь на руку отца.

– Тебя не скальпировали? – с трудом дыша, произнес её возлюбленный.

– Нет. Я, не колеблясь, говорю тебе это; но чем ты поражен так? – спросила Женевра. Б о мпо не мог произнести ни слова и с бешенством показал шелковистые косы. Женевра с удовольствием отвернулась. – Да это её шиньон, – сказал судья. Б о мпо повалился в обморок на пол.

Знаменитый стрелок никогда не мог забыть обмана и отказался жениться на Женевре; через двадцать лет она умерла от того с горя. Судья Томпкинс потерял состояние в Вильд-Кэте. Почтовая карета два раза в неделю проезжает теперь мимо опустелого коттеджа у озера Доннер.

Так была отомщена смерть Мук-а-Мука.

...