Грани коррупции

Образ Фауста лепили и до Гёте, и после него. «Новый Фауст» следующим образом резюмировал последствия изобретения денег дьяволом для человечества: «…какой гениальный шаг вперед сделан был, когда словом «деньги» мы заменили золото, когда мы изобрели потом векселя, билеты, ассигнации, арбитражи, переводы, лажи, проценты, акции, капиталы, облигации, дивиденды! Какое облегчение явилось от них роскоши, мотовству, разбою, эгоизму, скупости, глупости!.. Прежде, когда надобно было подкупить судью бараном, всякий мог заметить подкуп, — баран блеял, соседи видели, а теперь никто не видит и не блеет, когда приносят судье того же барашка, но только в бумажке!»1

Подкуп при наличии денег — самый прямой и эффективный путь достижения целей, будь то получение секретной информации, нужного решения или защита интересов «дары приносящих» на алтарь государственной бюрократии.

Путь вокруг земного шара для Магеллана и его спутников напоминал ад, хотя для тех, кто дожил, он стал дорогой богатства и славы. Однако путь через пролив в южной оконечности огромного Американского материка не мог устраивать торговцев. По мере вовлечения Нового Света в хозяйственную жизнь Старого все более очевидной становилась необходимость прорытия канала через Панамский перешеек, словно созданного самой природой посередине материка, для того чтобы соединить два океана.

«Дорога в ад вымощена благими пожеланиями», — формулируют французы извечную и трагическую дисгармонию между благородством целей и отвратительностью средств. Инженерный гений французов уже видел, как континент прорезается судоходным каналом, который откроет немыслимые горизонты для коммерции и обогащения человечества. Любое начинание нуждается в деньгах.

Как и предписывает закон, в конце XIX столетия во Франции была организована компания с капиталом 900 млн фр., что по тем временам было колоссальной суммой. Отец и сын Лессепсы стали во главе дела по «перекраиванию» географической карты мира. И творец всемирно известной башни в Париже, Эйфель, принял посильное участие в этом гигантском проекте.

На поверку оказалось, что технический проект предусматривал слишком большой объем работ, сметная стоимость позднее представилась слишком заниженной, рабочие оказались очень ленивыми, к тому же подверженными «желтой лихорадке», которая косила их сотнями, административный аппарат — раздутым, техника — ненадежной, поставщики — жуликоватыми, земля — твердой, погода — жаркой, кухарки — грязными, москиты — агрессивными и т. п.

Единственно, что было великолепно, так это только то, что в Париже была выстроена величественная штаб-квартира, на которую ухлопали 2 млн фр. Конечно, руководить строительством из Парижа было не очень удобно, зато под боком были и Булонский лес, и ресторан «У Максима», и Монмартр, где танцевали головокружительный канкан, до которого мулаткам из забытой богом и руководством Панамы было так же далеко, как от парижской биржи до заброшенного котлована на перешейке.

Акционеры ждали дивидендов, но, чтобы сбить ропот, их обманывали, рисуя новые перспективы. За ширмой высокопарных рассуждений деньги расхищались повсеместно. За воровством следует обман, за ним — еще большее воровство. Скандал был неминуем, ибо дело подменили разговорами о деле. То, что казалось возможным в прекрасной Франции, оказалось непреодолимым в не менее прекрасной Панаме. За четыре года было истрачено более половины собранных денег, а дела шли все хуже и хуже. Логика вещей требует, чтобы долги покрывались новыми долгами, как большой обман прикрывался еще большим. Махинации зашли слишком далеко, финансовое положение было плачевным, акционеры чересчур возбуждены, высокопоставленные лица уж очень погрели руки, чтобы предпринимать что-нибудь во имя дела. И тогда было решено выпустить облигации выигрышного займа.

Выпуск займа считается законным актом для восстановления финансового положения компании. Но то, что предлагало руководство компании, было лотереей. Займы подлежат погашению, да еще с процентами. Выигрышный заем хорош, как и любая лотерея, тем, что, собрав 100 млн и выдав из них 10 как выигрыш, 90 млн можно прикарманить.

Такие игры монополизированы государством, и для их осуществления требуется особое разрешение правительства. Естественно, французское правительство не желало сотворить себе конкурента. Тогда в лучших традициях парламентской республики компания натравила на правительство прессу. Взятки — вот та сила, которая заставила прессу «тявкать и кусать» как отдельных представителей власти, так и все правительство целиком. Только на подкуп прессы было израсходовано более 30 млн фр. История свидетельствует, что это были столь благоприятные для газетчиков времена, когда достаточно было прийти в штаб-квартиру и показать визитную карточку знакомого редактора, чтобы получить деньги на карманные расходы. В сложной политической обстановке, когда несколько партий с равным успехом могли прорваться к власти, никто не хотел ссориться с газетами. И такой выигрышный для руководства компании заем был разрешен. Руководство компании еще на 300 млн. фр. обобрало французов, привлеченных бешеной рекламой к этой межконтинентальной афере.

Быстро улетучились и эти деньги. И немудрено. Компания содержала шпионов, жуликов, аферистов самых различных мастей, лазутчиков, наводчиков, взяткодателей и взяткополучателей во всех эшелонах государственной власти. Депутаты, сенаторы и министры состояли на довольствии компании, не говоря о такой «мелочи», как главные редакторы газет и высокопоставленные чиновники соответствующих министерств и департаментов. Из привлеченных почти 1,5 млрд фр. на строительные работы было затрачено около 600 млн, и те осели в карманах поставщиков и шушеры, орудующей на Панамском перешейке. Почти 900 млн фр. растеклись по таинственным каналам коррупции. Если бы это были государственные деньги, то их бы списали на ушедшее правительство.

Но это были персонифицированные деньги, и акционеры вели себя «возмутительно», требуя компенсации. На мутной скандальной волне взошли новые политические лидеры, которые до хрипоты требовали восстановления попранных прав обманутых акционеров. Незамешанные депутаты и министры, газетчики, чиновники, а также просто порядочные люди, которых никогда не стоит сбрасывать со счетов, объединились, требуя суда над растратчиками. Запахло жареным. Все бросились искать алиби и покровительства влиятельных лиц. Тревога нарастала.

Ко всеобщей радости, банкира Жака де Рейнака, ответственного за выпуск займа, нашли мертвым. Тайну смерти похоронили вместе с банкиром. Заинтересованные люди в один голос стали обвинять его во всех злодеяниях. Предполагаемое самоубийство преподносилось как доказательство того, что он один был во всем виноват, за что бог и покарал.

В бесконечных парламентских запросах, в судебных дискуссиях, обвинениях, опровержениях, контробвинениях и контропровержениях все как-то забыли не только о строительстве канала, но и о миллионе мелких держателей акций, которые разорились. Панамский процесс стал прекрасным предлогом для нового сведения старых счетов.

Следственная комиссия, назначенная парламентом, установила, что квартиру Рейнака «забыли» опечатать, зато не «забыли» его труп похоронить без вскрытия. Комиссия потребовала дать ей широкие полномочия, но глава французского правительства Лубе, чувствуя, что комиссия может вытащить на свет «партийные скелеты», отказал. Парламент взбунтовался, обвиняя правительство Лубе в соучастии, и вынес ему вотум недоверия. Новый кабинет возглавил Рибо, который пересел из кресла министра иностранных дел. Освободившееся место занял Лубе. Об этой политической рокировке немецкий посол в Париже сообщал своему министру, что правительство Лубе-Рибо, которое утонуло в Панамском канале, возродилось как правительство Рибо-Лубе2.

Между тем следствие продолжалось. При обыске у банкира Тьерре, замешанного в этом скандале, среди прочих бумаг был обнаружен чек на 2 млн фр. на имя Корнелиуса Герца. Последнее многим было не по нутру, и этот «фактик» попытались замять. Но не тут-то было. Имя Корнелиуса Герца всплыло вопреки всем усилиям обвиняемых.

Одаренный от природы умом, с деловой хваткой, образованный, любознательный и щедрый, он представлял собой экземпляр международного афериста, шпиона и сводника между дельцами, которым всегда необходима политическая поддержка, и политиками, которым всегда катастрофически не хватает денег. Недаром один из обвиненных депутатов, Рувье, с высокой трибуны утверждал: «Здесь делают вид, будто только в конце XIX в. впервые узнали, что для правления страной нужны деньги. Если же парламент не дает их в достаточном количестве, то политический деятель, который находит их благодаря своим личным связям, заслуживает всяческой похвалы»3. Но никто его не похвалил ни принародно, ни через газеты, а парламент еще лишил мандата неприкосновенности.

Без матерого тайного агента, пользующегося доверием руководителей Панамской компании и правительственных кругов, такая грандиозная афера была бы немыслима. Именно таким агентом и был «всеобщий друг, советчик и кредитор» Корнелиус Герц. Он был первоклассным шпионом, до тонкостей изучил механизм функционирования государственной власти, рычаги, приводящие его в действие, скрытые мотивы политиков, их чаяния, стремления, слабости и пороки.

Когда Шарлю Лессепсу впервые представили Герца, тот засомневался в том, что новоявленный «экономический Фуше» вхож в высшие сферы. Каково же было удивление Шарля, когда через пару дней Герц принес ему приглашение в загородную виллу Жюля Греви — президента Франции. Шарль не верил до тех пор, пока президент сердечно не поздоровался лично с ним. Они вместе провели целый день, и не было никаких сомнений, что Герц — друг семьи президента Французской Республики. С этого дня руководство злополучной компании предоставило Герцу безграничный кредит, чем он и пользовался, ни в чем не отказывая ни себе, ни «друзьям».

Политическая, дипломатическая и шпионская ловкость Корнелиуса и колоссальные деньги сделали его «человеком, от которого зависели судьбы, к ногам которого бросались, у которого вымаливали милости, которого заклинали молчать», хотя он никем не был. Имя это всплыло в самый неподходящий момент и самым скандальным образом. Председательствующий уже собрался объявить заседание закрытым, когда депутат Дерулед сделал запрос о намерениях правительства относительно Корнелиуса Герца, «кавалера большого офицерского креста ордена Почетного легиона». «Каким же образом этот вражеский агент смог завоевать такое беспримерное положение?» — вопрошал Дерулед, обвиняя Клемансо в том, что именно его поддержка и сделала английского тайного агента всесильным Корнелиусом.

Зал замер. Стало слышно, как тяжело задышал Клемансо. Это была его ахиллесова пята. Вопрос означал, что его лично обвиняют в измене и шпионаже. Левый радикал, социалист, поборник славы Франции и гроза кабинетов, который своими острыми, умными, едкими и аргументированными выступлениями ввергал правительство в пучину кризиса, оказался в ложной ситуации. «Тигр», как прозвали Клемансо за агрессивную, атакующую манеру спичей, после довольно слабого опровержения достаточно экспрессивно бросил в затихший зал: «Господин Дерулед, вы солгали». И Клемансо послал Деруледу вызов на дуэль. Условия дуэли были убийственными: три выстрела с 25 метров. Большая толпа людей сопровождала депутатов, чтобы быть свидетелями, как люди чести умирают «за честь и величие Франции».

Тупой шовинист и острый радикал обменялись выстрелами. К великому разочарованию толпы, никто не был убит. Хотя честь Франции и была спасена, кровавый спектакль не состоялся. Стрелки вернулись в парламент. Деруледа, хотя он никого и не убил, чествовали как героя. Клемансо слишком многим досадил, а потому всех еще больше раздражало то, что он не дал себя убить. Дерулед нашел еще одно неопровержимое доказательство того, что Клемансо был тайным агентом: оказалось, что он бегло говорил по-английски. Парламентарии не могли не согласиться с этим аргументом. Можно полагать, что только тайные агенты Англии говорили во Франции по-английски. По этому поводу Дерулед сорвал новые аплодисменты «отцов отечества». «Тигр» вновь вызвал «обидчика» на дуэль, на этот раз с намерением убить. Он был прекрасным стрелком.

В этом деле Клемансо преследовали неудачи. В дуэли ему отказали. Тогда в радикальной газете «Жюстись», что в переводе с французского означает «Правосудие», Клемансо оскорбил Деруледа: «Этот субъект известен как лжец. Теперь он показал себя еще трусом. И этого достаточно!» Но этого оказалось явно недостаточно. Газета «Кокард» поместила редакционную статью, в которой отмечала, что имеет документы, неопровержимо доказывающие шпионскую деятельность Клемансо в пользу иностранной державы.

Дело было в том, что негр по имени Нортон представился врагам Клемансо переводчиком при английском посольстве и предложил в обмен на 100 тыс. фр. 14 писем, изобличающих Клемансо как агента английской разведки. Ликованию правых не было предела. Им виделось, что Клемансо уже политический труп, и они поспешили поведать об этом всему миру. Доставленные Нортоном письма были в копиях, но за гербовыми печатями и на официальных бланках, с пометкой «Служба секретных фондов» и за подписью секретаря британского министерства иностранных дел Листера. В списке английских агентов значился и Клемансо. Дело выглядело слишком серьезным, и было решено проверить, есть ли в посольстве такие люди. Нортон и Листер там значились.

24 июня 1893 г. соратник Деруледа, депутат Мильвуа, в предчувствии триумфа поднялся на трибуну и был… осмеян. Обвинения были настолько несерьезными, насколько представленные «неопровержимые улики» — фальшивыми. Оказалось, что хотя Нортон и Листер значились в списках английского посольства, но они не имели никакого отношения к тому негру, который продал им документы4. Черный человек сделал свой черный бизнес.

Желание видеть Клемансо раздавленным было настолько велико, что не заметили, как за огромную сумму им подсунули поддельные документы. Два голоса, прозвучавшие против осуждения Деруледа и Мильвуа, принадлежали Деруледу и Мильвуа. Им пришлось покинуть парламент.

Клемансо подал в суд и получил с клеветников один сантим, как то и предусмотрено законом. Хотя Клемансо и вышел почти незапачканным, но потерял мандат депутата. Избиратели, помня, что «не то он что-то своровал, не то у него что-то своровали», прокатили «Тигра», как котенка. Впервые в 52 года он оказался не у дел. Что ни говори, возраст не самый подходящий для начала новой жизни.

Пожалуй, из политических деятелей этой грандиозной финансовой аферы наиболее пострадал Клемансо, который потерял звание депутата и приобрел сомнительную честь называться агентом английской разведки. Если представить величие Франции в виде двуглавого Эльбруса, то, бесспорно, наиболее высокая вершина была покорена Наполеоном, вторая, так же бесспорно, — Клемансо, победителем в первой мировой войне.

И вопрос совсем не риторический: был ли поднявшийся из нокдауна и занявший в грозные годы войны место на вершине государственной власти Клемансо замешан в этой афере? Бесспорно, «Тигр» любил Францию, работал на ее величие, не продавался иностранным разведкам, не торговал интересами нации. Но истина свидетельствует о том, что он искренне любил себя и свои удовольствия, а это в Париже стоит недешево. Если к этому прибавить помимо семьи любовь к оперной диве Роз Карон, то станет ясно, что денег надо было много. Клемансо не имел ни состояния, ни богатых родственников, Панамская компания дала ему Корнелиуса Герца с его деньгами. Клемансо и воспринял это как дар небесный. Не случайно он позже утверждал, что его друг был законченным мошенником и, «к сожалению, этого не было написано на кончике его носа». На кончике, может, и не было, но вся его жизнь и желание угодить властям деньгами и услугами были тому порукой. И не мог политик не знать, что Корнелиус не всем нуждающимся дает деньги, а только тем, в ком он и его «друзья» нуждаются.

Людям свойственно прощать себе то, за что другие, по их мнению, заслуживают казни. Клемансо, который глубоко и искренне ненавидел фальшь и коррупцию и никогда не упускал случая ввязаться в борьбу за чистый облик государственных деятелей, считал для себя позволительным пользоваться карманом «бескорыстных» друзей вообще и Корнелиуса Герца в первую очередь, который вовремя сбежал из Франции.

Между тем судебная машина медленно проворачивалась, выявляя все новые имена «проворовавшихся сторожей». Все происходило, как в известной книге Ильфа и Петрова. Лессепсу-старшему в 1893 г., когда суд близился к концу, исполнилось 88 лет, а потому он стал неподсуден, ибо в эти годы человек ближе к небесному престолу, чем к земной суете. В отличие от зиц-председателя из «Золотого теленка» Лессепс-старший не собирался сидеть, а потому его сын, который и заправлял всеми делами, назвал новое имя — Байо. Будучи министром общественных работ, он получил около 400 тыс. фр. в дополнение к министерскому жалованью от Панамской компании.

Министр стал каяться в «помутнении разума», нашедшем на него, когда он согласился взять «проклятые деньги». Другие пять членов парламента стали уверять серьезно и громогласно, что вообще не знают, что такое взятка, а то, что нм Панамская компания «заплатила», так это «гонорары за консультации и экспертные оценки». За «отсутствием улик» их оправдали, а Байо, возможно единственный человек, искренне каявшийся, поплатился пятью годами тюрьмы и штрафом в 750 тыс. фр. Высокие слова «министр и депутат» стали синонимами слов «мошенник и взяточник». Правда, и это было не ново. На оскорбление «подлец» еще шекспировский Яго отвечал не меньшим оскорблением: «А ты сенатор!»

В этом же году состоялся суд над директоратом Панамской компании по обвинению в мошенничестве и злоупотреблении доверием. Оба Лессепса и инженер Эйфель отрицали свою вину на том основании, что те, кто были поставлены соблюдать законы, требовали с них денег за выполнение собственных прямых обязанностей. Жаловаться на властей, как известно, некуда.

Красноречию адвокатов не было предела. Они цитировали Сократа и Софокла, Катона-старшего и Катона-младшего, Гумбольдта и Гёте, Шекспира и Шопенгауэра. Если им верить, получалось, что тысячелетиями все величайшие умы человечества тем и занимались, что оправдывали взятки власть имущих вообще, а панамских аферистов в особенности.

Да и сами обвиняемые не теряли присутствия духа. Сидели в удобных креслах, обращались к ним «господа обвиняемые», и каждый раз, когда прокурору приходилось произносить слова «взятка», «мошенничество» или «обман», он предварительно извинялся. Если бы они обворовали бакалейную лавку, то и прокурор, и судья нашли бы действенные слова, чтобы заклеймить позор, коррозирующий человеческое достоинство. Но люди, которые разворовали 1,5 млрд фр., вызывали уважение. Масштабность и есть величие. Если во имя своих интересов какой-нибудь субъект убивает старуху процентщицу, от которой всем только вред, его, как Раскольникова, обрекают на вечную каторгу. Если такие, как Александр Македонский, Наполеон, умерщвляют миллионы, их называют великими. Такова история.

На вопрос судьи о непомерной щедрости компании по отношению к политикам Шарль Jleccenc не без пафоса ответил:

— Мсье ле жюж, когда в глухом лесу вам приставляют к горлу нож, вы ведь вынуждены отдать и кошелек, и часы, и все, что потребуют.

— Но если вас ограбили, — попытался возразить судья, — вы обращаетесь в полицию…

— Разумеется, господин судья, — парировал Шарль с чисто французским остроумием, — за исключением тех случаев, когда кошелек и часы отбирают полицейские5.

После судебной волокиты, неизбежной в таких грандиозных делах, кассационный суд предписал отпустить всех арестованных членов директората «за недоказанностью вины». А то, что канал не построен, деньги разворованы, акционеры разорены, как-то не укладывалось в остроумные и не лишенные чисто французского изящества судебные диспуты о политике, морали, этике, судебных казусах, о насмешках судьбы и кривотолках, на которые столь падки непросвещенные слои и пресса. Об этих мелочах предпочитали, проявляя высший светский такт, не говорить6.

Пожалуй, Панамская компания сотворила самый колоссальный канал по перекачке денег из карманов жаждущих обогатиться обывателей в карманы алчных дельцов, продажных политиканов и нечистоплотных журналистов. Панамский канал был построен американским капиталом с не меньшей помпой и не без коррупции, столь излюбленной потентатес.

Коррупцию породила не Панамская компания, и не с ней она умерла.

В начале века крупнейший промышленник и торговец оружием Захаров широко использовал взятки как «смазку, без которой бюрократическая машина проворачивалась со скрипом». Помимо прямых взяток, «проигрышей в карты сановникам», «катания на санях с цыганами» и прочих трюков, на которые охотно ловятся власть имущие, он применял новшества собственного изобретения. К примеру, он вбегал в кабинет нужного человека в военном департаменте России и начинал с «пеной у рта» доказывать, что «сегодня — среда», заведомо зная, что «сегодня — четверг». Спор заканчивался большой ставкой. Высокопоставленный чиновник без труда доказывал абсурдность его утверждения и «с чистой совестью» и самоуважением (у самого Захарова выиграл) клал в карман приличную мзду.

Эти трюки кажутся детскими шутками по сравнению с подкупами, осуществляемыми транснациональными корпорациями в мировых масштабах. Подкуп государственных чиновников, как и борьба с ним, имеет глубокие исторические корни. Так, правительство «блестящей Порты» решило, что можно извлекать выгоду из столь бурного и непреоборимого темперамента своих чиновников, установив налог со взяток, который аккуратно собирала особая канцелярия. Приемы взяткодателей столь же разнообразны, как и характеры людей. Тут работает только индивидуальный подход. Так, для ажана из полиции нравов достаточно, чтобы его бесплатно допускали до мулатки, хотя бы раз в неделю, начальнику уже нужно, чтобы дочке подарили платье от Диора. Мэр города требует, чтобы в его кабинете предприниматели не забывали портфели с купюрами, когда там находятся помощники. Политик требует, чтобы честно финансировали его предвыборную кампанию, а лидер партии — чтобы регулярно на спецсчета партии поступали деньги «от неизвестных поклонников»7.

Как и суверенные государства, международные монополии содержат систему агентств во всех странах мира, представляющих их торговые и промышленные интересы. Обладая огромной финансовой и экономической мощью, они навязывают свои условия правительствам стран базирования, равно как и «правила игры» суверенным государствам Азии, Африки, Латинской Америки.

Сейчас золото, как неприкосновенный запас государства, хранят в подземных хранилищах и сейфах под надежной охраной «хитроумных, как Одиссей», электронных церберов. Но его полномочные символы — бумажные деньги и чеки остаются такими же надежными отмычками к сердцам законодателей и исполнителей верховной власти. Первые, получив взятки, принимают нужные крупному капиталу законы. Вторые их исполняют с рвением, достойным лучшего применения, а нередко и в обход законов, во имя исполнения и защиты которых они и были выбраны «от имени народа и для народа».

Подкуп — сложный процесс, включающий в себя экономический шпионаж в чистом виде. Прежде всего надо выяснить возможности того или иного деятеля содействовать осуществлению целей. После этого точно установить его финансовое и семейное положение, привычки, склонности, слабости, присущие как ему самому, так и членам его семьи. Затем надо собрать необходимый, а если есть, и компрометирующий материал на его доверенных лиц, ибо посредниками в основном выступают они. Другими словами, надо точно знать, кому дать, сколько, когда и через кого. Это требует долгой, кропотливой работы, ибо деликатная информация дается не сразу. А потому крупные корпорации через свои специальные отделы постоянно собирают всевозможную информацию относительно общественных и политических деятелей.

«Зло проистекает свыше», — писал французский журнал «Экспресс интернасиональ», имея в виду зло, именуемое коррупцией8. Коррупция финансирует предвыборные баталии, округляет доходы государственных служащих, способствует снижению налогов взяткодателей и фальсифицирует рынок ширпотреба, освобождает от штрафов и увеличивает доходы рантье, помогает быстрее решать свои проблемы, застревающие в бесконечных лабиринтах бюрократических структур. Правда, она же подрывает экономику, общее благосостояние, разрушает окружающую среду и обворовывает казну. Но это, так сказать, издержки подкупа. Коррупция и бюрократия — две стороны одной медали, имя которой истеблишмент.

Рантье платит «денежным барашком» налоговому инспектору, промышленник — мэру, финансист — политику, наконец, одно государство подкупает членов правительства другого государства. И всем участвующим хорошо. Поскольку платить кому-то надо, то и платят широкие слои, которым и неведомо, почему они так много работают и так мало получают.

Государства, основанные на запретах, быстро приходят в упадок, хотя и гниют долго. Поэтому бюрократические лабиринты — это наикратчайший путь к декаденсу. Истеблишмент понимает это и пытается бороться, опять-таки бюрократическими методами, организационно-юридическими мерами.

В той же Франции за взятки дают до 10 лет отнюдь не вольготного режима. Официально 110 тыс. высококвалифицированных специалистов занимаются борьбой со взяточниками в рамках Генеральной инспекции национальной полиции. Иначе говоря, это полиция против полицейских юристов, виновников, которые не прочь поживиться за счет тех, кого они обязаны опекать.

Во время второй мировой войны американское правительство наложило арест на имущество совместной американско-немецкой компании, считая ее дочерней фирмой «Фарбениндустри». После войны немцы начали судебную тяжбу, надеясь получить компенсацию за убытки. Однако дело медленно переходило из одной судебной инстанции в другую, везде получая отказы. Уже к 1950 г. наследники «Фарбениндустри» были согласны получить хотя бы 14 млн долл., чтобы считать свои претензии удовлетворенными. Но им столь же упорно, сколь и однозначно, отказывали. Казалось, дело было проиграно окончательно.

Вопреки всем сложностям в середине 60-х годов наследники получили 122 млн долл. Чудес не бывает, тем более в английском праве. В силу вступили таинственные политические пружины, приводимые в действие деньгами. То, что не удавалось армии высококвалифицированных немецких, швейцарских, где фирма была зарегистрирована, и американских адвокатов, удалось аристократу, в общем-то далекому и от юриспруденции, и от политики.

Долгое время имя «заступника» держали в тайне, пока в 1968 г. на суде, под честное слово не публиковать имя таинственного ходатая, оно не было произнесено. «Это князь Радзивилл, зять президента США Кеннеди», — заявил истец9.

Американский президент Т. Джефферсон любил цитировать Цезаря, который утверждал: «За деньги мы достанем людей, а с людьми сделаем деньги». В этом суть многоликой коррупции. Как ни парадоксально звучит «Взятка через суд», но и такая уловка имеет место. Так, в начале 80-х годов миллиардер и торговец оружием Аднан Хашогги предъявил через суд иск американской корпорации «Нортроп» на сумму 20 млн долл. На суде юристы корпорации признали все притязания Хашогги обоснованными и выразили готовность выплатить обусловленную сумму. Суду оставалось только вынести соответствующее решение.

Спрашивается: к чему суд, если корпорация и так соглашалась на выплату комиссионных? В том-то и дело, что пресловутые комиссионные по сути были взяткой, которая, как известно, карается американским законом. Едва произносят имя Хашогги, писал журнал «Жен Африк», «как в воображении сразу же возникают каскады долларов, оргии, неслыханная роскошь, богато отделанные частные самолеты и яхты, секретные встречи, баснословные взятки, ожесточенные и грязные торги, в ходе которых незначительный процент означает колоссальные суммы, взятки официальным лицам, облеченные в достойную форму займов. Это своего рода Уолл-стрит эпохи сказок «Тысячи и одной ночи»»10.

Такая персона сама по себе не могла не привлечь внимание журналистов, политиков и юристов. Военно-промышленная корпорация «Нортроп», которая экспортирует 80 % своей смертоносной продукции за рубеж, вынуждена прибегать к помощи Хашогги, контролирующего экспорт оружия на Ближний Восток. «Нортроп», желая избежать расследования со стороны американской Фемиды, и прибегла к такому оригинальному способу дачи взятки, как комиссионные через суд. Уж если суд обязал дать взятку, то с участников аферы «взятки гладки».

Официально зарегистрированные лоббисты, будь то в Вашингтоне, Париже или Токио, — это только вершина айсберга. Тысячи нитей, которые связывают мощные корпорации с государственным истеблишментом, остаются невидимыми. Именно скрытность позволяет обогащаться за счет налогоплательщика и тем, кто принимает законы, и тем, кто размещает заказы от лица государства, и тем, кто их выполняет. Более того, к их услугам специалисты, которые ловко угадывают желания власть имущих и умеют «вплетать золотые нити» в серое полотно жизни столичных политиков, законодателей и чиновников Пентагона.

Желания эти стары, как мир, и сводятся к роскошным апартаментам в фешенебельных отелях, поездкам на острова Фиджи и Гонолулу с их великолепными барами и ресторанами. И все это бесплатно! Разумеется, для гостей. Все это они отрабатывают в Вашингтоне или в Лондоне, где проталкивают выгодные контракты и ведут борьбу за снижение налоговых ставок с монопольных прибылей. Такие международные монополии, как «Экссон», «Шелл», ИТТ, «Дженерал моторс» и другие, могут организовать зарубежные ознакомительные турне нужным людям с очередной возлюбленной без лишнего шума, нередко на собственных самолетах. В то же время специальные агенты корпораций и банкиров усиленно обхаживают любимых и нелюбимых жен нефтяных шейхов и эмиров, преподнося им «безделушки» (редкостные самоцветы, паранджи, изготовленные по стандартам «Кристиан Диор»), или организовывают концерты звезд — «хит парады», с тем чтобы «розы гаремов» выступали ходатаями тех, кто проявляет столько внимания, щедрости и «бескорыстия».

Везде свой шик. Лоббисты из Капитолия носят роскошную обувь только итальянской фирмы «Гуччи». Человек, который зарабатывает 400 долл. в час, может себе позволить такие ботинки. Сколько получают сами конгрессмены и сенаторы «за услуги» — тайна за семью замками.

В США в 80-е годы лучшим толкачом считался Майкл Дивер, который был вынужден покинуть пост заместителя руководителя аппарата сотрудников Белого дома за то, что оказался не чист на руку. После этого он стал зарабатывать в 6 раз больше, чем командуя министрами. Дело в том, что он сохранил доступ в Белый дом. Это чего-то да стоит. В частности, для сеульского правительства «доброе слово Майкла перед лицом президента» стоило 1,2 млн долл.11

Лоббистами стали бывший министр обороны Клиффорд, заместитель помощника госсекретаря Андерсон и многие другие высокопоставленные лица ушедших администраций. Достаточно сказать, что фонды крупнейших корпораций США, предназначенные для подкупа, достигают десятков, а то и сотен миллионов долларов. Еще царь Македонии, отец Александра, говорил, что «осел, нагруженный золотом, возьмет любой город».

Политика — тот же бизнес, куда вкладывают деньги и ждут дивидендов. Секретность — душа подкупа. «Наше правительство не может функционировать, погрузившись в тину секретности», — утверждал американский конгрессмен Ли Гамильтон12. Не может — еще не значит, что не функционирует, о чем свидетельствуют бесконечные скандалы в Вашингтоне.

…Призраки, именуемые джименами, появились во вторник, 14 июня 1988 г. Они объявились в 13 местах одновременно. Их самоуверенность, оперативность и цепкость вселяли ужас, словно явились не специальные агенты ФБР, чтобы наложить арест на служебные кабинеты Пентагона и военно-промышленных корпораций, расквартированных в 12 штатах США, а настоящие призраки, наделенные злой волей и коварством.

Их появление в Пентагоне и штаб-квартирах корпораций, подвизавшихся в военном бизнесе, ввергло в панику даже Белый дом и Капитолий. Оказалось, уже два года Федеральное бюро расследований вкупе с другими специальными службами, не поставив в известность ни министра военного ведомства, ни президента страны, в строжайшей тайне вело расследование фактов крупномасштабной коррупции и мошенничества американских оружейников и служащих правительства.

Специальные агенты ФБР произвели обыски в военных концернах, а также в служебных кабинетах Пентагона, связанных с этими концернами. Джимены имели достаточно оснований предположить, что заправилы военно-промышленных кругов и чиновники военного министерства занимаются махинациями, подлогами и взяточничеством. Об этом ФБР стало известно от своих осведомителей. Оно разослало более 250 повесток на предоставление документов и дачу показаний. Подозреваемым инкриминируется торговля секретной информацией государственной значимости и использование нечистоплотных приемов при выбивании контрактов у Пентагона13. Говоря проще, чиновники и законодатели в обмен на взятки предоставляли секретную информацию, которую военно-промышленные корпорации превращали в миллиарды долларов.

Сотрудники ФБР допросили Стюарта Берлина, ведущего специалиста Пентагона, на предмет передачи секретной информации о системах навигационных аппаратов стоимостью 100 млн долл. В ходе расследования выяснилось, что из Пентагона 20 лет назад уволился Уильям Перкин, специалист по крылатым ракетам. С репутацией неподкупного стража интересов налогоплательщиков он создал в Вирджинии собственную консультативную фирму. В 1986 г. его клиентом стала военно-промышленная корпорация «Хэзлтайм», подвизавшаяся в области электронных систем навигации. Корпорация, будучи не в меру щедрой, обязалась платить 24 тыс. долл. в год за любую информацию, имеющую отношение к системам навигации. Бес попутал и «неподкупного» Перкина. Он вспомнил своего старого друга Фреди Лакнера, который за 50 % от щедрых подачек «Хэзлтайма» согласился поработать на заказчика. Для этого он нашел своего друга Стюарта Берлина… и круг замкнулся. Потом всех их не без помощи конкурентов нашли агенты ФБР, которые и раскручивают эту аферу14.

Этот незначительный эпизод, поведанный журналом «Ю. С. Ньюс энд уорлд рипорт», свидетельствует о взаимоотношениях бизнесменов, «консультантов» и стражей интересов нации. ФБР, по его признаниям, располагает видеозаписями сцен передачи взяток из рук в руки дельцом Мельвином Виктору Коэну — заместителю министра ВВС США и многим другим. Но Мельвин не одинок. Распроданные секреты Пентагона разыскиваются повсюду, и, очевидно, урожай будет богатым, а скандал — достойным американского размаха.

Масштабы следствия в год президентских выборов повергла республиканцев в пучину неопределенности. Администрация не имеет возможности приостановить следствие, делает все, чтобы локализовать скандал, придать ему окраску случайности и незначительности. В верхних эшелонах власти хорошо понимают силу ФБР, чтобы притормозить его следствие на начальной стадии в период газетной шумихи. По всем признакам это будет самое крупное дело о коррупции и взяточничестве в США.

Следствие по делу Пентагона только начинается, и трудно предсказать, сколько грязного белья вывесят для всеобщего обозрения. Но канву развития событий можно предсказать, не дожидаясь конца следствия, ибо она проторена давно. Служащих Пентагона, против которых найдут неоспоримые улики, упрячут за решетку, конгрессмены рискуют потерять места, как и помощники министра обороны. Что касается таких гигантов, как «Нортроп», «Макдонелл-Дуглас», «Юнайтед текнолоджиз» и другие, то высшие менеджеры принесут в жертву средних, которые в свою очередь попытаются свалить вину на мелких администраторов и исполнителей. В целом корпорации отделаются, как бы масштабны ни были аферы, мизерными для их оборота штрафами. О реальных хозяевах капитала и речи не может быть. Более того, сотрудники Пентагона сами начнут публично возмущаться наемными менеджерами, которые злоупотребляют доверием и из рук вон плохо ведут дела. Не вчера это началось и не завтра завершится. Если есть капитал, то он функционирует по имманентным законам самовозрастающей стоимости, каковым он и является.

Политики и бизнесмены проповедуют милосердие и взаимовыручку только в отношениях между собой. Природа словно позаботилась, чтобы одним дать власть, другим деньги. Бизнесмены могут укреплять власть, власти компетентны принимать решения, способствующие обогащению дельцов.

Японская полиция разыскивала крупного мошенника, который представлялся секретарем премьер-министра Накасонэ и вымогал «пожертвования» у банкиров и промышленников. Таким образом японский «сын лейтенанта Шмидта» прикарманил 30 млн иен, из чего можно заключить, что «подлинные дети лейтенанта» орудовали не там и не в тех сферах.

В самом конце 1983 г. в Бонне разразился беспрецедентный по масштабам, а не по сути скандал, связанный с подкупом ряда высокопоставленных лиц, с мандатами парламентской неприкосновенности. Органы западногерманской прокуратуры выдвинули официальное обвинение против министра хозяйства ФРГ Ламбсдорфа и его предшественника на этом посту Фридерикса, а также против бывшего министра хозяйства земли Северный Рейн-Вестфалия Римера в связи с крупными взятками, полученными ими от Браухича и Нейштца, бывших менеджеров печально известного еще со времен мировых войн концерна Флика.

По результатам расследования боннской прокуратуры от концерна Флика Фридерикс получил 375 тыс. марок, а Ламбсдорф — 135 тыс. марок. Обвинительные акты по этому делу составляют ни много ни мало — 23 тома по 250 страниц каждый15.

Полюбовные сделки правительства и фликовских менеджеров позволили этому роду избежать громадных налогов и выжить в мире бизнеса, где прошлые заслуги ни во что не ставятся. Политики тянутся к деньгам, которых и им постоянно не хватает, бизнесмены — к политикам, которым мешают закон и народ. В отличие от народа, который всегда платит за алчность сильных мира сего, в правительстве интересы финансовых баронов находят понимание и отклик.

Шпионско-налоговые аферы, на фоне которых отец восстал против сына, брат против брата, нередко связаны с наиболее респектабельными и богатыми кланами Америки и Западной Европы.

Все это четко прослеживается во взлетах и падениях клана Фликов, которому в конечном счете удается преумножить свои богатства и усилить влияние на экономическую и политическую жизнь страны.

Нарукавники и наручники

Бизнес имеет свои законы, в каком бы краю и какие бы лица им ни занимались. Казалось бы, что может быть общего между немецким миллиардером Фликом-старшим и американцем Аль-Капоне, кровавым гангстером и убийцей? Оба занимались бизнесом, оба культивировали экономический шпионаж, оба уклонялись от налогов, оба приносили в жертву чужие жизни, не останавливаясь ни перед чем в умножении своих богатств. Но то, что оба начали действовать одновременно и оба сидели под охраной у американских тюремщиков, как и то, что и магнат, и убийца заведовали тюремной библиотекой в нелучшие дни их жизни, можно считать случайностью. Хотя философы и утверждают, что неизбежность возникает на пересечении случайностей, однако налоговые аферы — феномен далеко не случайный. Нет ни одной страны, где сокрытие доходов не было бы модус вивенди.

«Первые крупные финансовые манипуляции, — писал венгерский публицист Э. Гемери, — Флик предпринял в годы после окончания первой мировой войны, когда в Германии разразился крупнейший финансовый крах и галопом поскакала инфляция. Они-то, собственно, и заложили основы создания фликовского капитала»16. С этим трудно спорить, хотя не всем, далеко не всем, удалось разбогатеть на «финансовых крахах» и «галопирующей инфляции». Очевидно, личностные качества будущего магната совпали с условиями наиболее благоприятными для проявления его незаурядных потенций.

Подобно коронованным особам, Флик-старший всегда говорил не «я» и «мне», как все смертные, а «мы» и «нас». И как истый самодержец, он решил осчастливить человечество своим портретом и изрек: «Нас следует увековечить». Для этого пригласили знаменитого художника Пауля Маттиаса Падуа. Когда портрет был завершен, между «королем и художником» состоялся примечательный диалог!

— Это не руки, — сказал Флик, — а какие-то когти.

— Но ведь это так и есть, — возразил художник и, видя замешательство оппонента, прибавил: — Разве вы, господин Флик, когда-нибудь отдавали то, что вам удалось схватить этими руками? «Король» самодовольно усмехнулся. В сущности это был комплимент такому человеку, как Флик, которого еще в начале карьеры звали «стервятником». Этот «стервятник» и внедрил «деловые игры с краплеными картами», которые с успехом используются и по сей день отпрысками магната. Он имел не только хваткие руки, но и цепкий ум17.

Непритязательный в еде и жилье, чуждый роскоши и тщеславия, одинаково равнодушный к вину и женщинам, картам и наркотикам, этот человек прошел через две мировые катастрофы, личные и национальные крушения, через разочарования и успехи с одной-единственной святой и неискоренимой страстью — страстью к деньгам.

Фридрих Флик — единственный человек в истории бизнеса, которому дважды удалось стать миллиардером. Этот рекорд не повторял никто ни до, ни после Флика-старшего. Флик был одним из первых в Германии, кого включили в известный реестр богатейших людей мира, составляемый нью-йоркским рекламным агентством Фельдмана. Он шел пятым в этой геральдике толстосумов после шейха Кувейта Саббаха, Онассиса и Нирахоса, греков по происхождению и космополитов по размаху деятельности, и нефтяного набоба Гульбекяна — армянина по происхождению, англичанина по паспорту и парижанина по образу жизни.

Начав с бухгалтера, Флик вскоре стал управляющим акционерного общества «Менден», женился на миловидной девушке Марии Шуе, которая принесла ему 30 тыс. марок золотом приданого. Флик стал акционером фирмы, что и позволило ему заниматься биржевыми сделками. В 20-е годы Флик уже миллионер и признанный «финансовый гений», обладавший уникальной способностью пользоваться разницей в денежных курсах и перераспределять капитал в свою пользу.

Если отбросить эмоциональную окраску портрета, Флик-старший был жестоким, расчетливым, хладнокровным, с безошибочной интуицией биржевым игроком. Он никогда не создавал новые предприятия, ничего не изобретал, не строил, не реконструировал, не улучшал и не совершенствовал. Он только спекулировал тем, что было создано чужими руками, чужой волей, чужим капиталом. Флик задумывал и осуществлял свои операции в величайшей тайне, за что и был прозван «демоном бесшумного бизнеса».

Кроме интуиции Флик обладал великолепной частной шпионской сетью, которая обеспечивала «демона» секретной информацией, столь необходимой в биржевой игре. Жестокости, изворотливости и скрытности Флика могли позавидовать Тиссен, Квандт и даже Абс, которых он не раз переигрывал. Агентурная сеть Флика не без оснований считалась лучшей в германской экономике. Многочисленные специалисты и управляющие были тайными агентами старого Фрица и поставляли всю необходимую информацию для захвата очередной жертвы. Специальный отдел экономического шпионажа собирал и анализировал все отчеты конкурентов. Как текущие, так и итоговые отчеты крупных фирм приобретались всеми праведными и неправедными путями, данные систематизировались. Картотека на крупных акционеров и менеджеров с самыми интимными подробностями и компрометирующими материалами постоянно пополнялась благодаря хорошо поставленной службе шпионажа.

Так, он воспользовался сведениями о личных долгах одного из своих конкурентов — Фридриха Айхберга, генерального директора немецкого стального концерна «Линке-Хофман», и с успехом захватил эту фирму. В 1931 г. в руках Флика оказалась компания, которая терпела огромные убытки из-за противодействий стального магната Тиссена. Флик, чтобы избежать банкротства, обратился к шведскому «королю спичек» Кройгеру, но тот отказался его кредитовать, видимо, не без подсказки Тиссена. Загнав Флика в угол, Тиссен предложил свои условия сделки.

Там, где любой другой увидел бы поражение, Флик усмотрел успех. Он дал команду своим сыщикам выяснить, к кому Тиссен обращался за кредитом, ибо такие суммы, не прибегая к займам, не в силах был уплатить никто. Детективы установили, что Тиссена поддерживает консорциум голландских и французских банкиров. Среди них был крупнейший французский банк «Креди Лионнэ».

Флик через своих шпионов во Франции организовал «утечку информации». Согласно этой версии, «Креди Лионнэ» якобы предложил Флику за контрольный пакет фирмы «Гельзеберг» пятикратную, по сравнению с биржевым курсом, цену. Дело было состряпано настолько ловко, что официальные заявления руководства французского банка, что ни Флик, ни его компания ни с какой стороны его не интересуют, воспринимались «как коварство французов», которые хотят «опутать и поработить Германию».

Такие известия болезненно воспринимались немцами, потому что Германия после первой мировой войны выплачивала репарации французам. Пресса заговорила о «Париже и связанной с ним еврейской финансовой олигархии», которая жаждала умножить свое благополучие на несчастьях немцев. Германское правительство, по уши увязшее в долгах, из патриотических побуждений согласилось заплатить 100 млн рейхсмарок за акции, в действительности стоившие 25 млн марок. Сам Флик— «этот патриотически мыслящий магнат» — уговорил чиновников держать сделку в тайне, чтобы не возбуждать нездоровый ажиотаж тех, кому «чужды интересы нации». Пожалуй, это была одна из самых дерзких и наглых афер магната.

Западногерманские исследователи Бахман и Карлебах не без оснований писали, что во второй половине 30-х годов Фридрих Флик «занялся преобразованием центрального правления своего концерна в собственное общество «Фридрих Флик К. Г.»». Этот шаг освободил молчаливого, весьма чуждающегося прессы Фридриха Флика от неприятной обязанности публиковать балансы своего акционерного общества. Газета «Ди вельт» по праву видела в нем «самого таинственного из немецких сверхбогачей»18.

В 1933 г. к власти пришли нацисты, объявившие во всеуслышание: «Германия превыше всего».

Флик был одним из немногих магнатов, который с самого начала поддерживал нацизм в Германии. Алчность и неразборчивость не знали границ. Он был среди первых, кто «ариизировал» предприятия, принадлежавшие евреям. Он вступил в партию и получил сомнительной чести звание «вождь экономики». Флик дружил с Герингом и Гиммлером. Такая дружба позволяла ему обогащаться неимоверно. Он был единственным магнатом, который выступил за идею Геринга об автаркии металлургической промышленности. В свою очередь Геринг не забывал этого. Жестокость Флика, соединенная с крестьянской хитростью, нашла идеальные условия для расцвета при фашизме.

Флик осуществлял свои операции в полной тайне, а пресса, послушная Геббельсу, молчала относительно сделок «вервиртшафтсфюрера». Более того, под завесой секретности Флик игнорировал и финансовые органы, которые по долгу службы пытались выявить его доходы. Однако успехам Флика мешало то, что дела фюрера шли неважно. Фасад «тысячелетнего рейха» все еще блистал, но в несущих конструкциях появились гигантские трещины.

Флику пришлось активизировать свою разведку. О размахе, оперативности и характере частного шпионажа Флика можно судить по тому факту, что уже в 1944 г. агенты старого Флика держали в руках карту Германии, на которой союзники наметили четыре оккупационные зоны. Ни абвер, ни гестапо, ни фюрер такой карты не имели. И когда кругом гремели речи об оружии возмездия и приближающейся победе «третьего рейха», Флик думал над тем, как спасти миллиарды19.

Личный врач Гиммлера, финский хиропатрик Крестен, который «пользовал и Флика», сообщил ему, что его разговоры прослушиваются с помощью специально установленных микрофонов. Принятые меры предосторожности с подачи такого авторитетного агента «в стане врага» помогли Флику избежать смертной казни «за саботаж и измену». В середине июня Флик сдался американским ВВС и попал в число военных преступников под номером 3 после «пушечного короля» Круппа и генерального директора «И. Г. Фарбениндустри» Карла Крауха. Суд приговорил Флика к семи годам. В тюрьме Ландсберг, в которой некогда почти безызвестный Шикльгрубер диктовал «Майн кампф», он стал сапожником.

Подкупив тюремное начальство, Флик выбился в регистраторы тюремной библиотеки, которую запустил вконец. Запахи тюремной кухни и тюремных мастерских не повлияли на нюх Флика. Он учуял, что возрождение Западной Германии связано с возрождением бундесвера, и даже преуспел в таком деле, как добыча и обогащение урана. Весной 1950 г. из тюрьмы Флик распорядился искать «уран для Штрауса». Это было противозаконно, так как такие работы были запрещены конвенцией. В конце этого года он был досрочно освобожден. Запреты союзников мало смущали Флика, который заручился поддержкой самого канцлера Аденауэра. Как это ни кажется парадоксальным, но личный секретарь Флика Тильманс в 1953 г. стал министром по особым поручениям и соответственно информатором.

О таком назначении своего человека только можно было мечтать. Но Флик не был мечтателем. Он делец и свои намерения держал в строжайшем секрете. Своего бывшего личного секретаря он использовал с большей для себя и немалой для Тильманса выгодой. Аденауэр лично помог Флику, чтобы предприятия не были распроданы с молотка, как это предписывалось законом. И Флик пошел на шаг, на который не отважился даже Крупп. Он продал угольные предприятия французам с большим приращением. Трезвый коммерческий расчет взял верх над инсинуациями завистников, и Флик выиграл. Используя свои громадные капиталы, вырученные от продажи угольных предприятий, Флик стал тайно приобретать акции автостроительной компании «Даймлер-Бенц». На смену моде на танки шла мода на автомобили. Переиграв в этой афере Квандта, он пустился в новые, которые сделали его вновь мультимиллиардером.

Миллиардер Флик с послужным списком военного преступника в возрасте, когда многие доживают свой век, был недоволен своим наследником — старшим сыном Отто Эрнстом. Жестокий, неумолимый, упрямый, он смотрел, как хиреет его род, не успев расцвести. Он не видел в сыне ни хватки, ни размаха, необходимого для фликовской школы. Единственное, что их объединяло, — это упрямство. В этом сын не уступал отцу. В смертельной схватке за деньги и власть сошлись отец и сын.

«В личной жизни Фридрих Флик был так же холоден и беспощаден, как и в сфере экономики, — писал Э. Гемери в книге «Сверхбогачи». — Ему было уже больше 80 лет, когда в 1966 г. он похоронил жену, в тот же день снова сидел за письменным столом и давал указания биржевым агентам»20. Это тем более странно, что она принесла ему первые капиталы, которые он так успешно пустил в оборот. Она была верна не только в годы взлетов, но и в годы падений и даже катастроф, каковыми были для него и Нюрнбергский процесс, и тюремное заключение. К сыновьям он тоже не питал особо нежные чувства. Средний сын был убит в заснеженной России, старший стал судиться с отцом под шум и улюлюканье прессы. Разочарованиям не было конца.

Флик-старший, достигший мафусаилова возраста, поселился в Швейцарии, где и умер, думая о превратностях судьбы и об умножении состояния, а Флик-младший продолжил его дело. Родители повторяются в детях.

4 ноября 1981 г. главного бухгалтера фликовской империи Рудольфа Дила неожиданно посетили «вежливые ребята» из прокуратуры и налогового управления. Так началось дело Флика. Они предъявили ордер на обыск. Перепуганный Дил извлек из сейфа папку, в которой лежали два ключа. Ему было чего бояться. Он не отразил в налоговых декларациях сумму в 700 тыс. марок, полученных, так сказать, наличными, и потому был грешен. А грех побуждает к раскаянию, особенно если он сулит тюремную камеру.

В сейфе, или, как позднее его назовут, «гробнице фараона», кроме наличных денег был найден журнал, в котором главный бухгалтер с немецкой педантичностью записывал так называемые неофициальные пожертвования политическим партиям, ведущим деятелям, а также высокопоставленным чиновникам боннского правительства. Естественно, все это налогом не облагалось.

Дил попался из-за дневниковых записей расходов, которые он вел со скрупулезностью. Конечно, можно удивляться глупости бухгалтера. Но тут есть одно «но». Дело в том, что Дил, который в конечном счете был рядовым исполнителем, в любое время мог быть обвинен в растрате денег Фликов. Он знал, что им пожертвуют без больших сожалений, потому и вел спасительные для себя записи. Этим же объясняется, что он с ходу запел о «черной кассе», хотя ревизоры первоначально явились выяснять личные доходы бухгалтера и их несоответствие налоговым декларациям. Кроме того, деньги любят счет. И кому, как не бухгалтеру, об этом знать. Эти записи «во спасение» оказались неопровержимой уликой против «Флика и компании».

Откуда же взялись эти не учтенные нигде деньги или, говоря иначе, каков механизм пополнения «черных касс», которые практикуются повсеместно? Боннское правительство, как и другие, поощряет благотворительно-религиозные чувства руководителей концернов, считая религиозность граждан делом, угодным и богу, и государству. Христианские чувства магнатов поощряются понятным всем имущим слоям способом, а именно уменьшением налогов. Иначе говоря, с сумм, потраченных на благотворительные цели, налоги не взимаются. Этим и воспользовался «Флик и компания». Будучи добрыми христианами, Флик и управляющие концерном жертвовали католическо-миссионерскому обществу «Зовердия» ежегодно 1 млн марок. Делопроизводитель «небесного филиала на земле» пастор Йозеф Шредер, еще более добрый христианин, из этой суммы возвращал Флику 800 тыс. марок. Конечно, возвращение было тайным, без официальных бухгалтерских и банковских счетов, в то время как пожертвования обставлялись «флагами и барабанным боем»21.

Однако Дил эти суммы оприходовал в потайном гроссбухе, что и подвело его. Это дело продолжалось в течение 10 лет, пока не вмешалась прокуратура. За это время было переведено 10 млн марок, из них 1 млн остался служителям культа, 1 млн передали посреднику, депутату бундестага Вальтеру Леру, а 8 млн марок тайно возвратились «Флику и компании». Суммы были упрятаны в потайной сейф «Дрезденер банк», оттуда частями, тоже с глазу на глаз, передавались своим людям в Бонне. Таким образом, «Флик и компания» служили и богу, и мамоне, не забывая о себе.

Помимо пополнения «черных касс» этот трюк с двойной бухгалтерией имел ту очевидную выгоду, что спас концерну более 5 млн марок, которые в противном случае пришлось бы уплатить государственной казне. Зачем же платились такие суммы министрам и депутатам, лидерам партий и даже канцлеру ФРГ? В стратегическом плане, чтобы воздействовать на них в угодном крупному капиталу направлении, в тактическом — получить те же налоговые льготы22.

Фридрих Карл Флик продал контрольный пакет акций концерна «Мерседес», некогда такими усилиями захваченный отцом, и выручил около 2 млрд марок, с которых следовало уплатить налог в размере 56 %. И. Штраус — один из крупнейших клиентов «черной кассы» — дал главе концерна «бесплатный совет», как избежать выплаты более 1 млрд марок. Для этого оказалось достаточным направить капиталы в химическую промышленность США, а в Бонн представить бумаги, что взамен марок оттуда «потекут технические знания», что, бесспорно, заслуживает содействия со стороны властей. Благодаря такой операции Флику удалось спрятать от налоговых обложений двухмиллиардную сумму. Но это не говорит, что у него не было расходов по данному делу. Деньги ушли на то, чтобы подкупить нужных людей, сломить упрямцев, нейтрализовать демагогов, отвлечь недовольных и дать министрам, от кого зависело решение. «Связи Флика с министерством хозяйства функционировали столь хорошо, — писал В. М. Меньшиков, — что в штаб-квартиру концерна поступали даже боннские документы, помеченные грифом «для служебного пользования». Так что государственных секретов с рейнской «правительственной кухни» для Флика практически не существовало. Зато финансовые махинации концерна долгие годы оставались тайной для боннской администрации»23.

Такое знание тайн правительства не могло не способствовать успешному проведению «лодки, нагруженной миллиардом марок», через финансовые, политические и конкурентные рифы. Флик ссылался на то, что эти аферы подручные осуществляли без его ведома. Но когда ему вежливо указали на его собственные подписи, то он сослался на то, что «ежедневно визирует бесчисленное множество документов и не всегда знакомится с тем, что подписывает». Боннская прокуратура нашла это, с позволения сказать, объяснение достаточным. Воистину, что позволено Юпитеру, не позволено быку. Если бы клиентом «черной кассы» не была политическая элита, вряд ли боннская юстиция сочла бы такое безответственное подмахивание бумаг достаточным оправданием в глазах ослепшей Фемиды. Так убийца может сослаться на то, что ему ни разу не приходилось держать в руках уголовный кодекс, потому и не ведал, что творил.

Деньги, идет ли речь о долларах или марках, франках или гульденах, порождают одни и те же проблемы, одни и те же преступления. Два голландских коммерсанта ходили в банки с портфелем, набитым гульденами, и просили их повыгоднее разместить. Больше всего их волновало, как избежать налогообложения. Все восемь банков, в которых они побывали, давали им советы, как перехитрить государство, каждый предлагал себя как лучшего спеца по этой части. Были и такие уголовно наказуемые советы, как приобретение акций на подставные фамилии, открытие счета на вымышленное имя, а также анонимного счета, о котором никто, кроме банкира и вкладчика, не знает. И никто не сказал назидательно-торжественно: «Налоги надо платить».

Разразился скандал. «Коммерсанты» оказались подставными лицами, журналистами, которые записывали все разговоры на магнитную пленку и обнародовали все на потеху публике. Утаивание доходов от налоговых органов — настолько распространенное явление в США, что говорить об этом, как о чем-то преступном, почти неделикатно. Размеры недополученных государством сумм настолько громадны, что, видимо, могут соперничать только с военным бюджетом этой страны.

Во второй половине 80-х годов по случайному стечению обстоятельств был арестован торговый персонал престижного ювелирного магазина на Пятой авеню в Нью-Йорке во главе с менеджером Говардом Уорноком. Фирма «Картье интернэшнл» торгует предметами роскоши и считается выше подозрений. Поймали их на мошенничестве с утаиванием налогов. Делалось это следующим образом. Клиента, «который внушал доверие», приглашали в кабинет вице-президента Томаса Фостера, где в обтекаемой форме предлагали сделку. Клиент указывал адрес, куда доставить украшения или богато инкрустированные часы. После чего из рук в руки передавались деньги в обмен на драгоценности, клиент забирал их с собой, а упакованный соответствующим образом футляр отправляли по указанному адресу. Поскольку адрес был ложный, футляр возвращался, и магазин как бы оказывался внакладе. Есть, конечно, более крупные мошенники в царстве беловоротничковой преступности.

Юристы и бухгалтеры, специализирующиеся на консультациях по минимизации налогов, получают столько же, сколько сенаторы и верховные судьи, наиболее ловкие — больше, чем президент США, Хорошие эксперты могут законно упрятать в различных статьях и псевдосделках миллионные суммы, которые подпадают под налоговый пресс. Нередко экспертами выступают бывшие инспектора налоговой службы и получают за свои труды треть «сэкономленных» или ловко припрятанных сумм. Не случайно почти все 500 крупнейших промышленных корпораций являются клиентами восьми бухгалтерских фирм, наиболее ловких, а потому наиболее престижных.

Эти бухгалтерские компании имеют своих людей во всех эшелонах налоговой, государственной, законодательной и финансовой власти. От них они получают всю необходимую для успешной деятельности информацию, в том числе и конфиденциальную. Они прекрасно осведомлены о характере взаимоотношений многочисленных налоговых, финансовых, валютных и таможенных органов, их руководителях и сотрудниках, слабых и сильных сторонах, о «болевых точках», нажав на которые можно добиться успеха, о тайнах функционирования сложной государственной машины. Эти знания бухгалтеры используют к вящей корысти международных корпораций и собственной выгоде. Те концерны, которые не консультируются с «великолепной восьмеркой», тоже не безупречны. Просто они нашли других консультантов, может быть еще более ловких и менее заметных. Тайна — верный признак больших махинаций.

«Бухгалтерам» в США противостоит налоговое ведомство. Знатоки утверждают, что можно укрыться от ФБР и ЦРУ, от АНБ и «Интерпола», но скрыться от ИРСа невозможно. Эта аббревиатура означает «разведка налогового управления США». На Западе шутят: «Будьте любезны с людьми, пока не заработаете миллион, а потом люди будут любезны с вами». При всей истинности этой сентенции она вряд ли относится к сотрудникам ИРСа, призванным стоять на страже государственных доходов США. Пожалуй, это самая жестокая по сути государственная организация США, ибо ее доходы зависят от того, как много сумеют ее сотрудники выявить скрытых дивидендов. Известный французский исследователь таинственного мира шпионажа Жак Бержье писал: «Мне так и не удалось выяснить, каким образом американское налоговое управление устанавливало доходы шпионов. Вероятно, последние в своих декларациях называли эти доходы «вознаграждением за консультации», тогда как те, кто их нанимал, добивались снижения своих налогов, относя эти расходы к категории расходов по исследовательским работам… Во всяком случае, несомненно одно: американское налоговое управление поняло значение частного шпионажа, ибо оно учредило агентство частного шпионажа! Тайные агенты отдела по выявлению случаев сокрытия доходов от органов фиска являются добровольцами, которые получают 10 % суммы выявленных ими сокрытых доходов. Они не всегда доживают до старости, например если разоблачают сокрытие доходов гангстерами»24.

Именно сотрудниками отдела внутренних доходов гангстер Аль-Капоне был привлечен к суду за неуплату налогов, а не за бутлегерство, бандитизм, рэкет и убийства. Бизнес вообще дорожит таинством, а бизнес Капоне мог осуществляться только за плотной завесой и непроницаемой секретностью. Капоне знал толк в шпионаже. Без широко разветвленного и хорошо организованного шпионажа любая организация обречена на быструю деградацию. Шайки преступников как прообразы государства имеют ту же структуру, функции и иерархию, потому свои спецслужбы они строят по тем же канонам.

Аль-Капоне создал специальную службу «Джи-2», на которую возлагалось решение задач по сбору, анализу и хранению секретной информации, шпионаж за объектами, интересующими мафиози, а также контршпионаж против чужих в своем стане. «Парикмахеры и бармены, служащие отелей, портье, служащие мэрии, полицейские и шоферы такси во всем Чикаго знали номер телефона на тот случай, если они могли сообщить «великому Капоне» что-либо интересное», — писали К. Полькен и X. Сцепоник в книге с красноречивым названием «Кто не молчит, тот должен умереть»25. «Джи-2» свое дело знала.

Подручные Аль-Капоне (Скаличе и Ансельмо) рекомендовали на вакантный пост капо Джунтаса. Как человек предусмотрительный, Аль поручил «Джи-2» проверить нового претендента. «Клубок подколодных змей» — таково было резюме спецслужбы. Джунтас оказался «торпедой» у злейшего врага Капоне — главаря конкурирующей банды Дж. Айелло. Именно Джунтасу было поручено убить Аль-Капоне, двум другим (Скаличе и Ансельмо) — помочь ему захватить власть в банде Аля на правах «вице-короля» нью-йоркской банды Айелло.

Капоне не были чужды фантазия и театральность. Так, под предлогом празднования по поводу назначения нового капо была собрана вся банда. Во время пиршества Капоне собственноручно убил всех троих… На следующий день в пригороде Чикаго в придорожной канаве полиция нашла три изувеченных трупа, убийцу которых так и не смогли обнаружить.

Свои далекие от законности барыши «великий» гангстер добывал руками подставных лиц, а потому уличить его никак не могли. То, что не смогли сделать ФБР, министерство юстиции и чикагская полиция, сделал простой бухгалтер, агент налогового управления Фрэнк Вильсон. Ему случайно подвернулась бухгалтерская книга игорного дома «Шип». Записи в гроссбухе вывели на некоего Шамуэйа. Под страхом каторги он сознался, что работает на Аль-Капоне. Нитка хитросплетений подпольного бизнеса привела к самому Аль-Капоне, которому по американским законам можно было дать 25 тыс. лет каторжных работ. Однако он отделался 10 годами тюрьмы, из которых 7,5 года ему пришлось отсидеть. «За хорошее поведение» его выпустили досрочно, и он поселился на своей вилле на берегу океана.

Позднее аналогичную службу под тем же названием создало ФБР. Она функционирует и по сей день.

С высоким профессионализмом нередко соперничает простая взятка. Крупный мастер готового платья и изысканных туалетов в Филадельфии Альберт Нипон не стал связываться со знатоками налоговых лабиринтов. Он передал в руки двум налоговым инспекторам 200 тыс. долл. наличными и налоговые декларации, где указал не то, что есть, а то, что нашел нужным. Инспектора не могли засомневаться в порядочности такого щедрого человека. Это помогло Нипону «сэкономить» более 0,5 млн долл.

Неожиданно грянул гром. Вернее, нагрянули контролеры из центрального аппарата. Инспектора попали за решетку, а Нипон сослался на незнание законов. Это вряд ли его освободило бы от тюремного заключения сроком на 15 лет и от штрафа в 30 тыс. долл., не внеси он залог в 1 млн долл. По американской юриспруденции, налоговые управления и налоговые мошенники могут полюбовно договориться, что снимает вопрос о тюремном заключении. Хотя это и кажется аморальным, но налоговое управление занимается «не исправлением нравов», а выколачиванием налогов. Мистер Нипон продолжает торговать шикарными платьями, цены которых порой достигают 2 тыс. долл., как ни в чем не бывало, ибо те, «кто интересуется модными платьями, не читают статей о налоговых аферах»26.

В середине 80-х годов в США был поставлен своеобразный рекорд налогового мошенничества. Раскручивая рядовую аферу с поставками нефтепродуктов и неуплатой налогов, специальные агенты вышли на Рича и Грина, которым удалось от всевидящего ока налоговых служб упрятать 100 млн долл. Пока хитросплетенный клубок международной аферы разматывался, сами чемпионы налогового кульбита спокойно проживали в Швейцарии. Когда им предложили установить истину, они разыграли святую невинность. Единственное, что они хотели, так это то, чтобы журналисты и американское налоговое управление оставили их в покое27.

Американские службы согласились с такими доводами и, чтобы окончательно развеять недоразумение, пригласили их в США. Об этом они и слышать не хотели. Попытки убедить их в необходимости заокеанского вояжа ничего не дали. Неизвестно, как бы долго длились эти процессуально-дипломатические пируэты, когда бы американцы не арестовали активы, принадлежащие тихим разбойникам. В мошенниках неожиданно «проснулась совесть». Они выразили сожаление по поводу всех этих недоразумений и допускали, что, может, и не все, что они делали, соответствует «этим запутанным американским налоговым законам», но, как честные торговцы, они готовы платить. Последнее действительно имело значение. Сторговались на 200 млн долл. Рич и Грин, скрепя сердце, согласились с карательными налогами, ибо из двух зол выбирают меньшее.

На Западе беловоротничковая преступность стоит на первом месте. Поскольку преступления осуществляются тихо, бесшумно, в особняках и офисах, охраняемых частными детективами, то они так и остаются неизвестны. Кроме того, в этом виде преступности нет ни открытых перестрелок, ни кровавых сцен, ни жажды сенсаций со стороны участников, они проходят таинственно, как высасывание чертополохом соков земли. Только в США мошенники от бизнеса присваивают денег в 18 раз больше, чем хваленый уголовный мир 28.

Правовые и карательные мероприятия бессильны против экономических законов. Еще император Рима Диоклетиан принял эдикт о твердых ценах, направленный против спекуляций и мошенничества. Будучи человеком решительным и жестоким, он приказал сурово карать нарушителей вплоть до смертной казни. Во исполнение воли императора на многих рынках империи были сооружены плахи, и дежурные палачи отсекали головы спекулянтам тут же. Но и эта мера не могла ликвидировать спекуляцию. Хотя и тяжело было терять головы торгашам, но еще труднее оказалось отказаться от барышей. Так было, и так есть.

Налоговые аферы — самый распространенный и масштабный вид мошенничества. Именно сокрытие доходов является ахиллесовой пятой претендентов на высшие государственные должности. Конкуренты, которых всегда много, выявляют такого рода преступления. Уличение в сокрытии доходов, бесспорно, означает преждевременную политическую смерть соискателя должности «слуги народа».

Так же бесспорно, что махинации с акциями дают наиболее острые и драматические повороты в деятельности мошенников с респектабельными отмычками, каковыми в ловких руках биржевых игроков и являются акции солидных корпораций.

Респектабельная отмычка

Один из главарей американской мафии, Лючиано, по прозвищу Счастливчик, попал за решетку. В интервью журналистам он поведал, что еще на свободе для него организовали посещение Нью-Йоркской фондовой биржи и объяснили механизм биржевой игры. Здесь Счастливчик понял, что просчитался, вступив не в ту банду.

На бирже многомиллионные «ограбления» совершаются. простым поднятием пальца. Это, пожалуй, самая непыльная работа, ибо полностью соответствует постулату: «Работать как можно меньше, зарабатывать как можно больше». К тому же она редко приводит к тюремной камере, хотя наживаются быстрее и чаще, чем гангстеры29.

Учредители компании для привлечения капитала выпускают акции и облигации, которые продаются желающим. На вырученные деньги приобретают здания, машины, оборудование, сырье, а также привлекают рабочую силу. Все это составляет так называемый реальный капитал, который не подлежит купле-продаже. Акции и облигации, именуемые фиктивным капиталом, можно продавать, покупать, отчуждать, дарить, завещать и т. д.

Акция как титул собственности дает право ее держателю на получение дивидендов. Термин «стричь купоны» — порождение акции, поскольку некоторые ценные бумаги имеют купоны, которые по получении годовых доходов отрезаются по установленной линии, т. е. их «стригут». Причем только акции дают право на участие в управлении делами компании. Необходимый минимум для контроля корпорации и называется контрольным пакетом акций. Держатели облигаций таких прав не имеют, они могут рассчитывать только на заранее обусловленные доходы. Потому акции и являются биржевым товаром номер 1.

Первая биржа возникла в Амстердаме, когда из-за непогоды уличная толкучка перенесла место сборищ в церковь, откуда, согласно легенде, Христос изгонял менял. На знаменитой Лондонской бирже рассыльные до сих пор называются официантами в память о тех временах, когда биржевики собирались в питейном заведении Джонатана.

На бирже играют состоятельные люди. По сути биржа-игротека — для миллионера. Именно на бирже покупают и продают облигации и акции крупнейших корпораций. Спекулятивный ажиотаж вокруг биржи ценных бумаг обусловлен тем, что простое поднятие пальца влечет за собой обогащение одного и разорение другого. Миллионеры играют не сами, а через посредников, именуемых брокерами. Только они имеют доступ в святая святых биржи — торговый зал.

Цены, по которым на фондовой бирже продаются акции, и называется курсом акций. Именно в угадывании курса заключается весь смысл игры на бирже. Акционеры должны дать правильную команду брокерам, акции какой компании сбросить, а какой приобрести. Курсы акций постоянно меняются.

Это схема законной, или честной, игры. Но ставки столь высоки, что редко кто не поддается искушению угадать судьбу, а то и схватить ее за шиворот, чтобы знать наверняка, какие акции покатятся вниз, а какие поползут вверх.

Как любая игра с нулевым результатом, биржевая игра одних разоряет, других обогащает. Причем, как и у картежников, прежде всего выигрывают те, кто играет краплеными картами. Такими игроками на бирже являются те, кто имеет достоверные сведения так называемого конфиденциального характера. Механизм ограбления выглядит примитивно. Достаточно вспомнить, как Стендаль описывает биржевую игру в своем романе «Люсьен Лавен». Министр, владея служебной информацией, сообщает достоверные сведения банкиру, который сбрасывает ценные бумаги, падающие в цене, и приобретает те, что поднимутся. Поскольку речь идет о многомиллионных сделках, то доходы колоссальны.

Порой нечестная, но расчетливая игра на бирже дает не только богатства и славу, но и титул правителя, причем не в какой-нибудь банановой республике, а в праматери Хартии вольностей — в Англии. В XVIII в. путем ажиотажа и лжи дельцы взвинтили курс акций компании «Южные моря» в 10 раз против номинала. Спекулятивная горячка закончилась грандиозным крахом и разорением держателей ценных бумаг, за исключением посвященных в тайны спекуляции. Они вовремя сбыли акции «бурно растущей» компании и нажили огромные состояния. Среди них был торговец Роберт Уолпол. После того как свои акции сбросил с большой прибылью, он приступил к санированию компании, которую спас от банкротства. Это повысило его авторитет среди вигов. События эти происходили в 1720 г., а в следующем он стал главой английского правительства на целых 20 лет. Уолпол торговал всем, начиная от негров из Африки и кончая местами в парламенте и министерскими постами в Лондоне. Подкуп и шпионаж стали образом жизни английского правительства и в метрополии, и в заморских территориях.

«Использование конфиденциальных сведений в целях наживы, — писал лондонский журнал «Экономист», — практика столь же старая, как и сами биржи. В 1862 г. Джон Пирпонт Морган-старший установил в своей конторе собственный телеграфный аппарат, благодаря которому получал сообщения о ходе войны между Севером и Югом раньше конкурентов. Бюллетени, переправленные его отцу Джуниусу в Лондон, давали тому преимущество перед английскими инвесторами»30.

Самые большие состояния создаются игрой на бирже. Биржа разоряет миллионы держателей и создает гигантские финансовые империи. Немецкий миллионер Гуго Стиннес-старший уже к 30 годам стал легендарной личностью. Биржевые спекуляции были столь удачны, прирост миллионов столь стремителен, что он всю жизнь оставался эталоном делового человека для второго сына, который, пустив по миру старшего брата, стал единовластным хозяином империи. Отец постоянно играл на грани «или все, или ничего». Внешне аристократически беспристрастный, хладнокровный, расчетливый и беспощадный, Гуго-старший умел использовать тайную информацию, поставляемую многочисленной оплачиваемой агентурой. Наиболее удачной аферой Гуго-старшего считается захват горно-металлургического акционерного общества «Даненбаум», акции которого пошли в гору. На этом, казалось бы, можно было остановиться, но Стиннес пошел дальше. Через подкупленных биржевых маклеров он пустил слухи, что акционерное общество находится на грани банкротства. Владельцы акций бросились сбывать свои акции, но мало кто торопился их приобрести. Курс катастрофически падал. Тогда Гуго-старший стал их по дешевке тайно скупать и выиграл. Отчаянию бывших владельцев акций не было предела. Сначала они проклинали себя за то, что приобрели по высокой цене эти акции, а потом — что отдали по бросовым ценам. Да еще в то время, когда общество обещало большие дивиденды.

В середине 20-х годов, после смерти Гуго-старшего, между наследниками началась борьба, которая не могла не ослабить империю Стиннесов. С той же хищностью, с которой Гуго рвал чужую добычу, другие промышленно-финансовые кланы стали рвать на части богатства, нажитые неправедными трудами.

Во второй половине 20-х годов Гуго-младший переживал тяжелые дни, ибо империя шла ко дну, а кредитов банки не предоставляли. И тут берлинский коммерсант Кунерт под строжайшим секретом раскрыл доверенным людям Гуго-младшего государственную тайну относительно займов правительства.

Этот финансовый шпион поведал о том, что, согласно тайному договору между Германией, с одной стороны, и Францией и Румынией — с другой, Берлин обязуется без сложных формальностей выкупить облигации немецких займов с немедленной выплатой 12,5 %, приобретенные до 1 июля 1920 г. (Долг германского правительства перед своими и иностранными держателями составлял фантастическую сумму.) В октябре 1926 г. Гуго-младший провел со своими сообщниками секретное совещание, на котором все было предусмотрено до последних мелочей и составлен план по ограблению государства.

Германское правительство платило по займам 2,5 %, а Стиннес и его компания стали платить по 3 %. Перекупленные через подставных лиц облигации переправлялись во Францию и Румынию, где они должны были «сыграть» роль приобретенных до «рокового срока». Таким образом, каждый миллион, потраченный на приобретение облигаций, обещал 4 млн марок, а стоимость облигаций исчислялась десятками миллиардов31. Стиннес-младший, видимо, подсчитывал ожидаемые миллиардные дивиденды, когда явились полицейские чины и с большой предупредительностью сопроводили мультимиллионера в следственную камеру.

Кунерт не был агентом-двойником и торговал не препарированными тайнами. Как финансовый шпион, он честно выполнил свой долг. Дело было в конкурентах, которые донесли в управление по конверсии займов. И вместо миллиардов Гуго пришлось довольствоваться тюремной камерой. Если бы он не был Стиннесом, вряд ли за международный разбой ему удалось бы отделаться следственным изолятором, где его подержали около года. Немецкий исследователь Э. Чихон так писал по поводу этих событий: «Уже барон фон Ротшильд содержал частных детективов и шпионов, услугами аналогичной «службы информации» пользовался и Гуго Стиннес. Впрочем, эти фирмы были просто дилетантами по сравнению с тем аппаратом шпионажа, который создал у себя концерн «И.Г. Фарбениндустри» в виде своего бюро «И.Г. Берлин NW-7» и который тесно сотрудничал с фашистским аппаратом военного и партийного шпионажа»32.

Очевидно, такой вывод сделан на основе слабой результативности «службы информации» Гуго Стиннеса, которая и привела его на грань банкротства. В бизнесе, как на войне, только результаты имеют цену. Горе побежденным! Из этого следует: не всегда пути шпионажа ведут к славе и миллионам. Неумение должным образом оградить тайны аферы и привело к банкротству, а акции, вместо того чтобы служить отмычкой к миллионам, стали пропуском в тюремную камеру.

Советский публицист В. Цветов в книге «Мафия по-японски» очень образно описал отчетное собрание акционеров компании «Исудзу». Президент зачитал годовой отчет, из которого явствовало, что все прекрасно. Но когда с трибуны был оглашен проект решения о назначении новых директоров фирмы и о выплате выходного пособия директорам, уходящим на пенсию, «рядовой акционер» Симадзаки прокричал с места: «Акционеры надеются, что долголетний труд директоров будет достойно вознагражден согласно славным традициям фирмы. Предлагаю оставить вопрос о конкретной сумме на усмотрение председателя собрания». Сумма была столь неоправданно велика, что руководство фирмы не осмеливалось назвать ее вслух. Рукоплеща, Симадзаки и его «компания» поднялись с мест, давая президиуму понять, что акционеры считают собрание законченным. Оно продолжалось 23 минуты. Симадзаки со своей «сокайя» получил от правления компании в том году около 40 млн иен33. «Исудзу» расширяла свое производство, ибо ее автомобили пользовались большим спросом на мировом рынке. Руководство компании решило, что нельзя так много платить «самураям с акциями в руках».

«Сокайя» — гангстеры от бизнеса — приняли вызов. Они обнаружили незаурядные таланты в области шпионажа и саботажа. Специалисты, нередко с дипломами лучших университетов страны, принялись изучать истинное положение компании. Руководство банды подключило к делу собственных детективов и частных сыщиков. Они устанавливали «электронные блохи» в квартирах и «любовных гнездышках», где развлекались должностные лица концерна, осуществляли тайную слежку за членами их семей и записывали на портативные магнитные ленты разговоры в барах и ресторанах. Японская деловая этика предписывает, чтобы бизнесмены «расслаблялись» или по устоявшимся традициям угощали деловых партнеров. В увеселительных заведениях шпионы вынюхивали у маклеров о биржевых спекуляциях, собирали всевозможный компрометирующий материал на руководителей, которые так не вовремя дерзнули пренебречь услугами такой респектабельной банды, как «сокайя».

На следующий год президент компании «Исудзу» Окамото, как всегда, ровно в 10 часов объявил акционерное собрание открытым и зачитал годовой отчет, из которого явствовало, что дела компании превосходны. Но на этом обычный ход вещей кончился. Сначала пошли вопросы хотя и задевающие больные места, но в целом разумные. Затем начались вопросы: ответить на них честно означало, что руководители предают интересы акционеров, которые они в первую очередь обязаны защитить. Если говорить неправду, то их тут же уличат в преднамеренном обмане акционеров, общественного мнения, ибо присутствовали газетчики, и Государства.

Руководство компании, привыкшее смотреть на собрание акционеров, как на воскресную проповедь прихожанам, было с самого начала «охоты за истиной» шокировано, особенно когда речь зашла о финансовых махинациях руководителей компании. Ужас охватил президиум, когда в ход пошли обвинения в аморальности, если не сказать в развратности, некоторых высших менеджеров, их деловой и личной нечистоплотности, корысти и аферах за счет компании и акционеров. В шоковое состояние пришли неорганизованные акционеры, которые не знали, как реагировать, кому верить и что предпринять. Только репортеры потирали руки, чувствуя сенсационный материал34.

Самое страшное для руководителей было то, что «рядовые акционеры» говорили правду и имели доказательства. Почти шесть часов длилось истязание руководителей «Исудзу», и не было сил, чтобы унять распоясавшихся «сокайя», ибо они, как «рядовые акционеры», были возмущены, что руководство из корыстных побуждений пренебрегает их интересами.

В Японии пытаются бороться с «сокайя», этим бичом бизнеса, хотя и без особых успехов. В 1982 г. был принят закон, предусматривающий для участия в высшем форуме акционеров наличие 1 тыс. акций, а не одной, как было прежде. Зная, что рядового акционера всегда можно подбить на сотрудничество с «сокайя» (что на деле и происходит), закон предусматривает за альянс с «финансово-промышленным мафиози» шесть месяцев тюрьмы или штраф в 300 тыс. иен.

Когда был принят закон, призванный противостоять вымогательствам «сокайя», многие из членов этих банд перешли на торговлю «информацией о бизнесе». Попросту говоря, результаты экономического шпионажа стали продавать ее конкурентам по непомерно высоким ценам. Помимо достоверности информации и ее деликатности цены взвинчивались под гарантию того, что пресса и общественность не будут знать тех, кто тайком покупает информацию. Но бизнес есть бизнес. Мораль, принципы, сомнения этического характера оказываются в стороне, едва заинтересованные лица предложат большую сумму. Тот, кто больше заплатил, вправе узнать вопреки всем гарантиям, кто и какую информацию покупает, чтобы решать, как следует вести дела в мире ожесточенной конкурентной борьбы. Давно известно, что жестокость законов не повышает морально-этический уровень общества. Страх хотя и может убить преступность, но он же может удушить и добродетель.

Для собрания акционеров — этого высшего форума совладельцев — снимается, как правило, помпезный зал, где хочется думать и говорить о вещах, вызывающих положительные эмоции. С первых шагов акционер встречает доброжелательность и предупредительность со стороны обслуги, торжественные и «накрахмаленные» руководители говорят доверчиво, запросто, как равные и равнозаинтересованные лица. Подчеркиваются только выигрышные моменты в деятельности руководства и корпораций; специально нанятые клакеры или группа акционеров, имеющие «общие интересы» с высшими руководителями или крупными акционерами, хлопают или «создают гул одобрения». В такой обстановке вряд ли кто рискнет выступать против или опровергнуть руководителей. Если мнения руководства разделились или главные акционеры не смогли поделить власть и дивиденды, тут рядовые акционеры становятся очевидцами того, как группировки «готовы умереть за интересы рядовых подписчиков», лишь бы они за них проголосовали.

«Сокайя» — чисто японское явление и связано с нюансами островного понимания «хорошего тона». Считается большим унижением, если президент компании или другое должностное лицо вынуждены стоя отвечать на вопросы, которые, как правило, означают недоверие. Даже само слово «сокайя» переводится как «посещающие собрание». По смыслу же «сокайя» соответствует организованным вымогателям, каковыми они в действительности и являются.

Многомерный мир, порожденный единым стремлением банкиров и бандитов обогатиться любой ценой, претерпевает самые несуразные преобразования, отягощая производительный капитал паразитическими наслоениями. «Сокайя» действуют по интуиции и вдохновению.

Между тем существует один безотказный прием, заставляющий голосовать собрание за любое решение. Научно доказано, что после первого часа внимание рассеивается, а после второго наступает зона безразличия, когда слушателю становится все равно, что скажут и какое решение примут, лишь бы поскорее покинуть помещение, выпить кофе, позвонить жене и т. п. А если речи длятся более трех часов, нет такого предложения, которое бы не прошло, будь то собрание, заседание, конференция, коллегия, съезд или другое мероприятие.

Этим широко пользуются. Еще Перикл, чтобы провести угодные ему решения, говорил часами. Измученные афиняне голосовали за любые предложения. Под палящими лучами солнца, утомленным и усталым, с пересохшими ртами, им становилось муторно от одной мысли, что кто-то еще выступит и, не дай бог, возразит. Толпа торопилась быстрее завершить голосование. Разумные и высокоорганизованные люди, какими были эллины, становились дикарями, если кто-нибудь пытался пробраться к лобному месту, чтобы опровергнуть доводы великого оратора.

Что говорить о современных менеджерах, которые не по наитию, а из блестящих лекций лучших профессоров Гарварда и Сорбонны, Принстона и Кембриджа, Токийского и Боннского университетов знают о тайнах «коллективного психоза». Знание психологии, социологии и мотиваций людей считается непременным атрибутом будущих менеджеров.

Не пойман — не вор, но, если попался, приходится платить не только миллионеру, но и шпиону-наводчику. Так, репортер колонки «Слухи с Уоллстрита» Уинас, работавший в респектабельном журнале для миллионеров «Уолл-стрит джорнел», был приговорен к 1,5 года тюремного заключения. Вся вина репортера заключалась в том, что за день до публикаций он показывал оттиски статей своему приятелю. Эта невинная на первый взгляд любезность была по сути сговором двух мошенников, ибо приятелем репортера был биржевой маклер из посреднической фирмы «Кидер Пибоди».

Маклер, пользуясь информацией, которая остальным станет известна только на следующий день, заключал сделки, сбрасывая те акции, которые падают в цене, и приобретая те, чей курс резко повысится. Любое слияние, концентрация, захват, смена руководства, экономические пертурбации моментально отражаются на курсе акций. Слухи, как известно, подтверждаются, в то время как официальные заявления надо перепроверять. Этим и пользовались два афериста, один из них сел за решетку, другой потерял право играть на бирже.

Даже политическая информация трансформируется в биржевые выгоды. Когда шах бежал из Ирана, акции концернов, связанных с экономикой этой страны, резко упали в цене. И те, кто раньше остальных получил информацию, успели сбросить свои акции по высокой цене, а те, кто приобрел, через неделю из прессы узнали о катастрофе, постигшей шаха, следовательно, и их, злополучных держателей этих обесценившихся акций.

Никто не хочет проигрывать, а потому прибегают к помощи звездочетов, хиромантов или к советам экспертов, использующих для прогнозов ЭВМ. Однако ученейшие мужи также часто ошибаются. Это заставляет игроков прибегать к инсайдерам (внутренним шпионам и наводчикам), поставляющим конфиденциальную информацию. Эти мошенники постоянно и выигрывают.

Если существуют биржевые преступники, то есть н биржевая полиция. В США она называется Комиссией по ценным бумагам и бирже. Как всякая полиция, биржевая имеет тайную сеть осведомителей по всему миру. Тайный осведомитель из далекой страны, имя которого финансовая полиция не склонна афишировать, донес о поразительных успехах цюрихской брокерской фирмы «Эллис». Эта посредническая фирма так успешно спекулировала акциями, что прибыли ее клиентов за четыре года превысили 100 млн долл. Самое примечательное было в том, что за это время брокеры фирмы ни разу не «прокололись».

Вместо того чтобы порадоваться за посредников и их клиентов, финансовая полиция США в мае 1986 г. обратилась к помощи швейцарских властей. Руководствуясь договоренностью о взаимопомощи по выявлению преступников, швейцарские компетентные органы согласились «проявить» анонимные счета «Эллиса» в швейцарском банке.

Среди них значился Денис Левин — менеджер американского инвестиционного банка «Дрексел Ламбер». Будучи банкиром, через которого проходила информация о готовящихся слияниях и поглощениях, захватах и перегруппировках, Левин заранее, тайком скупал акции обреченной корпорации. Анонимный, или секретный, счет в Швейцарии позволял ему совершать спекулятивные сделки, не привлекая внимания жертв, сослуживцев, прессы и финансовой полиции, которая не без оснований рассматривает сделки на базе служебной информации как биржевой разбой и соответственно наказывает35.

После того как официально объявляли о слиянии или захвате обреченной компании, Левин тайком продавал ранее приобретенные акции, но уже по более высоким ценам. Этот средней руки спекулянт сумел нажить 12 млн долл. и спрятать их в Швейцарии. Но спекуляции на основе секретной информации показались банкиру недостаточно прибыльным занятием, о чем догадывалась и полиция. Когда агенты из финансовой полиции обрисовали ему ближайшие перспективы (многомиллионные карательные штрафы, равнозначные разорению, и порядка 10 лет тюрьмы), он согласился сотрудничать с полицией. И первым делом «заложил» своих деловых друзей.

Этот банкир и спекулянт оказался еще инсайдером. Он вовсю торговал тайнами инвестиционного банка, которые был призван охранять. Поставлял он информацию в основном Ивану Бойски — хищнику и грозе крупнейших корпораций по обе стороны Атлантики. Отец Бойски, покинувший в начале века Россию, ни счастья, ни денег в Новом Свете не нашел36.

Иван Бойски в пику Ивану русскому продемонстрировал, что только дураки могут лежать на печи, ждать принцессу, а еще полцарства в придачу. Он колесил по стране великих возможностей в поисках счастья и денег. Неизвестно как счастье, но деньги он нашел. Он сумел очаровать дочь Бена Сильберштайна, крупного американского торговца недвижимостью. Тесть устроил его клерком по биржевым операциям в банк Ротшильдов в Нью-Йорке.

Когда зять овладел тайнами биржевых спекуляций, тесть ссудил необходимые деньги, и Иван Бойски начал собственное дело. Он стал биржевым игроком, скупал и продавал акции, имея тайную информацию, поставляемую инсайдерами, в том числе и Левиным. Шпионские труды Левина ценились в 5 % от суммы сделок, совершенных на основании конфиденциальной информации. Если учесть, что сделки достигли сотен миллионов долларов, то можно представить, что ремесло шпиона с каждым годом все лучше оплачивается.

От своих инсайдеров Бойски стало известно о желании английской торговой фирмы «Аргиль» захватить производителя знаменитых марок шотландского виски «Дистиллере». И он вылетел в Англию, чтобы предложить руководству «Аргиль» свои услуги по «тихой» скупке акций намеченной жертвы. Чтобы не платить Бойски, который смахивал на биржевого шулера, каковым в действительности он и был, хозяева «Аргиль» выставили его за дверь. Иван, как сказочный герой, неудач не признавал. С таким же предложением он обратился к хозяевам пивной компании «Гиннесс», где быстро сообразили, что этот человек знает толк в спекуляциях. Хотя операция, как говорят англичане, и дурно пахла, однако решили этот аспект сделки не обсуждать. Бойски с компаньоном стали скупать тайком акции «Гиннесса» по обе стороны океана и продавать акции компании «Аргиль».

Цены на акции «Гиннесса» пошли вверх, а акции упрямой и непокладистой «Аргиль» покатились вниз. Руководству «Аргиль» стало не до захватов чужого добра. Обескураженные этим «биржевым бумом» хозяева бросились спасать начавшую лихорадить компанию. «Гиннесс», заплатив 3,7 млрд долл., захватила «Дистиллере». Как любитель больших, необычайных рекордов, «Гиннесс» могла эту аферу записать в Книгу Гиннесса.

Аферы и доходы росли как на дрожжах. Иван Бойски вошел в первую десятку финансистов, список которых публикует «Форчун». Еще в 1984 г. нефтяная корпорация «Шеврон», входившая в клуб нефтяных гигантов «Семь сестер», поглотила «сестрицу» по имени «Галф ойл», потратив более 13 млрд долл. Другая корпорация — «Тексако» поглотила оставшуюся после смерти нефтяного магната Гетти сироткой «Гетти ойл», истратив на это более 10 млрд долл.

Отец, очевидно, рассказывал сыну о джигитах, которые крали невест и получали за это пешкеш. Но если в горах ограничивались конем или буркой, что тоже было ценно, то на бирже за то, что «помог овладеть первой сестрой», Иван получил подарок в размере 65 млн долл., а за вторую «сестричку» — 100 млн долл.37

Финансовая полиция, которой стали известны махинации Бойски, взяла его под контроль. Иван, чувствуя, что шутки с финансовой гвардией плохи, и вспомнив дни без цента в кармане, согласился сотрудничать с полицией. Он начал закладывать своих агентов, друзей по бирже, покровителей, дельцов. В качестве ищейки Бойски проявил незаурядные таланты. Он встречался с финансовыми дельцами и держателями акций, банкирами и менеджерами, вел переговоры о новых махинациях, обговаривая детали, уточняя имена и сроки, способы и каналы переброски капиталов и захвата новых корпораций. Ничего не подозревающие собеседники выкладывали всю информацию, которая записывалась на потайной мини-магнитофон, предусмотрительно прихваченный прогоревшим финансистом.

Бойски оказал неоценимые услуги финансовой полиции, которая по достоинству их оценила. Благодаря особому таланту и усердию Бойски выторговал себе возможность сбыть «заработанное» под покровительством Комиссии по ценным бумагам и бирже. Это дало право прессе утверждать, что инсайдерами Ивану служат специальные агенты финансовой полиции. Сбыл он ценных бумаг ни много ни мало, а на 1,3 млрд долл.

Для приличия Бойски оштрафовали на 100 млн долл. Конечно, это не смертельно, но и это его огорчило. Лишенный доступа к фондовой бирже, он написал книгу «Мания слияний», где выдал секреты фондовой спекуляции Уолл-стрита. Однако книгу запретили под предлогом аморальности изложенного. С помощью наводчика Левина, который его выдал полиции, он заработал 4 млн долл., что действительно немного для человека таких масштабов, как Иван Бойски38.

Конечно, репортеру из «Уолл-стрит джорнел» обидно, что он попал за решетку, в то время как международный аферист пишет книги и с помощью агентов финансовой полиции по-прежнему продолжает спекулировать, хотя это ему запрещено судебным иском.

Бойски сумел выйти сухим из воды и сохранить миллионы. Поэтому можно понять печаль американского мафиози Счастливчика, зарабатывающего «хлеб насущный» гангстеризмом, которому такого достичь не удалось. Действительно, он попал не в ту банду, которая совершает ограбления в чистых манишках и простым поднятием пальца или нажатием кнопки персонального компьютера, как стали практиковать в последние годы на лучших мировых фондовых биржах.

Экономический шпионаж стал настолько распространенным явлением, что его исследованием занялись ученые. «Может ли корпорация иметь совесть?» — задавался риторическим вопросом «Гарвард бизнес ревыо», рассматривая этические аспекты деятельности бизнесменов. Гарвардский университет всегда стремился охватить и преподнести слушателям все новое, что появляется в сфере бизнеса. Не без веских оснований академический рупор американской плутократии «Гарвард бизнес ревью» утверждал, что «ложь изучается как способ ведения переговоров»39.

Редкое единодушие в этом вопросе проявляет орган деловых американских кругов «Форчун». В ключевой статье «Как шпионить за вашими конкурентами» журнал утверждал, что «шпионаж в бизнесе — не этическая проблема, а устоявшийся прием деловой конкуренции». И далее не без иронии «Форчун» поучал, что «шпионаж за конкурентами — дело заурядное. Большинство технических приемов законно, а некоторые из них даже этичны». Правда, такое утверждение не помешало журналу поместить в стоп-ай, чтобы привлечь внимание, импозантного бизнесмена в замочной скважине40. Сама же статья в основном рассматривала всевозможные способы выуживания научно-технических, технологических, коммерческих и прочих секретов.

Такой подход к экономическому шпионажу далеко не нов. Уже в первой половине 80-х годов в шведском городе Лунде местный университет к традиционным программам добавил факультативный спецкурс «Основы экономического шпионажа и разведки». Учитывая, что промышленники, которые финансируют этот факультет, зря раскошеливаться не станут, то приходится констатировать, что экономический шпионаж приобретает на Западе статус науки, достойной и развития, и преподавания в стенах элитарных колледжей и университетов.

Корсары бизнеса

…Сирена полицейской машины заставила расступиться экзальтированную толпу любопытных, обступивших человека, который пять минут назад выбросился из окна высотного здания. «Мгновенная смерть» — констатировал полицейский, переворачивая еще не остывший труп молодого человека, одетого в вельветовые джинсы и спортивную майку с эмблемой Гарвардского университета. Следствие еще не началось, но сержант полиции, который обслуживал этот район уже более 20 лет, знал наверняка, что еще один гонщик за химерой счастья не выдержал темпа и капитулировал, выбросившись из окна небоскреба.

Тысячелетиями поэты и мудрецы, политики и идеологи бьются над проблемой человеческого счастья. Будучи прагматиками, американцы не стали искать счастья в туманных, заоблачных далях. С присущим им здравомыслием, граничащим с примитивизмом, американцы ясно и лаконично сформулировали, что «счастье — это быть богатым».

В США большим спросом пользуются пособия, руководства и монографии о том, как стать миллионером, если тебе не посчастливилось родиться в семье Паккардов, Рокфеллеров, Краунов и иже с ними. Особой популярностью пользуются беллетристические биографии тех редких счастливчиков, которым действительно удалось пробиться «из грязи в князи». Их не много, но они есть. Это с новой силой подогревает надежды тех, кто жаждет преуспеть любой ценой41.

Подобные публикации уверяют, что Соединенные Штаты — страна великих возможностей и каждый может стать миллионером. Если верить этим пособиям, то делается это просто. Начинающий кандидат в миллионеры, еще не одолев до конца азбуку начальных наук, может начать торговать газетами, а вырученные деньги пускать в оборот. При умелом ведении дела такая операция, многократно тиражированная, сделает нерадивого школьника финансовым тузом, и в конце концов он сможет приобрести и газету, службу в которой он начал мальчиком на побегушках.

Поскольку тот факт, что школьников, бесспорно, больше, чем газетных концернов, не вызывает сомнений, то остальным претендентам рекомендуют стать бизнесменами в других областях. Хотя проблема трудоустройства и существует на сегодняшний день в США, но это ни в коей мере не относится к одаренным молодым людям. Перед ними открыты все возможности стать сенаторами, верховными судьями, президентами и даже мультимиллионерами.

Если верить американской прессе, для этого надо начать с высшего образования, которое «самое совершенное и самое демократичное». Кем бы ты ни был, каково бы ни было твое социальное происхождение, если ты талантлив, то путь наверх предопределен, даже если у тебя нет денег. Поскольку талант социально не детерминирован, но его расцвет требует больших материальных затрат, благоприятных условий, то государство готово оплачивать обучение будущих капитанов индустрии и вкладывать в образование, сколько необходимо. «Бог любит Америку, а Америка обожает таланты». Что относится ко второй части, это действительно так. Государство, благотворительные фонды или кредитные корпорации оплатят учебу тех, кто хочет и может принести пользу корпорациям. Если талант позволяет и воля в наличии, любой может остановить свой выбор даже на Гарварде и поступить в высшую школу бизнеса.

Если Сорбонна дышит ароматом писаной истории, Кембридж упивается вселенской респектабельностью, граничащей со снобизмом, то Гарвард может хвалиться тем, что из его стен вышло больше миллионеров, чем из всех европейских храмов науки, вместе взятых. Правда, туда и поступало больше миллионеров, чем куда бы то ни было. Познания и интеллект высоко котируются в Гарварде, поскольку при определенных условиях они легко трансформируются в деньги. В Гарварде царит культ денег, которые даются только победителям.

Отбор, обучение и закалка в Гарварде поставлены на солидную финансовую, научную и деловую основу. Иначе и невозможно, когда речь идет о миллиардных суммах, которыми его питомцы будут распоряжаться в своей дальнейшей деятельности. Уже одно зачисление в студенты свидетельствует о высоком образовательном цензе и интеллектуальных потенциях прошедших конкурсный отбор42. Можно быть сыном министра, сенатора, миллиардера или же самого президента, но если не выдержишь специальные экзамены и сложные тесты, то путь в Гарвард заказан.

Верность истеблишменту обеспечивается не только тем, что студентов для элитарных вузов отбирают из высших слоев общества, но и тем, что таланты по мере их расцвета интегрируются в высшую социальную структуру. Зачисленные в Гарвард, зная собственную исключительность, не могут не боготворить систему, которая вознесет их на вершину социальной пирамиды. Питомцы Гарварда готовы верой и правдой служить истеблишменту, из какой бы прослойки они ни «вышли в люди».

Особенно не стоит обольщаться и демократичностью отбора. Подавляющее большинство студентов — выходцы из верхних слоев. В Гарварде корсаров бизнеса, каковыми в сущности и являются высшие менеджеры, готовят со всей серьезностью. В высшей школе бизнеса не только жесткий отбор, но и изматывающий ритм учебы. Даже если кого-нибудь и удастся пристроить со средними способностями, то тянуться за группой, в которой одаренные люди упорно работают, он будет не в силах. Чтобы выдержать подобный темп, необходимо отлично окончить именитые частные колледжи, где уровень преподавания намного выше, чем в государственных. Быть первым любой ценой, быть первым везде и во всем, быть первым в спорте, быть первым в учебе, быть первым в общественно-политической жизни — вот лозунг Гарварда. Лишь первый достоин жизни и жизненных благ.

Едва абитуриент становится студентом, как ему представляют точно выверенный план постижения наук, графики тренировок и перечень культурных и политических мероприятий, которые практикуются в Гарварде. Уточнив, что можно и нельзя, что относится к факультативу, что — к обязательной программе, а также с учетом склонностей студента определяют программу на весь период обучения. Дан старт — и горе тому, кто отстанет. «Тебе ничего не остается, как бежать в колее, не тобой проложенной, и в темпе, не тобой выбранном, — утверждал один из выпускников, с блеском окончивший Гарвард, ныне преподаватель Колумбийского университета У. Питер. — Если нет, тебя сомнут»43.

В США действуют около 700 факультетов и высших школ по подготовке менеджеров, способных принимать оптимальные решения в условиях финансовых неурядиц и экономических перепадов. Гарвард среди них не только самый престижный, но и самый передовой, по американским канонам разумеется. В его стенах изучаются экономика, финансы, основы управления промышленными и финансовыми корпорациями, организация сбыта, делопроизводство, бухгалтерский учет и многое другое. Особое внимание уделяют привитию вкуса к использованию вычислительных сетей, персональных компьютеров, а также экономико-математическим методам.

Широкое распространение получили деловые игры. С первых курсов студентов распределяют по «компаниям», которые начинают между собой конкурентную войну «не на жизнь, а на смерть». Причем игры ведутся с соблюдением тех же правил, что и в сфере реального бизнеса. Здесь определяется, кто на что способен и кого куда можно пригласить. Хозяева хотят, чтобы их деньги были в руках тех, кто их преумножит. Главную роль играет воспитание навыков, призванных сформировать из студентов самураев бизнеса.

На семинарах разбирают конкретные случаи из деловой практики, различные казусы, прорабатывают всевозможные варианты решения, с тем чтобы неожиданные, нестандартные ситуации не застали врасплох будущих лидеров делового мира. Значительное место отводится также изучению зарубежного опыта и иностранных языков, без чего ни современный менеджмент, ни шпионаж во имя бизнеса неосуществимы. Гарвард — школа передового бизнеса еще, быть может, потому, что первым ввел новый курс «Техника стратегической дезинформации», проще говоря, курс экономического шпионажа.

Режим работы и тренировок не оставляет особо много времени на различные хобби и тем более на расслабление. В условиях жесткой конкуренции прошлые заслуги не в счет и отставание смерти подобно. Напряжение сохраняется с первого до последнего дня. За время обучения выявляются все способности студента: и интеллектуальные, и научные, и организаторские, и политические, и деловые. Особенно высоко котируются организаторские таланты в сфере бизнеса.

Уже с первых курсов к студентам присматриваются всевозможные кураторы. Крупнейшие корпорации, как «Дженерал моторс», ИВМ, «Экссон», ИТТ, «Локхид» и другие, изучают деловые и личные качества студентов. К третьему курсу ведущие корпорации начинают направлять деятельность тех, кого они намереваются к себе взять. Наиболее одаренным предлагают стажировку за рубежом за счет корпорации, знакомят их с исследовательскими и производственными центрами, как с местом будущей работы, пожить в Японии или западноевропейской стране, где имеются филиалы транснациональных корпораций. После таких зарубежных турне студенты, которые еще недавно кичились своей «хипповой» внешностью, ходят в твидовых костюмах, заказанных в элитарных домах моделей. Костюмы, как и поездки, оплачиваются фирмой. Более того, в шикарных ресторанах избранные могут пользоваться открытыми счетами или кредитными карточками, т. е. обедать и ужинать за счет корпорации. Такая «нежная забота» имеет прозаичное объяснение. Это выгодно корпорации, ибо «прибыль течет туда, где есть мозги». Подобная забота не может не вызвать чувство благодарности и не привязать будущего менеджера к корпорации. Таким образом им дают с самого начала почувствовать, что они входят в новую могущественную семью, что их ценят и о них заботятся. От них требуется только одно — хранить лояльность бизнесу и упорно работать.

В Гарварде пестуется элита Соединенных Штатов, а положение, как известно, обязывает. В высшей школе бизнеса учат американской системе ценностей. Карьеру и реализм, переходящий в цинизм, ставят выше культуры, человечности и добрых чувств. Последнее лучше вообще не иметь. Будущий менеджер должен быть аналитиком, бесстрастным и жестким. Питомцы Гарварда превыше всего ставят деньги и карьеру. Этим идолам нередко в жертву приносят все то, чем живут простые смертные и что им дорого на этой земле, — любовь, жену, детей, родственные связи и даже собственное «я». Если верно, что «за гордое счастье мыслить надо платить тоской и разочарованием», то верно и то, что на алтарь честолюбивого счастья преуспеть надо положить человечное в человеке.

Бизнес жесток и требует всего человека, и дело не в том, что бизнесмены генетически запрограммированы на удушение ближнего своего, а в том, что система конкуренции отбирает их и вынуждает к жестокости. Или ты, или тебя, третьего не дано. И будущую элиту готовят к схваткам, в которых им придется в полной мере продемонстрировать и ум, и хитрость, и щедрость, и алчность, и любезность, и коварство, и стоицизм, и жестокость, нередко граничащую с соучастием в убийстве. Неудивительно, что жестокость проявляют и по отношению к самим питомцам муз бизнеса. Кто не выдерживает многолетних жестоких изнуряющих гонок, вынужден сойти с дистанции, даже если он вышел на финишную прямую. А это совсем не просто, особенно если за тобой нет отцовских миллионов. Исключение из Гарварда для многих — крушение всех надежд и жизненная катастрофа. В самом деле, видеть себя среди избранных, почувствовать вкус власти, пропитаться ядом честолюбия, испытать счастье быть богатым… и вдруг из разряда будущих вершителей судеб перейти в разряд неудачников. Что может быть хуже! Воистину, «горе побежденным». Непродолжительное парение на фоне небоскреба, и все в прошлом. В стенах Гарварда нередки случаи самоубийств, не говоря о нервных срывах и тяжелых заболеваниях.

Но тем, кто заканчивает Гарвард успешно, открываются блестящие перспективы. В зависимости от ранга менеджера и от объемов оборота корпорации, а также состояния дел, выслуги и т. д. доходы менеджеров сильно варьируются. Так, при обороте более 2 млрд долл. в год зарплата высших менеджеров достигает 400 тыс. долл. Ведущие транснациональные корпорации выплачивают в год 1 млн долл. и более. Для сравнения можно сказать, что в начале 80-х годов профессор Гарварда получал порядка 50 тыс. долл. в год, сенаторы-конгрессмены и верховные судьи — от 60 до 80 тыс. долл.44 Во всем капиталистическом мире спрос на хороших менеджеров превышает предложение. Потому понятен тот ажиотаж, который практически никогда не прекращается среди питомцев частных привилегированных школ и одаренных абитуриентов.

«Управлять Соединенными Штатами — все равно что управлять «Дженерал моторс»», — утверждают в стране. Питомцы Гарварда готовятся взять бразды правления и тем и другим, ибо в конечном счете кто правит бизнесом — правит Америкой. Так или приблизительно так функционируют все школы бизнеса. Если учесть, что и менеджеров, и шпионов отбирают из элитарных вузов, то ясно, что будущих капитанов индустрии и финансовых воротил учат ценить информацию.

…В конце 50-х годов Поль встретил своего старого школьного друга, разговорились. «Кстати, Поль, — спохватился соученик, — где ты сейчас работаешь?!» Поль не нашелся, что ответить, ибо Поль Гетти был мультимиллионером. В 60-х годах его состояние оценивалось в 1,2 млрд долл. и он считался одним из самых богатых людей капиталистического мира.

Самый богатый человек любил говорить, что «информация — мать интуиции». Очевидно, этот делец имел серьезные основания для таких резюме. Папаша Гетти удачными спекуляциями нажил 15 млн долл. и оставался заурядным миллионером с богатым выбором невест и с большим опытом бракоразводных афер. Отец осуществлял эти операции в темпе: одна жена в три года. Однако отец не забывал о деле, к которому относил и воспитание сына. Он послал Поля в Калифорнийский университет, где тот успешно изучал геологию, а затем уехал в Англию, чтобы получить в Оксфорде навыки и диплом экономиста. По возвращении Поль приобрел участок земли за 500 долларов, взятых у отца взаймы. Участок оказался нефтеносным. Если учесть, что шел 1914 год и нефть была в высокой цене, неудивительно, что через пару месяцев за продажу участка Поль выручил 40 тыс. долл. Успех окрылил. Разведав новые участки на нефтеносность, он приобретал их, чтобы тут же перепродавать втридорога. За два года он сколотил 2 млн долл., но тут ударился в дикий загул. Гнев отца не знал границ. Он грозился проклясть сына и лишить его наследства. Последнее подействовало. Блудный сын вернулся на стезю бизнеса и вновь стал заниматься нефтью. В 1930 г. отец умер, завещав сыну только 0,5 млн, а остальное оставил его матери. Видимо, и на смертном одре не мог забыть загулы сына. Первым делом единственный сын начинает войну с родной матерью из-за отцовского наследия и выигрывает его.

Удачные спекуляции, а также добыча и переработка нефти сделали Поля миллионером средней руки. Но ему не давало покоя настоящее богатство. Честолюбие, отшлифованное в университетах, страдало. Просматривая газету, Гетти прочел на первый взгляд совершенно рутинную заметку о том, что некий Дэйвис заключил договор-концессию на разведку нефти в далеком от Лос-Анджелеса Кувейте.

Гетти хорошо был информирован о своем злейшем конкуренте Ральфе Дэйвисе, который, поднакопив денег и опыта в «Стандарт ойл оф Калифорния», открыл собственное дело. Хитрый, пронырливый и предусмотрительный Ральф не мог, очертя голову, заплатить кувейтскому шейху более 7 млн долл. только в виде задатка. В то же время специалисты уверяли, что никакой нефти в этой зоне нет. Гетти задумался. Трудностей было не счесть. Есть или нет нефти — по значимости для Гетти не уступало гамлетовскому «быть или не быть». В сущности и там и тут вопрос подразумевал: «жить или умереть».

В таком важном деле только интуиция, основанная на достоверной информации, могла дать правильный ответ. Гетти расширил до международных масштабов агентурную сеть, которая всерьез приступила к экономическому шпионажу. Прогнозы специалистов, купленные за большие деньги, отчеты поисковых партий, приобретенные не самыми праведными путями, карты нефтеносных районов, похищенные многочисленными агентами Поля Гетти, конфиденциальные сведения о характере, слабостях и сильных сторонах окружающих короля Сауда, проживающего в самом роскошном дворце Вселенной, сказочное великолепие которого соперничало с современным комфортом, — все имело значение.

Гетти выявлял нефтеносность района, возможные расходы и финансовое положение короля Сауда.

О богатствах Сауда ходили легенды, и он всем своим поведением подтверждал это. Установив, что денег не хватает и фантастически богатому Сауду, Гетти предложил ему с соответствующим подобострастием, клятвами в верности и преданности делу мусульман 10,5 млн задатка наличными. Более того, Гетти обязался в продолжение концессии независимо, найдут нефть или нет, вносить в королевскую казну 1 млн долл. ежегодно45. Король, видимо, не очень верил в нефтеносность безжизненной пустыни, где никто ничего найти не мог уже много столетий. Королю оставалось только удивляться безумию миллионера, не знающего, куда деть деньги.

Заплатив в 1949 г. обусловленную сумму, Гетти приступил к разведке недр нейтральной зоны, на которую он получил концессию. Прошел первый год бесполезных поисков, на которые израсходовали несколько миллионов долларов, но никаких признаков нефти пустыня не подавала. Год шел за годом, а в раскаленной пустыне по-прежнему не было и намека на нефть. Многие заболевали, отказывались продолжать поиски, нередко умирали в обезвоженной пустыне. Вести приходили одна хуже другой. Гетти советовали отказаться от «безумных поисков», но он продолжал посылать людей и технику в эти гиблые места.

Состояние Гетти таяло, кроме инвестиций в поиски надо было платить еще Сауду. А нефти все не было. Интуиция Гетти, основанная на достоверной информации, казалось, подвела. Надо было спасать остатки или пустить пулю в лоб. За четыре года Гетти вложил 30 млн долл., почти все свое состояние. И ни одной капли нефти не удалось найти. Только в мае 1953 г. в местечке Вафра была найдена высококачественная нефть. И, как в сказке, Поль, балансирующий на грани банкротства, стал мультимиллионером. Из мелкого «авантюриста» он превратился в самого богатого человека в мире.

Что заставило этого человека вкладывать деньги в, казалось бы, безнадежное дело и проявить столько воли и упорства? Мнения расходятся. Очевидно одно: если бы не было достоверной информации о нефтеносности района, он бы никогда не приступил к разведке нефти и тем более не принял бы условия короля. Более того, без хороших шпионов, выведавших нравы эль-риядского двора, ему бы не удалось перехватить концессию под носом у таких матерых хищников, как Рокфеллеры и Ханты. В этом деле агентами по сбору сведений служили специальные миссии Гетти, и подкупленные царедворцы, и евнухи, местное население и случайные болтуны.

Поль Гетти, как и многие сильные мира сего, был не без странностей, если скрытность можно считать странностью. О любви американцев к рекламе написаны фолианты научных и псевдонаучных трудов, но Поль терпеть не мог паблисити. Гетти заплатил информационному агентству Ассошиэйтед Пресс 100 тыс. долл., чтобы редакторы уничтожили фотокадр, где он беседует с кувейтским шахом. Может, это и не было странностью, а всего лишь предосторожностью по отношению к активным потенциальным конкурентам. Вряд ли странностью можно считать и то, что он 30 лет не разговаривал с собственной матерью. Уже глубоким старцем, на пороге вечности, он так объяснял противоестественную ненависть к матери; «Это она, моя мать, виновата в том, что я не стал миллиардером десятью годами раньше!»46

Нет числа уловкам и хитростям, к которым прибегают «промышленные термиты», как на Западе именуют «рыцарей плаща и кинжала», чтобы купить или продать секреты конкурентов. Так, менеджер одного из производственных отделов американского супергиганта «Экссон», хотя и преуспевал в своем деле, решил, что зарабатывает куда меньше, чем необходимо или заслуживает. Самый простой и доступный путь, как он не без основания решил, — это получение не облагаемых ни местными, ни федеральными налогами доходов за счет продажи секретов «родной» корпорации конкуренту. Он написал письмо с грифом «конфиденциально» вице-президенту по рыночным операциям конкурирующей корпорации и предложил свои услуги за 100 тыс. долл. наличными. Они стоили того, ибо он предлагал документацию «Экссона» с грифом «топ сикрит», т. е. высшие секреты.

Внимание детективов привлекла отметка «конфиденциально», и они конечно же не могли пропустить такое письмо, не вскрыв его. Тайное стало явным. Письмо — слишком серьезная улика, чтобы отвертеться. И предприимчивому менеджеру из «Экссона» вместо услужливых служащих банков пришлось иметь дело с полицейскими чинами.

Корсары бизнеса во всем мире одинаковы. Современная Италия характеризуется особо крупными мошенническими аферами, грандиозными биржевыми спекуляциями могущественных промышленных магнатов, гнетущей круговой порукой темных дельцов и политиканов, разношерстных экстремистов, кровавыми злодеяниями вездесущей мафии, равно как коррупцией и экономическим шпионажем. Примером может служить дело «Монтэдисон».

Это один из крупнейших и наиболее мощных итальянских концернов с международным масштабом деятельности. Он был образован путем «насильственного брака» между независимыми химическими компаниями «Монтэкатини» и «Эдисони». Чтобы узаконить этот брак и вести тайные переговоры с руководящими деятелями правительственных коалиций, будущий президент «Монтэдисона» Валерио лично прибыл из Милана в Рим. Дело в том, что слияние этих компаний можно было подвести под ту или иную статью налогового законодательства, и в зависимости от этого сумма налога могла составить от 15 тыс. до 35 млрд лир. Для успешного завершения операции по слиянию, кстати сказать поощряемого государством в целях повышения конкурентоспособности своих компаний на международном рынке, лидеры правящей Христианско-демократической партии запросили 100 млн лир. Столько же потребовали социал-демократы. У Валерио выбора не было, и он согласился, после чего слияние было признано законным, соответствующим интересам нации, в кратчайшие сроки все формальности были закончены. Вместо 35 млрд был уплачен символический налог в размере менее 26 тыс. лир. По завершении операции Валерио счел своим долгом не платить 100-миллионные гонорары, «чтобы не поощрять алчность партийных боссов»47.

Став во главе «Монтэдисон», Валерио развернул бурную деятельность. Обладая колоссальными финансовыми возможностями, властью и непомерным честолюбием, он принялся расширять границы империи «Монтэдисон» как внутри страны, так и за рубежом. И по всем признакам он в этом преуспевал.

Как-то утром за чашкой кофе в своей миланской вилле, листая английскую газету «Файнэншл тайме», Валерио наткнулся на маленькую заметку. В ней говорилось, что промышленный концерн «Монтэдисон» подпал под контроль государственного объединения ЭНИ. Изумлению, страху и неверию не было предела, ибо это означало, что группа «Монтэдисон» подпала под контроль своего основного конкурента, против которого Валерио начал борьбу, едва сев в президентское кресло.

После сложных перипетий и борьбы он был вынужден подать в отставку. В президентском кресле «Монтэдисон» оказался Мерцагора, который, несмотря на преклонный возраст, развил бурную деятельность. Но закончилась она так же неожиданно, как началась.

Однажды Мерцагора уронил в своем служебном кабинете ручку на пол, нагнулся, чтобы ее поднять, и обнаружил портативный радиопередатчик, вмонтированный в стол. За краткий миг наклона он осознал, впервые может быть, всю мерзость способов ведения дела, которому он отдал лучшие годы жизни. Он обследовал свой кабинет и обнаружил «электронные жучки» в креслах, подушках дивана, за портьерами и в других потайных углах кабинета. Он жил в царстве, где улавливался и шорох шагов, не говоря уже о разговорах, многократно усиливаемых специальной аппаратурой.

Причем оказалось, что часть аппаратуры была вмонтирована по приказанию Валерио — бывшего президента, другая Чефисом — будущим президентом «Монтэдисон». Сказать, что Мерцагора ушел из-за этих радиошпионов, было бы большим преувеличением. Однако их наличие показало, что ему противостоят неразборчивые в средствах, а потому более экспансивные и более могущественные силы, чем он сам. В этом он убедился лишний раз, когда ему вручили финансовый отчет «Монтэдисон», в том числе запечатанные в конверте документы, отражающие «гонорары» политическим деятелям из так называемых черных фондов.

Мерцагора не был наивным романтиком и знал, что зачастую компании не отражают в своих балансах часть сумм, предназначенных для «деликатных» целей. Но он был поражен и обескуражен размерами сумм, утаенных от акционеров и налоговых органов государства. Только за пять лет одной фирмой было выплачено различным политическим партиям, начиная от фашистов и кончая социал-демократами, более 17 млрд лир.

Коррупция и политиканство, как вор и торговец краденого, идут рука об руку через всю историю. Когда после долгих сомнений Мерцагора открыл этот факт вопиющего произвола и беззакония, на исполнительном комитете контрольной коллегии все ее члены без исключения высказали сожаление. Но не по поводу коррупции, а по поводу того, что президент ввел в курс дела коллегиальный орган и тем самым поставил его в деликатное положение. Этого не ожидал даже умудренный опытом и знанием законов бизнеса Мерцагора, который вскоре и подал в отставку.

…Утром 18 июня 1982 г. президента миланского «Банко Амброзиано» Кальви, которого разыскивали по всей Западной Европе и Северной Америке, нашли повешенным под лондонским мостом «Черные братья». Самоубийство неправдоподобно, ибо незачем было так далеко отправляться, чтобы затянуть на себе петлю. Мотивы ограбления также исключены: в одном его кармане лежало порядка 20 тыс. долл., в других — камни, чтобы удавка сильнее затянулась. Иначе говоря, причины коренились в других сферах.

Кальви во всех своих скитаниях не выпускал из рук портфель, который исчез вместе с банкиром. Как писал советский исследователь Г. Зафесов, «вероятнее всего, ему вообще не было цены, так как Кальви никогда и ни при каких обстоятельствах не расставался с этим хранилищем секретов» 4д. Банкира нашли под мостом, а «хранилище секретов» исчезло бесследно, вызывая самые фантастические кривотолки. Отсутствие фактов не ограничивает полет фантазии. Кальви так или иначе был замешан в грандиозном финансово-политическом заговоре масонской ложи П-2. Банкиром ложи, как известно, был Миколе Синдона, «самый удачливый итальянец со времен Муссолини», как отзывался о нем американский еженедельник «Тайм».

В результате махинаций убытки банка были столь грандиозны, крахи столь часты, убийства столь обыденны, тайные каналы перекачки денег столь разветвлены, что делом Синдоны и Кальви занялись итальянские власти, «Интерпол», американские прокуроры, швейцарские карательные органы49. Налеты гангстеров, даже самых удачливых, кажутся детскими забавами по сравнению с фантастическими суммами, присваиваемыми респектабельными банкирами. Ставки столь высоки, что нередко разменной монетой выступают судьбы самих мошенников и охотников за ними.

Шефа экономического отдела итальянской секретной службы полковника Ренцо Рокка в 1968 г. нашли мертвым. Версия самоубийства, выдвинутая официальными органами, устраивала только определенные круги. Итальянская газета «Коррьере делла сера» писала в те дни, что Рокка «является хранителем всех секретов предпринимательского класса и раздираемых внутренней борьбой, постоянно нуждающихся в деньгах политических партий…»50. Пресловутая формулировка «Он слишком много знал» если не объясняет таинственную смерть полковника, то по крайней мере дает информацию к размышлению. Тогда же был застрелен и журналист Мино Пекорелли, приступивший к самостоятельному расследованию финансовых афер. За этим последовала серия таинственных смертей.

К длинному списку следует добавить смерть двух ближайших сотрудников Синдоны. По официальной версии, они сами свели счеты с жизнью, но, поскольку стало известно, что оба изъявили желание помочь следователям, занимавшимся «делом Синдоны», самоубийство куда больше смахивает на убийство. В разгар скандала исчез Миколе Синдона, банкир ложи П-2. Вскоре он объявился худой, небритый, подавленный и стал уверять, что был похищен террористами. Но сведущие люди полагают, что он сам организовал свое исчезновение, чтобы привести в полную боевую готовность тайное и наиболее эффективное оружие нападения и защиты.

Этим оружием было досье на очень важных персон, собранное личным сыском. В частности, уверяют, что Синдона в обмен на свою жизнь передал мафиози список на 500 высокопоставленных лиц, занимающихся нелегальным вывозом валюты из Италии. Конечно, убийства в конкурентной борьбе — большая редкость, чем самоубийства. В деле Кальви убийства обусловлены не столько деловыми, сколько политическими мотивами. Однако и конкуренция способна сократить жизнь бизнесменов.

Конкуренция беспощадна к слабым, поэтому менеджеры учатся всю жизнь. Так, по свидетельству западной прессы, в Японии имеются тренировочные школы для бизнесменов. Казалось бы, в этом нет ничего достойного внимания широкой общественности, если бы в школе учили основам маркетинга, знакомили с новыми образцами технологии или организации производства. В том-то и дело, что в этих школах будущие руководители должны пройти школу «закалки». Достигается она путем унижения, которое является методом самоочищения, бесконечных оскорблений и даже путем физических наказаний. Чтобы выиграть войну, необходимы те свойства, которыми в прошлом славились самураи: дисциплина, целеустремленность, стопроцентная отдача, вплоть до самопожертвования. В нынешнем мире бизнеса, как не без основания считают японские дельцы, выстоять и победить смогут только «самураи бизнеса», которые и воспитываются всей системой выживания сильнейшего. Фирмы охотно платят специальным школам по закалке будущих менеджеров.

Вместе с тем конкуренция — это единственно известный путь к выявлению потенции человека, который в конечном счете и ведет общество к материальному и интеллектуальному процветанию. Шантаж, коррупция, шпионаж — это ржа, наслоения и гниль, поражающие бизнес, основанный на конкуренции. Потому не следует уподоблять конкуренцию ее уродливым проявлениям, как нельзя усматривать корень ржавчины в металле.

Будучи наиболее отвратительным порождением нечистоплотной конкуренции, экономический шпионаж не только прибегает к таким морально осуждаемым и уголовно наказуемым деяниям, как подкуп и слежка, подглядывание и ложь, диффамация и подслушивание, шантаж, но и расставляет невидимые силки для засекреченных специалистов и высших менеджеров.

Миллион за молчание

Глянцевый блеск, благородство линий, совершенство аппаратуры современных автомобилей восхищает и вызывает чувство заслуженного уважения к их создателям. С первых дней возникновения автостроительных компаний начались схватки, патентные войны, судебные тяжбы, захваты и слияния, громкие банкротства и тайные злоупотребления. Для «самодвижущихся экипажей» в Европе не было условий, чтобы пробиться к массовому потребителю, им суждено было переместиться в Америку. Однако автомобили и здесь оказались в условиях, далеких от законов честной конкуренции.

В конкурентной борьбе автомобильные концерны не стесняются в выборе средств и способов. Помимо рекламы они используют промышленный шпионаж, подслушивание, похищение секретов, переманивание специалистов и высших менеджеров. Последние в силу исторических корней конкурентной борьбы приобретают порой характер курьезов. Так, в 1968 г. вице-президент «Дженерал моторс» Симон Кнудсен (с годовым окладом 482 тыс. долл.) обиделся на руководство концерна, чем воспользовался «Форд мотор», который, переманив к себе С. Кнудсена, назначил его президентом концерна «Форд» с годовым окладом свыше 0,5 млн долл. Таким образом С. Кнудсен, который имел доступ ко всем секретам «Дженерал моторс», стал президентом его извечного соперника — «Форд мотор».

В автомобильных кругах эту новость расценили как беспрецедентное предательство, равного которому не было с 1921 г., когда Уильям Кнудсен, отец Симона Кнудсена, считавшийся гением у старого Форда, поссорился со своим хозяином и перешел в «Дженерал моторс». Он добился там огромных успехов в выпуске автомобилей марки «Шевроле» и вскоре стал президентом корпорации. Как полагают, на этот пост рассчитывал и его сын. Но назначение получил Эдвард Коул, и это явилось причиной того, что обиженный Кнудсен оказался у Форда.

Перед Кнудсеном была поставлена задача — увеличить долю на американском автомобильном рынке средних по стоимости автомобилей, где приоритет держал «Дженерал моторс». Но вскоре С. Кнудсен, который не угодил новому хозяину, как и отец деду хозяина, был освобожден от занимаемой должности.

О характере и нравах, царящих в высших эшелонах корпоративной власти, свидетельствует книга Джона Райта ««Дженерал моторс» в истинном свете», описывающая одного из высших руководителей автомобильного гиганта.

В апреле 1973 г. Джон Де Лориан, будучи вице-президентом крупнейшей промышленной империи «Дженерал моторс», был вынужден подать в отставку из-за разногласий с руководителями ТНК. После увольнения с помощью профессионального журналиста он опубликовал бестселлер, как взгляд изнутри на автомобильный гигант, в котором поведал миру, что большой бизнес — это большая грязь. Книга эта тем более интересна, что автор, перед тем как рассориться с корпорацией, достиг 14-го этажа, символизирующего собой высшую власть ТНК «Дженерал моторс». Именно на этом этаже сосредоточены кабинеты высших менеджеров: именно здесь просматривается секретная документация, здесь принимаются решения, от которых нередко зависят судьбы целых отраслей и порой экономики суверенных стран Азии, Америки, Африки и Западной Европы. О чем же поведал Де Лориан, сойдя с этажа власти, где каждый имеет ключ от собственной туалетной комнаты? Этот ключ, как ничто другое, символизирует власть в корпоративной элите, он своего рода маршальский жезл капитанов индустрии. Лориан поведал о нравах, которые царят в корпоративной иерархии: подхалимаж, коррупция, бюрократизм, непотизм, преднамеренный обман миллионов потребителей ради сверхприбылей.

По мнению Де Лориана, слабость «Дженерал моторс» в области научно-технических нововведений создавала неутолимую жажду информации о производственной деятельности конкурентов. Руководство корпорации было столь озабочено планами «Форд мотор» — основного конкурента, что окончательное утверждение своих производственных программ часто откладывало до получения новых данных о противнике, добываемых путем промышленного шпионажа. С этой целью в платежных ведомостях «Шевроле» (одного из основных производственных отделений «Дженерал моторс») числились два специалиста, которые работали у «Форда» и занимались там промышленным шпионажем. Излишне говорить, что они и у «Форда» фигурировали в платежных ведомостях. Воистину, «ласковый теленок двух маток сосет».

«Когда я работал в «Шевроле», — рассказывал Де Лориан, — с копией полной программы «Форда» по маркетингу на следующий год ко мне зашел сотрудник, который уверял, что эти копии распространяются по всей корпорации. Я удивился, но позже узнал, что у нас принято выуживать информацию у конкурентов… Однажды, придя на совещание административного совета, я увидел высших чинов, склонившихся над сверхсекретным документом, в котором раскрывалась вся структура производственных расходов «Форда». В докладе был дан полный анализ издержек производства и распределения готовой продукции конкурента. Аналогичные данные по нашей корпорации никогда не выходили за пределы 14-го этажа. Высшие менеджеры «Дженерал моторс» к любым данным об издержках производства не допускают даже управляющих отделениями, не говоря о конкурентах»51.

С большей тщательностью, чем государственные тайны, охраняются проекты и эскизы новых автомобилей. В технические центры промышленных монополий доступ закрыт не только для посторонних, но нередко и для руководителей корпораций, которые непосредственно не занимаются этими проблемами. Об этом рассказывается в книге «Автобиография Йакокки», выпущенной «Бантэм букз», исправленной и дополненной профессиональным журналистом Новаком. В этой книге Ли Иакокка очень осторожно отмечал, что «экономический шпионаж в автомобильном бизнесе, о чем пресса особенно любит посудачить, имеет место.

Как-то в начале 1970 г., — писал Иакокка, — один из моих друзей, работающий в концерне «Крайслер», показал мне секретные документы «Форда», проданные одним из наших ребят конкурентам. Я показал эти бумаги Генри Форду, он пришел в ярость. Форд попытался установить систему, которая бы выясняла, как промышленным шпионам удается похищать секреты и что можно сделать, чтобы пресечь это. Поскольку установить слежку за всем штатом невозможно, пришлось поставить шифровальную машину и пронумеровать все копии секретных отчетов. Первым был Генри Форд, вторым — президент Иакокка и т. д. Если бы произошла утечка, то можно было бы вызвать тех 12 ребят, которые имели доступ к отчетам, и сказать: «Один из вас в этой комнате врет…»»52.

Но и Иакокка далек от того, чтобы говорить всю правду. Дело в том, что, обвиняя Генри Форда во всех грехах, в которых тот, очевидно, погряз, Йакокка настойчиво уверял, что этот «незначительный случай» имел место в начале 1970 г. Ведь в конце года он стал президентом «Форд мотор», а потому занятие таким малоблагородным ремеслом, как экономический шпионаж, портит портрет кумира американской молодежи, с кого «должны делать жизнь», о чем сказано в предисловии к книге. Хранение секретов в случае с Ли Иакоккой имеет особо деликатный характер.

Трудности Ли Иакокки проистекали из того факта, что он, покидая «Форд», обязался не работать в автобизнесе. «Гонорар» в 1,5 млн долл., который концерн обязался выплатить, был своего рода отступным для того, чтобы Ли не поставил на службу конкурентам знание всех секретов второго американского автомобильного гиганта и не продал конфиденциальную информацию за рубеж. В любой другой отрасли Иакокка мог работать и занимать самые высокие должности. Если нарушал договор, то он терял эту сумму. Но плата за молчание не сработала, 1,5 млн долл. оказались недостаточной компенсацией, чтобы заставить Йакокку замолчать или похоронить свои честолюбивые и мстительные амбиции. Тем более что руководство «Крайслера» согласилось «выкупить» этот контракт, т. е. дать Иакокке те 1,5 млн долл., которые он терял, если поставит свой опыт и деликатные знания, приобретенные за долгую службу на фирме конкурентам53.

Недаром Форд, узнав, что Иакокка собирается стать президентом конкурирующей компании, потерял покой и сон, стал наводить справки и приложил немало усилий, чтобы помешать этому. Однако Форд оказался бессилен. С помощью государственных субсидий, самоограничений рабочих и служащих фирмы «Крайслер», которые согласились на снижение заработной платы, правильным выбором стратегии и тактики, неуемной энергией, подхлестываемой обидой, жесткостью и требовательностью и к себе и к подчиненным, порой доходящими до жестокости, Ли Йакокка выиграл и стал кумиром Америки. А Форд II, получив в сфере бизнеса еще пару жестких оплеух, вынужден был подать в отставку, уступив место председателя правления корпорации. В том, очевидно, и сила Иакокки и его команды, что они сумели убедить всех, от высших менеджеров до рабочих, что лучше меньше получать, чем быть безработными. Эта истина только на первый взгляд кажется простой, для американской действительности она не столь очевидна.

Как бы там ни было, но не стоит недооценивать то, что Иакокка изнутри знал, как «Форд» делает автомашины, как проектирует и что проектирует, на чем концерн теряет и на чем выигрывает и каковы его реальные планы. Секретная информация, которой владел уволенный президент, стоила того, чтобы заплатили такую сумму. Даже он был вынужден признать, что помнит несколько случаев, когда конкуренты тратили значительные усилия, чтобы заранее получить фотографии будущих автомобилей.

Если верить Иакокке, то получение таких фотографий ничего, собственно, и не дает. При этом он ссылается на то, что в 60-х годах фотографии «Мустанга», отцом которого он по праву считается, попали в руки конкурентов — руководства «Дженерал моторс». Оно не сумело ни помешать феерическому успеху этой модели, ни само выпустить аналог, хотя дизайн нового автомобиля им был известен за два года до начала выпуска.

Такие признания в устах столь авторитетного менеджера, как Ли Иакокка, могли бы и поколебать общепринятые представления, что в автомобильной отрасли свирепствуют наиболее жесткие законы нечистоплотной конкуренции, и в первую очередь экономический шпионаж. Но, зная перипетии непростой судьбы автоиндустрии и мотивы, которые выявляются через действия, не сомневаешься относительно того, что утверждает Иакокка.

Еще студентом Принстонского университета Иакокка стажировался в «Форд мотор» и с тех пор работал на него беспрерывно в течение 32 лет, из них 8 лет президентом компании. В течение этих долгих лет второй человек второго американского автогиганта не мог не знать, что «Форд мотор» располагает хорошо разветвленной сетью экономического шпионажа.

Жесточайшая конкурентная борьба за рынки сбыта продукции, сферы приложения капиталов и стремление к получению максимальных прибылей вынуждают руководство корпораций внимательно следить за деятельностью своих конкурентов, и прежде всего за европейскими и японскими концернами. С этой целью создаются специальные органы «по образу и подобию» разведывательных центров суверенных стран, которые занимаются добыванием, изучением и анализом материалов о политическом, экономическом и социальном положении в европейских странах, Японии, Юго-Восточной Азии и в других странах, где автомобильные монополии имеют свои интересы.

Еще в 1974 г. международная корпорация «Дженерал моторс» создала так называемый Европейский совещательный комитет, в который вошли высокопоставленные представители ряда европейских стран. Комитет поддерживает тесные «деловые контакты» с банковскими, торговыми и промышленными организациями Западной Европы, с руководителями «Общего рынка» и с органами ООН. Бюджет комитета мог соперничать с бюджетами разведывательных служб Франции. Двумя годами позже, в 1976 г., такой же «комитет» был создан корпорацией «Форд». В него вошли представители самой корпорации, европейские бизнесмены и бывшие государственные деятели европейских стран, которые благодаря своим связям оказывают «неоценимые» услуги «Форд мотор», т. е. осуществляют среди прочего экономический шпионаж в ее пользу. Таким образом сотрудники филиалов, а также «эксперты» местного происхождения получают как бы двойное гражданство — и как гражданин своей страны, и как «подданный ТНК». Учитывая, что их процветание зависит от ТНК, они вынуждены осуществлять экономический шпионаж во вред своей стране и в пользу корпорации.

Внешне деятельность Ли Иакокки в «Крайслере» выглядит как «пришел, увидел, победил», или, говоря его словами, «создание цели — кадры, качество, доходы». Он начал с кадров, и довольно оригинальным образом. Уходя от Форда, Иакокка прихватил с собой служебные записки, где среди прочего были деликатные, если не сказать больше, характеристики на всех крупных менеджеров. Видимо, понимая двусмысленность положения и будучи не до конца уверенным в успехе задуманного, он не говорит об этих записках с Генри Фордом. Он как бы между прочим спрашивает разрешение у брата Генри Билла Форда забрать их. Будучи еще президентом «Форда», Иакокка просил главного финансиста империи составить характеристики на «финансовые таланты» и не забыл прихватить эти бумаги с собой.

Отношения между Генри Фордом и Иакоккой испортились не в один день. Этим двум волевым, честолюбивым, амбициозным натурам было слишком тесно в одной упряжке, и кто-то должен был уйти. Собственно, так и поставил вопрос Генри Форд перед членами совета директоров. Позднее Иакокка, быть может, искренне удивлялся, почему ему предпочли Форда, который, по его мнению, уже не тянул груз, гнулся под бременем власти и ответственности. На этот вопрос нетрудно ответить, если учесть, что со дня основания компанией «Форд» правил кто-нибудь из клана. Старый Форд II боялся, что волевой, решительный и беспринципный Иакокка сомнет слабовольных вырождающихся отпрысков.

Так или иначе, обладая деликатной информацией «кто есть кто» в фордовской вотчине, едва Иакокка перешел в «Крайслер», он стал сколачивать команду из «фордовских игроков». Многое дает основание думать, что он серьезно готовился к переходу. В декабре 1978 г. он приступил к вербовке Дж. Гринвальда, который возглавлял филиал «Форда» в Венесуэле, пообещал ему должность президента концерна, и позже тот преуспел в этой должности. Он в свою очередь переманил С. Миллера, которого хорошо знал по совместной работе в Каракасе, на должность главного финансиста балансирующего на грани банкротства концерна. Ушедший от «Форда» Г. Воке занялся реорганизацией дилерской сети — этого нервного узла, связывающего продуцентов с потребителями. Ганс Матиас, специалист по качеству, набравший опыт, работая в «Форд компани», также перешел в «Крайслер». Именно благодаря его усилиям качество продукции «Крайслера» стало приближаться к качеству продукции японских компаний.

До перехода в команду Иакокки Дик Дач набирался долголетнего опыта в «Дженерал моторс» и «Фольксваген». Тот в свою очередь перетащил из прежней автоимперии дюжину высококлассных молодых специалистов. Всех не перечесть. Одни, надеясь на новые перспективы, другие — чтобы отомстить, третьи-в надежде, что им развяжут руки, четвертые — что они резко пойдут вверх, и т. п. В одиночку и группами переходили через невидимую линию фронта и начинали воевать против тех, с кем еще вчера делили «хлеб». Одни считали это предательством, другие геройством, ибо они шли в разваливающуюся компанию, чтобы своим трудом, упорством и талантом поднять из руин корпорацию «Крайслер».

Вице-президент Хэл Сперлих, работавший на Иакокку еще в бытность его президентом на «Форде», стал вице-президентом по планированию продукции «Крайслера». Он был личным другом йакокки, перешел в «Крайслер» раньше. В свое время Иакокка не сумел защитить своего друга и единомышленника от Генри Форда, который даже запрещал им садиться на заседаниях вместе. И он проложил путь, по которому, собственно, Ли Иакокка переметнулся вопреки условиям полуторамиллионного контракта в «Крайслер». Иакокка стал председателем правления, а специалисты «Форда» — мозговым трестом «Крайслера».

Таким образом, весь верхний эшелон новой власти был создан из кадров, выпестованных «Фордом», и, естественно, они стали насаждать методы «делания автомобилей и денег», практикуемые в «Форд мотор». Все это дает возможность предполагать, что Иакокка загодя готовился к переходу в «Крайслер» и собирал всю необходимую информацию конфиденциального характера, которую он позже с большой выгодой использовал.

Форд ничем не лучше Йакокки и при случае, если бы талант позволял, поступил бы точно так же. Может, потому и проиграл, что в новых условиях не тянул против новых хищников. Тем более любопытно отметить, что, будучи еще президентом «Форда», Иакокка перетянул не один десяток одаренных специалистов не откуда-нибудь, а из «Крайслера», пользуясь тем, что «Форд» больше платит и предоставляет лучшие возможности для роста, дерзания и отдыха. Таковы законы бизнеса. Хотя «Форд» и «Крайслер» с не меньшим упорством борются за выживание, победа сделала Ли Иакокку звездой и кумиром Америки. И детям, живущим в малоимущих районах, школьные учителя вдалбливают: «Учись хорошо и станешь, как Иакокка!»

О жестокости конкуренции можно говорить без конца. Курьезным откровением для Иакокки и его супруги было то, что после ухода из «Форда» они могут приглашать на обеды и сами ходить в гости к супругам Эстес. Будучи соседями по «кооперативному дворцу», они в течение многих лет делали вид, что не замечают друг друга. Никогда не здоровались, не заговаривали далее о погоде, не говоря о том, чтобы перекинуться парой слов об автомобилях. Дело в том, что Эстес тоже был президентом, но президентом «Дженерал моторс». Нет худа без добра. После того как Иакокку изгнали, оказалось, что они давно симпатизировали друг другу. Но эта краткая дружба так же быстро кончилась, как и началась. Едва прошел слух, что Ли станет работать на «Крайслере», как они вновь перестали замечать друг друга и здороваться.

Два президента могущественных монополий не могут говорить между собой на самые банальные темы, не говоря уже о бухгалтерах и среднетехническом персонале. Если случайно партнер по теннису окажется из конкурирующей корпорации или жены, будучи школьными подругами, перезваниваются между собой, то это верный признак того, что они вскоре потеряют работу или в любом случае окажутся под колпаком контрразведки корпорации. В мире шпионажа все имеет значение.

Служащий компании «Крайслер» подслушал разговор, из которого стало ясно, что лучший фотограф «Форда» гуляет по Парижу. В этом не было ничего необычайного. Однако соответствующие службы связались с представительством «Крайслера» в Париже и установили, что «Форд» собирается сфотографировать новую модель, разумеется, секретно, на фоне Эйфелевой башни. Выяснилось также, что после съемок фотограф отправляется в Гонконг. Получив необходимую информацию, эксперты сделали вывод, что «Форд» на ближайшие годы планирует выпуск так называемого мирового автомобиля, компактного, недорогого, высокостандартизированного, пригодного для всех районов мира 54. Соответственно свою стратегию на 80-е годы стала строить и «Крайслер». Это лишний раз свидетельствует о значении секретов в конкурентной борьбе, цены на которые постоянно растут.