«Почему бабушка так долго не берет трубку?» — сетует Славка то ли еще во сне, то ли уже наяву, в общем, где-то посередине.

— Ба! Ну телефон же…

И тут же сел в постели. Сразу вспомнил вчерашний вечер, и самое главное — в его сознании будто фотовспышка сверкнула: бабушка же в больнице! А телефон будто знал, что Славка дома, только он не может быстро вылезти из теплой постели. Звонил и звонил.

— Алло, Саночкин слушает.

— Доброе утро, Саночкин! Это тетя Маша. Собирайся в школу, Славик. Проснулся?

— Да, — ответил он, и на этот раз это была чистая правда. От расстройства сон улетучился сам собой.

Прошлепал босиком на кухню, подставил табурет и полез к тоненькой книжице на ниточке. На этот раз отрывной календарь непривычно приветствовал его вчерашним днем. Впервые в жизни Славка самостоятельно вырвал маленький серый квадрат с большим черным числом. Начал считать странички, оставшиеся до Нового года, но сбился после десятой, прикинул на глаз — они почти не уменьшились с последнего пересчета. Сел на холодную табуретку, окинул взглядом незнакомую кухню, то есть, конечно, знакомую, но какую-то слишком большую и пустую. И… представьте, расплакался. И если бы его спросили почему, ни за что не ответил бы, потому что и сам не знал.

А что вы хотите? Да! Мальчишки не плачут, но если никто не видит, то это, практически, не считается. Он же расплакался не оттого, что, допустим, расцарапал коленку или из-за какой-нибудь другой ерунды. Здесь было что-то иное. Обидное какое-то. Даже скомканный календарный лист стало жалко выбрасывать, он расправил его и зачем-то положил на тарелку. Потом подумал-подумал и переложил на подоконник.

Он уже пожалел, что похозяйничал вместо бабушки, ведь это же ее календарь, а может, ей самой будет приятно потом отрывать эти листки. И вдруг ему так остро захотелось, чтобы только она каждое утро терзала эту книжицу на ниточке, что стало отчего-то страшно.

И вместо того чтобы прилежно собирать тетрадки в портфель, Славка начал прилаживать смятый квадратик обратно. Сам по себе оторвыш, как вы понимаете, не мог держаться на прежнем месте, не прирастет же он обратно. Пришлось его мазать клеем, но и это не помогло — не к чему его приклеивать, тогда Славка взял лейкопластырь и, громко пыхтя, начал что-то вымудривать, стоя в трусах на табуретке. Времени на это ушло много, поэтому позавтракать не удалось, бабушкины бутерброды так и остались лежать в холодильнике. Наконец Славка спрыгнул на пол — полюбоваться, как он справился с этой важной задачей. Да уж. Не совсем аккуратно получилось. Но держится…

В общем, он чуть не опоздал в школу.

А потом был длинный-длинный день. Такой же серый, как календарный листик, а настроение — точно такого цвета, как число на нем: черное-черное.

Нетрудно догадаться — этот бесцветный день завершился перед любимой витриной. На синем фоне по-прежнему чернело все еще непонятное слово.

Славка, по заведенному обычаю, занял лучшее место в первом ряду этого персонального кинотеатра под открытом небом. Но что это? Взял и повернулся к нему спиной. Так, знаете ли, зрители не ждут начала сеанса… Да, видать, сегодня его личный кинопроектор не крутился.

Впервые, стоя перед этим экраном своей фантазии, Славка не придумывал небылиц, не сочинял про себя историй, в эту минуту его мучили мысли о взаправдашнем мире и всамделишной жизни, они прочно удерживали Славку на мокрой земле, серьезные думы словно сковали его по рукам и ногам, они не давали унестись в цветастых выдумках прочь от этого черно-серого дня.

Почему-то ему вспомнилась «белоручка» по имени Снежана, она бьется, бьется, а снег все равно не получается. И посмотреть на него негде… Да еще Элька лезла в голову со своими красными лыжами. Из глубин памяти всплыла яркая картинка — Элька радуется, как какая-то ненормальная, это тетя Маша вручает ей лыжи. С палками. Вспомнился и Мишка — тоже хорош: прижал к себе лыжи, отданные Элей, будто отнимет кто-то. Да уж, если честно, все эти «лыжники» ждут снега больше, чем каникул, наверно, больше, чем Нового года. Понятное дело. Славка бы и сам поглядывал каждую минуту на небо, будь у него хоть какие-нибудь лыжи.

Потом он стал думать про Скороходова и про того металлического спортсмена на спортивном кубке, который уже много лет не может пересечь финишную черту.

У него опять заныла здоровая нога — в сотый раз зазвучал, закрутился, как кинопленка, бабушкин рассказ про маму, это пока единственное, что он знал о ней, но он часто думал в последние дни о том, как ей было больно на дистанции, а она терпела и не сдавалась. Его согревало и немного тревожило то, что она терпит эти муки не просто так. А ради него. Теперь он всегда бежал рядом с ней. Подбадривал ее и даже шутил, чтобы она не чувствовала боли и не думала, что он любит ее только за то, что она настоящая чемпионка. Он очень болел за нее, ему очень хотелось, чтобы она в эти минуты видела его возле себя, ей бы тогда было легче бежать, ведь всегда же легче, когда есть кто-то рядом, кто думает и беспокоится о тебе…

«А ты попробуй не сдаваться, когда у тебя и лыж нету, когда все у тебя не складывается, когда тебя даже в спортивную секцию не принимают», — услышал он тихий и родной голос, но не ушами услышал, а чем-то другим — может, животом, а скорее всем своим существом — от макушки до пяток… В такие минуты он и сам не знал, лей это голос: бабушка ли ему шепчет в беседке, или звучит в нем голос мамы… голос, который он никогда не слышал.

«Не сходи, Славка, с дистанции. Как бы трудно тебе ни было, никогда не сдавайся, малыш».

Славка развернулся и зашагал к дому. Он еще не знал, что делать, он все еще не мог придумать, как поступить со всем тем, о чем он случайно узнал в отделе плащей и калош — про этот ужасный излучатель дождя, но чувствовал: он не будет сидеть сложа руки. Это будет нечестно. Ведь если ему повезло в жизни и у него такая отважная мама, то и он тоже не какой-нибудь хлюпик, за которого ей было бы стыдно. И вовсе неважно — есть у него эти дурацкие лыжи или нет. Славка что-нибудь предпримет, вот увидите. Непременно! И в этот момент в Славкиной голове кто-то нажал красную кнопку «вкл.» — застрекотал личный кинопроектор, и в мозгах Славки закрутилось, завертелось и понеслось: вот он мчится за черным продавцом, вот он ловко увертывается от пущенной отравленной стрелы, а вот спасает Эльку с пожарной лестницы… В общем, сами знаете.