Клаудиус крепко схватил Ромелию за плечи и без всякой нежности толкнул ее на свою постель. Он набросился на нее так, что почти ее придушил. Ее изящное тело полностью исчезло под мускулистым телом Клаудиуса. Почти с жестокостью он прижал свои губы к ее рту.

– Где ты была, прекрасная женщина? Почему ты больше не звала меня к себе? – пробормотал он рядом с ее ухом и с силой придавил ее к матрасу. – Я думал, ты больше не желаешь меня.

У Ромелии чуть глаза не вылезли из орбит. Она вообразила, что ее придавила скала.

– Я… я… не могу дышать, – пожаловалась она.

– О да, я ревную к воздуху, которым ты дышишь, прелестная красавица. Я ревную ко всему, к воде, которая жемчужинами сверкает на твоей коже, к ветру, который тебя обвевает. К солнцу, которое тебя целует.

– Дай… дай же мне… вздохнуть, – из последних сил Ромелия подвинула голову в сторону и глотнула воздуха. – Что же ты делаешь, безумец?

Еще до того, как Ромелия оправилась, Клаудиус снова накинулся на нее и втиснул свое колено у нее между ног.

– Да, я обезумел из-за тебя, ты совсем свела меня с ума своей чувственностью, я так желаю тебя, а ты заставляешь меня крутиться, как рыбу, выброшенную из воды. Ромелия, почему ты это сделала, разве ты не была всегда довольна мной?

– Да… была.

– Тогда позволь мне любить тебя, позволь нам насладиться игрой, как раньше, чтобы я не должен был довольствоваться низкими женщинами. Я хочу только тебя… тебя… тебя!

Клаудиус с силой тряхнул нежное тело Ромелии.

– О, ты такой дикий, такой страстный, – ахнула она, и дрожь блаженства пробежала по всему ее телу. – Докажи мне свою любовь и похить меня наконец. – Она обвила своими руками Клаудиуса и была близка к обмороку, потому что едва могла дышать.

– Да, дорогая, это будет так хорошо, ведь мы предназначены друг для друга, еще никогда я не ощущал такой страсти, когда был с женщиной. У тебя то же самое?

– Да, да, – захрипела она, – приподнимись, пожалуйста.

– Нет, я хотел бы вечно держать тебя в своих объятиях и никогда не выпускать снова.

– Ты такой грубый, – простонала Ромелия.

– Тебе это не мешает, полагаю, я заметил, что прежде тебе это всегда нравилось.

– Нра… ви… лось… ты меня убьешь.

– Я хотел бы умереть с тобой, я теряю разум в твоих руках.

– Но я… не хочу… умирать! Я хочу с тобой бежать.

Клаудиус оперся на руки и посмотрел в лицо Ромелии. Глаза у нее налились красным, губы посинели. Жестокая улыбка промелькнула у него на губах.

– Хорошо, тогда мы убежим. Сегодня ночью.

Он скатился с ее тела и вытянулся рядом с ней. Ромелия согнулась и откашлялась. Ей потребовалось некоторое время, чтобы отдышаться и ответить.

– Я была больна, Клаудиус, это не имело ничего общего с тобой, мой желудок взбунтовался. Я и не подозревала, что ты это воспримешь так близко к сердцу.

– А ты думаешь, с кем ты имеешь дело? Я гордый мужчина, и мне не нравится, когда женщина обманывает меня. Итак, ты была больна? У тебя еще есть боли?

Он резко надавил рукой на ее живот. С криком боли Ромелия снова согнулась.

– Нет, любимый, не стоит об этом говорить, – простонала она.

– Я спрашиваю только, вынесешь ли ты тяготы бегства? – лаконично поинтересовался Клаудиус.

Ромелия бросилась к нему и обняла его за шею.

– Конечно, вынесу, я всегда этого желала, каждую ночь я мечтала о том, чтобы ты похитил меня, украл, как сатир менаду, которая спала под деревом, и чтобы потом ты желал меня каждой клеточкой своего тела.

– Так и есть, прекрасная Ромелия. – Он схватил ее тонкую шею обеими руками. – Я схожу с ума, когда я держу тебя в своих руках, я теряю разум, когда я чувствую тебя рядом.

Он надавил своими пальцами, и Ромелия в панике распахнула глаза. Язык у нее высунулся изо рта. В отчаянии она пыталась освободить шею от его рук. Наконец Клаудиус отпустил ее. Он рванул ее с постели, бросил животом на свои колени и приподнял ей юбку, обнажая ее ягодицы.

– Это излюбленная игра в лупанариях – подогревать страсть наказанием.

Он сильно ударил своей ладонью по ее ягодицам, другой рукой он крепко удерживал ее. Ромелия громко икнула, что побудило Клаудиуса нанести ей следующие удары.

– Скажи, разве ты не чувствуешь при этом восторг? – спросил он и продолжил свою игру. Его удары горели на коже Ромелии, она крепко вцепилась в простыню.

Клаудиус довольно усмехнулся.

– Прекрати, ты делаешь мне больно, – пожаловалась она.

– Я еще только начал. Разве ты такая неженка? И это всего лишь моя рука. Подожди, я возьму для этого мой пояс, он сделан из кожи бегемота, ты же не хочешь испортить мне маленькое удовольствие…

– Нет, о, мне это доставляет наслаждение, мне это нравится, – заверещала она.

– Я же это знал.

На нее посыпались следующие удары.

– Я знал, что в постели мы подходим друг другу. Тебе нравится, когда тебя насилуют, ты хочешь ощущать на себе более сильного, не правда ли? Ты думаешь, что борьба на арене – шутка, я ведь недаром лучший гладиатор в Риме.

Резким движением он сбросил Ромелию со своих колен на пол. Вскочил, выхватил свой короткий меч из ножен и приставил острие клинка к горлу Ромелии. Ногой он наступил на ее тело и прижал его к полу.

В смертельном страхе она смотрела на него. Он стоял над ней, большой и могучий, прекрасный, как Марс, с холодным лицом и обнаженным мечом. Она чувствовала острие меча на своей шее и подозревала, как чувствует себя противник, которого победил Клаудиус.

Какой же это мужчина!

Похоть, страх и боль заставили ее задрожать, но она не могла отвести своих глаз от него. Даже если это было последнее, что она видела в своей жизни, она была готова испытать это.

– Я хочу сделать все, что ты прикажешь, могучий Клаудиус, – выдохнула Ромелия. Его лицо было серьезным, суровым, жестоким. Его рука ни мгновения не дрожала и мускулы играли.

Презрительная ухмылка исказила рот гладиатора.

– Здесь нет никого, кто поднимет большой палец вверх или опустит вниз, – проговорил он саркастически.

– Я покоряюсь тебе, – взвизгнула Ромелия. Клаудиус снял ногу с ее тела и убрал меч. Он снова воткнул его в ножны и небрежно бросил на одежду, лежавшую на полу.

– Итак, тогда внимание, прекрасное дитя, – сказал он и наклонился к ней.

Ромелия присела на полу и кивнула.

– Сейчас ты соберешь маленький узелок с одеждой, – она должна быть простой и скромной, – и темный плащ, который ты надевала в храм Вакха. Тебе нельзя бросаться в глаза. В мешочек ты вложишь деньги и украшения, никакой посуды, ничего тяжелого, поняла?

Ромелия без слов кивнула.

– Этот узелок ты упакуешь сама, а не твои служанки, они ничего не должны заметить, веди себя сегодня, как всегда. Вечером ты отошлешь Друзиллу спать, лучше всего дай ей снотворное, как той египетской рабыне, затем ты выскользнешь из имения. Приблизительно в одной миле отсюда стоит старое оливковое дерево, рядом с храмом Вулкана, в этом дереве есть дупло, ты положишь в него свой узелок. Затем ты направишься в Пицентию. В двух милях от города находится постоялый двор, не особенно комфортабельный, но там не задают вопросов, ты остановишься в нем и подождешь меня.

– Но… но… я думала, ты похитишь меня отсюда…

– Чтобы меня закололи твои охранники? Я думал, что ты более сообразительна, дорогая Ромелия.

Она опустила голову и не двигалась. Пока Клаудиус говорил, он оделся и ходил теперь по маленькой комнате взад и вперед.

– Я приобрету двух мулов, упакую твой спрятанный узелок и похищу тебя из таверны. Из Пицентии мы попадем на Виа Аппиа, поедем в Брундизиум, где сядем на корабль. В Брундизиуме ты сможешь сама выбрать, куда мы побежим.

Ромелия молча слушала его. Все звучало очень разумно и толково. Слуги заметят ее бегство только на следующее утро, тогда они уже будут на пути в Брундизиум.

– Но не опасно ли ехать по Виа Аппиа? – осмелилась возразить она.

– Нет, если ты выберешь одежду простой женщины, а я оденусь как ремесленник, мы в суматохе не бросимся никому в глаза. Важно, чтобы ты взяла достаточно денег. Я должен подкупить капитана и разных стражников по дороге. Может быть, мы должны будем покинуть Виа Аппиа, на мулах мы будем двигаться вперед быстрее.

– А почему мы не возьмем экипаж?

– И обратим на себя внимание? Только богатые люди ездят в быстрых экипажах. На некоторое время ты должна будешь довольствоваться ролью скромной жены ремесленника. Или же ты не можешь этого?

– Нет-нет, могу, – поторопилась заверить его Ромелия, – это, в самом деле, очень волнующе.

– Еще бы, такое приключение бывает не у каждой женщины, можешь мне поверить. Путешествовать на носилках или в экипаже не искусство. Каждый прохожий может сказать, когда ты проезжала мимо. Семья ремесленника на мулах, наоборот, не бросается в глаза, потому что сотни подобных путешествуют днем по Виа Аппиа.

– Ты не только красив и мужественен, ты еще и умен, – признала Ромелия.

Клаудиус самоуверенно улыбнулся.

– Конечно. Или ты думаешь, я умею только бороться, я уже давно придумал план, чтобы в случае нужды немедленно воспользоваться им. Для подобного похищения требуются не только мускулы, но и голова.

Ромелия медленно поднялась, не отрывая от него своего томного взгляда.

– Я поражена, – пробормотала она. – Однако скажи мне, почему я должна спрятать узелок до этого.

– Почему? – Клаудиус с высокомерной миной посмотрел на нее. – Разве мы должны терять состояние прямо в начале нашего побега? Ты лишь слабая женщина, и этот постоялый двор не пользуется хорошей репутацией, несколько часов рядом с тобой не будет мужчины, который может защитить тебя и твое состояние. На рассвете я заберу тебя. Теперь я проголодался, я должен подкрепиться для этой трудной дороги, я надеюсь, твоя кухня может кое-что предложить.

– Само собой разумеется.

Ромелия со всех ног бросилась из комнаты, чтобы отдать необходимые указания. Она поручила Друзилле позаботиться о Клаудиусе и исчезла в своих покоях, чтобы подготовиться к путешествию, как ей поручил ее избранник.

Амфитеатр в Помпеях был маленьким. Уже несколько лет граждане требовали строительства более обширной арены, которая соответствовала бы растущему статусу города. Уже давно театр трещал по всем швам, когда давались бои гладиаторов, и всегда доходило до бурных протестов тех, кто не мог найти места среди зрителей. Игры гладиаторов пользовались большой популярностью, потому что знаменитая школа в Капуе находилась совсем рядом, а с юга морским путем прибывали многочисленные экзотические звери для арены.

Под старой ареной находились темницы для заключенных, беглых рабов и осужденных преступников. Сюда-то и притащили стражники и солдаты несчастную Пилу. Сопротивление или побег были невозможны. Пилу сразу же заковали в цепи и вытащили, как зверя, с виллы Ромелии.

Пила отчаивалась не столько из-за осознания своего унизительного положения и перспективы мучительной смерти, она впала в отчаяние из-за предательства Клаудиуса, который в момент опасности отвернулся от своей возлюбленной и заключил в свои объятия ненавистную Ромелию. Все его слова, его нежность, его клятвы любви оказались ложью, откровенной, жестокой ложью.

Разочарование, безмерная ярость и ужас перешли в страшное мучительное отчаяние. Никакой удар плетью, никакие цепи и путы и никакие пинки жестоких солдат не приносили боли больше, чем поведение Клаудиуса. Он предал ее любовь, единственное и самое важное из того, что она подарила ему, он предал ее сердце, ее душу, ее жизнь. Она уже не видела ничего вокруг – ни пыльной дороги, по которой часто ходила с Клаудиусом в Помпеи, ни маленького моста под ручьем, где они любили друг друга. Она не видела ни мощеных улиц, шнурами тянувшихся через город, с маленькими магазинчиками по обеим сторонам и мастерскими ткачей, ювелиров, горшечников, пекарей, с мельницами и жилыми домами, ни людей, которые, разинув рот, останавливались и указывали пальцем на нее и радовались предстоящим играм на арене, в которых беглые рабы и другие заключенные будут бороться против диких зверей.

Пилу в полубессознательном состоянии притащили в подземную темницу и передали надсмотрщикам. Для осуждения рабыни хватило одного устного свидетельства Ромелии.

Мысли Пилы медленно и мучительно, как тягучая лава, сменяли одна другую.

– Клаудиус, Клаудиус, почему ты сделал это? Неужели я ошиблась в тебе? Разве у тебя нет сердца?

Или сердце ты притворно подарил мне? Это был обман, клок тумана, мираж на болоте. В миг моей смерти моя душа, как черный жук, выползет из моего рта и полетит к Ромелии и Клаудиусу, а потом эта душа окутает их кошмарами, давящими, ужасными снами, которые окончатся безумием.

С неподвижным холодным лицом надсмотрщики схватили девушку и швырнули ее в маленькую сырую камеру. В стенах были закреплены кольца, к которым пристегивалась цепь заключенной. Она едва могла двигаться, ей удалось лишь рухнуть на колени на грязный каменный пол. В темнице стояла вонь. Надсмотрщики закрыли высокую железную решетку ее камеры и оставили отчаявшуюся девушку одну. Взбунтовавшись против своей жестокой судьбы, Пила выпрямилась. Цепи зазвенели, и железные кольца впились глубоко в плоть ее рук и ног. Громкий рев был реакцией на ее движение. Львы! Где-то поблизости, во мраке темницы, львы и другие звери ждали дня, когда Пила будет стоять перед ними, и у этих зверей были лучшие шансы, потому что Пила не сможет даже обороняться, ее прикуют цепями к столбу, где дикие звери сожрут ее живьем.

Ее Кулаки сжались в парализующем страхе. Она желала умереть еще в тюрьме, чтобы избежать жестокой и постыдной смерти на арене. Однако несчастная рабыня была здоровой и сильной, ее хорошо кормили, и стражники прикрепили цепи так, чтобы она не могла ими убить себя сама.

Ромелия старательно упаковала узелок с простой одеждой, которую она сама достала из бельевой. Друзилла была занята обслуживанием Клаудиуса, поэтому за Ромелией никто не наблюдал. Никто из других рабов не обратил внимания на то, чем она занимается, это был ее дом, и она могла делать в нем все, что хотела. Она нашла темные ткани, которые были предназначены для одежды рабов, и изготовила из них несколько туник, какие носили женщины свободного сословия. Эти туники она спрятала в одном из сундуков и поверх положила свои ценные, дорогие ткани.

Потом она вышла, чтобы упаковать свои украшения и все монеты, какие только могла найти в доме, в матерчатый мешочек. Руки у нее тряслись от волнения, дыхание ускорилось. Ромелия уже давно подговаривала Клаудиуса, чтобы он ее похитил. Теперь же, когда дошло до совершения этого, сердце у нее выпрыгивало из груди. Сегодня утром она увидела, каким жестоким может быть Клаудиус. Одно дело – быть зрителем жестокого поединка, и совсем другое, когда один из этих суровых мужчин склоняется над тобой, приставив меч к горлу. Ромелия все еще дрожала при мысли об этом.

Страх уступил место похотливой дрожи, когда она подумала при этом о его обнаженном теле. Она нашла самого красивого, самого жестокого, самого желанного и чарующего похитителя, какой только был в Риме, и он похитит из Рима ее, Ромелию, нежную супругу сенатора Валериуса, одухотворенного, мечтательного, любящего мужчины. Они с Клаудиусом навсегда будут связаны, словно клятвой крови.

Друзилла в отчаянии взмахнула руками, когда узнала, что Пилу арестовали и бросили в темницу под ареной. Она не понимала, что случилось. Еще менее она понимала, почему Пилу нашли в постели Клаудиуса. Пила никогда не отдавалась мужчине, ее целомудрие и девственность были для нее святы. Друзилла была готова поспорить на свою жизнь, что ни один мужчина никогда не касался Пилы. Пила ни в коей мере добровольно не отдалась бы именно этому высокомерному гладиатору, который попеременно забавлялся с дамами в доме и так постыдно обманывал сенатора. Речь могла идти только об акте насилия со стороны гладиатора или же об ошибке. Да, было время, когда Друзилла мечтала о Клаудиусе, но с тех пор, как он опустился до оплачиваемого любовника богатых и скучающих женщин, Друзилла не испытывала к нему никакого уважения.

И в таких обстоятельствах ей приходилось теперь по приказу госпожи обслуживать гостя. Клаудиус заметил заплаканные глаза Друзиллы. Пила, очевидно, так скрывала свое любовное увлечение, что даже Друзилла ничего не заподозрила. Он подумал о благоразумии Пилы. И был уверен, что Пила любит его душой и телом, точнее, любила, потому что ее полный ужаса вопль еще звучал в его ушах.

Он украдкой наблюдал за Друзиллой. Пухлая рабыня пыталась скрыть свое глубокое горе, но ей это не удавалось. Клаудиус занимал ее тем, что без конца просил подать то холодной воды, то оливок, потом яблок и винограда, вяленой ветчины и сухой рыбы, хлеба и сладостей.

Каждый раз, когда Друзилла исчезала на кухне, чтобы принести желаемое, он укладывал часть еды в корзину, которую прятал в сундуке. Когда Друзилла снова появилась, он развалился на ложе, беззастенчиво икнул и погладил себя по животу.

Друзиллу это неутонченное поведение взбесило. После того как бедная Пила из-за него попала в беду, аппетит у него, казалось, совсем не убавился. Он поглощал горы пищи, довольно ухмылялся и чувствовал себя очень хорошо. Он мотался по дому сенатора, как будто это был его собственный, забавлялся с его супругой и не стеснялся доводить до беды рабов. Но какие существовали права у рабов в этом мире? Никаких. А Пила, рабыня-чужестранка, была просто никем, никто не будет о ней тосковать, никто о ней не спросит. Она пришла и ушла, как цветок, который отцвел, завял и был унесен осенним ветром. От нее ничего не останется, кроме бесформенной массы кровавой плоти, когда львы на арене утолят свой голод. Друзилла всхлипнула.

Клаудиус немного приподнял брови. Друзилла со своей чувствительностью могла быть для него опасной, ей нельзя было ничего доверить, иначе и ее жизнь будет в опасности. На следующее утро весь мир узнает, что произошло накануне ночью, – и в Помпеях и в Риме это станет крупной сенсацией. Друзиллу, как близкую доверенную госпожи, могут принудить заговорить под пыткой, будет лучше, если она останется в неведении.

После того как Клаудиус закончил свой роскошный обед, он подождал с полным спокойствием, пока Друзилла уберет со стола и удалится. Потом он достал из сундука корзину, которая теперь до краев была наполнена едой, и направился к тем конюшням, что находились за пределами имения. Никто не наблюдал за ним. Он пошел к надсмотрщику за конюшнями и попросил двух мулов.

– Я хотел бы навестить родственников в Помпеях и отвезти им фруктов, – объяснил он и зевнул, – сегодня слишком жарко, чтобы бегать. К вечеру я вернусь, чтобы составить хозяйке компанию за ужином. Животные напоены и накормлены?

– Да, господин, это самые сильные животные в конюшне, – подтвердил надсмотрщик и вывел двух хорошо накормленных мулов.

Клаудиус критически посмотрел на них.

– Ну, до Помпеи они доберутся, – пошутил он и взлетел на одно из животных, в то время как раб укрепил корзину на спине второго мула. Маленькая процессия с удобствами двинулась вперед, Клаудиус снова от всей души зевнул и лениво вытянул ноги.

Мулы топали по дороге к Помпеям. На полпути Клаудиус развернул животных и поехал маленькой улочкой в направлении Геркуланума. Недалеко от городка он оставил Виа Попилиа и избрал боковой путь, который вел к Везувию. Между виноградниками он переоделся. Светлую патрицианскую тунику, которую приготовила для него Ромелия, он спрятал между складками застывшей лавы. Вместо нее он надел короткий фартук с поясом, поверх него – длинный плащ. Никто не мог увидеть, что под ним на его поясе висели кинжал и короткий меч гладиатора. Имело значение то, что он не был рабом, как большинство гладиаторов и, как свободный, мог носить свое оружие. Однако сейчас это было опасно, потому что он был одет как простой ремесленник.

Переодевшись, он снова выехал на Виа Попилиа, добрался до Геркуланума и оттуда еще раз обогнул вулкан. У северной стороны вулкана росли дикие пинии и густой кустарник. Он остановил животных, взял корзину с продуктами и спрятал ее под кустом, обоих мулов привязал на длинные поводки, чтобы они могли спокойно щипать траву. Довольный, он отправился назад. К вечеру гладиатор добрался до Помпеи.

Когда спустился вечер, Ромелия удалилась в свои покои. Ужин у нее был скромным, она слишком нервничала, чтобы притворяться спокойной, поэтому предпочла остаться одна в своих комнатах. Две музыкантши развлекали ее тихой музыкой на флейте и лире.

Друзилла с горькой миной пристроилась перед покоями своей госпожи. Ромелия чувствовала глубокое удовлетворение, что она отделалась от своей надоедливой соперницы Пилы, и реакция Друзиллы показала ей, как успешно она с этим справилась. Пила не уйдет с арены живой, и единственное, о чем сожалела Ромелия, было то, что она не будет наблюдать за мучениями Пилы. Она бы с огромным удовольствием присутствовала на играх, чтобы насладиться своим триумфом над ненавистной рабыней. Вот только Ромелия сожалела, что ничего не может сделать с обрезанными волосами Пилы. Клаудиус был категорически против того, чтобы она украсила себя светлым париком, это слишком бросалось бы в глаза. Ромелия с тяжелым сердцем должна была это признать и со вздохом бросить длинную косу в свой сундук. Когда она где-нибудь на чужбине устроит свою новую жизнь, у нее непременно будет светлый парик, в этом Ромелия поклялась себе.

Новая жизнь! Где же она начнется? В стране Парфян, где полным-полно золота, драгоценных камней и жемчуга, или, может, в Египте, где цари катаются по Нилу на чудесных кораблях? В Финикии или в Самарии? Или еще дальше, в сказочных странах, которые когда-то завоевал Александр Великий и где имеются шелк, жемчуг и редкие коренья? Мир был велик, и повсюду было место для жизни, для жизни с Клаудиусом, божественным бойцом из Капуи.

– Друзилла!

Служанка вскочила со своей скамьи и вошла в покои Ромелии. Она увидела свою госпожу со страдальческим лицом на постели.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – прошептала Ромелия.

– Велеть позвать врача? – спросила Друзилла.

– Нет-нет, я не знаю, какая у меня болезнь. Я хочу выпить глоток смешанного с водой вина. Подойди, Друзилла, выпей кубок со мной. Я не знаю, как долго я еще буду твоей госпожой, если эта ужасная болезнь унесет меня…

Она театрально закатила глаза к потолку.

– Но госпожа! – испуганно воскликнула Друзилла. – Неужели дела обстоят так плохо?

– Никто не знает, и врач тоже, только богам известно. Если они сочтут, что время пришло, мы должны принять это. Выпей кубок со мной, останься сегодня ночью перед моей комнатой на случай, если мне станет хуже, я тебя тогда позову.

– Да, госпожа, – заикаясь, произнесла Друзилла.

– Не церемонься, пей, ты всегда была хорошей служанкой, и у меня было мало причин наказывать тебя. Почему бы нам не опустошить вместе бокал вина?

– Спасибо, госпожа, – Друзилла схватила кубок и выпила его одним глотком.

Ромелия маленькими глоточками пила свое вино и наблюдала за рабыней поверх края своего бокала, потом она довольно кивнула.

– Оставь меня теперь одну и сядь на скамейке перед комнатой, я попытаюсь заснуть, чтобы забыть о боли.

– Спокойной ночи, госпожа, – смущенно пробормотала Друзилла и вышла из комнаты. Она никогда не видела Ромелию такой страдающей и в то же время такой доступной. Может быть, она действительно очень больна – и даже более, чем хотела признать сама, – и жизнь ее приближается к концу? Горюя, Друзилла пристроилась на скамейке и сама не заметила, как заснула.

Едва Друзилла ушла, Ромелия соскочила с постели и открыла сундук. Она вытащила заботливо упакованный узелок, сняла свою одежду и надела скромное шерстяное платье, поверх которого набросила покрывало. Затем она связала вместе несколько простыней и прикрепила их к балюстраде, выходившей в сад. Ромелия вслушалась в темноту, но в имении была тишина – все спали. Издалека она видела свет факелов в Помпеях и огонек маяка в гавани.

Беглянка сбросила узелок в траву, потом спустилась вниз, держась за простыни до тех пор, пока не почувствовала под ногами твердую землю. Она снова прислушалась, но все было тихо. Она схватила узелок и поспешила к маленькой калитке в задней стене имения.

Она старательно обошла хозяйственное крыло, где еще горели масляные лампы и за ужином сидели несколько рабов. Незамеченной она добралась до калитки и покинула имение. Одно мгновение она стояла и глубоко дышала. Она могла еще вернуться назад, она могла еще одуматься, однако острые ощущения манили ее. Ромелия крепко ухватилась за узелок и побежала сквозь ночь к оливковой роще, чтобы спрятать свою поклажу. Было довольно темно, светила лишь половинка луны, света от нее исходило мало. Она должна была долго искать, пока не нашла дерево с дуплом и не засунула в него свой узелок, сверху прикрыла его листвой, потом побежала назад, чтобы добраться до одной из многочисленных дорог, огибающих Помпеи. Ей было не по себе, потому что для женщины вовсе не безопасно бегать одной по ночам. На дорогах было полно пьяниц, мужчин, которые шли из лупанариев или плелись, шатаясь, из таверн. Некоторые заговаривали с ней в надежде на дешевое любовное приключение.

Ромелия надвинула темное покрывало на голову, чтобы прикрыть им лицо. Она с облегчением вздохнула, когда, наконец, добралась до Виа Попилиа и пошла по дороге на Пицентию. Это оказалось значительно дальше, чем она предполагала. Ей понадобилось более двух часов, чтобы добраться до постоялого двора. Была почти полночь и хозяин сердито взглянул на нее, когда она спросила о комнате.

– Ты проститутка или воровка, что болтаешься здесь одна ночью? – ворчливо осведомился он.

– Ни в коем случае, мой муж почтенный ремесленник, у нашей плаустры по дороге сломалась ось, муж остался с повозкой из-за воров и разбойников, но счел за лучшее, если я переночую на постоялом дворе.

– У тебя есть деньги? – спросил хозяин все еще недоверчиво.

– Само собой разумеется, – ответила Ромелия и постаралась, чтобы ее голос звучал заискивающе. – Мы бедные, но честные.

Она звякнула несколькими медными монетами.

– Тогда мне все равно, – проворчал хозяин и с масляной лампой в руке поднялся наверх по узенькой старенькой лестнице.

К ужасу Ромелии, он открыл занавес в маленькую комнатку без окон, в которой на полу уже было занято три или четыре соломенных матраса.

– Крышу над головой и соломенный матрас я могу тебе предложить, женщина, – сказал хозяин, – но кухня уже закрыта.

– Уже и так хорошо, – пробормотала Ромелия и с отвращением вытянулась на неудобном ложе. В комнате было душно, одна из женщин храпела и громко чмокала во сне. Пахло луком, уриной, потом, Ромелия накинула покрывало себе на лицо и уставилась в темноту. Она не так представляла себе это приключение. Она устала, и ноги у нее болели. Невыносимая вонь в комнате вызывала у нее тошноту, солома колола ей тело.

До рассвета оставалось еще несколько часов, и Ромелия попыталась заснуть, чтобы чувствовать себя отдохнувшей на следующий день после побега.

В подземелье царила глубокая темнота, только то тут, то там по переходам горели факелы стражников.

Пила инстинктивно ощущала, что поблизости находятся крупные звери. Звенели цепи, шкуры животных царапали каменный пол, потом темноту прорезал громкий звук трубы. Пила в ужасе вздрогнула. Слоны! Рычали львы, фыркал леопард, какое-то насекомое ползло по обнаженной руке Пилы. Она дрожала от отвращения и страха, ее глаза расширялись от панического ужаса при каждом звуке.

Когда звери успокоились, она услышала, как капает вода. Она просачивалась через трещины и расщелины старого сооружения. Потом она услышала, как смеются стражники. Они забавлялись игрой в кости, которой их научил когда-то пленник-германец.

Пила без сил повисла на цепях и прислонила голову к мокрой стене. Здесь смерть смотрела на нее со всех сторон. Всего в нескольких метрах дальше, на кругу арены, уже умерли тысячи приговоренных. Некоторые из них действительно были преступниками, а большинство были несчастными людьми, с которыми судьба сыграла злую шутку. Как и с ней. И вот теперь она здесь, среди всех этих несчастных, чьи души неприкаянно бродят по старым переходам и напрасно пытаются нагнать страх на черствых и грубых стражников, и люди, которые еще вчера восхищались ею, как скульптор из Помпеи, завтра будут сидеть на скамейках среди зрителей и кричать, и ликовать, наслаждаясь ее мучениями.

Почему люди столь жестоки? Почему ее смерти сегодня хотят те, кто еще вчера улыбался ей? Какую радость ощущают они при виде того, как другие умирают? Разве им неизвестно, что их самих однажды тоже настигнет смерть? И почему человек может так бесстыдно лгать, притворяться, что любит, что подарил ей свое сердце и хочет разделить с ней свою жизнь. Может быть, Клаудиус тоже будет сидеть на трибуне рядом с Ромелией, и они будут смеяться, когда Пила умрет, или возьмутся за руки и, может быть, поцелуются… Пила всхлипнула. Клаудиус! Ей было невыносимо больно.

«Итак, моя жизнь подходит к концу, – подумала Пила, и сама удивилась тому, что внезапно совсем успокоилась. – Надо мной воля богов, они произнесли свое слово, они вынесли мне приговор, они распорядились так, что я заканчиваю мой путь на земле. Когда моя душа отлетит, она унесется вместе с ветром».

Тогда она накажет тех, кто отправил ее на смерть. Когда-нибудь ее душа обретет покой и окажется в обиталище душ в мире теней. Если бы она была на своей германской родине, то, вероятно, ее душу приняли бы эльфы или великаны, духи леса или пустоши. Но здесь? В темноте подземелья нельзя было различить, день сейчас или ночь. Да ей было все равно. Предчувствие смерти витало в атмосфере подземелья и беспокоило даже зверей. Их также лишили их родины, взяли в плен для того мгновения, когда они умрут на потеху зрителям. Или же это будет не только мгновение, а путь, который ей однажды описала египетская рабыня Акме: мертвый поедет на лодке через реку, на другой стороне которой находится царство мертвых. В вере Пилы мир потусторонний был так же отделен от настоящего темным потоком. Находится ли она уже на пути туда? Не обманывают ли ее потусторонние духи несуществующими картинами?

Клаудиус! Она видела его, любимого, гордого мужчину, мужественного бойца с мечом, нежного любовника с голубыми глазами и кожей цвета бронзы. Клаудиус! Никогда еще она не знала другого имени для нежного чувства, захватывающей чувственности, глубокой любви.

Никогда она не знала другого имени для красоты, силы, мужской привлекательности. И никогда еще не было у нее другого имени для… предательства.

Пила вгляделась в темноту. Ей казалось, что она видит Клаудиуса, его атлетическую фигуру, его блестящую кожу, его густые каштановые волосы. Как только она могла его ненавидеть? Болезненная тоска сжала ее сердце. Он предал ее, холодно и подло. В то же мгновение, когда Пилу вытащили из его теплой постели, он обнял Ромелию. Предатель! Пила больно прикусила свою губу.

«Он предатель, – говорила ее душа, – он не стоит того, чтобы проливать о нем хоть одну слезу».

Однако сердце ее трепетало и дрожало от волнения, как только она представляла его тело, его нежную улыбку, проницательный взгляд его глаз, его чуткие ноздри, трепетавшие в момент их соединения.

– Клаудиус? – Ее глаза пытались рассмотреть чей-то неверный силуэт в темноте подземелья.

– Тсс!

Темная фигура отделилась от стены коридора. Со звоном откинулась задвижка решетки.

– Клаудиус? – всхлипнула Пила.

– Конечно, это я. Или ты думала, что я позволю львам утолить тобой свой аппетит?

Говоря это, он еще и улыбался – она чувствовала это по его голосу и на мгновение ощутила его теплые губы на своем лице.

– Не двигайся, – прошептал он. Почти беззвучно он открыл ключом замок, которым ее цепи были прикреплены к стене. Пила подхватила их, чтобы они не звякнули о каменный пол.

– Откуда ты… – проговорила она.

– Позже! Тихо. – Клаудиус огляделся. Однако в переходах не раздавалось ни звука. Рычание доносилось только из клетки со львами. Осторожно он вытащил цепи из наручников.

– Наручники мы снимем потом. Ты можешь идти?

– Да, – прошептала Пила и нащупала его руку. Верхняя часть его тела была обнажена, на нем были только фартук и легкие сандалии. Мягко, как хищник, он снова заскользил по коридору, таща Пилу за собой. Она старалась, чтобы ноги в железных кандалах не стукнулись одна о другую.

На полу у перехода прикорнул стражник. Пила отпрянула, однако Клаудиус потащил ее дальше.

– Он ничего больше не скажет, – пробормотал Клаудиус. В свете факела Пила увидела лицо мужчины, глаза у него были распахнуты от ужаса и смотрели в пустоту, только сейчас она заметила окровавленный кинжал у пояса Клаудиуса.

В конце перехода находилось помещение, где сидели остальные стражники и с шумом бросали кости. Они еще не заметили, что их товарищ не вернулся после обхода.

– Сюда, – прошептал Клаудиус и указал на стену, позади которой что-то сильно двигалось.

– Что это? – боязливо поинтересовалась Пила.

– Слоны. Мы должны пройти через клетку на другую сторону.

– О нет. – Пила впала в панику.

– Идем же, у нас нет выбора.

Клаудиус забрался на стену и втащил Пилу. В ужасе она смотрела на массивные серые тела, которые двигались внутри узкого помещения. На четвереньках они проползли вдоль узкого края стены. Слоны забеспокоились и зазвенели цепями, которыми были прикованы к стене. Беглецы на мгновение застыли, пока звери снова не успокоились. Потом они проползли дальше до конца стены, и перед ними открылся извилистый коридор.

Внезапно они оказались перед другой оградой. На полу лежало несколько леопардов. Они вскочили, и один из них ударил лапой по решетке. Пила почувствовала горячее дыхание хищника. Она задрожала всем телом.

Клаудиус крепко схватил ее.

– Они боятся точно так же, как и ты, – проговорил он. Затем он показал наверх.

– Мы должны вскарабкаться по решетке, чтобы попасть на крышу.

Пила думала, что ее хватит удар.

– Это же безумие, – пробормотала она, заикаясь.

– Ты должна немного рискнуть, чтобы стать женой гладиатора. Ты карабкаешься наверх, а я отгоняю зверей.

Он ногой пихнул леопардов, которые жадно кинулись к решетке, чтобы обнюхать его ногу.

– Ну, быстро поднимайся.

Пила схватилась за толстые железные прутья, поверх которых через регулярные промежутки шли железные перекладины, связывавшие их друг с другом. Она с трудом вскарабкалась наверх и животом упала на плоскую промежуточную крышу перед следующей, более высокой крышей темницы. Дрожа всем телом от испуга, она посмотрела вниз.

Клаудиус отошел от леопардов, но все три зверя взволнованно бегали вдоль решетки и рычали. Как он сможет взобраться?

Пила преодолела свой панический страх перед зверями и подвинулась чуть-чуть ближе к клетке. Одной рукой она похлопала по решетке. Хищники подняли головы и тотчас прыгнули к руке Пилы. Клаудиус отошел на несколько шагов. Затем он с разбега прыгнул на решетку и мгновенно поднялся вверх. Несмотря на это, одна из пятнистых хищных кошек оказалась проворнее.

Ее лапа просунулась сквозь прутья и поцарапала Клаудиусу ногу. Со стоном он упал на крышу рядом с Пилой. Из раны потекла кровь.

– Пойдем дальше, мы не можем здесь отдыхать, – выдохнул Клаудиус.

– Но ты же истекаешь кровью, – воскликнула Пила.

– Ну и что? Гладиатор должен это терпеть, – сердито возразил он.

Они заторопились дальше, к следующей поверхности над темницей.

– Сюда. – Клаудиус протащил ее сквозь щель в стене.

Пила повисла на своих кандалах и провалилась. Она закусила губы, когда боль, казалось, грозила преодолеть ее. Клаудиус крепко схватил ее и вытащил наверх.

– Нам это удалось.

Перед ними лежала открытая площадка.

– Это двор казармы гладиаторов, – прошептал Клаудиус. – Пойдем здесь, вдоль.

Ему не нужно было объяснять, они находились около туалетов. Открытый канал вел под стеной в город.

– Мы должны здесь?.. – спросила в ужасе Пила.

– Другого пути нет. Бывает и похуже.

Нежно, но твердо он потащил Пилу в канал.

– Пригнись! – прошипел он, затем сам последовал за ней. От вони Пила почти задохнулась, но сладкий воздух свободы веял им навстречу – что по сравнению с этим была вонючая клоака! У стены канал был прикрыт каменными плитами. На четвереньках они проползли сквозь фекалии под стеной. На другой стороне канал снова открылся, он вел к морю.

– Теперь налево, там есть ручей, – услышала Пила голос Клаудиуса позади себя. Она заторопилась вперед, споткнулась, упала, снова встала. В тусклом свете луны она различила мерцание воды. С тихим жалобным криком она бросилась в ручей и осталась лежать в нем. Прохладная вода медленно привела ее в сознание. Что случилось?

Она почувствовала, что ее касается рука.

– Все в порядке? – спросил Клаудиус.

– Один! Ничего не в порядке, но я живу. Мокрая, вонючая, но живая.

Клаудиус прижал ее к себе. Они сели в журчащем ручье, грязные, окровавленные, в разорванной одежде, и обнимались, как две обезьянки, которые стремились защитить друг друга от ужасного мира.

– Я не допустил бы, чтобы кто-то отнял у тебя жизнь. Ни солдаты, ни львы, ни Ромелия. – Он сжимал в своих объятиях ее дрожащее тело.

– Ромелия! Я не понимаю…

– Позже, любимая, мы должны идти дальше.

Из казарм раздались вопли, крики, топот многих ног.

– Они обнаружили твое бегство и смерть стражника. Вперед!

Клаудиус поднял Пилу. Они сделали еще несколько шагов по ручью, затем взобрались на другой берег. Держась за руки, они побежали по узким темным переулкам, позади них раздался лай собак.

– Проклятие, они выпустили боевых собак.

Клаудиус оглянулся, пока бежал. Собаки были опаснее, чем солдаты.

– Быстрее!

Железные оковы мешали Пиле бежать, однако у нее было достаточно сил, чтобы выдержать темп Клаудиуса.

– Беги вдоль по этой улочке до большой колонны, потом налево от маслобойни к аркадам лавки ткача. Там ты поднимешься по лестнице на крышу трактира. Не бойся, там сейчас никого нет.

– А ты? – боязливо спросила Пила и вцепилась в Клаудиуса.

– Я направлю собак на ложный след. У кухни мы снова встретимся.

– Нет!

– Нужно!

Клаудиус жестко оттолкнул от себя Пилу и заторопился вдоль узенькой улочки в обратном направлении.

Пила побежала. У колонны на квадратной площади, от которой брали начало четыре улочки, она побежала сначала по первой улочке, вернулась, побежала по следующей. Она оказалась в маленьком переулке какого-то заднего двора, вбежала на несколько ступенек и больше не знала, где она находится. Потом дорогу ей преградили огромные амфоры – перед ней была маслобойня. В испуге она остановилась. Лай собак отдалился. Сердце выскакивало из груди, в висках стучало. Где был Клаудиус? Она пошла теперь медленнее, прячась в тени домов. Несколько темных фигур пробежали мимо нее, не заметив беглянку. Пахло нечистотами, перед собой она увидела трактир, матерчатый навес над ним был свернут. Узкая лестница вела наверх. Пила вскарабкалась по лестнице наверх и присела у стены какого-то маленького строения, состоявшего явно из одной комнаты. С соседней улочки до нее доносились голоса, смех, пьяное пение, – там была таверна. Сердце, успокаиваясь, стало биться ровнее. Вот только как там Клаудиус?

Пила услышала легкие женские шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Не дыша она прижалась к стене.

– Пила? – услышала она тихий голос. Она не осмеливалась ответить. Кто мог знать, что она здесь?

Шаги приблизились. В темном небе Пила увидела силуэт молодой женщины. Она была в легкой одежде. Меретрица!

– Пила! – Женщина огляделась в поисках ее. Пила не двигалась. Женщина чуть было не споткнулась об нее.

– Вот ты где, – проговорила она с облегчением и втащила Пилу в маленький домик. Она закрыла убогую деревянную дверь после того, как повесила над входом дощечку с надписью «занято».

Внутри находилась только малюсенькая комнатка без окон. Пила споткнулась о порог и стукнулась о заднюю стену этой целлы меретрициа.

– Подожди, я зажгу свет, – сказала женщина и достала масляную лампу. В слабом свете лампы Пила могла различить подробности. Женщина была маленькой, стройной и очень молодой. На ней было короткое платье ярко-желтого цвета. Ткань была тонкой и позволяла различить нежные округлости ее тела. Волосы были собраны в кокетливую прическу из локонов. Запястья рук и ног украшали узкие золотые браслеты и цепочки с маленькими амулетами. Ее детское лицо было привлекательным, она выглядела ухоженной и хорошенькой. Несмотря на это Пила боязливо прижалась к стене и уставилась на нее.

– Не бойся, я тебе помогу, – сказала меретрица и улыбнулась. – Меня зовут Веллиция. Клаудиус посвятил меня в дела, чтобы я помогла вам. Иди сюда.

Она указала на постель в торцовой стене комнаты, на которой лежали толстый матрас и мягкие подушки, стена вокруг постели была окрашена в красный цвет. Пила села на постель. Веллиция тихо рассмеялась.

– Боги, ну ты и большая, – удивилась она. – Снимай свои тряпки, я их выброшу. Клаудиус достал для тебя платье, которое носят жены ремесленников и торговцев.

Она налила воды из кувшина в глиняную миску и поставила ее перед кроватью. Только сейчас она заметила кандалы Пилы. При свете маленькой лампы она осмотрела тяжелое железо.

– Тебе, должно быть, больно, – проговорила она сочувственно. – Может быть, ты сможешь их снять, если намажешь запястья свиным салом. У меня есть маленькая мисочка. Попытайся!

Однако кандалы сидели крепко и тесно вокруг запястий Пилы.

Внезапно в дверь тихонько стукнули.

– Занято! – крикнула Веллиция. – Ты не умеешь читать?

– Говорят, для меня дверь всегда открыта, – услышали они голос Клаудиуса.

Обе женщины одновременно с облегчением вздохнули. Клаудиус проскользнул в комнатку и ухмыльнулся во все лицо.

– Я кое-что принес. – Он поднял руку, в которой были молоток и долото.

– О боги, где это ты достал? – спросила Веллиция. Клаудиус подмигнул Пиле.

– Я навестил мастерскую одного скульптора. Там везде еще бегают собаки.

– Ты ушел от них, – выдохнула Пила.

– Конечно. Имеешь преимущество, если хорошо ориентируешься в улочках Помпеи. – Теперь он подмигнул Веллиции.

– Вы знаете друг друга? – спросила Пила тихо.

– Давным-давно. Так давно, что я безоговорочно доверяю ей. – Клаудиус бросил на Веллицию полный любви взгляд, который не ускользнул от Пилы.

– Клади свои руки сюда, – потребовал он у Пилы. Точно нацеленными ударами он сбил кандалы. Пила с благодарностью потерла свои кровоточащие запястья.

– Как твоя нога? – спросила она.

– Не стоит говорить, – отмахнулся Клаудиус.

– Ты ранен? – испуганно спросила Веллиция.

– Нет! – ответил Клаудиус.

– Да, – сказала Пила.

– Покажи свою ногу, – потребовала у него Веллиция. – О, рана загрязнилась. Я обмою ее, иначе она воспалится.

Она старательно очистила рану, и Пила удивилась, что при этом лицо у Клаудиуса оставалось бесстрастным. Гладиаторы были крепкими мужчинами. Веллиция втерла мазь из свиного сала и шалфея.

– Теперь она вылечится.

– Ты – сокровище, Веллиция, – промолвил Клаудиус, улыбаясь, и поцеловал ее в лоб, – однако мы должны бежать дальше.

Он открыл дверь. Перед улочкой послышались крики и тяжелые шаги.

– Солдаты! – Клаудиус отпрянул. – Они прочесывают город.

– Оставайся здесь! Быстро раздевайся! Ты тоже, Пила!

Веллиция захлопнула дверь и подтащила обоих к кровати. Она торопливо спрятала разбитые кандалы и инструменты под матрасом, одежда Пилы и Клаудиуса также исчезла под подушкой. Она притиснула Пилу к стене.

– Ложись, сожмись и набрось это покрывало на свои волосы.

Потом она, как всадник, уселась на Клаудиуса.

– Давай, начинай стонать. – Она прыгала на нем и издавала похотливые крики, в то время как Клаудиус громко стонал. Пила вжалась в подушки позади обоих. В дверь сильно постучали.

– Откройте, мы ищем беглую рабыню! – закричали солдаты.

– Занято! Вы не умеете читать, идиоты! – заругалась Веллиция между похотливыми воплями. Тем не менее дверь открылась, и в ней показался шлем солдата.

– Вон! – завизжала Веллиция. – Иначе я потеряю свои деньги.

Она не прекращала подпрыгивать. У солдата рот растянулся до ушей.

– О, Веллиция! – воскликнул он. – Все в порядке! Дверь снова захлопнулась.

– Не прекращать! – предупредила она, и оба продолжали стонать и охать на ложе, чтобы солдаты на улочке их слышали. Потом Веллиция, фыркнув, упала с кровати.

– Сработало, – со смехом проговорила она.

Она поднялась, открыла дверь и вслушалась в ночь.

– Они ушли, вы можете идти.

Клаудиус и Пила торопливо оделись. Клаудиус взял Веллицию за руку.

– Я благодарю тебя за помощь. Да вознаградят тебя боги!

Он поцеловал ее и заторопился прочь. Пила робко пожала руку девушки.

– Я не знаю, почему ты это сделала, но я благодарю тебя всем сердцем.

– Да защитят вас боги, – прошептала Веллиция. – Будьте счастливы друг с другом!