Солнечный свет, пробившийся сквозь утренний туман, коснулся век Розмари. Но разбудил ее настойчивый стук в дверь спальни. Бен вошел в комнату, держа в руке чашку с блюдцем. Махровый халат оказался ему в обтяжку. Он стоял тихо, чашка чуть позванивала о блюдце, чай плескался через край. Дверь спальни позади него закрылась.

– Я принес тебе чай. – Он говорил шепотом, чтобы не спугнуть утреннюю тишину.

– Спасибо. Как приятно.

С ее губ, еще хранивших поцелуи вчерашней ночи, слетали банальные слова. Она лежала, не шевелясь, и Бен приблизился к кровати. Он поставил чай на библиотечную книжку, наклонился и посмотрел на Розмари. Взгляды их наконец встретились, в них была и признательность, и понимание неловкости ситуации. Вдруг оба неожиданно улыбнулись. Рука Розмари протянулась из-под одеяла и коснулась Бена. Он взял ее и присел на краешек постели, напряжение еще не оставило его.

– Рози, прости меня. Все получилось неудачно и не вовремя.

– Я отношу это за счет твоей молодости.

Рука Бена тронула ее щеку. Провела по ней. Чуткие пальцы очертили овал щеки и подбородка, обвели контур губ. Когда он наклонился поцеловать ее, она, трепеща, затаила дыхание, вновь ощущая желание, чувствуя и собственную силу, и уязвимость. Лицо не накрашено, волосы растрепаны, и еще горький вкус вчерашних ошибок.

Бен легко потянул ее к себе, и тут же все куда-то провалилось…

Наконец они встретились. На этот раз и телом, и душой. Ожидание, нежность обратились в страсть, разделенную обоими. Прощать и получать прощение. Давать и брать. Исполнять желания и пробуждать новые вожделения. Порождать фантазии и отметать их за ненадобностью. Воплощать ожидания…

Кот требовательно царапался в дверь спальни.

– Уходи, Бен, это игра для двоих. – И спустя минуту: – Не ты, другой Бен.

Он целовал ее шевелившиеся губы. Улыбки и смех, безмолвие и тайна… их окутала страсть, одеяло было отброшено, ждущие тела соприкасались, сливались в одно. Чашка соскользнула с блюдца, когда кто-то из них задел прикроватный столик, опрокинулась на брошенный махровый халат. «Потом выстираю», – мелькнула мысль. Желание мучило их, вело и наконец получило завершение, с тем чтобы потом возникнуть снова. Утро сменилось полуднем, теперь их соединяла тишина и близость, они лежали молча: его голова – на подушке, на еще недавно хрустевшей от крахмала наволочке с узором в мелкий цветочек, ее голова – на его груди. Они дышали мерно и слаженно. Затем его рука взяла Розмари за подбородок и повернула ее лицо к себе. Глаза и губы его смеялись.

– Розмари Дауни… – В голосе звучала нежность. – Розмари Дауни.

– Да?

Глаза смотрели выжидающе.

– Вы поразили меня. – Он поцеловал ее в нос, в уголок рта.

– Я и сама поражена.

Они лежали молча, стараясь рассмотреть и запомнить до мельчайших подробностей лица друг друга. Слышно было, как бьются их сердца.

Наконец Розмари отодвинулась от него и взглянула на часы.

– Боже, давно пора обедать. Сейчас я сварю кофе.

– Я спущусь вместе с тобой. Сегодня ты целиком принадлежишь мне. Я не отпущу тебя ни на шаг.

Улыбаясь, она потянулась за одеждой.

– Не надо…

– Что не надо? – обернулась она к Бену.

– Одеваться.

Розмари стояла и думала о предстоящих наслаждениях, трепеща, затаив дыхание. Он поднялся и встал рядом с ней, а она дотронулась до его улыбающихся губ.

– Чудесно…

Они сварили кофе. Свежий, сладкий, с горьковатым привкусом. В кухне было тепло, слышался перестук посуды. Бен целовал ее затылок.

– Перестань, Бен, я что-нибудь уроню.

Они смеялись и болтали, делая тосты, разыскивая джем и ножи. А потом, оставив крошки на столе и на полу, бросив тарелки немытыми, вновь охваченные страстью, не в силах противиться ей, поднялись наверх, в еще недавно казавшуюся девственной спальню Розмари, где их дожидалась сбившаяся, смятая постель. И кофе из кружек, которые они захватили с собой, плеснуло на пододеяльник, а начатая фраза: «Боже мой, Бен, как же мне…» – была прервана поцелуем. И день начал потихоньку клониться к вечеру.

Время от времени они совершали набеги на холодильник и кладовку, а небо темнело, наступала пора уныния и спортивных телевизионных передач, для них превратившаяся в вечер любви.

Она не подходила к телефону, хотя, когда они тихо лежали на скомканной постели, слышала бесплотные голоса, оставлявшие сообщения на автоответчике в комнате внизу.

– Пусть звонят, – сказал Бен, крепче прижимая ее к себе, когда она с чувством вины услышала в голосе третий раз звонившей Эллы панику («Куда же ты подевалась, ма?»).

К девяти часам, когда было слишком поздно, чтобы одеваться, и еще рано, чтобы лечь спать, они спустились вниз. Им хотелось вкусной еды, музыки, чего-то принадлежащего к миру внешнему, не ограниченному объятиями друг друга. К тому же нужно было покормить рассерженного и голодного кота, который, выгибая спину под ласкающей рукой Бена, продемонстрировал им недоеденные остатки какого-то небольшого зверька и предоставил возможность распоряжаться ими, внезапно исчезнув в своем кошачьем лазе в двери с такой скоростью, будто за ним гнался дьявол.

– Я не очень-то люблю кошек, – сказал Бен, сморщив нос, следя, как Розмари убирает остатки самостоятельно добытого обеда своего питомца.

– Это значит – он будет обхаживать тебя, – рассмеялась Розмари, целуя его нахмуренную бровь. Взгляд Бена смягчился.

Они слушали джаз, к которому, как выяснилось, оба питали страсть, и ели копченую семгу с домашним чесночным хлебом. Чесноком хлеб приправил Бен, который, шаря в холодильнике, наткнулся на французский батон. Они валялись на ковре у камина, в котором она разожгла огонь, прислушиваясь к дразнящим звукам Art Pepper и Чарли Паркера.

Поздний вечер субботы сменился ранними часами воскресенья, и, не убираясь в гостиной, они снова отправились в постель. На этот раз – спать. Руки Бена обнимали ее, голова неудобно лежала на его груди, но ей не хотелось отодвигаться.

Затем наступило утро, девять часов. Почтальон с шумом сунул в небольшой почтовый ящик ворох воскресных газет, и это разбудило Розмари. Она отодвинулась от горячего мужского тела, и мысль о том, что он лежит на ее прежде одиноком ложе, наполнила ее радостью.

Бен спал на спине, беззвучно, со спокойным, безмятежным лицом – так спят в молодости. Руки под головой, поза отдыхающего ребенка или даже пляжного «солнцепоклонника», стремящегося выставить на солнце каждый сантиметр тела. Он казался беззащитным. И в воскресное утро, когда кот заскребся в дверь спальни, Розмари вдруг внезапно влюбилась в незнакомца, лежавшего в ее постели. Он во сне дышал глубоко и ровно и не чувствовал, как забилось ее сердце, как потемнели глаза, когда ее душа пустилась в поиски его души. Поэтому как он мог знать, что, когда она спустилась вниз приготовить чай, сердце ее осталось с ним? Вот оно, бремя любви. Никогда не оставаться одному. Ни на минуту. Она ставила чайник на плиту и старалась угадать, повернулся он во сне или нет. Отдавала оставшиеся кусочки семги удивленному и обрадованному коту, не в силах открыть банку «Вискаса», и торопила стоявший на огне чайник, чтобы поскорее вернуться наверх. Розмари, наблюдая, как кот торопится съесть семгу, кося глазом – не передумала ли она, – стояла в тихой кухне, прислушиваясь к стуку собственного сердца, пока из носика чайника не начал идти пар. Она боялась пропустить хоть минуту его бодрствования. Боялась утонуть в его взгляде, когда он откроет глаза навстречу утру. Боялась – вдруг ему захочется увидеть что-нибудь, кроме нее, в это воскресенье.

Розмари осторожно поднималась по лестнице с подносом, на котором стояли сок и чай, легко ступая, не думая о том, что уже давно, с того времени, как кончилось ее замужество, ей не приходилось никому подавать утренний чай. Она открыла дверь спальни, вошла, ногой прикрыв дверь за собой. Бен пошевелился во сне, открыл глаза, увидел ее и какой-то момент смотрел, не узнавая.

– Бен, прости. Я слишком неожиданно разбудила тебя, да?

– Розмари? Рози… прости. – Он сел. – Боже, я видел сон, а потом целую минуту не мог сообразить, где нахожусь.

«В моей постели, – подумала Розмари, – и видишь во сне Бог знает кого, пока я в кухне влюбляюсь в тебя».

Бен улыбнулся ей, а она пронесла поднос через комнату и весьма рискованно пристроила его на покрытом кружевной салфеткой ночном столике. Розмари села рядом с Беном, а он, не говоря ни слова, обнял ее. И теперь, поняв, что влюбилась, Розмари чувствовала, что вся власть перешла к Бену. Она не шевелилась в его объятиях, а он покачивал ее, зарывшись лицом в ее волосы, и ни один из них не произнес ни слова, пока Бен не проснулся полностью. Тогда он тихо сказал ей прямо в ухо:

– Сегодня воскресенье?

– Да.

– У тебя есть какие-то планы или ты все еще моя?

Она откинулась назад и улыбнулась ему.

– Все еще твоя. Что ты собираешься делать?

– Ты имеешь в виду, что еще? Кроме того, что мы делали? – поддразнивал он ее, лаская лицо, обводя пальцами контур щек и губ.

– Мы можем поговорить. Узнать что-то друг о друге. – Она подала ему апельсиновый сок.

– Обо мне нечего узнавать, Рози. Только то, что ты видишь. Больше ничего нет. – Он опустил палец в сок, потом приложил к ее губам, потом сцеловал с них сладость.

Через час, когда Розмари принимала душ, а Бен воспользовался другой ванной, она вдруг поняла, как решительно он отверг ее предложение. «Боже мой, – пронеслось у нее в голове, – влюбленность мгновенно превращает меня в полную идиотку».

В воскресенье утром светило солнце, снег тут же начал таять, и после завтрака они тепло оделись и отправились гулять. Бен накрутил на себя длинный шарф, обнаруженный в комнате Эллы, и перчатки, подходившие по цвету, которые сумел натянуть только до половины своих больших рук. Он уверял, что это лучше, чем ничего, и Розмари смеялась, видя, как он старается засунуть поглубже в перчатку озябшие пальцы. Ему нравилось паясничать. А она раздумывала, что за этим кроется.

Когда они вернулись, Бен разжег камин, а она приготовила кофе. Они снова уселись послушать музыку и молчали, перебирая страницы воскресных газет. В ее памяти запечатлелось лицо Бена, нахмуренное, сосредоточенное, склоненное над очередной рецензией. Розмари, сидевшая напротив Бена, протянула руку и коснулась его лица. Бен, не поднимая взгляда и не говоря ни слова, рассеянно перецеловал ее пальцы. Зазвонил телефон.

– Кто это? – Бен подпрыгнул от неожиданности, вид у него был самый свирепый. Розмари рассмеялась.

– Не знаю. Давай я возьму трубку. – Она потянулась к телефону, стоявшему у него за спиной. Это оказалась Элла.

– Ма, наконец-то. Я звонила тысячу раз. Ты получила мои сообщения?

– Да, но ты не оставила номера. У тебя все хорошо?

– Все прекрасно. Квартиру сняла, но оттуда нельзя звонить. А как твои дела? В порядке?

– Да, дорогая, конечно. – Она одними губами сказала Бену, что это Элла. Он подвинулся на сиденье, освобождая для нее место, затем поднес палец ко рту и покачал головой, показывая, чтобы она не упоминала его. Розмари, нахмурившись, пожала плечами.

Элла спросила:

– Ты виделась с Беном?

– Да.

После короткой паузы Элла напряженно сказала:

– И как?

– Что «и как», Элла? Не играй со мной в игры.

– Ма, это ты играешь. Я хочу знать, что происходит.

– Элла, но ведь это тебя не касается.

Бен вдруг выпрямился, встал с кресла и подошел к окну. Розмари смотрела на его спину. В комнате повисло напряжение. Голос дочери раздавался у самого ее уха так громко, что Бен наверняка слышал.

– Мам, он здесь? Он был здесь?

– Элла, что за глупости. Мы уже говорили об этом.

– О Господи… послушай… а, гадство… Что он там разыгрывает?

Бен повернулся и вышел из комнаты. Розмари, оставшись одна, сердито и смущенно заговорила:

– Послушай, я не знаю, что у тебя было или даже есть с Беном, и не уверена, что хотела бы знать, только скажи, мне это необходимо: у вас было серьезное увлечение?

– С Беном ничего не может быть всерьез. Кроме его честолюбия. Послушай, заставь его поговорить с тобой. Если сумеешь. Сейчас нас с Беном связывает только старая дружба, но, каким бы милым он ни казался, в нем есть то, с чем тебе не справиться. Прошу тебя, поверь. – На этой умоляющей ноте Элла закончила разговор. – У меня больше нет монет. Я позвоню тебе завтра из театра и дам номер телефона. А ты попробуй заставить его поговорить с тобой.

И разговор окончился. Гудки неприятно отдались в ушах Розмари. Она тоже положила трубку и посидела с минуту.

Потом окликнула:»Бен!» – и увидела сквозь широкое французское окно, что он, ссутулившись, стоит в саду и наблюдает, как птицы клюют семена из пакетика, подвешенного к голой ветке яблони. Она стукнула в стекло, Бен обернулся. Улыбнулся ей. Она поманила его рукой.

– Иди сюда! – Но он не двинулся с места, разглядывая ее лицо сквозь окно. Розмари ощутила неуверенность и беспокойство. На улице слышен был только шум проезжавших машин. Она сделала музыку потише и ждала. Наконец Бен направился к дому и вошел, замерзший, посиневший на мартовском ветру.

– Поговори со мной, Бен. Что у тебя с Эллой?

– Ничего. Я ведь сказал тебе. Она из всего делает трагедию. – Он сел на стул, не глядя на Розмари.

– Она сказала, что мы должны поговорить.

– Послушай, Розмари. Мы с Эллой спали вместе. Наверное, около месяца. Ничего серьезного, она при этом была влюблена в другого. Ничего такого, что могло бы что-то значить. Во всяком случае, для меня. Просто развлечение.

– Почему ее так пугает мысль о нас с тобой? Не говоря о том, что мне вся эта ситуация кажется несколько эксцентричной. Но не думаю, что это могло бы задеть Эллу.

– Она любит тебя. Она боится, что я причиню тебе боль.

– А ты?.. – Розмари едва осмелилась задать вопрос.

– Очень может быть. Я всем причиняю боль.

Наступило молчание, которое Розмари не в силах была нарушить.

Бен наклонился и взял ее за руку.

– Розмари, мне тридцать три года, и я страшно честолюбив. У меня нет времени влюбляться. Элла знает об этом. Она также с самого начала знала, что я хочу тебя.

– Почему? Почему именно меня?

– Не знаю. Боже, какая разница? В тебе столько спокойствия. Я хотел тебя. Ты казалась нетронутой. Это интриговало меня. Слушай, почему мы должны обсуждать это сейчас? Что за глупость!

– Я не понимаю. Мне казалось, что мы встретились, понравились друг другу, занимались любовью… что все просто.

– Ничего не бывает просто.

– Во всяком случае, с тобой.

– Ни с кем. Так или иначе, Элла явно считает, что я решил заполучить тебя – и так и сделал. То есть заполучил. И ей это не нравится. Вот и все. – Он ласково погладил руку Розмари. У нее не было никакого сомнения в том, что это далеко не все. Но она услышала достаточно. Она оказалась для Бена сложной задачей. Причем поставленной ни о чем не подозревающей ее собственной дочерью. Неудивительно, что Элла смущена, растеряна. Ее мать попалась в ловушку, как любая другая женщина, да еще так скоро.

Она спросила:

– И что теперь?

– О чем ты? – Он улыбнулся ей.

– Будем ли мы продолжать? Как по-твоему? Уик-энд кончился, приключение тоже. Ты «заполучил» меня, так, кажется, ты выразился? «Заполучил» меня? Это не отняло у тебя много времени. Ты добился, чего хотел. Вы все плетете интриги подобным образом?

– Ты хочешь сказать – все мужчины?

– Все молодые мужчины.

– Не знаю, Розмари. – Он в раздражении отдернул руку.

«Боже, как он не любит, когда его загоняют в угол», – подумала Розмари. Того и гляди сейчас скажет: «Это становится утомительно».

– Это становится утомительно, – произнес Бен, откинувшись на спинку стула.

Розмари рассмеялась.

– Слушай, Бен, почему вы все настолько предсказуемы?

– Не надо покровительственного тона, дорогая. Не нужно, – сказал он, повысив голос, затем поднялся со стула и стоял, наклонив голову, глядя на нее напряженным взглядом. Во всем его облике чувствовался внезапно охвативший его, еле сдерживаемый гнев.

Она села, не говоря ни слова, удивленная внезапной яростью в его голосе, выражением его лица. Горло сжималось от страха. Он постоял с минуту, потом отошел к окну.

Спустя какое-то время Розмари сказала:

– Я не хотела обидеть тебя. Я просто не совсем понимаю, что происходит.

– Мы беспокоимся, что другие люди скажут о нас, – вот что происходит. – Бен говорил не оборачиваясь и уже спокойно. Он положил руку на оконный переплет и поскреб его, стараясь привлечь внимание кота. Человек и зверек смотрели друг на друга сквозь стекло. В комнате стояла тишина, только чуть слышен был изумительный голос Сары Вон из стереодинамика на книжном шкафу.

– Бен. Поговори со мной. Я так не могу.

Он повернулся в ту же минуту и подошел к Розмари. Присел на корточки перед ее стулом, взял ее руки в свои и снова поглядел на ее губы, прежде чем они поцеловались. Ни ее разум, ни тело не сопротивлялись ему. Она ощутила, что какая-то часть ее отныне навеки принадлежит ему. И что размолвка между ними сменилась порывом страсти. А он бесцеремонно опрокинул ее на ковер у камина, целовал, ласкал, гладил ее, отдаляя все вопросы, стоявшие между ними, до тех пор, пока ощущение его, запах заполнили все пространство вокруг и в ней самой, пока он не сделался единственным ответом, который был ей нужен. Они больше не разговаривали о телефонном звонке Эллы. Он снова сделался любовником, рыцарем, паяцем, смешившим ее, и, когда они сели пить чай, могло показаться, что царившая кругом гармония не нарушалась никогда.

Ранним вечером они включили телевизор: показывали шоу, которое Розмари записывала в предыдущий четверг. Когда оно кончилось, Бен сказал:

– Все это так безобидно, правда?

– Что ты хочешь сказать? – Она сидела перед его стулом на полу, между его расставленными ногами.

– Никаких опасных вопросов. Манная каша.

Нахмурившись, она обернулась к нему.

– Ведь это просто развлечение. Что тут плохого?

Он пожал плечами и ничего больше не сказал, продолжая поглаживать ее волосы. Немного погодя она отправилась на кухню сделать сандвичи и принести что-нибудь выпить. Он пошел следом за ней и открыл бутылку вина, которую она достала из холодильника.

Бен сказал:

– Я должен уйти, Рози.

– Хорошо, – и она улыбнулась ему.

Они ели сандвичи и пили вино перед камином, поглядывая на экран телевизора, где шла совершенно бессмысленная программа, стилизованная под комедию положений. Комментарии Бена были гораздо забавнее сценария. Около девяти вечера он сказал:

– Пожалуй, мне пора.

– Отвезти тебя?

– Не надо, я дойду до метро.

– Это же далеко.

– Ну, хорошо. Тебе не трудно? Она быстро вскочила на ноги.

– Конечно, нет. Если хочешь, я могу отвезти тебя домой…

Он не дал ей договорить.

– Не нужно, до метро будет в самый раз.

Пока они ехали, его ладонь лежала на ее затылке, пальцы нежно гладили волосы. Они почти не говорили, а Розмари мучил вопрос, почему ей кажется совершенно невозможным просто спросить: «Где ты живешь?» Она остановилась около метро и выключила мотор.

– Не выходи, – сказал он, удерживая ее. – Мне не хочется, чтобы ты стояла тут. – Он склонился к ней, обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в губы. Легко и коротко, она даже не успела закрыть глаза. И глаза Бена, тоже открытые, взглянули на нее без всякого выражения. Она вздрогнула, ощутив внезапный необъяснимый страх. Не отпуская ее, Бен сказал:

– У меня был потрясающий уик-энд. Нам надо как-нибудь повторить его.

– Да. Непременно. – Ее губы сложились в улыбку, такую же, как у него.

– Розмари Дауни, – продолжил он. – Вы завели себе любовника.

И начал вылезать из машины. Она подалась вперед, ее голос задержал его, когда он уже почти захлопнул дверцу.

– Бен?..

Он наклонился и улыбнулся ей.

– Я позвоню тебе, Рози. Хорошо?

И он ушел. Прежде чем исчезнуть во входных дверях, еще раз обернулся, помахал ей, посылая воздушные поцелуи. Она смеялась, глядя, как он паясничает, пока фигура его не скрылась.

Прежде чем ехать домой, Розмари посидела минутку, встревоженная, неудовлетворенная, не в состоянии собраться с мыслями. Она пустилась в обратный путь, включила радио, но не слышала ни слова из передачи. Усталая, не в состоянии не думать ни о чем, она оставила в гостиной все как было и отправилась наверх, в постель. В аптечке в ванной нашла снотворное, когда-то прописанное ей и с тех пор почти не употреблявшееся. Она приняла одну таблетку, затем тщательно и неторопливо проделала все предшествующие сну процедуры и наконец, совершенно измотанная, оказалась под одеялом, в измятой постели, хранившей запах Бена.

Неожиданно Розмари разбудил телефонный звонок, звук его неприятно отозвался в ушах. Она взялась за трубку и посмотрела на часы. Час ночи.

Голос Бена донесся до нее сквозь гул в голове от начавшей действовать таблетки.

– Рози? Я разбудил тебя?

– Бен, это ты?

– Разве еще кто-нибудь зовет тебя «Рози»?

– Что-нибудь случилось? – Она боролась со сном.

– Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи.

Он говорил так тихо, что Розмари едва могла расслышать. Сама она и не пыталась ничего сказать, только старалась удержать глаза открытыми. Потом все же позволила векам сомкнуться и откинулась на подушку, прижав трубку плечом. В спальне было прохладно, она подтянула одеяло к подбородку.

Он спросил:

– Ты еще здесь?

– Да.

– Я хотел удостовериться, что тебе снятся приятные сны и все про меня. – Его голос ласкал, соблазнял ее.

Она улыбнулась.

– Конечно, так и будет.

– Спокойной ночи, дорогая. – И он повесил трубку.

Она снова провалилась в сон, но на этот раз, завороженная его словами, с ощущением покоя. «Просто начались страдания», – подумала она. А вслух произнесла, как бы примериваясь к словам:

– Мне кажется, я люблю тебя, Бен.

Уик-энд закончился.