— Аминь, — сказал Рон в ответ на заявление звонившей женщины о том, что ни один ребенок не должен рождаться случайно.

Он остановил машину перед мастерской, но радио выключать не стал — хотел послушать новости. Основной из них была информация о забастовке сталеваров. За ней следовало сообщение о Рэчел — говорили то же самое, что и час назад: еще раз было проведено всенощное бдение при свечах; у сотрудников и завсегдатаев мотеля «Каса Эрнандес» взяли на анализ образцы ДНК…

Рон выключил двигатель. Во всей этой истории его больше всего удивляло то, что у этой матери не было десятка незаконных детей. Хотя он отнюдь не исключал, что она раскидала их по детским домам. А может быть, Рэчел единственная не стала жертвой всех ее абортов.

Он взял ящик с инструментом и вышел из машины. На другой стороне улицы из грузовика вылезал Винс.

— Привет! Как дела? — крикнул он.

— Все путем, — ответил Рон.

— У тебя почти всю неделю мастерская закрыта.

Рон напрягся. Когда это, интересно, Винс стал следить за тем, что он вывешивает табличку «Закрыто»?

— Пришлось много ездить по вызовам, — бросил он.

— Я тоже только приехал с вызова в Миссисогу, — сказал Винс. — Там дождь льет как из ведра.

— Скоро, значит, и до нас дойдет, — сказал Рон, расслабившись. Винс просто решил по-соседски языком почесать.

Жалюзи на окнах были опущены, верхний свет выключен. За прилавком сидела Нэнси и курила, даже не пытаясь спрятать от него сигарету.

— Ты что делаешь? — спросил он.

— Ой, — рассеянно сказала она, — извини. — И уронила сигарету на пол.

— Надеюсь, ты не дурь здесь смолишь?

— Что? Нет, нет… — Нэнси встала и загасила бычок ногой. — Слушай, Рон, мне кажется, я грипп подхватила. Мне бы надо отлежаться.

— С Рэчел все в порядке?

— Да, у нее все отлично. Играет на синтезаторе.

Он сделал радио потише:

— Я ничего не слышу.

— Она играла еще минуту назад.

Он взглянул на часы. По расписанию девочка должна была сейчас смотреть мультики.

— Меня вдруг тошнить стало, и голова закружилась, — сказала Нэнси.

В тусклом свете лицо ее было белым как мел. Рон включил лампу — так ее лицо стало еще белее. В руках у нее он заметил листок бумаги.

— Что это?

— Да так, ничего, объявление о Рэчел.

Нэнси дала ему листок. Он быстро прочитал текст:

— Где ты это взяла?

— Кто-то подбросил.

— Кто?

— Не знаю. Бросили и ушли. — Она махнула рукой в сторону двери. — Он там был, в прорези для почты застрял.

— Неужели? — Рона насторожило, что листовки с просьбой об освобождении Рэчел распространялись значительно дальше границы официальных поисков. С другой стороны, добровольцы разносили их там, где им нравилось. Это вовсе не означало, что район поисков расширился. — И никто в дверь не стучал? — спросил он.

— Нет, никто не стучал.

Рон снова бросил взгляд на листок.

— «Я — единственная родственница Рэчел», — вслух прочитал он, фыркнул и решил не забивать себе этим голову. — Значит, — спросил он, — с Рэчел все в порядке?

— Да, да.

Его поразило безразличие, с которым ответила Нэнси.

— Мне самому нужно на нее взглянуть.

Она промолчала. Он решил, что тем самым Нэнси хочет выразить свое несогласие.

— Я спрошу ее, не хочет ли она посмотреть пылесосы…

— Пойди спроси.

— Тебе ведь не обязательно там с нами быть?

— Как она захочет. — Нэнси обошла прилавок. — Мне нужно лечь. Разбуди меня через час.

Рон скомкал листовку. Она вызвала у него неприятные чувства, но он, как ни странно, быстро успокоился. В голову ему пришла мысль о том, что прежде всего надо будет показать Рэчел одну из составленных им брошюрок, чтобы вызвать у нее интерес к пылесосам. Он взял с полки последний вариант и раскрыл его, положив на прилавок. Фото автора отсутствовало, но это легко было исправить — снимок оказался под рукой. Правда, улыбка на нем казалась слишком уж широкой, а волосы чересчур прилизанными.

Рон взял ножницы и отрезал целую страничку. Лучше всю ее отрезать, пожертвовав разделом, посвященном «эврикам», чем только часть, иначе Рэчел, глядя на пустое место, будет ломать себе голову над тем, что он хотел от нее скрыть. Потом он пробежал глазами оставшуюся часть брошюрки. Там было какое-то слово, которое, наверное, она не поймет, но в целом язык был достаточно простым, предназначенным для широкой публики.

Девочка стояла на коленях перед кукольным домом.

— Привет, — бросила она.

Сердце у Рона учащенно забилось — не от того, что он увидел ее в белой юбочке и синей с белым матроске, а от того, что она была именно там, где он сотни раз уже видел ее в воображении.

— Можно мне войти?

Она нерешительно смотрела куда-то мимо него.

— Боюсь, на Нэнси плохо погода действует, — заметил Рон, перешагнув через порог. — Она, должно быть, грипп где-то подхватила. А ты как себя чувствуешь?

— Отлично.

Рэчел подумала, что его интересует ее больная нога, и села на корточки так, чтобы перенести на нее вес тела, тем самым подтверждая, что и на самом деле все отлично.

Он закрыл дверь и запер ее на ключ:

— А Нэнси ушла? — спросила девочка.

— Ушла?

— Ну, в магазин, например, пошла или еще куда-нибудь.

— Нет. — Интересно, к чему она клонит. — Нэнси здесь. Прилегла покемарить.

Волосы Рэчел сзади были стянуты в конский хвостик. Его завораживал вид аккуратных, небольших, чуть оттопыренных ушей девочки. Честно говоря, это был ее единственный недостаток. Ему доставляло невыразимое удовольствие, что она не пытается его скрыть, а наоборот — выставляет напоказ, вдев в мочки маленькие сережки.

Он сделал рукой жест в сторону кукольного дома.

— Видишь ту красную кнопку? Над камином.

Она обернулась.

— Нажми ее, — сказал он, подвинувшись к ней поближе, — и посмотри, что произойдет.

Рэчел просунула ручку в игрушечную гостиную и быстро коснулась кнопки. Дрова в камине окрасились в алый цвет. Через секунду тем же цветом зарделись стоявшие на камине свечи.

— Здорово, правда?

Она кивнула.

В другой руке она держала куклу-маму.

— Ты уже придумала ей имя? — спросил Рон.

— Нет.

— А ребенку ты уже имя дала?

— Нет.

— А где отец?

Она указала на кабинет.

«Отец» сидел за письменным столом. Для Рона было бы естественным опуститься на пол, взять куклу с кресла, стоявшего у письменного стола, и что-нибудь сказать от ее имени! Что-то вроде: «Дорогая, мне кажется, пора кормить малыша». Или: «Тебе не хочется, чтобы я приготовил нам ужин?»

Он сделал шаг в сторону девочки. Как будто прочитав его мысли, Рэчел положила куклу-мать на веранду и щелкнула выключателем, погасив в игрушечном доме свет.

— Ну, ладно, — сказал Рон. — Поиграла с утра — и хватит.

Он произнес это очень напряженно, похлопывая брошюркой по ляжке, и только поэтому вспомнил, что она у него в руках.

— Знаешь что, — сказал он, снова собравшись с духом, — тебе это может быть интересно. Это — про мою коллекцию. Не знаю, говорила об этом Нэнси или нет, но я коллекционирую и ремонтирую старинные пылесосы, некоторым из которых больше ста лет.

Он протянул ей брошюру. Рэчел какое-то время оставалась в нерешительности, но потом взяла ее и раскрыла.

— Вот этот, на который ты смотришь, — пояснил Рон, — называется «констеллейшн».

— Похож на космический корабль, — шепотом проговорила девочка.

— И мне всегда так казалось. Я думаю, его лучше было бы назвать «спутник». Хочешь посмотреть, какой он на самом деле?

Она пожала плечами:

— Хорошо.

— Сейчас я к тебе вернусь. — Рон поспешил к двери. — А ты пока полистай брошюру, выбери, какие еще пылесосы тебе хотелось бы посмотреть. Я их потом принесу.

Когда он вернулся с пылесосом и коробкой с приспособлениями к нему, Рэчел сидела на кровати, разложив на коленях брошюру.

— Дождик собирается, — заметил он, пнув дверь ногой.

Дыхание у него сбилось. Коробку Рон поставил на небольшой столик, а сам пылесос — перед ней на пол.

— Тебе цвет нравится? — спросил он.

Рэчел кивнула.

— Этот цвет называется «аква» — от «аквамарин». Пятьдесят лет назад он был очень популярен. В него красили холодильники, кухонные плиты, машины. Тогда он и впрямь очень многим нравился. Итак, — он хлопнул в ладоши, — «гувер констеллейшн», модель восемь-два-два. Классический экземпляр — я пишу об этом в брошюре, — классический пример преобладания формы над функцией. Ты понимаешь, что это значит: преобладание формы над функцией?

Она покачала головой.

— Это значит, что смотреть на него приятно, но работает он не очень хорошо. Проблема «констеллейшн» заключается в выхлопе. Кому-то пришла в голову нелепая мысль о том, что отработанный воздух должен дуть в пол, под это металлическое кольцо.

Рон наклонился, чтобы показать ей, где находится кольцо, и всего в нескольких дюймах от лица увидел ее голые ноги. Он сразу забыл, о чем шла речь, но все же сумел перевести взгляд на пылесос.

— Ну вот, — сказал он, — теперь я его включаю.

Из всех его агрегатов середины прошлого века жужжание «констеллейшн» больше всего радовало ухо. Придерживая выключатель пальцами ноги, Рон несколько секунд прислушивался к звуку, не глядя на девочку, и это его немного успокоило.

— Смотри, что здесь получается, — сказал он. — Когда отработанный воздух дует вниз, пылесос, конечно, легче двигать по полу, потому что под ним вроде как образуется воздушная подушка. Но ценой за это небольшое удобство становится то, что воздух всасывается гораздо слабее. — Поддавшись безотчетному импульсу, он вдруг спросил: — Хочешь опробовать его в работе?

— Вы хотите сказать, я могу попылесосить?

— Ну да. Там внутри есть пакет для пыли, так что им можно пользоваться.

Девочка встала. Рон передал ей шланг. В эту минуту его нисколько не беспокоило, что он сам разрешил использовать один из четырех бесценных пакетов для мусора, которые хранил как зеницу ока.

— Мне лучше пропылесосить кровать? — спросила она.

— Почему бы и нет?

Рэчел начала еще до того, как он объяснил ей, что надо делать. Она уверенно двигала щеткой. Мысль о том, что она слишком уж сильно прижимает щетку к покрывалу, мелькнула и сразу пропала — Рон не мог отвести взгляд от ее маленьких напряженных бедер. Когда она что-то бросила ему через плечо, голос ее прозвучал словно гром среди ясного неба.

— Что? — не понял он.

— Смотрите… — Рэчел показала ему на щетку. — Он не засасывает пушинки.

Рон уставился на ее указующий пальчик.

— Видите? Здесь весь пух собрался, и пылесос должен его засасывать. Ведь так?

— Так. — Рон выключил агрегат. Внезапно наступившая тишина подействовала на него как легкий удар. — Я тебе именно об этом только что и говорил, — сказал он, открывая коробку, которую принес с пылесосом. — О воздушной подушке… — Из коробки были извлечены пакеты и щетка для ткани. — Как она… ага… вот, наверное, как надо… — Он взял инструкцию по эксплуатации. — А где же для нее насадка? — пробормотал он. — Она тоже должна быть в коробке… Только не говори мне…

На лбу у него выступили капельки пота и стали сползать на брови. Неужели… он случайно выкинул эту насадку, когда наводил порядок в кладовке? Если пылесос не в комплекте, он почти ничего не стоит…

— Оставайся здесь, — сказал он. — Я скоро вернусь.

Когда звук его шагов совсем стих, Рэчел положила шланг на кровать и подошла к распахнутой двери. Вторую дверь, наверху лестницы, он тоже оставил открытой…

Рэчел это настолько удивило, что ей и в голову не пришло сбежать. Она думала лишь о том, что у нее появился шанс вынести из дома записку с просьбой о помощи. Вытащив записку из-под ящика с игрушками, она сложила ее так, чтобы слово «ПОМОГИТЕ» было сверху, потом засунула ее за пояс юбки, вышла из комнаты и стала на цыпочках подниматься по лестнице. Уже в мастерской она остановилась и прислушалась. Ей показалось, что Рон в задней части дома — оттуда доносились такие звуки, будто кто-то передвигал мебель. Она обошла газонокосилки и лампы. Чтобы ничего случайно не задеть, она прижимала локти к бокам.

Входная дверь была не заперта. Рэчел вышла на каменное крыльцо. Дождь прошел. Разбрызгивая воду из луж, мимо проезжали легковушки и грузовики. Голуби, слетевшие вниз с проводов, что-то клевали в оранжевой коробке из-под пиццы.

Куда же положить записку? Через дорогу от нее какой-то мужчина, облокотившись о борт грузовика, говорил по мобильному телефону. Она решила передать записку ему.

Спустившись по ступеням крыльца, девочка прошла мимо фургончика Рона. Она поняла, что это его фургончик, по сделанной сбоку надписи: «Рон. Ремонт электробытовых приборов».

Мужчина стал залезать в грузовик. Она пошла быстрее. Перед ней на обочине дороги расхаживали голуби.

— Нет! — крикнула она, испугавшись, что машина может переехать птиц, и замахала руками, чтоб они улетели прочь.

Записка выпала из-под юбки на дорогу, и ее тут же переехал мотоцикл.

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выскочить на проезжую часть, — по дороге шли машины. Она подождала, пока дорога освободится.

Вдруг, когда уже образовалось окно и Рэчел собиралась перебежать улицу, рядом с ней остановилась легковушка. За рулем сидел чернокожий мужчина в тюрбане. Дверца распахнулась, и мужчина вышел на дорогу.

— С тобой все в порядке? — спросил он ее с сильным акцентом. — Я тебя не задел?

Она отступила назад, поднявшись на бордюрный камень.

— Девочка, я тебя не задел? — переспросил мужчина, сделав шаг в ее направлении.

Рэчел повернулась и побежала.

Дверь в мастерскую заклинило. Она стала колотить в нее кулаками и расплакалась.

Сквозь стекло дверного окошка она увидела в коридоре Рона. Он открыл дверь, взял ее на руки, внес в дом, ударом ноги захлопнул дверь и спустился с ней на руках в подвал. Там он тоже пинком ноги захлопнул дверь и положил девочку на кровать. Она продолжала громко плакать.

— Они видели меня! — кричала она. — Теперь они знают, где я!

— Это не страшно, — сказал Рон и ласково погладил ее по лицу. — Все будет в порядке. Я здесь. Рон с тобой.

Что это за звук такой громкий? Нэнси прислушалась, съежившись от страха. Но кроме приглушенных голосов, доносившихся из радиоприемника, стоявшего в мастерской, ничего не услышала. Она зарылась головой в полушку.

Ей приснился страшный сон: листовка, которую принесла Энджи, письмо, написанное Рэчел сегодня утром, и записка о помощи, лежавшая под коробкой с игрушками, — все в нем перемешалось. Будто бы она развернула листовку, но это оказалось письмо Рэчел, и Нэнси с ужасом подумала: господи, оно же сейчас гуляет по всему городу! Потом она снова взглянула на листок и обнаружила на нем одно только слово: «ПОМОГИТЕ». И тут она поняла, что не письмо, а эта записка сейчас у всех на руках. Она выглянула на улицу и увидела, что повсюду: на телефонных столбах, на лобовых стеклах машин — везде, где хватало взгляда, были эти листы: ПОМОГИТЕ, ПОМОГИТЕ, ПОМОГИТЕ!

Надо вставать. Но она так устала. Полежу еще несколько минуток, сказала она себе.

Рэчел поняла, что он гладит ее по лицу только спустя какое-то время. Он делал это с нежностью, но руки его дрожали. Она заметила серебряную пуговку на манжете его рубашки, которая напомнила ей серебристые кнопки на джинсовой рубашке Мики.

Девочка скучала по Мике, но, тем не менее, была рада, что с ней сейчас Рон. Она и представить себе не могла, чтобы Мика держал ее на руках и захлопывал дверь ногой. Он бы прежде всего спросил ее, что случилось. Может быть, он даже подошел бы к работорговцу и спросил: «Могу я вам чем-нибудь помочь?» Однажды Мика поймал бродягу, который с корнем вырывал в его садике лилии, и, вместо того чтобы накричать на него, вежливо задал ему именно этот вопрос.

Ей нужно было в туалет. Она сказала об этом Рону, он поднялся, чтобы дать ей встать с кровати, потом взглянул на часы.

— Вы хотите уйти наверх? — с беспокойством спросила она.

— Если хочешь, я останусь.

Девочка кивнула.

В ванной она задумалась о том, что в Роне ее пугало, но не смогла вспомнить. Когда она вышла, он сидел на корточках перед кукольным домом.

— Обычно по утрам мы рисуем, — сообщила она ему, приглашая заняться этим делом.

Она нарисовала завсегдатаев мотеля: престарелую даму с розовыми волосами, чернокожего дядю, который пожал ей руку, и других. Рон изобразил пылесос, который назывался «гувер», модель «О». Получилось у него не сразу — несколько раз он комкал листы и все начинал заново. Он сказал, что хотел бы показать ей этот пылесос, и тут она вспомнила, как он расстроился из-за какой-то насадки для «констеллейшн». Она спросила его, нашел ли он эту насадку.

— Нет. — Рон хмуро упер глаза в свой рисунок.

— Ничего, она найдется, — успокоила его девочка. — Вы ее найдете в самом неожиданном месте… — Внезапно она застыла.

Кто-то стучал в дверь мастерской.

Она вскочила на ноги.

— Это всего лишь посетитель, — сказал Рон, коснувшись ее руки. Коленки девочки подрагивали. — Не беспокойся, — подбодрил он ее.

Когда стук стих, она деликатно отвела руку в сторону (его ведь так просто обидеть!) и снова села.

— А что бы вы сделали, если бы работорговец выломал дверь? — спросила девочка.

— Включилась бы сигнализация, — ответил он. — А если бы парень оказался совсем тупым и вломился в помещение, я бы взял гаечный ключ, который лежит под прилавком, и хорошенько его отдубасил.

— А этот гаечный ключ большой?

Он вытянул руки вперед перпендикулярно к телу, явно преувеличивая размеры ключа.

— Он тяжелый и может сильно ранить человека.

— А если бы у него был пистолет?

— Я бросил бы этот ключ ему в голову и разоружил бы его.

— Что значит — разоружить?

— Лишил бы его оружия.

— А вы могли бы его застрелить? — спросила она с надеждой.

— Если бы это понадобилось.

— Вы бы его убили?

— Может быть.

— А что бы вы сделали с его телом?

— Закопал бы во дворе.

— Надо было бы подождать, пока наступит ночь, — сказала Рэчел. — Чтобы никто не видел. И вот еще что — точно! — вы могли бы посадить над этим местом куст, чтобы люди знали, зачем вы копали землю.

— Мне кажется, можно и получше что-нибудь придумать. Я мог бы покрыть то место декоративной каменной плиткой.

— Да, плиткой его выложить!

Он протянул ей свой рисунок:

— На этот раз вроде ничего получилось.

— Хорошая картинка, — удивленно сказала она.

Рон нарисовал маленькие сверкающие квадратики на металлической поверхности пылесоса, а на стене за ним заштриховал тень.

— Тебе обязательно надо увидеть, какой он на самом деле.

Рон смотрел на нее, как будто просил о чем-то, и взгляд у него был как у преданной собаки. Ей не хотелось рассматривать еще один пылесос, но он, наверное, здорово увлечен этим делом, даже о работорговцах забыл…

— А что, если нам посмотреть телевизор? — спросила она.

Когда Рон переключал программы, сверху донесся какой-то шум, будто что-то упало с глухим стуком. Девочка непроизвольно прикрыла рот руками.

— Это Нэнси впустила в дом Ташу, — сказал Рон.

Он коснулся ее ноги и сам вздрогнул… Ноги у него в коленях чуть не подкосились. Стало слышно, как Нэнси с Ташей спускаются по ступеням в подвал. Рэчел немного отодвинулась, ей почему-то показалось, что Нэнси не понравится, если они с Роном будут сидеть так близко друг к другу.

— Дверь открыта! — крикнул Рон.

Таша вихрем ворвалась в комнату. За ней вошла Нэнси, стараясь руками распушить волосы.

— Все в порядке? — спросила она. С одной стороны лица у нее были заметны отметины от подушки.

— У нас тут случилось небольшое приключение, — ответил Рон. — Я по недосмотру оставил дверь открытой, Рэчел вышла на улицу, а там оказался работорговец.

У Нэнси отвисла челюсть.

— Где?

— Прямо у крыльца! — расплакалась Рэчел.

Сказав им правду, она бы неизбежно нарвалась на неприятности — ей пришлось бы объяснять, что она делала у дороги. Они стали бы ее спрашивать, не собиралась ли она сбежать… Как только эта мысль пришла ей в голову, девочка подумала, что и впрямь могла от них убежать. И еще сильнее разрыдалась от охвативших ее досады и отчаяния.

— И дверь еще заело! — всхлипнула она. — Рон… ему пришлось ее открывать, а потом он отнес меня вниз!

— Ой, бедняженька ты моя дорогая, — запричитала Нэнси и села. Рон, наоборот, встал. Нэнси погладила девочке руку. — Ты, должно быть, до смерти перепугалась. Как этот малый выглядел?

— Он был чернокожим, в зеленом тюрбане.

Теперь она подумала о том, что, если бы попыталась убежать, работорговец мог бы за ней погнаться.

— А раньше ты его никогда не видела?

— Нет, никогда. Он вот так шел… — Она растопырила пальцы, как когти дикого зверя.

— Господи!

Интересно, подумала Рэчел, отправила ли она письмо маме? По лицу Нэнси определить это было невозможно.

— Пойду открою мастерскую, — сказал Рон. — Не переживай, Рэчел. У меня там гаечный ключ. — Он выразительно ударил кулаком по ладони.

Девочка представила, как он врежет работорговцу по тюрбану. Тот в один миг отлетит на мостовую!

— Хорошо, — кивнула она.

— Ну, ты везунчик, — сказал Рон сам себе вслух.

Если бы он намеренно оставил дверь открытой, лучше бы у него не получилось. Даже если бы он нанял того малого в тюрбане. Теперь он четко понимал, что тот мужчина просто не узнал девочку.

В мастерской зазвонил телефон. Рон смотрел на аппарат, пока тот не смолк. Потом уставился в окно. На улице не было ни людей, ни машин. Он обошел прилавок, подошел к двери и провел рукой по замку, вспомнив искаженное ужасом личико за стеклом и мысленно похвалив себя за быстроту и решительность. Рэчел почти ничего не весила… Он коснулся рубашки в том месте, куда девочка утыкалась лицом. Рубашка была еще влажной, хоть и трудно сказать, от ее слез или от его пота.

Когда дети плачут, из них столько жидкости вытекает! Укладывая ее на постель, глядя на залитую слезами мордашку, он думал лишь об одном — как бы поскорее вытереть мокрые щечки. Он никак не мог сдержать дрожь в руках, опасаясь, что в дом вот-вот ворвется полиция. Но все равно, его внимание было целиком сосредоточено на ее лице. Сначала он пытался вытереть его кончиком простыни, потом, когда Рэчел немного успокоилась, стал гладить его руками. Она закрыла глаза, а он все водил пальцами ей по щекам, по носику и губам.

Затем он встал, подошел к шкафчику, нашел там полотенце и вытер ей шею и спинку. Это он сделал немного позже, но вспомнил только теперь. Он был уверен, что девочка вздрогнет, если он положит руку ей на коленку, и оказался прав. Еще он отметил, что, услышав шаги Нэнси на лестнице, Рэчел оправила юбочку и отодвинулась от него. Будто подружка при появлении жены.

Она знает, мелькнула у него мысль.

Внезапно в ушах у него зазвенело, и в голове лавиной понеслись образы один чудовищнее другого. Он даже споткнулся о табуретку.

— Погоди минутку, — пробормотал он. — Погоди минутку, погоди минутку… — Образы отступили.

Что, интересно, она знает? Что сводит его с ума? Что, как Мика и все остальные мужчины, которых она встречала в жизни, он хочет использовать ее в своих интересах?

Все это время, даже до того, как он ее сюда привез, Рон надеялся, что их отношения дойдут до такой стадии, когда они приспособятся нормально чувствовать себя физически, находясь друг с другом. Ну, как, например, чувствуют себя отец с дочерью. Он не думал, что это произойдет быстро — настолько быстро, — но рассчитывал, что, когда это случится, его вполне будет устраивать подобное положение вещей. Поначалу он боялся к ней прикоснуться, но теперь, когда она сама бросилась к нему на руки, он позволил себе думать о том, как будет целовать ее перед сном, целовать в эти прекрасные розовые губы… Разве ему этого мало? Ведь любого отца, которому Господь даровал ребенка столь потрясающей красоты, должен искушать соблазн — так он думал раньше, так считал и теперь. У него была своя теория, почему отцы не поддаются греховному соблазну (если предположить, что большинство из них ему не поддаются). Она сводилась к тому, что соблазн не доводит их до отчаяния. Ведь они каждый день могут рассчитывать на отмеренную им долю общения.

Но дело в том… От волнения он стал мерить мастерскую шагами. Дело в том, что теперь он уже не был вполне уверен, что его теория верна. Ему мало было гладить рукой ее коленку. И она отнюдь не невинна — этим и не пахло, она уже настолько опытна, что он до жути боялся представить это себе. Вполне возможно, что она уже и не девственница…

Рон вышел в кухню, потом вернулся в мастерскую и уставился на дверь, за которой шла лестница в подвал. А какая, впрочем, разница? — подумал он, возвращаясь к своим размышлениям. Даже если она не невинна, отсюда следует лишь то, что ему придется бороться с искушением с еще большей силой, противиться за двоих. Можно ведь думать о ней так, чтобы не сосредотачиваться на искушении. Если, скажем, не думать постоянно о какой-то определенной части ее тела, а представлять, как она, слегка сгорбившись, сидит на стуле или, прихрамывая, идет по комнате, или вспоминать, как меняется выражение ее лица — когда она пытается скрыть боль или напряженно о чем-то думает, — и любовь его победит соблазн.

— Ну ладно, — бросил он вслух с такой интонацией, будто вопрос был решен.

Услышав шаги Нэнси, он вернулся к табуретке и сел.

— Так что тут у вас стряслось? — спросила она.

— Я показывал ей «констеллейшн», и что-то меня отвлекло. Все случилось — глупее не придумаешь.

Нэнси пристально на него смотрела. Она была очень бледна.

— Обе двери, — проговорила она. — Ты оставил открытыми обе двери.

— Но она же вернулась. И это самое главное.

— А что с тем малым в тюрбане?

— Мне кажется, он ее не узнал.

Нэнси долго не сводила с него глаз. В конце концов она покачала головой:

— Знаешь, она всё в себя прийти не может от того, как ты подхватил ее на руки. Все время только и твердит: «Рон очень сильный». Еще она сказала, что теперь ты можешь каждый раз с нами кушать.

При этих словах сердце его от радости чуть не выпрыгнуло из груди.

— А тебя это устроит?

— Меня? — Она направилась в кухню. — Разве это имеет какое-нибудь значение? Для тебя ведь важно только то, что устраивает ее, или я не права?