1
Скорый на Москву отошел вовремя, в пути был всего два с небольшим часа, Ефремыч весело вглядывался в выхватываемые мощным лучом куски мира. Напарник спал, изредка всхрапывая; ему не мешал гуд двигателя – за годы работы привыкнешь.
Блестящие от дождя рельсы привычно стелились перед глазами машиниста. Ефремыч глядел на них и думал – а ну как разойдутся в разные стороны? Отчего рельсы должны были разойтись - не понятно, но, скажу вам по секрету, это - главный страх всех железнодорожников.
До ближайшей станции было часов восемь езды и Ефремыч, не скупясь, добавлял пары. Мимо пролетали разорванные ветром леса, редкие огни. Ефремыч был из деревни, но далекой отсюда – в Смоленской области. Вспомнились родные места, жена, дети - Ефремыч улыбнулся и тут…
-Черт подери!
Метрах в трехстах впереди на путях стоял человек.
Ефремыч дал сигнал – тепловоз оглушительно засвистел. Напарник проснулся и, глянув вперед, вскочил.
-Ах ты раз…н этакий,- выругался Ефремыч: человек и не думал уходить.
-Дави, хрен с ним,- посоветовал напарник,- Самоубийца.
Ефремыч с мучительным изумлением посмотрел на него и дернул тормоз.
От скрежета заболели зубы. Поезд тряхнуло, но - Ефремыч знал - тормозной путь редко бывает меньше километра. Он глянул вперед – гадостный самоубийца и не думал сходить с места, на устах же его зоркий глаз машиниста с ужасом разглядел улыбку.
-Псих поганый,- ахнул Ефремыч, когда человек исчез под железным носом тепловоза.
Поезд доскрежетал свою арию и остановился.
2
-Ну, что делать будем? – спросил напарник.
Ефремыч безмолвно шевелил губами. Перед глазами стояла картина: забрызганный кровью буфер, колеса, по шпалам разбросаны куски тела.
-Слушай, Паша, - хрипло попросил Ефремыч,- Ты сходи, посмотри, а?
-Да что смотреть, трогай!
-Ну, Паша!
Павел посмотрел в умоляющие глаза престарелого напарника и, вздохнув, взял с пола фонарь. Он знал, что Ефремыч имеет более двадцати лет стажа и ни разу не раздавил даже гуся. А тут сразу – человек. Сам Паша в этом отношении был тертым калачом – ему приходилось давить и бабу - суицидницу, и просто алкаша, а однажды он снес на переезде легковую машину. И при этом никогда не останавливался.
Открыв дверь, Паша вылез из кабины, медленно спустился по ступенькам. Ночная прохлада сразу влезла под куртку, он поежился, думая о спрятанной в кабине чекушке.
Огибая нос тепловоза, Паша с некоторым интересом размышлял о том зрелище, что сейчас предстанет перед его глазами. Интересно, голову по шее срезало или раздавило, как орех?
-Едрена вошь,- глухо выругался Паша. Буфер был девственно чист. Между тем и он, и Ефремыч совершенно ясно видели, как тепловоз наехал на человека.
-Привет, Паша,- сказал вдруг кто-то за его спиной.
Машинист стремительно повернулся, послав вперед луч фонаря. Перед ним, заслоняясь ладонью от света, стоял некто, в первое мгновение показавшийся Паше молодым кавказцем, но теперь он ясно видел – перед ним не человек, а огромная фарфоровая кукла.
-Откуда вы знаете мое имя? – прошептал Паша, чувствуя дрожь во всем теле.
Холодная усмешка легла на фарфоровые губы, и вдруг от человека к горлу Паши метнулся тонкий луч. Машинист вскрикнул и голова его, ровно срезанная с плеч, упала на рельсы. Колени Паши подогнулись, он опрокинулся назад и стал заливать буфер тепловоза кровью из шейного обрубка.
Крамов резким движением стряхнул с самурайского меча капельки Пашиной крови и спрятал оружие в длинный футляр, похожий на тот, что носят чертежники.
Луна осветила злодея, и едва ли теперь можно было сказать, что это была фарфоровая кукла – нет, то был человек.
-Паша,- Ефремыч высунулся из кабины и тревожно вглядывался вперед.
Паша затопал ногами в тамбуре.
-Ну, как? – нетерпеливо повернулся Ефремыч.
Но то был не напарник.
-Все прекрасно,- улыбнулся Крамов,- Заводи шарманку.
-А Паша? – растерялся Ефремыч.
-Паша не поедет.
Этот человек говорил столь убедительно, так ярко блестели его глаза, что Ефремыч принялся ставшими вдруг неумелыми движениями заводить шарманку – тепловоз загудел.
3
Денг все-таки остался, но Ада Серапионовна не очень-то горевала. В конце концов, она ехала в Москву к своему Серёжику, ставшему вдруг большой шишкой и дополнительный любовник мог только помешать. Приличия ради она устроила несчастному Моисею Ашотовичу прощальный концерт, после которого Денг вынужден был срочно искать новое пристанище: находиться в санатории стало невыносимо. Во всех без исключения окружающих лицах ему читалась насмешка: «А я кой-чего про тебя знаю!».
Аде Серапионовне повезло: народ в массе своей следовал в свежий предолимпийский городок, нежели в пыльную столицу, и она одна-одинешенька расположилась в купе шестого вагона.
Она не успела еще рассовать вещи по полкам и присесть к столику кушать купленную на вокзале копченую курочку, как стали одолевать мечты о богемной столичной жизни. Театры, концерты, клубы-рестораны громоздились друг на друга в какую-то умопомрачительную пирамиду, мелькали лица так называемых звезд, из которых особо выделялся молодой певец с шевелюрою черных, как воронье крыло, волос. Уже сейчас Серёжик, тот, кто собственно и должен был ввести ее в сей мир великолепия, находился где-то на обочине, и Ада Серапионовна не сомневалась ни на мгновение, что темноволосый певец скоро будет у ее ног.
Такие удивительные типажи представляет порой провинция, что трудно не схватиться за голову: сколько спеси, гонору, какая ошеломляющая амбициозность! И откуда вы такие, из Милана либо Парижа, позвольте спросить? Нет, отвечают, мы из Ж…, и «Ж…» в устах их звучит внушительнее, чем Париж.
Завлекаемая мечтами в непроходимые дебри, Ада Серапионовна управилась с курочкой довольно нескоро. Поезд уже шел на всех парах, и в окне, ставшем кривым зеркалом, отражалась лицо путешественницы.
Аде Серапионовне не понравилось, как бестактно окно исказило ее черты, и она сердито задернула занавески: врешь, певец будет моим!
В это время поезд вдруг дернулся, словно раненый индейцем бык, и противно заскрежетал. Аду Серапионовну неудержимо повело в сторону и пребольно ударило лбом о верхнюю полку, злонамеренно раскрытую каким-то идиотом. Здесь, конечно, из уст путешественницы полились слова, знакомые всем много больше, чем хотелось бы. Досталось идиоту, машинисту и зачем-то бедолаге - Денгу, едва ли причастному к этому инциденту.
«Что за станция?- сердито подумала Ада Серапионовна, приоткрывая занавеску,- Почему остановка?»
Станции никакой не было, была сплошная тьма, но прислоненному к прохладному стеклу пострадавшему лбу как будто стало легче.
Поезд тронулся и пошел, нервически подрагивая и с каждой минутой набирая скорость, но Ада Серапионовна все также сидела, приникнув к окну.
В дверь постучали.
-Чаю не надо, – сердито крикнула Ада Серапионовна.
-Откройте, у меня билет,- странный голос, словно пропущенный через мясорубку.
Ада Серапионовна поднялась и, прикрывая посиневший лоб рукой, отворила дверь:
-А что, разве была станция?
-Да.
Крамов отчего-то показался Аде Серапионовне интеллигентным человеком, может, из-за чертежного футляра у него в руках. Впрочем, она была рада попутчику, тем более мужского пола, тем более, недурному собой, тем более, похоже, южанину. Ей всегда нравились южные мужчины – загорелые, горячие, страстные, не в пример их рыбообразным прозрачно-бледным северным собратьям. Серёжик, пожалуй, был единственным исключением.
Ада Серапионовна, перегнувшись через столик, посмотрела в окно, смутно догадываясь, что попутчик глядит на ее пышные формы.
-А вы, наверное, чертежник? – несколько игриво спросила она, обернувшись.
Язык ее как-то сразу примерз к небу – кричать Ада Серапионовна не могла.
В руках у чертежника был длинный меч, не вызывающий не малейшего сомнения в своей остроте. Да и само лицо попутчика приобрело странную заостренность – словно им вдруг всецело овладела идея. Вот только идейность эта совсем не вязалась с фарфоровой кукольностью этого человека.
Перед глазами Ады Серапионовны заблистали острые всполохи; с исказившемся лицом она шагнула к убийце, точно собираясь упасть к нему в объятья. Крамов, не желая запачкаться кровью, отскочил в сторону. Тело несчастной мечтательницы медленно опустилось на не очень чистый пол купе и быстро перекрасило его в красный цвет.
На крупной станции Ефремыча допрашивал следователь, он же осматривал труп женщины в шестом вагоне. Следователь был человек начитанный и, увидев на обнаженной спине Ады Серапионовны начерченный чем-то острым рисунок, сразу понял: это сцена из «Ада» Данте. Последние сомнения отпали: проклятые сатанисты, очередное ритуальное убийство…