Основание крепости и трёх городов: Альтштадта, Лёбенихта и Кнайпхофа

Взору купца, добиравшегося с юга две тысячи лет назад привычным ему торговым путём по восточному побережью Фришгафа до долины Прегеля, открывалась с высокого берега, на котором располагалось прусское селение Понарт, широкая долина древнего русла реки, летом покрытая зеленью трав и кустарников, зимою скованная льдом и снегом, весною и осенью залитая паводковыми водами и представлявшая собою череду труднопроходимых водоёмов и болот. Он видел степенно несущую по долине свои полные воды реку, между двумя рукавами которой — северным, самландским, и южным, натангенским — располагалось три острова. Через средний, из всех трёх самый маленький остров под названием Кнайпхоф, в то время ещё действовала паромная переправа, позднее дорога вела через мосты Грюне Брюке и Кремербрюке. Здесь южная оконечность Самландского плато подступала к реке ближе, чем где-либо в другом месте, своим северным обрывистым берегом, покрытым дубравами и изрезанным оставшимися на месте ручьёв балками. Севернее острова Кнайпхофа над долиной возвышалась на двадцать метров широкая округлая вершина горы, именуемой Твангсте. На ней находилось городище, приют для беженцев, в котором жители окрестных прусских деревень, возможно, собирались на свои веча, а также для жертвоприношений. У подножия горы с возвышающимся на ней укреплением купец мог выбрать одну из трёх дорог. Если он хотел попасть на самландский Янтарный берег, ему следовало держаться западнее Твангсте и двигаться вверх по ущелью в сторону сегодняшних Рольберга и Штайндамма, а если его целью была Литва, то в этом случае он мог воспользоваться не заливаемой паводками дорогой, ведшей вдоль склона мимо прусского селения Закхайм на восток. Если же путь его лежал через Куршскую косу на север, то он должен был воспользоваться дорогой, ведшей восточнее Твангсте по ущелью, где позднее возникли Мюленгрунд, Россгартен и улица Францёзише Штрассе. Там, где на верхней окраине Мюленгрунда дорога выходила на возвышенность, севернее горы с возвышающимся над ней укреплением, на месте позднейших улиц Юнкерштрассе и Постштрассе, пролегала связующая дорога к Штайндамму.　

Вся округа была малонаселённой. На берегу выше Твангсте располагалась небольшая рыбацкая деревня Лип, на возвышенности в пределах позднейшей городской черты Кёнигсберга находилась, кроме Закхайма, одна лишь деревня Трагхайм, обе были выстроены на выкорчеванных лесных полянах. Наряду с горой с возвышающимся над ней укреплением было ещё два других места, придававших переправе через Прегель особое значение — рынок, располагавшийся северо-западнее укрепления, там, где встречаются старинные торговые пути Штайндамм и Постштрассе, и порт, расположенный ниже по течению у подножия горы. Это был, вероятно, даже не порт, а скорее пристань, и где она была расположена, неизвестно. Но уже в стародавние времена сюда, несомненно, заходили с моря парусные суда. И викингам, как позднее и любекским мореплавателям это место было известно. С них и начинается история возникновения города Кёнигсберга.　

История Кёнигсберга начинается не с легенды о его возникновении, а с грамоты. Тевтонский рыцарский орден по поручению императора и папы Римского, этих столпов христианского мира, и с согласия польского герцога Мазовецкого приступил в 1231 году к захвату земель языческих пруссов и обращению последних в христианство. Рыцари, двигаясь из Торна вниз по течению Вислы и Ногата, заложили в 1237 году Эльбинг, в 1239 году Балгу и в 1241 году Браунсберг и приблизились к нижнему течению Прегеля. И тогда в 1242 году магистрат города Любека обратился к членам Ордена, как раз в это время пребывавшим в городе, с идеей основания в устье Прегеля «дочернего» свободного города наподобие Риги. В своём письме, отправленном 31 декабря 1242 года из Торна в Любек, ландмейстер Генрих фон Вида одобрил этот план. Частности хотели согласовать следующей весной. Гохмейстер находился в то время в далёкой Акке, и ландмейстеру были развязаны руки. Он не мог не радоваться любой поддержке в предстоящем захвате Самландии, этого густонаселённого прусского края. Однако цена была высокой. Новый город должен был быть основан не Орденом, а Любеком, наделён богатыми землями и правами самоуправления, стать форпостом любекского влияния на Балтике.　

Однако, прежде, чем плану смогли последовать дела, вспыхнуло восстание пруссов. Мысль о покорении Самландии необходимо было временно оставить. Когда в марте 1246 года двое посланцев Любека прибыли в Пруссию, то ландмейстер Поппо фон Остерна отошел от обещаний своего предшественника. Епископ Хайденрайх Кульмский, будучи председателем третейского суда, вынес 10 марта 1246 года решение, послужившее фундаментом для намеченного основания города в устье Прегеля. Его предполагалось построить с помощью любекцев, но основателем должен был считаться Орден, и управляться он должен был на основе действовавшего в то время на территории Ордена «Кульмского права», а не на основе законодательств Риги или Любека. Орден должен был построить в выбранном им месте крепость и стать таким образом хозяином города в военном и политическом плане. Посланцы Любека пошли на эти условия.

После союза с Любеком Ордену пришлось вести спор с церковью, точнее, с бывшим настоятелем Бременского собора Альбертом Зуэрбеером из Кёльна, только что ставшим архиепископом Пруссии, Ливонии и Эстляндии. Вначале его резиденция находилась по-прежнему в Любеке, но он стремился укорениться в Пруссии, возможно, как раз в городе у устья Прегеля. Там уже существовало «castrum Pregore», Прегорское укреплённое поселение, в котором жили принявшие христианство пруссы. Вероятно, они были обращены в христианство и крещены ещё епископом Кристианом, когда тот находился у них в плену. После смерти Кристиана Альберт добился у папы грамоты, открывшей ему путь в это укреплённое поселение и во все вотчины Кристиана. Ордену, однако, удалось не допустить Альберта в Пруссию. В 1251 году центром архиепископства избрали Ригу. Спустя два года Альберт отправился в Ригу и в 1255 году был утверждён там папой в сане. В этом же году приступили к строительству крепости Кёнигсберг.　

Лишь через десять лет после начала переговоров по поводу основания города в устье Прегеля Орден смог приступить к покорению самов.

Война против язычников считалась богоугодным делом, участие в крестовом походе способствовало духовному спасению. А войны против пруссов также являлись крестовыми походами. На рубеже 1254—1255 годов в Эльбинге под флагом гохмейстера, бывшего ландмейстера Ордена Поппо фон Остерна, собралось значительное число крестоносцев. Самыми знатными из них были богемский король Оттокар и его шурин, маркграф Отто Бранденбургский. Оттокар, по материнской линии внук императора Фридриха Барбароссы, а по отцовской линии отпрыск старинного чешского королевского рода Пржемысловичей, был в зените своей власти. Он и его шурин Отто из Асканского рода основали немало городов в своих землях, Отто пожаловал Берлину «Немецкое городское право». Положение Оттокара было столь значительным, а его войско, вероятно, столь большим, что гохмейстер, вопреки обычному правилу, назначил его командующим войском крестоносцев. В январе крестоносцы оседлали коней и двинулись от Эльбинга в Балгу, оттуда по льду Фришгафа в Самландию, которую в течение нескольких дней прошли и разорили, как это было принято на войне. В обратный поход они теперь отправились уже не через Фришгаф, а через Прегель выше его устья. Гохмейстер знал эти места только по переговорам с Любеком. Он и король Оттокар ещё не бывали здесь, но опытным взглядом солдата они отметили, что крепость, с помощью которой они намеревались укрепиться в покорённой Самландии, необходимо построить именно на том месте, где, благодаря выгодному положению острова Кнайпхофа, уже в стародавние времена действовала переправа через реку, а укрепление пруссов на Твангсте так и напрашивалось на закладку орденской крепости. Пребывание крестоносцев было здесь столь непродолжительным — 17 января они были уже снова в Эльбинге, — что Оттокар не основал ни города, ни крепости. И если гохмейстер назвал крепость, строительство которой начали после отступления холодов, в честь своего королевского сподвижника, то это было актом дипломатической вежливости. Таким образом чех стал патроном Кёнигсберга, и город всегда чтил его память.　

Хотя все источники связывают название Кёнигсберга с богемским королём, все же было решено проверить, не восходит ли оно к орденской крепости Mont Royal (Королевская гора) в Сирии или к Кёнигсбергу в провинции Новая Марка, принадлежавшей маркграфу Отто. Заимствование названий не было чем-то из ряда вон выходящим. Хотя этим предположениям и нет доказательств, не исключено, что Орден, известный своим дипломатическим мастерством, при выборе наименования Кёнигсберг учёл все три интереса: пожелания своих двух знатных крестоносцев и собственную привычку. Чьим бы то именем ни был назван Кёнигсберг, одно известно точно: со строительством крепости начинается новый отсчёт времени. Крепость орденских рыцарей лишь локально является преемницей языческого укрепления Твангсте, где гонимые находили пристанище. Сами люди, их происхождение, образ мыслей и устремления были совсем иными. С 1255 года начинается история города Кёнигсберга как части немецкой и западноевропейской истории. Такой она оставалась до 1945 года на протяжении 690 лет.　

Начало было скромным. Вместе с верными пруссами рыцари построили на месте прусских построек на юго-восточном склоне Твангсте небольшую, уходящую в землю деревянную крепость. Но уже с самого начала они намеревались соорудить на просторном западном плато горы большую каменную крепость, к строительству которой они приступили через несколько лет. От Прегеля дорога в крепость вела вверх по упомянутому ущелью с ручьём. Этот ручей, называемый Катцбах, рыцари у входа в крепость перекрыли, получив таким образом пруд, названный впоследствии Шлосстайх, из которого они отвели воду в крепостной ров и одновременно использовали энергию воды для привода в движение мельниц, которые они соорудили в ущелье, позднее названном Мюленгрунд.　

У северо-восточного угла крепости, в том месте, где располагалась старая рыночная площадь, возле Янтарной дороги в Самландию возникло поселение с неравномерной планировкой. Это был ещё не город и даже не ядро запланированного любекцами торгового города, но уже civitas, укреплённое поселение, населённое дружинами и мастеровым людом Ордена и обращёнными в христианство пруссами. На его северной стороне возвышалась старейшая церковь Кёнигсберга, небольшая церковь св. Николая в Штайндамме. Вопреки своему святому патрону она была церковью не мореплавателей, а пруссов-христиан для крещения и отпевания. Так как в этом месте поселилось и несколько любекцев, из этого поселения мог бы возникнуть настоящий город, если бы не крупное восстание пруссов, резко прервавшее такое развитие.

Через пять лет после покорения Самландии — главная крепость Кёнигсберг ещё не была достроена, но с её помощью уже можно было держать оборону — пруссы восстали против людей, представлявших опасность для их свободы и веры. Сигналом послужило поражение Ордена у озера Дурбен в Курляндии в битве против язычников-литовцев. Подготовленное в большой секретности восстание вспыхнуло в сентябре 1260 года. Пруссы перебили всех попавшихся им под руку христиан, захватили врасплох множество крепостей и окружили те немногие, которые оказывали сопротивление. В отличие от прежних сражений, на этот раз нам известны имена их предводителей: самов Гланде и Налубе, эрмландца Глаппо и натангенца Геркуса Монте, который хотя и получил в Магдебурге христианское воспитание, но хотел, как своего рода прусский Арминий или Верцингеторикс, вернуть своему народу утраченную свободу. После того, как восставшие разбили отряды крестоносцев в Самландии и Эрмландии, они окружили в феврале 1261 года крепость и поселение Кёнигсберг. Им удалось захватить и разрушить недостаточно сильно укреплённый район Штайндамм. Часть населения укрылась в крепости, взять которую пруссам было не под силу. Другая часть была убита. Однако попытка перегородить Прегель ниже крепости провалилась. Водный путь оставался свободным. Таким образом, окружившим крепость отрядам не удалось заморить осаждённых голодом. О том, почему была снята осада, нам ничего не известно. В 1265 году пруссы без видимых причин отступили. Возможно, к тому их побудило приближение новых отрядов крестоносцев, а может быть, и сознание того, что немецких рыцарей невозможно изгнать. Напрасно предводители восставших, эти симпатичные реакционеры, противостояли такому ходу событий, которым суждено было вписать их родину в широкий контекст западноевропейской истории.　

Ещё во время сражений в Кёнигсберге произошло важное изменение. Уже в 1243 году папский легат Вильгельм Моденский решил церковные дела Пруссии таким образом, что необходимо было основать четыре епископата, и один из них в Самландии. В результате после того, как епископат после начальной путаницы всё же был образован, гору с крепостью разделили между Орденом и епископом таким образом, что Орден оставил за собой место с главной крепостью, а место старейшего сооружения и кое-какие земельные владения вместе с правом совместного пользования крепостной мельницей уступил епископу. Поскольку епископ во время восстания не имел от своих владений никаких доходов, а одни только расходы, то в 1263 году он согласился на их обмен. За 50 хуф в надёжной кульмской стороне и обещание оказать содействие при постройке в Самландии замка — его возвели в Фишхаузене — он передал свои владения в Кёнигсберге и в округе Ордену. В обменном договоре сказано, что гохмейстеру эта земля нужна для основания города во славу Христа и для защиты только что обращённых в христианство. Беспорядочно застроенное поселение Штайндамм восстанавливать не стали.　

Город заложили на выгодном в транспортном и военном отношении, но неблагоприятном для застройки месте между крепостной горой и Прегелем. Прежде, чем на территории заложили уличную сеть в форме решетки с чётко разделёнными кварталами для построек, необходимо было осушить землю и укрепить берег. Улица Ланггассе в Альтштадте вместе с двумя параллельными улицами — Бергштрассе, проходящей по береговому склону, и Вассергассе у Прегеля — образовывала продольную ось города. Их пересекало множество коротких поперечных переулков. Два незастроенных квартала образовывали рыночную площадь Марктплатц, у которой возвышалась ратуша (рынок Альтштедтишер Маркт). Один квартал на северо-западной стороне оставили для церкви и погоста (площадь Кирхенплатц, названная позднее площадью Кайзер-Вильгельм-Платц). С южной стороны, обращённой к реке, а также с западной и восточной стороны город укрепили, но с северной, обращённой к крепости, он не был защищён. Город имел лишь трое ворот: Штайнтор на западе, Лёбенихтшес Тор на восточном конце улицы Ланггассе и Кремертор, или Коггентор, называемые ещё воротами св. Георга, через которые имелся выход к мосту Кремербрюке, старейшему в Кёнигсберге. Этот мост был собственностью Альтштадта, но находившиеся на нём лавки принадлежали Ордену. Маленькие калитки вели к рыбным мосткам Фишбрюке у Прегеля и наверх к крепости. К Альтштадту относились Штайндамм и большой участок земли вниз по Прегелю вплоть до Лавскена, на котором выросли относившиеся к городу поселение Хуфен и подворье старшего священника, названное позднее Ратсхофом; далее Лаак и Ломзе. На ещё не застроенном острове Кнайпхофе горожанам разрешили основать ластадию (от среднелатинского lastagium, что означает корабельный балласт), то есть складировать лес, сено и зерно. Город был также наделён правом рыбной ловли вверх и вниз по Прегелю вплоть до Пайзе и правом пользоваться принадлежавшим Ордену лесом.

Свой город жители строили, наверное, на протяжении примерно двадцати лет, однако вплоть до 28 февраля 1286 года нам об этом почти ничего не известно. В этот день ландмейстер Конрад фон Тирберг в торжественной обстановке вручил в крепости горожанам грамоту об основании города, в которой были закреплены права граждан, в особенности их право на самоуправление по «Кульмскому городскому праву», и которая являлась городской Конституцией. Тотчас была сформирована администрация с бургомистром во главе, муниципальным Советом и судом. 12 марта она выпустила своё первое постановление, извещавшее о штрафах за воровство. Среди первых граждан — к сожалению, нам известны имена лишь немногих — были представители известных родов, традиционно представленных в любекском магистрате, однако они были не основателями города, не партнёрами Ордена, как это было задумано ранее, а его подданными, гражданами города, основанного Орденом. Большинство новых граждан города переселилось сюда из Нижней Саксонии и Вестфалии, кроме того, были выходцы из Померании и Мекленбурга, Силезии, Приэльбских земель и прусских городов. Языком общения был, по всей видимости, нижненемецкий, однако не сохранилось ни одного документа, написанного на этом языке. Администрация пользовалась либо латинским, либо средненемецким — официальным языком Ордена.　

Нет сведений и о том, был ли герб присвоен городу или он выбрал его себе сам. Герб представлял собой разделённый горизонтальной чертой щит, на верхней белой половине которого была изображена красная корона, а на нижнем красном поле — белый крест. Цвета красный и белый были, с одной стороны, общими для свободных городов, но, с другой стороны, и цветами Богемии. Красная корона была короной богемских королей, белый крест был антиподом чёрного орденского креста. На старейшей из сохранившихся печатей Альтштадта виден одетый в доспехи рыцарь с короной на голове и жезлом с лилией, не без основания считающийся изображением короля Оттокара.　

Хотя резиденция епископа Самландского находилась в Фишхаузене, капитул и кафедральный собор должны были оставаться в Кёнигсберге. Поэтому Орден в своей грамоте отдал капитулу Соборной церкви юго-восточный угол Альтштадта южнее улицы Ланггассе и территорию на восточной стороне улицы Бадергассе. Капитул воздвиг там в честь святого Адальберта, покровителя Пруссии, первый кёнигсбергский Кафедральный собор, по всей видимости, деревянное строение; хроме того, построили Соборную школу и жилища для каноников. Тут же располагался и госпиталь «К Святому Духу».　

Если первые городские укрепления представляли собой, видимо, один лишь земляной вал с деревянным частоколом, то в период между 1333—1350 годами жители Альтштадта приступили к замене их каменной стеной с бойницами. Стена была в среднем двухметровой ширины и девятиметровой высоты, нижняя часть её была выложена из валунов, верхняя, где была проложена оборонительная галерея, из кирпича. Примерно к 1370 году сооружение было готово. Вскоре после этого горожанам разрешили присоединить к укреплённому городу участок, находившийся западнее города (за улицей Коггенштрассе). Каменные ворота Штайнтор снесли, новую западную сторону укрепили особенно прочно и снабдили пятью массивными башнями и тремя воротами. Через ворота Штайндаммер Тор, или по-другому Николайтор, дорога вела по мосту через городской ров к Штайндамму и церкви св. Николая; ворота Ботентор, или Лаакентор, в конце продлённой улицы Ланггассе вели в Лаак; находившиеся в юго-западном углу ворота Ластадиентор с башней Пфайфентурм вели к альтштадтской ластадии. Из всех ворот и башен Альтштадта сохранилась лишь Жёлтая башня, одна из башен северо-западной стороны. Площадь Гезекусплатц, на которой она стояла, появилась много позже.　

Пока горожане строили и укрепляли свой город, члены Ордена возвели свою монастырскую крепость. В отличие от существовавшего порядка застройки, здание Конвента выстроили не рядом с входной частью крепости, так называемой форбург, разделив их рвом, а внутри основных крепостных сооружений. Восточная часть, ранее принадлежавшая епископу, стала входной частью крепости и служила кроме того для хозяйственных нужд. Основные крепостные сооружения, имевшие форму вытянутого с запада на восток прямоугольника, занимали всё плато горы. Внешнее укрепление состояло из двойного кольца каменных стен с пархамом между ними, с девятью чуть выступающими башнями и четырьмя угловыми башнями — двумя с северной стороны и двумя с южной. Из этих башен до новейших времён сохранилась лишь одна — восьмигранная башня Хабертурм на северо- восточном углу. Часть каменной стены сохранилась в качестве внешней стены позже перестроенного южного флигеля и нижнего этажа башни Шлосстурм. Та, в свою очередь, одиноко возвышалась над южным пархамом. В качестве сторожевой и колокольной башни и репрезентативного венца всего крепостного ансамбля она была построена, вероятно, в конце ⅩⅣ века, то есть в пору расцвета Ордена. К внешним укреплениям относилась и внушительных размеров башня Данцкер, возвышавшаяся у юго-западного угла на четырёх каменных опорах над крепостным рвом и соединённая с крепостью ходом. Здания во дворе крепости примыкали к внутреннему кольцу крепостной стены: госпиталь и приют для престарелых ветеранов Ордена — герренфирмария, а также большой амбар и другие помещения.　

В западной половине большого двора возвышался замок — здание Конвента, Конвентхауз. С трёх сторон он был окружён двором, но не был отделён о него стеной и рвом. О том, что он из себя представлял, мы можем судить лишь по раскопкам 1926 года. Он имел как раз к тому времени разработанную форму прямоугольного укреплённого замка и содержал во всех своих четырёх крылах все важные для крепости помещения, прежде всего посвящённую Деве Марии капеллу и трапезную. В центре внутреннего двора находился колодец, как раз в том месте, где в 1945 году стоял насос. Подземных ходов, столь часто приписываемых легендами крепостям, в Кёнигсберге не было, если в качестве таковых не рассматривать водную канализацию. Однако герренфирмария и Конвентхауз были соединены между собой подвальным ходом под крепостным двором и переходным мостом над ним. Когда после переезда гохмейстера в Мариенбург в 1309 году была произведена реформа администрации Ордена, а Кёнигсберг стал резиденцией орденского маршала, то поверх больших погребов, впоследствии вместивших прославленное виноторговое заведение «Блютгерихт», построили так называемый маршальский дом с жилыми и служебными помещениями для маршала и его писарей. Но когда в 1457 году в эти помещения вселился гохмейстер, то весь корпус, простоявший до 1944 года, получил название гохмейстерский флигель. Позже в нём расположились восточно-прусские высшие ведомства: придворный суд, бюджетное министерство, палата военных и государственных имуществ, государственный архив. В последние годы до разрушения там хранилось выставочное собрание Кёнигсбергской государственной библиотеки.　

Всякий город на землях Ордена с самого начала закладывался для определённого количества граждан. Его территория равномерно делилась на дворовые участки, и когда на плане все клетки были заняты, город считался как бы построенным. Ни путём деления дворов, ни с помощью расширения города нельзя было увеличить количество его граждан. Вновь прибывающие могли снять жильё в городе или же временно обосноваться непосредственно у его ворот, однако гражданских прав они тем самым не приобретали. Для этого необходим был новый правовой акт правителя, т. е. рядом со старым городом необходимо было заложить новый. Так было принято на землях Ордена, таков же был порядок и за пределами Пруссии, и не надо видеть в этом положении одно только недоверие по отношению к слишком быстрому росту города. Оно отвечало представлениям того времени о порядке. В Кёнигсберге основание нового города стало необходимостью уже через четырнадцать лет после вручения Альтштадту учредительной грамоты.　

По обе стороны дороги, ведшей через принадлежащую крепости нижнюю мельницу к Прегелю, то есть на землях Ордена, поселился мелкий люд, и среди них множество ткачей, переселившихся сюда, видимо, из Торна. Кёнигсбергский комтур пожаловал поселению своей грамотой от 27 мая 1300 года городские права и хотел назвать его Нойштадт, то есть Новым городом, но верх взяло всё же прусское наименование Лёбенихт. Как и Альтштадт, новый город получил «Кульмское городское право», кроме того, скромные земельные владения, право рыбной ловли и пользования лесом. Герб изображал золотую корону между двумя серебряными звёздами на синем фоне. Город лежал не на берегу Прегеля, а на склоне горы. Такое местоположение заставило отказаться от обычной планировки. Продольную ось на месте литовского торгового тракта образовала улица Лёбенихтская Ланггассе. Она являлась продолжением не Альтштадтской Ланггассе, а улицы Бергштрассе, а так как та заканчивалась стеной без единых ворот, то Лёбенихтская Ланггассе должна была сделать крутой изгиб (улица Крумме Трубе), прежде чем влиться в восточное окончание Альтштадтской Ланггассе. У этого изгиба располагались маленькая рыночная площадь и ратуша. Ланггассе тянулась на восток до ворот Кольтор, или иначе Закхаймер Тор. Через них дорога вела к деревне Закхайм и далее в Литву. Эти ворота не следует путать с построенными позже воротами Закхаймер Тор на восточной окраине пригорода Закхайм. Улица Обергассе, заканчивавшаяся у ворот Крёнхентор, или иначе Росстор, являлась главной улицей Оберштадта, Верхнего города. Там находилась городская церковь, строительство которой началось в 1334 году. У неё было два покровителя: Иоанн Креститель, заступник ткачей, и св. Барбара, особо почитаемая Орденом. В дальнейшем прижилось название Барбаракирхе.　

Между городом и Прегелем располагалась ещё и рыбацкая деревня Липник. Лёбенихт держался, таким образом, не на торговле и купечестве, а на ремёслах. Его жители были солодильщиками, ремесленниками и землепашцами. Лишь в 1506 году они получили на выгоне, то есть в месте, достаточно удалённом от воды, ластадию для своих амбаров, в которых они хранили сельскохозяйственную продукцию. Укрепления были скромными. Они начинались у внешних стен на принадлежащей крепости свободной земле у ворот Кройцтор, в районе позднее сооружённого рынка Россгертер Маркт, и спускались к Прегелю. Альтштадтская сторона не была укреплена вообще. Лёбенихт был и оставался маленьким городком в тени могущественного Альтштадта; несмотря на то, что он имел свою администрацию: суд и муниципалитет, он не смог в то же время составить конкуренцию Альтштадту и зависел от него в политическом отношении.　

Соборный капитул стремился в то время вырваться из тесноты Альтштадтских закоулков. Этой своей цели он достиг спустя 22 года после основания Лёбенихта. 20 мая 1322 года епископ Иоганнес Кларе и ландмейстер Фридрих фон Вильденберг обменялись в старом Кафедральном соборе грамотами, по которым Орден уступил епископу восточную часть острова Кнайпхофа для строительства нового собора. Настоятели собора получили право связать свои новые владения со старыми пешеходным мостом через Прегель и отгородить свой надел от западной части острова частоколом.　

Ещё до того, как приступили к возведению собора, в западной части Кнайпхофа возник новый город, третий по счету город Кёнигсберга. По обе стороны улицы, ведшей от моста Кремербрюке к впервые упомянутому в 1322 году мосту Грюне Брюке, поселились купцы. Своей грамотой от 6 апреля 1327 года гохмейстер Вернер фон Орзельн пожаловал этому поселению «Кульмское городское право». Новый город назывался Прегельмюнде, или Нойштадт, однако верх взяло старопрусское наименование Книпав в своей онемеченной форме Кнайпхоф. Центральной осью равномерной уличной сети являлась улица Кнайпхофская Ланггассе; по вертикали её пересекал ряд поперечных улиц. Рыночная площадь возле улицы Бродбенкенштрассе была небольших размеров, около неё возвели ратушу. Герб изображал меж двух золотых охотничьих рожков на фоне зелёных волн тянущуюся вверх руку в голубом одеянии, держащую золотую корону. От основного зелёного цвета получили позднее свое название мост Грюне Брюке (Зелёный мост), ворота Грюнес Тор (Зелёные ворота) и Грюнер (Зелёный) Кран.　

Городской церкви в Кнайпхофе не было. Её функции отвели — редкий случай — собору, который надлежало возвести в восточной части острова. Поэтому западную и восточную части острова Кнайпхофа следовало теснее соединить между собой. Частокол не должен был мешать движению, а укрепление должно было стать общим, то есть опоясать весь остров. Каменная стена окружила остров со всех четырёх сторон. Северная сторона напротив Альтштадта осталась без башен. Южную сторону снабдили тремя башнями, по одной на западном и восточном углах и одной посередине. Последняя называлась Блауер Турм, однако это наименование перешло после её сноса в 1735 году к восточной угловой башне, единственной сохранившейся до наших дней из башен Кнайпхофа. В стене было четверо ворот, через которые можно было попасть к четырём мостам, соединявшим остров с большой землёй: на севере ворота Кремертор перед мостом Кремербрюке и ворота Шмидетор перед мостом Шмидебрюке, построенном в 1379 году совместно Альтштадтом и Кнайпхофом; на юге ворота Кёттельтор — через мост Кёттельбрюке дорога вела к Кёттельхофу (бойне) — и ворота Грюнес Тор, красивейшие во всём городе, визитная карточка, которой Кёнигсберг встречал приезжающих из Германии.　

Стены и все дома Кнайпхофа необходимо было сооружать на свайных ростверках; в сырую землю сквозь болота и плывуны надо было загнать тысячи дубовых столбов до твёрдого грунта. Особенно тяжело это давалось при строительстве на острове самого монументального здания — собора.　

Его основателем был епископ Иоганнес Кларе, сын торнского бюргера, прочно пустивший корни на своей новой прусской родине и являвшийся по сути дела организатором епископата. Шестнадцать лет прожил он в Кёнигсберге в качестве настоятеля и старшего священника собора, прежде чем стал в 1310 году епископом. Это ему Орден передал во владение восточную часть острова Кнайпхофа. Там он вскоре после 1330 года приступил к строительству собора. Он намеревался возвести церковь-крепость, какие имелись во Фрауэнбурге и в Мариенвердере, однако он не учёл того факта, что эти города принадлежали исключительно клерикальной власти, в то время как в Кёнигсберге ему принадлежал лишь маленький район, пребывавший в тени высоко расположенной орденской крепости. Как это и было принято, он первым делом взялся за строительство алтарной части и было уже возвёл на некоторую высоту стены, как вдруг гохмейстер Лютер Брауншвейгский заинтересовался строительством. Он был, конечно же, человеком набожным и собор возлюбил так, что избрал его местом своего погребения, однако же церкви-крепости всего лишь на расстоянии полёта стрелы от орденской стерпеть не смог. И обязал он в 1333 году епископа возвести не крепость, а церковь, тип которой, а также высота и ширина стен были детально оговорены в договоре. Алтарная часть — помещение для священнослужителей — состояла из высоких, с двумя звёздчатыми сводами, и низких трёхпролётных хоров. К 1335 году она была готова настолько, что в ней смогли похоронить, согласно его последней воле, гохмейстера, умершего в том году по пути в Кёнигсберг. Его деревянное скульптурное изображение, лежащее на саркофаге, было единственной средневековой цельной пластикой в Пруссии, сохранившейся до 1944 года.　

После окончания строительства алтарной части приступили к строительству обеих башен по образцу Кафедрального собора в Кульмзее, затем возвели, продольную часть, предназначенную для прихожан, представлявшую собой трёхнефную базилику с плоским балочным перекрытием. Вскоре после 1350 года её перестроили в церковь с нефами одинаковой высоты, подняв стены боковых нефов до высоты перекрытия среднего нефа и объединив все три нефа под куполом мощной общей двускатной крыши. До освящения собора епископ Иоганнес не дожил. Он умер в 1344 году и также был погребён в высокой алтарной части. Освящение состоялось, вероятно, до 1351 года, так как в том же году капитул продал территорию, на которой стоял старый собор в Альтштадте, за исключением госпиталя «К Святому Духу», муниципалитету Альтштадта. Около 1380 года, то есть примерно через 50 лет, здание было готово. Время не столь уж продолжительное, если учесть, сколько его понадобилось многим другим, более богатым и большим городам западной части Германии для возведения своих церквей. Если не учитывать перестройки шпицевой крыши после пожара и небольших работ по обновлению, то собор простоял целым и невредимым до катастрофы 1944 года. Посвящён он был св. Адальберту и Деве Марии.　

Вокруг собора возник маленький городок священнослужителей: школа, жилые дома настоятелей собора, дом для епископа, в котором тот жил во время своего пребывания в Кёнигсберге, кроме того, зернохранилище и хозяйственные постройки. Посещение этих мест прихожанами притягивало сюда мелких торговцев и ремесленников, оседавших вокруг собора в своих лавках и подвальчиках к неудовольствию кнайпхофцев, которые хотя и должны были смириться с наличием клерикального района на своём острове, так как там находилась их общинная церковь, но отнюдь не желавших появления экономической конкуренции под защитой церкви.　

Вероятно, редко в каком городе строили так интенсивно и так много, как в Кёнигсберге в первые сто лет после основания Альтштадта: три города с их улицами, жилыми домами и хозяйственными постройками, с каменными стенами и воротами, ратушами и церквами; больверки в порту, могущественную крепость на горе. По богатству и роскоши молодой Кёнигсберг, конечно же, не мог сравниться с большими городами старой Германии, однако то, что создали Орден, церковь и горожане на этой колонизированной земле, только что включённой в орбиту западноевропейской культуры, выдерживает любое сравнение.　

Жизнь кипела не только внутри городских стен. Она вырывалась и за их пределы. Вне города находились предприятия, нуждающиеся в большей площади, чем имелось в черте города, или распространявшие зловоние, или такие, на которых была опасность возникновения пожара. Это были амбары, мастерские с открытым огнём, а также рабочие места дубильщиков и мастеров по изготовлению обручей. Городских пивоварен Кёнигсберг не имел; пиво изготовляли наделённые этим правом горожане на дому.　

Каждый город имел собственную ластадию. Обращённые к воде фасады узких многоэтажных, с высокими фронтонами фахверковых складов являли собой обычную картину ганзейских городов на Балтийском море. На набережных и в узких проулках и закоулках пульсировала хозяйственная жизнь. Ластадия Альтштадта находилась у изгиба Прегеля, называемого Хундегатт, а ластадия Кнайпхофа располагалась южнее Прегеля по ту сторону моста Грюне Брюке. На ластадиях находились краны для загрузки и разгрузки судов и для снятия и монтажа мачт, городские весы, ниже по течению судоверфи, склады для хранения золы, извести, смолы, а также другие хранилища; кроме того, площадки для хранения леса, на которых складировались строительный лес и дрова. На отдельных площадках складировался просушенный лес, из которого изготовлялись бочки. К городским промышленным предприятиям относились строительные и столярные хозяйства, кирпичные заводы — каждый город имел свой собственный, — а также бойни, канатные дворы и кожевенные производства.　

Важнейшими промысловыми производствами были мельницы. Водное хозяйство вместе со всеми каналами и дамбами было в ведении Ордена. Все кёнигсбергские мельницы находились на землях Ордена и ему принадлежали, хотя он и сдавал их в аренду ремесленникам, которые в них нуждались.　

Для выработки энергии Орден соорудил пруды Шлосстайх и Обертайх, а для питания их водой прорыл из Самландии каналы Виррграбен и Ландграбен. Мельницы располагались на каскаде между прудами Обертайх и Шлосстайх у ручья Флисс, отведённого из Обертайха, а также ниже Шлосстайха перед крепостью и в ущелье Мюленгрунд. Самыми крупными являлись Верхняя, Средняя и Нижняя мельницы. Рядом с последней в ущелье располагался мельничный двор, где жил орденский мельник. Кроме мукомольных и лесопильных мельниц имелись также шлифовальная и полировальная мастерские, в которой чистильщики лат или мастера по изготовлению пластин полировали латы; мельница для дубления, используемая сапожниками и дубильщиками; пороховая мельница, мельница по выработке солода и, может быть, маслобойня. Ещё дальше располагалось несколько сукновален и медеплавильных мастерских. Ко времени заката Ордена относится сообщение о бумажной фабрике. Общественными учреждениями другого рода являлись находившиеся за городской чертой Верховные суды, по одному на каждый город. Судное место Альтштадта располагалось на горе Файльхенберг, кнайпхофское находилось у ворот Фридлендер Тор, лёбенихтское восточнее пруда Обертайх.　

Все названные производства и учреждения располагались в слободских районах с сельской структурой, но подчинённых частью комтуру Ордена, позднее обербургграфу, частью муниципалитетам и судам. К крепости относились свободные земли по обе стороны пруда Шлосстайха (позднее улица Юнкерштрассе, начало улицы Трагхаймская Кирхенштрассе, Парадная площадь, улица Мюнцштрассе с одной стороны пруда, и улица Францёзише Штрассе, холм Шифер Берг, площадь Бургкирхенплатц и до самого рынка Россгертер Маркт с другой стороны), ещё дальше за ними слободки Трагхайм и Закхайм, две прусские деревни; между ними Россгартен (конский выпас), на котором паслись принадлежавшие Ордену лошади, и участок земли, на котором впоследствии была построена улица Кёнигштрассе, или Нойе Зорге; эта земля, как и обе крестьянские деревни, принадлежала Кальтхофу, передовому укреплению Ордена. Оно служило комтуру в качестве хозяйственного двора.　

Из городов лишь Альтштадт имел свой конский выпас. Располагался он западнее Штайндамма. На его территории в ⅩⅦ веке возник городской район Нойроссгартен. Кроме него Альтштадту принадлежали уже упомянутая слобода Штайндамм, поселение Хуфен с Ратсхофом и Лаак. Лесосклады Альтштадта находились на южном берегу Прегеля напротив Лёбенихта. К ним вёл пятый мост через Прегель, называемый Хольцбрюке. По нему можно было попасть в Ломзе, где альтштадтцы выращивали овощи, а также хранили капусту и сено.　

Слободы Кнайпхофа располагались по другую сторону от кнайпхофской ластадии на южном берегу Прегеля. Это были Ближний и Дальний пригороды, разделённые между собой каналом Цугграбен (по линии позднейшей улицы Кайзерштрассе). По ту сторону Ближнего Пригорода находилась гора Хаберберг — возвышенность эпохи плейстоцена в долине древнего русла Прегеля. На ней Орден основал поселение огородников — огородниками в ту пору называли крестьян, земельные наделы которых были так малы, что они были вынуждены зарабатывать себе на жизнь другими занятиями. Селениями огородников были и Альтер Гартен и Нассэр Гартен. Все они были владениями Ордена, однако Хаберберг и Альтер Гартен стали позднее собственностью Кнайпхофа.　

Все слободы имели ограниченное право самоуправления, позднее они получили также собственные гербы и собственные суды. Они были обязаны платить оброк и отбывать барщину, у них не было собственных общин, так как они были приписаны к городским церквам. Жители орденских слободок были прихожанами лёбенихтской церкви. Слободы не имели собственных укреплений. Исключением была Замковая слобода, которую Орден в 1466 году обнёс каменной стеной. Она дугою тянулась от северо-западного угла крепости до середины пруда Шлосстайха. В восточной части она начиналась от Пороховой башни у Шлосстайха и тянулась через ворота Кройцтор (между горой Шифер Берг и рынком Россгертер Маркт) к северо-западному углу крепостной стены Лёбенихта.

 

Жители

Ко времени заката Ордена, примерно 250 лет спустя, население Кёнигсберга (крепости с её слободами, Соборного квартала и трёх городов с их слободами) достигло почти 10 тысяч человек. Таким образом, в нём проживала почти половина того населения, что имели Любек или Данциг, но город был значительно больше Риги и принадлежал тем самым к крупным городам на Балтийском море. Он был членом Ганзы и принимал участие в её заседаниях. В целом город был населён очень разными по своему социальному положению, роду занятий и языку жителями.　

На вершине иерархической пирамиды находились рыцари, олицетворявшие власть в стране. Маршал Ордена являлся одним из пяти повелителей Ордена. После потери крепости Мариенбург резиденцией гохмейстера стал Кёнигсберг. И хотя двор его выглядел скромно, Кёнигсберг получил в результате статус столицы. Так как маршал часто бывал в отъезде, важное значение приобрела должность его домашнего комтура. Он управлял крепостью и её хозяйственными предприятиями; лишь управляющий госпиталем имел собственный хозяйственный двор — госпитальный двор Шпиттельхоф у селения Юдиттен, на котором крестьяне принадлежащих госпиталю деревень отбывали барщину. Крупным поместьем, принадлежавшим крепости, был уже упомянутый Кальтхоф за Нойе Зорге. Торговый двор Ордена Конвентом не управлялся. Все эти предприятия нуждались в большом количестве чиновников и писарей, наёмных работников и подёнщиков. В Конвентхаузе царила монастырская тишина, но в крепости господствовала шумная деловитость многих сотен людей. Рыцари были своего рода руководителями предприятий. Письменные управленческие и правовые дела выполнялись священнослужителями Ордена. Рыцари и священники проживали в крепости, большинство чиновников в Замковой слободке, постепенно приобретавшей вид и характер пригорода. Там же селилось и поместное дворянство, вначале, вероятно, лишь временно, пока у них были дела в резиденции. За крепостью в их честь названа улица Юнкергассе, важная старая дорога, связывавшая крепость со Штайндаммом.　

В Кёнигсберге существовало четыре группы служителей культа: орденские священники, Соборный капитул, городское духовенство и монахи и монахини. Резиденция епископа находилась в Фишхаузене, и в Кёнигсберг он наведывался лишь по случаю особых событий, но большинство епископов хорошо знало город, так как долгие годы они являлись настоятелями собора, прежде чем были возведены в сан епископа. Соборный капитул, в который входили также представители палат от Заалау и Кведнау, состоял из старшего священника, декана и четырёх каноников, являвшихся и официальной властью, и хранителями церковной документации и имущества, и схоластами. Он являлся корпоративным ведомством Ордена, т.е. каноники были одновременно и членами Ордена. Капитул назначал священников собора и был покровителем Альтштадтской приходской церкви, Орден был патроном лёбенихтской церкви. Каждый из трёх городов имел лишь одну приходскую церковь, каждая гражданская община была таким образом и религиозной общиной. Во всех церквах имелись капеллы и алтари, пожертвованные братствами и гильдиями и посвящённые определённым святым. Кроме трёх городских церквей и орденской церкви в крепости имелось ещё две маленьких церкви без паствы в слободах — уже упомянутая церковь св. Николая в Штайндамме и церковь Святого Крещения на окраине Замковой слободы у рынка Россгертер Маркт; кроме того, капеллы в монастырях, госпиталях и в домах призрения. Духовенство, как и во всех средневековых городах, было многочисленным. Наряду с богатыми священнослужителями было и большое количество бедных викариев, капланов и католических священников, служивших только мессу. Церковная жизнь была, как и повсюду в те времена, разнообразной. Кёнигсбержцы отмечали многочисленные церковные праздники, участвовали в процессиях, покупали индульгенции и совершали паломничества. Отдельные паломники отправлялись к знаменитым святыням Западной Европы и в Иерусалим.　

В этой палитре духовной жизни почти отсутствовала одна краска — монастыри. Монахов и монахинь, преподававших в школах и создававших в тиши своих монастырей рукописи и всякого рода произведения искусства, в Кёнигсберге можно было сосчитать по пальцам. Ведь Орден сам являлся духовным объединением и не терпел поэтому в своих городах монастырей, не основанных им лично. В Кёнигсберге долгое время существовал всего лишь один женский монастырь, основанный гохмейстером для одной аббатисы и двенадцати монахинь в 1349 году в ознаменование победы в битве с литовцами. Построен он был около города Лёбенихта на землях Ордена, вероятно, на месте бывшего рыбацкого поселка Липник, и щедро наделён земельными угодьями и правом попечительства над несколькими церквами, расположенными неподалеку от города. Первые монахини прибыли из монастырей Кульма и Торна и жили по уставу св. Бенедикта Нурсийского. В дальнейшем поместное дворянство определяло туда своих оставшихся не замужем дочерей. Монахи появились в Кёнигсберге незадолго до Реформации. В 1517 году из Велау в Кёнигсберг был переведён монастырь францисканцев, под который в 1521 году отвели место рядом с женским монастырём; на этом месте, называвшемся с тех пор Мюнхенхофом (монашеское подворье), им было наказано построить монастырь. Он был, несомненно, очень маленьким и бедным. Ещё менее значимым был третий монастырь, находившийся в том же районе между Альтштадтом и Лёбенихтом и разместившийся в бывшем частном доме. Так как его монахинями были терцианки, или Серые Сёстры, то и монастырь получил название Серый монастырь. Его обитательниц называли ещё «монахинями-коклюшками» — по всей вероятности, они занимались плетением кружев на коклюшках. Впервые упомянутые в 1409 году общины бегинок, из числа которых в Альтштадте было две, а в Кнайпхофе и в Лёбенихте по одной, монастырями не являлись. Бегинки жили под началом ими же выбранной наставницы и по уставу, но могли в любое время выйти из общины. На своё существование они зарабатывали рукоделием, уходом за больными и всевозможными другими услугами.　

Забота о больных и бедных относилась к первоочередным задачам Ордена. В каждой крепости имелась так называемая фирмария для господ (герренфирмария), в которой доживали свой век старые и немощные рыцари, а также фирмария для слуг. В Кёнигсберге она располагалась в нескольких домах между крепостью и прудом Шлосстайх, где находилась и церковь Марии Магдалены. В ней, по преданию, был похоронен павший в битве при Рудау маршал Ордена Хеннинг Шиндекопф. Для старых и больных граждан Орден во всех своих, городах содержал госпитали «К Святому Духу». В Кёнигсберге такой госпиталь находился, как уже было сказано, в Альтштадте. Второй госпиталь Орден построил в своей слободе Закхайм и посвятил его похороненной в Марбургской орденской церкви святой Елизавете, покровительнице бедных. Он скорее был не лечебным заведением, а приютом для попрошаек и бездомных, где останавливались и литовские плотогоны, сплавлявшие вниз по Прегелю лес для Кёнигсберга и остававшиеся в городе на несколько недель. Они посещали богослужения в госпитальной церкви. Город Альтштадт тоже имел два госпиталя: св. Мартина за городской стеной, на месте позже возникшей площади Гезекусплатц, и св. Георга, или иначе св. Юргена. В госпиталях св. Георга в средние века содержались прокажённые. Так как проказа была заразной и неизлечимой болезнью, то больные были изолированы и предоставлены самим себе, но благодаря этой обособленности пользовались относительным самоуправлением. Кёнигсбергский госпиталь св. Георга располагался далеко за пределами города, в Дальнем Пригороде напротив того места, где заканчивался переулок, названный позже поэтому Госпитальным. В Ближнем Пригороде располагался относившийся к городу Кнайпхофу госпиталь св. Антония. После пожара 1550 года его не стали восстанавливать. Город Лёбенихт не имел собственного госпиталя. Заведение, именуемое позднее лёбенихтским госпиталем, имело другое происхождение.　

Церковная и социальная деятельность тесно переплетались друг с другом. Для оказания помощи ближнему при жизни и на смертном одре духовенство и миряне действовали сообща, особенно в обществах, братствах и гильдиях. Выделялись «Братства, или Гильдии страждущих и бедных», которые заботились не о членах своей гильдии, а о приезжих. В средневековых городах не было постоялых дворов. Орден размещал своих гостей в собственных помещениях или же снимал их у состоятельных горожан. Прибывшие по торговым делам купцы жили у своих компаньонов, подмастерья — в общежитиях для подмастерьев. Люди, не имевшие никаких средств, связей и знакомств, брались под опеку «Гильдией страждущих и бедных». Они имелись во всех трёх городах, и в ведении каждой из них находился приют для бедняков. Все три приюта находились у ворот за пределами города и имели свои алтари.　

В средние века каждый имел своё место в обществе. Только там он что-то значил; лишь в обществе, членом которого он был, он мог существовать. Определяла это место профессия, способ зарабатывать на хлеб, или, как тогда ещё говорили, «питание». И тут горожанам открывались лишь две возможности: торговля или ремесло и промысел. Расслоение общества на богатых и бедных произошло уже после падения Ордена. Много споров и большой находчивости потребовало решение проблемы торговых компетенций: можно ли запретить купцам торговать изделиями ремесленников, а тем, в свою очередь, производить товары сверх полученного заказа про запас, а затем торговать этими излишками. Неясным оставалось при таком разграничении место мелких торгашей и спекулянтов, уличных торговцев, проживавших в Замковой слободе купцов и ремесленников (так называемых «чердачных зайцев»), не состоявших в цехах и гильдиях и не бывших гражданами городов, но составлявших немалую конкуренцию горожанам. Купцы каждого города объединялись в гильдии, а ремесленники — в цехи и союзы. Солодильщики и владельцы домов с привилегией на пивоварение относились к обоим сословиям. В маленьком Лёбенихте, где было мало купцов, они относились к верхним слоям общества. Зачастую солодильщики и купцы состояли в одной общей гильдии. Городских патрициев в смысле сословного разделения семей, достойных быть представленными в муниципалитете от горожан, здесь в юридическом смысле не существовало. Однако членов Совета города и бургомистра избирали обычно не из общего числа граждан, а из более именитых и известных семей города.　

Все социальные устои первые поселенцы привезли со своей старой родины. До них в Кёнигсберге не существовало норм общественной жизни, на которые можно было бы опереться. Их основы коренились в «Кульмском городском праве» и в грамотах. С течением времени правовые нормы стали многообразнее, но в основе своей оставались без существенных изменений. В Кёнигсберге не существовало также борьбы между гражданами и земельным правителем. У граждан не возникало необходимости добиваться дополнительных прав у своего властелина, как это имело место во многих других немецких городах. Кёнигсбержцы с самого начала имели свободу и самоуправление, необходимые для процветания и развития их города, и только в войне «Прусского союза» с Орденом в середине ⅩⅤ столетия они временно отступили от этой линии.

Муниципалитет каждого из трёх городов состоял из 24 человек, но не всегда имел полный состав. Особенно трудно было найти 24 подходящих кандидата маленькому Лёбенихту. Двенадцать представителей образовывали постоянный, а остальные двенадцать — общий Совет. Первый был полномочным, второй состоял из числа бывших членов Совета, и к его услугам прибегали лишь в особых случаях. Постоянный Совет избирался ежегодно в феврале на выборах, длившихся несколько дней и доставлявших много хлопот. Вначале члены Совета решали, кто из них должен уйти в отставку, а потом назначали довыборы на свободные места. В «Положении о выборах» об участии в них горожан не было и речи. Влияние же земельных властей на город ограничивалось тем, что комтур приводил к присяге новый Совет в городской ратуше, а не в крепости. При этой церемонии старый бургомистр передавал ему ключ и печать города, один из членов муниципалитета сообщал ему о состоявшихся выборах, после чего комтур передавал новому бургомистру ключ и печать. Круговая чаша, к которой подавались и морселлы, завершала ритуал.

Уже на выборах Совет производил назначения на четыре поста: бургомистра, казначея и их заместителей. Остальные должности распределял среди своих членов сам муниципалитет. В его состав входили купцы, судовладельцы, а в Лёбенихте и мастеровые люди. С наступлением эпохи гуманизма выросло число тех, кто получил образование в иноземных университетах.　

Совет города имел в своём подчинении служащих, приведённых к присяге и получавших жалованье; ими были городские писари, муниципальные служащие, работники рынка, охранники городских ворот и башен, весовщики и бракёры, пастухи для коров и свиней, а также ремесленники и рабочие муниципальных предприятий и порта.　

Второе место в городской иерархии занимал суд. Он состоял из коллегии, насчитывавшей двенадцать присяжных заседателей под председательством городского судьи. По германским обычаям, они должны были вершить правосудие, в обязанности же судьи входило оглашение приговора и контроль за его исполнением. Заседатели также происходили из фамилий, которые были достойны того, чтобы быть представленными в Совете.　

Старейшим объединением купцов была Олафская гильдия. Кроме Швеции и Норвегии такие гильдии имелись в Любеке, Данциге, Эльбинге, Ростоке и Ревеле. Она основала кнайпхофский Юнкерхоф, но продолжала существовать и после преобразования Юнкерхофа в Артусхоф. Олафская гильдия упоминается до 1509 года. Артусхофы восходили к основанному в 1344 году англичанами в Виндзоре Артусхофу. Это были объединения богатых граждан, возникшие, видимо, под влиянием английской торговли, также в Штральзунде, Данциге, Эльбинге и Риге. Вначале в Артусхофы входили, вероятно, и дворяне. Святой Георг, покровитель Виндзорского двора, почитался и в Кёнигсберге. Заседатели Альтштадта создали братство св. Георга. Возможно, оно и основало альтштадтский Юнкерхоф.　

О деятельности купеческих гильдий нам известно только на основе тех учреждений, которые были ими созданы, как например, юнкерхофы и юнкергартены. Они имелись в каждом городе. Каждый такой хоф (двор) и гартен (сад) имели двух старейшин и десять сопредседателей, которые выбирались так же, как и муниципальные советники. Хофы зимой, а гартены летом являлись единственным центром общественной жизни купцов, их гостей и друзей. Помещения юнкерхофов в Альтштадте и Кнайпхофе имели но четыре угла, отделённых друг от друга перегородками. В одном таком углу собирались члены муниципалитета, в другом — судебные заседатели. Был «кофейный угол» купцов и пивоваров, который в Кнайпхофе называли ещё «Розовым углом». В «Корабельном углу» заседали судовладельцы. В Альтштадте, кроме того, существовал угол, называемый «запечным» («hinter dem Ofen»), где собирались рыцари.　

Во всех хофах стояли столы величиной с бильярдный, на которых играли круглыми пластинками, изготовленными из камня и кости, и скамейки для музыкантов, на которых сидели городские дудочники и свирельщики, игравшие во время праздников танцевальную музыку.　

Самую большую группу граждан составляли ремесленники. Обычно они работали на заказ, но немного изготовлялось и про запас для свободной продажи в мастерской или на рынках. О том, как в Кёнигсберге возникли объединения ремесленников, ничего не известно. Они были уже готовой формой социальной жизни, так как переселенцы продолжали дело, которое было традицией на их прежней родине. Вначале, вероятно, было мало ремесленнических цехов. С ростом числа жителей города и в связи с разделением профессий и с ростом потребностей росло и число цехов. Из средних веков сохранилось лишь двенадцать грамот таких объединений, их насчитывалось, однако, от 30 до 40. Свои проблемы они решали во время «утренних бесед», проводившихся четыре раза в год в доме старейшины. Большие цехи заседали и в церкви, и в присутствии двух членов муниципалитета проводили ревизии и регистрацию новых членов. Своих зданий для цеховых собраний, какие были в богатых городах старой Германии, в Кёнигсберге цехи не имели.

Изделия ремесленников проверялись на качество старейшинами или приведённым к присяге персоналом. Товары плохого качества к продаже не допускались или же передавались в госпиталь. Пекари и мясники были единственными, кому разрешалось продавать свои изделия с лотков.

Гемайнгартены ремесленников соответствовали юнкерхофам и юнкергартенам купцов. Каждый город располагал своим гемайнгартеном. Альтштадтский находился на том месте, где позже построили Юбилейный зал — зал для юбилейных торжеств; кнайпхофский — у Прегеля выше юнкергартена; лёбенихтский — у ворот Крёнхентор. Они сохранились до настоящего времени, но переоборудованы в столовые, танцевальные или репетиционные залы. Гемайнгартены организовывались по подобию юнкергартенов, имели свой устав и двух старейшин. В каждом таком гартене было столовое помещение, называемое ремтер, где ремесленники собирались, чтобы выпить чарку, поиграть в карты или кости, отпраздновать торжество.　

Уже во времена Ордена были ремесленники, не имевшие своего цеха из-за малочисленности: органных и колокольных дел мастера, специалисты по обработке янтаря. Колокола в Кёнигсберге отливали уже с 1325 года. Янтарь обрабатывался мастерами по заданию Ордена. Добыча и торговля янтарём являлись его прерогативой. Хранение необработанного янтаря строго наказывалось. Кёнигсбергский управляющий орденского Торгового двора с большой выгодой сбывал этот ценный минерал за пределы страны. По заказу Ордена янтарных дел мастера и изготовители чёток изготавливали из янтаря настоящие произведения искусства для дипломатических подарков.　

Не имели своего цеха и чеканщики монет. Чеканка монет, как и добыча янтаря, были во всей стране привилегией одного лишь Ордена. Чеканку монет он доверял почитаемым гражданам. Чеканили денарии и пфенниги. Уже в 1260 году в Штайндамме были изготовлены первые денарии.　

Не последней обязанностью цехов была воинская повинность. Как и во всех немецких городах, отряды военнообязанных Кёнигсберга состояли в цехах и союзах. По указу 1394 года, имевшему силу во всех трёх городах, каждый гражданин должен был иметь доспехи и оружие, и время от времени члены муниципалитета проверяли его наличие и состояние. Делали они это, обходя один дом за другим. В полном вооружении граждане несли ночью дозор у ворот и на стенах города, патрулировали улицы. Они не только были обязаны держать в исправности оружие, но и знать, как с ним обращаться. О военных учениях купцов мало что известно. Основная масса гражданского ополчения состояла в союзах и тренировалась в гемайнгартенах. А поскольку они должны были отбивать противника с крепостных стен, то для этой цели более годились не рыцарские меч и копьё, а дальнобойное оружие — лук и арбалет. Лук был более старинным оружием, а арбалет появился во время крестовых походов. В гемайнгартенах имелись учебные тиры с насыпным земляным валом, перед которым устанавливались мишени.

Участие в стрельбах, продолжавшихся с Пасхи до дня св. Варфоломея, 24 августа, было обязанностью каждого гражданина. Вскоре стрельбы превратились в весёлые состязания, во время которых разыгрывались призы и много пили. Когда желающих состоять в ополчении стало меньше, то те граждане, которым стрельбы доставляли удовольствие, отделились от тех, что видели в них тягостную обязанность. Так появились гильдии стрелков. Новых членов гильдий, которым вменялось в обязанность в течение трёх лет участвовать в стрельбах, называли невольными стрелками, а тех, кто добровольно принимал в них участие — вольными стрелками.

Народным праздником стали ежегодные стрельбы по деревянным птицам или чучелам на Троицу. Поскольку участников было много, а стрелы становились опасностью для ближайших соседей, то состязания стали проводить не в гемайнгартенах, а на открытых площадках за пределами городских стен.

Все ремесленники в целом не образовывали корпорацию и не имели своих полномочных представителей, хотя старейшины цехов от случая к случаю и собирались для совместных совещаний. Самые именитые мастера и руководители больших цехов были своего рода выразителями воли всех ремесленников. Так как у купечества также возникло нечто подобное, то образовался новый орган граждан — община как своего рода демократический противовес аристократическому правлению муниципалитета. Вначале каждый город полагался на свою общину. Позже их представители выступали в качестве единого органа, в котором альтштадтцы были ведущими. Община делилась на три курии: заседателей, купцов и ремесленников. Но каждая из них проводила свои совещания и решала свои вопросы. Затем представители курий собирались вместе и принимали общее решение, которое старейшина присяжных заседателей Альтштадта должен был довести до сведения Совета города, так же, как полномочный представитель сословий решения ландтага доводил до сведения земельного правителя.　

Граждане города и жители города имели разные права. У последних отсутствовали частная собственность и гражданские права, но они находились под защитой города, в котором жили. Частично они были интегрированы в сообщество граждан, так как являлись слугами и служанками, помощниками по хозяйству, складскими рабочими, извозчиками, помощниками в торговле и подмастерьями у граждан города; частично они снимали жильё в пригородах и были свободными наёмными работниками, прежде всего в порту. Повышение их социального статуса выражалось в том, что они к концу средневековья стали организовываться в цехи, к которым старые цехи относились враждебно.　

К низшим слоям населения относился городской плебс: попрошайки, бродяги, девицы лёгкого поведения и прочие потерпевшие в жизни крах. На них также распространялись установки городских властей, которые стремились заставить их работать в городе или в деревне. По «Закону о попрошайничестве» 1500 года, принятому совместно Орденом, церковью и муниципалитетами и действовавшему на территории всех трёх городов, 70 бродягам была предоставлена концессия. Они находились под контролем одного из членов муниципалитета и двух чиновников по делам нищих; заплатив налог, они получали разрешение на попрошайничество на улицах, у городских ворот и перед замком. Просить милостыню у церкви запрещалось. Кроме уличных побирушек были и такие, которые жили в домах призрения и на основании «Положения о бедных» получали материальную поддержку от города.

Проблемой являлось пожалование гражданства не немцам, то есть тем жителям, которые не говорили по-немецки. Во времена Ордена это были в первую очередь пруссы. Судебные вопросы, касающиеся пруссов и самов, Орден относил к своей компетенции и не отходил от этого принципа до конца своего господства. Разумеется, что рано онемечившиеся пруссы или такие, в которых Орден нуждался, получали гражданские права, но таких было мало. Граждане Кёнигсберга были немецкого происхождения. Однако многие пруссы были жителями слобод, особенно Штайндамма и Закхайма. Но богослужения на прусском языке, насколько нам это известно, не проводились.　

В Закхайме проживало и немало литовцев. Они приплывали сюда на плотах, проводили в Кёнигсберге несколько недель, прежде чем пешком отправиться домой. В Закхайме у них была своя купальня — баня. Вообще-то их пребывание в Кёнигсберге, как и проживание пруссов, не порождало национальных проблем. Конечно же, возникали конфликтные ситуации между немцами и литовцами, однако причиной тому являлось обоюдное пристрастие к спиртному: Закхайм был частью города с наибольшим количеством кабачков.　

Польских имен среди граждан города мы не встречаем. Если поляки и жили в городе, то никто не возражал против этого, так же, как и против пребывания литовцев. Если же в более поздние времена много говорилось о поляках и о том, что церковные службы проводились на их родном языке, то следует знать, что речь шла не об этнических поляках, а о мазурах, осевших в Пруссии в большом количестве к концу правления Ордена; их сыновья и дочери шли в города в услужение и на подённую работу.

 

Искусство и наука

В период средневековья, вплоть до зарождения гуманизма и начала эпохи Возрождения, церковь являлась покровительницей искусств и наук. А в таком клерикальном государстве, как Прусский Орден, они развивались особенно успешно. Первыми их представителями были пресвитеры и хронисты Ордена Петер фон Дусбург и Николай фон Ерошин. В рыцарском Конвенте и в Соборном капитуле имелось много красивых рукописей, в основном латинские тексты для церковного пользования или зачитывания во время трапез. Героический эпос и любовная лирика были в таком строго-церковном государстве неуместны. В крепости и церквах города находилось немало произведений, которые мы сегодня называем культурным наследием: картины, скульптуры из камня, купели, витражи, кованые изделия, произведения с резьбой по дереву, такие как кресла гохмейстера и епископа в соборе, а также золотая и серебряная церковная утварь. Почти всё это завозилось, в позднем средневековье преимущественно из Нюрнберга. Однако ювелирное дело процветало и в Кёнигсберге.　

В кёнигсбергских церквах и школах много музицировали. Каждая школа имела свой хор, который обычно пел во время богослужения и при проведении других церковных обрядов. Светскую музыку исполняли профессионалы, рано объединившиеся в братство и получившие грамоту ещё в 1413 году. В их обязанность входило трубить с башен при пожаре и опасности и исполнение музыки на торжествах, которые проводили муниципалитет и сословия в юнкерхофах. Вероятно, и гохмейстер держал в замке музыкантов, по крайней мере, фанфаристов для приветствия многочисленных иноземных рыцарей и военных гостей, которые останавливались в Кёнигсберге по пути в Литву и из Литвы.　

Театра как такового ещё не существовало, однако на альтштадтской рыночной площади Марктплатц время от времени проводились театрализованные представления религиозного содержания, как например, в 1323 году постановка о святой Екатерине. Больше народным гуляньем, чем искусством, были карнавальные фарсы на масленицу. На этих гуляньях народ имел возможность критиковать представителей власти, о которых в обычные дни надлежало говорить с почтением и послушанием.　

Большое значение Орден придавал школам. Поэтому система образования в Пруссии была развита лучше, чем в других землях Германии. Самой старой и известной школой Кёнигсберга являлась Кнайпхофская, или Соборная школа. Она была, вероятно, организована сразу же после учреждения Соборного капитула в 1296 году, значит, существовала уже при первом соборе. После его перевода в Кнайпхоф Альтштадт остался без школы. Поэтому граждане хотели организовать приходскую школу при Альтштадтской церкви. Хотя Соборный капитул и был против, а епископ в 1337 году даже запретил создавать школы при всех кёнигсбергских церквах и капеллах, альтштадтцы всё же добились своего. Хотя капитул остался патроном новой школы, которая в 1381 году стала единственной признанной школой Альтштадта, но рекомендованный им шульмейстер должен был проходить тест в муниципалитете и лишь после этого предлагался гохмейстеру на утверждение. Маленький Лёбенихт обзавёлся школой самым последним; шульмейстер там упоминается лишь в 1441 году. Все три школы находились в непосредственной близости от церквей, к которым они относились.　

С целью повышения своего образовательного уровня всё больше сыновей кёнигсбергских состоятельных граждан уезжало на учёбу в университеты за границу. Из примерно 4000 студентов из Пруссии (до 1525 года) 411 были родом из Кёнигсберга. Мы встречаем их в Кракове, затем в Лейпциге, Вене, Кёльне, Ростоке и Франкфурте-на-Одере, в меньшем количестве в других немецких университетах, а некоторых даже в Болонье. Большинство из них изучали теологию и правоведение, становясь в дальнейшем священниками или духовными и светскими советниками, и таким образом покидали бюргерское сословие. По мере распространения идей гуманизма многие из них возвращались на городскую службу в качестве писарей и учителей, присяжных заседателей и чиновников муниципалитета. Перед наступлением эпохи Реформации в высших кругах бюргерского сословия, и особенно из числа членов городского Совета, было много выпускников университетов.　

 

Хозяйство

В средние века сельское хозяйство было основой существования и для городского жителя. Каждый гражданин имел за городскими воротами огород, где выращивал овощи, капусту, фрукты и хмель. Каждый держал скотину, пасшуюся на принадлежащих городу лугах. На оброк, который он за это выплачивал — за лошадь, корову, свинью — город содержал своих пастухов. Сенокос и заготовку дров горожане проводили совместно.　

Важнее, конечно, была торговля. До раздела Пруссии в результате Второго Торнского мира Кёнигсберг далеко отставал от Данцига в торговле. Данциг лежал в устье большой реки, и за ним лежали центральные земли Ордена по обе стороны Вислы, а также Польша. Прегель был меньших размеров, чем Висла, а близко расположенная литовская граница долгое время оставалась угрозой для мирной жизни. После 1466 года гохмейстеры, позднее и герцоги, способствовали развитию торговли в Кёнигсберге, однако Данциг смог сохранить свою ведущую роль вплоть до ⅩⅧ века.　

Крупнейшей кёнигсбергской «фирмой» был Торговый двор Ордена. Его оборот превышал оборот всех купцов, вместе взятых. Свои сделки он совершал от Нидерландов до Новгорода, Пскова и Лемберга. Основой для торговой деятельности Ордена служила продажа как произведённых в стране товаров, получаемых им благодаря своим особым правам, так и сельскохозяйственных продуктов, поставляемых ему оброчными крестьянами, а также покупка на вырученные деньги всех необходимых вещей для содержания своих крепостей и их жителей. А так как с растущим благосостоянием и увеличением административного персонала росли как поступления, так и расходы, торговля приобретала всё больший размах. И вскоре Орден наряду с торговлей собственными продуктами стал торговать всевозможными товарами, что приносило ему большой доход. Крупнейшим торговцем в Пруссии был её правитель, а Кёнигсберг наряду с Мариенбургом-Данцигом — важнейшим местом для такой торговли.　

Наибольшую прибыль приносил янтарь. Управляющий орденским Торговым двором покупал его у маршала Ордена, или же на сумму покупной цены рассчитывался поставками кёнигсбергскому Конвенту. Маршалу подчинялась и крепость Лохштедт, резиденция фогта, в ведении которого находилось всё янтарное производство. Часть янтаря поставлялась сухопутным путём в Лемберг, где его покупали немецкие и армянские купцы и сбывали затем на Востоке. Большая же часть вывозилась по морю в Любек и Брюгге и продавалась в обоих городах цехам по изготовлению чёток. Управляющий двором был единственным во всём мире торговцем янтарём и мог таким образом запрашивать высокие цены, а оба цеха были единственными изготовителями янтарных чёток и могли поэтому не бояться высоких цен. В благоприятные годы из Кёнигсберга в Брюгге поставлялось в среднем тридцать бочек янтаря. Управляющий Торговым двором выручал примерно в два с половиной раза больше того, что он платил маршалу Ордена. Западные товары он закупал главным образом в Брюгге: льняное полотно и сукно из Мехелена и Ипра, южные плоды, пряности, вина и рис. Он закупал также железо в Швеции и рыбу в Бергене. Попытка Ордена вести прямую торговлю с Венецией не удалась. Товары с Востока и из Италии (бумага из Ломбардии) начинали свой путь в Пруссию через Брюгге. Благодаря этой торговле Орден был теснейшим образом связан с Ганзой. Его торговые представители и служащие были приравнены в правах к ганзейским купцам и имели такие же привилегии.　

О торговых сделках кёнигсбергских купцов мы знаем далеко не так много, как о торговле управляющего двором. Сохранились лишь его журналы торговых операций и отчёты за несколько лет, но ни одного журнала торговых операций кёнигсбергских купцов. Первый журнал, которым мы распологаем — это журнал торговых операций купца Маттиса Шпильмана за 1568 — 1570 годы, т.е. времени после заката Ордена. У Шпильмана были агенты в Ревеле, Вильно и Амстердаме; торговлю вел он от Стокгольма, Нарвы, Москвы и Вильна до Антверпена. Он вывозил пшеницу, рожь, золу (для производства мыла), смолу, коноплю, воск, кожу, бараний и говяжий жир, лосиные и волчьи шкуры. В его списке ввозимых товаров значились вино, пряности, южные плоды, миндаль, москатель, фламандское стекло, шёлк и лютни.　

Массовыми грузами были зерно и лес. Зерно торговец был обязан лично покупать на рынке, предварительная закупка у ворот или в сельской местности была запрещена. Перед вывозом приведённый к присяге работник должен был взвесить и проверить зерно. Вывоз дров был запрещён. Торговля велась особыми сортами дерева, досками, корабельной обшивкой, древесиной для изготовления бочек (клёпкой), тарным материалом и брусом. Типичным прусским товаром являлся тисс, из которого изготовлялись луки знаменитых английских лучников. Лес перед вывозом проверяли на длину и вес приведённые к присяге бракёры и отмечали бракёрским знаком его стоимостные характеристики. Важное место занимал и вывоз поташа. Его хранили на городском зольном складе, проверялся он бракёрами поташа. Кнайпхофу принадлежало исключительное право его контроля во всех землях Ордена. Это занятие являлось важной статьёй доходов, так как торговцы были обязаны платить за знак качества — он имел форму медвежьей лапы и выжигался на бочках — немалый налог.　

В Литву вывозились соль, сукно, сельдь и пресноводная рыба, пользовавшаяся спросом во время постов. Прусские города обладали «виттой» в датской провинции Шонен, бывшей в то время центром лова сельди. Это было обнесённое забором место с приспособлениями для выгрузки, очистки и соления сельди, с сарайчиками, складскими помещениями, мастерскими и церковью. Надсмотр осуществлялся управляющим с полномочиями судьи. На эту должность шесть прусских ганзейских городов попеременно запрашивали одного из членов муниципалитета на несколько лет. В 1389 году этот важный пост занимал Арнд фон Герфорден, в 1402 — 1404 годах Конрад Маршайде, в 1417 — 1422 годах Раймер Бюлант. Все трое были членами альтштадтского муниципалитета, являлись также бургомистрами и представляли свой город в сословном собрании. Гохмейстер назначил Герфордена также адмиралом кораблей, сопровождавших в 1398 году прусский флот с мирной миссией во Фландрию.　

Из всех трёх городов Кёнигсберга лишь Альтштадт являлся членом Ганзы, позднее ими стали также Кнайпхоф и Лёбенихт. Самым могущественным прусским ганзейским городом был Данциг. После потери Орденом этого города, Западной Пруссии и Эрмландии в результате Второго Торнского мира Кёнигсберг оставался единственным прусским ганзейским городом; тем самым его соперничество с Данцигом вышло за чисто экономические рамки. В Кёнигсберге отныне находилась резиденция гохмейстера, он являлся столицей государства. Это способствовало развитию торговли, так как гохмейстер, разумеется, отдавал предпочтение городу, в котором находилась его резиденция; в особенности это касалось торговли с Литвой. Здесь Кёнигсберг мог использовать своё расположение, так как находился примерно в середине внутреннего водного пути, ведшего из Данцига в Кауэн через Фришгаф, Прегель, Дайме, Куршский залив и реку Мемель. Вопрос о том, обязаны ли данцигцы при транзите своих товаров в Литву или обратно перегружать или продавать эти товары в Кёнигсберге, всегда вызывал споры, но отныне гохмейстер в этом споре стоял на стороне Кёнигсберга. С другой стороны, ситуация после 1466 года означала большую зависимость от земельных правителей. Хотя Кёнигсберг и оставался членом Ганзы, однако постепенно стал действовать согласно воле гохмейстера, а не руководствоваться постановлениями ганзейских собраний. Характерным примером служит так называемый сессионный спор, где разгорелись словопрения о местах городских депутатов на ганзейских собраниях, но особенно вокруг вопроса, кто занимает более высокое положение — Кёнигсберг или Данциг. К таким вопросам относились в ту пору очень щепетильно. Дошло до того, что гохмейстер запрещал городу участвовать в ганзейских собраниях, а если и разрешал, то наказывал муниципальным представителям, чтобы они объясняли на месте, что они якобы в первую очередь подчиняются гохмейстеру и не могут предпринимать ничего такого, что могло бы быть направлено против него. Сессионный спор был разрешён после почти столетнего продолжения в 1540 году таким образом, что Данциг и Кёнигсберг ежедневно должны были меняться местами. В последний раз Кёнигсберг направил своих представителей на ганзейское собрание в 1579 году. Город никогда официально не выходил из Ганзы. Его членство постепенно прекратилось.

Нам известно, что кёнигсбергские купцы торговали на суше и на море. Остаётся спросить, появлялись ли в средние века купцы из других мест в Кёнигсберге? Указом 1394 года им было разрешено пребывание в городе лишь в летние месяцы, с начала и до конца навигации. Чужие, называемые ещё гостями, не должны были оседать в городе. Торговля гостей между собой была запрещена, на торговлю чужих с горожанами налагались всякого рода ограничения. Запрещены были мелкая торговля и складирование на зиму не распроданных летом товаров. Весь порядок торговли был организован таким образом, чтобы дать кёнигсбергским купцам как можно больше заработать на посредничестве между импортёром и потребителем.　

В ⅩⅥ и ⅩⅦ веках в кёнигсбергской торговле господствовали голландцы и англичане. Однако голландский торговый актив уходит своими корнями ещё во времена Ордена. В 1522 году голландские корабли доставляли зерно из Кёнигсберга в Данию. В то же самое время в мелкой торговле, в особенности на ярмарках, заметной стала конкуренция шотландцев. Ещё раньше голландцев и англичан появились в Кёнигсберге купцы из Нюрнберга. В ⅩⅤ веке они вели оживлённую торговлю с Пруссией, эта торговля поощрялась гохмейстером, но наталкивалась на противодействие со стороны городов. На городских собраниях того времени часто обсуждался вопрос, давать ли нюрнбержцам право на посещение городских торговых заведений и рынков, на ввоз москатели и пряностей и на обретение гражданских прав. Хорошими временами для нюрнбергского экспорта в Пруссию были десятилетия, в которые франконец Альбрехт Бранденбург-Ансбахский был в Пруссии гохмейстером и затем герцогом.　

Права складирования, по которому все идущие через город товары на некоторое время должны были выставляться на продажу, в Кёнигсберге никогда не существовало, несмотря на то, что город его часто домогался.　

Важнейшей отраслью, в которой были заняты горожане, после торговли было пивоварение. В грамотах нет упоминания о праве пивоварения, и мы не знаем, когда и скольким домам такое право было пожаловано. В кёнигсбергском «Постановлении о пользовании колодцами» от 1400 года в Альтштадте отдельно фигурировали пивоварни, торговые заведения, ларьки и доходные дома. Право пивоварения было привязано к определённому земельному участку и только вместе с ним могло быть продано или оставлено в наследство, причём род занятий владельца не играл при этом никакой роли. Пиво, в процессе варения которого дрожжи оседали на дно чана, не считалось товаром вкусовой промышленности, а относилось к продуктам питания. Каждый, имевший на это лицензию, варил пиво дома. Кто не мог или не желал варить его сам, мог скооперироваться с другим горожанином, и последний мог варить пиво и для первого. Он мог также поручить это дело пивовару, изготовлявшему пиво специально для торговых судов, который за вознаграждение делал эту работу вместе со своими людьми. Состояние чанов, качество и цена пива контролировались членами муниципалитета. Каждый, кто на это имел лицензию, мог раз в две недели варить пиво для себя и на продажу. Клиентами их были горожане, у которых не было права на изготовление пива, городские и сельские пивные, юнкерхофы и гемайнгартены. Ввоз чужого пива разрешался лишь для собственного потребления. В отличие от других городов, пиво, изготавливаемое в замке, видимо, не конкурировало с пивом горожан. Жалобы горожан на продажу пива из замка отсутствуют. В то время было принято присваивать пиву всевозможные шутливые названия. Кёнигсбергское пиво называлось «Кислая (недовольная) служанка». Данные о числе домов с лицензией на производство пива имеются лишь из более поздних времён. В 1700 году в Кёнигсберге работало 250 пивоварен: 120 в Альтштадте, 85 в Лёбенихте, 45 в Кнайпхофе. В процентном отношении наибольшее количество приходилось на маленький Лёбенихт.　

Каждый из трёх городов имел свой рынок. В базарные дни крестьяне со всей округи торговали своей продукцией, а ремесленники своими товарами. Торговля вне рынков была запрещена, в особенности так называемые предварительные закупки у ворот. Ни один горожанин и ни один торговец не имел права перехватывать там крестьянина, запрещено было даже сопровождать повозку или сани до рыночной площади или класть на них руки. Базарный день начинался утренней мессой и заканчивался звоном к вечерней молитве. Начинать торговать можно было лишь после того, как вывешивался флаг — символ базарного дня. Каждому разрешались закупки лишь для собственных нужд. Если кто-либо хотел перепродать товар, то обязан был ждать до того момента, пока флаг будет спущен. Рыночные рассыльные следили за порядком в людской сутолоке; члены муниципалитета и мастера-ремесленники контролировали качество и цены предложенных на продажу товаров.　

Особенно важно это было делать на Рыбном рынке. Он проводился ежедневно на вымощенной набережной Фишбрюке у Прегеля, причём для всех трёх городов вместе. Лиц, занимавшихся перепродажей, сюда допускали уже после литургии в девять часов утра. Рыба должна была быть свежей. Живая рыба продавалась из корыт и чанов для лосося у пристани. Владельцами этих корыт были только члены цеха рыбаков. Напротив Рыбного рынка, на кнайпхофской стороне располагался Зелёный рынок; отсюда пошло и название улицы Кольмаркт (капустный рынок). Свежие овощи доставлялись в город из так называемой Прусской Литвы в лодках и продавались у пристани. Поэтому её впоследствии и стали называть Литовской пристанью.　

Жители пригородов должны были совершать свои покупки на городском рынке или же у уличных торговцев, скупавших оставшийся после закрытия рынков товар. Ежедневные рынки в слободках стали проводиться лишь позже. Места, на которых они стали проводиться, во времена Ордена служили в качестве скотных рынков. Из гигиенических соображений и из-за того, что они требовали много места, они располагались всегда вне городской черты; в Кёнигсберге конная ярмарка находилась у Штайндамма, воловий рынок в Ломзе, ещё один скотный рынок и ещё одна конная ярмарка на тракте, ведущем из Натангена — эта площадь до последнего времени так и называлась Фимаркт (скотный рынок), — рынок по продаже поросят находился в Закхайме. За воротами Кройцтор на тракте, ведшем в Курляндию, находился рынок Россгертер Маркт.　

За городом проводилась и ежегодная ярмарка. В грамотах нет упоминания о ярмарке, не сохранилась и грамота о вручении городу такой привилегии. Впервые о ярмарке упоминается в указе 1394 года. Согласно этому указу гохмейстер и маршал приказали проводить после Троицы в течение трёх недель ярмарку для всех трёх городов одновременно. Проводилась она у альтштадтских ворот Ластадиентор, где около 1910 года был выстроен единственный крытый рынок Кёнигсберга. Позже на прилегающих к городу Госпитальных лугах проводилась ярмарка на Иванов день; эта площадь называлась до 1945 года Ярмарктплатц (Ярмарочная площадь). Ярмарка длилась четыре недели, с 1851 года лишь одну неделю. Иногда упоминаются более маленькие ярмарки, проводимые на Сретение и в день св. Мартина, однако они, видимо, были такими же незначительными, как и Рождественская. Последняя впервые упоминается в ремесленном реестре на 1690 год. Это была даже и не ярмарка, а на альтштадтском рынке продавали лишь небольшое количество игрушек к Рождеству.　

Ярмарки играли трудно переоценимую роль в хозяйственной жизни. Торговцы и крестьяне издалека приезжали в город, и не было, вероятно, ни одного кёнигсбержца, не побывавшего на ярмарке. Ведь она являлась лучшей и, наверное, единственной возможностью запастись на весь год предметами для домашнего хозяйства и личного пользования, для скота и земельного надела. Торговать здесь позволялось и торговцам из других мест, и гостям, на что обычно налагался запрет. Однако местные торговцы и ремесленники ревностно следили за приезжими и всегда были готовы указать на плохое качество их товаров или на другие их недостатки. Придирки, граничащие с издевательствами, например, кёнигсбержцев по отношению к посещавшим ярмарку золотых дел мастерам из Данцига, не были редкостью, и трудно сказать, была ли забота о качестве товаров побудительной причиной для конфискаций или зависть конкурента. Некоторой преградой таким действиям служил тот факт, что кёнигсбергским торговцам и ремесленникам на чужих ярмарках грозило такое же к себе отношение. Таким образом, было достигнуто соглашение о том, что данцигцы на кёнигсбергской ярмарке должны обладать теми же правами, что и кёнигсбержцы на данцигской ярмарке в день св. Доминика.　

Ярмарка служила не только хозяйственному развитию, но была и местом встреч и развлечений горожан. Она была частью народного увеселения. Ярмарки притягивали всякого рода странствующий люд, фокусников, балаганных певцов и шутов, шарлатанов, комедиантов и балаганщиков.　

По богатству и изобилию молодой город Кёнигсберг не мог, конечно же, сравниться со старыми имперскими городами. Однако он производил продукцию, выходившую за рамки повседневного спроса, и мог, видимо, таким образом удовлетворить запросы таких привередливых гостей, какими были приезжавшие в город крестоносцы. Нам известно об этом из трёх сохранившихся бухгалтерских книг: одна, за 1344 год, принадлежала графу Вильгельму Голландскому, вторая, 1386/87 годов, графу Оостервантскому и третья, самая известная, 1390/91 и 1393 годов, — графу Генриху Дербийскому, будущему королю Англии Генриху Ⅳ. Эти господа, пребывавшие вместе с огромной свитой неделями в Кёнигсберге, были важными клиентами торговцев и ремесленников, а последние были в состоянии удовлетворить их пожелания. Купцы ссуживали рыцарям значительные суммы капитала, занимались в качестве судовладельцев перевозкой людей и снаряжения в Мемель, поставляли рыцарям тонкие сукна и меха, столовое серебро и огромное количество товаров для кухни и погреба.

 

Внутренняя жизнь

Соседство трёх городов на ограниченной территории ещё долго накладывало свой отпечаток на внутреннее развитие Кёнигсберга в средние века и много позже. Источники повествуют больше о спорах и разногласиях, чем о согласии. Лёбенихт был слишком мал и беден для проведения собственной политики, Кнайпхоф же всё более развивался в качестве города торговли и купечества, не желая оставаться постоянно в тени могущественного Альтштадта, и перекрывал ему путь на юг. Из трёх альтштадтских мостов через Прегель два вели в Кнайпхоф, а третий на лесные склады. Альтштадту было очень важно получить торговый выход на юг, минуя Кнайпхоф. Дамба через территорию лесных складов и через Ломзе в сторону натангенского рукава Прегеля и мост через него открыл бы альтштадтцам такую дорогу. По понятным причинам кнайпхофцы противились этому плану. Почти сто лет длился спор по поводу шестого моста через Прегель. В него были втянуты несколько гохмейстеров, орденских капитулов и ландтагов и даже судебные заседатели Магдебурга и Лейпцига, пока герцог Альбрехт своею властью правителя земли не разрешил этот спор в 1535 году. Дамба и мост были построены. Мост — его нарекли Хоэ Брюке, Высокий мост — был единственным за пределами города. Защищать этот мост, на ночь разводить, а днём сводить его, проводить регистрацию приезжих и не пропускать через него подозрительные лица входило в обязанности трактирщика, владельца построенного в 1559 году на северном берегу Прегеля трактира.　

Когда кнайпхофцы в конце концов увидели, что не смогут помешать строительству моста, они захотели, со своей стороны, обеспечить себе выход к новому торговому пути и построили мост между Кнайпхофом и Ломзе. Это был мост Хонигбрюке, Медовый мост, седьмой через Прегель в Кёнигсберге.　

Важнейшими задачами каждого городского муниципалитета и по сегодняшний день являются водоснабжение, противопожарная защита и уборка улиц. Прегель и впадающие в него самландские ручьи, запруженные и регулируемые орденскими строителями, давали воду, необходимую для эксплуатации мельниц, бань, для дубления кож, производства пива и приготовления пищи. Кроме того, имелись домашние и уличные колодцы. В «Положении о колодцах» 1400 года они подразделялись на питающиеся грунтовыми водами, прегельские, расположенные неподалеку от реки, уровень воды которых колебался в зависимости от её уровня в Прегеле, и трубные колодцы, питаемые из лежавшего выше Шлосстайха при помощи труб, изготовленных из продолблённых брёвен. Некоторые колодцы Альтштадта имели свои названия: Пфайфенборн, Фламингесборн, Винкельборн, Копперборн и Россборн. Постоянно текла вода лишь из колодца Пфайфенборн на альтштадтском рынке. Все другие были колодцами, воду из которых нужно было черпать с помощью ворота или журавля. Альтштадт располагал шестнадцатью колодцами общего пользования. К каждому были прикреплены определённые улицы и дома, жители которых должны были заботиться об их содержании. Кроме того, имелись колодцы и во многих домах.　

В каждом средневековом городе возникала угроза пожаров, это касалось и Кёнигсберга. Дома с выходящими на улицу фронтонами стояли очень близко друг к другу. Сначала их строили из дерева или фахверковым спосрбом, они были покрыты соломой или камышом. Очаги в них были открытыми и отгораживались низкой кирпичной кладкой; лишь многим позже кладка возводилась до самого верха и образовывала заканчивающийся дымоходом камин. Дымоходы были клеенными и состояли из обмазанных глиной досок. Постепенно их стали выкладывать из кирпича, соломенные крыши стали заменять черепичными, возводить брандмауэры до высоты водосточных желобов. По поводу всего этого принимались постановления, однако не везде они выполнялись. Ещё в 1544 году даже в солодовых пивоварнях, особенно подверженных опасности возникновения пожара, не все дымоходы были выложены из кирпича.　

Власти постоянно призывали к осторожному обращению с огнём и светом. Легковоспламеняемые материалы должны были храниться за пределами города. Бани, монетные дворы и подобные заведения, в которых использовался сильный огонь, выносились к Прегелю. С другой стороны, ещё в ⅩⅧ веке смолу варили на открытом огне прямо на улице, так как для смоления гонтовых крыш её необходимо было доставлять туда в горячем состоянии.　

Каждый гражданин обязан был держать перед входной дверью бочки с водой и иметь наготове два кожаных ведра для тушения пожара. На двоих предписывалось иметь и содержать в порядке одну пожарную лестницу. В случае возникновения пожара житель подвергшегося опасности дома должен был предупредить о пожаре соседей. Городской пожарный колокол извещал об опасности и поднимал людей. Помощь при пожарах была само собой разумеющейся обязанностью. Члены муниципалитета также появлялись на месте пожара и руководили его тушением, а в необходимых случаях и сносом соседних домов. Указом 1394 года была создана пожарная служба, кочегарам пивоварен и бань и банщикам, имеющим опыт в обращении с огнём, вменялось в обязанность в случае пожара в пределах города, включая и слободы, помогать своими орудиями тушения, за что они получали жалованье от казны. Возможно, в средневековом Кёнигсберге бушевало больше пожаров, чем нам известно. Мы знаем о большом пожаре, жертвой которого в 1513 году стали Ближний Пригород, альтштадтские склады лесоматериалов и Закхайм. В 1539 году Закхайм снова сгорел дотла вследствие пожара, возникшего в литовской бане, и огненная стихия перекинулась на районы Ангер и Россгертер Маркт и даже через пруд Шлосстайх на Трагхайм.　

Главные улицы Кёнигсберга были посередине вымощены. Эта вымощенная полоса называлась «срединный камень» (Mittelstein) или «каменный мост» (Steinbriicke); в студенческой песенке она известна под названием «широкий камень» (Breiter Stein). О вымощенных улицах впервые упоминается в 1339 году. Второстепенные улицы не выкладывались булыжником. Уличного освещения ещё не было. Каждый, кто выходил на улицу в тёмное время, держал в руках смоляной факел или же заставлял нести его других. Лишь в 1704 году факелы были запрещены и велено было пользоваться ручными фонарями. Улицы должны были оставаться свободными для транспорта. Поэтому запрещено было устанавливать перед входными дверями корыта для свиней, складировать дрова или заужать улицы пристройками. Запрещено было также загаживать улицы отходами или навозом. Мусор мог оставаться лежать на улице максимально в течение трёх дней, затем его необходимо было вывезти. Горожанам вменялось в обязанность содержать улицу перед своим домом в чистоте. Городская служба по уборке улиц была организована лишь много позже. Коров и свиней нельзя было пускать без присмотра на улицы и рынки. Каждый гражданин мог держать только одну собаку, запирать её на ночь в подвале было запрещено. Это делалось для того, чтобы воющие собаки не нарушали ночного покоя граждан.　

 

Политическая история

Политическая история Кёнигсберга в первоначальный период была составной частью истории Ордена, основавшего этот город. Крепость являлась главным хранилищем оружия, сборным пунктом крестоносцев, выступавших против литовцев. Те были сильным врагом. Они, правда, никогда не подступали близко к городским укреплениям, однако в 1370 году им это почти удалось. При Рудау в Самландии войско литовцев под командованием князей Ольгерда и Кейстута было разбито крестоносцами во главе с маршалом Хеннингом Шиндекопфом, павшим в этой битве. В ней участвовало и кёнигсбергское ополчение. На этом факте базируется единственная в истории Кёнигсберга легенда. Согласно этой легенде кнайпхофский ученик башмачника Ханс Саганский, несмотря на ранение в ногу, якобы подхватил падающее знамя Ордена и спас тем самым почти проигранное сражение, добившись победы. Ханса Саганского почитали все кёнигсбержцы и, кроме того, во всех гильдиях башмачников Германской империи. Историческим ядром этой легенды является, вероятно, участие на стороне Ордена силезского герцога Бальтазара Саганского в борьбе Ордена против Кнайпхофа.　

Другим важным моментом, в контекст которого вписана средневековая история Кёнигсберга, является Ганза, и большим благом для города было то обстоятельство, что Орден пошёл на тесное сближение с ней. Кёнигсберг по мере сил и возможностей поддерживал совместные операции Ордена и Ганзы и выставил в 1396 году своих солдат в войне против витальянцев, а в 1398 году против Готланда. Член альтштадтского муниципалитета Керстен Хунтшиндер был в 1400 и 1404 годах одним из четырёх командующих орденским флотом, который был отправлен к Готланду.　

Внутриполитическое развтите Кёнигсберга в течение почти 200 лет проходило прямолинейно, без революционных потрясений. Трения между муниципалитетом и горожанами, как и между мастерами и подмастерьями, существовали. Однако открытых волнений город избежал.　

Более существенным моментом является участие горожан в сословном движении внутри орденского государства. Чем больше времени проходило после начала заселения, чем глубже потомки первопоселенцев пускали свои корни в стране, тем сильнее проявлялось у них особое сознание, которое в конце концов у всех — и у потомков немецких иммигрантов, и у потомков местных пруссов — породило новое чувство принадлежности к прусскому роду и привело их к антагонизму по отношению к Ордену, постоянно пополнявшемуся из немецких рыцарских родов. Это чувство побуждало их к политическим действиям; требование соучастия в управлении страной было выражением этого чувства. В городах эти устремления были слабее, чем у поместного дворянства, а в Кёнигсберге, в свою очередь, слабее, чем в городах на Висле.　

Когда в 1440 году на заседаниях в Эльбинге и Мариенвердере был основан «Прусский союз», в нём были представлены и муниципалитеты Альтштадта и Кнайпхофа. Гохмейстер Конрад фон Эрлихсхаузен, бывший в то время маршалом в Кёнигсберге, многое предпринял, чтобы сблизиться с кёнигсбержцами: он пересмотрел грамоты в их пользу и дал больше прав в области рыболовства и пользования лесом. Однако, несмотря на это, нервозность возрастала. Одна сторона не доверяла другой. Оппозицию Ордену возглавлял бургомистр Альтштадта Андреас Брунау, родом из Померании, которому тогда было около 50 лет. Он хотел достичь для Кёнигсберга того же, чего добивались данцигские патриции для своего города — вольное государство наподобие вольных немецких имперских городов. За ним стояли муниципалитет и купечество, и он пытался перехитрить ремесленников. Но те остались на стороне Ордена, так как в его лице они до сих пор имели защиту от муниципальных чиновников и так как они и далее хотели сохранить свой статус. Предпринять же против демагогического красноречия Брунау и организованного могущества городских богатеев представители ремёсел вначале ничего не смогли. Брунау был одним из делегатов, посланных «Прусским союзом» к императору в Вену. Путём подкупа императорских советников делегация добилась выгодных Союзу грамот. После её возвращения муниципалитет зачитал содержание грамот, однако отказал маршалу в копиях этих грамот, так что тот, со своей стороны, не смог проинформировать горожан об их содержании. В малом Совете, сформированном Союзом и заседавшем в Торне, этом форпосте сословного движения, Кёнигсберг был представлен двумя делегатами, являвшимися, по всей видимости, друзьями и сторонниками Брунау.　

В конце 1453 года было вынесено решение: император объявил «Прусский союз» незаконным. Однако члены Союза не признали этого решения и стали готовиться к борьбе. Когда 4 февраля 1454 года в Торне Союз отказал гохмейстеру в послушании, маршала в Кёнигсберге как раз не было. К Ордену же Кёнигсберг вражды не питал. Когда бургомистры призвали горожан к борьбе, те попросили об отсрочке и послали делегацию к комтуру с заверением, что вооружаться не станут, а будут соблюдать спокойствие. В результате изменившихся в последующие дни мнений, рыцари 14 февраля, через три дня после Данцига и два дня после Эльбинга, сдали крепость горожанам безо всякого сопротивления, так как пали духом и не были готовы к борьбе. Прошли те времена, когда рыцарь рисковал жизнью ради исполнения своей клятвы на верность Ордену. Гарнизону было позволено беспрепятственно отступить в Лохштедт. И то, что горожане передали рыцарям найденные в крепости 200 марок в качестве денег на пропитание в дороге, было, видимо, платой за бесславную сдачу крепости.　

Как в Торне, Данциге и Эльбинге, так и в Кёнигсберге горожане принялись вскоре за снос крепости. Они разрушили южную каменную стену и, вероятно, также часть Конвентхауза. После того, как области Балга, Бранденбург и Самландия перестали повиноваться гохмейстеру и Самландский епископ также передал свою крепость Фишхаузен горожанам, Орден потерял свою власть над всей северной частью Восточной Пруссии. Поэтому муниципалитет смог отказаться от наёмников, которых союзное руководство хотело послать в Кёнигсберг. Цель восстания — прусское сословное государство — была, казалось, достигнута.　

В качестве нового верховного правителя сословия пожелали иметь короля Польши. В дипломатическую миссию, отправившуюся под руководством Ханса фон Байзена в Краков к королю Казимиру, входили и два члена кёнигсбергского муниципалитета. Король предложение принял, объявил Ордену войну и, подписав 6 марта «Инкорпоративный акт», присоединил тем самым Пруссию к землям своей короны. В Торн и Эльбинг он на своё чествование явился лично, а в Кёнигсберг послал своего канцлера Иоганна фон Конецполе, который принял там присягу горожан. Среди подписавших изданную по этому поводу грамоту были и три кёнигсбергских бургомистра — Андреас Брунау из Альтштадта, Юрген Лангербайн из Кнайпхофа, земляк и друг Брунау, и Германн Штульмахер из Лёбенихта. Это был день особой гордости в жизни Брунау, день триумфа над ненавистным врагом.　

Однако прежде, чем горожане успели разрушить орденскую крепость, прежде, чем король смог дать желанные привилегии, наступил перелом, предопределивший всю дальнейшую историю Кёнигсберга. Кёнигсберг стал не городом-республикой, а резиденцией и столицей государства. Политикой города стала политика её муниципалитетов, т.е. верхних слоёв горожан, представлявших в первую очередь интересы купцов. Эта политика не учла дружеского расположения ремесленников к Ордену.　

24 марта 1455 года вспыхнуло восстание сторонников Ордена против его врагов, восстание цехов против муниципалитетов. Оно не было следствием планов какого-либо политического вождя, а явилось стихийным выражением недовольства цехов, позиции которых были сильны в особенности в Альтштадте. Маленький Лёбенихт, как всегда, встал на сторону Альтштадта. В Кнайпхофе ремесленники также симпатизировали Ордену, но были слишком слабы. Город на острове стал прибежищем для врагов Ордена. Брунау и другие члены муниципалитета смогли здесь надежно укрыться прежде, чем восставшие разрушили мосты. Кнайпхофскому бургомистру Лангербайну с помощью своего дипломатического дара почти удалось снова привлечь отступников в Союз, однако 30 марта новое восстание положило конец этим переговорам. Когда комтур Генрих Ройс фон Плауэн появился у ворот Кёнигсберга с орденским войском, то Брунау сдался. Он отправился в Эльбинг, затем в Данциг, и умер, видимо, вскоре после 1457 года.　

В Кёнигсберге началась осада Кнайпхофа. Это сражение было единственным на территории города за всю его 700-летнюю историю вплоть до принёсшего столько бед 1945 года. Альтштадтцам пришли на помощь верхом на лошадях 300 самландских свободных граждан, потомков свободных прусских крестьян, не желавших, подобно ремесленникам, зависимости от кёнигсбергских купцов. Организатором и душою борьбы был Генрих Ройс фон Плауэн, комтур Эльбинга, временно занимавший должность маршала и действовавший от имени осаждённого в Мариенбурге гохмейстера. 17 апреля, после того, как Плауэн подтвердил грамотой привилегии альтштадтцев, те присягнули ему на верность. Муниципальную конституцию оставили нетронутой, однако теперь, в 1458 году, сторонники Ордена стали входить в муниципалитет, в том числе и Юрген (Георг) Штайнхаупт, служивший до 1456 года у Плауэна писарем и лишь в 1457 году ставший гражданином Кёнигсберга. Тем самым Плауэн ввёл в муниципалитет человека, которому мог доверять.　

Кнайпхофцы продолжали обороняться. Они располагали значительными силами, были защищены водой и каменными стенами и могли держаться до тех пор, пока водный путь к городам Союза оставался свободным. Этим путём Данциг, столица «Прусского союза», отправил 400 человек в Кнайпхоф, так что Лангербайн имел в своём распоряжении уже около 1000 человек. На стороне осаждающих воевали граждане Альтштадта и Лёбенихта, самландские свободные граждане и войска Ордена из числа наёмников под началом силезских и саксонских дворян. Самыми знатными из них были герцог Бальтазар Саганский, высокопочтенные господа Ханс и Адольф фон Гляйхен, Иоганн фон Вартенберг и Бото фон Ойленбург. Из Ливонии в июне прибыло 500 орденских наёмников, в то время как у кнайпхофцев подкрепления уже не было.　

Войска Плауэна несколько раз предпринимали штурм Кнайпхофа, пытаясь с кораблей высадиться на разводные мосты и оттуда взобраться на каменные стены, однако эти атаки терпели поражение благодаря решительному отпору осаждённых. Затем осаждающие перегородили Прегель ниже Кнайпхофа с помощью мостов, как это сделали почти 200 лет назад восставшие самландцы. Когда данцигцы в мае хотели подойти на 15 кораблях к Кнайпхофу, то увидели, что река перекрыта. Первый мост им удалось захватить, попытка овладеть вторым потерпела, однако, неудачу. Потеряв несколько кораблей, им пришлось повернуть вспять. Тем самым судьба Кнайпхофа была решена. Когда у горожан кончились съестные припасы, город после 14 недель храброго противодействия капитулировал 14 июля.　

Плауэн был достаточно разумен, чтобы пойти кнайпхофцам далеко навстречу. Город со всеми правами и привилегиями снова был взят под власть Ордена. Старый муниципалитет остался у руководства, не нужно было выплачивать репараций. Кнайпхофцам было дано право ремонта своих пострадавших от войны городских стен, однако им не нужно было отстраивать разрушенные объекты Ордена и ими же сожженный госпиталь св. Георга. Кто не хотел оставаться под началом Ордена, мог взять с собой всё имущество и эмигрировать. Альтштадтцам, бежавшим в Кнайпхоф, было позволено вернуться домой и получить назад свою собственность. Торговля между тремя городами вновь оживилась. Кнайпхофцы и теперь не симпатизировали Ордену, но более всего их задело за живое то, что из Польши не поступило никакой помощи. Данцигскому муниципалитету они писали: «Мы не могли подумать, что господин король мог нас так бесславно оставить».　

Воюющие на стороне Ордена командиры наёмников были уже не просто нанятыми для ведения войны людьми. Они выступали в качестве своеобразной третьей силы со своими политическими требованиями. Это в особенности относится к герцогу Саганскому. В акте о капитуляции от 14 июля его имя стоит перед именем Плауэна, а это значит, что кнайпхофцы сдали свой город скорее ему, чем Ордену, и 29 июля они добились того, чтобы ещё и герцог подтвердил то, что было обещано Плауэном. Очевидно, они не доверяли Плауэну, хотя тот и заверял, что он действует по поручению гохмейстера и является его доверенным лицом. После войны герцог, которому Орден глубоко задолжал, попытался заполучить земли вокруг Кёнигсберга в качестве своего рода ленного герцогства. Лишь настоятельные заверения Плауэна, что он от имени гохмейстера объявил Альтштадту и Кнайпхофу о том, что эти земли он никогда не заложит и не продаст, помешали созданию Кёнигсбергского герцогства под формальным началом Ордена.　

Война между тем продолжалась. Кнайпхофцы оставались с Данцигом в тайном сговоре против Ордена и должны были поэтому примириться с тем, что Плауэн изгнал из города весь состав муниципалитета и вдобавок ещё одиннадцать граждан. Лангербайн уехал в свой родной город Штральзунд и умер там ещё до 1459 года. Позже многим членам муниципалитета позволено было вернуться в город, остальные были заменены сторонниками Ордена. Конституцию Кнайпхофа не отменили, оставили также и привилегии. Война тянулась ещё более десятка лет, до истощения сил обеих сторон. Решение, вынесенное в 1455 году, оставалось в силе.　

Тем временем Кёнигсберг стал резиденцией. В мае 1457 года несчастный гохмейстер Людвиг фон Эрлихсхаузен вынужден был оставить Мариенбург, и 8 июня при позорных обстоятельствах тайными тропами прибыл в Кёнигсберг. С тех пор и до конца правления Ордена Кёнигсберг являлся резиденцией и столицей страны. Такое развитие в долгосрочном плане принесло городу преимущества, однако на первом этапе оно затормозило развитие самоуправления в Кёнигсберге. То, что Данциг, Торн и Эльбинг сделали сразу же после падения власти Ордена, — каждый из них объединил свои различные города в один единый, — в Кёнигсберге сделано не было. Соседство крепостного района и трёх городов с их слободами продолжалось до 1724 года.　

И в финансовом отношении положение города не улучшилось, хотя гохмейстер и сдержал своё слово не отдавать его под залог, и монетный двор впервые после 1309 года опять стал чеканить шиллинги. Но это были плохие деньги, а налоги резко поднялись. К тому же граждане несли разные повинности, диктовавшиеся войной. Свободно они вздохнули только тогда, когда в 1464 году наконец-то начались мирные переговоры. Среди представителей сторонников Ордена, которые в июне 1464 года прибыли в Торн, были и бургомистры всех трёх городов Кёнигсберга. Переговоры окончились безрезультатно. В конце апреля следующего года состоялась новая встреча в Коббельгрубе на Фришской косе. Здесь бургомистр Альтштадта Штайнхаупт произнёс свои знаменитые слова: «Ввиду того, что там, где правят иностранцы, дело обстоит плохо, мы опять встали под начало Немецкого ордена, так как он честно нами правил и мы жили с ним в достатке». Он призвал Союзных делегатов не наделять короля Польши слишком большой властью. Они сами и их дети будут сожалеть об этом, хотя они сейчас и заверяют, что всё предусмотрели. Кто может гарантировать, что король сдержит свои обещания? И действительно, 100 лет спустя на заседании сейма в Люблине в 1569 году эти обещания были нарушены. Переговоры, да и последующие встречи на Фришской косе не привели к каким-либо результатам. В последней встрече Штайнхаупт не участвовал — он умер от чумы.　

Благодаря посредничеству папского легата 19 октября 1466 года в Торне был заключён долгожданный мир. В качестве представителя оставшейся части орденского государства, гохмейстер обязан был присягнуть на верность польскому королю. Пруссия вышла из состава Священной Римской Империи германской нации.　

Кёнигсбергский двор гохмейстера был скромным, так же как и кёнигсбергский замок не мог соперничать по размерам и великолепию с замком в Мариенбурге. Городским купцам и ремесленникам двор приносил меньше выгоды, чем во времена крестоносцев. Положительно сказывалось лишь то обстоятельство, что в Кёнигсберге находились земельное управление и городские службы. Ландтаги приносили горожанам кое-какую выгоду и выводили город на арену скромной политической деятельности. На повестке дня стояли вопросы о «питании» купцов и ремесленников, о «чердачных зайцах», о продаже пива и тому подобное. Поэтому для Кёнигсберга явилось большим событием, когда гохмейстер Альбрехт в 1519 году добился у короля Дании разрешения на беспошлинный проход кёнигсбергских судов с товарами через пролив Зунд в течение трёх лет.　

Внешний вид города после 1466 года мало изменился. Южную стену замка в 1482 году восстановили. Гохмейстер поселился в покоях маршала, в северном крыле. Маршал переехал в апартаменты комтура в юго-западном углу крепости.　

В Кульме, старейшем городе Пруссии, до сих пор находился Верховный суд. Но после того, как город во время Тринадцатилетней войны отошёл от Ордена, гохмейстер уже в 1455 году все апелляции городов направлял в кёнигсбергский Альтштадт. Другими словами, суд Альтштадта с того времени являлся Верховным судом всей орденской Пруссии. Лишь отсюда назначались судебные заседатели в Магдебург. Первым гохмейстером, которому не понравилось, что городской суд вершит суверенное земельное право, стал гохмейстер Фридрих Саксонский.　

С именем этого младшего сына саксонского герцога Альбрехта, которого Орден после смерти Ханса фон Тифена избрал в 1498 году гохмейстером, начался для Пруссии и для Кёнигсберга новый период — переход от орденского государства к княжескому. Он наполнил старые формы новым содержанием. С ним, получившим образование в Лейпциге и Сиене, и с саксонцами, которых он взял с собой в Пруссию в качестве чиновников и советников, в Кёнигсберге поселилась мысль о княжеском правлении, стал развиваться гуманизм. Он называл себя правителем «милостию Божией», создал придворную капеллу с певцами и инструменталистами и ввёл придворные порядки. Орденскую кассу он преобразовал в княжескую Ренткамеру. Когда он, как это было принято в Саксонии, устраивал свадьбы семьям поместного дворянства, впервые женщины могли ступить на территорию орденской крепости, содержавшейся ранее как монастырь.　

Когда Фридрих в 1507 году оставил Пруссию и вернулся на родину в Саксонию, то он передал государственное правление четырём регентам: епископу Помесанскому Хиобу фон Добенеку и епископу Самландскому Гюнтеру фон Бюнау, которые, к слову, были саксонцами, а также двум управляющим Ордена: великому комтуру Симону фон Драге и маршалу Вильгельму фон Изенбургу. Это явилось ещё одним шагом на пути к сословному государству. После смерти Фридриха в Саксонии в 1510 году, по требованию регентов 6 июля 1511 года в кёнигсбергском замке новым гохмейстером был избран юный Альбрехт Бранденбург-Ансбахский, который, однако не присутствовал при этом лично. Он лишь за несколько месяцев до этого вступил в Орден. Его отцом был маркграф Фридрих Ансбахский, а матерью — дочь польского короля София. 22 ноября 1512 года он торжественно въехал в Кёнигсберг, но не в качестве гохмейстера, а как государь и правитель страны.　

Альбрехт, как и его предшественник, хотел уклониться от присяги на верность польскому королю, бывшему к тому же его дядей. Он даже решился на войну с Польшей, хотя не имел на это ни войск, ни денег. В этой войне принимали участие 200 добровольцев из Кёнигсберга. После первоначального успеха под Браунсбергом военная фортуна вскоре от него отвернулась. На Троицу 1520 года польские войска подошли к Кёнигсбергу, захватили возвышенность Хаберберг, угнав скот и лошадей. Жители Кнайпхофа спешно укрепили Ближний Пригород вдоль рва Цугграбена и сожгли все постройки напротив. Ежедневно в течение недели поляки появлялись на Хаберберге, но на штурм города не решились и в конце концов отступили.　

Сословия потребовали, чтобы гохмейстер приступил к мирным переговорам. Их представитель, кнайпхофский бургомистр Мартин Розелер, отважился даже на угрозы, сказав, что подданные скорее найдут себе нового правителя, чем Альбрехт найдёт себе новую страну для правления. Сословная депутация, куда входили Розелер и альтштадтский бургомистр Эрасмус Беккер, отправилась в Торн. Альбрехт тоже поехал туда. Но узнав, что 2500 наёмников, привезённых из Дании на голландских кораблях в Пруссию, прибыли в Кенигсберг, он прекратил переговоры. Война продолжалась. Поляки к Кёнигсбергу больше не подходили. Участие горожан в войне ограничилось лишь помощью в создании небольшого прусского военного флота, которую они оказывали против воли и с промедлением. Корабль под названием «Кнайпхоф», при попытке прорвать польскую блокаду, был захвачен данцигцами и в качестве трофея доставлен в Данциг.　

Поскольку в военном отношении ни одна из сторон не могла выиграть эту войну, то по предложению герцогов Георга Егерндорфского и Фридриха фон Лигнитца — первый являлся братом Альбрехта, а второй приходился ему свояком, — в Торне возобновились переговоры, на которых 7 апреля 1521 года было заключено перемирие на четыре года. Год спустя Альбрехт оставил Кёнигсберг и отправился в Германию, чтобы заполучить помощь в войне с Польшей. Поддержки он не добился и через три года вернулся, уже герцогом, обратно.