Действие первое
Сцена, предстающая перед нами, полна старым реквизитом и остатками декораций различных спектаклей самых разных стилей и направлений. то есть, действие этой пьесы будет разворачиваться на любительской сцене, на которой, кроме театральных спектаклей, проходит и множество других мероприятий.
Сцена 1
Мы видим Тома, который с молотком и плоскогубцами в руках ремонтирует какой-то развалившийся стул. На сцене появляется Ева, она нарочито элегантно одета, исходя из взглядов на элегантность представителей ее окружения.
Ева: Извините.
Том: Да, пожалуйста.
Ева: Вероятно, я ошиблась.
Том: Может быть, и нет.
Ева: Я ищу труппу, любительскую труппу. Под руководством господина Томислава. Мне сказали, что он где-то здесь.
Том откладывает молоток, вытирает руки о рубашку, подходит к Еве и протягивает ей руку.
Том: Toм, зовите меня Том. Очень приятно, что вы приехали.
Ева пожимает ему руку.
Ева: И мне очень приятно.
Пауза. Они молча смотрят друг на друга. Том рассматривает её так, как будто видит впервые в жизни.
Том: Вы в жизни не такая, как на сцене, в свете прожекторов.
Ева: Но ведь это тоже сцена.
Том: Да, но любительская. А я не в зрительном зале, поэтому впечатление совсем другое.
Ева: А где остальные?
Том: Кто вы имеете в виду?
Ева: Члены вашего любительского коллектива.
Том: Ах, ну да. Знаете, может, сейчас для первого разговора даже и лучше, что мы одни. А потом, в зависимости от того, к какой договорённости мы придём, я позову остальных, кто нам понадобится. Если, конечно, понадобится.
Ева: Что вы имеете в виду под словами «если понадобится»?
Том: Ведь есть пьесы с большим количеством действующих лиц, а есть камерные. От пьесы зависит, сколько актёров требуется, разве не так?
Ева: Да, но…
Том: Здесь мне потребуется ваша помощь, ваш совет. У меня, конечно, есть предложение, которое вам может и не понравится. Но не будем сразу о деле. Пожалуйста, присаживайтесь.
Ева: Спасибо.
Том: У нас здесь есть ракия. Выпьете рюмочку?
Toм достаёт из стилизованного платяного шкафа бутылку.
Ева: Нет, я лучше воздержусь.
Том: Ну тогда…
Пауза.
Том: Мне так приятно, что вы приехали. Великая хорватская актриса и всё такое. Но нашли время для нашей труппы, для нас, любителей. Вообще-то ведь профессионалы презирают любителей, правда?
Ева: Но почему…
Том: Это нормально. И понятно.
Ева: Да, логично.
Том: Но и любители презирают профессионалов.
Ева: Я даже и не знаю…
Том: А я знаю. Но и это логично. Правда?
Ева: Ну, сейчас… Я не знаю, почему.
Том: Я презираю и тех, и других.
Ева: И тех, и других?!
Том: Если они не настоящие, фальшивые. Вы понимаете, что я хочу сказать? Или Бог тебе дал, или нет. Я так смотрю на эти вещи. Вы согласны?
Ева: Да, да.
Пауза.
Том: И любитель может быть настоящим актёром. Конечно, если у него есть талант и опыт. Знаете, я уже сорок лет играю для души. Это совсем не так, как у вас, у профессионалов, но у меня за спиной шестьдесят ролей. Если вы понимаете, что я хочу сказать. Опыт в нашем деле значит очень много. Опыт и образование.
Ева: И талант.
Том: Конечно, без таланта и говорить не о чем.
Пауза.
Том: Может, выпьем по рюмочке?
Ева: Я не пью.
Том: Серьёзно?! А я думал, что все великие художники — мазохисты. Что им нравится медленно себя уничтожать.
Ева: Почему вы так думаете?
Том: Это очень просто. Человек, который что-то создает, который вдыхает жизнь в своих героев, для равновесия иногда должен и разрушать. В нас живы все состояния, все качества, даже если они противоположны. Тот, кто творит много добра, часто делает и много зла. Тот, кто сильно любит, и ненавидит сильно. Для равновесия. Созидатели — самые большие разрушители. Вы согласны?
Ева: Частично. На самом деле, человек в связи с какими-то действиями, которые он совершает, в связи с какими-то потерями склонен к… ладно, налейте и мне ракии.
Том наливает Еве, затем себе.
Том: За ваше здоровье и за наше дело.
Ева: За ваше здоровье.
Том выпивает до дна, Ева делает только глоток.
Ева: Крепкая.
Том: Очень крепкая. Славонская.
Они смотрят друг на друга. Долго молчат.
Ева: Расскажите. Какое у вас предложение? Чего вы ждёте от меня? Только совета или, может быть, вы хотите, чтобы я поставила спектакль, или…
Том: Вы сразу хотите конкретного разговора, а я думал, что мы сначала получше познакомимся. Актёры любят сначала узнать партнёра, а потом уже решать, работать с ним или нет. Разве не так?
Ева: Да, но я…
Том: Видите ли, я хорошо вас знаю. Очень хорошо. Я смотрел ваши спектакли, знаю, как вы играете. Знаю ваши возможности и ваш потолок.
Ева: Потолок?!
Том: У нас у всех есть свой потолок. И у Джона Гилгуда он есть. У каждого гения есть свой потолок, как у картины рама. Когда человек это осознает, то его возможности становятся более качественными. Я это хотел сказать.
Ева: Ах, вот как.
Том: Итак, мне легко решить сотрудничать с вами или нет.
Ева: Ну, вы послали мне такое хорошее письмо.
Том: Именно. Я уже в письме выразил свое восхищение вашей актёрской правдой, вашим талантом и вашим чувством партнера на сцене. Я действительно хорошо вас знаю, поэтому можно об этом больше не говорить. Вообще, вас знает вся страна. Все знают, что вы самая выдающаяся актриса своего поколения, хотя большинство знает вас по фильмам и вашим телевизионным ролям. Я, когда говорю об актёре и его творчестве, всегда имею в виду театр. Думаю, вы меня понимаете.
Ева: В основном.
Том: Телевидение — это ерунда, кино — это псевдоискусство, театр — вот настоящее. Только театр.
Ева: Нельзя так обобщать.
Том: Можно. На сотню идиотских фильмов приходится один хороший.
Ева: Ну вот, «один хороший». Значит, и вы признаёте, что фильм может быть хорошим.
Том: Вообще, это мусор. Кино занимаются люди с низким процентом интеллигентности, которые жаждут быстрого успеха и славы. Театр — скромнее, проще, но зато сильнее, потому что живёт душой и телом живого человека, актёра. Настоящий театр. Буду искренним до конца: я знаю и ценю вас, как театральную актрису, и именно такая вы мне интересны. А ваши появления в кино и на телевидении… Разрешите о них не говорить. Давайте о них забудем. Я пригласил вас в связи с желанием поставить театральный спектакль, поэтому давайте не переходить на другие темы.
Ева: Вы начали рассказывать о себе и о том, что я вас не знаю.
Том: Да. Вы меня не знаете. Но если вы хотите со мной работать, верить мне, как я верю вам, то вам необходимо знать и о моих достоинствах. Поэтому я готов прямо сейчас перед вами прочитать один монолог, чтобы вы поняли, что и я не лишён способностей. Чтобы и вы ценили и уважали меня, как я уважаю и ценю вас.
Ева: И что, вы готовы сейчас передо мной прочитать монолог, как абитуриент при поступлении в театральный ВУЗ?!
Том: Абсолютно точно. Я перед вами и для вас буду сдавать вступительный экзамен по актёрскому мастерству.
Ева: Но я бы хотела узнать, чего вы и ваш любительский коллектив ждёте от меня? Чем я могу вам помочь?
Том: Не спешите. Всему своё время. А теперь вы должны увидеть, как я играю. Чтобы вы поняли, что представляет собой ваш партнёр. Сможете ли вы разговаривать с ним профессионально. Разве не так?
Ева: Так. Хотя я не настаиваю на том, чтобы вы сейчас мне что-то демонстрировали.
Том: Но я настаиваю. Я хочу, чтобы вы знали, с каким актёром вы имеете дело. И хочу, чтобы вы увидели, что я не напрасно сыграл в своей жизни шестьдесят две роли.
Ева: А монолог из какой пьесы вы хотите прочитать?
Том: Из одной очень хорошей пьесы. Она называется «Уходят актёры».
Ева: А кто автор?
Том: Узнаете позже. А теперь можете сесть вот здесь.
Ева садится. Перемена света. Освещённым остаётся только круг, в котором стоит Том.
Том: Когда умирает актёр, умирает не просто человек. Умирает множество теней несуществующих героев, которых мы бескорыстно любили. Умирают и его зрители, хотя сами они об этом и не догадываются. Умирают даже воспоминания о нем, потому что воспоминания об ушедших не искренни — они необъективны. Воспоминания об ушедших пугливы. Они полны наших слабостей и страха перед всепоглощающей смертью. Когда умирает актёр, умирают и все несыгранные им роли. Гаснут даже прожектора, которые никогда не зажигались. Отменяются спектакли, которые даже никогда не были поставлены. Когда умирает актёр, умирают сотни его героев. А жизнь как будто разыгрывает плохой спектакль, где развязка и финал поставлены неумело. Когда мы оплакиваем смерть актёра, мы оплакиваем не только его самого. Мы оплакиваем все те дни и все те спектакли, которые мы прожили в театре вместе с ним. Когда умирает актёр, умирают и его поклонники, ибо своей смертью он подтверждает, что жизнь не вечна.
Но самая страшная смерть актёра — это смерть, которая приходит раньше, чем он успел сыграть роль своей жизни. Роль, которой он отдал бы всего себя, в спектакле с правильным распределением ролей, прекрасными монологами и незаметной режиссурой. Роль, в которой он сам бы почувствовал, что продемонстрировал все свои возможности, умения, навыки, все своё искусство, что нашел нужную интонацию для каждого слова и место для каждого жеста. Роль, в которой он бы ощутил своё тело таким, какое оно есть на самом деле. Роль, в которой не надо было бы скрывать свой возраст. Роль, которую бы он не сыграл, но прожил. Грустно умереть и не сыграть такой роли. Да. И ты, и я всю жизнь жили в театре и для театра. Двадцать лет мы прожили с тобой в браке. Сыграли сотню ролей, получали похвалы и слышали оды в нашу честь, о которых мы когда-то только мечтали как дети. Но никогда ни ты, ни я не сыграли такую идеальную роль, роль своей жизни. И не сыграли мы её потому, что нам с тобой никогда не удалось выйти на сцену партнерами. Мы с тобой — известная актёрская пара. Но мы никогда не сыграли вместе в одном спектакле, и поэтому мы не достигли своей вершины. Мы оба виновны в этом. Время течет, как вода сквозь пальцы. Пришла осень нашей жизни, и поэтому я прошу тебя: давай сделаем это, пока мы ещё можем, пока наше тело ещё способно отражать порывы души. Давай сделаем это, чтобы не провести остаток жизни, сожалея, что мы так и не сыграли вместе. Я сейчас обращаюсь к тебе, не как к своей бывшей жене, а как к идеальному партнёру, без которого моё мастерство не сможет достичь своего пика. Прекрасному актёру необходим прекрасный партнёр. Нет хорошего боксёрского поединка, если один боксёр силён и опытен, а другой бессилен и неумел. Не отвергай мою просьбу, потому что я также нужен тебе, как и ты мне. Потому что и ты не можешь играть сама для себя. Потому что и ты без меня никак не можешь достичь вершины. Забудь о том, что мы расстались. Забудь своего мужа и мою жену и думай только о том, что наш конец близок, а мы ещё так и не показали всего, на что способны.
Перемена света.
Том: Вот. Приёмный экзамен окончен. Я сдал его?
Ева: Вы, вы блистательны. Вы такой убедительный. И монолог прекрасный. Чья это пьеса?
Том: Moя.
Ева: Ваша?! Вы пишите?!
Том: Только эту пьесу. Я целый год искал что-нибудь, какую-нибудь пьесу, которая смогла бы выразить то, что я чувствую. И когда понял, что не найду, сел и написал сам.
Ева: Как вы сказали, она называется?
Том:«Уходят актёры». Герои — муж и жена. По профессии они оба актёры. Нашего возраста. Пятнадцать лет назад, до начала действия пьесы, они развелись. У каждого своя семья. И когда… Лучше я не буду вам рассказывать. Лучше, если вы прочитаете пьесу сами.
Ева: Но, подождите. Вы сказали, что в ней только два действующих лица?!
Том: Именно так.
Ева: А кто еще будет играть?
Том: Мы вдвоём.
Ева: Мы вдвоём?!
Том: Да. Если вы не против играть с каким-то там «любителем».
Ева: Нет, вы действительно прекрасно играете. Неожиданно правдиво и убедительно. Ну, а кто будет ставить?
Том: Я.
Ева: Вы?!
Том: Да, я.
Ева: Я не люблю, когда актёры сами ставят то, в чём играют. Это похоже на мастурбацию.
Том: Я не очень понимаю в мастурбации, но знаю, что это будет прекрасный спектакль. Самый лучший в городе. Если вы…
Ева:… если я не против играть с каким-то там «любителем».
Том: Видите, мы отлично ладим. Вы даже читаете мои мысли. Но вы не обязаны принимать решение сегодня. Возьмите пьесу и прочтите ее. Вам понравится. Я уверен, что вы не откажетесь от роли. А с другой стороны, вам ведь нечего терять.
Ева: Что значит «нечего терять»?
Том: Вы ведь нигде не заняты, ничего не играете. Театр «Гавелла» закрыт на ремонт, а другие вас не приглашают.
Ева: Я вижу, вы хорошо информированы.
Том: Настоящий режиссёр должен знать все об актёре, которому предлагает роль.
Ева: Хорошо, я прочитаю вашу пьесу. Хотя, когда герои — актёры, мне это не очень нравится. Это не так уж оригинально. Я прочитала сотни пьес на эту тему.
Том: Эта отличается от всех остальных.
Ева: Почему?
Том: Потому что она хорошо написана. А хорошо она написана потому, что её автор — актёр.
Ева: Я не люблю авторов актёров.
Том: А вы любили играть в комедиях Шекспира?
Ева: Да, очень.
Том: Он был актёр. И Мольер.
Ева: А Чехов не был актёром.
Том: Но у него жена была актриса.
Ева: Этот опыт через постель не передаётся.
Том: Передаётся, передаётся.
Сцена 2
Ева: Между нами этого было слишком много. Слишком много плохого.
Том: Но было и хорошее.
Ева: Было, но намного меньше. Прости, но я не хочу с тобой…
Том: Не хочешь?
Ева: Не могу.
Том: Но если хочешь, значит — можешь. Я знаю, что ты ещё больше, чем я, хочешь сыграть в этом спектакле, сыграть эту роль. В последние годы ты так редко играешь в отличие от меня.
Ева: Я всегда завидовала вам актёрам-мужчинам, потому что мужских ролей написано в пять раз больше, чем женских. Я всегда ненавидела драматургов, потому что они не умеют, не пишут и не будут писать для женщин.
Том: Поэтому ты не имеешь права отказываться от этой пьесы. Обе роли превосходны, богаты, многогранны.
Ева: Хорошо. Разве ты не понимаешь, какое это будет извращение, если мы помимо всего прочего еще будем играть вместе. Что скажет твоя жена, мой муж?
Том: Разозлится. Он будет против.
Ева: Вот видишь, ты сам всё понимаешь.
Том: Понимаю, но ты не хочешь услышать мои доводы. Это наш последний шанс показать, на что мы способны. Не забывай, что нам в этом году шестьдесят.
Ева: А ты не забывай, что мы провели в совместном браке двадцать лет. И что я не хочу оживлять давно похороненные отношения.
Том: Я и не требую от тебя этого. Я приглашаю тебя к профессиональному сотрудничеству, и больше ничего. Пока мы были женаты, ты говорила, что не хочешь, чтобы мы играли вместе, потому что все будут видеть в этом мотивы отнюдь не творческого характера. А когда мы развелись, ты не хотела играть со мной, потому что мы развелись.
Ева: Я не хотела из-за своего нового мужа. Я не хотела обижать его. И сейчас не хочу.
Перемена освещения.
Том: Хорошо, достаточно. Смотрите, вот здесь — «Я не хотела из-за своего нового мужа» — нужно выделить «мужа». Муж для неё — аргумент. Он третий в игре. Он присутствует, хотя его и нет. Не вспоминайте о нём вскользь. Он — самое большое препятствие. Из-за него герой с трудом добивается ее расположения.
Ева: Понятно.
Том: И ещё. Ваши паузы не наполнены.
Ева: Мы репетируем только три недели, а вы…
Том: Да, но эту сцену мы проходили пятьдесят раз.
Ева: Это, кстати, мне тоже кажется глупым. Сидим на одной сцене вместо того, чтобы пройтись по всей пьесе.
Том: В этой сцене ключ ко всей пьесе. Здесь должны установиться их отношения. Если мы хорошо ее сделаем, тогда все остальные сцены выстроятся сами собой, по своей внутренней логике. Если мы в ней объясним себе, кто такие наши герои, то тогда уже будет достаточно нашей физики и наших голосов. И больше ничего. Если вы будете знать, что думает и чувствует ваша актриса, то и зритель будет знать это. Если вы будете понимать вашу героиню, то и зритель правильно ее поймёт.
Ева: Это всё ясно. Только я не понимаю, что не так с моими паузами.
Том: Знаете, что для меня является настоящей игрой? Настоящая игра — это когда ты стоишь на сцене, не двигаешься, не произносишь текст, а все зрители внимательно на тебя смотрят. Но пауза должна быть подготовлена. Напряжение должно быть достигнуто посредством сосредоточенности на партнёре. Посредством полной концентрации на том, чем занят твой персонаж в данной ситуации. Пауза должна быть такой, чтобы напряжение пронизывало обоих партнёров. И средний актёр может хорошо говорить, искусно произносить реплики, которые мало что значат. Монолог Гамлета может хорошо сыграть каждый начинающий актёр, а вот паузу Гамлета может наполнить только профессионал высокого класса. Поэтому я часто люблю цитировать самую лучшую актёрскую аксиому: «Покажи мне, как ты молчишь на сцене, и я скажу тебе, какой ты актёр».
Пауза.
Ева: Чья это мысль?
Том: Моя. Впервые я высказал её в 1967 году. И чем больше времени проходит, тем больше я убеждаюсь, что был прав. А теперь давайте ещё раз пройдём эту сцену.
Ева: Откуда?
Том: С начала.
Перемена освещения.
Ева: Между нами этого было слишком много. Слишком много плохого.
Том: Но было и хорошее.
Ева: Было, но намного меньше. Прости, но я не хочу с тобой…
Том: Не хочешь?
Ева: Не могу.
Сцена 3
Том на сцене один. Он нервно ходит с одного конца сцены на другой. На мгновение останавливается возле шкафа, достаёт бутылку ракии, наливает рюмку, выпивает одним глотком. Входит Ева.
Ева: Извините, трамваи переполнены, и я…
Том: Опаздываете!
Ева: Да, мне не повезло, возле Кравтича такое столпотворение…
Том: Опаздываете!
Ева: Мне очень жаль, но…
Том: Вы опоздали на целый час…
Ева: Неужели?
Том: Да, ровно на час.
Ева: Мне очень жаль, но я случайно.
Том: Совсем не случайно.
Ева: Что вы этим хотите сказать?
Том: За этот месяц вы опоздали уже восемь раз. Это непрофессионально, некорректно и ненормально. Вы разрушаете меня. Как вы думаете, как мне играть после того, как я целый час ждал вас? Хочу обратить ваше внимание, что я ни разу не опоздал, ни разу. Я ненавижу актёров, которые опаздывают на репетиции, я презираю их. Я надеюсь, вы помните слова Станиславского об актёрах, которые опаздывают на репетиции.
Ева: Что всё это значит? Я вообще оказываю вам услугу тем, что продолжаю работать с вами, а вы позволяете себе меня обижать…
Том: Простите, но я оказываю вам большую услугу, чем вы мне.
Ева: Вы мне оказываете услугу?! Какая ерунда!
Том: Да, нет. Совсем не ерунда. Вы что думаете, что я не знаю, что уже четыре года у вас не было ни одной роли. Никакой роли. Думаете, что я не понимаю, что каждый раз когда звонит телефон, у вас появляется мысль: «может, это звонят из театра», а когда вы слышите в трубке голос соседки, то разочаровываетесь и вам становится грустно. Я оказываю вам услугу, потому что даю вам возможность заниматься делом, которое вы любите. А чем вы платите взамен? После четырех лет, в течение которых вы не выходили на сцену, вы начинаете работать и сразу же опаздываете. Все вы — профессионалы — одинаковые. Хорватские актеры думают, что театр должен служить им. И не понимают, что они должны служить театру.
Ева: Вы отвратительны и дерзки.
Том: Нет ничего безобразнее, чем опаздывающий актер.
Ева: Если вы будете продолжать вот так относиться ко мне, я уйду из спектакля. Вы забываете, что я, как никак, женщина, а вы — мужчина.
Том: Перед женщиной извиняюсь, а актрису презираю, потому что она вообще напоминает мне о том, что она женщина. Если бы вы были настоящим профессионалом, то не приводили бы сейчас женские аргументы.
Ева: Вы слишком много себе позволяете.
Том: Не больше, чем вы себе.
Ева: Я не хочу позволять какому-то там несостоявшемуся актеру, чтобы он меня упрекал. Я уверена, что вы десять раз поступали в театральную академию и десять раз проваливались, поэтому сейчас на мне вымещаете свои комплексы.
Пауза.
Том: Да. Я ходил поступать в театральную академию. Но не десять раз, а один. И не провалился, а поступил. При чем, в тот же год, что и вы.
Ева: Это невозможно.
Том: Возможно. Вспомните. В пятьдесят втором году, когда поступили вы, в академию были приняты также и Изет, Зидо, Кохница, Санда, Драх, Рогуля… Это было третье поколение в истории академии. У вас тогда были две длинные косы и голубое платье с маленькой брошкой. Пока вы ждали своей очереди, вы сидели в конце коридора и дрожали, как сухой листок осенью, который ждет, что вот-вот упадет. Вы очень хотели пройти, очень сильно.
Ева: Но откуда вы все это знаете?! Действительно: у меня было голубое платье и мамина брошка. Кто вам об этом рассказывал?
Том: Я же говорю вам, что в тот год поступил и я, но не смог учиться.
Ева: Точно. Когда мы пришли на первое занятие, педагоги вспоминали одного студента, который бросил учебу. Яков Братанич, который преподавал нам историю искусств, сказал, что тот студент будет более счастлив, чем мы. Те, которые остались. Что он сделал правильный выбор.
Том: Это относилось ко мне.
Ева: Но почему вы не стали учиться, если вы уже поступили.
Том: Это длинная история. И грустная. Не важно… Мы говорили о ваших опозданиях.
Ева: Да, мы говорили о моих опозданиях. Вы должны будете смириться с ними как можно быстрее.
Том: Но…
Ева: Всю жизнь я опаздывала на репетиции, и буду опаздывать до последнего дня. Вы должны будете к этому привыкнуть, так же, как к этому привыкли все хорватские режиссеры.
Том: Но актер, который опаздывает, для меня…
Ева: Том, «что позволено Юпитеру, не позволено быку». Мне всегда прощалось то, что не прощалось средним артистам. Не забывайте, что театр стоит на неписанной иерархии, в которой слово «одинаковый» не существует.
Сцена 4
Ева: Театр — это собрание обманчивых воспоминаний, непроверенных потерь, мелких сплетен и отчаянной погони за славой. Театр — это самое отвратительное учреждение, которое создал Бог, и в которое, без сомнения, в качестве наказания посылает тех, у кого нет своего лица, своего места под солнцем. Людей, которые хотели обмануть судьбу и законы природы, нередко очень ограниченных и очень неинтересных, а вы идеализируете такой театр и называете его храмом искусства.
Том: Нет, я не идеализирую такой театр. Я идеализирую театр, до которого ваши коллеги не доросли, потому что продали души мелким целям.
Ева: Каким?
Том: Погоне за деньгами, за популярностью, которую дают телевидение и кино. Сегодняшние актеры хотят быть более известными, чем академики, богаче, чем торгаши, более влиятельными, чем политики и популярнее, чем спортсмены. А все это ошибочная мотивация.
Ева: А что, по-вашему, правильная мотивация?
Том: Сцена, и только сцена. И зритель, конечно. Если человек думает, что на свете есть большее счастье, чем игра перед полным залом, который внимательно следит за каждым его движением, тогда лучше пусть он занимается чем-нибудь другим, а не актерской профессией.
Ева: Но актер — тоже человек, с такими же потребностями, как и другие люди. Даже с потребительскими нуждами.
Том: Все равно, эти дурацкие фильмы о партизанах, в которых вы играли в шестидесятые годы, вам совсем не были нужны. И те два телевизионных сериала, которые только их режиссеры называли юмористическими, тоже не были вам нужны. Все это мусор.
Ева: Это делали все мои коллеги. Мы хотели попробовать себя в чем-нибудь другом.
Том: Вы хотели денег и популярности. А это не актерское нутро, это нутро режиссера. Только в театре актер может быть Богом, может быть королем, который по своему ощущению управляет собой и другими.
Ева: Я снималась на телевидении, потому что у меня был небольшой кризис. Мне хотелось перемен.
Том: Выход из этого кризиса вы должны были искать на сцене, а не в бессмысленных съемках.
Ева: У меня была маленькая дочь, для которой я хотела создать как можно более хорошие условия жизни. У меня был муж, который постоянно говорил, что зарабатывает больше меня. Я хотела доказать обратное. Я хотела доказать, что могу быть материально независимой. Вам легко идеализировать актерскую профессию, потому что вы никогда не зарабатывали ею на жизнь. И я на первом курсе театральной академии мечтала о чистом искусстве, об идеальных условиях и идеальных партнерах. Но уже на третьем курсе я убедилась, что это кровавое и жестокое дело, в котором должны будут быть и компромиссы, и ошибки.
Том: Но не так часто.
Ева: Сейчас легко быть умным.
Том: Да, это так. Поэтому лучше обратиться к будущему и подумать о спектакле, над которым мы сейчас работаем.
Ева: Я согласна.
Пауза.
Том: Я хотел вам кое-что предложить.
Ева: Я слушаю.
Том: Я знаю, что в прошлом году вы хотели отметить юбилей работы в театре. Я знаю, что вы предлагали это руководству своего театра, и знаю, что они обещали найти для вас роль, но забыли о своем обещании.
Ева: Вы действительно хорошо информированы.
Том: Да. Весь театральный Загреб оставил вас. Ни один режиссер из другого театра не сделал с вами того, что мог бы сделать. Никто не дал вам возможность отметить юбилей, и сейчас я думаю… Я думаю, что этот наш спектакль можно будет объявить бенефисом к вашему сорокалетнему юбилею на сцене.
Ева: Этот спектакль?
Том: Да, этот. Я знаю, что зал не большой. Но он не хуже большинства залов загребских театров. А вообще-то, если спектакли можно играть во дворике театра «Гавелла», почему бы не сыграть их и в доме престарелых.
Ева: Том, идея фантастическая! Это будет пощечина культурной общественности. Я уже вижу заголовки статей в желтой прессе: «У великой актрисе нет возможности отпраздновать юбилей» или «После сорока лет работы на профессиональной сцене — первый выход на сцену любительского театра». Это будет настоящая провокация. А я уж постараюсь, чтобы на спектакль пришли и критики, и журналисты.
Том: Вы всегда любили сенсации.
Ева: В этой профессии они не мешают.
Том: Eвa.
Ева: Да.
Том: Вы верите в наш спектакль?
Ева: Конечно, верю. Вы думаете, я лгу?
Том: Нет, но вы, профессионалы, часто полны предрассудков.
Ева: Том.
Том: Да.
Ева: Почему вы не стали учиться актерской профессии?
Пауза.
Том: Это длинная история.
Ева: Не важно, мне это интересно.
Пауза.
Том: Мой отец был почтальоном. Днем. А ночью он выступал с музыкантами в Славонском Броде. Я был самым старшим ребенком в семье. Когда мне было четыре года, моя мама родила близнецов, двух замечательных мальчиков. Еще через три года мама родила нам сестру. Все было в нашей семье хорошо до января сорок шестого года. Тогда коммунисты приговорили на суде моего отца к смерти, через повешение.
Ева: Почему?
Том: Только за то, что во время войны он пел песни против существующего режима. Мне было тогда четырнадцать лет. И в один день я вдруг понял, что детство закончилось. Что от меня зависит, выживут мои братья и сестра или нет. В общем, за кусок хлеба мы с мамой выполняли самую тяжелую работу.
Ева: А актерская профессия?
Том: В сорок восьмом, когда мне было шестнадцать лет, в Славонском Броде гастролировал загребский театр. Тогда я впервые в жизни увидел настоящий спектакль. Я влюбился в театр и захотел сам играть. Позже, в сорок девятом я сыграл в одном скетче, с бродячими актерами. А после этого в драме Максима Горького. Тогда в моде были русские социалистические драматурги. Это, к счастью, был не плохой спектакль.
Ева:«На дне»?
Том: Нет, «Дети солнца». И тогда я решил стать настоящим актером. Весной пятьдесят второго года мне удалось уговорить маму переехать всей семьей в Загреб. Мама должна была работать у дяди в гостинице, а я смог найти работу чернорабочего на вокзале. Из-за отца я не мог найти нормальную работу. В моих документах было записано, что отец был повешен как враг народа.
Ева: Но вы же сдали вступительные экзамены в том году?
Том: Да. Я сдал вступительные экзамены на актерский факультет, а через два дня умерла моя мама. Скоропостижно, неожиданно. Я должен был очень быстро принять решение, как быть дальше. Денег у нас не было, а братья и сестра полностью зависели от меня. Я понимал, что учебу придется отложить до лучших времен и содержать семью. Днем я работал на вокзале, а по ночам выполнял ту работу, которую делала моя мама не задолго до смерти. Так продолжалось долгих пять лет. После этого в пятьдесят седьмом году я снова пришел в театральную академию, чтобы попробовать поступить, но мне сказали, что на первый курс принимают только до двадцати четырех лет, а мне уже было двадцать пять. Вот так. Мне не оставалось ничего другого, как заниматься любительским театром, и, как и когда-то, ходить в театр смотреть на профессионалов. Я был ужасно расстроен. Помню ту осень пятьдесят восьмого. У вас в Загребском драматическом театре была тогда премьера пьесы Шоу «Профессия миссис Уоррен». Вы были блистательны, великолепны. После этого вы прославились со спектаклем Корала «Хозяин своего тела».
Ева: А потом с Чеховской «Чайкой».
Том: Да, это был ваш лучший сезон. А следующий сезон вы открыли уже не премьерой, а венчанием.
Ева: Да, я вышла замуж в октябре пятьдесят восьмого.
Том: За врача, который не любил театр.
Ева: Откуда вы знаете, что он не любил театр?
Том: Я предполагаю.
Пауза.
Ева: А вы? Что было с вами?
Том: Через месяц после того, как вы вышли замуж, я устроился на работу в городскую библиотеку. Для меня эта работа была легкой и простой, но она была далека от того, чего я хотел. У меня появилась возможность прочитывать за год сотни книг, общаться с людьми, которые знают и ценят литературу. Вместо того чтобы общаться с посетителями вокзальных забегаловок и гостями мрачной дядиной гостиницы, у меня появилась возможность беседовать со студентами-филологами, преподавателями и писателями. На первый взгляд я должен был бы быть счастлив и доволен. Но я не был ни счастлив, ни доволен. Я проклинал судьбу за то, что живу в стране, где нет актерских курсов, и в которой ценятся только те актеры, которые закончили театральную академию. Но я не возненавидел театр. Даже напротив, я стал хорошим зрителем и настоящим театралом. Если я скажу вам, что видел все ваши спектакли, вы не поверите.
Ева: Не поверю.
Том: На сегодняшний день у вас было восемьдесят четыре премьеры.
Ева: Но откуда вы знаете точное количество?
Том: Я же говорю, что видел все ваши спектакли. Даже вел дневник. Дневник Зрителя. Так, для себя. Когда в шестьдесят третьем году у вас родилась дочь, я испугался, что вы не сможете в скором времени вернуться на сцену. И действительно, вы не играли два года. К счастью, ваше возвращение было восхитительно, блистательно до головокружения. Опять-таки к вам на помощь поспешил прекрасный писатель — Бернард Шоу.
Ева:«Пигмалион» был и моим любимым спектаклем. Самая дорогая для меня роль.
Том: Через год после премьеры «Пигмалиона» я женился, а через год у меня родился сын Степан.
Пауза.
Том: Продолжим репетицию?
Ева: Продолжим.
Том: Начнем с третьей сцены.
Ева: Хорошо.
Том: Попробуйте быть как можно проще, без патетики. Вы должны своему бывшему мужу все сказать в лицо, но с осознанием того, что все уже слишком поздно. С осознанием, что в этой ссоре не может быть победителя и побежденного. В ней может быть только два проигравших, когда оголится их прошлое. Я буду защищать моего героя аргументами рационального человека, он ведь мужчина. А вы, как женщина, естественно, призовете эмоции, логику души, а не логику разума.
Ева: Хорошо.
Перемена освещения.
Ева: Тогда, тем летом ты перестал меня любить.
Том: Не правда.
Ева: Правда. Ты перестал меня любить, потому что я перестала удивляться каждой твоей остроте, каждой игре слов. Ты больше не доминировал надо мной, как прежде, и поэтому тебе захотелось другой женщины. Женщины, которая будет тебя любить, которую ты будешь возбуждать своим юмором, работой и прекрасными манерами. Во всяком случае, тебе стала нужна молоденькая дурочка, которая ничего не знает о жизни. Такую любовницу ты себе и нашел.
Том: Ты всегда была склонна к дешевому психоанализу. А ты не забыла, как ты себя вела в то время, и кто вообще установил правила игры в нашем браке. Все, что я делал в то время, я делал ради тебя, а не ради себя. Да и вообще, вспомни, через что я должен был пройти, чтобы…
Сцена 5
Ева: Извините, Том, но так дальше мы не можем работать, действительно не можем.
Том: Почему? В чем проблема?
Ева: Проблема в том, что мы репетируем этот спектакль уже полтора месяца, а я до сих пор не знаю, в каком костюме я буду играть.
Том: Подождите еще два-три дня, и мы решим эту проблему.
Ева: И неделю назад вы говорили: «Подождите еще два-три дня, и мы решим эту проблему».
Том: Извините, Ева, но вы должны иметь в виду, что я работаю и как актер, и как режиссер, в конце концов. И если я о чем — то забываю как организатор, вы могли бы мне это простить.
Ева: А кто вообще художник по костюмам? Я даже никогда о нем не слышала.
Том: Он делал прекрасные костюмы для любительского театра «Даска» из Сиска.
Ева: А почему он тогда не появится и не покажет свои эскизы, наметки?
Том: Не спешите. У него семейные проблемы. Как только он с ними справится, тут же придет на репетицию. В конце концов, костюм не так уж важен для успеха спектакля. Важно, в руках у Вас роль или нет. А я чувствую, что работа движется хорошо, и что мы сделаем отличные роли.
Ева: Однажды я вот так, в шестьдесят седьмом году, из-за плохого костюма провалила роль, которая у меня была сделана прекрасно.
Том: Вы провалились не из-за костюма.
Ева: А из-за чего?
Том: Вы провалились потому, что в тридцать четыре года играли девятнадцатилетнюю девочку, и при этом в абсолютно реалистичном спектакле.
Ева: Ого, так вы меня еще и обижаете.
Том: Нет, просто я констатирую факт, что Вы, как и все актрисы в этом мире, не смогли определить момент, когда больше уже нельзя было играть девочек, и когда следовало бы начать играть зрелых женщин. Это была самая плохая ваша роль. Вы потратили столько энергии, чтобы сыграть молодость и невинность, которые и не надо играть, вместо того, чтобы сконцентрироваться на характере вашей героини.
Ева: В тот период я была в небольшом кризисе.
Том: Вы играли ее, потому что вашему самолюбию было угодно играть девочку в тот момент, когда Вы уже больше не были молоды. Вы хотели доказать, что Вы еще молоды, а это нельзя доказывать.
Ева: Знаете, что мне в вас больше всего действует на нервы?
Том: Что?
Ева: То, что Вы думаете, что всегда правы.
Том: Ну, а что делать, если это так. Если бы мы с Вами общались раньше, Вы не совершили в своей карьере столько неверных поступков.
Ева: Ого, Вы сейчас будете утверждать, что в моей жизни еще были и промахи?
Том: Еще и сколько. Вспомните хотя бы 1976-й год, когда Игорь предложил Вам сыграть Гертруду в «Гамлете». Это был ужасный спектакль, в котором Вы вообще не должны были принимать участие.
Ева: Это было время не классических спектаклей. Игорь режиссировал в этом стиле.
Том: Игорь режиссировал в стиле идиота, потому что он и есть идиот. У меня душа болела, когда я смотрел на Вас в этом совсем не классическом спектакле. Это было начало балканского театрального постмодернизма в Загребе. Бедный Гамлет все время находился на вершине какого-то ореха, и оттуда, с высоты произносил свои реплики. А Вы вертелись вокруг него и пытались с ним общаться.
Ева: Я и сейчас помню, как у меня болела голова и шея после каждой репетиции. Игорь хотел своей концепцией показать, что Гамлет отделен от других актеров, и что наши слова не долетают до него.
Том: Я этому режиссеру никогда ни в чем не верил. Он не понимает, что такое актер, не понимает, что театр держится на актере, а не на дешевых символах. Он этим спектаклем унизил актеров. Для него Гамлет — обезьяна, которая еще не спустилась с дерева. Меня воротит от людей, которые во что бы то ни стало хотят быть современными и не понимают, что они абсолютный ноль.
Ева: Вы не можете так говорить. Его спектакли получали награды на фестивалях «БИТЕФ» и «ЕВРОКАЗ», и на таких же фестивалях заграницей, посвященных современному театру.
Том: Все эти «БИТЕФы» и «ЕВРОКАЗы» — полная ерунда. Я насмотрелся на их глупости. Все это придумано, чтобы прославлять режиссеров в ущерб актерам. Большинству таких спектаклей не нужны настоящие актеры. Они могут ставиться с обычными дилетантами, которые способны поверить в ничтожные концепции. Вы — псевдопрофессионалы. Вы перестали любить театр искренно, по-детски, невинно. Вы продали душу пятерке режиссеров и пятерке критиков, которые и понятия не имеют об истинном театре. Вы ушли от хороших текстов и признали бессмысленный монтаж, вы ушли от игры и приняли идиотские «интерпретации», которые отдаляют зрителя от театра. Вы допустили, чтобы другие объясняли вам, что такое добро, а что такое зло.
Ева: Так вы против современного театра?
Том: Нет, не против. Я за современный театр, потому что каждый современный спектакль, каждый современный текст только через несколько лет становится классическим. Я против модного театра, потому что модные вещи, если не сразу, так уже через несколько лет оказываются бессмысленными. Я не имею ничего против плохих и средних спектаклей. Они по всем математическим законам должны быть в каждом сезоне и в каждом театре. Но я против бессмысленных спектаклей, о которых заранее известно, что они бессмысленны. У нас люди не могут отличить современное от модного, потому что о таких вещах судят не профессионалы, а нереализованные шарлатаны.
Ева: Но такого рода театры есть в каждой стране.
Том: В каждой стране среди театральных людей есть три-четыре дилетанта, у которых аллергия на нормальный актерский театр, и которые готовы ходить на голове, только чтобы доказать свою оригинальность. Они ходят на беседы за круглым столом и пишут эссе о визуальном театре. Дилетанты сильно страдают от искусства. Для них сценография и костюмы важнее, чем актер. Они любят и так называемый «физический» театр, как будто вообще может существовать нефизический театр. Они любят, когда повествование ведется с помощью тела и движения. Только англичане смогли отказаться от таких глупостей. У них эти ненормальные эксперименты — обычное дело, а в настоящем театре хозяева — актеры. В нормальных странах экспериментальный театр — только один маленький рукав театральной реки, а не главная водная артерия, как это происходит у нас. Или как это в еще худшем виде превращено в бессмыслицу в немецком театре, где режиссеры-идиоты заняли место всезнающей мессии, а актеры и зритель пребывают в оцепенении и находятся в подчиненном положении.
Ева: В чем-то вы правы.
Том: Я полностью прав.
Ева: Но вы слишком бескомпромиссны.
Том: Нет. Я говорю как зритель нашего театра, как верный зритель, который в течение сорока лет не пропустил ни один загребский спектакль, ни одни гастроли зарубежного театра. Который все свои деньги и всю свою личную жизнь, не хотя, но уничтожил из-за любви к театру. Я говорю как любящий человек, который имеет право говорить о том, что такое любовь, потому что ее прожил и из-за нее пострадал. Я говорю как человек, который проехал пол-Европы в поисках совершенного спектакля, совершенного театрального явления. Я столько раз видел, как нереализованные придурки с псевдоэкстримальными спектаклями отдаляют зрителя от театра. Я не теоретик, я практик. И что самое важное, я не живу, зарабатывая на театре, я живу ради театра.
Ева: Вы говорите как невинная девушка, которая идеализирует брак только потому, что никогда не проводила с мужчиной хотя бы трое суток подряд. И совместная жизнь ей кажется идеальным обменом улыбками и нежными поцелуями. Театр живет и банальными прозаическими вещами: театр состоит из кланов, которыми актер как будто бы защищен, и которые быстро разваливаются, потому что против этих кланов выступают другие. Театр ведь составляют театральные люди, состоящие из плоти и крови, со своими маниями и достоинствами. С самолюбием, которое душит и их самих, и их окружение. Та театральная поэзия, о которой Вы мечтаете, всегда начиналась с крика, если вообще начиналась. И актер — это человек из крови и плоти, чья жизнь часто и помимо его воли переливается в его роли.
Том: Я всегда ставил Вам это в упрек.
EВА: Что?
Том: То, что на сцене всегда было видно, когда у Вас в жизни случалось что-то плохое. А профессионал никогда не имеет право этого делать. Я, как зритель, не имею права знать, что у вас вчера умер отец, что у вас болит голова, что вы не в том настроении. Я, как зритель, не имею права знать, что вас оставил муж и ушел к другой, и что вы в связи с этим страдаете.
Пауза.
Ева: Неужели у меня это было видно?
Том: Было. Вы весь тот сезон играли несобранно. Вы нисколько не были похожи на себя прежнюю.
Пауза.
Ева: В свой день рождения, когда мне исполнилось сорок пять, я узнала, что он изменяет мне с медсестрой. Это был гром среди ясного неба. Та его… была на третьем месяце беременности. Ничто не могло измениться, не могло остановиться. Он уходил в новую жизнь, начиная все сначала. А я вдруг оказалась одна, выброшенная из жизни. Вскоре моя дочь уехала на учебу в Америку. Я вдруг осталась без семьи. Все разрушилось.
Том: Разрушилось не все. У вас остался театр.
Ева: Жизнь не может измеряться одной меркой. Я хотела бежать от всего: от города, от знакомых, остаться сама с собой. А должна была каждый вечер выходить к зрителю и показывать верх владения эмоциями. Я, которая была отравлена этими же эмоциями.
Том: Дочь вам пишет?
Ева: Редко. Если бы она не вышла замуж за американца, у меня хотя бы была возможность с кем-нибудь искренно обо всем поговорить. Я не видела ее восемнадцать месяцев.
Пауза.
Ева: Знаете, вчера мне пришло в голову, что и для меня было бы лучше жить так же, как вы, в Доме престарелых, чем оставаться одной в квартире.
Том: Не говорите глупости. Великая хорватская актриса и живет в Доме престарелых.
Ева: Но вы же выбрали Дом престарелых!
Том: Я — это другое дело. Я всегда и везде оставался волком-одиночкой. Кроме того, после смерти жены я больше не мог жить в той квартире, полной воспоминаний. А когда женился мой сын, я понял, что не хочу ему мешать. Я оставил ему квартиру и переехал сюда. Если бы я остался там, я бы стал мешать и ему, и его жене. А так мы остались в хороших отношениях.
Ева: Вы видитесь?
Том: Один раз в месяц я хожу к ним на воскресный обед. Они предлагали мне навещать их раз в неделю, но я решил, что меня можно выносить только раз в месяц. Поиграю с внуком и назад, в берлогу. Прежде, чем им надоедят мои рассказы о театре и воспоминания о прошлом.
Пауза.
Том: Я помню, когда-то раньше вы были стройной, как березка, а потом в семьдесят девятом вдруг располнели. Только глаза у вас остались такими же — глазами девочки из пятьдесят второго года, с приемного экзамена.
Ева: Когда актер полнеет, он становится увереннее, жизненнее. Благодаря килограммам, в начале восьмидесятых я сыграла несколько блестящих характерных ролей, которые прошли бы мимо, если бы я не поправилась. А вообще, я ненавижу слишком худых актрис.
Том: Но когда-то вы и сами были такой.
Ева: Всему свое время. После расставания все женщины полнеют. Или спиваются. Со мной случилось и то, и другое. На какое-то время. Но после двукратного кодирования алкоголь испарился, а килограммы остались.
Пауза.
Ева: Итак, когда будет готов костюм?
Том: О, Господи, как вы мне действуете на нервы!
