5 лет назад, 1102 год от создания Триединой Церкви.

1

Гирем медленно брёл по пыльной просёлочной дороге, глядя себе под ноги в простых кожаных сапогах. Воздух был нестерпимо удушливым, из-за чего он то и дело утирал потный лоб тыльной стороной ладони и дышал ртом. Летняя жара провела горячими пальцами по окрестным холмам Герранской гряды, выжелтив высокую траву, раскалив землю и принеся лесные пожары, дым которых поднимался над лесом. Такого не было уже давно, и дядя Алан ничего не мог с этим поделать — его воздушная магия не могла охладить воздушные массы, чтобы вызвать на поля Геррана желанный дождь. Оставалось выживать и молиться Кебее, чтобы она прекратила жестокую пытку.

Гирем сошёл с просёлка и направился по заросшему жёсткой травой склону холма к торчавшим из земли могильным камням. Надгробия стремились к ярко-синему небу серыми стрелами церковных символов. Их окружали заросли жниваденя и чернополоха, чьи стебли замерли на безветрии. В воздухе раздавались трели полевых пташек; они вплетались в вибрирующий хор, создаваемый кузнечиками, которые попрятались в траве.

Джензен тоже был здесь, закутанный в сиреневую накидку из тончайшей ткани, которую ему на день рождения подарил Гирем. Длинные волосы младший брат собрал в конский хвост, на отцовский манер. Он стоял в стороне от ограждения, за которым начиналось кладбище, и молча смотрел на небольшую деревянную табличку, заросшую сорняками. Гирем тихо стал рядом и поднял на неё взгляд. Косые, выщербленные лобзиком линии, складывались в имя.

«Керс Стег».

Гирем почувствовал странное неудобство внутри. Словно что-то склизкое неприятно провернулось между желудком и сердцем. Керс умер вскоре после того, как ему отрезали ноги. Говорили, что он отказался принимать пищу, считая, что будет лишним ртом в семье, где и так было трое детей. Потом его тело сожгли, как делали со всеми простолюдинами. Под деревянной табличкой не было ничего, кроме воспоминаний.

— Ты веришь в существование души, брат? — спросил Джензен.

Гирем с любопытством посмотрел на брата. Поразмыслив, он сложил на груди руки.

— Рефраманты, которые знают заклинания смерти, говорят, что у нас нет души. Что люди — это лишь живой агрегат, который состоит из мышц, костей, мозга и нервов. Что для оживления мертвеца достаточно правильно их простимулировать. Вот так всё просто.

— Возможно, — Джензен склонил голову. — Знаешь, почему я здесь? Тут лучше думается о прошлом. Такое ощущение, что на кладбище есть прямой ход к тому месту, куда могли бы уходить души мертвецов. Когда я стою здесь, мне кажется, что это место становится гораздо ближе. И прошлое вместе с ним.

Гирема захлестнули тёплые чувства. Брат до сих пор переживал за тот случай. Он винил себя в смерти Керса, хотя причиной этому был его, Гирема, проступок. Проступок, чувство вины за который почему-то стёрлось за прошедшие годы, выветрилось из памяти и перестало будоражить совесть. Порой его беспокоил вопрос, была ли это чёрствость, но очень редко и непродолжительно.

«Наверное, я вырос», — думал он. — «Перестал склоняться к драматизму и стал спокойнее относиться к неприятностям».

Джензен был другим. Он казался невинным жеребёнком, остро реагирующим на всё, что происходило вокруг. Он не был испорченным человеком. Поэтому его не любил отец. Поэтому Гирем хотел защитить его. Младший брат был лучше Рензама, лучше Алана и Сиверта. Лучше него самого. Он и Создин были теми, ради кого хотелось жить.

Не сказав ни слова, Гирем достал Вишнёвые Оковы и провёл ими над землёй вокруг таблички. Земля выплюнула сорняки вместе с корнями; почва забурлила, окружив могилу ровным слоем чернозёма. Джензен зажёг Яблоневую Ветвь — жезл отозвался мягким серебристым светом и перезвоном весенней капели — и направил его на почву. Та стала темнеть, набрякая влагой. По склону, огибая травинки, потёк маленький ручеёк.

Налетел неожиданный ветер, высушив остатки влаги на обветренных губах. Сиреневая накидка Джензена и его собственная, белая, затрепетали под резкими, настойчивыми порывами. Сильные невидимые пальцы взлохматили их волосы, чёрные, как смоль.

— Спасибо, брат, — громко сказал Джензен.

— Не вини себя, — отозвался Гирем. — Я превратил его ноги в камень, не ты. Переживать должен я, а не ты.

— Но ты не переживаешь.

— Да. Бесполезно переживать о том, что нельзя повернуть вспять.

Джензен замолчал, шатаясь под порывами ветра, словно юное гибкое деревце.

— Кто-то же должен переживать, брат, — молвил он. — Если не ты, то я.

— Керс был плохим человеком. Он не стоит переживаний.

Джензен вскинул голову и посмотрел на него. В его взгляде Гирем уловил нечто, что сделало брата каким-то чужим, незнакомым.

— Ты говоришь, как отец, — сказанное заставило его вздрогнуть, как от пощёчины. Джензен, словно не заметив этого, добавил. — Именно поэтому я переживаю. Я переживаю не за Керса, брат, а за нас с тобой. Я не хочу, чтобы нас что-то разделяло, будь то взгляд на вещи или человек.

— Что мне сделать, чтобы ты перестал? — быстро спросил Гирем, жалея о том, что вообще затеял этот спор. Это было порывом глупца. У брата есть право на собственное мнение.

«Уже поздно», — сердясь на самого себя, подумал юноша.

Джензен вздохнул.

— Ничего. Ты свободный человек. Я ничего не могу с тобой поделать, — помедлив, он добавил. — Но я бы хотел, Гири. Я бы хотел.

Они ещё некоторое время стояли рядом — плечом к плечу, рефрактор к рефрактору (Джензен был левшой) — глядя на то, как ручеёк медленно исчезает, впитываясь во взрыхлённую почву.

— Так зачем ты пришёл сюда? — спросил Джензен. — Я не думаю, что тебя охватила ностальгия по этому месту. Ты меня искал?

Гирем кивнул.

— Я хотел спросить у тебя о Создин. В последние недели с ней что-то происходит.

— Она замкнулась в себе?

— Да, — Гирем удивлённо посмотрел на Джензена. — Ты знаешь, почему?

— На то может быть много причин, — брат опустил взгляд на землю, ковырнул носком сапога горку чернозёма. — Ей семнадцать лет. Возможно, она просто так взрослеет.

— Меня это беспокоит, — Гирем неосознанно заломил руки. — Может быть, я сделал что-то не то?

Джензен молчал. Гирем глядел перед собой, в сторону тёмной полосы леса.

— Я знаю, что ты с ней дружишь, брат. Может быть… тебе она сказала больше, чем мне?

Брат вздохнул и покачал головой.

— Нет, Гири. Хотел бы я уметь забираться в чужие головы, но я не умею. Спроси у Элли. Может быть, она что-нибудь знает.

Гирем кивнул. Предложение Джензена имело смысл.

— Тогда я пойду в Герран. Ты со мной?

— Нет, — быстро произнёс брат. — Я хотел заглянуть в лес. Обычные исследования.

Гирем поморщился. Ему не нравилось, что Джензен так глупо рискует жизнью. В Герранском лесу погибло немало людей.

«Это братишка. Он всегда любил совать свой нос в опасные места».

— Только будь осторожен, — сказал Гирем. — Если что, беги к дяде.

— Знаю, Гири. Удачи тебе с Создин.

Здесь два брата расстались.

2

Элли он нашёл трудящейся в поле неподалёку от Геррана. Вместе с другими простаками она срезала колосья пшеницы и складывала их в общий стог. Палящие лучи солнца давно сделали её кожу смуглой, как у южан из приморских городов. Она блестела от пота, как и волосы, собранные в пучок и заколотые оранжевым рожком, который ей подарил Сиверт.

— Привет, Элли, — беззаботно улыбнулся Гирем, доставая из-за пояса фляжку с чистой водой.

Женщина, срезавшая серпом один стебель за другим, со стоном разогнулась и повернулась к нему.

— Привет, Гири… — она увидела протянутую ей фляжку. — Спасибо. Я так понимаю, тебе что-то от меня надо.

— Да ладно, тётя, серьёзно? — шутливо поднял бровь юноша. — Вы это поняли по фляжке или по тому, что я улыбаюсь?

— Нет, по тому, что ты здесь.

Гирем искренне рассмеялся, несмотря на снедавшую его тревогу. Взяв протянутую обратно флягу, он принялся помогать женщине, срывая стебли пшеницы голыми руками. Элли проворчала по этому поводу несколько неласковых фраз, которые он пропустил мимо ушей.

— Элли, — решил он говорить как можно более душевно. — Что случилось с Создин?

Элли рванула голой рукой целый пучок из стеблей. Потом посмотрела на него. Ей брови взлетели удивлённым домиком.

— А что с ней?

— Вы разве не заметили? Она стала какой-то чересчур задумчивой.

— Она всегда была очень вдумчивой девочкой, если ты не заметил.

— Но не до такой степени, чтобы не заметить меня сегодня утром, когда я шёл навстречу ей. И это не единичный случай. Она не перестала со мной разговаривать, нет, просто что-то изменилось в её отношении ко мне, к вещам, к собственной манере говорить. Может, она что-то скрывает?

— Я думаю, это просто переходный возраст, Гири. В церковной школе этому не учат, но такое понятие существует. Я думаю, тебе стоит дать ей прийти в себя. Сделай ей что-нибудь приятное, но не слишком надоедай. Не пытайся окружить её чрезмерной заботой, Создин это не понравится.

— Я знаю Создин, спасибо, тётя, — хмыкнул Гирем. — Она не любит дорогих подарков или повышенного внимания. Думаю, я знаю, что ей понравится. Значит, ты точно не знаешь, что с ней случилось?

— Я не знаю, случилось ли вообще что-нибудь, — нахмурилась Элли.

— Да? — Гирем задрал бровь. — Ну ладно. Не буду мешать. Если у меня будет свободное время, то я помогу вам с уборкой.

— Приходи не стесняйся — мы останемся в поле до самой темноты, — откликнулась женщина.

Попрощавшись с женщиной, Гирем направился в сторону Ректагеррана. Разговор с Элли не убавил в нём тревоги, а, пожалуй, распалил её ещё больше. Интуиция и врождённая подозрительность говорили, что Элли может его обманывать. Скорее всего, во благо ему самому, но юноше не нравилось, когда от него что-то утаивают.

Он спустился с холма в долину, протянувшуюся между двумя грядами. Её дно устилал ковёр из луговых цветов, казавшийся сшитым из разноцветных лоскутов. Тёплый ветер пускал по нему широкие волны, создавая настолько живописные картины, что Гирем пожалел о том, что не умеет рисовать красками.

«Иронично», — подумал юноша, с наслаждением оглядывая цветочные просторы, — «Если бы не Создин и Джензен, два самых дорогих мне человека, сейчас я бы чувствовал себя по-настоящему счастливым».

Присев на корточки, он взялся за дело.

3

Гирем тихонько приоткрыл дверь в семейную библиотеку и заглянул внутрь. Молодая девушка лежала на одном из диванов, держа в руках раскрытую книгу. Её босые ноги покоились на мягком подлокотнике, салатовые туфли стояли на полу. Светлые волосы раскинулись шелковистым ковром по второму подлокотнику. Стараясь двигаться бесшумно, Гирем подобрался к ней со спины. Вокруг Создин распространялся приятный и ненавязчивый аромат цветочного зелья.

«Как всегда прекрасный вкус», — благоговейно подумал юноша и коснулся щеки девушки нежными лепестками, которые он собрал на лугу. Создин резко обернулась и приняла сидячее положение; в глазах на долю мгновения мелькнул страх, который смутил его. Кого ещё она ожидала здесь увидеть?

Широко улыбнувшись, Гирем протянул ей большой букет.

— Это для тебя.

Создин слабо улыбнулась и, неловко встав с дивана, приняла цветы. Осторожно поднеся их к лицу и посмотрев на лепестки, она сделала вдох. Потом подняла взгляд на Гирема. Тот долго вглядывался в её глаза, пытаясь найти там ответ на свой вопрос.

«Вина?» — ошеломлённо подумал он. — «Но за что?».

Тем временем взгляд девушки упал на его ладони. Нахмурившись, она положила букет на библиотечный столик и, взяв их в свои руки, повернула внутренней стороной к свету, который лился из больших окон. На мозолистой поверхности виднелось несколько свежих порезов и следы грязи.

— Разумеется, остолоп не догадался надеть перчатки перед тем, как срывать цветы.

— Тем дороже получился букет, — усмехнулся Гирем, наслаждаясь прикосновением рук Создин, пока она осматривала раны. Делала она это так долго, что его понемногу начало снедать беспокойство. Наконец, набрав в грудь воздуха, Создин кивнула головой в сторону двери.

— Нужно будет их промыть. Идём в ванную.

— Так быстро? — шутливо осведомился он. — А как же прелюдия?

— Там грязный пол, который нужно отмыть, — прикрыв на мгновение глаза, ответила девушка. — Использую твою голову вместо швабры. Кстати, с чего вдруг такая доброта? Цветы, улыбка? Что ты задумал?

— Решительно все теперь думают, что если я улыбаюсь, то непременно готовя какую-то пакость. Элли сегодня вела себя точно так же.

— Ты разговаривал с Элли?

— Да, хотел узнать, нужна ли ей помощь в уборке пшеницы. Я ведь такой альтруист, ты знаешь — готов помочь миру, даже во вред самому себе, — Гирем с притворной грустью опустил взгляд, открывая перед девушкой вход в ванную. Немного замешкавшись, Создин потрепала его по макушке и прошла внутрь.

— Мы идём промывать твои ладони. И только.

— Хорошо. И только, — серьёзно кивнул Гирем, хотя его переполняли тепло и радость. Его девушка собиралась промывать ему раны. Ну, не совсем его девушка, и не такие уж раны, однако это существенное улучшение по сравнению с предыдущими неделями.

«Может быть, всё дело было в смерти тётушки Сеттен? Создин могла отталкивать меня, потому что боялась, что со мной тоже может что-нибудь произойти», — теория выстроилась в голове так легко, что Гирем сам опешил от неожиданности.

— Ау! — поморщился он, когда Создин начала поливать его ладони горячей водой из бочки и смывать засохшие пятна крови. — Кстати, если ты не занята, то предлагаю вечером пойти к нашему холму. Я нашёл хорошую книгу. Можем почитать её вместе.

— О чём она?

— Если я расскажу тебе её содержание сейчас, то не будет смысла во встрече.

Создин с сомнением посмотрела на своё отражение в зеркале. Гирем терпеливо ждал, предельно чётко понимая, что лишь молчание поможет ему убедить девушку.

— Хорошо, — наконец, сказала та. — Вечер, наш холм, книга. Я, между прочим, начала читать Теургиатский Цикл. Первый том, прибытие наших предков в Ирдаран. Жестокое время.

— Это точно. Не хочу открывать тебе, что будет дальше, но времена до создания Триединой Церкви не зря называли Тёмными. Ты увидишь.

Он вытер мокрые руки светлым полотенцем. Создин протянула к ним свои.

— Дай посмотреть.

Гирем послушно позволил ещё раз рассмотреть свои ладони, тем временем любуясь силуэтом девушки в солнечных лучах, которые заливали окна ванной комнаты. В них она была особенно хороша.

«Чиста, как светлюнка».

— Нормально, — заключила Создин. — Что ж, мне пора убраться в библиотеке и приниматься за послеобеденную работу. Увидимся вечером на нашем холме.

— Увидимся на нашем холме, — улыбнулся Гирем и, подмигнув, выбежал из ванной.

«Создин вернулась», — с лёгкостью на душе подумал он. — «Создин, которую я люблю».

Вечер обещал быть прекрасным, как никогда.

4

— Гирем, а что ты делаешь? — спросил худощавый конопатый мальчик в одних штанах, который сидел на траве и наблюдал за тем, как Гирем осторожно засыпает песок в металлическую борозду, имевшую форму кольца. Руки юноши слегка подрагивали, по лбу скатилась капля пота — солнце, клонившееся к горизонту, всё ещё мучало землю рдяным оскалом. Наконец, Гирем выдохнул и, стряхнув с ладоней пыль и остатки песка, потянулся к рефрактору, который свободно лежал между ним и мальчишкой. Тардарес с наивным мальчишеским рвением первым коснулся жезла и протянул его обеими руками.

Довольно усмехнувшись, Гирем принял оружие и несколько демонстративно указал им на кольцо с песком.

«Дакхан Денар».

Слабо мерцавший изнутри фокусатор вспыхнул и загудел, а Гирем впился взглядом в маленькую металлическую бороздку, где творилось чудо созидания. Заполнявший её песок мелко задрожал, а потом запрыгал. Гранулы перемещались абсолютно хаотично, и это было плохо. Юноша напряг свой мозг, заставляя воображение нарисовать предельно чёткий образ кристаллического кольца. Тёмный провал в подсознании, от которого тянуло запахом сырой земли, стал шире, и Гирем почувствовал, как древко рефрактора резко разогрелось. Песок в борозде перестал двигаться, гранулы сплелись в одно целое, имевшее серый цвет, который мало-помалу становился светлее и прозрачнее.

— Почти получилось, Гирем! — восхищённо воскликнул Тардарес, когда земля под ними вдруг покачнулась. Миг отвлечённости, ослепительная вспышка фокусатора, тихий, на грани слуха, треск — и Гирем с громким стоном разочарования уставился на расколовшуюся пополам заготовку кристаллического кольца.

Он рассерженно посмотрел на втянувшего голову мальчишку, но так же быстро успокоил сам себя. Тардарес был не виноват. Потерять концентрацию его заставили земные толчки, которые и не думали униматься. Юноша ободряюще улыбнулся единственному другу-простаку, и коснулся рефрактором земли.

«Деран».

Он вскочил на ноги. Источник толчков приближался из-за холма, на склоне которого сидели они. Снова тусклый свет фокусатора заморгал, словно свеча, которую пытается задуть ветер.

— Бежим, — бросил Гирем мальчишке, который с готовностью вскочил и побежал вслед за ним. Неудавшееся кольцо юноша вмял каблуком сапога в податливую почву.

«Всё равно Создин не любит драгоценности».

Они взбежал на вершину холма, откуда открылся широкий вид на лесную полосу, темневшую в паре миль от них. По тёмно-зелёному ковру из древесных крон прошло волнение. Нечто двигалось под ним, оставляя за собой широкий коридор из поваленных деревьев. Оглушительный треск стволов, ветвей и сминаемого лесного полога раздавался всё ближе. В мозгу Гирема взорвалась холодная искра страха. По спине пробежал холод. Он посмотрел на Тардареса — зрачки расширены.

— Беги в замок, — сказал он, стараясь сделать так, чтобы голос не дрожал. — Позови моего отца и дядю. Быстрее!

— Как же деревня? Там моя семья!

— Не волнуйся. Не волнуйся, — Гирем нервно потрепал мальчишку по голове. — Я не дам им пострадать. Что бы там ни было в лесу.

В глазах Тардареса он увидел то, что боялся — твёрдую веру в его слова. Юноша заставил себя сжать зубы и вновь посмотреть на лес. Потом прищурился и, приставив ко лбу ладонь козырьком, всмотрелся в маленькую точку, которая двигалась от опушки в его сторону.

«Джензен!»

— Будь ты проклят, брат, — проклятие само собой пролезло сквозь его губы. — Что за напасть ты привёл с собой на этот раз?

Колючие кроны островельника и густые кусты разлетелись в стороны, выпуская на поле широкий вал из прыгающих животных. Под ударами мощных лап глухо застонала земля. Пыль быстро поднялась выше верхушек деревьев. Тёмно-коричневый поток пронёсся всего в нескольких десятках шагов от Джензена, не обратив на него никакого внимания.

С охладевшим от озарения сердцем Гирем повернул голову влево, где стоял Герран. Животные направлялись туда.

Заптарии были крупными, с лошадь, животными с матовой подвижной чешуёй, которая поднималась подобно рыбьим жабрам в знойные дни, отводя излишки тепла от тела. Двигались они, отталкиваясь от земли длинными и крепкими задними ногами, и балансируя мощным хвостом с рядами небольших шипов. Передними конечностями, более слабыми, они помогали себе добираться до более высоких ярусов веток, после того, как объедали все нижние. Не брезговали заптарии и травой, и кустарниками, которыми изобиловал громадный Герранский лес. Но больше всего они любили питаться зерновыми и овощами, росшими вокруг Геррана.

«Поля. Пшеница!», — пришла вторая догадка.

Набрав в лёгкие воздуха, он что есть мочи побежал наперерез безумному валу. В голове билась одна мысль — «лишь бы успеть, лишь бы успеть».

Он на ходу взмахнул жезлом, в тщетной попытке задержать стадо.

«Гронд».

Ему вторил оглушительный скрёжет. Земля перед носом у животных начала вздыматься, принимая форму вертикальной плеты. Зелёный покров вспучился, закровоточил чёрными ранами почвы. Ещё три такие плиты, в пару десятков метров шириной, начали подниматься и в других местах, отсекая стадо от Герранских полей.

Заптарии перемахнули через стену и побежали дальше. Гирем мысленно выругался и выключил жезл. Он пригодится ему позже.

…Когда он добрался до деревни, стаду заптарий осталось преодолеть всего полмили. Гирем окинул взглядом поле справа — селяне всё ещё собирали урожай. Кто-то непонимающе стоял, держа в опущенной руке серп, и глядя в сторону пыльного облака, стоявшего над холмами.

— Чего стоите! — крикнул Гирем, махая рукой в сторону домов. — Прячьтесь, я постараюсь завернуть их в сторону поля.

— Урожай! — крикнула Элли. — Они уничтожат посевы!

— Ты хочешь погибнуть?! — рявкнул юноша и умолк. С простаками бесполезно спорить, даже с такими, как тётя Элли. Упрямые, тупоголовые и лишённые инстинкта выживания. Скот, как говорил отец.

Его тут же захватил прилив раскаяния.

— Гирем, заверни их влево! Пусть тонут в реке!

«А это идея», — обрадованно подумал Гирем, обнадёженно поднимая перед собой Вишнёвые Оковы. Мысль, которая вспыхнула в его голове следом, была взрывом ледяной звезды.

«Создин».

Солнце медленно клонилось к гряде на западе. Юноша опустил жезл, не зная, что делать. Пространство справа занимали поля пшеницы и селяне, которые, как замершие истуканы, глядели на вал из сотен заптарий. Позади плоскими грибами стояли деревенские дома и краснели поля катрейла. Из окон высунулись любопытные дети. Он обещал Тардаресу, что защитит его сестёр и мать. Как он посмотрит мальчику в глаза, если позволит стаду втоптать их в пыль?

Всё, что происходило с ним сейчас, казалось каким-то ненастоящим, сюрреалистичным. Ещё несколько часов назад он радостно смотрел в лицо Создин, когда та промывала ему раны. Ему казалось, что тревожное марево так и осталось маревом, которое растаяло под силой времени. А сейчас уже ему в лицо со злобной улыбкой заглядывала судьба, разводя руки в стороны и спрашивая: «Ну, и что ты будешь делать?»

— Я не убью Создин, — он услышал, как слова вместе с шипением проталкиваются сквозь плотно сжатые зубы. — Я люблю её.

Его никто не слышал. Никто не знал, что они договорились встретиться этим вечером на холме у реки. Все думают, что он поступит так, как должен поступить дивайн, божественный наместник. Муки выбора хотели разорвать его существо на части. Сознание содрогалось в спазмах, пытаясь принять верное решение.

«А может, более толстые стены заставят их повернуть обратно?», — он ухватился за эту мысль, как за последнюю спасительную соломинку.

«Дронг».

Стена, куда выше и толще предыдущих, выросла прямо перед мощными бронированными головами. Часть животных попросту оббежала их, часть — с оглушительным грохотом принялась ломать препятствие.

— Нужно заворачивать их в сторону! — кричал кто-то из селян. — Попробуй повернуть их вспять!

«Будьте вы прокляты, демоновы советчики», — Гирем утёр свободной ладонью залившую глаза солёную и жгучую жидкость.

«Наверное, пот».

Его и матовый вал из заптарий разделяла сотня шагов. Он не хотел оборачиваться, не хотел видеть эти лица, окрылённые надеждой, эти взгляды, устремлённые на него как на настоящего посланника Богов, который обережёт их от любой напасти. Потому что он любил Создин, и он не мог счесть её жизнь менее ценной, чем жизнь всех этих простаков.

«Но я должен. Я должен защищать своих людей. Я должен отплатить за то, кем меня сделала моя семья. Я должен делать то, что делают дивайны из рассказов дяди Алана. Я должен…»

Он бросил взгляд в сторону реки, где виднелся холм под одиноким дубом. Их с Создин холм. Ему показалось, что он даже видит под сенью склонившихся ветвей белоснежное платье девушки. Заптариям осталось пробежать всего полсотни шагов…

Широко расставив ноги, которые, казалось, вросли в землю, Гирем сжал зубы в последний раз, чувствуя, как на лице затвердели все мускулы. Когда он поднял жезл, его охватил колотун, тело задрожало с пят до головы.

— Действуй же, колдун! — раздался истошный вопль.

Он хотел закрыть глаза, но не смел. Где-то на краю сознания билась назойливая идея, что он должен испить чашу этого момента до самого дна.

«Дронг», — в третий раз прозвучало слово Земли, тараном ударившее и эхом отозвавшееся в его голове. Вишнёвые Оковы взвыли, словно проводя его душу, и взорвались ярким зелёным светом, что затмил собой солнечный.

Ему вторили взлетевшие в воздух чёрные фонтаны земли и каменные паруса стен, которые протянулись от Геррана до самой реки, которая безмятежно алела в закатных лучах в полумиле от деревни. Гирем не видел ничего, лишь ощущал ногами топот сотен ног. И вместе с тем он чувствовал, как по его лицу текут слёзы. Он неавидел тех, кого защищал, за то, что они поставили его перед выбором, он ненавидел принципы, что годами втолковывали в него Алан и Рензам, но больше всего он ненавидел себя за то, что выбрал народ вместо Создин.

…Десять минут спустя, когда далёкий плеск ознаменовал то, что тупые животные вошли в воду и устроились на водопой, Гирем услышал за собой шум радостной толпы. Простаки бежали к нему, что бы похлопать по плечам, пожать руку, обнять и поцеловать. Некоторые кривили губы, ворча: «Чего же он так долго ждал, прежде чем спасти нас?». Гирем не слушал их. Вместо этого он пошёл вдоль выстроенной стены в сторону реки, прислушиваясь к себе.

Внутри было удивительно спокойно. Все колебания, переживания и эмоции испарились, словно под раскалённым прутом.

«Я как кусочек льда», — подумал юноша, доставая из кармана второй кристалл сциллитума и заменяя им предыдущий, который стёрся в серебристую пыль.

Резким взмахом Гирем опустил один из участков стены и пошёл к холму. Трава под ногами была размётана в стороны, чёрную почву словно вспахал плуг. Сами заптарии, успокоившись, медленно двигались по берегу в сторону леса. Ответ на вопрос, что заставило их как безумных выбежать оттуда, был очевиден.

Боясь того, что он может увидеть, юноша поднялся на холм. Одинокий дуб завалился на бок — могучий ёж из корней наполовину торчал из земли — древний воин пал. Рядом с ним, припорошенная травой, лежала Создин.

Увидев её белое, избитое и изломанное тело, Гирем запрокинул голову и, зажмурившись, наконец позволил себе зарыдать.