Домартовский период
В Домартовский период, время духовной и политической смуты, предшествовавшее революции 1848 года, Кёнигсберг являлся форпостом либерализма. В Восточной Пруссии он носил другую окраску, чем в Рейнской провинции, но был не менее силён. Объединив старый прусский образ государственного мышления с новым демократическим немецким национальным чувством, он был далёк от того, чтобы в своих устремлениях к объединению Германии отказаться от Пруссии. Представителем такого либерализма являлся pater Borussiae, оберпрезидент фон Шён, который и после ухода с государственной службы продолжал критически и с озабоченностью наблюдать из своего имения Арнау под Кёнигсбергом за развитием событий. В то время, как в провинции лишь часть аристократии была в политической деятельности решительно либеральной, в Кёнигсберге тон задавала крупная либеральная буржуазия: профессора и преподаватели школ, писатели и журналисты, торговцы, адвокаты и врачи, многие из них евреи по происхождению или вере, как впрочем, и в других городах. Наиболее активными были три еврейских врача, Иоганн Якоби, Рафаэль Кош и Фердинанд Фалькзон. Последний, бывший в дружеских отношениях с Якоби, был известен и как писатель. Либеральным юристом был остроумный Крелингер, живший в доме Левальда. Все коммерсанты были либералами. В качестве политика только один из них сумел добиться известности — ликёрный фабрикант Людвиг Хайнрих, многие годы руководивший городским депутатским собранием. Активным авангардом политического либерализма в Кёнигсберге, как и в других местах, были литераторы, представители «Молодой Германии» — духовного движения, отвергавшего романтизм. В то время они все были сияющими звёздами на литературном небосклоне, но сегодня их имена мало что говорят: Александр Юнг, Рудольф фон Готтшалль, Людвиг Валесроде, Альберт Дульк, журналисты Хазенкамп и Минден. Несколько дольше держалась слава двух тогдашних студентов и учеников Розенкранца: Фердинанда Грегоровиуса и Вильгельма Йордана. Насколько высоко ценили сами себя кёнигсбергские либералы, видно из слов Фридриха Вильгельма Ⅳ о том, что они верили в то, что «в Кёнигсберге формируются мнения всей Германии».
От этого короля либералы ожидали перехода к новой эпохе, в которой демократия одержала бы победу над реакцией. Когда тот в 1840 году прибыл в Кёнигсберг для принятия присяги, то был встречен волной восторгов. После того, как ландтаг провинций Пруссия и Познань, открытый Шёном 5 сентября, огромным большинством принял внесённое кёнигсбергским депутатом Хайнрихом предложение о необходимости выполнения королевского обещания 1815 года (создание земельного представительства), король ушёл от принятия решения и сообщил ландтагу после своего возвращения в Берлин, что за это предложение он никогда не голосовал. Разочарование либералов вылилось в две публикации. Шён направил своим друзьям, а также королю политическую статью «Откуда и куда?». Без его ведома её напечатали и распространили в Страссбурге, то есть за пределами Германского Союза, со злобным антипрусским послесловием. значительно острее выглядела брошюра Якоби «Ответ гражданина Восточной Пруссии на четыре вопроса». Только во второй инстанции с него сняли обвинение в государственной измене и глумлении над законами страны. Этот, как и другие политические процессы, были на руку либеральному движению. Газета Гартунга печатала привлекавшие внимание передовицы. Они сразу же были изданы в издательстве Грефе и Унцер отдельной книгой под заголовком «Внутриполитическое положение». Либералы выступали с публичными докладами и устраивали дискуссии наподобие английских митингов. В честь молодого революционера и поэта свободы Георга Гервега, посетившего Кёнигсберг, в Бёрзенхалле был устроен банкет. Местом встреч либералов стало кафе зигеля на улице Францёзише Штрассе. Островками трезвых раздумий в буйном политическом потоке являлись гостеприимный дом русского генерального консула Густава Моритца Адельсона, дом госпожи фон Кляйст в Кальтхофе, бывший ранее присутственным домом, и дом вдовы книготорговца Клары Борнтрегер на улице Францёзише Штрассе. Она содержала последний литературный и музыкальный салон Кёнигсберга.
Особым событием в истории Домартовского периода стал юбилей университета в 1844 году. Несмотря на то, что были соблюдены все формальности, он вылился в своеобразную демонстрацию либерализма против реакции. Представителями Альбертины были Бурдах и Лобек, державшиеся в стороне от политики, саксонцы по происхождению и пруссаки по образу мышления. Два торжественных акта — академическое празднование в соборе и закладка первого камня в фундамент нового здания университета на Парадной площади, — были обрамлены торжественными обедами, факельными шествиями, балами и студенческими пирушками, чествованиями Бурбаха и Лобека. Впервые несколько тысяч людей с университетским образованием собрались вместе для свободного обмена мнениями. Их идеалами были отечество и свобода. Пламя воодушевления, зажжённое празднеством, освещало и последующие годы.
Через несколько месяцев после праздника возникло «Кёнигсбергское гражданское общество». Оно просуществовало всего около полугода, но тем не менее стало вехой в истории Кёнигсберга. Его председателем был коммерсант Хайнрих, а членами правления Якоби и другие известные либералы. Оно пользовалось большой популярностью, но его собрания не были политическими акциями, а скорее упражнениями в парламентских прениях. Общество, поначалу официально разрешённое, было вскоре распущено оберпрезидентом Бёттихером, строгим консерватором. Граждане не хотели расставаться со своими надеждами и собирались теперь под открытым небом, вначале в гемайнгартене, а затем за пределами города в ресторане с садом «Бёттхерский дворик». Об этих собраниях, которые проводились в форме митингов, под руководством каждый раз вновь избираемого на демократических началах председателя, вскоре заговорила вся Германия.
Они являлись чем-то неслыханно новым. В каретах и пешком устремлялись жители Кёнигсберга к месту праздника, украшенному прусскими флагами, где собиралось до 5000 человек. Люди слушали речи, составляли петиции и пели песни. У полиции, следившей за порядком, не было поводов для вмешательства. Но она запретила всем ораторам, в том числе и Якоби, Юнгу, Фалькзону и Грегоровиусу, последующие выступления; тем самым собрания прекратились. Но для политических бесед без полицейского надзора выход был найден. Зажиточные горожане приглашали в так называемые «Свободные общества» к себе домой или в кафе «Националь» (позднее там находилась таможенная дирекция на Парадной площади), ставшее местом встреч либерально и патриотически настроенных студентов и название которого уже было программным. Наконец, в 1846 году магистрат и горожане создали «Гражданское общество развития общественного сознания и сближения различных классов населения путём дружеского общения». Правление возглавили обербургомистр Кра и бургомистр Шперлинг.
Апогеем политического либерального движения в Восточной Пруссии стала многолюдная встреча в Пиллау 8 июня 1845 года. На двух пароходах и трёх бордингах кёнигсбергские демократы прибыли в этот приморский город, чтобы встретиться там со своими единомышленниками из Фишхаузена, Браунсберга, Хайлигенбайля и Эльбинга. Предложение Якоби об обращении собрания к королю с просьбой о принятии сословной имперской конституции тысячи людей, собравшихся в пилаусском лесопарке «Плантация», приняли единогласно. Заявление это не имело политического воздействия, но сознание того, что съехалась масса единомышленников, укрепила уверенность горожан в том, что в борьбе против реакции победа будет за ними. В 1848 году казалось, что эта надежда воплотится в жизнь.
Революция
Настроение кёнигсбержцев было революционнным ещё до начала революционных выступлений в Берлине. Городские депутаты на первом открытом заседании единодушно приняли заявление, в котором требовали свободу печати и выборы общегерманского парламента, далеко шагнув тем самым за рамки своих полномочий. То же самое постановило и «Гражданское общество». Народ вышел на улицы. Ненавистному президенту полиции Лаутербаху разбили окна. Всё более открыто требовали свободы печати, выборов, гражданской самозащиты и всеобщего вооружения населения против «предстоящего вторжения русских частей в сердце Германии». 14 марта депутаты городского собрания постановили по примеру Парижа создать народное ополчение и дополнительные рабочие места для людей без средств к существованию. И когда в Берлине разразилась революция, депутация кёнигсбергских демократов приветствовала берлинцев в их борьбе за свободу. До баррикадных боёв в Кёнигсберге не дошло, так как командующий генерал цу Дона вывел все-части из города. Стали собираться толпы народа, но когда наиболее известные горожане вышли на улицы, чтобы успокоить возбуждённых людей, те расходились. Чувство порядка и дисциплины держало революцию в рамках.
То же относится и к случаю, происшедшему несколькими днями позже. Распространился слух, что в Кёнигсберг прибыл королевский курьер, следующий с депешей в Петербург. Что она могла в себе содержать, кроме как обращение короля за помощью к своему свояку, царю Николаю, этой опоре реакции? Возбуждённая толпа собралась возле здания почты у Альтштадтского рынка и через депутацию, к которой принадлежал и Якоби, потребовала у директора почты выдачи письма. Но его уже отправили дальше. Несколько граждан пустилось вдогонку за почтовым гонцом и отобрало у него депешу. Уважение революционеров к тайне переписки было так велико, что никто не осмелился вскрыть депешу. Когда же оберпрезидент и командующий генерал отказались принять конверт, он так и остался нераспечатанным. Никто не знает, куда он впоследствии делся и о чём сообщалось в депеше. По слухам, письмо якобы содержало советы из области моды для одной из великих княжон.
Если отвлечься от этого случая, то революция в Кенисгберге протекала так же, как и в других местах. Торжествующие люди проходили по улицам, украшенным черно-красно-золотыми флагами. То обстоятельство, что в Закхайме появился отряд рабочих с красным знаменем, осталось почти незамеченным. Были созданы опереточные гражданское и студенческое ополчения со своей формой одежды с перевязью, кокардой и длинной саблей, а также музыкальным взводом, который по воскресеньям давал открытые концерты, причём, попеременно с музыкантами первого пехотного полка. Студенты, воодушевлённые освободительной борьбой поляков, сочиняли песни о Польше; они пели марсельезу и ненавидели царя. Их ополчение намеревалось выступить против русских частей, прихода которых все ожидали. И когда этого не произошло, то пропал интерес и к военной подготовке. Она превратилась в солдатские игры отдельных тщеславных людей. В декабре министр по делам образования и религии издал распоряжение о роспуске студенческого полка. Попытка завербовать в пивных среди безработных «Немецкий добровольческий отряд для Польши» провалилась. Симпатия к Польше носила скорее лирический характер.
Политические направления формировались в то время не в партиях, а в клубах. Существовал умеренный «Конституционный клуб», радикальный «Оппозиционный клуб», преемником которого стал «Демократический клуб». Первый выступал за двухпалатную систему, другие клубы за однопалатную. В основанном Дульком, Фалькзоном и Валесроде «Рабочем союзе» состояло много членов, но он не был боевым отрядом пролетариата; состоял он большей частью из подмастерьев, а его правление — из торговцев и журналистов. Однако он являлся единственной политической организацией, связи которой простирались за границу и доходили до основанного в Лейпциге «Рабочего братства». Профсоюзов ещё не было; рабочие сигарных фабрик и типографий были первыми, кто объединился по профессиональному признаку. Созданный в 1849 году «Кёнигсбергский союз рабочих сигарной фабрики» вскоре распался.
Активность чёрно-красно-золотых левых вызвала противодействие чёрно-белых консервативных сил. Они объединились в созданный историком Шубертом «Консервативный клуб» и в «Союз пруссаков», члены которого демонстративно носили чёрно-белую кокарду. Он за несколько месяцев стал самой большой политической организацией города, так как его членами состояло большое количество рабочих, пребывавших в плену либеральных бюргерских воззрений. Их главой был генерал фон Плеве, который через несколько лет нашёл смерть в дуэли с лейтенантом кирасиров фон Яхманом, вызвавшей много разговоров. Консерваторы в 1849 году основали свой собственный орган «Ostpreußische Zeitung» («Восточно-Прусская газета»). «Союз пруссаков» издавал для широких народных масс газету «Preußischer Vo1ksfreund» («Прусский друг народа»).
Самым известным кёнигсбержцем во Франкфуртском предпарламенте и в берлинском Национальном собрании был Якоби. Он относился к депутации от этого собрания, которая предложила королю созвать либеральное министерство. Тогда он произнёс свои известные слова, что несчастьем королей является их нежелание слушать правду. При выборах во Франкфуртское Национальное собрание, заседавшее в церкви св. Павла и поэтому называвшееся также «Паульскирхенпарламент», он лишь немногим уступил своему конкуренту Симсону. В Прусское Национальное собрание был избран Шён, который на правах старейшины вел его первые заседания. Якоби лишь в 1849 году попал во Франкфуртское Национальное собрание; он принадлежал и к Штуттгартскому непредставительному парламенту, а затем временно нашёл пристанище в Женеве.
Реакция и «Новая эра»
Вопреки конституции, которую король дал государству в 1850 году, либералы в Кёнигсберге, как и всюду, преследовались, хотя и не были такими бесправными, как при тоталитарном режиме. Пруссия времён реакции всё ещё являлась правовым государством, но либералы подвергались полицейским преследованиям, домашним обыскам, запрету и надзору. Были запрещены «Союз рабочих», «Союз книгопечатников», «Свободная община» и «Союз мира», основанный в 1850 году, который через Мотерби имел связи с Лондоном. Преследовался «Гимнастический союз», воскресные походы которого были также запрещены, дабы у гимнастов не стало возможности пропускать богослужения. Газету «Королевской привилегией издаваемые прусские известия о государстве, войне и мире» переименовали в «Гартунгскую газету», как её уже давно называли в народе. Не обошла реакция и университет. Рупп потерял доцентуру, а старому Лобеку грозил процесс, так как в одной из своих речей он говорил о свободе образования в античные времена как о «близком нам предмете». Популярный старший учитель Карл Витт был снят с должности, потому что отказался подписать покаяние. Центром общения реакции являлось «Общество Кёнигсхалле», созданное «Прусским союзом» в противовес либеральной «Бёрзенхалле». Располагался он в бывшем доме Корффа на Парадной площади.
Фридрих Вильгельм Ⅳ после 1848 года ещё дважды побывал в Кёнигсберге, но очарованность его личностью пропала. Первый раз он приезжал в 1851 году, когда на Парадной площади установили конный монумент его отцу, созданный Августом Киссом. Здания нового университета в ту пору ещё не было, так как дальше заложенного семь лет назад первого камня фундамента дело не пошло. Если этот визит был посвящён прошлому, то второй обращался в будущее.
2 августа 1853 года в присутствии короля открыли вокзал, огромное здание из металла и стекла. С окончанием строительства Восточной железной дороги, которая связала Кёнигсберг со столицей Берлином, для города началась эпоха дальнего сообщения. На праздновании 600-летия Кёнигсберга, которое отмечалось в 1855 году в обстановке всеобщего недовольства, король отсутствовал, как сто лет назад отсутствовал и Фридрих Великий. Из-за свирепствовавшей тогда холеры он дал врачам легко уговорить себя, не участвовать в торжествах. Под знаком напряжённости между реакцией и либеральным патриотизмом прошёл в 1859 году и праздник Шиллера. Шиллер, в отличие от Гёте, стал подлинно национальным поэтом, певцом стремлений к единству и свободе нации. 100-летие со дня рождения Гёте было отмечено только торжественным актом в театре. 100-летие же Шиллера вылилось в народный праздник, хотя он и был ограничен различными запретами президента полиции; консерваторы и ложи не участвовали в торжествах. В противовес им все известные либералы активно воспевали поэта, выступая с торжественными стихами и речами. В университете и во многих объединениях проводились Шиллеровские праздники. В театре осуществили постановку посвящённых Шиллеру праздничных спектаклей двух профессоров-юристов: Эрнста Вихерта и Августа Штоббе.
В коммунальном развитии Кёнигсберга в это политически очень смутное время отмечался некоторый прогресс. В 1852 году в городе построили газовую станцию, ввели освещение улиц газовыми светильниками. В 1858 году учредили профессиональную пожарную охрану, располагавшую тремя пожарными депо и руководимую городским бранддиректором. План по улучшению водоснабжения осуществили только после 1870 года.
С болезнью короля и принятием регенства его братом принцем Вильгельмом закончилась зима реакции и началась короткая весна «Новой эры». Политический климат стал мягче, что благоприятствовало созданию «Союза учителей» и «Союза ремесленников». Последний, впрочем, являлся не профессиональным союзом, а скорее либеральным просветительским обществом в духе Гёте, который в своём «Вильгельме Майстере» назвал свободные ассоциации ремесленников носителями социального прогресса через просветительство.
Большим событием 1861 года стало не 300-летие Шекспира с докладами в литературных кружках, в «Союзе ремесленников», в «Союзе коммерсантов», в «Немецком обществе» и торжественным актом в театре, а коронация Вильгельма Ⅰ, состоявшаяся 18 октября, в день годовщины Битвы народов под Лейпцигом и годовщины присяги сословий на верность Великому курфюрсту. Спустя десятилетие после неудачи в Ольмютце, коронация вылилась в первую своеобразную демонстрацию прусской мощи, в которой приняли участие все, кто олицетворял собой государство: все министры, оберпрезиденты, епископы, генерал-суперинтенданты; весь генералитет и делегации всех родов войск со всеми армейскими знамёнами и штандартами; прусские посланники, и среди них Бисмарк; представители иностранных держав, в числе которых находился и Мак-Магон, с чьим именем связана победа под Севастополем, бывший личным представителем французского императора и производивший наибольшее впечатление. Эта демонстрация не соответствовала простой натуре короля. И если, вопреки настойчивым уговорам некоторых министров, он настоял на ней, то на это имелись политические основания.
Король мог бы доехать личным поездом до самого Кёнигсберга, однако это показалось ему слишком современным. Он доехал до Людвигсорта и был встречен торжественным эскортом от Шёнбуша, как это делалось столетиями. На другой день он посетил поместье Бузольта, в котором он в 1808 году жил со своими родителями и братьями и сёстрами. Два следующих дня были заполнены приёмами, концертами, балами, торжественными представлениями и фейерверками. 18 октября монарх принял в замке присягу сословий, после чего коронационная процессия направилась в празднично украшенную замковую церковь. Король, взяв корону с алтаря, надел её себе на голову, короновав затем и свою супругу. Генерал-суперинтендант Моль произнёс коронационную проповедь; расположенный над церковью зал московитов стал местом торжественной коронационной трапезы. В церкви, в последнем её ряду, на качающемся стуле стоял невысокого роста придворный художник Менцель. Он за три с половиной года упорной работы написал огромное полотно со сценой коронации. Это произведение искусства вышло далеко за рамки творений тогдашней и более поздней исторической живописи, как например, полотен Антона фон Вернера.
Десятилетие до образования империи
Коронация, какой бы впечатляющей она ни была, являла собой акт насилия над духом времени. Через несколько недель либералы победили на выборах в парламент — в Кёнигсберге избрали Юлиуса Руппа; — и обозначился конфликт в войсках, который перерос в спор о новой конституции. Но не о нём здесь речь.
Реформа армии дала гарнизону Кёнигсберга два новых пехотных полка (41-й и 43-й), обозные войсковые части, разделение на тяжёлую (осадную) и лёгкую (полевую) артиллерию; конституционный конфликт привёл к укреплению либерализма и его радикализации в лице «Партии прогресса», среди основателей которой было несколько восточно-прусских депутатов. Университетские профессора оставались умеренно либеральными, хотя они и выступали в защиту своего прогрессивного коллеги, профессора медицины Мёллера, но так и не смогли помешать снятию его с должности, так что открытие наследным принцем, который был в то время ректором университета, 20 июля 1862 года нового здания университета, построенного на Парадной площади в 1858-59 годах по планам Фридриха Августа Штюлера, ученика Шинкеля, в стиле флорентийского ренессанса, прошло без помех. Всё это произошло за несколько недель до того, как король назначил Бисмарка премьер-министром, доверив ему судьбу Пруссии. Торжественную речь произнёс проректор Розенкранц.
Старое здание университета перешло в собственность города. В 1864 году здание так называемой Новой коллегии снесли и на её месте возвели Кнайпхофскую гимназию. Здание Старой коллегии сдали в аренду, в ней позднее разместились городские библиотека и архив. В это время произошли и другие изменения в облике города, как например, снос самых красивых ворот Грюнес Тор у моста Грюне Брюке и лабиринта узких переулков с маленькими домами перед западным крылом замка, где было намечено оборудование большой рыночной площади, получившей название Гезекусплатц.
Политические события десятилетия перед созданием империи почти не мешали кёнигсбергской торговле. Благотворно сказалось дальнейшее расширение железнодорожной сети: строительство первого железнодорожного моста через Прегель, установление железнодорожной связи с внешней гаванью Пиллау от специально построенного для этих целей (таможенного) Лицент-вокзала, продление Восточной железной дороги до Айдткунена и строительство Южной дороги в сторону Просткена; обе дороги имели выход к русской железнодорожной сети, благодаря чему зона обслуживания Кёнигсбергского порта простёрлась до Москвы и Одессы. С другой стороны, на морском сообщении сказалось то, что часть торговых грузов стала перевозиться не водным, а железнодорожным транспортом. Восточная дорога принадлежала государству, Южная и Пиллауская дороги — построившему её акционерному обществу, в котором большую роль играли английский капитал и железнодорожный магнат Штроусберг. Поэтому магистрали имели свои отдельные вокзалы и самостоятельные привязки к портам. И только в 1903 году Южную дорогу приобрело государство.
Расширение российской железнодорожной сети оживило торговлю чаем и индиго, которые из Лондона доставлялись в Россию через Кёнигсберг. В то время в Кёнигсберге имелось семь больших чаеторговых домов, объединившихся в «Чаевую компанию». Через Кёнигсберг из Америки в Россию поставлялся также керосин, причём, в большом количестве. И только после строительства Великой Сибирской магистрали, протянувшейся до китайской границы, торговля чаем уменьшилась, равно как и открытие месторождений нефти в Каспийском море, изобретение газового, а затем и электрического освещения привело к упадку торговли керосином. В торговле зерном и сельдью заявили о себе новые фирмы «Мюллер и Гутцайт», «Каркутш и Мигге», а также пароходства и транспортные конторы Роберта Клайенштюбера и Роберта Майхёфера. Их владельцы после 1870 года стали влиятельными личностями в экономике Кёнигсберга. Благодаря семье Цимер большое развитие получило производство ликёра.
Новыми отраслями хозяйства стали производство минеральной воды, сконцентрированное на нескольких фабриках, и фотография, которая развивалась наряду со старыми способами репродукции — гравюрой и литографией; новыми формами хозяйственной деятельности стали ассоциации и агентуры неместных страховых компаний.
Что касается добычи янтаря, то тут дело обстояло следующим образом. Корабельный юнга Штантин, обнаруживший, ныряя за камнями, янтарь на морском дне, и «еврей-лоточник» Моритц Беккер арендовали в 1861 году у прусского государства право на добычу янтаря. Беккер вскоре стал единоличным владельцем фирмы. С 1862 по 1899 год он добывал янтарь со дна Куршского залива у Шварцорта паровыми экскаваторами. В 1872 году он приобрёл поместье Палмникен, где заложил первое и единственное в мире предприятие по добыче янтаря. Он стал коммерческим советником и богатым человеком. Когда в 1899 году государство решило расторгнуть арендный договор, то оно вынуждено было выплатить ему 8 миллионов марок.
Успешное развитие экономики способствовало возникновению новых ассоциаций — «Союза коммерсантов» в 1858 году и «Парусного клуба Ре», основанного в 1855 году. В целом же время спорта ещё не наступило. Центрами общения стали лишь союзы гимнастов, певцов и стрелков. Гильдия стрелков отпраздновала в 1851 году свое 500-летие и в 1855 году переехала в новый Дом стрелка в Трагхайме. Местами проведения досуга по-прежнему оставались ложи; почти все известные кёнигсбержцы — экономисты, профессора и школьные учителя, адвокаты и врачи, музыканты и художники являлись членами какой-либо ложи. Наряду с двумя старыми ложами, в 1863 году возникла третья — Иммануилова ложа, которая, как и первые две, обосновалась на улице Хинтертрагхайм. Здесь членство евреев уже не являлось проблемой. Её членами были многие евреи-коммерсанты, а также редакторы, артисты, музыканты и художники.
Университет принимал в развитии научной жизни самое активное участие. Там работали уроженцы Восточной Пруссии, которые посвятили всю свою научную и преподавательскую деятельность родному университету. Для многих других Кёнигсберг был ступенькой в большой карьере: для теолога Августа Дорнера, юристов Огго Штоббе и Пауля Лабанда; для медиков — Гельмгольца, который в 1851 году, будучи ординарным профессором физиологии, изобрёл глазное зеркало; Юлиуса Якобсона, которому в 1852 году создали первую в Пруссии кафедру глазного лечения, и Эрнста Лейдена; филологов древности Людвига Фридлендера и Карла Лерса, историка Гизебрехта, ученика Якоба Гримма Оскара Шаде, математика Юлиуса Рихелота, физика Густава Кирххофа, ботаника Роберта Каспари, зоолога Густава Цаддаха. Может вызвать удивление, что в такой аграрной провинции, как Восточная Пруссия, сельское хозяйство только теперь получило доступ в университет, являясь до этого лишь практической областью и борясь за право стать научной дисциплиной. Первую кафедру сельского хозяйства с институтом в 1869 году получил Теодор фон дер Гольтц.
Научную базу университета в ещё большей степени, чем раньше, составляли объединённые в ассоциации пасторы, юристы, врачи и учителя, проводившие разные исследования. Следует сказать, что многие врачи в качестве депутатов выступали за укрепление здоровья граждан, а больше всех Вильгельм Шиффердеккер, который более 30 лет являлся председателем «Физико-экономического общества».
Альбертина была основана как питомник лютеранства. После долгих споров она признала равноправными кальвинистов, но принятие католиков в преподавательский состав отклонила. После эмансипации евреев возник вопрос о том, что имеет большее значение — устав университета или государственный закон. Это была не расовая проблема — евангелические евреи уже давно находились в числе профессоров, — речь шла, по словам Розенкранца, о том, является ли «свобода только лишь протестантского духа основополагающим принципом настоящей, основанной на беспощадной критике науки», или же Альбертина есть учреждение государства «для всех прусских граждан всех сословий и всех конфессий». В 1866 году решили, что и не евангелические христиане могут стать заведующими кафедрами на всех факультетах, кроме теологического.
За пределами университета художественная литература переживала свой скромный расцвет. Существовало даже «Старопрусское поэтическое общество», которое несколько лет издавало «Альманах муз». Двое его членов — Август Хаген и Рудольф Ройш — основали в 1858 году «Литературный кружок», к которому принадлежали также Рудольф Райке и его свояк врач Генрих Бон, а позднее Эрнст Вихерт и Феликс Дан. Начало ему положили две женщины: Эмилия Райке и Паулина Бон. Старые просветительские союзы допускали на свои заседания только мужчин. Женщины, стремившиеся получить образование, вынуждены были ограничиваться докладами №Общества Густава-Адольфа» или «Внутренней миссии». В кружках они не только нашли возможность получить образование, но и распространять знания.
Больших поэтов в Кёнигсберге тогда не было. Либералы Домартовского периода состарились. Вокруг них подрастало поколение, открывшее для себя буржуазный реализм. Примечательно, что среди как романтиков, так и реалистов выделялись чиновники-юристы: среди первых Эйхендорфф, Шенкендорфф и Э. Т. А. Гофман, среди вторых советник Верховного земельного суда Людвиг Пассарге, его коллега Эрнст Вихерт и профессор Феликс Дан. Юридическим референдарием был и Артур Вольтерсдорф, всю жизнь руководивший Кёнигсбергским театром. Правда, его много критиковали, но тем не менее он имел неоспоримый успех. У него не было возможности проводить дорогостоящие эксперименты, но в 1846 году он первым поставил драму Хеббеля «Мария Магдалена» и уже рано познакомил жителей Кёнисгберга с операми Вагнера («Риенци» в 1845 году, «Тангейзер» в 1853), о которых велись жаркие споры. За новатора в области музыки, Вагнера, вступился известный дирижёр, музыкальный критик и писатель Луис Кёлер.
Изобразительное искусство сконцентрировалось в Художественной академии, которой 30 лет руководил Розенфельдер. Это было время расцвета исторической живописи. Самым большим её достижением являлись настенные росписи в новом актовом зале университета, аллегорические многофигурные изображения факультетов, выполненные Розенфельдером, Пиотровским, Хайдеком и Браузеветтером. Пиотровский, руководивший в Академии классом античности, был первым, кто сделал новую технику предметом своего искусства, написав для Восточного вокзала картину «Хвала железной дороге».
Австро-прусская братоубийственная война 1866 года была в Кенигсберге крайне непопулярной. Опасения либералов подтвердились, что авторитарный премьер-министр приведёт Пруссию к катастрофе. Городские депутаты незадолго до начала войны постановили направить правительству протест против военных приготовлений. И хотя мобилизованные резервисты подчинились приказу, они находились в плохом настроении. Но оно изменилось, когда поступили первые известия о победах и по городу длинной колонной прошли первые пленные. Если первое время политику Бисмарка признавали только «Восточно¬Прусская газета» и «Патриотический союз», основанный консерваторами в 1863 году, то теперь во всём Кенисгберге поднялась волна патриотизма и люди говорили о нём не иначе, как «наш Бисмарк». Многие либеральные противники Бисмарка перешли во вновь образованную Национал-либеральную партию; другие, почувствовав себя преданными своими бывшими соратниками, встали под новое знамя социал-демократии, не став при этом убеждёнными марксистами. Страшным последствием войны явилась тяжёлая эпидемия холеры, но и она не смогла затмить радость победы при Кёниггреце и быстро заключённого мира после короткой летней войны. В Кёнигсберге были за Северо-германский союз, в который теперь входила и Восточная Пруссия, за войну против французского «заклятого врага», ратовали за германскую кайзеровскую империю, в которой все видели исполнение мечты всех немецких патриотов, коренившейся в преданиях о Киффхойзере — создание немецкого национального государства, во имя которого добровольцы в 1813 году шли на поле брани. Это государство возникло не на основе демократии, «Паульскирхенпарламента» и чёрно-красно-золотого триколора — путь, которым пытались идти их отцы, — оно явилось плодом гения консервативного пруссака. Оно не стало государством всех немцев, потому что Австрия, носитель старой имперской идеи, осталась за его пределами. Но что всё это значило в сравнении с версальским провозглашением кайзера, которое зажигало сердца! И в Кёнигсберге под тугими парусами пустились в новое плавание.