Волк и тушенка. Отец Андрей, Володя
Зомби в этих местах встречались редко. В пейзаже преобладали поля с островами рощ и лесков. Изредка на пути попадались жутковатого вида деревеньки, покинутые большинством жителей еще до эпидемии.
Шли пешком: вездеход остался далеко позади, на дне какой-то речушки. Володя, двигаясь ночью без фары, переоценил крепость дощатого мостка. Хорошо, самим удалось выскочить и оружие не потерять.
Джек погиб у деревеньки со смешным названием Мошонки: голодный пес пытался подлизаться к старухе, оказавшейся мертвяком. Отец Андрей выстрелил, да поздно: старуха разодрала собаке горло.
Бывший монах шагал впереди, задумчиво глядел перед собой, зажав в углу рта травинку. Володя плелся следом, время от времени тревожно озираясь. Вчера шел прохладный августовский дождь, а сегодня выглянуло солнце.
— Фух, жарынь.
Отец Андрей остановился, вытер потный лоб, протер рукавом бороду.
— Да-а, — откликнулся Володя. — А вы бы сняли свитер.
Монах взглянул на парня, обвязавшего куртку вокруг пояса.
— Пожалуй, сниму.
Отец Андрей скинул с плеч рюкзак, стянул грязный и дырявый свитер. Володя с уважением посмотрел на висящий поверх жилетки серебряный крестик, на мачете на поясе, вспомнил, как ловко монах порубил этим оружием зомбаков.
Отец Андрей затолкал свитер в рюкзак и выпрямился.
— Пить охота, — протянул Володя.
Его напарник, казалось, пропустил это замечание мимо ушей.
— Пошли.
Они вновь зашагали по асфальтированной дороге вдоль уходящих в лес зарослей шиповника и малины.
Последний раз набирали воду в речушке, в которой Володя утопил вездеход. С тех пор не удалось встретить ни колодца, ни родника. Да и деревень, как назло, давно не попадалось. У каждого в запасе, даст Бог, по полбутылки воды.
— Вот пустыня-Сахара, — сказал Володя, когда они поднялись на пригорок, за которым, перерезая поле не пошедшей в рост кукурузы, стелилась автомобильная дорога.
Отец Андрей взглянул на парнишку.
— Сахара, да. Пойдем, Володя. Доползем до того леска, устроим привал.
До леска доползли к вечеру. Стало немного прохладней, но пить хотелось нестерпимо.
— Вот здесь и прикорнем.
Отец Андрей в изнеможении опустился на землю, положив под голову рюкзак.
Володя также снял ношу, быстро вытащил бутылку с водой, сделал пару глотков, затем, помедлив — еще один. Звонко хлопнул себя по щеке.
— Кровопийцы хреновы. Отец Андрей!
— А?
— Почему в такой безлюдной местности так много комаров?
Бывший монах сорвал травинку, надкусил, задумался.
— А это, Володя, они вывелись, того что знали, что ты сюда придешь.
Парнишка рассмеялся. С руганью сорвались с верхушек дубов вороны, унеслись прочь.
— Комары — это хорошо. Где комары, там есть и вода. Думаю, утром найдем. Жаль только, есть нечего.
Отец Андрей вздохнул, вытащил из рюкзака свитер и накрыл голову. Он так и не попил после тяжелого перехода.
«Экономит», — отметил Володя.
Через пару минут из-под свитера раздался густой храп.
Володя, сидя на корточках, задумчиво ковырял отросшим грязным ногтем приклад автомата. Лицо его помрачнело, осунулось.
Когда отец Андрей перевернулся на бок, Володя встрепенулся. Рывком притянул свой рюкзак, стараясь издавать как можно меньше шума.
Невдалеке что-то прокричала птица, храп из-под свитера прекратился. Володя замер. На тонкой шее пульсировала синяя жилка.
Монах повернулся на бок, застонал, пробормотал что-то сквозь зубы. Снова густой храп.
Володя пошарил в рюкзаке среди пустых пластиковых бутылок. Блеснул в лунном свете металлический округлый предмет.
Небо потемнело. Володя, сидя на корточках под деревом, смотрел на Луну, превратившуюся из блеклого пятна в яркий, почти оранжевый, диск. Некстати вспомнил увиденный когда-то фильм, в котором мужик превращался в оборотня под воздействием лунного света. Поежился, сорвал пару лопухов, растущих неподалеку и, быстро вытерев зад, натянул штаны.
Пару минут Володя постоял в зарослях дикой рябины, словно раздумывая, куда идти. Справа доносился богатырский храп отца Андрея.
«Умеет храпеть дядя», — подумал Володя и зашагал влево, к густой березовой рощице, залитой лунным светом.
Настороженно оглянувшись, парень вытащил из-за пазухи консервную банку. Рот наполнился слюной при одном лишь взгляде на красную этикетку с нарисованной пятнистой коровой. «Тушенка смоленская говяжья, высший сорт». Володя судорожно сглотнул, выудил из кармана складной нож.
Едва не сломав передние зубы, вытащил лезвие и, поставив банку прямо на землю, вогнал нож в крышку.
Пряный мясной запах ударил в ноздри, заставляя забыть обо всем. Еда! Тушеночка.
Одним движением взрезав крышку, Володя выхватил из баночки жирный кусок и, давясь и захлебываясь, запихнул в рот, роняя на траву жирные капли. Прожевал, проглотил. Еще кусок. Еще.
За спиной раздался шорох. Охнув, Володя обернулся. Драгоценный бульон выплеснулся на траву.
«Отец Андрей, простите меня. Я … Я …»
Но это был не отец Андрей.
На мгновение Володе показалось, что перед ним — Джек. В ледяных глазах волка пряталась смерть. Парень оцепенел, глядя на зверя.
Он забыл, где находится, забыл злоключения, случившиеся с ним после бегства с погранзаставы, забыл свою мать, забыл первый поцелуй за гаражами у Камвольного комбината. Никого и ничего не было на свете. Только Володя и волк. Волк и Володя.
Зверь наморщил нос, обнажив белоснежные клыки. Парень не пошевелился, не издал ни звука. Волк негромко зарычал.
Консервная банка, кувыркаясь, полетела вниз. Возможно, она еще не успела достичь покрытой жидкой лесной травой земли, когда зубы зверя вцепились в левую руку Володи.
Крик, почти сразу перешедший в похожий на поросячий, визг, взметнулся к темным макушкам деревьев. Остатки воронья, не распуганные Володей накануне, отряхнулись с ветвей и умчались прочь.
Громыхнувший выстрел показался Володе далеким, как новогодний салют. На Новый год он ездил с мамой из деревни к дяде Леше, в город. Дядя Леша жил у железной дороги, на окраине, откуда салют был виден, как на ладони. Разноцветные цветы. Много-много цветов. Почти таких же, как сейчас разрастаются букетами у него в глазах.
И — боль.
Мама, мамочка, я не знал, что может быть так больно.
Володя судорожно вцепился правой рукой в жесткую, как металлическая щетка для чистки солдатской формы, шерсть волка, всхлипнул и потерял сознание.
Отец Андрей опустил винтовку, взглянул на банку от тушенки в траве рядом с рукой Володи, нахмурился.
Паренек-то оказался с гнильцой: шли долго, во рту хлебной крошки не держали, а мальчишка, оказывается, таскал с собой тушенку.
Бывший монах проглотил собравшуюся во рту слюну. В душе его быстро начала собираться черная туча.
— Господи-Исусе-Христе-помоги-спаси, — проговорил он, не ощущая, как это было раньше, за произносимыми словами благодатной значимости.
Отец Андрей вытащил из-за пояса заржавленный от крови мачете и опустился на колени рядом с Володей и волком.
Паренек застонал.
— Отец А-а…
— Лежи смирно.
Челюсти волка сомкнулись на тонкой руке Володи повыше запястья. Отец Андрей просунул мачете между двумя рядами крупных и острых зубов, надавил. Он ожидал, что хватка зверя будет каменной, но капкан, в который угодил Володя, раскрылся легко. Бывший монах оттолкнул тяжелую тушу волка.
«До чего здоровый», — мелькнуло у него в голове: раньше отцу Андрею волков видеть не доводилось.
В лунном свете лицо Володи казалось мертвым: черные впадины глаз и такие же черные губы.
Отец Андрей, все еще сидя на коленях, просунул ладони под голову и ноги напарника, крякнул от напряжения, и поднялся. Володя оказался легким: видать, не особо-то ему помогла припрятанная тушенка.
Бывший монах дернул плечом, поправляя ремень от винтовки, и медленно направился через березовую рощу обратно к месту привала, слегка приседая под тяжестью ноши.
Отец Андрей уложил Володю на траву, отдышался, глядя на рассветное трепетание лучей на листве деревьев. Подтянув рюкзак, достал наполовину полную пластиковую бутылку, смочил водой рукав свитера.
— Угораздило же тебя, — пробормотал не без досады, и тут же подумал: волк мог и на спящих напасть. В какой-то мере Володя спас его самого тем, что отвлек зверя на себя.
Бывший монах приложил мокрый рукав к Володиному лбу. Парень охнул, пошевелился, разлепил глаза.
— Отец Андрей.
Голос хриплый, болезненный.
— Лучше молчи, Володя. Береги силы.
— Что со мной?
— Взойдет солнце, посмотрим.
— Он ушел?
Отец Андрей не сразу сообразил, о ком говорит парнишка.
— Да, Володя. Волк ушел.
Мужчина присел неподалеку от раненного напарника, сорвал травинку, надкусил. Предутренний холодок пробрался под свитер, отец Андрей поежился. Зябко, однако. Август пройдет, а там — осень, зима. Зима… Надо бы искать зимовье, вот только где его отыщешь? В городах — упыри, на склад или в магазин вдвоем не прорваться, в деревнях — упыри и жрать нечего. Не успела деревня еще запасы на зиму-то сделать. Тут еще и с Володей беда приключилась…
Бывший монах поерзал на месте, не в силах совладать с растущей в душе тревогой.
Как жить-то дальше?
Прежний Андрей сходу ответил бы самому себе на этот вопрос: «Богу виднее», и успокоился бы, и смирился. Новый Андрей не мог ни смириться, ни успокоиться, сколько бы не уверял себя в божественном провидении.
Развести бы костерок, вскипятить воды, вкинуть пару листов сухого зверобоя, да напиться чаю. Но: упыри заметят дым, приползут. Да и воды осталось — кот наплакал. А есть-то как хочется…
Отец Андрей вспомнил трапезную в монастыре, да монастырский холодец из молодой козлятинки с лаврушкой да чесночком, да горячую, дымящуюся картошку в мундире. В животе у него глухо заурчало.
— Отец Андрей.
— Да, Володя?
— Скоро рассветет?
— Скоро, Володя. Еще полязгаем зубами немного, а там солнце начнет шпарить.
Парнишка закашлялся. Его лицо стало из бледного немного желтоватым, под глазами — темные тени.
— Отец Андрей, у меня в рюкзаке…, - слабым голосом проговорил Володя, — Вы посмотрите, отец Андрей. Еще одна банка. Вы съешьте ее… Отец Андрей.
Бывший монах поднялся, быстро проверил рюкзак напарника. Пустые пластиковые бутылки из-под воды, две пачки патронов, нож, немного листьев зверобоя, котелок — больше ничего.
— Нашли, отец Андрей?
Мужчина пристально посмотрел на парнишку. В лихорадочно расширенных глазах Володи сидели боль, страх и желание загладить вину. Лжи там не было и в помине.
— Нашел, Володя. Спасибо тебе.
Володя улыбнулся и прикрыл глаза, прошептав едва слышно:
— Кушайте, отец Андрей.
Половинка «Сникерса». Лена, Димка
Ребенок снова закричал, и Лена поспешила взять его на руки. Вскочила, принялась ходить по трескучему полу, покачивая младенца. Она спела бы колыбельную, но, как назло, кроме песен с танцпола клуба «Саншайн» ничего в голову не приходило.
— О, Боже, какой мужчина, я так хочу от тебя сына…
Младенец закричал сильнее.
Димка, пытающийся снять кабель с ноги, взглянул на Лену, ухмыльнулся.
— Классная колыбельная.
— Тебя не спрашивают, — огрызнулась Лена. — Иди лучше проверь зомби.
Мальчишка шмыгнул носом, отложил в сторону плоскогубцы. Осторожно отодвинув край занавески, выглянул во двор сквозь зарешеченное окно. Старушка-зомби все также стояла у смородинового куста, едва заметно покачиваясь. За забором, в отдалении, маячил еще один мертвяк, кажется, мужчина.
— Ну?
Димка отпустил занавеску.
— Все те же. Две штуки. Других не видно.
Лена положила успокоившегося младенца в импровизированную люльку из старой одежды. Все эти платки, кофты и штаны-трико раньше принадлежали той старушке, что бездумно покачивается во дворе, дожидаясь человеческой плоти.
— Ну-ка, дай попробую.
Лена отобрала у Димки плоскогубцы и, вцепившись в сделанный Егором узел из кабеля на ноге мальчика, надавила.
— Давай же, — процедила сквозь зубы, напрягая последние силы. Плоскогубцы соскользнули, кабель еще глубже впился в красную кожу. Димка скривился от боли.
Лена размахнулась, чтобы швырнуть плоскогубцы на пол, но в последний момент сдержалась, с опаской взглянула на спящего младенца.
— Здесь мужик нужен, — со слезой в голосе проговорила она. — Понимаешь?
Димка кивнул, искоса взглянув на девушку.
— Ни фига ты не понимаешь, — вздохнула Лена.
Ей хотелось плакать, хотелось выскочить из этого ужасного дома и бежать, бежать, бежать без оглядки. Не останавливаться, бежать куда угодно — лишь бы подальше отсюда.
Вот и этот мальчик. Этот Димка. Мало ей было свалившегося на голову младенца, так еще и этот сопляк. Ведь если ему не снять с ноги кабель, нога опухнет, он не сможет идти. Что тогда? Тащить его на себе? Или … Или убить?
— Лена.
— А?
— Посмотри, что я нашел.
Димка держал в руках небольшую острую кирку с деревянной ручкой.
— В коридоре за веником стояла, — радостно сообщил он.
Лена пожала плечами:
— Она не поможет снять кабель с твоей ноги.
— Зато она поможет мочить их, — Димка кивнул на занавеску, на которой уже успело отпечататься пятно луны.
— Ага, поможет, — злым голосом отозвалась Лена. — Давай уже, ложись спать, истребитель зомби.
Димка опустил голову.
Лена свернулась калачиком на тряпье рядом с младенцем.
— Как же есть хочется.
— Да, — отозвался Димка и едва удержался, чтобы не заплакать.
Ребенок заворочался, засучил ручками-ножками и издал громкий, неприятный крик.
— Тоже голодный, — вздохнула Лена и, сев по-турецки, взяла младенца на руки.
Заметив, как отвернулся к окну Димка, девушка усмехнулась.
— Ты чего? Думаешь, я его буду из сиськи кормить?
Мальчик пробормотал что-то невнятное. Если бы в домике было светло, Лениным глазам предстала бы смущенная, покрасневшая, как небо накануне холодного дня, мальчишеская физиономия.
— Дурачок, я же не мать ему, у меня молока нет. Я вообще еще девственница. Знаешь, что это значит?
На Димкином лице можно было жарить картошку.
— З-знаю.
— Знаешь, — Ленка засмеялась. Впервые с того момента, как очнулась в этом долбанном ночном клубе «Саншайн».
Лена вытащила из кармана джинсов осколок бутылки.
— Что ты делаешь?
Если бы в желудке у Димки было что-то съестное, оно уже оказалось бы на полу: Лена поранила себе палец и засунула его в рот младенцу. Ребенок зачмокал.
— Ты кормишь его кровью? — леденея, проговорил Димка.
— А чем, по-твоему, я должна его кормить? — веселье Лены улетучилось, она снова ощущала злость на привязавшегося к ней непутевого мальчишку.
Димка не ответил.
Лена покормила младенца и вернула на место, в углубление из тряпья. Спрятала бутылочный осколок.
— Все, спать.
Через несколько минут Лена захрапела. Димке раньше не приходилось слышать, как храпят девушки. Если бы кто-то спросил его, храпят девушки или не храпят, он точно ответил бы — нет, не храпят. И — ошибся бы.
Храп у Лены был тонкий, слабый.
«Как слоненок», — подумал Димка.
Мальчику вдруг вспомнилось, как однажды мать пришла откуда-то расстроенная, плакала на кухне в объятиях отца, а тот гладил ее по голове и твердил лишь одно: «Ну, будет». Твердым, спокойным голосом. И мать быстро успокоилась.
Димка всхлипнул.
Мама, папа! Я хочу к вам! Заберите меня отсюда!
Луна выползла из-за тучи, осветила спящих на полу девушку и младенца. Мальчик замер и, пока лунный свет снова не угас, смотрел на них, затем стер влажные полоски на щеках и, свернувшись калачиком, уснул.
Лена сидела на полу, настороженно прислушиваясь. Сквозь занавески проглядывало солнце. Димка приподнялся на локтях, сел. Всю ночь ему снились котлеты: целая сковородка поджаристых, сочных котлет. Димка хотел съесть эти котлеты, но — странное дело — никак не мог до них добраться, несмотря на то, что они просто стояли на столе.
— Ты слышал?
— Что?
Лена потянулась к сумке, достала бутылку с остатками лимонада, сделала глоток.
— Держи.
Димка отпил немного «тархуна». Вкусно, несмотря на то, что газ совсем выветрился.
— За окном женщина кричала, — Лена спрятала бутылку. — Ну, живая. Вроде далеко, а может, и близко.
Мальчик поежился, представив, как живой человек исчезает под грудой полуразложившихся тел.
— Хорошо, если далеко, — проговорил он.
Димка подкрался к окну, отодвинув занавеску, выглянул во двор.
— Лена!
— А?
— Мужик исчез! Одна старуха осталась. Посмотри!
Щека девушки невольно коснулась Димкиной щеки и этого касания хватило, чтобы лицо мальчика залила краска.
— Вон, за забором — никого, — охрипшим голосом сообщил Димка. — Раньше там мужик был.
— Да знаю я. А это пугало все стоит.
Старушка-зомби покачивалась у смородинового куста, над ней кружились вороны.
Лена отодвинулась: Димке стало легче.
— Как твоя нога?
Димка задрал штанину. Кабель за ночь еще сильнее врезался в красную, опухшую плоть.
— Больно?
— Да, есть немного.
Закричал младенец, Лена взяла его на руки.
— Лена!
— Чего тебе?
— Я выйду.
Девушка взглянула на Димку, пожала плечами.
— Как хочешь.
Мальчику стало обидно. Он думал, что инициатива будет воспринята, как проявление геройства. Не то, чтобы Димка ожидал: Лена бросится ему на шею, начнет осыпать поцелуями, но…
— Может быть, в том ларьке, что за дорогой, есть еда, — промямлил мальчик.
Лена снова пожала плечами, покачивая младенца.
Димка взял с пола полосатую сумку-баул, поднял кирку.
— Закроешь за мной?
Димка на мгновение замер перед дощатой дверью, отделяющей его от мира, где правят зомби.
«Ничего, старуха одна, а до ларька недалеко, я справлюсь».
Мальчик снял железный засов, передал Лене.
— Будь осторожен, — прошептала девушка.
Димка не ответил и, отворив дверь, вышел на крыльцо.
Расшатанная ступенька скрипнула под ногой — старуха подняла изуродованную голову с торчащими седыми волосенками. Одуванчик. Сердце мальчика заколотилось в образовавшейся в грудной клетке пустоте. Пустоту начал стремительно заполнять страх.
«Одуванчик» направилась к крыльцу, приволакивая сломанную ногу. Димка дернулся было к двери, но, услышав, как Лена гремит засовом, крикнул:
— Не открывай!
Мальчик переступил через ступеньку и поднял над головой кирку.
У «одуванчика» выпал из глазницы правый глаз и болтается на ниточке. Ну, подходи, же!
Димка изо всех сил опустил кирку. Острое лезвие легко пробило череп зомби: старуха дернулась и осела. Кирка осталась у Димки в руках. За спиной мальчика раздался торжествующий вскрик: Лена наблюдала за короткой схваткой в замочную скважину.
Мальчик криво улыбнулся, пытаясь унять громоподобные удары сердца: изуродованное лицо старушки все еще маячило перед глазами.
Перешагнув через синие ноги «одуванчика», Димка направился по тропинке к калитке, держа кирку наготове и настороженно озираясь.
Пошел дождь. Димка ускорил шаг.
Скорей добраться до ларька, найти еду, и назад — к Лене и младенцу.
На улочке — никого. Несколько домов сгорело, от черных остовов поднимается в небо едва заметный дымок.
Дождь усилился. Мальчик, наконец, добрался до ларька.
Хоть бы дверь была открыта…
Да! Димка почти вбежал в ларек и — отпрянул, громко вскрикнув.
На полу в черной луже лежала женщина. Если бы это был обездвиженный ударом в голову зомби, или изъеденный мертвяком выживший — мальчик не испугался бы.
Женщину убили не зомби. Ее убил человек — такой же теплый и живой, как Димка, но … Но вместе с тем он не был человеком.
Разве человек стал бы душить чудом выжившую женщину кабельным проводом, почти таким же, как на ноге у Димки, но не синего, а красного цвета? Разве стал бы человек…
Мальчик расширившимися от ужаса глазами смотрел на голые ноги женщины, грубо разведенные в стороны. В том месте, о котором иногда болтали мальчишки в школе, называя его матерным словом, торчала бутылка из-под шампанского.
Димка вжался в стенку ларька, спиной подвинулся к выходу.
Лена кормит младенца своей кровью. Лена хочет есть.
Усилием воли мальчик заставил себя не смотреть на труп женщины.
На прилавке — пустые коробки из-под шоколадок, жевательных резинок и желейных конфет. Ничего съестного здесь уже нет.
Димка заплакал, расшвыривая в стороны коробки и газеты.
«Сникерс»!
Среди разбросанных на полу шариковых ручек, ластиков и книг мальчик нашел шоколадный батончик. Подобных за свою короткую жизнь он съел немало — мать давала деньги на беляши и пирожки, а он тратил их на шоколадки.
Схватив «сникерс», Димка выбежал из ларька, не взглянув на труп женщины. Может быть, она была продавщицей ларька и, запершись в будке, скрывалась от зомби, поедая шоколадки и конфеты. Теперь уж не спросишь…
Поскользнувшись на размокшем от ливня газоне, Димка растянулся на траве, но тут же вскочил, подхватил выпавшую из рук кирку.
О, черт!
Зомби приближались к нему со стороны улицы. Димка побежал к калитке, перепрыгнув попавшуюся на пути небольшую лужу.
Лена уже ждала его, распахнув дверь.
— Скорее!
Димка влетел в коридор, звякнула защелка.
Через несколько секунд раздался стук — бум-бум-бум.
— Что там?
— Ты идиот, вот что, — Лена отстранилась от замочной скважины и схватилась за голову руками. — Привел трех зомби и поставил перед дверью. Теперь мы не выйдем отсюда!
Димка угрюмо молчал.
— Идиот! — заорала Лена и вдруг отвесила мальчику пощечину.
Слезы — долго-долго копившиеся — брызнули из глаз Димки. Кирка глухо ударилась об пол.
— Вот, возьми, — Димка сунул в руки девушки сумку с единственным батончиком. — Я нашел… Возьми.
Лена вытащила «Сникерс». Ее лицо исказила некрасивая гримаса. В доме закричал младенец, Лена швырнула Димке пустую сумку и скрылась в доме.
Когда Димка отважился покинуть коридор, наполненный звуком бьющихся о дверь голов — бум-бум-бум — Лена лежала, свернувшись на куче тряпья. Младенец посапывал рядом.
Димка, стараясь не шуметь, опустился на свое место. Рука угодила во что-то липкое: половинка «Сникерса».
Он не будет есть свою долю и завтра отдаст Лене. Да, так он и сделает.
Луна появилась за окном, бросив на пол тень от оконной решетки.
Луна похожа на круг сыра. Однажды дядя Сережа неожиданно приехал в гости со своего Сахалина и привез сыр. Мама все шутила, что ждали черную икру.
Димка никогда не пробовал черную икру. А вот щучью икру — пробовал. В синих баночках продавалась, отец намазывал ее на бородинский хлеб… Вкусно! А еще — печень трески. В желтых баночках…
Мальчик засунул в рот размягчившуюся шоколадку, начал жевать, давясь слюной. Проглотив сладкий комок, Димка облизал сладкую руку и, заткнув пальцем левой руки ухо — так почти не слышно ударов в дверь — задремал.