Все же отдыхать было некогда. Сначала подошел национальный чемпионат. Он прошел на крайне низком уровне. В ненастный день я пробежал квалификационный забег в Иден-парке за 1.58,0, а затем после массажа у Кейта Скотта отправился на финал. Хлестал отвратительный ливень, и я, вымазавшись по уши в грязи, победил без особого труда, показав 1.53,9. Гарри опять упал на выходе из виража. На этот раз его совершенно затерли в борьбе за удобную позицию для спринта.
Миля обещала захватывающую схватку между Джоном Дэвисом и Биллом Бейли, однако Билл сошел, растянув мышцу бедра, и Джон стал чемпионом без борьбы. Этим его прорыв в большой спорт стал окончательной реальностью.
Спустя два дня после чемпионата в город приехала группа французского телевидения. Французы встретились со мной и, узнав, что бег с работы и на работу входит в мою тренировку как составная часть, необычайно заинтересовались. Было решено, что полный цикл этой необыкновенной практики должен быть снят на видео магнитофон.
Их было пятеро, и все они носили камеры и умели работать. Когда я начинал свою пробежку от дома Уорренов на работу, один из них располагался на лужайке перед домом, другой стоял на углу, третий дожидался своей очереди, высунувшись из окна в доме через дорогу, четвертый был тут же за поворотом. Пятый, болтая высунутыми из окна телевизионного вагона ногами и орудуя камерой, всю дорогу ехал вровень со мной.
На обратном пути с работы они застряли в уличной пробке и ни черта не сняли. Зато вечером они явились в дом Уорренов с трансформаторами, камерами и милями проволоки и с грохотом и беспрерывными извинениями отсняли формальную часть сценария — интервью.
Через четыре дня поело этого Артур, Мюррей и я были снова в пути, на этот раз в Токио. Это была моя первая поездка в Японию, я с большим волнением ожидал выступлений на Востоке и с удовольствием думал о новом визите в Гонконг. В субботу вечером мы с Мюрреем должны были бежать милю, а в воскресенье выступать раздельно: я — на полмили, он — на две.
Я впитывал в себя Токио насколько это было возможно и не мог не удивляться тому, какую громадную работу еще предстоит сделать всего за два с половиной года, чтобы подготовить город к XVIII Олимпийским играм.
Здесь впервые я увидел женщин, работающих на дорогах с кирками в руках и выполняющих мужскую работу.
На встречу в «Метрополитен Джимнэзиум», рядом с будущим олимпийским стадионом, японцы пригласили кроме нас также и американцев — шестовика Джона Юлсеса, барьериста Хайеса Джонса и шведского прыгуна в высоту Стига Петерсона.
Очевидно, они планировали провести состязание на американский лад, однако, вероятно из-за отсутствия должного опыта, встреча удалась не вполне. Тем не менее японцы на голову превосходили американцев по радушию и вежливости.
Перед началом соревнований мы все построились на короткую церемонию открытия, и я был изумлен, когда девочки, одетые в кимоно, подошли к нам и вручили каждому маленький транзисторный приемник и жемчужный из трех нитей браслет.
В беге на милю японской конкуренции не было, и нам с Мюрреем оставалось лишь провести показательное выступление.
Бежать по 160-ярдовой закрытой дорожке было трудно, но я сумел удержаться за Мюрреем и сделать разрыв на последней четверти дистанции.
Я выиграл у Мюррея четыре секунды, пробежав милю чуточку лучше 4.07,0. Чувствуя напряжение, я не был вполне спокоен за предстоящий на следующий день вечером бег на полмили.
Наше времяпрепровождение после соревнований вряд ли можно вписать в режим серьезного спортсмена. Сначала мы посетили китайский ресторан, где отведали саки, бамбуковых ростков, перепелиных яиц, акульего плавника и других экзотических деликатесов, а затем двинулись в баню, где Мюррей дурацки ошпарил себе ногу. Я хохотал как сумасшедший до тех пор, пока все девушки-банщицы не прибежали и не столпились вокруг него. Мюррей не переставая мучиться всю остальную часть поездки.
Полмили опять оказались для меня сольным выступлением. Я пробежал дистанцию почти точно так же, как в Лос-Анджелесе, пройдя первую четверть за 53 секунды и обе — за 1.49,9. Этот результат был первым меньше 1.50,0 для закрытой 160-ярдовой дорожки. Это был так же и первый мировой рекорд для закрытых помещений, установленный в Японии.
Мое выступление привлекло большое внимание. Меня привели в комнату журналистов, где большая группа корреспондентов засыпала меня вопросами. Наше общение было весьма своеобразным, потому что японцы говорили по-английски лишь немного лучше, чем я по-японски.
После этого японцы, видимо уже успевшие усвоить американский обычай давать специальные призы за лучшее выступление в соревнованиях, торжественно вручили мне прекрасную вазу высотой 12 дюймов, хотя соревнования еще не окончились и Юлсес еще не прыгал.
Этот подарок — один из самых любимых призов, полученных мной за всю мою спортивную жизнь.
Мюррей показывал мне здоровенный волдырь на ступне — результат приключения в бане, и я до сих пор не могу понять, как он умудрился засунуть ногу в беговую туфлю, не говоря уже о том, что он выиграл две мили с прекрасным временем — 8.50,0.
В тот вечер мы ужинали по-японски, а на следующий день отправились в короткое путешествие. Мы объехали вокруг Иокагамы, Камакуры и Еношимы.
Вернувшись обратно, мы на два дня вылетели в Гонконг, а оттуда — домой, оставив Артура в Токио, где ему предстояло в течение двух недель проводить тренерскую работу.
Дома я позволил себе четыре дня ничего не делать и 26 марта, размышляя о новых поездках в Соединенные Штаты в летний сезон, сделал в дневнике заголовок: «Тренировка к схватке с Битти начинается». Я принялся за дело, начав с 15-мильной пробежки. А по трассе Ванатаруа первый раз пробежал 15 апреля.
В это время, в добавление к ожидаемой поездке в Америку, к нам пришли приглашения из Европы. Планировалось организовать новое турне новозеландской команды по материку на тех же условиях, что и в 1961 году. Уже был составлен примерный маршрут и объявлен состав команды: Мюррей, Барри, Джон Дэвис, Дэйв Норрис и я. Программа была жесткой — такой же как и в 1961 году. Сравнивая ее с предстоящей менее продолжительной и намного более легкой поездкой в Америку, я решил, что будет крайне неразумно отправиться в Европу, когда на носу Британские игры. На мое решение повлияло еще и то, что ходили непрекращающиеся разговоры о приезде Герберта Эллиота для выступления в родном городе.
Я даже вырезал из газеты статью, полную туманных намеков Герба на его планы в предстоящих Британских играх. Эту вырезку я наклеил на картон и прикрепил в своей комнате над изголовьем, чтобы она постоянно напоминала мне об угрозе появления Эллиота в Перте и необходимости подготовиться к этому появлению. Это и были как раз те самые «эллиотовы вырезки», о которых известный вам оклендский журналист написал в свое время.
Мне не хотелось отказываться от европейского турне, поскольку я понимал, что путешествие для других зависит исключительно от того, соглашусь ли ехать я. Все-таки я решил поставить Перт выше турне. Когда, наконец, я объявил о своем отказе, новозеландская ассоциация собрала экстренное заседание, последовал обмен бесчисленными телеграммами, и в конце концов турне сорвалось.
В Америке первыми шли соревнования «Колизеум-Рилейз», и я позволил себе включиться в скоростную работу за четыре недели перед ними. Я проверил ход подготовки в соревновании на милю с гандикапом на Играх в Хастингз Истер-Хайленд и показал 4.00,5. Это рассеяло мои сомнения насчет своего прогресса.
Мои надежды встретиться с Битти в «Колизеум-Рилейз» сразу же рухнули. Я выбрал милю, Барри, путешествующий со мной, — 5000 м, а Битти, пожелавший выступить на милю в мое первое прибытие, был заявлен на 880 ярдов. Его тренер Иглой заявил, что тренировочная программа Битти требует от него участия в «Колизеум-Рилейз» именно на этой дистанции.
Следуя своей обычной политике назначать менеджерами членов исполнительного комитета, НЗААА (Новозеландская любительская легкоатлетической ассоциация. — Прим. пер.) поручила казначею Джоффу Джекману присматривать за Барри и мной. Мы вылетели на несколько дней раньше, чтобы сделать остановку на Гавайях и акклиматизироваться. Тем самым мы могли избежать внимания прессы, которое было бы неизбежно, если бы мы решили провести акклиматизацию в Америке. Я написал президенту Гавайского атлетического союза Генри Ямасаки, замечательному другу новозеландских спортсменов, и он согласился организовать для нас разминочные соревнования.
Гавайи встретили нас прекрасной теплой погодой и безоблачным небом, создававшими идеальные условия для специальных соревнований с допуском всех желающих. Они были организованы на не такой уж плохой гаревой дорожке средней школы в Пунахоу. Мы привлекли, наверное, человек триста зрителей.
Желая показать приличное время, я энергично пробежал первый круг за 52 секунды и продержался на втором. Я выиграл у второго 8,2 секунды и побил рекорд Гавайских островов (для гостей), установленный Джерри Зибертом (1.50,0), показав 1.47,8. Барри установил рекорд на две мили, однако меньше чем через месяц его побил Мюррей по дороге в Соединенные Штаты.
Отдых в Вайкики доставил нам много приятных минут. Джон Бастард, бывший президент Гавайского атлетического союза, пригласил час в Аутриггер каноэ-клуб в качестве почетных гостей и провел полную экскурсию по этому необычному, хорошо оборудованному комплексу прямо в середине Вайкики. Моим самым большим желанием был серфинг. Накат волн там длинный, но относительно мягкий. Однако Джофф Джекман сорвал это развлечение, заявив, что он лично отвечает за то, чтобы я был доставлен к стартовой линии в Лос-Анджелесе в целости и сохранности. Из-за того же усердия моего менеджера-казначея рухнули планы на путешествие вокруг острова на легком аэроплане. Эти два примера необязательной дисциплины породили у меня отвращение к менеджерам, и с тех пор я никогда не соглашался иметь таковых во время маленьких индивидуальных поездок.
Перед самым отъездом я узнал, что наш рекорд в эстафете 4 по 1 миле стерла американская университетская команда из Юджина, штат Орегон. Дайрол Берлесон, бежавший на последнем этапе, показал 3.57,9. Это было невероятно высоким временем для сольного выступления, и мне было приятно думать, что я не встречу его в Калифорнии.
В Лос-Анджелесе, как обычно, была устроена встреча на аэродроме. Затем мы отправились в Шератон-отель на пресс-конференцию. Здесь я узнал поразительную новость, чуть не доконавшую меня: Берлесон в последний момент заявлен на соревнования «Колизеум-Рилейз». «Что вы думаете на этот счет?» — спрашивали меня газетчики. Американцы хорошо знали, что в Новой Зеландии Берлесон оценивается очень высоко.
Они знали, что Артур считает его бегуном более высокого класса, чем великий Битти, и причисляет его к милевикам, имеющим наибольшие шансы пробежать дистанцию за 3.50,0. Уважение моего тренера к этому спортсмену разделял и я сам. В моей памяти еще были живы воспоминания о поражениях, которые я потерпел от него в январе и феврале прошлого года.
Поговаривали о заявлении Берлесона, что он находится сейчас в наилучшей форме за всю свою жизнь и что, показав 3.57,9 в эстафете, он решил специально прилететь из Юджина в Лос-Анджелес, чтобы встретиться со мной в первом же крупном соревновании на открытой дорожке. Естественно, его заявление широко обсуждалось в печати, и столь же естественно было мое волнение. Я отлично пробежал полмили на Гавайях, однако был обеспокоен недостаточностью своей тренировки и не знал, сумею ли я пробежать трудную милю достаточно хорошо.
Состязание очень быстро получило название «чудо миля» — первое из серим предстоящих — и привлекло на стадион около 40 тысяч зрителей. Столько народу не собиралось здесь со времен Олимпиады 1932 года, к которой и был построен этот стадион, способный вместить 103 тысячи зрителей.
Хотя со мной был Барри, я чувствовал себя одиноким. Впервые я уехал из Новой Зеландии без Мюррея и, если не считать Мумба-фестиваля, в первый раз оказался без Артура. Все же мое одиночество еще более подстегивало меня пробежать хорошо.
Со старта темп на дистанции был установлен специально приглашенным «зайцем», который и провел нас первый круг за 59 секунд. Полмили я прошел за 2.01,8, держась третьим. Три четверти мили были пройдены за 3.02, и я еще чувствовал себя раскрепощенным.
В газетах было много разговоров о редкой способности Берлесона увеличивать скорость на последнем круге, и я планировал поэтому длинный финишный спринт, примерно ярдов за 300 до ленточки, чтобы свести к нулю какое-либо преимущество Берлесона. Когда мы пошли последний круг, скорость бега возросла, однако я продолжал бежать не напрягаясь. Теперь я бежал вторым за Вейзигером и мог чувствовать, что Берлесон сидит у меня на пятках. Я решил, что не выйду вперед до тех пор, пока не буду точно уверен, что смогу бежать в полную силу до самого финиша. Я рассуждал также, что поскольку Берлесон бежит сзади, обходить мне нужно будет резко и неожиданно. Тогда я застану его врасплох.
Подходящий момент представился перед входом в последний вираж. Своих намерений я не выдал ничем, если не считать резкого движения головой вниз — у меня всегда так получается, когда я собираю силы для броска, — и промчался мимо Вейзигера, рассчитывая поставить его на пути у Берлесона как можно скорее. Тогда, чтобы достать меня, Берлесону придется бежать по виражу далеко от бровки.
Это был один из немногих забегов, в которых я, выходя на финишную прямую, не повернул головы, чтобы определить, где мои противники. До самой ленточки я вел напряженный спринт. На финише я выиграл 10 ярдов с результатом 3.56,1, что было выше американского рекорда. Берлесон пришел вторым — 3.57,8 и Джим Грелле — третьим –3.58,9. Все мои сомнения и беспокойства разрешились сами собой, хорошо и просто.
В этих соревнованиях были установлены два фантастических мировых рекорда. Впервые в мире Ол Ортер метнул диск за 200-футовую отметку, а затем Даллас Лонг толкнул ядро на 65 футов 10,5 дюйма. В остальных видах также были показаны потрясающие достижения, включая сенсационную победу барьериста Хейса над мировым рекордсменом Фрэнком Баддом на 100 м (10,2). Всего было установлено два мировых рекорда, три американских, десять рекордов стадиона и двенадцать рекордов соревнований.
После бега я пошел на трибуны и, усевшись между Джекманом и Кливом Спилстедом, стал смотреть, как Барри добывает новую чудесную победу для Новой Зеландии, Он бежал 5000 м. Когда до финиша оставалось 220 ярдов, Пэт Клохесси пулей вылетел у него из-за спины и к моменту выхода на финишную прямую сделал разрыв в 10 ярдов. Дело казалось уже решенным, но вдруг, неожиданно для всех, Пэт за 50 ярдов до финиша резко сдал. Барри хотя и не был способен увеличить скорость, все же не сбавлял ее и каким-то невероятным маневром проскочил мимо Клохесси у самой ленточки. Он установил рекорд соревнований — 14.10,2.
После состязаний мы имели удовольствие совершить экскурсию в студию «Метро Голдвин-Мейер». В «Метро Голдвин-Мейер» наш гид провел нас мимо удивительнейшей коллекции фальшивых фасадов и обратил наше внимание на банк, который грабили головорезы всех сортов по меньшей мере дюжину раз. Он показал нам также бассейн, где Джонни Вейсмюллер (Олимпийкий чемпион в плавании, исполнявший главную роль в фильме «Тарзан». — Прим. пер.) сражался с резиновым крокодилом, дорогу, по которой Робин Гуд удирал от ноттингемского шерифа, наконец, и лучший образец киножульничества — большой водоем с огромным фоном, расписанным на стене прилегающего здания, вкупе с несколькими авиационными моторами и большими лопастями, приспособленными для производства бурь в сценах фильма «Мятеж на Баунти». Мы посмотрели и на семифутовую модель «Баунти» — нам сказали, что она нужна для сцены, в которой корабль сгорает.
Еще один взгляд на сказочные Мериленд и Диснейленд — и напряженная неделя закончилась.