Наступил канун моего тридцатого дня рождения и, естественно, канун Нового года. Некоторые могут подумать, что родиться первого января очень здорово. Ну да, в день рождения мне не надо было ходить в школу или на работу, но, признаюсь честно, праздновать день рождения в Новый год – отвратительно. Во-первых, подарки: как известно всем, родившимся в конце декабря – начале января, подарки чаще всего просто ужасны. Люди либо спустили все деньги на рождественские праздники и дарят тебе всякую чепуху, либо тратят на пять долларов больше, чем стоил бы обычный подарок, и заявляют, что это комбинированный презент к Новому году/дню рождения. А самое мерзкое во всем этом то, что друзья и родственники неизменно хотят объединить мой день рождения с празднованием Нового года – всеобщего торжества, которое по большому счету никто не любит. За столом царит зеленая тоска, гости, разодетые в пух и прах, как правило, напиваются до чертиков, не переставая сожалеть о том, что где-то идет более модная и веселая вечеринка, на которую их не пригласили. И каждый год, когда все пьяное сборище заплетающимися языками хрипло допевает «Доброе старое время», оркестр неизменно принимается фальшиво играть «С днем рожденья тебя» и кто-нибудь случайно вспоминает, что принес мне торт. Для меня не устраивают вечеринок, не приглашают в ресторан (у кого хватит здоровья продолжать веселье первого января?), так что приходится довольствоваться партией второй скрипки, аккомпанирующей Новому году.

Однако на сей раз подобные сожаления меня не мучили – поразительный факт, учитывая, что передо мной маячил тридцатник, а я была не замужем, без работы и раз ругалась с родителями, не говоря уж о том, что последние пять месяцев я только и думала о дне, который подведет черту молодости, после чего на мою долю останутся лишь морщины, седые волосы и все более громкое тиканье моих внутренних часов.

В конце концов, может, мне и повезло, что сердечные неурядицы отвлекают от других переживаний. Я любила Теда, и эта мысль вызывала у меня ужас, одновременно оставаясь практически единственной непреложной истиной, не подлежащей сомнению. Еще сильнее пугало неведение: я не знала, любит ли меня Тед или вернулся в распахнутые (уж это точно) объятия бывшей жены. Если он по-прежнему один, я все равно не могла сказать наверняка, не утратил ли он последний интерес ко мне после того, как я третировала его в течение пяти недель. И даже если удастся вернуть Теда, нам не уйти от решения серьезных вопросов, ведь я мечтала выйти за него замуж и родить ему детей, а в его ближайших намерениях, насколько мне было известно, значилось уйти на покой и вести безоблачную жизнь состоятельного холостяка. Таким образом, передо мной вставала страшно сложная задача: убедить Теда расстаться с Элис, полюбить меня и подарить мне обнесенную белым штакетником американскую мечту в виде кольца с брильянтом, дома в пригороде, двух авто и розовощеких малышей в костюмчиках из «Беби-Гэпа». Как это сделать, я совершенно не представляла. С такой миссией задумываться о гнете Неумолимого Времени было особенно некогда.

Нина сказала, что у нее есть план по возвращению Теда. С одной стороны, это уже был прогресс, но, с другой стороны, раскрывать свой замысел она не собиралась. Как я ни упрашивала, как ни умасливала Нину, та осталась непреклонной, отрезав, что если я узнаю, то лишь разнервничаюсь. Конечно, я нервничала уже от одного этого. Она сообщила только, что мы в обязательном порядке пойдем на новогодний бал телерадиосети «Голд ньюс» и что я должна выглядеть на все сто.

Я не забыла, что у меня как-никак день рождения, и, несмотря на то что следовало постепенно входить в режим экономии (поскольку остатки выходного пособия стремительно таяли и в активе у меня был лишь крохотный заработок от рисунков для веб-сайта), решила послать благоразумие к черту и подарить себе тридцать первого декабря день в салоне красоты. Для женщины день в салоне красоты – то же самое, что роман на одну ночь для мужчины – верный способ восстановить уверенность в себе (в обоих случаях, правда, поначалу присутствует некоторое смущение от того, что абсолютно незнакомый человек увидит тебя голышом). Целый день я расслабленно лежала, пока опрятные женщины в накрахмаленных халатиках разминали мои ноющие плечи, удаляли омертвевшую кожу со стоп и чистили поры на лице. Меня пропарили, вылили на мое тело тонны воды и завернули в горячие простыни. Кажется, в первый раз за миллион лет я почувствовала себя легко и свободно. Мне сделали массаж спины, и, глубоко вдыхая аромат лаванды, я сбросила все напряжение, накопившееся за последние месяцы. Я знала, что это ненадолго – стоит окунуться в реальность, где меня ждут бедность, одиночество и старость, и мои плечи снова бессильно сгорбятся, – но сейчас я была счастлива освободиться от всех неприятностей.

Выколотив из моего тела весь груз забот, меня стали приводить в божеский вид. Подстригли и уложили волосы, привели в порядок и отполировали ногти на руках и ногах и в качестве дополнительного удовольствия сделали макияж: визажистка нанесла тон, румяна и тени для век так умело, что я едва узнала Элли, которая смотрела на меня из зеркала. У нее исчезли вечные круги под глазами, а линия скул изменилась. Обычно я не очень сильно крашу глаза, но сейчас визажистка подчеркнула линию века с помощью черной подводки и наложила серые, с перламутром, тени. Получилось очень выразительно и невероятно красиво.

Я вышла из салона новой женщиной, похожей на моделей из журналов – красавиц со свежими, как утренняя роса, лицами, которые рекламируют новую серию косметики или занимают должность вице-президентов по чему-то там в модном доме «Прада», щеголяют фантастически стройны ми фигурами и сверхэлегантными туалетами. И вот пожалуйста, из меня сделали такую же конфетку, достойную занять место в их рядах – на всю эту роскошь я потратила лишь пять сотен баксов и провела один день в махровом халате. Погружаясь в темную пучину самопрезрения и зависти к недостижимо-роскошному стилю жизни, который пропагандируется со страниц глянцевых изданий, я часто задавалась вопросом: почему аудитория «Вог» в массовом порядке не выбрасывается из окон, как только в почтовых ящиках появляется свежий номер журнала?

Салон красоты находился в Джорджтауне. Я обожала этот район города и мечтала, что когда-нибудь позволю себе здесь жить. Выйдя из салона, я решила пройтись по богатым кварталам мимо причудливых одноквартирных домов в колониальном стиле и баснословно дорогих магазинов. Я поглазела на выставленные в витрине туфли, которые не осмелилась бы даже примерить, учитывая толстую пачку денег, оставленных в салоне красоты, и пошла дальше. На пути мне попался очаровательный магазинчик одежды в стиле ретро с шикарными платьями, отделанными бисером, какие носили модницы двадцатых годов прошлого века, и платьями-футлярами в стиле Джеки Кеннеди. Секунд пять я поколебалась, прочитав на вывеске, что магазин закрывается через полчаса (терпеть не могу быть последней покупательницей, которую продавцы стараются побыстрее вы толкать и запереть дверь), но потом в глаза бросился манекен, на котором было такое изумительное платье, что у меня перехватило дыхание. Я толкнула дверь и приблизилась к восхитительному произведению, желая потрогать его и убедиться, что это не мираж.

Платье было прелестное: классическое и очаровательно-изысканное; от него веяло таким романтическим духом ретро, что я легко представила его на восходящей звезде кинематографа, собравшейся на оскаровскую церемонию.

Платье было двухслойным: узкий футляр из черного шелка с низким декольте и разрезами по бокам выглядел сексуальнее любого вечернего наряда, который я когда-либо видела, а поверх него был второй слой, тоже из черного шелка, но совершенно прозрачный и расшитый черным и серебряным стеклярусом, придававшим ему таинственное мерцание.

– Мне оно тоже нравится больше других. Одно из самых красивых платьев, которые у нас продавались, – послышалось у меня над ухом. Я повернулась и увидела стройную женщину с коротко подстриженными серебристыми волосами и таким гладким лицом, что определить возраст продавщицы было невозможно. Она была очень стройная, с приятной улыбкой и во всем черном. – Мода сороковых, хотя для той эпохи платье не совсем типично. Столько женщин примеряли его, но оно почему-то никому не подошло. Если у дамы слишком пышная грудь или бедра, платье смотрится почти карикатурно. Однако у вас, кажется, подходящая фигура. Какой размер вы носите?

– Восьмой или десятый, в зависимости от одежды.

– Я бы сказала, что у вас определенно восьмой размер. После всех неприятностей, свалившихся на меня на Рождество, я почти не ела – вероятно, это отчасти уменьшило вред, который я нанесла своему организму, лопая шоколадные пирожные.

– Наверное, в последнее время я немного похудела, – заметила я.

– По-моему, оно придется вам впору. Хотите примерить? – спросила серебристоволосая женщина, и я взволнованно кивнула, словно маленькая девочка в предвкушении удовольствия покрасоваться перед зеркалом в маминых нарядах.

Через пару минут я сбросила джинсы и серый свитер. Легкое, скользящее облачко шикарного платья в стиле сороковых годов полностью преобразило меня. Нижний слой сидел как влитой, приподнимая грудь даже лучше, чем лифчик «вандербра», и делая мои формы необычайно соблазнительными. Прозрачный чехол заканчивался чуть выше колен. Спущенные рукава и подол были украшены фестонами, богато отделанными стеклярусом, и когда я покрутилась, оглядев себя со всех сторон, все сомнения отпали: это платье создано для меня. Я выглядела в нем настоящей кинозвездой, особенно в сочетании с моим выразительным макияжем и гладкими, распущенными по плечам волосами.

– Вы позволите взглянуть? – спросила продавщица и восхищенно выдохнула, когда я, немного стесняясь, вышла из примерочной. – Невероятно. Платье сидит на вас безупречно. Вам есть куда пойти в нем сегодня вечером?

– Да, – чуть слышно ответила я, а потом, ощущая девчоночье желание поделиться тайной, сообщила: – У меня встреча… с одним человеком… для которого я должна хорошо выглядеть.

– В этом платье успех вам обеспечен, – заверила меня продавщица с серебристыми волосами. – Завернуть его для вас?

Меня охватили муки, знакомые всем женщинам, увидевшим красивую вещь, которую им хочется – нет, просто необходимо иметь, – и понимающим, что она им не по карману. Я и не представляла, что, примеряя платье, уже наказываю себя. Это было все равно что глазеть на пирожные и торты во французской кондитерской, а потом прийти домой, где тебя ждут галеты.

– Боюсь, для меня это слишком дорогая покупка. Сколько оно стоит? – Ярлычка на платье не было, и я приготовилась услышать сумму, примерно равную стоимости моей первой машины.

Продавщица, однако, закусила губу и посмотрела на меня оценивающим взглядом.

– Знаете, что? Думаю, это платье пошито специально для вас. Вы в нем какая-то особенная. Как насчет двухсот долларов? – спросила она.

Я онемела. Судя по качеству ткани и богатству отделки, не говоря уж о ценниках на других вещах в магазине, платье вполне могло потянуть на восемь сотен. Я кивнула, и прежде чем продавщица сообразила, что происходит, я бросилась ей на шею. У меня словно появилась собственная фея-крестная.

В семь часов вечера я стояла перед зеркалом в своей квартире. Преображение было завершено. Я отношусь к тому типу женщин, которые способны рассмотреть в зеркале малейший прыщик, непослушный локон или несуществующую жировую складку. Но даже я, свой самый суровый критик (разумеется, за исключением моей матери), вынуждена была признать, что никогда не выглядела привлекательнее. Теперь платье смотрелось еще лучше: я надела к нему тонкие черные чулки и мои любимые черные шпильки с плетеными ремешками от «Джимми Шу». Под платьем на мне были тугие, убирающие живот трусики и черный бюстгальтер «вандербра». Таинственное мерцание моего наряда в стиле сороковых годов, а также густо подведенные глаза делали меня совершенно иной женщиной – пожалуй, даже более опасной и загадочной, чем я, классическая пай-девочка, мечтала выглядеть. Мои волосы, льющиеся на плечи, как поток жидкого металла, тоже, казалось, принадлежали не мне; парикмахерша потратила добрых двадцать минут, выпрямляя каждый за виток.

Послышался зуммер домофона, и мое сердце чуть-чуть подпрыгнуло. Это могла быть только Нина. Я до сих пор не знала, что она задумала, но отступать было поздно. Мы собирались на новогодний бал канала «Голд ньюс», моей сегодняшней спутницей была Нина, а мне предстояло отыскать Теда и убедить его, что я – его суженая из сказки с рефреном «Они жили долго и счастливо». Каким образом это сделать (особенно если к Теду приклеится Элис), я не представляла. Все, что я могла, – это сногсшибательно выглядеть и открыть свои чувства Теду; ничего лучше я не придумала.

– Это я, – сказала Нина в динамик домофона, и я на жала кнопку.

Через минуту она постучала в дверь. Я открыла и чуть не упала от неожиданности. Нина была не одна. Позади нее в отлично подогнанном смокинге стоял Эрик собственной персоной. Мой бывший молодой человек, с которым я не встречалась после того последнего разговора в баре «Маккормик и Шмик».

– Эрик… рада тебя видеть, – сказала я, сверкнув глаза ми на Нину и жестом приглашая обоих пройти.:

На Нине было ярко-красное, облегающее как перчатка платье с таким низким вырезом, что при каждом движении соски так и норовили вылезти наружу. Моя подруга, в которой сегодня было что-то от женщины-вамп поцеловала меня, не касаясь щеки, и присвистнула от восхищения.

– Элли, ты ослепительна! Никогда не видела тебя такой красавицей! Ну-ка, покрутись, – потребовала она.

– Спасибо. Слушай, что происходит? – спросила я, переводя взгляд с Нины на Эрика и обратно. Эти двое явно не были парой. Нет, я, конечно, не возражала, а только порадовалась бы за них обоих. Эрик был душкой и скорее всего именно таким мужчиной, в котором нуждалась Нина после разрыва с гнусным Джосайей-Джозефом. Но, судя по энтузиазму, с которым Эрик ворвался внутрь и запечатлел поцелуй у меня на губах, одновременно погладив по бедру, я сделала вывод, что между ними ничего нет.

– Привет, Эрик, – натянуто произнесла я, отдирая от себя его руки. – Э-э… что ты здесь делаешь?

– Сюрприз! Нина позвонила и сказала, что ты хотела бы пойти на вечеринку со мной. Но только стесняешься меня об этом попросить, – улыбнулся Эрик.

Я в замешательстве посмотрела на Нину. Она что, сообщила ему про Теда? Тогда почему Эрик так счастлив, что я влюблена в другого? И почему так недвусмысленно выразил намерение возобновить наш роман?

– Я сказала Эрику, что ты не против начать все заново, – застенчиво призналась Нина. – Так что роль Купидона я взяла на себя.

Я изумленно уставилась на нее. Может, после разрыва с Джосайей-Джозефом у Нины что-то отшибло от горя и она все перепутала? Я ведь говорила ей, что люблю Теда. Но потом, медленно холодея от ужаса, я поняла: Нина хочет использовать Эрика, чтобы заставить Теда ревновать. Я покачала головой, оторопев вконец. Как она могла? Она знает, что Эрик влюблен в меня. Приводить его ко мне да еще врать, что я хочу к нему вернуться, просто жестоко.

– Эрик, я только одну минуточку поговорю с Ниной. Вот, налей себе вина, если хочешь. Мы сейчас. – Я схватила Нину за запястье, буквально втащила ее в спальню и захлопнула дверь.

– Аи, – коротко вскрикнула Нина, потирая запястье, на котором я сделала ей «крапивку». – Так-то ты благодаришь меня за все мои хлопоты!

– Это и есть твой план? Как ты могла! – зашипела я. – Эрик – живой человек, у него есть чувства. Как у тебя хватило совести сказать ему, что я снова хочу с ним встречаться? Твоя затея лишь причинит ему боль.

– У мужиков нет чувств. Эрика просто возбуждает мысль о том, что у него снова появился шанс с тобой переспать. Как только он поймет, что этого не случится, то преспокойно вернется к своему футболу с пивом и даже не вспомнит о тебе, – беспечно отмахнулась Нина.

– Господи, не могу поверить, что ты так поступаешь со мной. И с ним. – Я указала в сторону закрытой двери. – Ты ведь знаешь, как важен для меня сегодняшний вечер. А теперь все сильно усложнится! – воскликнула я.

– Какая же ты наивная! Сама говорила, что Тед ревнив. Увидев тебя под ручку с другим, он просто взбесится. Одно слово – и Тед твой, – сказала Нина, чрезвычайно довольная собой.

Мне оставалось лишь покачать головой:

– Когда Тед застал меня в кафе с Чарли, я еще как бы считалась его девушкой и мы знали, что нам предстоит масштабный «разбор полетов». Увидев меня с Чарли, Тед лишь осознал, что его желание быть со мной сильнее, чем сомнения насчет серьезной разницы в возрасте. Сейчас все изменилось. Мы уже не встречаемся, он вернулся – или не вернулся – к своей жене, а я твердо уверена, что… люблю его. Я обязана быть с ним честной, а не ломать комедию, чтобы заставить его ревновать меня к прежнему дружку. Пожалуйста, – взмолилась я, – объясни все Эрику и откажись от своего плана.

Надо отдать Нине должное: она состроила гримаску кающейся грешницы, хотя поверила я ей не больше, чем Биллу Клинтону, если бы тот вдруг сообщил, будто разделяет мою боль. Судя по хитрому блеску в глазах и лукавой полу улыбке, Нина не сомневалась, что ее идея сработает так же успешно, как план банды Скуби из моего любимого сериала про Баффи.

– Прямо и не знаю, как это сделать, – невинно промолвила Нина. – Я же не могу пойти и сказать Эрику, что приглашение отменяется, правда? Если тебя так волнуют его чувства, то подумай, что хуже: дать ему от ворот поворот сейчас, когда он здесь, весь разодетый, или тактично намекнуть об этом уже после твоего примирения с Тедом? – Она помолчала и с озорной усмешкой добавила: – А если по каким-то причинам воссоединения с телевизионщиком не произойдет, по крайней мере тебе будет с кем провести эту ночь. Шутка! – заливисто расхохоталась она и ловко увернулась, когда я попыталась ткнуть ее в бок.

В одном Нина была права: у меня не повернулся бы язык сказать Эрику, что он не идет с нами. Вслед за Ниной я вышла в гостиную, чувствуя, как тяжкий груз отчаяния вновь ложится на мои расправленные, размятые массажем плечи. Меньше всего сегодня мне были нужны проблемы. А глядя на счастливого Эрика, который взирал на нас огромными щенячьими глазами и держал мою шаль и сумочку с довольным видом восстановленного в правах кавалера, я точно знала, во что втягивает меня Нина: меня ждали серьезные неприятности.