Достигнув почтенного возраста тридцати двух лет, я узнала об окружающем мире вполне достаточно, чтобы составить безупречно отработанный кодекс личных правил, по которому с тех пор и живу. Во-первых: вся Концепция Единственной и Истинной Любви, Совершенствующей Вашу Душу, – полный бред, вздор и чушь.

Разумеется, я не говорю о любви вообще, потому что люблю родителей, сестру, нескольких друзей и Черчилля, английского бульдога, который у меня был в детстве. Я имею в виду прекрасного принца из волшебной сказки, хеппи-энд в виде свадьбы, любовь с первого взгляда и тому подобную чепуху. Насколько мне известно, это очередная панацея от всех бед, состряпанная службой знакомств по Интернету и брачной индустрией с единственной целью – выманить у миллионов доверчивых женщин заработанные тяжким трудом денежки. Мне не с кого брать пример в том, что касается участия в фарсе, который называется вечной любовью, не говоря уж о счастливых браках. Мои родители и почти все родители моих друзей принадлежали к поколению, свято верившему в силу развода и вторых браков как альтернативу покупке спортивного автомобиля в качестве средства от кризиса среднего возраста.

Можете назвать меня циничной, или пресыщенной, или озлобленной, – не стану спорить. Не то, чтобы я пришла к таким выводам в тринадцать лет, когда еще находилась в твердой уверенности, что обязательно выйду замуж за солиста группы «Дюран-Дюран». Нет. Потребовались годы и годы неудачных свиданий, кошмарных ситуаций и один низкопробный подонок в лице экс-бойфренда, чтобы привести меня в чувство. Именно поэтому мне и не снилось, что я встречу кого-то в самолете! То есть хочу спросить кого угодно, часто ли бывают подобные совпадения? В конце концов, в реальной жизни любовников не сводит вместе каприз судьбы или некий случай, способный изменить вселенную: большинство влюбленных знакомятся в дружеских компаниях, на работе или в иных столь же обыденных местах. Сладенькие историйки о воссоединении половинок разлученных сердец – голливудские сказки, как правило, с Мег Райан в главной роли, имеющие неизменный успеху женщин моего возраста, положения и семейного статуса. Но я всегда отказывалась сесть на эту иглу, точно так же, как отказывалась формировать прямые, словно солома, волосы в очаровательную пушистую, сотворенную Салли Гершбергер, прическу.

Поэтому, поднявшись на борт самолета «Американ эйр лайн», рейс Нью-Йорк – Лондон, с потрепанным старым рюкзаком через плечо (мне никогда не удается выглядеть утомленной впечатлениями и роскошью кругосветной путешественницей; на самом деле я с трудом сдерживаюсь, чтобы не послать к черту гордость и достоинство, вытащить пачку сигарет и нервно затянуться), последнее, чего я ожидала на этом свете, – очередной романчик. Мало того, я была полностью готова к тоскливому шестичасовому перелёту, дополненному отвратительной едой, неудобными сидениями и, как подсказывал многолетний опыт, очередным малышом за спиной, оглушительно орущим в продолжение всего полета.

Мне удалось занять место у окна. Хорошо, что придется делить всего один подлокотник!

Я отчаянно надеялась, что в бизнес-классе окажутся свободные места и меня переведут туда, в эту Шангри-Ла для путешественников – с мягкими сиденьями, бесплатной выпивкой и кучей свободных подлокотников, но ворчливый служащий аэропорта, не пожелавший дать мне место в ряду с аварийным выходом, очевидно, ничуть не был заинтересован в моем переводе в бизнес-класс (зато, как я заметила, оказался весьма расположен к двойнику Рики Мартина, стоявшему передо мной в очереди).

Я с облегчением вздохнула, когда в соседнее кресло опустилась женщина средних лет в пашмине и с толстой книгой в руках. Обычно моими соседями становятся мужчины последней степени ожирения, с неистребимым запахом изо рта и храпом, заглушающим рев двигателей. Эта же особа была их полной противоположностью – худа, как борзая, и промаринована в духах «Обсешн», но все же это куда меньшее зло. По крайней мере, так я подумала.

Вскоре после взлета соседка принялась вертеться и пронзительно жаловаться сидевшему за ней мужу на боли в спине и во всем теле и громко сетовать на то, что авиакомпании не снабжают пассажиров ортопедическими подушками, и нудеть, как он мог забыть дома свой синий пиджак, и почему авиакомпания не посмела удовлетворить требование посадить ее рядом со свободным местом, чтобы она смогла прилечь во время полета, и знай она, что ее сунут рядом с кем-то, села бы лучше рядом с мужем.

Учитывая ее тон, усталые ответы супруга и тот факт, что каждый раз, оборачиваясь к нему, она больно толкала меня в бок острым локотком, я заподозрила, что мужу крупно повезло сидеть хотя бы на ряд дальше женушки. Возможно, ему выпали первые счастливые мгновения мира и покоя с тех пор, как он женился на ней (не то чтобы она выказала хотя бы малейшее намерение оставить его в этом самом покое, чтобы дать немного насладиться блаженными мгновениями).

При третьем повороте, когда сетования на слишком низкую температуру в самолете стали резать уши, мужчина, сидевший прямо за мной, предложил ей поменяться местами, чтобы страдалица смогла воссоединиться с супругом.

– О, спасибо. Мы регистрировались вместе, но я думала, что место рядом окажется свободно, а они, как видите, посадили эту женщину, – заметила она тоном, исполненным праведного негодования, и окинула меня убийственным взглядом.

Я ответила тем же: в этом «видеоспорте» я могла бы выиграть золотую медаль на олимпиаде. Миссис Острый Локоть сразу присмирела, или испугалась, не могу сказать точно. Мне давно твердят, что мой фирменный убийственный взгляд способен устрашить кого угодно. Я взяла за основу реакцию Джека Николсона в фильме «Несколько хороших парней» («Правда обязательно выйдет наружу!») и Хиллари Клинтон, когда та думает, что никто за ней не наблюдает, с намеком на Клинта Иствуда в роли Грязного Гарри для придания некоторого колорита. Так или иначе, миссис Острый Локоть отвела глазки, заткнула фонтан жалоб – на минуточку – и принялась суетливо собирать вещи: нелегкий труд складывания книги, газеты, сумочки, подушки и одеяла длился бесконечно, и все это время услужливый тип терпеливо стоял в проходе, ожидая, пока она освободит теперь его законное место. К моему удивлению, тип оказался довольно симпатичным, правда, в несколько неряшливом стиле. Я не заметила его в зале ожидания аэропорта, но, с другой стороны, женщины к его ногам тоже не падали. Высокий, долговязый, хотя, слава Богу, не костлявый (не могу общаться с мужчинами, у которых бедра тоньше моих). Овальное угловатое лицо, растрепанные светло-русые волосы, давно нуждающиеся в стрижке, слишком длинный кривоватый нос, словно так и не вправленный после перелома. Судя по едва заметным морщинкам, веером расходившимся из уголков глаз, он был не так уж молод: лет тридцать шесть или тридцать семь, определенно (как и я) ближе к сорока. И только когда он улыбнулся женщине, поблагодарившей его за любезность, меня как громом поразило, насколько он привлекателен: открытая улыбка осветила лицо, глаза весело заискрились. И хотя обычно блондины не в моем вкусе, – слишком уж по-калифорнийски, слишком по-киношному, слишком в стиле Джефа Спиколи в «Беспутных деньках в риджмонтской школе», – но этот парень был скорее ближе к Оуэну Уилсону, чем к Шону Пенну.

А его выдающийся рост – тоже плюс, да еще какой! Мужчины ниже меня автоматически вылетают из сферы моего внимания по правилам, установленным в Официальной книге свиданий Клер Спенсер. Не то чтобы я имела предубеждения против коротышек, просто, когда я в последний раз согласилась пойти с таковым в ресторан, мой спутник весь вечер изрекал вещи вроде: «Bay, хорошей женщины должно быть много, верно ведь?», а затем вовлек меня в состязание по армрестлингу. К тому времени, когда мне исполнилось двадцать пять – я как раз перестала сутулиться в тщетной попытке казаться миниатюрной, – я решила, что больше не встречаюсь с коротышками, и эта линия поведения спасла меня от бесконечных унижений. Теперь из всех коротышек я общаюсь только с хорошим другом, Максом Леви, который даже в ковбойских сапогах не дотягивает до пяти футов шести дюймов и вечно пытается уговорить меня потанцевать с ним, чтобы он смог воспроизвести сцену из «Шестнадцати свечей», где Дак Донг кладет голову на пышную грудь своей «сексуальной американской подружки». Незачем упоминать, что я в отличие от него не нахожу это таким уж забавным. Мой новый сосед умостил свой длинный костяк на сидение и, сгорбившись, как тинэйджер, и, к моему полному позору, заметил, что я его рассматриваю.

– Похоже, мы обречены терпеть друг друга, – учтиво улыбнулся он.

– Угу, – промычала я. И, чтобы как-то выпутаться из неловкого положения, ответила вежливой улыбкой, давая понять, что беседа окончена, прежде чем спрятаться за экземпляром «Эль декор».

Но сосед, похоже, не собирался отступать.

– Я Джек, – объявил он, протянув руку.

– Клер, – кивнула я, пожимая его руку. Места было мало, и получилось не так уж ловко. Но на самом деле я была втайне польщена вниманием. И хотя не верю в Единственную Истинную Любовь, все же не против безобидного легкого флирта… при случае. Жаль, что я не нарядилась во что-нибудь пороскошнее любимых джинсов и черной водолазки и не вставила линзы вместо очков в роговой оправе. Но я собиралась немного подремать в самолете, вот и оделась как удобнее, не рассчитывая на присутствие симпатичного соседа. Хорошо еще, что хоть волосы чистые и уложены феном, и я была почти уверена, что макияж в относительном порядке.

«О Господи, о чем ты? Даже не думай! – строго велела я себе. – Кроме того, я наверняка не в его вкусе. Он такой моложавый и спортивный и скорее всего, увлекается тощими девицами, из тех, кто любит марафоны, походы и жизнь в палатках. И уж конечно, не такими, как я».

Дело в том, что я – особа крупная. Очень высокая, для женщины, разумеется: пять футов десять дюймов от макушки до стоп, – и вряд ли соответствую современному идеалу красоты, выражающемуся в худобе а-ля Гвинет Пэлтроу. Во мне же нет ничего изящного: большие руки, большие ноги, большие сиськи, широкие бедра. Из одной моей ляжки, наверное, можно выкроить всю Гвинет Пэлтроу. Не то чтобы я была жирной, нет, благодаря регулярным посещениям тренажерного зала вес у меня вполне нормальный, хотя я не собираюсь расхаживать в бикини на людях. И хотя я определенно привыкла не стыдиться своего тела… ну, почти не стыдиться… все же трудно жить в обществе, где последними двумя склонными к полноте и при этом добившимися некоторой известности женщинами были Моника Левински и Анна Николь Смит.

Правда, некоторые типы питают пристрастие к женщинам с формами, но поскольку всем известно, что они к тому же и фетишисты, обожающие лизать пальцы ног и нюхать трусики своих дам, легче от этого не становится.

Я сделала вид, что читаю журнал, пока Джек занялся какими-то извлеченными из портфеля бумагами. Только когда стали разносить обед и предлагать на выбор морепродукты или курицу с пастой, он снова сложил свои файлы и сунул в карман на переднем кресле.

– Думаю обойтись курицей. А вы? – спросил он.

– То же самое. Заказать лососину – значит напрашиваться на пищевое отравление, – согласилась я.

Стюардесса, только что сиявшая очаровательной улыбкой, когда протягивала Джеку поднос, метнула на меня злобный взгляд и почти бросила поднос на мой столик.

– По-моему, упоминание о лососине ее немного задело, – театральным шепотом заметил Джек, когда стюардесса отошла.

– Не понимаю почему, ведь не она ее готовила, – пожала я плечами.

– Кто знает, кто знает! Это они нам раздают заранее расфасованное дерьмо, зато кормежка в первом классе – совсем другое дело. Не удивлюсь, если где-то здесь есть крохотный шеф-повар, надрывающийся в крохотной кухоньке.

– А вы обычно летаете первым классом?

– Как правило. Я почти всегда путешествую по делам, платит компания.

– В таком случае, почему вы здесь, в трюме?

– В трюме? – улыбнулся он, по достоинству оценив мою шутку. На редкость обаятельная улыбка! Обезоруживающе теплая и открытая.

– Честно говоря, собирался задержаться в Нью-Йорке еще на пару дней, но в Лондоне ждут кое-какие дела, поэтому пришлось вернуться ближайшим рейсом, а свободные места были только здесь. А вы? Часто летаете? – в свою очередь осведомился Джек, и в его голосе мне послышались почти пренебрежительные нотки.

– Имеете в виду – в Лондон?

– Нет, в трюме. Или вы такая поклонница их… что это? – пробормотал он, ткнув вилкой в горку красной вязкой массы на тарелке. – Спагетти с фальшивой курицей?

– О, вы, я вижу, оптимист. Настоящие спагетти подают исключительно в первом классе. Это какая-то дешевая паста, – возразила я. Джек рассмеялся. Хороший смех. Искренний и трогательно-бесхитростный.

– А чем вы занимаетесь, когда не обедаете имитацией пасты? Живете в Лондоне? – продолжал расспрашивать Джек.

– Нет, в Нью-Йорке. Лечу в Лондон по делам. Пишу для журнала обзоры о путешествиях, – пояснила я и замялась, заметив его заинтересованный взгляд. Моя работа… вернее, то, как я ее подаю, неизменно производит подобный эффект на окружающих. Новые знакомые мгновенно предполагают, что я то и дело оказываюсь в экзотических местах, ужинаю в самых роскошных ресторанах за счет издательства, а потом высказываю свое мнение в свободной дискуссии.

– В самом деле? Может, я читал что-то из ваших работ? – оживился Джек.

А вот эта тема обычно самая скользкая. Потому что моя работа несколько менее гламурна, чем представляется всем на первый взгляд. Я пишу не для «Вог», «Гурме» или хотя бы фирменного журнала авиакомпании.

– Сомневаюсь. Я… э… работаю на журнал, который называется… – начала я, но тут же осеклась. После трех лет работы мне все еще нелегко было произнести название. – «Сэси синьорз».

Джек с недоумением приподнял брови, и мне стало ясно – он в жизни о таком не слышал. Да и кто слышал?

– Это издание для пенсионеров, – пояснила я.

– Значит, вы пишете статьи с советами, как путешествовать с кислородной маской, и приводите списки ресторанов, в которых можно поужинать в три часа дня?

Я хихикнула. Вообще-то я не склонна хихикать, тем более что для дамы амазонских габаритов это не слишком привлекательная привычка, – но совладать с собой не смогла.

– В общем, да. Скажем так: в каждую статью приходится включать сведения о том, имеется ли доступ для инвалидов и престарелых в определенные рестораны, отели и на аттракционы и подают ли завтрак ранним пташкам.

– Видите ли, я – поверенный и целыми днями сижу взаперти в небоскребе. Получать деньги за путешествия – да это просто фантастика, – вздохнул Джек.

– Полагаю, вы были бы правы, если бы речь шла о действительно интересных местах. Но не я выбираю маршруты, а журнал ориентирован почти исключительно на путешественников с ограниченными возможностями в пределах страны. Знаете, те города, куда можно добраться без особых затрат: Сан-Антонио, Орландо, Миннеаполис, все в таком роде.

– А Лондон?

– Сама не понимаю, как удалось уговорить редактора на эту авантюру. Я наплела ему, что за границей доллар имеет очень сильные позиции, хотя, честно признаться, сама не знаю, что это означает. А вы? Летите в Лондон по делам?

– Нет. Я там живу. Вот уже несколько лет, как перебрался из Америки, – пояснил Джек.

– Правда? Моя лучшая подруга тоже переехала в Лондон, и ей очень нравится, хотя она считает, что англичане не слишком любят американцев.

– И она совершенно права, – подтвердил Джек. – Я тоже сыт этим по горло. Каждый раз, когда заходит речь о политике, мне приходится защищать действия американского правительства, не только в настоящее время, но и в любой исторический период за последние двести лет. Иногда, что бы я ни говорил, все-таки подозрительно напоминаю Кевина Кляйна и «Рыбке по имени Ванда»: помните то место, где он говорит, что без Соединенных Штатов Англия была бы самой крошечной провинцией Германской империи?

Я засмеялась, но тут же отвлеклась, протягивая стюардессе поднос.

– А как вы оказались в Лондоне? Работаете на американскую фирму?

– Нет, – покачал головой Джек. – Раньше у меня имелась практика на Манхэттене: я был одним из младших адвокатов в «Клиффорд Ченс», но когда машина большой конторы перемолола меня и выплюнула, года полтора назад, я согласился на должность поверенного «Бритиш фармасьютиклз».

Я уважительно покивала, поскольку когда-то сама собиралась стать юристом, но быстро остыла, узнав, что метод пыток, применяемый Джоном Хаусменом в «Бумажной охоте», не был плодом воображения сценариста.

– И что вы там делаете? – допытывалась я.

– Возглавляю юридический отдел, – скромно объяснил он, явно противореча прежнему утверждению о том, что не преуспел в адвокатуре. Очевидно, он успел сделать успешную карьеру, а теперь намеренно преуменьшал свои достижения: странная черта для поверенного. Большинство моих знакомых адвокатов, особенно те, кому удалось устроиться в крупную фирму, так благоговели от сознания собственной значимости, что из кожи вон лезли, лишь бы уведомить об этом окружающих.

– Вот это да! – поразилась я. – Должно быть, вы действительно профи экстра-класса, если поднялись так высоко: я имею в виду для парня вашего возраста.

– Ну что вы, на самом деле мне уже шестьдесят два. Просто инъекции ботокса делают чудеса. Куда только годы деваются! – заверил он с очередной улыбкой. – А вы? Вам нравится ваша работа? Я всегда завидовал людям творческих профессий.

– Не знаю, насколько она творческая. Скажем, так: мы с редактором имеем противоположные точки зрения на то, какой должна быть моя колонка, и в этой битве я побеждаю крайне редко.

Редко? Не то слово! Мой редактор Роберт Волчик, просматривая гранки, злоупотребляет красным маркером; в результате материалы выглядят так, словно смертельно раненные страницы истекли кровью. Честно говоря, мой литературный стиль – несколько нервный и дерганый (Роберт предпочитает именовать его «резким» и «саркастическим»), но я искренне не понимаю, в чем проблема. Вся необходимая информация, как правило, включена в статью, особенно насчет завтрака для «ранних пташек» и гостиничного обслуживания. Кроме того, я люблю вспоминать пару анекдотов о городе, попавшем в сферу моего интереса. Роберт же борется с моими красочными комментариями, требуя, чтобы колонка состояла из сухого перечисления отелей, ресторанов и достопримечательностей. Тоска, тоска, тоска…

– Скажем, так: в мои обязанности входит посетить музей, посвященный исключительно «Доктор Пепперу», а я не могу и намекнуть на абсурдность этой затеи, – пожаловалась я. – Роберт не пропустит даже самой доброжелательной шутки.

– Правда? На свете есть музей «Доктор Пеппер»? – удивился Джек.

– В Уэйко, штат Техас, – кивнула я. – И как ни странно, там гораздо интереснее, чем можно предположить.

– Если не об этой работе вы мечтали, то о какой же? – допытывался Джек, ухитряясь при этом не выглядеть экзаменатором на собеседовании в приемной комиссии колледжа.

Я немного подумала.

– Мне все же хотелось вести свою колонку, только в журнале, рассчитанном на более молодую и продвинутую аудиторию. И самой выбирать темы. А как насчет вас? Вы любите свою работу?

– Не думаю, что многие мечтают работать поверенными в крупной фирме. Лично я хотел стать художником, – признался Джек. – Честно говоря, перед тем как поступить на юридический, я год пробездельничал. Жил во Флоренции, делал вид, что рисую.

– Правда? – изумилась я.

Какой бы мелочной я ни выглядела в ваших глазах, ненавижу слышать подобные истории о людях, претворяющих мечты в жизнь, рискующих, идущих на все, лишь бы не упустить своего шанса. Потому что при этом я отчетливо сознаю, сколько времени в молодости потратила зря, валяясь на диване и уставившись в экран телевизора, где шли хоть и дерьмовые, но странно завораживающие сериалы вроде «Мелроуз-Плейс» и «Беверли-Хиллз 90210».

– Это… поразительно. Вы, должно быть, прекрасно рисуете.

– Нет, – жизнерадостно отмахнулся Джек. – Я занимался этим, в основном, чтобы клеить девчонок. Не поверите, сколько женщин западают на непризнанного голодающего художника. Единственное, что мне удалось сохранить на память, – собственное впечатление от палаццо Веккио, сознаюсь, правда, весьма жалкое.

– Зато я вообще не умею кисть в руку взять, если не считать наборов для рисования по квадратикам.

– Это те, на которых малюют счастливое дерево и счастливое небо? – уточнил Джек. Я засмеялась.

– Нет, это не я, а Боб Росс. Знаете, тот тип с гигантской «афро», который выставлял свои картины на телевидении.

Нет, он совсем, совсем не в моем стиле. Все, на что я способна, – угнетенные деревья в депрессии, нуждающиеся в «прозаке».

Мы одновременно откинули спинки кресел и повернулись лицом друг к другу, начав обсуждать все на свете: от заведения, где подают лучшие гамбургеры в Нью-Йорке, до курса английской литературы в колледже, где нам пришлось со скрежетом зубовным изучать романы Чарлза Диккенса. И чем дольше мы болтали, тем сильнее становилось ощущение, что это не столько перелет, сколько поразительное, хотя и незапланированное первое свидание.

Приблизительно в то время, когда самолет, пролетая над Шотландией, поворачивал на юг, Джек вдруг заявил:

– Чтобы уж быть до конца откровенным, я должен сказать вам что-то.

Сердце у меня упало. Ну вот, дождалась. Сейчас он сообщит, что успел обзавестись женой и тремя детишками или что он голубой, но подумывает сменить ориентацию и просит меня стать подопытной свинкой. Разумеется, ничего тут не было нового: мне приходилось и раньше выслушивать нечто в этом роде. Я иду по жизни, переживая одно разочарование в мужчинах за другим. Стоило огоньку надежды разгореться, как грубый сапог реальности немедленно его давил. В результате я крайне осторожно отношусь к любому новому знакомому, стараясь не принимать его всерьез, пока не узнаю получше (и, будем откровенны, едва я узнаю его получше, сразу понимаю, что зря старалась). Мало того, я уже не думала, что способна увлечься кем-то при первой встрече… но Джек определенно разжег во мне интерес. Мне ужасно нравилась прядь волос, то и дело спадавшая на его лоб, несмотря на постоянные попытки откинуть ее, нравился запах мыла и свежевыглаженной одежды (не выношу навязчивой вони одеколона и считаю это основанием для отказа продолжить знакомство) и нравилось то, что он относится к себе с юмором. И еще ужасно нравилось, как он смотрит на меня, когда я говорю, словно втягивает каждое мое слово, пусть даже это ужасная банальность, а не просто ждет своей очереди высказаться. Поэтому я, внутренне сжавшись, приготовилась к очередной декламации.

– Понимаете, все дело в причине, по которой я раньше, чем планировал, возвращаюсь в Лондон. Когда я сказал, что у меня там дела… видите ли… это чисто личное. Последнее время я кое с кем встречался и теперь… возвращаюсь, чтобы порвать отношения.

Ага! Я так и знала! Много ли шансов, что привлекательный, умный, преуспевающий гетеросексуал тридцати с чем-то лет вроде Джека одинок? И неужели я вообразила, будто особа вроде меня, для которой шестой размер – такая же несбыточная мечта, как роман с Расселом Кроу (даже до того, как тот женился), ни с того ни с сего очарует холостяка года на борту самолета? Я уверена, что подружка, о которой так осторожно обмолвился Джек, – либо его законная, либо гражданская жена, а упоминание о разрыве – просто иносказательный способ объяснить, что я вольна жить фантазиями, пока он не уложит меня в постель.

– Вот как, – буркнула я впервые за эту ночь, отворачиваясь от Джека, чтобы уставиться в бездонную тьму, разверзшуюся за крошечным оконцем. И очень удивилась, когда его ладонь накрыла мою. Твердокаменная, закаленная в боях местного значения городская девушка, какой я себя считала, должна была бы выдернуть руку и пробормотать: «Отвали». И я повернулась даже, открыла рот, но что-то в выражении его лица меня остановило.

– Я не лгу вам. Знаю, звучит довольно стандартной отговоркой, но это правда. У меня действительно есть приятельница, встречаемся несколько месяцев. Я думал, что, может быть… но не могу заставить себя чувствовать к ней что-то такое, чего нет в душе. Похоже, я давно сознавал это, но боялся признать. Она мне нравится, и я считал, что никому от этого вреда не будет. Но вчера мы говорили по телефону, и она стала намекать, что пора бы съехаться. Тут я сообразил: если все и дальше так пойдет, кто-то из нас неминуемо окажется в проигрыше. Но теперь я точно знаю – надо положить конец нашим отношениям. И не хочу медлить. Вот и взял билет на первый рейс до Лондона. Дождусь, пока она придет с работы, приеду к ней и выложу правду…

Он выглядел серьезным и искренним, когда говорил это, по-прежнему не отпуская моей ладони и проводя свободной рукой по своим растрепанным светлым волосам. Меня охватило некое сюрреалистическое ощущение: поздний час, необычное место, откровения с незнакомцем, казавшимся почему-то давно знакомым. Мне нравится думать о себе как о человеке, благополучно пребывающем в непроницаемой скорлупе цинизма и неверия, защищавшей от ложных надежд и неискренних мужчин, но ему почему-то поверила. Может, дело было в тоне или очевидном беспокойстве по поводу предстоящего объяснения.

– Если вам от этого легче, должна сказать, вы правильно поступаете. Не представляю, как женщина остается с человеком, который не отвечает на ее чувства, – покачала я головой. Разумеется, то была бесстыдная ложь: я знаю немало людей – как мужчин, так и женщин, которые тешат себя мыслью о том, что их роман – на всю жизнь. Они не хотят признать неприятную правду: их больше не любят, не желают и видеть не хотят. Но поскольку Джек вел себя честно, я не видела причины еще больше затруднять ему этот шаг.

– Знаю, знаю. Хотя я и не люблю ее, человек она прекрасный, и мне трудно причинять ей боль. Скажите, прилично принести цветы той, с кем собираешься порвать? – вдруг спросил он.

– Ни в коем случае! Никогда не вручайте утешительный приз, если намереваетесь разбить чье-то сердце! Мало того, нам следует как можно скорее забрать из ее квартиры все свои вещи. И не рвите отношения при посторонних, чтобы избежать сцены. Только жалкие трусы так поступают.

– Я и не думал! – оскорбился Джек.

Внезапно я почувствовала себя совершенно беззащитной, словно именно от меня он собирался уйти. Понимаю, это вздор (в конце концов, мы только познакомились), но я легко могла представить, что ждет эту женщину, ожидающую приезда бойфренда, планирующую романтический вечер… Она не имела понятия, что сердце ее вот-вот разобьется… Рядом сидит классный парень, который ей небезразличен, но она не сможет его удержать.

Мне стало ее жаль. Что ни говори, а мне-то прекрасно известно, каково приходится, когда сердце растирают в пыль.

– Клер… мне очень хотелось бы еще раз увидеться с вами. Знаю, так не принято: случайная встреча в самолете, но… – Он осекся и смущенно потупился.

– Что?

– Мне хотелось сказать, что здесь наверняка существует некая связь, но вы посчитаете меня глупым болваном, насмотревшимся шоу Опры, – признался Джек.

– А вы поклонник Опры? – засмеялась я.

– Вы не ответили на вопрос.

Он был прав. Не ответила. Просто не знала, хочу ли рискнуть встретиться с парнем: а) которого встретила в самолете, и б) который уже признался, что имеет подружку.

– Видите ли… – уклончиво пробормотала я, – мне предстоит пробыть в Лондоне всего несколько дней. А тут… у вас еще и подружка.

– Почти бывшая, – напомнил он. – Что, если я распрощаюсь с ней и только потом приглашу вас? Позвоню и, может, мы встретимся до вашего возвращения в Нью-Йорк?

– Ну… ну, хорошо. Позвоните мне, – согласилась я, ни минуты не веря, что он позвонит. Но втайне очень, очень этого желая.

– Обязательно. Даю слово, – поклялся Джек.