И он был весь ее в эту первую ночь в Барселоне. Совершенно измученная нетерпеливым ожиданием, она едва прикоснулась к заказанной им еде, а от вина и вовсе отказалась. Розмари хотела иметь ясную голову, чтобы насладиться каждым мгновением страсти, уготованной ей в этой слишком маленькой испанской кровати в конце длинного гостиничного коридора. Ее тело принадлежало ему, ее рассудок изнемогал от желания крикнуть: «Я люблю тебя, Бен Моррисон!»

Но когда позже, в ночи, она наконец насытилась им, смелость покинула ее. Ведь это могло бы оттолкнуть его, напугать. Она заснула в его объятиях, ощущая себя молодой, желанной – и абсолютно беззащитной.

На следующий день он ушел рано, поцеловав ее в губы, но она лишь слегка пошевелилась.

Розмари проснулась в восемь, увидела только смятые простыни рядом и записку на подушке, но запах купленного для него одеколона еще стоял в комнате. Она села в постели, чтобы прочесть послание, написанное второпях карандашом на листке из гостиничного телефонного блокнота почти неразборчивым почерком.

«Рози, есть плохие новости – сегодня мы будем сниматься до восьми вечера. Есть и хорошие новости: завтра и послезавтра я буду свободен. Развлекайся вовсю. Увидимся позже. Постскриптум: ты прекрасно выглядишь утром».

Перечитав записку трижды и не обнаружив ничего, что было бы скрыто между строк, она свернула ее и сунула в сумочку. Он же торопился. Господи Боже, что можно ждать от мужчины в таких обстоятельствах?

Провалявшись в постели дольше, чем обычно, она наконец заставила себя встать и принять душ, подставив лицо и тело под упругие струи, пока окончательно не проснулась.

Она вспоминала теперь об ужине в ресторане вчера вечером: как вновь почувствовала себя довольной и счастливой, предоставив Бену распоряжаться. Когда она сушила волосы, ей внезапно пришло в голову, что Бен читал меню и заказывал по-испански без всякого труда, причем на ее нетренированный слух изъяснялся прекрасно. Улыбнувшись самой себе, она подумала, какие еще удивительные таланты откроет в нем, прежде чем все это ей наскучит.

За окнами на улицах Барселоны ярко светило солнце.

Во время завтрака официант рассказал Розмари о местах, которые могли бы заинтересовать того, кто впервые оказался в Испании. Где лучше поесть или выпить чашечку кофе, какие бары будут для нее совершенно безопасны. Было тепло, и она с удовольствием предвкушала, как проведет в одиночестве этот день, обещавший завершиться свиданием с Беном.

Не поддавшись на призывные гудки желто-черных такси, Розмари прошлась пешком почти по всей Лас-Рамблас, как посоветовал ей за завтраком официант. Она вела себя, как и все прочие туристы. Никто не узнавал ее, никто не просил автограф – она была обыкновенной женщиной, которая, подобно миллионам других, старается занять себя, пока любимый не вернется домой.

По дороге Розмари встретился рынок; запах пищи и предобеденный голод в желудке побудили ее войти внутрь. Она купила нарезанную ломтиками салями и начала есть ее прямо из пакета, встав у стойки с чашечкой крепкого кофе. Выпила бокал терпкого красного вина в темном маленьком баре, который рекомендовал ей все тот же официант. Атмосфера была чисто парижской, и она мысленно пообещала себе: «Когда-нибудь я поеду с Беном туда, в самый романтический город на земле. Если, конечно, он не успеет меня бросить».

Днем у нее кончилась пленка в фотоаппарате, и она уселась на террасе ресторана в большом универмаге на Пласа-де-Каталунья – пила кофе и разглядывала многолюдные улицы, веером расходившиеся от площади. Она курила, наслаждаясь бездельем, зачарованно слушала мелодичную испанскую речь; думала о Бене и о том, сколько возможностей у них появится, если он полюбит ее.

Это было ребячеством, она знала это. Но солнце и полная отстраненность от всего, что имело важное значение для нее в другой жизни, поощряли глупость. Для разумной практичности настанет время, когда она вернется домой. А сейчас был праздник, отпускной роман, и, как всегда бывает в подобных случаях, она позволила себе поверить, что это будет длиться вечно. Она следила за стрелками на своих часах, считая минуты и даже секунды, которые медленно ползли, приближаясь к восьми, когда вновь можно будет насладиться запахом и прикосновениями мужчины, вскружившего ей голову. Каждая клеточка ее тела хранила память о нем. Она грезила о днях, что проведет с ним в Барселоне, где ее никто не знает, и обо всех предстоящих им ночах.

В шесть она вернулась в гостиницу и стала прикидывать, что надеть сегодня вечером. Выбор был невелик. Она никогда не умела покупать вещи, которые хорошо переносят путешествия, поэтому они большей частью прибывали по назначению «сморщенные, словно чернослив», как заметила однажды Фрэнсис, наблюдая за подругой, которая развешивала смятые платья на уродливые гостиничные вешалки.

– Ты всегда выглядишь так, будто только что все выгладила, – завистливо пробормотала тогда Розмари.

– Вопрос практики, радость моя, – ответила подруга. – Моя любовная жизнь протекает в гостиницах, и у кого в наше время хватит терпения дать вещам отвисеться?

Она остановилась наконец на черном шелковом платье – несколько помятом, но Элла говорила, что в нем она выглядит «сексуально». Ей было трудно угодить Бену, поскольку она понятия не имела о его вкусах, помимо секса и еды. День складывался чудесно, и она предпочла не тратить время на объяснения с каталонкой-горничной по поводу утюга. Быть может, завтра Бен переведет ее просьбу. Розмари надушилась дорогими духами от Пату, купленными в «Дьюти-Фри». Их она навсегда сохранит для него.

Телефон на тумбочке у кровати зазвонил, она подошла снять трубку. Раздался голос девушки, работавшей за стойкой:

– Сеньора Моррисон?

Розмари заколебалась, услышав слово «сеньора», а затем робко произнесла:

– Да?

– Сеньор Моррисон просил передать, что вернется рано. В восемь вечера.

Розмари посмотрела на часы. Было полвосьмого.

– Спасибо. Он будет в восемь, я правильно поняла?

– Si, gracias.

– Gracias.

Розмари повесила трубку и улыбнулась своему отражению в зеркале. За кого они ее принимали? За жену или, Боже сохрани, мать? А-а, плевать. Накрашивая губы и внимательно рассматривая себя со всех сторон, она ясно сознавала, что ей нравится чувство принадлежности ему. Втянув живот, она не без грусти вспомнила о молодых годах, когда эту часть тела удавалось сохранять плоской без особых хлопот. Отвернувшись от зеркала, она взяла сумочку, вышла из комнаты и направилась к лифту.

Остановившись на первом этаже, она едва не столкнулась с входящей в кабину Бетси. Девушка, несомненно, недавно плакала, но силилась подавить всхлипы.

– С вами все в порядке?

Встревоженная Розмари хотела взять ее за руку, но Бетси, резко отвернувшись, нажала на кнопку. Двери закрылись перед носом у Розмари прежде, чем та успела сказать еще хоть слово. На мгновение она тупо застыла у лифта, а затем пошла в холл.

Бен стоял у стойки и разговаривал по телефону. Увидев ее, он поднял руку и махнул в сторону бара. Привычной улыбки не было и в помине, и она странным образом, совершенно необъяснимо, почувствовала себя неловко.

Джерри вырос перед ней с бокалом вина в руке.

– Дорогая леди, посидите со мной. Сегодня я за распорядителя. Что будете пить?

– Поскольку мы в Испании, я бы отдала предпочтение хересу.

Розмари заставила себя вслушиваться в хорошо поставленный, актерский голос Джерри, который рассказывал ей о сложностях и радостях съемочного дня. Бен подошел к ней, держа в руках довольно измятый и изрядно исчерканный карандашом текст. Все такой же хмурый, он наклонился и поцеловал ее в щеку, явно думая о своем.

– Все в порядке, Рози?

Прежде чем она успела поздороваться с ним, он продолжил:

– Я отнесу сценарий наверх и приму душ. Жди меня здесь. Ты взяла ключ?

Она отдала ему ключи.

– У тебя все хорошо, Бен?

Он кивнул и похлопал ее по руке.

– Джерри, будь другом, закажи мне пива. Я ненадолго. Развлекай Рози вместо меня.

– Конечно, дорогой мальчик. Очень приятное поручение.

Бен тут же встал. Он шел быстро, не поднимая головы и хмурясь по-прежнему.

Стараясь не глядеть ему вслед и не слишком задумываться как о причинах его быстрого ухода, так и о расстроенном виде, она с улыбкой повернулась к Джерри. Как хорошо воспитанная женщина, она лучилась неискренним дружелюбием, хотя жаждала сейчас только одного – быть с Беном.

– Неудачный день, Джерри? Это у всех так?

– Бена трудно вывести из себя, дорогая леди, работать с ним очень приятно. Нет, нет, все неприятности исходят от дурака-режиссера и идиотов-ассистентов. Я имею в виду, конечно, испанскую команду.

Засмеявшись, он склонился к ней, словно желая поведать какую-то страшную тайну, и заговорил почти шепотом:

– Маленький моторчик, моя дорогая. У Бетси что-то не ладно. Весь день ревет. Очень тяжело работать с людьми, которые не умеют держать себя в руках.

Осушив свой бокал, он поднял руку, чтобы привлечь внимание бармена.

– Еще хереса, дорогая леди?

Розмари замотала головой, накрыв свой стакан рукой, и спросила:

– Бетси не заболела? Я едва не налетела на нее несколько минут назад. Она выглядела совсем подавленной.

Джерри пожал плечами.

– Явно поссорилась со своим мужиком, вернее, надо говорить о мальчике. – Он засмеялся. – Ведь она сущее дитя, дорогая моя. Всего лишь двадцать два. Вспомните, как мы терзали себя в ее годы. Она переживет. Неприятно, что нам приходится отдуваться за нее, в этом все дело. – Он выпрямился и повысил голос. – Во время съемок такое всегда происходит, моя дорогая. Все томятся от скуки и спят друг с другом. А теперь скажите мне, куда собирается отчалить с вами сегодня вечером Бен?

Муки Бетси не заслуживали внимания, и Розмари перестала о них думать. Это ее не касалось. Она любила посплетничать, но предпочитала делать это в женской компании. Мужчины редко проявляли должную заинтересованность, разве что гомосексуалисты или же когда тема затрагивала их лично. Фрэнсис сказала как-то во время особенно долгого и чисто женского ленча:

– Утонченный эгоизм мужчин проявляется в их полном равнодушии к делам других людей.

Розмари попыталась оспорить это утверждение, вспомнив своих приятелей-геев, но Фрэнсис убежденно произнесла:

– Поверь мне, ангел мой.

Через полчаса Бен присоединился к ним, и Розмари с облегчением увидела привычную улыбку на его лице. Поцеловав ей руку, он мягко притянул ее к себе и, пока Джерри ходил за пивом для него, шепнул:

– Мне тебя недоставало.

Улыбнувшись, она погладила его по щеке.

– Неудачный день? – спросила она. – Джерри сказал мне, что кое у кого сдали нервы.

Вернулся Джерри. Вместо ответа Бен взял свой стакан и чокнулся с ним.

Потом они ужинали в рыбном ресторане недалеко от гостиницы.

– Так я заказываю? – спросил Бен, держа ее за руку через стол.

– Где ты научился так здорово говорить по-испански? – спросила она, когда им уже принесли вино и они ждали первого блюда.

– Я говорю на каталанском, – ответил он, отвернулся и стал смотреть, как усаживаются за столик только что вошедшие люди.

– Ну, хорошо, – сказала удивленная Розмари. – Где же ты научился говорить по-каталански?

Он повернулся к ней и уставился на стакан, который держал в руке. Из-за внезапно наступившей паузы банальная реплика Розмари приобрела особую значимость.

– Моя мать из Каталонии. А отец англичанин.

Розмари увидела, как на лице его появилось выражение, уже замеченное ею прежде – совершенно непроницаемое, можно сказать, безучастное.

– Они живы? – спросила она, на мгновение заподозрив, что коснулась трагического воспоминания, упомянув родителей, настолько напряглись у него теперь мышцы лица и шеи.

– Они живут в Испании, – сказал Бен. – Мать приехала сюда три года назад, чтобы ухаживать за умирающей бабушкой, и в Англию они уже не вернулись.

Впервые он коснулся в разговоре своей семьи.

Она быстро произнесла, желая воспользоваться этой внезапной откровенностью:

– В Испании, но где? Ты к ним поедешь, пока снимаешься тут?

Бен налил себе еще вина. Она терпеливо ждала. Торопить его было бы неразумно.

– Они здесь.

Розмари смотрела на него во все глаза, с трудом сознавая смысл его слов.

– Ты хочешь сказать, что они живут сейчас в Барселоне?

– В Бадалоне. Это пригород.

– Ты уже навестил их?

– Нет.

– И не собираешься?

Он пристально взглянул на нее.

– Хочешь познакомиться с ними?

От удивления она рассмеялась.

– Не знаю. Да, если тебе это приятно. О Господи, ты захватил меня врасплох. Вы что, поссорились? Отчего такая таинственность?

– Мать звонила в гостиницу вчера вечером, – сказал он. – Я дал интервью местному журналисту, и она прочла его в газете.

На языке у нее вертелось множество вопросов, однако что-то в его взгляде удерживало ее от любопытства. Она вспомнила, как он разговаривал по телефону, облокотившись о стойку в холле гостиницы. Он глядел на нее теперь без улыбки и очень пристально, исподлобья.

– Ты не хочешь говорить о них? – спросила она с такой мягкостью, как если бы пыталась выведать секрет у ребенка.

– Нет, – сказал он. – Я хочу поужинать и лечь с тобой в постель.

Понимая, что на этот раз потерпела поражение, она пожала плечами.

– Очень хорошо.

Она взяла его руку, поцеловала пальцы и, увидев, что взгляд его обрел прежнюю уверенность, повторила:

– Очень хорошо.

Официант поставил перед ними тарелки с рыбным супом, и Бен, явно обрадованный ее чувственностью, стал расспрашивать, как она провела день.

В этот вечер Розмари так и не удалось получить ответа на терзавшие ее вопросы. За весь ужин Бен ни разу больше не заговорил о родителях. Она ожидала откровенных признаний с его стороны, но он молчал. И любопытство ее превратилось в настоящую жажду. Один раз за все время она спросила о Бетси.

– Девушка выглядела расстроенной, – сказала она.

Бен пожал плечами.

– Она все воспринимает слишком драматически.

– Поссорилась со своим парнем?

– Кто знает? Да и кому это, черт возьми, интересно? Не ввязывайся в это.

– Ты говоришь, как Элла, – со смехом возразила она.

– Как ты можешь, – шутливо произнес он. – Я сегодня ни разу не выругался.

– А теперь ты говоришь, как Фрэнсис, – заметила она.

Они прикасались друг к другу, накладывая себе десерт, и она, возбуждаясь от его прикосновений, вновь ощутила тот голод, который нельзя было утолить пищей, что стояла перед ней.

– Я хотел повести тебя в один маленький бар, но понял, что тебя хочу куда больше, – сказал он. – Пойдем отсюда.

Он заплатил по счету, не слушая ее возражений, и они сели в такси, торопясь вернуться в гостиницу, в маленькую испанскую постель.