Эта картина запечатлеется в мозгу у Джейни навсегда: Ноа на больничной койке, бледный, но дышит, одной рукой прижимает ко рту маску с вентолином, другой держит то, к чему потянулся первым делом, — руку Дениз. И Дениз сжимает его ладошку.
Джейни сидела рядом с Дениз. Думала поменяться местами, попроситься поближе к сыну, но побоялась расстроить Ноа. В какой-то момент Дениз высвободила руку и отодвинулась, будто хотела уступить Джейни ее законное место, однако Ноа вцепился ей в запястье и заглянул в глаза поверх маски. Они посмотрели друг на друга, точно две лошади, узнавшие друг друга через луг, и Дениз слегка пожала плечами, накрыла его ладонь своей.
Так прошло пятнадцать минут, и у Джейни кончилось терпение.
— Ноа? Я пока выйду. Ненадолго. Я буду прямо за дверью, — сказала она, а женщина и ребенок посмотрели так, словно только сейчас ее заметили.
Неохота его оставлять, но надо выйти. Надо на воздух. Джейни медленно попятилась из палаты.
— Мам?
И Джейни, и Дениз обернулись. Ноа снял маску.
Посмотрел на Джейни:
— Ты придешь обратно?
Она и не подозревала, что настанет день, когда она будет смаковать эту внезапную искру страха в глазах собственного ребенка. Но сегодня все шиворот-навыворот.
— Конечно, малыш. Я через минутку. Я прямо за дверью буду.
— Вот и ладушки. — Он сонно довольно улыбнулся. — Приходи скорей, мама-мам.
— Надень маску, малыш.
Он прижал маску к лицу. И показал Джейни большой палец — мол, порядок.
Джейни задернула штору, тихонько притворила дверь и, не отпуская ручки, лбом прислонилась к стеклу. Делаешь вдох, потом следующий. Вот как надо. Вдох, потом следующий.
— С ним все нормально.
Джейни обернулась. В коридоре сидел сухопарый старик. Андерсон. Откуда в нем вдруг такая хрупкость?
— Его скоро выпишут, — прибавил он.
— Ну да.
Джейни села рядом, поморгала в потолок, на темные трупики насекомых, застрявших в ярком плафоне. Делаешь вдох, потом следующий.
— Ну и денек, — сказал Андерсон.
— Мне надо к нему. Я эту женщину даже не знаю.
— А Ноа знает.
Пауза.
— Большинство со временем забывают, — сказал Андерсон. — Нынешняя жизнь берет свое.
— А надеяться на это плохо?
Его одеревенелое тело как будто обмякло. Он похлопал Джейни по руке:
— Это легко понять.
Джейни закрыла глаза, и под веками засиял яркий световой овал. Открыла глаза. Мозг бурлил.
— Этот человек… которого забрали в полицию. Он убил Томми?
— Не исключено.
— И Ноа должен пойти в суд? Дать показания?
Андерсон потряс головой, в углах рта пряча саркастическую улыбку:
— Предыдущее воплощение — так себе свидетель.
— Да, пожалуй, — согласилась она. — Я только не понимаю, как его нашли.
— Я подозреваю, что… не обошлось без Ноа.
Джейни спросит потом. Она потом все узнает. Организм не может переварить столько информации разом. Делаешь вдох, потом следующий.
Андерсон сидел прямо, словно кол проглотил, руки на коленях. Замер по стойке смирно.
— Вы можете не ждать, — сказала Джейни. — Поезжайте в гостиницу. Возьмите такси. Передохните.
— Ничего. Мы отдохнем… в день после сегодня.
— Завтра.
— Точно. Завтра.
Слово повисло в воздухе.
— Да все завтра, — пробормотал он.
— «Да все завтра, — продолжила она. — Плетутся мелкими шажками дни».
Он воззрился на нее удивленно:
— «До слов последних в книге нашей жизни. А все „вчера“ глупцам путь освещали в смерть тленную».
— Вы знаток Шекспира, оказывается, — сказала она. Может, у него тоже мать сыпала цитатами. Внезапно Джейни почудилось, будто ее мать рядом. Может, и впрямь. Бывает так, чтобы люди перерождались, но и возвращались призраками? Впрочем, об этом не сейчас.
Андерсон удрученно улыбнулся:
— Кое-какие слова я помню.
— Все иногда забывают слова. — Но тут Джейни припомнила, как он порой подменяет одни слова другими. Как его сбил с толку GPS. — А у вас по-другому, да?
Андерсон помолчал.
— У меня дегенеративное заболевание. Афазия. — Он сухо улыбнулся. — Вот уж это слово я точно не забуду.
— Ой. — Она прочувствовала этот удар сполна. — Какой ужас, Джерри.
— Память — не вся жизнь. Говорят.
— Есть еще настоящее.
— Это правда.
— А иногда память — проклятие, — сказала Джейни. Думала она о себе, о Ноа.
— Ничего не попишешь.
Снова пауза.
— Я, пожалуй, пойду. — Андерсон уперся руками в колени, словно понуждал себя встать.
— Может… вы побудете еще? — В голосе ее всплеснула нужда, и никак ее не обуздать.
Глаза его в ярком флуоресцентном свете как будто засеребрились.
— Хорошо.
— Спасибо.
— Принести вам что-нибудь? — спросил он. — Кофе?
Она покачала головой.
— Или, если проголодались, я могу сходить в… я могу…
— Джерри?
— Да?
Она к нему присмотрелась; он был… какой? Впервые, на долгожданном отливе собственного отчаяния, Джейни разглядела этого человека отчетливо — как он всю жизнь трудился не покладая рук, и какая для этого требовалась отвага, и как он устал, и как остро переживал свою неудачу.
— Спасибо вам, — сказала она.
— За что?
— За… то, что вы сделали для Ноа.
Андерсон слегка кивнул. Глаза его блеснули, а потом он опустил веки. Сел поудобнее, вытянув длинные ноги вбок, чтоб не перегораживать коридор. Чувствовалось, как из него утекает напряжение — как оно выветривается из его тела и рассеивается в воздухе. Андерсон запрокинул голову, затылком прислонился к стене подле Джейни, и волосы их едва не соприкоснулись.
Он тихонько вздохнул.
— Всегда рад.
Джон Макконнелл, отставной нью-йоркский полицейский, сотрудник охранной компании, как-то вечером в 1992 году зашел в магазин электроники, увидел там двоих грабителей и вытащил пистолет. По нему из-за прилавка открыл стрельбу третий грабитель. Джон попытался выстрелить, упал, однако вскочил и выстрелил снова. В него попали семь пуль. Одна вошла в спину, пробила левое легкое, сердце и легочную артерию, которая подводит кислород к легким от правого желудочка сердца. Джона отвезли в больницу, однако там он скончался.Джим Б. Такер, д-р медицины, «Жизнь прежде жизни»
У Джона была любящая дружная семья, и он не раз говорил одной из дочерей, Дорин: «Что бы ни случилось, я всегда о тебе позабочусь». Спустя пять лет после его смерти Дорин родила сына по имени Уильям. Вскоре после рождения у Уильяма начались обмороки. Врачи диагностировали у ребенка атрезию легочной артерии, при которой клапан легочной артерии плохо развит и кровь не поступает через него в легкие. Кроме того, из-за плохо развитого клапана у Уильяма был порок сердца — недоразвитый правый желудочек. Уильям перенес несколько операций. Ему придется всю жизнь принимать медицинские препараты, но в остальном угрозы для его жизни больше нет.
Врожденные дефекты Уильяма схожи со смертельными ранениями, полученными его дедом. Вдобавок, повзрослев и научившись говорить, Уильям стал рассказывать о жизни деда. Как-то раз трехлетний Уильям раскапризничался и стал скандалить, когда мать работала дома у себя в кабинете. В конце концов она сказала ему: «Посиди тихо, а то я тебя отшлепаю». На что Уильям ответил: «Мам, когда ты была маленькая, а я был твой папа, ты часто плохо себя вела, но я тебя никогда не шлепал!..»
Уильям не раз утверждал, что был собственным дедом, и рассказывал о его смерти. Он сообщил матери, что в ходе инцидента стреляли несколько человек, и много расспрашивал об обстоятельствах гибели Джона.
Как-то раз он сказал матери: «Когда ты была маленькая, а я был твой папа, как звали моего кота?»
Она ответила: «Какого кота? Маньяка?»
«Нет, не этого, — сказал Уильям. — Белого».
«Бостон?» — спросила мать.
«Точно, — сказал Уильям. — Я его звал Босс, да?»
И это была правда. В семье держали двух котов, которых звали Маньяк и Бостон, и только Джон называл белого кота Боссом.