Кособокая, с одной стороны подпертая бревном изба Копыловых стоит на краю села. Над ней нависли ветви огромной раскидистой сосны. Когда ветер качает их, на крышу, покрытую толем, падают темные, сухие шишки и скатываются во двор.

Сразу за избой ручей и мост через него. Ручей бежит из тайги, вода в нем чуть желтоватая, все время слышно ее журчанье.

Рядом со старой избой заложен новый дом. Готов оклад и первые три венца. Свежеобтесанные бревна пахнут сосновой смолой.

Небольшой двор огорожен заплотом. Большая конура крыта дранкой. Несколько поленниц мелко наколотых дров.

Буран из конуры смотрит уныло, чуть настороженно, но Тоня его не боится. Они с ним хорошие знакомые. Не раз она подходила к нему в школьном дворе, и он милостиво позволял погладить себя между ушей, давал лапу.

Тоня входит в избу. В комнате тусклый свет уходящего солнца. У порога чистый половик из цветных лоскутков. Не покрытый выскобленный стол. Скамья. Синий сундук, окованный железными полосами. Свежепобеленная русская печь и на ней желтой глиной намалеван орнамент: зигзаги и точки. На печи — Митя. Из-под одеяла торчит только его голова.

— Почему не в школе?

— Так.

Митя смотрит в потолок. По потолку ползет муха. Большая, зеленая. Ищет, вероятно, щель, где бы устроиться на зиму. Митя осторожно высвобождает руки из-под одеяла. В руках у него резиновая лента. Он натягивает ее, прицеливается. Щелк! Одна готова.

— И много ты их убил за день?

— Тридцать семь.

— Почему же все-таки не в школе? Уроки ты приготовил?

— Приготовил.

— Так в чем дело?

По потолку теперь торопливо бежит паук. Нет, Митя его не тронет — это его союзник. Тоня ждет ответа, ответа нет.

— Ты что, язык проглотил? Не хочешь разговаривать? Тогда я уйду.

Во дворе у калитки стоит Буран. Тоня идет ему навстречу, постепенно замедляя шаг. Буран опускает голову и угрожающе рычит. Тоня останавливается. Вид у пса непреклонный.

— Буран, — произносит Тоня. — Это я. Разве ты меня не узнал?

Тоне кажется, что голос ее звучит убедительно. Но Буран не хочет ничего признавать. Он рычит и скалит зубы. Зубы большие, ярко-белые, словно начищенные зубным порошком. Особенно не нравятся Тоне клыки. Они, пожалуй, даже не собачьи, а волчьи.

— Ну и дурак, — произносит Тоня и идет обратно.

— Митя, проводи меня.

Митя вздыхает и не двигается с места. Она берет из Митиной сумки учебник анатомии, пододвигается к окну и начинает читать.

Тоня добросовестно прочла все о мозге, затем читает об органах чувств, затем о железах внутренней секреции. Ходики на стене отбивают свое нудное тик-так.

Проходит час. Наконец, брякает калитка. Это Егор вернулся с работы. Тоня выходит во двор.

— Антонина Петровна, здоровенько!

— Здравствуй! — говорит Тоня и указывает на Бурана. — Домой меня не отпускает.

Егор смеется.

— Знает порядок.

— Митю просила проводить, а он залез на печь и молчит.

Лицо Егора становится серьезным.

— На то причина есть. Арестовал я его.

— Что значит — арестовал?

— А у него штаны отнял. Наказание такое. За шкелет.

— Слушай, так нельзя. Воспитывать надо словом.

Егор с сомнением качает головой.

— Слово что… В одно ухо вошло, в другое вылетело. А штаны — средство верное. Из дома никуда — сиди, думай.

— Нет, нет, — возражает Тоня. — Так нельзя… Он школу пропускает.

— Придет завтра, никуда не денется.

Егор провожает Тоню до калитки, потом за калитку до моста, затем до самого дома.

— Егор, мне в Клюквинку надо. У тебя лодка есть?

— Для тебя достану. Когда тебе надо?

— Хотя бы завтра.

— Завтра? Завтра никак. А вот в воскресенье отвезу. Очень даже просто. Как развидняется, приходи на берег. Только одевайся теплее.