Короли и аристократы Изры бахвалятся тем,

что их королевство обладает городом-жемчужиной, прекрасным и загадочным Шуруппаком.

Разочарую их - Шуруппак никогда не являлся,

не является, и не будет являться "их" городом.

Шуруппак - это город-государство.

Шуруппак - это чужеродное тело на карте Изры.

Шуруппак - это планета, принадлежащая существам, которых мы называем Диастрийцами.

 

 

 

Дунфуналь Маэльдун, "Дождливые дни, когда безумие отступает",

1095 год от создания Триединой Церкви.

 

 

 

Триксель Нурвин стоял на корме ладьи, завернувшись в тяжёлый плащ со слежавшимся мехом, и вдыхал сырой утренний воздух Сиары.

В спокойных прозрачных водах реки виднелись тёмные кущи подводных трав, а широкие зелёные листья кувшинок податливо расступались перед деревянным носом ладьи. Волны ударялись о борт с тихим убаюкивающим плеском. В контраст им резко и часто кричали чайки, кружившие в небе и иногда спускавшиеся к поверхности воды, чтобы поймать мелкую рыбёшку. Совсем недавно ладья оставила за кормой широкие воды Бруссового океана и теперь плыла в виду зарослей рогоза и ореховых рощ. Далеко впереди в знойной дымке смутно угадывались очертания двух горных гряд, расходящихся в стороны.

Триксель вслушивался в тихий плеск волн и шум мерно поднимавшихся и опускавшихся вёсел. С носа тридцативёсельной ладьи доносились вялые разговоры мореходов. В девяти случаях из десяти они искрили бы юмором и всячески радовались концу месячного путешествия вдоль границ промозглого ветра и бесплодных скалистых берегов. Но сейчас выпал тот самый редкий случай, когда северные мужчины, крепкие, закалённые морем и солью, откровенно говоря, боялись приближаться к месту назначения.

Потому что они плыли в Шуруппак.

- Ну и жара, - ворчал сидевший у кормы седовласый мужчина по имени Фрирнед. - Вроде бы умеренный пояс, а парит слишком даже для июня.

Всё ещё разглядывая поблёскивающие на солнце ореховые листья, Триксель презрительно усмехнулся. Ещё бы ему было не жарко. По лицу видно, сколько гадости собралось в теле морехода из-за злоупотребления мрашкой. Подумав про выпивку, горбун неуклюже развернулся, привычно схватился рукой за бок, а другой потянулся к бурдюку, лежавшему на корме среди прочих его вещей. Уродливый горб он ощущал всегда - тот мозолил спину, какое положение ни займи. Триксель представил, как выглядит со стороны - высокий и тощий, напоминавший клинок серпа.

Наследие, доставшееся ему от союза отца-человека и матери-диастрийки.

Поморщившись, Триксель отпил из бурдюка. Густая тёмная жидкость отдавала пряностью и хорошо прогревала нутро. Он пил лишь потому, что сейчас вино было особым лекарством от особой болезни, которая называется страх.

Несмотря на тёплую погоду, его знобило. Шуруппак был родиной матери, прекрасной Амфирен, которая безнадёжно влюбилась в Берруна Нурвина, владетеля обширных территорий на Кебейской равнине. Когда Амфирен сбежала вместе с ним, в Шуруппаке её прокляли, а Берруну и его потомкам заказали сюда дорогу.

Чтобы удостоиться аудиенции Лугаль Зифрен, Трикселю пришло хорошенько сторговаться с таном Двином, правой рукой ярла Маэльдуна, который в свою очередь имел некие связи с диастрийским лугалатом. Чересчур смышлёный для северянина, Двин выжал из Трикселя все "соки", прежде чем согласился представить его Зифрен.

Триксель отпил ещё раз, глядя поверх бурдюка на ладную фигуру тана, который сидел на носу с закрытыми глазами. Всё в этом человеке вызывало в нём смесь раздражения, зависти и уважения. Его раздражало, что Двин говорит о нём со своими товарищами так, словно бы его здесь нет, что он никогда не упускает шансы уколоть его какой-нибудь издёвкой, и как он демонстративно мочится с ладьи в воду, при этом поглядывая на него с наглой ухмылкой. Всем своим видом Двин выказывал своё неуважение и даже презрение, словно горбун не был отпрыском одной из знатнейших семей королевства. На протяжении всего пути Триксель искал причины такого отношения и неизменно приходил к мысленному изображению своего проклятого горба, при рождении превратившего его в скрученного червяка.

Триксель завидовал горделивой осанке и стати тана, подобающим скорее аристократу, чем человеку, жившему бок о бок со скользкими рыбами, вонючими тавернами Хесме и бледноглазыми женщинами с обветренной и обшелушенной кожей. Он завидовал тому, как тан легко находит общий язык с грубыми людьми и принимает в основном правильные решения.

Вместе с тем, как бы Трикселю не хотелось признавать, Двин вызывал у него некоторую симпатию. При первой же с ним встрече он почувствовал в нём нечто родственное. Может быть, некую постоянную изменчивость. Когда он отдавался праздности и веселью, он делал это естественно и самозабвенно, но потом Триксель мог увидеть его задумчиво глядящим на звёзды, читающим книгу или играющим на флейте одну из завораживающих Мелодий Севера. К тому же, как понял горбун в ходе беседы с таном, тот был человеком жадным до знаний и весьма дальновидным.

Триксель мрачно посмеялся над самим собой, представив, как выглядит его физиономия в глазах Двина. Провёл рукой по щеке, пропуская между пальцев мягкие тёмные волосы. Да, вот уже и борода появилась. И как он ещё ни разу за тридцать с лишним лет не научился бриться? Семейный брадобрей наверняка ужаснётся, когда увидит его, несколько месяцев бороздившего воды трёх океанов, а бедный отец уже и подавно не узнает своего сына.

 

Вечерело. Мореходы продолжали грести, сменяя друг друга для отдыха. Дневной зной спал, в спину дул свежий ветерок. Сиара была широка даже у истоков, особенно теперь, в пору летних ливней. Остались позади ореховые рощи, вокруг расстилались возделанные поля, на которых уже буйно колосилась пшеница. Наёмные рабочие из числа людей, которым не нашлось места в самом городе, работали здесь, кормя и себя, и горожан, и диастрийцев. Две горные гряды выросли, нависая над мореходами и поражая своими исполинскими размерами. Но даже Сиарские Горы представлялись Трикселю лишь кочками в сравнении с Джихалаями, горами тысячи ущелий и сотен пиков.

Река сделала крутой поворот влево, скрывшись за пятачком ивняка, подступившего вплотную к воде. И чем дальше шла ладья, тем шире мореходам открывался протянувшийся между двух горных отрогов берег. Разговоры стихли, все как один разглядывали приближавшуюся гавань. Вдоль набережной уместилось около двадцати каменных пирсов, у которых стояло, по меньшей мере, несколько десятков длинных чёрных кораблей. Были тут и другие суда - неуклюжие и громоздкие в сравнении со стройными диастрийскими собратьями. В них Триксель с лёгким удивлением узнал торговые галеи из Канстеля. Справа, будто выросший из скалы, возвышался чёрный ствол Звёздного Маяка, сияющий путеводным огнём на фоне рдяного неба. Раскрытый над ним купол голубого света путешественники увидели, едва подойдя к устью Сиары.

Ладья подплыла достаточно близко, чтобы разглядеть на причале людей.

- Что-то я не вижу здесь диастрийцев, - заметил Фрирнед, оглядывая пристань.

- Они не настолько отличаются от людей, что бы ты мог сходу их различить, - раздражённо объяснил Триксель, чувствуя, как горб пригибает его к земле. - Но ты прав - я тоже их не вижу. Видимо, слухи правдивы - диастрийцы не любят находиться среди людей. Они лишь едят, пьют и предаются странным ритуалам поклонения многочисленным божествам. Ещё они торгуют с нами через доверенных посредников.

- У них почти всё делается через посредников, - перебил его Двин, закрепляя фибулой в виде рыбьей головы свой тёмно-синий плащ. - Готов поклясться, что через посредников они бы и срали, и трахались, если бы могли.

Мореходы ответили нехитрой шутке дружным хохотом. Триксель состроил кислую гримасу, понимая при этом, что тан пытается таким способом успокоить своих людей. Двин посмотрел на него, тонкие губы скосились в ухмылке.

- Горбун, а у тебя это как происходит?

Новый взрыв хохота. Триксель сжал зубы и потянулся к Преломителю, который висел в кожаном чехле на поясе. "Ржавые кости" заголосили, просясь в узкую ладонь. Мореходы умолкли и опасливо уставились на лицо горбуна, который с прищуром глядел на Двина.

С лица тана сошла наглая улыбка. Он медленно отвёл в сторону правый край плаща и показал Трикселю висевший на поясе Преломитель. Лицо Двин ясно говорило: "Ну что, неужели ты осмелишься устроить здесь бойню?"

Лицо Триксели ответило: "Запросто устрою, если не заткнёшься и не приступишь к делу".

Двин хмыкнул и задёрнул плащ.

- Ладно, ребята, причаливаем. Фрирнед, веди нас вон к той дырке между ножками виноградарской шлюхи.

Ладья медленно подошла вплотную к пирсу; умелому Фрирнеду не составило большого труда славировать между двумя крутобокими галеями, приплывшими, судя по комментарию Двина, с Виноградного Изгиба, и причалить.

Горбун, обычно придерживающийся аскетизма, долго возился со скромным тёмно-зелёным платьем, на которое сменил свою потную вонючую рубаху, закутался в тёмный плащ и с кряхтеньем первым ступил на гладкий камень пирса. Сойдя на берег, он сделал несколько глубоких вдохов. После месяца борьбы с морской болезнью и водными змеями, а также войны за уважение мореходов, он мог снова ходить по земле. Сначала ему показалось, что пирс тоже качается, хотя, конечно же, подпоры были каменными и никакая волна их пошатнуть не могла.

Накатила другая волна - дурноты. Надо же, а он думал, что зелье, приготовленное перед отплытием из Хесме, ему уже не понадобиться. Триксель достал из маленького мешка, привязанного к поясу, зелёную склянку и вылил несколько капель содержимого себе в рот. Тошнота начала отступать и горбун ещё раз с гордостью отметил своим познания в лекарствах и алхимии. Да, в этой жизни он всего добился сам. Пока сверстники лазали по крышам, обкрадывали соседские яблони и портили девчонок, Триксель, скрывшись от чужих глаз, часами штудировал учёные книги из богатой семейной библиотеки.

Лишь однажды ему пришлось ненадолго отложить в сторону набор колб, мензурок и нагревателей. Тогда отец отправился на выручку защитникам Серого Валуна. Почти месяц десятилетнему Трикселю пришлось управлять обширным феодом, и, как он иногда с удовлетворением вспоминал, довольно успешно. Некоторые люди даже перестали смотреть на него как на урода. Не все, конечно, на это глупо надеяться, но хотя бы те, у кого варил котелок. А уродливый горб лишь подчеркнул схожесть между ним и простыми людьми. "Этот парень такой же несчастный, как и мы", - говорили они. Глупцы, им ли жаловаться на свою жизнь. Отец и так даёт больше, чем лорды в других краях королевства. Тёплый климат позволял снимать двойные урожаи и поставлять на столы аристократов сахарные персики, нежную, с кремообразной начинкой, паниоку, и сочные груши. Отец превратил Кебейскую равнину в житницу Изры.

- Триксель, посторонись!

Горбун вздрогнул, поняв, что уже с минуту стоит на месте с пустым взглядом, не давая сойти на пристань своим спутникам. Он поковылял по пирсу, разглядывая редкие колоннообразные здания, торчащие там и тут среди пёстрого моря палаток. Шедший следом Двин коротко пояснил:

- Оборонительные сооружения.

Триксель удивился, но ничего не ответил. К их отряду, состоявшему из сорока человек, подскочили несколько хитроватого вида "застолбщиков". Они предложили посторожить ладью, пока мореходы не разберутся со своими делами. Триксель вздохнул и заплатил им три золотых.

- Господа, я надеюсь, вы понимаете, что случится, если вы вздумаете угнать наше судно? - буднично произнёс Двин, обратившись к застолбщикам, и показал им Преломитель. - Я вас найду и выжму как томаты.

Триксель подумал, что угроз можно было и избежать - в Шуруппаке жизнь слишком сытная, чтобы рисковать ею из-за какой-то крохотной посудины.

- Лучше не рисковать, - скорее сам себе сказал тан, идя рядом с горбуном по широкой дороге, разделявшей портовый рынок надвое.

Триксель не ответил, разглядывая товары, лежавшие на прилавках, и неуклюже наталкиваясь на прохожих, пока Двин не схватил его за ворот плаща и подтянул ближе к себе. Мореходы шли следом, выстроившись в ряд по двое. В руках они держали щиты, оружие же покоилось в ножнах. Триксель отметил, что местные жители, торопясь по своим делам, даже не обращали внимания на рослых мужчин, чьи обветренные лица зачастую покрывали шрамы. Львиную долю мимолётных взглядов привлекали только он сам и статный, гладко выбритый Двин.

Диастрийцы платили щедро, а посему рынок Шуруппака в изобилии товаров уступал разве что своему столичному собрату, при этом превосходя многократно в чистоте - специальные команды мойщиков каждый день начищали вымощенную серым гранитом площадь. Куда ни ступи, всюду шныряли шустрые разносчики быстрой еды. В воздухе смешались всевозможные запахи и звуки.

Рыбаки боязливо улыбались покупателям, предлагая купить свежую рыбу, выловленную в местных чистых реках и озёрах. Одетые скромно, но чисто, торговцы зерном и овощами, наоборот - кричали, размахивали гроздьями винограда и кочанами капусты, и всячески хулили товар конкурентов. Совсем иначе, чинно и учтиво, вели себя торговцы всевозможными винами с Виноградного Изгиба. А богато одетые купцы южного острова Ваэльвос, окружённые разноцветными рулонами тончайших тканей, коврами, изукрашенными причудливыми орнаментами, и шёлковыми поясами, даже не считали нужным открывать рот - их товары привлекали внимание лишь редких богачей, поскольку на каждом предмете висела бирка с внушительным ценником. Были здесь также и торговцы оружием, и одеждой, и обувью и прочими предметами быта.

Проложив себе дорогу через журчащие людские ручьи, отряд оказался перед широкими ступенями, которые вели к воротам внешних стен. Сами стены - высокие и крепкие - скрывались за живым ковром из гибких лиан. Их свисающие пряди были усеяны острыми шипами.

Лестница шла под крутым углом, а по многочисленным ступеням неторопливо поднимались и спускались вереницы людей. Отряд принялся взбираться вверх. Пройдя всего треть пути, Триксель чувствовал себя высохшим сучком. Щёки пылали, а в висках стучала кровь. Неприятнее всего была мысль, что таким темпом тан и мореходы давно бы оставили его позади. Они щадили его, и мысль об этом лишь подзуживала, заставляя убыстрять шаг. Краем глаза он видел, как Двин косится на него, но молчит.

Подъём занял немало времени, прежде чем отряд, наконец, оказался у распахнутых каменных створок. Ворота представляли собой исполинскую арку. На фронтоне было вытесано продолговатое тело неведомой твари, похожей на змею. Двин замахал рукой, поторапливая спутников.

- У ворот Нергала лучше не задерживаться.

Они прошли через ворота и вскоре оказались на развилке трёх широких дорог. Двин покрутил головой, словно пытаясь узнать это место.

- Так, слева у нас жилой квартал, справа квартал ремесленников, - пробормотал он.

- Что-то мне подсказывает, что нам прямо, - насмешливо поднял бровь Триксель, глядя снизу вверх на тана.

Двин перевёл взгляд на него.

- Какой умный горбун. Слышали, ребята? Нам прямо, к воротам Эрешкигаль.

- Язык сломать можно. Кто такие эти Нергал и Эрешкигаль? - пробурчал Фрирнед.

Двин лишь махнул рукой, призывая следовать за ним. К этому времени уже совсем стемнело, и Трикселю стало не по себе. Рука так и норовила достать из кожуха Преломитель, но инстинкт подсказывал, что здесь этого делать не стоит.

Кусты и деревья на обочине подёрнулись серебристым серпантином тумана, представая в дымке жуткими тёмными силуэтами; ветви плакучих ив, нависавшие над дорогой, тыкали путников в плечи и головы острыми нитями и зловеще шелестели, несмотря на безветрие. В густых зарослях темнокрада, чьи ветки были похожи на переплетение паучьих ног, порой мелькали странные бледные отсветы, отражения невидимого источника света. Стало чуть светлее, когда ровным голубым огнём зажглись стоявшие вдоль дороги фонарные столбы с вырезанными изображениями причудливых зверей.

Триксель не сразу понял, что было источником этих нежных огней, накрывших куполом света всю дорогу и стену зарослей. Это не могло быть преломление, поскольку диастрийцы не имели к этому способностей. Это не могли быть дрова, жир, воск и иные вещи, поддерживающие горение, поскольку для их использования было необходимо вмешательство человека.

"Газ!" - озарила его догадка. - "Под Шуруппаком находятся залежи газа, как в столице. По крайней мере, одна вещь объединяет людей и диастрийцев".

 

На протяжении всего пути отряд двигался в одиночестве. Кто-то из мореходов не преминул сообщить об этом вслух.

- За внутренние стены ход разрешён только почётным гостям и самим диастрийцам, - объяснил Двин. - Обычных людей они не пускают.

Триксель знал об этом из множества бесед, предварявших заключение договора с ярлом Маэльдуном. Лишь исключительные люди попадали за внутренние ворота Шуруппака.

Путники уже потеряли счёт времени. Горбун ковылял с большим трудом, злясь на неутомимость Двина. Но вот, впереди, свет от фонарей выхватил отливавшие синим доспехи стражников и распахнутые створки ворот. Здесь они, наконец, увидели диастрийцев.

Их было много - Триксель пробежался глазами по шеренгам, застывшим у самих ворот, по стражникам, чьи шлемы светились в тёмных проёмах бойниц башен. Восемь десятков воинов - статных, мощных телом. Серебристые кольчуги доходили до колен, за плечами висели пурпурные плащи. Каждый из стражников опирался на длинное копьё, украшенное ленточкой, у каждого на поясе висело по два странных, серповидных клинка. Высокий открытый шлем с пышным плюмажем - из-под него один из диастрийцев бросил на мореходов оценивающий взгляд. Впрочем, спустя секунду взор стража вновь сделался безучастным.

- Их больше, - пробормотал кто-то позади Трикселя. - Вдвое больше нас.

- Тихо, - быстро повернув голову, шикнул Двин и вышел вперёд. - Приветствую вас, хранители Шуруппака. Я тан Двин Скригид, посол ярла Маэльдуна Дунфуналя, владыки северных морей, а это Триксель Нурвин, сын Берруна Нурвина, герцога Канстельского. Мы пришли за мирным разговором к Лугаль Зифрен.

Один из стражников передал своё копьё товарищу и, сняв шлем, шагнул навстречу тану. На его широком лице с высокими скулами, обрамлённом густыми рыжими волосами, ниспадавшими зигзагообразными прядями, темнели глубоко посаженные миндалевидные глаза. В облике мужчины-диастрийца проглядывало нечто женственное и манящее. От него тянуло сладким ароматом, который Триксель принял за цветочный. Остановившись напротив Двина, стражник протянул руку ладонью кверху.

Тан быстро обернулся.

- Фрирнед, подарок!

Старый мореход спохватился и начал рыться в своём мешке. Оттуда он извлёк деревянную статуэтку рыбы, с остроконечным хвостом без плавника, четырьмя ластами по бокам и длинной пастью, усеянной острыми зубами. Триксель невольно вздрогнул - статуэтка казалась живой. Неведомый резчик был мастером.

Диастриец улыбнулся, приятно удивлённый подарком. Развязав тесёмки мешочка, висевшего у пояса, и запустив туда руку, он достал выделанную из кости короткую флейту и протянул её Двину.

Триксель с интересом наблюдал за действиями тана. Тот принял флейту, а диастриец в свою очередь взял статуэтку, которую передал одному из стражников.

- Мы услышали о вас задолго до вашего прибытия. Приятно, что вы чтите наши традиции, - произнёс он на общепринятом в Изре языке и приложил руку к груди. - Я военачальник, Энхенгаль. Позвольте моим турудалямнакормить ваших спутников и приготовить мягкие постели в доме для гостей.

Он указал правой рукой в сторону, и Триксель увидел узкую тропинку, исчезавшую в кустах душистой сирени, которые росли у самой стены. Мореходы одобрительно загудели - все они почувствовали, как устали за время плавания по холодным водам двух океанов.

- Да хранит вас Ум'ос, ребята, - шептали некоторые, хлопая их по плечам.

- Господа, мы не на эшафот собираемся, а к прекрасной Лугаль, - откликнулся горбун. Глаза его при этом поблескивали, а длинные узловатые пальцы тискали под плащом рукоять "Ржавых костей".

- Фрирнед, проследи, чтобы парни ничего не натворили в наше отсутствие, - распорядился Двин.

Старый мореход кивнул.

- Будет сделано, кэп.

Сопровождаемые несколькими диастрийцами, мореходы скрылись за кустами сирени. Шеренги стражников синхронно расступились в стороны, пропуская Двина, Трикселя и их проводника. Ворота Эрешкигаль были гораздо меньше ворот Нергала и представляли собой пилон цвета тёмно-красной охры, искусно покрытый барельефами. Триксель разглядывал отделку внутренних стен пилона, на которых также были изображены животные и существа, отдалённо напоминавшие людей. Широкие линии цвета ляпис-лазури расчерчивали потолок пилона, сходясь в одной точке - ярко-синем сапфире размером с человеческую голову. Драгоценный камень пульсировал мягким голубым светом, разгонявшим вечернюю темень. Он отдалённо напоминал друзу сциллитумного древа, хотя имел другую форму и природу. Кто и что было источником вдохновения для искусных художников, изобразивших эти рисунки, камнетёсов и скульпторов, создавших эти барельефы? Как сапфир мог полыхать изнутри мягким, завораживавшим взгляд светом? Триксель непременно завалил бы вопросами Энхенгаля, если бы не эта гнетущая тяжесть в груди.

Пройдя ворота, троица очутилась на открытом пятачке пространства. Горбун поднял взгляд на чистое звёздное небо и серебряно-алый диск луны. Её лучи окунули в молоко с кровью холмы, поросшие сочной травой, небольшие рощицы диковинных деревьев, в которых различались фосфоресцирующие голубым светом беседки. Каменная дорога вела прямо, разрезая зелёные участки и разветвляясь на множество узких ухоженных тропинок, вдоль которых раскинулись сады и дендрарии.

Идя по дороге, Триксель вслушивался в нежное и успокоительное журчание ручейков и фонтанов. В каждом из рукодельных прудов мерцала своя луна, по их поверхности медленно скользили разноцветные птицы. Среди деревьев и кустарников виднелись плоские верхушки зиккуратов, соединённые акведуками и опутанные паутинами лиан. На каждом ярусе храмов были разбиты сады и парки, по специальным желобам вниз стекали излишки воды, направляясь по вырытым каналам к Сиаре. Кругом стояла блаженная тишина, изредка нарушаемая шуршанием живности и хлопками крыльев птиц.

Вот он, Шуруппак! Всё, что горбун видел до внутренних стен, было творением людских рук. Рынок, грубые и неотёсанные дома, стены из шипастых лиан, созданные в попытке подражать шедеврам диастрийского искусства - всё это теперь казалось ему гнойным наростом на прекрасном лице Шуруппака.

Они вышли на узкую тропинку, петляющую среди цветущих кустов. Серебряные бутоны источали аромат, и шагать становилось легче. Названия большинства из них горбун не знал, о чём сказал проводнику.

- Разумеется, - пожал плечами Энхенгаль. - Многие растения, что вы видите здесь, привезены Лугаль из далёких мест.

Любопытная натура горбуна собралась взять верх и расспросить военачальника об этих "далёких местах", когда троица достигла пункта назначения. В сравнении с исполинами, увиденными по дороге, храм перед ними выглядел едва ли больше самой известной таверны родного Канстеля, - четырёхэтажного "Кпивоносца".

Опять ступеньки. Гораздо меньше, чем у ворот Нергала, но тоже немало. На этой лестнице Триксель выплюнул сквозь зубы с десяток ругательств и стерпел пару насмешливых гримас Двина. Энхенгаль шёл на ступеньку выше них, и горбун, чувствуя себя по-идиотски, видел перед собой лишь металлический зад.

Лестница окачивалась небольшим прямоугольным входом, не имевшим дверей. Изнутри выливался всё тот же голубоватый свет. Троица вошла внутрь, оказавшись в длинном коридоре, по бокам которого находилось около дюжины проёмов, закрытых каменными плитами. В верхней части каждой плиты был вделан небольшой собрат того сапфира, что висел на потолке ворот Эрешкигаль. Свет отражался от вязи золотых узоров, которые покрывали низкий потолок. Глядя, как Энхенгаль и Двин пригнули головы, чтобы не удариться об него, Триксель с мрачной весёлостью подумал, что хоть в чём-то его горб был полезен.

Коридор кончился, и они ступили на голый и пыльный пол небольшой комнаты. Окон здесь не было и лишь в потолке зияло небольшое, диаметром с человеческую голову, отверстие, через которое можно было увидеть звёздное небо. Мягкий бархатный свет, исходивший из сапфиров, и умиротворяющая тишина наполняли комнату атмосферой уюта. Тем не менее, обстановка была весьма скудной даже по меркам горбуна - стол и три пенька.

На одном из пеньков, боком к вошедшим, сидела диастрийка, упёршись кулаком в щёку и водя по противоположной стене отсутствующим взглядом. Услышав их, она повернулась, всем своим видом показывая любопытство.

- Зифрен, - произнёс Энхенгаль. - Это наши гости.

Он сделал это весьма непринуждённо, словно говорил о том, что пришли их общие старые друзья, и, легко кивнув женщине, скрылся в голубом полумраке коридора.

Двин преклонил колено. Триксель поспешил сделать то же самое и опустил голову.

- Да поднимитесь же, - голос женщины был мягким и немного хриплым. Так шуршит опавшая листва, которую колыхает слабый ветер. А Триксель неожиданно почувствовал в нём лёгкую обиду. - Я очень хочу верить, что вы не представляли меня лесным чудищем.

Они поднялись с колен. Горбун принялся жадно разглядывать диастрийку, попутно заметив, что Двин по-прежнему смущённо смотрит в пол.

Женщина неожиданно оказалось не такой, какой он помнил свою мать. То есть принципиально не такой. Амфирен сильно походила на прекрасную человеческую женщину, тогда как черты лица Зифрен были куда более грубыми и отличными от человеческих. Его обрамляли рыжие волосы, медового цвета глаза были широко распахнуты, придавая удивлённое выражение. На голове диастрийка носила венец из переплетенных веточек рябины, над маленькими ушками потряхивались алые ягоды. Горбун видел в её лице нечто грубое и сугубо мужское, но всё же было и что-то такое, что придавало особую прелесть и курносому носику, и широким скулам, и чересчур покатому лбу. На диастрийке была надета алая туника с короткой юбкой, подвязанная синим кушаком, плечи обнимал узорчатый плащ, красивые ноги облегали сандалии с высокими задниками. Она выглядела эффектно, несмотря на некоторую мужеподобность.

Триксель вздрогнул, когда Двин ткнул локтём ему в горб, и перестал таращиться на диастрийку. Основательно прокашлявшись, он начал говорить, надеясь, что голос не выдаст его волнения. Задолго до прибытия в Шуруппак он представлял себе этот момент, и раз за разом прокручивал в голове свою речь и тон, которым он будет её произносить. Он собирался балансировать на грани между лестью и честностью, не зная, что из этого понравится диастрийке.

- Простите за грубость, но вокруг вашей личности ходит немало слухов. И хотя я знал, на примере своей матери, что облик диастрийцев далёк от ужасного, слухи всегда оказывают некоторое влияние на людей. В том числе и на меня.

Двин напрягся, и горбун встревоженно посмотрел на него, чувствуя, что сказал какую-то глупость. Диастрийка бросила на него взгляд, полный насмешки и лёгкой обиды, а потом посмотрела на потолок.

- А сынок Берруна, похоже, плохо разбирается, где говорят серьёзно, а где шутят. Ладно, я постараюсь не допускать в свою речь двусмысленности.

Двин усмехнулся, водя взглядом по стенам и потолку.

- Теперь представьте, каково было мне с ним все эти недели плавания.

- Тан Скригид, я не удивлюсь, если дорогой Триксель о вас того же мнения, - усмехнулась диастрийка. - Кроме того, зная вас, меня жутко утомляет это смущённое выражение лица, словно вы никогда не видели женщины. Ну же, подбородок выше, взгляд нахальнее и умнее. Сглотните комок в горле. Вот, теперь вы больше похожи на мужчину. Или вы тогда произвели на меня хорошее впечатление только из-за того, что прятались в тени ярла Маэльдуна?

По её тону горбун понял - она тоже знает.

Двин нервно хмыкнул и воззрился на диастрийку так, словно впервые что-то в ней рассмотрел.

Зифрен широко улыбнулась и похлопала ладонью по стоявшему рядом чурбану.

- Не стойте же, у меня тут есть удобные пеньки.

Тихо закряхтев, Триксель сел и с удивлением подумал, что пеньки, покрытые мягким сухим мхом, были действительно удобными. Устроившись напротив Зифрен, горбун, наконец, встретился с ней взглядом. Поняв, что женщине действительно было интересно, с чем он явился, он решил сразу изложить суть своего дела.

- Лугаль, я приехал просить у вас помощи. Мой отец уже полгода как слёг с болезнью. Когда я его видел в последний раз, он не мог ходить. Моих знаний не хватило, чтобы помочь ему, равно как и знаний других лекарей и алхимиков. Поэтому мне ничего не оставалось, кроме как просить помощи у вас. Чтобы удостоится ваших прекрасных ушей и глаз, я даже заручился поддержкой ярла Маэльдуна. И вот я здесь, перед вами. И я молю всех богов, чтобы вы согласились помочь.

Во время своей речи Триксель заставил мышцы на своём лице потрудиться, чтобы придать ему вид сокрушённого и потерявшего всякую надежду человека, словно она, могущественная Зифрен, была тонкой соломинкой, способной вытащить его из трясины. Он призвал всё своё красноречие, говоря о союзе с мореходами как о невероятной жертве. Конечно, будь рядом Фрирнед или кто-то вроде него, Триксель был бы более осторожным в выражениях, но рядом сидел Двин, который кто угодно, только не дурак, и главное - обязан выполнять свою часть договора. Можно было надеяться, что ни одно слово не покинет стен этого храма.

Зифрен посмотрела на стол и указательным пальцем вырисовала на его шершавой поверхности какую-то фигуру. Затем сказала.

- Интригующе. Твой отец отличался, как бы так сказать... бычьим здоровьем. Не верится, что он мог вот так слечь в постель. Опиши мне симптомы.

- Жар, цвет кожи серый, синяки под глазами, общая слабость, порой помутнение сознания. Иногда он становится похожим на ребёнка. Его разум словно перестаёт понимать, где он и кто он. Порой он не узнаёт меня.

Сказав это, Триксель почувствовал, как щиплет в уголках его глаз.

"Только не здесь, демоны тебя забери!".

Зифрен погрузилась в раздумья. Горбун затаив дыхание наблюдал за тем, как её брови то удивлённо поднимаются, то опускаются и сдвигаются, словно выражая напряжение мысли. Наконец, женщина посмотрела на него.

- Перед тем, как принять решение, я хочу узнать кое-что личное.

Триксель подобрался, почувствовав опасность как нельзя близко и отрывисто кивнул.

- Почему ты решил переступить через себя и приплыть сюда? - в голосе Зифрен забурлил яд. - Ты ведь знаешь о том, что я прокляла твоего отца и эту... неверную.

Триксель лихорадочно соображал, что ответить, но ни одна ложь, пришедшая на ум, не выглядела правдоподобной.

- Потому что отец для меня - всё, - зло выпалил он. - И я не стану бояться родины своей матери, если отыщу здесь лекарство.

Зифрен кивнула, словно сказанное подтвердило её догадки. В глазах её, как показалось Трикселю, промелькнула вспышка гнева. Она посмотрела в сторону коридора, о чём-то размышляя. Горбун затаил дыхание, рассматривая её курносый профиль, залитый лунным светом. Наконец, женщина повернулась к ним и одарила лукавой улыбкой.

- Ну что же, тогда начнём торг?

- Торг? - Триксель притворился удивлённым. По словам Двина, диастриец заткнёт за пояс любого человеческого торговца.

- Да-да, - Зифрен хитро прищурилась. - Вещь за вещь. Услуга за услугу. Так мы живём. Не притворяйся, что не знал об этом. Наш тан не настолько туп, чтобы не рассказать тебе об этом.

Триксель приготовился к долгому спору, покрасневший Двин прочистил горло, чтобы поддержать его, как было условлено.

Зифрен вздохнула и сцепила перед собой ладони.

- От тебя мне нужна только одна услуга. Когда мне потребуется, ты признаешь правоту моих слов. Идёт?

Триксель наморщил лоб. Тут явно был подвох, но в чём именно, он не понимал. Двин почесал щёку, как обычно делает, не соображая, в чём дело.

- Лишь один раз? - уточнил горбун.

- Да, ты признаешь мою правоту один единственный раз.

- А если ты мне прикажешь убить себя, то мне и с этим придётся согласиться?

Диастрийка отмахнулась рукой.

- Это наименее вероятный исход. Но ведь это дешевле, чем половина владений твоего отца или прямой приказ совершить убийство. Так что ты решил?

Триксель боролся с сомнениями. Ему очень не нравилось само предложение женщины. Оно было слишком простым, чтобы не быть опасным и слишком непонятным, чтобы можно было увидеть настоящую цену, уплаченную за выздоровление отца. Впрочем, какой у него есть выбор? Вдруг она попросит его согласиться с какими-нибудь пустячными словами? Кто её знает, эту нелюдь.

- Согласен.

- Отлично, - Зифрен протянула через свою руку, и Триксель крепко её сжал. Несколько мгновений ладонь покалывало, а потом всё прошло.

- Сделка заключена, - довольно улыбнулась Зифрен.

После этого она ещё некоторое время обсуждала с ними всякую чепуху, жалуясь то на увеличение пошлин, то на суровую зиму, побившую озимые, то на пиратов, которые изредка перехватывали корабли диастрийцев, чтобы потом продать экипаж на рабских рынках. Триксель откровенно скучал, едва находя силы задавать вежливые вопросы, чтобы поддержать разговор, Двин и вовсе клевал носом.

- Ох уж эти пираты, - вздохнула Зифрен. - После заключения союза с ярлом Маэльдуном хоть на севере стало легче плавать. Но вот океаны Брусса и Тысячи Штормов остаются столь же опасными. А уж после случившегося, эта погань и вовсе обнаглеет. Помяните моё слово - разграбят все прибрежные города и деревушки, как есть.

- А что произошло? - спросил Триксель, выйдя из полусонного равнодушия.

Зифрен посмотрела на него с недоумением.

- Вы что же, ещё не знаете? Король Кнеллик умер.

В комнате воцарилась тишина.

 

Сон не приходил, и не помогала ни мягкая подушка, набитая птичьим пухом, ни шёлковые одеяла и простыни. Трикселя и Двина поселили в одном из домов, отличавшихся от зиккуратов лишь размером. Тан и горбун разлучились у деревянных ступеней, первый хотел отправиться побродить по ночному городу, а горбун больше всего желал дать отдых натруженным ногам и скованной болью спине. А ещё он хотел наступления завтрашнего дня, чтобы скорее покинуть Шуруппак.

Жара заставила его выйти на террасу, с которой открывался вид на сады, водоёмы, ухоженные тропинки и исполинские сооружения. Посвежевший ночной воздух, налетавший слабыми порывами, успокаивал и отрезвлял. Триксель подумал о Канстеле, городе у моря. Он любил побродить за городскими стенами, найти какой-нибудь песчаный берег и сидеть, наблюдая, как неподалёку из воды выныривает чёрная верхушка рифа, которую раз за разом штурмуют волны. Иногда горбун садился совсем близко и подставлял лицо солёным брызгам и утреннему бризу. В один из таких моментов он и понял, что не может сидеть, сложа руки.

На следующий день он уже собирал вещи и приказывал слугам подготовить корабль. Это был февраль, когда на севере бушевали метели и стоял мороз, а берега Кебейской равнины продували муссоны. В переполненном кораблями порту его ждала снаряжённая галера.

Триксель уже собирался подняться по трапу, когда его окликнул отец, поддерживаемый двумя слугами, и положил руки ему на плечи, попросив не думать плохо о народе Амфирен. Тогда Триксель молча стоял в объятиях отца, уткнувшись носом тому в грудь, и тщетно пытался унять в душе бурю.

Очередной порыв ветра донёс до него терпкий аромат неведомых цветов, пробудив желание пройтись по саду. Триксель медленно спустился вниз и поковылял по тропинке мимо клумб, с которых на него смотрели разноцветные бутоны. Некоторые из них Триксель узнал, возле некоторых он останавливался, аккуратно пригибая стебли к себе и вдыхая аромат, источаемый венчиками.

Запах цветов странным образом замедлял и успокаивал его разум. А мысли после недавних слов Зифрен были действительно спутанными и хаотичными.

Итак, король умер. Что же, он и так пожил немало. Шутка ли - почти сто лет жизни, пусть треть из них он провёл, мучаясь от сифилиса. Другое дело - последствия его смерти. Наверняка кто-то из лордов уже вынул голову из песка и начал потихоньку подгрызать соседей. Вовремя не остановленное, это может вылиться в междоусобную войну, которая обескровит королевство. А Моисей вроде бы не дурак - подходящий момент наверняка учует. Шестое чувство подсказывало Трикселю, что всё произойдёт именно так.

- Не скучаете? - раздался позади звонкий голос. - Можно мне побыть рядом?

Триксель обернулся. Перед ним стояла диастрийка, куда моложе Зифрен. В отличие от королевы она сильнее напомнила ему мать. У неё была белоснежная кожа, высокий лоб и нежные глаза с пышными ресницами. Губы алым цветком выделялись на светлом лице. Наряд девушки, состоявший из простого пурпурного платья с длинными, облегающими руки, рукавами, подчёркивал изящество её бёдер, талии и груди, на которой покоилась толстая коса из чёрных волос. Она едва доставала ему до подбородка, хотя он и выглядел подобно согнутому клинку.

- Нет, нет, - Триксель смутился, потом разозлился на самого себя. В тридцать с лишним лет он всё равно нервничал, оставаясь наедине с девушкой. А эта диастрийка была симпатичной. - А что вы здесь делаете?

- То же, что и вы - любуюсь цветами и вдыхаю их аромат.

- Что же, - улыбнулся Триксель, при этом чувствуя себя совершенно потерянным. - Буду рад разделить этот занятие с прекрасной дамой.

Его безнадёгу тотчас развеяла благодарная улыбка девушки.

- Меня зовут Каланея.

- Триксель.

- Что ты знаешь об этом цветке, Триксель?

Мужчина был вынужден признаться в своём неведении, поэтому девушка начала говорить вместо него.

- На вашем языке это тиховея. Из его лепестков делают отвар, успокаивающий сердце и разум, унимающий гибельные страсти, - голос девушки стал глубоким, а горбун слушал её, затаив дыхание. - Многие травы здесь растут не только из-за своей красоты, но и из-за полезных свойств. Помнишь серебряные цветы, мимо которых вы шли к храму Зифрен?

Горбун утвердительно кивнул, не отрывая взгляда от лица Каланеи.

- Аромат этих цветов пробуждает светлые чувства и облегчает душевную ношу. Какими бы мрачными ни были твои мысли, душеспас прогоняет их прочь, оставляя лишь лёгкую грусть.

Они ещё долго ходили по тропинкам и разговаривали о цветах. Иногда они даже уходили от этой темы, и диастрийка рассказывала о городе и его обитателях.

- Если бы я знал о таком красивом месте, то меньше бы раздумывал перед отплытием, - смущённо признался Триксель, больше всего на свете желая разогнуться хотя бы на для этих чудесных минут, проведённых с диастрийкой.

Каланея мягко рассмеялась и погладила его щёку. От этого прикосновения сердце горбуна екнуло, и он на мгновение прикрыл глаза, с трудом подавив желание удержать её ладонь.

- Не волнуйся, Триксель, с твоим отцом всё будет в порядке. Лугаль приказала мне ехать вместе с тобой, чтобы вылечить его.

Триксель склонил голову, пытаясь поклониться. Когда он поднял взгляд, диастрийка уже медленно удалялась по тропинке, и вскоре растворилась в темноте, оставив его взбудоражено глядеть ей вслед.

Горбун сорвал венчик тиховеи и пошёл обратно в дом, растирая оранжевые лепестки своими сухими узловатыми пальцами. Ему нужно отдохнуть. А завтра, с новыми силами, он переосмыслит всё произошедшее в этом безумный день.

- Вот это да, - сказал Двин, идя по тропинке, пересекавшейся с той, по которой шёл горбун. - Первый же день здесь, и вокруг тебя уже крутятся эти создания. Чем же вы их, Нурвины, так привлекаете? Расскажешь секрет?

"Не слушай его, он глупец" - опять всплыла навязчиво поселившаяся в голове мысль. Он задавил её в злобном порыве.

"Хватит!"

Триксель подковылял к Двину, который, оказывается, держал в руке корзину с фруктами и какими-то вещами, которые могли быть сувенирами (рынок Шуруппака работал и ночью). Когда между ними осталась всего пара шагов, насмешка на лице тана сменилась дружелюбной улыбкой. Но взгляд его оставался встревоженным, а поза, в которой он стоял, - напряжённой. Триксель подошёл к нему вплотную и поднял лицо, на которое падали длинные тёмно-коричневы пряди.

- Слушай сюда, ты, наглый, пропахший гнилью, ублюдок. Ты, видимо, гадал, почему я глотаю твой дерзкие насмешки по пути сюда? Мне наплевать, за что именно ты принял моё молчание - за обиду, робость или страх. Я молчал лишь потому, что считал тебя человеком с мозгами, человеком, достаточно умным, чтобы самому сообразить, когда нужно остановиться. Кроме того, я не хотел тебе угрожать. Но раз уже завтра наши пути разойдутся, я дам тебе совет - сотри со своей физиономии эту гнусную ухмылку и не вздумай мне мешать. Иначе, - лицо и голос Трикселя источали всю ядовитую ненависть, на какую горбун был способен, - ярл Маэльдун узнает интересную историю о том, что его права рука потрахивает его собственную жену, пока он страдает от очередного приступа безумия. Ты понял?

Двин хмыкнул. На протяжении всей речи его лицо меняло цвет и выражение, от любопытствующего к удивлённому, а затем к испуганному. Он пожал плечами и пошёл в дом.

- Я знал, что в тебе сидит демон, - негромко произнёс он на ходу. - Всё ждал, когда он себя проявит. Отродье человека и диастрийки только таким и может быть.

Тан исчез за дверным проёмом, оставив Триксель тяжело дышать и вслушиваться в пение цикад.