Глава 32

Было уже темно, но фары машин и фонари, направленные полицейскими на происходящую сцену, превратили место действия в театр пантомимы, где двигался только Маурицио, отбрасывая длинную тень на землю. Было видно, как, стоя у высокого фикуса, он объяснял что-то, размахивая руками, потом нагнулся над манекеном и встал на колени. Разглядеть что-либо становилось все труднее, да еще полицейские окружили Маурицио плотным кольцом, и среди журналистов прошел шепот недоумения.

– Кто-нибудь знает, что происходит?

Стефано снимал не переставая – группа людей, стоявшая в центре светового круга, казалось, на мгновение замерла в безмолвии, и даже тяжелые ветки дерева застыли в оцепенении.

– Я все-таки не понимаю, ведь Беа уже мертва, он же ее в гараже убил, что здесь можно делать столько времени? – сказала Дана, аккуратно отодвигая журналиста с первого канала, который уже влез перед Стефано.

Как ни старались Лола, Дана и Стефано перегородить дорогу, чтобы продержаться как можно дольше на позиции, откуда хоть что-то видно, подоспевшие коллеги сбились в кучу на единственном пятачке, где можно было разглядеть движение теней вдали.

– Так ведь именно здесь Маурицио якобы нашел телефон Беа, и все тут уже должно быть проверено-перепроверено полицейскими, – заметила Лола.

– Действительно странно, они уже целый час толкутся под этим деревом, – засомневалась Дана.

– Есть кто из местных? Что здесь можно делать так долго, подскажите?! – раздался чей-то голос сзади.

– Конкретно в этом месте – не знаю. Оно, конечно, достаточно далеко от всех дорог, но спрятать тут тело просто негде, – ответил Пино.

Лола слышала, как рядом переговаривались две девушки. Она так и не смогла определить, журналистки они или просто пришли поглазеть.

– Какой ужас, убил ребенка практически у себя дома. Представляешь, девочка пришла к родным, где проводила столько времени, а ее убивает дядя, которого она видела каждый день!

– Но зачем?! Почему?!

– А сюда, видимо, притащил, чтобы спрятать!

Из этого разговора было понятно, что причина убийства здесь еще никому не известна.

Вдруг театр теней под фикусом дрогнул, действующие лица задвигались, зрители замерли в ожидании. Маурицио, сопровождаемый полицейскими, двинулся вдоль предгорья в глубь оливкового сада, но журналистов по-прежнему не пропускали.

– Куда идут, по-твоему? – прошептала Лола, стараясь, чтобы ее услышал только Пино.

– Сейчас, сейчас, еще секунду… хочу точно понять направление, – глядя на удаляющиеся фонари, так же тихо ответил Пино. – Кое-какая идея есть. Знаешь, ведь те гроты и колодец… К ним можно подойти и с этой стороны тоже, да и тропинка, ведущая отсюда к тому месту, здесь совершенно закрыта, справа кустами, а слева горой.

В это время пискнул служебный телефон Даны, она открыла «входящие сообщения», и на табло появился текст: «причина смерти Беатричи – асфиксия, причина убийства – несостоявшееся изнасилование».

Они застыли с открытыми ртами, как мороженые рыбины на прилавке, и когда Пино, оправившись от шока, захотел что-то сказать, Лола тут же прикрыла ему рот ладошкой.

– Пока этого еще никто не знает, так что не произноси ничего вслух. Я думаю, что если техники поторопятся, то мы сможем первые дать прямой эфир с места событий.

– Прямой эфир это хорошо, но что, если Пино прав и они идут к вашему месту? – сказала Дана.

Лола набрала воздуха в грудь, чтобы ответить, но ее опередил Стефано:

– Молчи! Если ты опять начнешь язвить по поводу того, что Дана назвала его «вашим», я просто не знаю, что с тобой сделаю, – и, глядя на то, как та пытается возразить, добавил: – Смирись, оно действительно стало «вашим местом».

– Короче, действуем так, – Лола взяла руководство на себя, – я и Дана остаемся здесь и выдаем эксклюзив с причиной убийства, а Стефано и Пино гонят в обход в сторону гротов и колодца. Машину брать нельзя, иначе все наши «друзья» рванут за вами, так что отходите тихо. Если нам повезет, и Маурицио всех повел именно туда, я очень надеюсь, что Стефано сможет что-то заснять.

– Это нам в самую темнотищу тащиться, я так понимаю? – Стефано переступил с ноги на ногу. – А если там кто-то прячется, в этих гротах?

– Это что такое?! – как можно строже проговорила Лола. – Нет там никого. Даже если и был кто, давно убежал.

Оператор обреченно поправил сумку с аппаратурой на плече и вздохнул.

– А ты в состоянии дойти? – Лола посмотрела на Пино. – А то ведь Стефано без тебя не найдет.

– Постараюсь, только не ручаюсь за скорость. В крайнем случае покажу направление и отправлю его вперед, а сам подтянусь уже по возможности.

– То есть как вперед? Одного?! – возопил оператор, прижав к себе камеру, как единственную защитницу.

– Время теряем! – рявкнула Лола. – Вместе дойдете, шагом марш! – разошлась журналистка, зная, что Стефано можно сдвинуть с места только таким способом.

Пино взмахнул костылем, указывая нужный курс Стефано, споткнулся, но удержал равновесие и шустро заковылял в обход, оставив в стороне полицейских, ограждавших место преступления от журналистов. Лола с сомнением посмотрела им вслед.

– Итак, за дело! – Она набрала телефон техников: – У нас есть срочная информация, которая может войти в новостные программы, пока она еще не стала известна широкой общественности. Нам потребуется второй оператор. Сколько времени вам надо на подготовку?

 

Глава 33

Оказалось, что этот колодец и гроты не так уж и близко – они шли уже минут двадцать почти в полной темноте. Стефано постоянно оступался, бормотал что-то под нос и, наконец, совсем потерял ориентир. Пино подсвечивал путь фонариком с телефона, который уже почти разрядился, но благодаря ему он еще ни разу не загремел на своем костыле. Когда тьма окончательно сгустилась, Пино остановился и взмахнул рукой:

– Тихо, слышишь? Вон там.

И действительно, повернувшись в направлении, которое указал Пино, Стефано услышал какое-то движение, а потом и шум разговора, а через пару шагов они увидели группу полицейских, освещенных пятном яркого света, в центре которого стоял Маурицио.

– Так это и есть ваше место? – прошептал Стефано

– Да. И мне кажется, что они стоят у колодца. Знаешь, я ведь когда засекал время, проверяя, мог ли Маурицио сюда успеть добежать, подошел посмотреть, действительно ли его не открывали.

– И что?

– Я даже руками потрогал листву и комья земли вокруг – совершенно заброшенный вид. Крышка вросла в землю, а главное, сверху огромный камень. Я понимаю, почему полиция его не обнаружила, тем более ночью. А повторный осмотр, кажется, как раз на сегодня был назначен. Чуть-чуть не успели…

– Ну теперь это уже не важно. Ты не шевелись, пока нас не услышали, я буду снимать. Видишь, даже ограждения нет с этой стороны. Не ожидали они, что кто-то так быстро сориентируется. Не знаю уж, что получится снять… темновато, конечно. – Стефано посмотрел в объектив камеры.

Пино осторожно присел на спиленное дерево и вытянул больную ногу.

Как же он мог не увидеть никаких следов? А может, все-таки они стоят не вокруг колодца, как ему показалось сначала, а где-то рядом?

Он привстал, чтобы еще раз посмотреть на группу людей, копошащихся в мерцающем свете фонарей. Да нет, именно там!

Пино прекрасно знал эти оливковые сады и не мог ошибиться даже ночью. Да, его сбил с толку этот здоровый камень, лежащий сверху, и он уже не очень внимательно разглядывал все кругом, но все-таки общее впечатление полной нетронутости очень хорошо осталось у него в памяти.

И тут его осенило – ну конечно, дождь! И он вспомнил, как очнулся, почувствовав, что по лбу долбят крупные капли, и как нашел Лолу уже всю мокрую, уткнувшуюся в размякшую землю, и как, переворачивая ее, боялся самого худшего.

Полиция тут же осмотрела все вокруг, но с неба лились такие потоки воды, утаскивая с собой камешки, грязь и листву, что не удивительно, что крышка колодца после дождя полностью сровнялась с землей и стала практически невидимой.

Фонари начали удаляться, и Стефано выключил камеру.

– Заснял все! Видел, как Маурицио перетащил эту глыбу, открыл крышку и продемонстрировал на манекене, видимо, как опускал труп в дыру. Срочно звоним Лоле, может, еще успеем попасть в эфир!

– Господи! Бедная Беа! – Пино до боли сжал пальцы, держащие костыль. – Значит, бросил в колодец!

 

Глава 34

Маурицио вел полицейских к колодцу тем же путем, который он проделал с трупом Беа на руках. Еще со времен работы в Германии он привык к окружавшим его мертвым телам, и этот полумрак и тишина, стоявшая в холодном помещении, нравились ему. Не зная никого из покойников, он придумывал им истории – как они жили, чем занимались, кого любили… Иногда фантазия заводила его так далеко, что, забывая, где находится, он начинал разговаривать с ними в полный голос. Воображаемые жизненные коллизии когда-то живших людей захватывали его так, что ему не хотелось возвращаться в реальность и выходить на свет из полумрака покойницкой.

Спрятав сумку с вещами Беа тут же в кустарнике, оставив только майку, которую он набросил ей на мраморное лицо, он нес обнаженное тело Беатричи по заросшей тропинке к заброшенному колодцу. Ему понадобилось немало времени, чтобы поддеть и открыть крышку, стараясь не повредить растения и траву, растущую вокруг. Реальность происходящего стала возвращаться к нему. Он поднял тяжелый круг, опустил тело в темную, пахнущую гниющей листвой воду и подумал о том, как аккуратно пристроить крышку на место. Увидев большой серый камень, лежащий неподалеку, он сразу решил, что, если удастся положить его сверху, догадаться, что кто-то открывал колодец, будет уже невозможно.

Маурицио был коренаст и очень силен, чего никак нельзя было сказать, глядя на его обычную крепкую фигуру. Как большинство людей, работающих на земле, он не обладал выдающейся мускулатурой, но при необходимости ворочал такие тяжести, которые было не под силу свернуть двоим, а то и троим взрослым мужчинам.

Пользуясь своим простоватым видом и невысоким по сравнению со здоровенными рыжими немцами ростом, он иногда участвовал в соревнованиях «железная рука», которые часто устраивали в пивных, и всегда выигрывал пари под удивленные взгляды и гогот подвыпивших «Гансов», которые, кстати сказать, всегда выплачивали выигрыш.

Ему удалось поднять и установить камень сверху именно так, как было нужно. Перед уходом он еще раз проверил колодец – ну вроде все в порядке. Конечно, земля в потревоженных местах выглядела чуть темнее, но он надеялся, что все очень быстро выгорит на солнцепеке и сравняется по цвету.

Вернувшись к фикусу, он вытащил из кустарника сумку с вещами Беа, набросал на нее побольше сухой листвы и разжег костер. Он знал, что дым не привлечет ничьего внимания, так как в полях уже начали сжигать сухую траву и ветки, и, сидя у огня, молча глядел на языки пламени, которые поедали салатовую ткань сумки. Но когда в дыму блеснули стразы мобильного телефона Беатричи, ему вдруг так захотелось оставить у себя хоть какую-то вещицу, принадлежащую бедной девочке, что он выхватил телефон из огня и, опустив его в карман, почувствовал тепло его корпуса у себя в ладони. Он еще долго сидел у затухающего костра, обхватив голову руками и думая о том, что маленькой Беа, наверное, очень холодно сейчас в этой черной, непрозрачной воде…

Было уже три часа ночи, когда главный детектив сказал:

– Ну что же, синьор Маурицио, на сегодня вопросов больше нет. Все очень устали, едем в участок, остаются только криминалисты. Вызывайте дежурную команду, будем поднимать тело.

 

Глава 35

Лола очень боялась, что, пока техники занимаются подготовкой к трансляции, кто-нибудь еще завладеет информацией и опередит их с эфиром. Но все обошлось. Толпа журналистов так и осталась перед натянутой желтой лентой и, не спуская глаз с дальнего фикуса, ожидала, пока Маурицио приведут обратно. Да и полицейские машины спокойно стояли, вытянувшись в длинную шеренгу, подтверждая своим присутствием, что вся группа во главе с Маурицио находится где-то рядом.

Чувствуя себя, как на допросе, от бьющего в глаза света ламп, спиной ощущая холод ночного сада, Лола говорила быстро, но четко и, нагнетая обстановку, сразу брала в оборот зрителей. Коллеги, стоящие поблизости, насторожились… и выдохнули и заволновались, когда Лола назвала причину смерти и мотив убийства. Далее пошли ее собственные предположения, но в этом ей просто не было равных: зачем Маурицио привел сюда полицейских? Что объяснял тут так долго? И почему повел всех в глубь сада? Не получив еще никаких новостей от Стефано и Пино, она на свой страх и риск выдала гипотезу о колодце.

Довольная собой, она закончила и почувствовала, как завибрировал мобильный у нее в кармане – это был Стефано.

– Ты в эфире или не успели?

– Только закончила.

– Вот черт!

– Ну давай, что там у вас?

– Это действительно тот колодец, до которого вы не дошли! Именно в него Маурицио спрятал тело Беа. Удалось подобраться довольно близко, так что заснял все.

– Вот это бомба! Молодцы! Давай сюда к нашему автобусу, проверь с ребятами, что там у тебя получилось, а я договорюсь, чтобы нас выпустили внепланово!

Лола бесстрастно раздавала указания, понимая, что надо спешить, но сердце гулко отстукивало: «Бедная Беа! Бедная Беа!»

 

Глава 36

Проснувшись в ставшей ей уже родной гостинице, Лола тут же открыла компьютер и включила телевизор.

– Да, вчера был жутко тяжелый день, – сказала она вслух и тут же вспомнила маму, которая, зная ее привычку разговаривать сама с собой, всегда прерывала ее фразой: «А что же с тобой под старость будет, если уже сейчас тебе не с кем словом перемолвиться»?

Не то чтобы она хотела выдать ее замуж, тем более что ее возраст – тридцать лет – в Италии даже не считался поздним для замужества. Но, видя, как Лола погружена в работу, мама иногда все-таки напоминала ей, что в жизни существует еще что-то, кроме ее журналистской деятельности.

Все более или менее встало на свои места, тело маленькой Беа подняли из колодца этой ночью, Маурицио сидит в тюрьме, и, как говорится, зло будет наказано. Но все-таки что-то в этой истории не давало ей успокоиться, что-то не складывалось.

Смерть молодой девушки, только начавшей познавать жизнь, от руки человека, который практически заменил ей отца, вызвал шок у всей Италии. Беатричу было жаль безмерно, а теперь жалели еще и ее мать, которая заперлась в доме и не впускала никого, кроме полицейских. На другом конце Авераны сидели за закрытыми дверьми, тоже ни с кем не общаясь и не появляясь на людях, Козима и Сабрина.

Как это вообще могло случиться – живут две сестры, выходят замуж, рожают дочерей, дружат и поддерживают друг друга, дети растут, и вдруг выясняется, что в семье вместе с ними все это время находился монстр! Именно так начали называть Маурицио на всех каналах. Лола поежилась – единственное чувство, которое у нее вызвал Маурицио, когда она увидела его в первый раз, была жалость. Она сразу определила, что у себя в доме он не имел права голоса, что работал с утра до ночи и что был безмерно одинок. Она вспомнила сиротливую кушетку, накрытую потертым пледом, стоящую на кухне дома Морези, и помятые мужские шлепанцы, оставленные под ней.

А что, если Сабрина и Козима знали о его садистских наклонностях, так умело спрятанных под заурядной внешностью? И именно поэтому не допускали в семью, выставив его на кухню? Но как можно жить с монстром?! Звонок на мобильный прервал ее грустные мысли.

– Поздравляю с окончанием расследования! – радостно отрапортовала мама. – Видела тебя по всем каналам, это как, вы же вроде с конкурентами не дружили, а здесь вдруг, смотрю, твой репортаж в программе «РАИ»?

– Ну это уже начальство решает, чего кому дать, а чего кому продать. Главное, что мы были первые!

– Может, тебе дадут хоть дня три отдохнуть? Приехала бы ко мне… – мечтательно произнесла мама

– Может, и приеду.

На том конце провода затихли – мама не ожидала, что Лола сдастся так быстро, и, чувствуя какой-то подвох, спросила:

– Ты что, серьезно? Вот так сразу и приедешь? Так тебя уже отпустили?

– Нет, пока ничего не знаю, да и расследование еще не закончено.

– Как не закончено? Ведь убийца найден и признался.

– Полиция ждет вскрытия и, соответственно, экспертизы трупа.

– Какие там могут быть экспертизы, когда тело пролежало в воде больше двух недель! – со знанием дела заявила мама.

– Мам, сейчас такие технологии, что определить могут очень многое, начиная со времени смерти и заканчивая…

– Только не ударяйся в криминалистические подробности, я даже себе представить не могу этот кошмар, ведь была такая красивая девочка…

– Мам, короче, готовься к моему приезду.

– Что, правда? – Она удивилась и как будто опешила.

Мама у нее вела совершенно самостоятельный образ жизни, но, чувствуя за собой вину за то, что уделяла мало внимания дочери еще с детства и недодала ей, как она считала, «тепла и ласки», при каждом удобном случае зазывала Лолу к себе, зная прекрасно, что та в силу своей постоянной занятости очень редко могла выбраться к ней в гости. Но если вдруг Лола соглашалась приехать, мама впадала в полное замешательство и, как она сама объясняла, «не могла поверить своему счастью».

– В общем, постараюсь что-нибудь придумать с отпуском, но, конечно, это будет не завтра, – успокоила ее Лола и отсоединилась.

«И с чего это я вдруг собралась к маме? – удивлялась самой себе Лола. – Я и не помышляла ехать в гости, что это на меня нашло вдруг? Да еще это заявление. «Готовься к моему приезду», – повторила она свои слова вслух, раздумывая над причиной молниеносного согласия на предложение матери. Поразмыслив, ей удалось вытащить из своего подсознания то, что она пыталась скрыть даже от самой себя.

Пино уже много раз приглашал ее к себе на север Италии, и это было совсем рядом с городком, где жила мама. Зная, что у него заканчивается отпуск и скоро он покинет Аверану, не признаваясь себе в том, что очень хотела бы посмотреть, как он живет, она внутренне решила, что неплохо было бы, не беря на себя никаких обязательств, приехать вроде как к маме, а заодно навестить и Пино.

– Вот откуда ноги растут! – Она даже присела на кровать. – Но не влюблена же я в самом деле…

Ей всегда попадались сильные мужчины, и она даже была уверена, что именно такие ей и подходят. В самом начале отношений очередной мужчина всегда соглашался или делал вид, что соглашается во всем и на все, уступая и надеясь, что впоследствии возьмет неизбежный реванш. Но каждый раз наступал момент, когда он начинал осознавать, что она действительно умна, самостоятельна, что он далеко не единственное увлечение в ее жизни, что прогнуть ее не удастся и никакого реванша не состоится. И это, как правило, приводило к тому, что, играя уже на равных, он впрягался в ежедневное необъявленное соревнование с Лолой, что прямиком вело его к проигрышу и тянуло за собой неизбежное расставание.

Такие мужчины, как Пино, ей еще не встречались, и причислить его к какому-то конкретному типу ей пока так и не удалось.

После того долгого разговора в больнице настороженность и недоверие исчезли, и она поверила ему как-то сразу и безоговорочно. И вовсе не потому, что он спас ее. Просто он был искренен в своих суждениях, очень самокритичен и с большим юмором отзывался о самом себе, чего Лола вообще ни разу не встречала в мужчинах, тем более в итальянских. Пино не был нахрапистым самцом, к категории которых Лола поначалу его отнесла, увидев, как он с золотой цепью на шее рассекает по городу на визжащей тормозами машине, но и к семейству высоких интеллектуалов она бы его тоже не приписала. Она вспомнила, как он забавно рассказывал, что в Аверане, как, впрочем, в любом другом южном провинциальном городке, верхом успеха в жизни считалось, когда дети, уезжая на север на заработки, возвращались домой в отпуск на дорогих машинах, с золотыми браслетами и цепочками, всячески демонстрируя уровень своего достатка. Отправляя Пино двадцать лет назад в Брешию, его мама ожидала от сына именно такого возвращения в родной город, и он его осуществил «по полной программе», по его собственному выражению. Лола не только поверила, но и смогла понять, что, проносясь по Аверане на «Альфе» красного цвета, он подыгрывал маме: «известный и богатый предприниматель приехал к себе на бедную родину», что доставляло ей массу удовольствия.

Он очень любил свою работу и пропадал там с утра до ночи, что сразу вызвало уважение со стороны Лолы. И если Лола поняла правильно, он вот уже несколько лет, как открыл собственное предприятие в сфере высокоточной механики. Она видела, что он готов говорить о своем деле постоянно и не делал этого только потому, что не хотел надоедать ей вещами, которые ей неинтересны.

Вообще-то ей всегда нравились мужчины, которые не были задействованы в сфере искусства, будь то кино, театр или телевидение. Они казались ей более настоящими, естественными и без вечных претенциозных замашек, которыми так славились знакомые ее круга.

Но главное – ее тянуло к Пино так сильно, что приходилось контролировать себя, чтобы окончательно не расслабиться! Пино же, как ей казалось, был абсолютно спокоен – не сопел, не прижимался к ней без повода, был очень галантен, очень предупредителен, никогда не переходил границ и умел вызвать ее на откровенность, мог заставить себя слушать так, что она еще долго вспоминала их разговоры и искала в них намеки на особенное отношение к себе. Хотя Лола и продолжала бросать в его сторону саркастические фразы, иногда ей казалось, что все видят, что это не что иное, как последняя попытка утопающего помолотить руками по воде, перед тем как окончательно пойти ко дну.

Да, наверное, эта лучшая тактика приведет ее к тому, что она сама просто прыгнет к нему в постель, заключила Лола и тут же пресекла эти мысли.

В дверь постучали. На пороге, как всегда посмеиваясь, стоял Флавио. В руках он держал огромный букет цветов.

– Привет! – Он огляделся, присматривая место для цветов.

– Привет! – Лола сразу все поняла.

– Это от Пино! – Флавио улыбнулся еще шире и осторожно положил букет на журнальный столик.

– Спасибо. Какая красота! – Она потрогала упругий бутон.

– Помнишь, как нас Пино сфоткал ночью на пляже?

Лола кивнула.

– Отлично получилось! Я всем в Аверане показываю, а Пино злится. Хочешь, тебе сброшу на телефон?

– Хочу.

И, вспомнив тот вечер, Лола как будто почувствовала запах моря. «Ну смотри, только не разомлей!» – приказала она себе и подала визитку Флавио:

– Вот здесь все мои контакты.

– Ух ты! Умрут все от зависти! – И он хохотнул.

– Удалось тогда покатать девчонок на мотоцикле?

– А как же! Пищат девчонки!

– От чего пищат-то? От тебя или от мото?

– А от того и от другого! – Он хотел что-то добавить, но вдруг заторопился: – Ну я пошел! Чао!

Это была огромная охапка разноцветных цветов, начиная от ярко красных роз и заканчивая белыми шапками хризантем, на лепестках которых еще блестели крупные капли росы.

Скорее сего все это великолепие приехало прямиком из сада Пино, и она представила лицо его мамы, увидевшей свои ободранные клумбы.

Развернув листок, вложенный между крепких стеблей, она прочла: «Спасибо за все. Жду в Брешии. Пино»

– Что?! Ну это уже слишком! – Лола просто не могла поверить своим глазам: – Так он уехал и даже не попрощался!

 

Глава 37

Выйти на улицу не было никакой возможности: не только журналисты, стоявшие день и ночь около их дома, но и жители Авераны смотрели на них так, что хотелось провалиться сквозь землю.

Ее отец сидел в тюрьме, и после событий этих безумных дней, когда он вывалил все свои признания на ошалевших полицейских, Сабрина очень боялась, что полиция опять нагрянет к ним с обыском, и уже в который раз решила перепрятать дневник Беатричи. Осторожно, пока Козима возилась на кухне, она открыла одну из половых плиток и вытащила оттуда небольшой блокнот. Насмотревшись детективных сериалов и зная все про отпечатки пальцев, она уже стерла все следы с розового блокнота и сейчас специально надела перчатки. Место для закладки дневника она уже подготовила, и оставалось только тихонько перейти в гостиную, как вдруг раздался оклик Козимы:

– Сабри, ты где? Нарви немного базилика для соуса.

– Хорошо, мама! – крикнула она, решив все-таки сначала отделаться от вещдока. Она быстро начала засовывать блокнот за уже отпоротую обивку широкой ножки дивана, когда на пороге комнаты возникла Козима.

– Ты что это здесь застряла?

– Да вот серьгу ищу, только что выскочила из уха, – ответила Сабрина, стараясь спрятаться за мебелью.

– Помочь?

– Да нет, вон же она, я ее вижу, – залезая еще дальше, ответила Сабри.

Но мать как будто почувствовала что-то неладное и не уходила.

– Ладно, пойду сама нарву базилик, – все-таки решила она и начала двигаться к выходу.

Сабрина облегченно вздохнула и разогнулась, и тут взгляд уже уходившей Козимы остановился на руках Сабрины, затянутых в перчатки.

– А это что такое?

– А что? – Обычно такая ловкая на любые увертки, она не знала, что ответить.

– Говори, что происходит! – уже срывалась на крик Козима, и Сабри поняла, что на этот раз ей не отвертеться, и выложила все про то, как нашла и спрятала дневник Беатричи.

– Какого черта он тебе понадобился? Ты вообще понимаешь, что ты наделала?!

– Мам, но там такие записи про Ивано, да и про меня тоже.

Конечно, она не призналась матери, что благодаря этому розовому блокноту она не только опять сблизилась с Ивано, но и обломала его так, что он, как дрессированная собачонка, выполнял все ее указания. Она пока держала в секрете, как и обещала Ивано, все его похождения, которые с такими подробностями описала Беа, – как он занимался с ней, еще тринадцатилетней, любовью, как заставлял ее проделывать всякие «выкрутасы» в машине, которые, как писала сама Беатриче, не приносили ей никакого удовольствия. Как она подыгрывала ему из чистого любопытства, подглядывая сквозь приспущенные ресницы, как он, краснея и издавая крякающие звуки, лихорадочно двигался, суетливо водя руками по ее маленькой попе, прижимая сильнее и сильнее, и в конце концов издавал победный звук умирающего страуса и обессиленно валился в сторону, уверенный, что Беа находится в состоянии экстаза и полного блаженства. Когда Сабри увидела, как Ивано бледнеет, читая дневник, она сразу поняла, что сегодня «ее день». Умело подогревая его опасения в том, что эти строки не только не понравятся матери Беатричи, Анне, но и полиции, которая, помимо совращения несовершеннолетней, может найти в этом и мотив для убийства, она смогла окончательно подмять под себя Ивано.

Кое-что в этом дневнике было и о самой Сабри: о ее влюбленности в Ивано, о ее мучительных подозрениях, что между ним и Беа уже есть близкие отношения, о ее зависти к красивой девочке и о римских каникулах, где Сабри отводилась самая неблаговидная роль. А самое неприятное, что Ивано разболтал про тот случай в машине, когда он подвозил ее после дня рождения Симоны, и Беа описала эту сцену. Да так гадко! Будто Сабрина домогалась этого несчастного, а он – ну прямо сама скромность! – не знал, куда деваться от смущения, а потом – а что ему оставалось делать? – взял и выпихнул Сабри из машины.

Вывод, который сделала Сабрина из всей этой писанины, – она совсем не знала свою двоюродную сестренку и сильно недооценивала ее писательские способности.

Сабри виновато посмотрела на Козиму: та обхватила седую голову и пошатнулась. Сабрине показалось, что та вот-вот упадет в обморок, но она ошиблась

– Сейчас же сожги дневник! – вдруг твердым голосом проговорила мать.

 

Глава 38

Господи, ну что происходит в ее семье? И какое проклятие поселилось у них? Муж сидит в тюрьме, а в ее доме, который они строили с такой надеждой на новую жизнь, произошло убийство!

Козима вспомнила, как они обсуждали планировку комнат и как Сабрина все хотела увеличить патио, чтобы можно было приглашать друзей и всем вместе ужинать на открытом воздухе, а Маурицио все требовал просторный гараж, чтобы туда вошел еще и трактор, да чтобы можно было поставить много полок для инструментов. Гараж… где ее муж пытался изнасиловать племянницу, гараж, где была убита Беа!

– Быстро на огороды, жечь дневник! – резко повторила Козима и вдруг через высокое окно гостиной увидела, как из подъехавшей к их дому машины выходят полицейские, двое из которых принялись звонить в ворота, а остальные пошли в обход.

Ну уж нет, подумала Козима, достаточно того, что слабак Маурицио, размазывая слезы по лицу, сидит в камере, – дочь она не отдаст!

– Суй дневник за подкладку и снимай перчатки, быстро! – гаркнула Козима, направляясь к двери и загораживая проход своим телом.

Сабрина сориентировалась очень быстро, и пока мать делала вид, что открывает дверь, успела не только вложить блокнот внутрь, аккуратно подоткнув обивку дивана, но и сбросить перчатки.

– Добрый день! Вот ордер на обыск, ознакомьтесь. А Сабрину просим сразу проехать с нами в участок, – прямо с порога сказал один из полицейских, а второй тут же вплотную подошел к девушке и даже взял ее за локоть, как будто боялся, что она убежит.

– Разве вы уже не производили обыск? – глухо спросила Козима.

– Гараж проверили по ходу показаний вашего мужа, а в доме был только общий осмотр. Теперь же, как видите в документе, мы должны обыскать все, начиная с комнат и заканчивая садом и огородом.

На лице Козимы не дрогнул ни один мускул.

– А почему дочку в участок?

– Это простой допрос. В вашем гараже произошло преступление, и нам надо уточнить кое-какие детали.

Сабрину вывели два полицейских, и когда она увидела, что в другой машине уже сидит Ивано, по-настоящему испугалась.

 

Глава 39

Лола собиралась было выбросить букет, но потом передумала – ну чем они виноваты, эти прекрасные цветы?

Лола налила воды в вазу и, еле удерживая рассыпавшиеся твердые стебли, засунула их в широкое горлышко – благо ваза в ее номере была большая, напольная.

– Привет! – Не постучавшись, в комнату влетела Дана. – А это что за веник? Боже, а что у нас с лицом?

– А что у нас с лицом? – пропустив замечание про веник мимо ушей, переспросила Лола.

– Ну ты просто как будто лимон проглотила, какие-то неприятности?

– Да нет, все нормально.

Конечно, в России такой ответ вряд ли устроил бы ее подруг и, конечно, они бы начали допытываться, что да как, да и Лола скорее всего не выдержала бы и поделилась про этого Пино, про которого думала, что он уже у нее в кармане. Да, иногда она общалась с ним снисходительно, делясь подробностями своей работы, иногда язвительно, когда он рассказывал что-то, а она все влезала со своими замечаниями и саркастическими шутками, но никак не предполагала получить такой щелчок по носу в виде этой прощальной записки.

Но они были в Италии, а не в России, и Дана, задав вопрос «Какие-то неприятности?», вовсе не собиралась вникать в чужие проблемы, а рассчитывала именно на такой ответ, который и получила.

– Короче, это не Маурицио убил Беа! – выпалила Дана, быстро перейдя к делу.

– Да ну! – Лола даже забыла про Пино. – Не могу поверить, ведь он признался, рассказал и показал, как все произошло!

– Просто молчи и слушай! – И в глазах Даны блеснул азарт, который тут же передался Лоле.

– Ну?! – Профессиональный инстинкт сделал стойку, Лола не могла ждать ни секунды.

– Только спокойно! – попыталась усмирить ее Дана. – Первое: все показания, которые он давал о моменте убийства, кишат фразами вроде «не помню», «не знаю», «был в таком состоянии»…

– Но это нормально, он же не серийный убийца, который готовится и рассчитывает свои действия, – не согласилась Лола.

– Дай мне договорить, потом обсудим. – Она прижала руку ко лбу, боясь потерять мысль. – Второе: телефон Беа, который, как рассказал Маурицио, разбился, когда выпал из ее сумки, на самом деле был раздавлен, скорее всего ногой, он этого просто не знает. И третье, самое серьезное – поступили предварительные заключения по экспертизе тела. Предмет, которым была задушена Беа – широкий ремень, а Маурицио утверждал, что это был шнур-веревка, такой же, как он показал полицейским. И это еще не все – время убийства, которое назвал Маурицио, не совпадает с показаниями экспертов – они утверждают, что Беа умерла почти час спустя.

– Но тело пролежало в воде почти три недели, разве можно так точно рассчитать час и минуту смерти?

– Я же сказала, что это еще предварительные данные, но их все же передали в управление по просьбе главного детектива, так как очень быстро поняли, что с признанием Маурицио все не так просто. Если есть хоть какие-то нестыковки, а их, как видишь, полно, будут копать дальше, этой версией не удовлетворятся. А по поводу того времени смерти – ты же сама знаешь, как это делается. Мать Беа подтвердила, что перед выходом, в тринадцать тридцать, она съела бутерброд с прошутто и моцареллой. Сколько времени надо, чтобы переварить эту еду, экспертам известно. Они смотрят, что осталось в желудке, и на основании этого делают вывод. Желудок водой не тронут, так что…

– Бедная девочка…

Дверь распахнулась, и в нее буквально ворвался Стефано.

– Сидим, трепемся?! – завопил он. – А Сабрину и Ивано забрали в полицию! Из наших там вообще рядом никого нету! Опять все прозевали!

– Вот видишь, – тут же вступила Дана, – они же сказали, что не остановятся на Маурицио.

– Мало того, – продолжал он, покосившись на букет в напольной вазе, – при обыске в доме семьи Морези нашли спрятанный дневник Беатричи!

– Черт побери, а мы-то подумали, что с арестом Маурицио история с Беа подошла к своему логическому завершению!

– Я ничего такого не думала, напротив, мне все казалось, что здесь еще много подводных течений. Ну а тебе-то, конечно, хотелось поскорее все закончить и рвануть на Север к нашему красавцу брюнету. Мне кажется, что события только начинают разворачиваться, – заявила Дана, уже решительно настроившись действовать.

Ну вот теперь ее будут дразнить Пино, с грустью подумала Лола. Было бы за что, его ведь и след простыл… «Все, хватит, – мысленно оборвала она себя, – близких отношений у нас не было, да и поцеловались-то всего один раз». Лучше бы она этого не вспоминала – по телу прошла теплая волна, как тогда от его поцелуя, и на нее с подозрением посмотрели Стефано и Дана.

– И еще удалось подслушать у наших, – продолжал Стефано, – что Маурицио практически ничего не знает о моменте убийства Беа, но четко помнит и пересказывает все, что происходило после, под фикусом и у колодца. Именно из этого полиция сделала вывод, что не все так просто с его признанием.

– Вот видишь, это подтверждает то, что я тебе только что рассказала. Ну что, двигаем к дому Морези!

«Ну вот, Дана уже начала давать указания, видимо, я совсем размякла. Надо брать себя в руки и расставить всех по своим местам», – подумала Лола.

– Ты так хорошо знаешь последние события и даже находился там, неужели ничего не заснял? – спросила Лола у Стефано уже на выходе.

– Обижаешь! Надо было видеть, как полицейские выводили Сабрину, держа за руки, и какое у нее было лицо, когда в другой машине она увидела Ивано.

– Молодец! Тогда я прикидываю текст прямо по дороге, и хорошо бы узнать, что такого было в дневнике Беа и при каких обстоятельствах его нашли. Дан, звони нашему другу из полиции. – Лола начинала набирать обороты.

«И вообще, – размышляла она, – какого черта я расстроилась и из-за чего? Подумаешь, какое-то «итальянское несчастье» уехало, не попрощавшись, ну и фиг с ним! И не нужны мне его цветочки и записочки. И не такое переживали, а уж это тьфу!» И ей действительно стало намного легче. А главное, у нее есть любимая работа, а работа лечит, как говорит ее мама.

 

Глава 40

Анна совсем не помнила своего раннего детства и всегда удивлялась, когда кто-то другой рассказывал: «Вот когда мне было два года, я очень любил морковный сок» или «В три-четыре года я построил такой песочный замок!» «И как это у них осталось в памяти?» – всегда думала она с сомнением. Ее собственные воспоминания из раннего детства были связаны только с чувственными ощущениями. Она помнила, что женщина, которая до сих пор появлялась в ее снах, пахла весенней свежестью. Уже спустя много лет она поняла, что это была ее родная мать. Она помнила чувство холода в огромном зале какого-то замка и ощущение страха и даже унижения, которое передалось ей от матери, нервно державшей ее за руку, когда они стояли в том же зале. Последнее, что иногда выплывало на поверхность ее сознания, было чувство необыкновенного удивления: она шла куда-то по лесу, видимо, с той же женщиной, аккуратно обходя толстые стволы деревьев, которые ей казались такими огромными и угрюмыми, как вдруг вдали, сквозь раскидистые ветки, пробились нежные лучики яркого солнца, и ей сразу захотелось туда, к теплу. Анна помнила, как она вырвала руку и побежала вперед, и выскочила из леса, и пронзительный свет ослепил глаза, а она все бежала и бежала, почти ничего не видя, и остановилась как вкопанная, на самом краю огромного обрыва, где далеко внизу, как клопики, суетились машинки, а почти у самых ее ног летел и плескался водопад, преломляясь в радугу, сверкавшую в бриллиантовых капельках воды. Ее совсем не испугала высота обрыва, и только чувство изумления от этой потрясающей картины и отчаянный крик матери «Стой!!!» остались с ней навсегда.

Достаточно четкие воспоминания были связаны уже с сестрой Козимой и ее родителями, хотя Анна всегда считала их своими, родными. Она искренне любила приемную мать Сандру и отца Микеле, и ей было по-настоящему хорошо в семье Морези. Конечно, тоненькая рыжеволосая девушка с мольбертом и красками, расхаживающая по полям и рисующая свои маленькие пейзажики, как-то странно смотрелась среди крестьянских родителей и полноватой Козимы. Но она выросла в Аверане, и на нее довольно быстро перестали обращать внимание и удивляться, а приняли такой, какая есть. Анна всегда, что называется, витала в облаках, и это проявлялось буквально во всем. Она любила одиночество, и оно не только не тяготило ее, а наоборот, только находясь одна, она чувствовала полную самодостаточность. Еще с детства она предпочитала обедать бутербродом и стаканом воды где-нибудь в уголке сада, не отрываясь от книги. И несмотря на то что в семье были четкие правила – все собирались за общим столом, ее старались не трогать. Даже когда им приходилось работать в огороде, она выбирала грядку подальше и, погруженная в свои мысли, часто вместе с сорняками выдергивала и маленькие росточки моркови или артишоков.

В этой семье у нее было много привилегий, которые она принимала как нечто само собой разумеющееся, что еще больше раздражало ее сестру Козиму.

Анна знала, что она приемная дочь и что ее родная мать умерла очень рано, а про отца только догадывалась. Из обрывочных фраз Сандры она сделала вывод, что ее настоящий отец был очень старинной известной фамилии и очень богат. И уже совсем перед самой смертью приемная мать рассказала Анне, что всю жизнь он поддерживал их семью, посылая деньги на ее содержание, и, как будто желая примирить с ним Анну, добавила: «Не думай о нем плохо, так сложилась жизнь».

На самом деле все это очень мало волновало Анну. Ей совсем не был интересен ее отец. Вовсе не из гордости, как предполагала Сандра, а просто в силу своего характера она никогда не хотела найти и увидеть его, ей вполне хватало семьи, в которой она провела свое детство. Всю жизнь она являлась воплощением кошки, которая гуляет сама по себе, причем настолько сама по себе, что, даже ненадолго влюбившись в приезжего англичанина, собиравшего материал для своей книги об античной Италии, она очень быстро предпочла любовным утехам в гостиничном номере свое чудесное одиночество и совсем не горевала, когда он уехал. Обнаружив, что беременна, она никак на это не отреагировала, а продолжала жить, как живет, совершенно не смущаясь шепота за своей спиной. И только когда «живот полез на глаза», решила записаться к врачу, чтобы узнать, все ли в порядке с ребенком и как вести себя во время родов. Родив не крупную, но здоровенькую девочку, Анна стала даже более общительной и, вместо того чтобы спрятаться в своей виллете с «незаконнорожденным» ребенком, она разгуливала с коляской по городу и на голубом глазу приставала к знакомым с вопросами:

– Хорошенькая, да? В этом месяце уже два кило прибавила! Смотрите, смотрите, как глазками вращает! А волосики какие светленькие и вьются, правда на ангелочка похожа?

Совершенно безотчетно Анна выбрала самую лучшую тактику – соседи приходили в замешательство от такой наглости, но не ответить было нельзя, и те редкие слухи, все же крутившиеся вокруг рождения девочки, вскоре сошли на нет. Мало того, к удивлению Козимы, нашлось немало людей, которые предлагали свою помощь матери-одиночке.

К деньгам же у Анны вообще было странно-равнодушное отношение. Конечно, когда появилась Беа, она иногда задумывалась, что бы делала, если бы ей перестало приходить содержание, которое поначалу за нее регулярно на почте получала ее приемная мать Сандра, а после ее смерти она сама. Но, отметая от себя все опасения и не лукавя, считала, что средства у них будут всегда.

Беа росла, и они еще больше сближались: как две подруги шептались и советовались перед тем, как идти спать, а наутро рассказывали друг другу о своих снах. Когда Беа уезжала на каникулы, Анна не находила себе места, и одиночество не казалось ей больше таким привлекательным.

Теперь же сердце ее заледенело, и то, что именно Маурицио убил Беа, Маурицио, который заменял ей отца, стало для Анны концом света, концом жизни и концом всего святого.

Единственное, что еще изредка копошилось в сознании и щемило ее душу, это сомнение в том, что она правильно сделала, не рассказав все полиции. Она давно собиралась это сделать, но сейчас, когда тело ее ребенка подняли из этой жуткой дыры, заполненной водой, а Маурицио заперли в камере, она утвердилась в мысли, что то, о чем она хотела заявить, уже не имеет никакого значения для расследования.

 

Глава 41

Зажатая в машине между двумя полицейскими, Сабрина начала терять присутствие духа. Ехать до участка было совсем недолго, а она все не могла прийти в себя от произошедшего и хоть как-то сосредоточиться на предстоящем допросе и на своих ответах. Самым неприятным было то, что во второй машине сидел Ивано, и, зная его трусость, Сабри была уверена, что он с перепугу расскажет все. Она еще пыталась обдумать свой план поведения, но все мысли соскакивали на Ивано и на то, что они даже не догадались хоть как-то договориться, как вести себя на допросе. И еще оставался главный вопрос, который терзал ее всю дорогу: удалось ли полиции найти дневник Беа? Ведь от этого зависело очень многое!

Они уже почти приехали, когда Сабрина решила, что нечего тягаться с профессиональными дознавателями, и что вряд ли она сможет отмолчаться даже с помощью адвоката, и что скорее всего ей придется в чем-то признаться, но так, чтобы это было наименее болезненно для всех.

Ее оставили в довольно просторной комнате. Сабри сразу заметила, что одна стена была почти полностью стеклянной, и сразу догадалась, что за ней наблюдают с другой стороны.

Когда у нее уже кончилось всякое терпение и нервы были натянуты до предела, в комнату вошли трое полицейских, один из которых был в штатском и представился ее адвокатом.

Адвокат что-то говорил о ее правах, а она все старалась внутренне сосредоточиться и составить правильную линию поведения, загнав как можно глубже страшную правду, не ляпнув ничего лишнего.

На вопросы она начала отвечать довольно коротко, и пока ей удавалось контролировать ситуацию.

Прошло уже больше часа, а еще никто не поднял тему того злополучного дня, когда пропала Беа. Сабри все еще рассказывала о том, как они проводили время в Риме, и о том, как познакомились с Сандро. Она знала по фильмам, да и по телевизионным передачам, специализирующимся на криминальных историях, как при допросах усыпляют бдительность подозреваемого, а потом ловят на внезапных вопросах, и пыталась, как могла, увести допрашивающих в другую сторону, одновременно не солгав. И все-таки она расслабилась, вспоминая, как они гуляли по Риму – уж больно классное было время! – и, передавая события тех удивительных дней, даже забыла о чувстве унижения, которое заставила испытать ее Беа.

– Где вы нашли дневник Беатричи и зачем спрятали его у себя в доме? – громом прозвучал вопрос в ушах Сабрины.

Она вздрогнула. Как ни готовилась она к любой атаке, как ни старалась выглядеть спокойно и уверенно, эта фраза застала ее врасплох.

«Ну вот и началось, – подумала она. – Все, не буду прикрывать Ивано. Главное, самой не загреметь…»

– Мне дала его сама Беа, ведь мы были так близки… – Сабрина опустила глаза.

– Тогда почему вы его не сдали в полицию, когда Беа пропала?

– Мы все занимались поисками сестры, и я думала, что он не имеет никакого значения, а потом уже забыла, куда его сунула.

Сабрина видела по глазам полицейских, что они ей не верят, и еще раз утвердилась в мысли, что кусок правды им придется кинуть.

– Вы читали дневник и знали его содержание?

– Да. – Ее ужасно мучило то, что где-то рядом находился Ивано и наверняка ему задают похожие вопросы, и она была рада, что в свое время не сказала ему ничего лишнего.

– Где вы были двадцать пятого августа с половины второго до половины третьего дня?

– Я же говорила – дома в спальне, на втором этаже, дремала с мамой. Когда получила эсэмэс от Беа, начала собираться на море. Выходить на жару не хотелось, тем более что из окна видно, когда кто-то подходит к калитке. Потом подъехала наша подруга Симона на машине, а Беа все не было, и мы сразу забеспокоились.

– Насколько нам известно, забеспокоились вы, но никак не Симона. Вы даже высказали предположение, что Беатрича уже пропала. Вы знали, что происходило в гараже в это время?

– Да нет, конечно, там же ничего из спальни не слышно, даже когда отец заводит трактор.

«Черт, а с трактором я явно переборщила», – подумала она и заметила, как один из полицейских отметил что-то в блокноте.

– Еще до прочтения дневника вам были известны отношения Ивано и Беа?

– Ну… В общем, я догадывалась.

– Как, по-вашему, где был Ивано в это время?

– Говорил, что дома, что тоже дремал, после обеда вся Аверана отдыхает.

– Вы сообщили ему, что Беа исчезла? И во сколько вы это сделали?

– Ну, точно не помню… Мы с Симоной почти сразу начали всех обзванивать, а потом он присоединился к поискам.

– Во сколько это произошло?

– Я думаю, где-то около трех часов дня, может, чуть позже.

Сабрина знала, что Ивано неравнодушен к Беа, но все подробности, описанные в дневнике, стали неприятной новостью и для нее, и она решила, что пора выкладывать всю подноготную об отношениях этой парочки, тем более что самой Сабри здесь ничего не грозило.

Искусно делая вид, что ей не так просто выдавать чужие тайны, она приступила к рассказу об отношениях Беа и Ивано.

Не успела Сабрина закончить, как ей задали вопрос, повергший ее в искреннее удивление:

– Беатрича была беременна?

– Что?! Она была беременна?

– Это я вас спрашиваю.

– Нет, я не знаю! А что, была?

«Ух ты, вот это Ивано! Вот гад! А может, они просто так спрашивают, ловят на чем-то?» – пронеслось у нее в голове. Но она тут же сообразила, что ей самой здесь ничего не грозит, зато появляется еще одна возможность увести следствие в сторону, и быстро сориентировалась.

– Да, что-то припоминаю… Только я не придала этому значения. Она меня спрашивала, на сколько дней может быть задержка и обязательно ли это означает, что она залетела.

За стеклом в коридоре столпилась куча народу, и это сильно раздражало начальника полиции, который стоял тут же с полковником, приехавшим прямо из Рима.

Этот вой, поднятый средствами массовой информации, вызвал большой резонанс, который у них в участке выразился в том, что им якобы на подмогу прислали группу из столицы. В чем состояла эта помощь, трудно было понять, так как приезжих местные полицейские старались не допускать до дела, а те, не особенно настаивая, слонялись с чашечками кофе по отделению и пытались ухаживать за работающими в отделе девушками.

Многие не пошли обедать, а кто-то забросил свои текущие дела, чтобы посмотреть на допрос Сабрины и Ивано. Это еще больше нервировало шефа, так как было совершенно ясно, что никакого служебного рвения тут нет, а только любопытство, разбуженное этой рекламной кампанией журналистов. Он уже хотел разогнать всех по своим местам, но в последний момент вспомнил – он ведь и сам никогда не препятствовал тому, чтобы в участке все было по-семейному. Его ребята частенько глазели на допросы, особенно когда приводили хорошеньких девушек, и отпускали смешки и сальные шуточки. «Ну вот и красней теперь перед руководством», – подумал он и, незаметно поманив своего зама, тихо сказал: «Сделай так, чтобы через минуту здесь остались только люди, занимающиеся этим делом».

«Сложное будет расследование. Что можно доказать, когда в доме и гараже семьи Морези полно отпечатков пальцев Беа, и не только отпечатков. В комоде спальни, например, нашли одежду и косметику, которой, как сказала Сабри, они пользовались вместе. И ничего удивительного, ведь Беатрича сидела у них целыми днями. Да еще эта компания детективов, приехавших из столицы, – помощи от них никакой, только глазами шныряют, что где не так», – размышлял начальник, наблюдая за тем, как отвечает Сабрина.

С другой стороны коридора за таким же стеклом шел допрос Ивано. Вопросы были похожи, и можно было сразу сравнить ответы и понять, кто из них что-то скрывает, а кто говорит правду.

Несмотря на протестующие жесты адвоката, детективы поменяли тактику – спрашивали быстро, по очереди и резким тоном. У Сабри навернулись слезы на глаза, и она все с большей ясностью начинала понимать, что скрыть что-либо уже просто не получится. Она крутила головой, не понимая, с какой стороны на нее обрушиваются вопросы, и сердце от страха подступило к самому горлу, а полицейские почти кричали, не обращая внимания на адвоката, который вдруг сильно стукнул по столу рукой.

– Прекратите сейчас же, или я пишу жалобу в прокуратуру!

Полицейские затихли, а Сабри, вместо того чтобы почувствовать в его лице защиту, вдруг окончательно поняла, что ей не устоять и что вряд ли она сможет ограничиться только полуправдой, как ей очень хотелось вначале.

Держась из последних сил, она продолжала:

– Когда отец нашел телефон, нам с мамой стало ясно, что что-то здесь не так, и мы попытались поговорить с ним. Сначала он отмалчивался, но потом рассказал нам все. Конечно, я любила Беа, но отец есть отец, и меня сразу напугало, что труп он спрятал в колодце и что до него когда-нибудь доберутся, потому что все вокруг почти уже прочесали.

Три недели тому назад

Сабрина почти не спала ночами. Зная своего отца, она совсем не была уверена, что он сумел хорошо замаскировать отверстие, и каждый день продвижения поиска приносил ей страшное напряжение, которое она уже не могла сдержать. Срываясь на всех, кто оказывался поблизости, она загоняла себя в психологический тупик, из которого не было выхода. Когда она узнала, что полиция наметила проверку местности совсем рядом с колодцем, и поняла, что рано или поздно они его обнаружат, напряжение достигло пика, и она, схватив лопату, бросилась через огороды в оливковые поля. Не дойдя какие-то сто метров, она услышала голоса Лолы и Пино и легко догадалась, что они идут именно туда. Сабри просто налилась злостью: надо же было такому случиться, чтобы как раз в это время этот урод Пино додумался потащить эту русскую сучку на поиски! Именно сюда, к гротам!

Крадучись, она последовала за ними. Она точно знала, что должна остановить их любым способом, ведь ей было нужно каких-то десять минут, чтобы проверить и окончательно заложить отверстие, и тогда никто не найдет труп Беа.

Решение пришло, когда эта парочка решила разделиться и Пино полез наверх к пещере. Только бы он не услышал – пронеслось в голове у Сабри, и она с силой размахнулась и ударила Лолу наотмашь лопатой.

Все получилось отлично!

Сыплющаяся земля и камни под ногами у Пино заглушили звук падающего тела, а Сабри уже примеривалась лопатой за его спиной.

«Мне нужно всего десять минут, каких-то десять минут», – повторяла она про себя, подбегая к колодцу.

Не зря она проделала весь этот путь. Вот здесь и здесь травы просто нет, а если хорошо приглядеться, то и в этом месте можно понять, что крышку сдвигали. Конечно, огромный камень, лежащий сверху, впечатлял, и все же… И тут Сабрина почувствовала, как капли дождя упали на плечи.

Вот оно, спасение! Уже завтра весь дерн, аккуратно уложенный ею, после дождя утрамбуется и срастется, а трава поднимется, и обнаружить что-либо станет невозможно.

Обратный путь она проделала еще быстрее. Пробегая мимо уткнувшейся носом в землю журналистки, она бросила рядом лопату. «Все равно таких лопат полно в каждой семье Авераны, а перчатки потом сожгу», – подумала Сабрина, уже приближаясь к дому.

 

Глава 42

Лола собиралась домой, в Рим. Для подготовки очередной программы «Их кто-нибудь видел?» оставалось совсем мало времени. Новостей набралось очень много, и все их надо было обработать. Она решила оставить Дану в Аверане, а самой вернуться в офис «Медиает», чтобы скомпилировать материал и подготовить все к передаче.

Складывая вещи в удобную стильную сумку, она с грустью подумала о Пино.

«Отделался букетом и уехал! – Ей пришлось сделать усилие, чтобы направить мысли в другую сторону. – Все, хватит! Тем более что работы невпроворот». Она схватила багаж и пошла к машине.

Ей повезло с парковкой, и, как первой клиентке из всех остальных журналистов, ей одной выделили место в небольшом подземном гараже гостиницы, а не на общей верхней стоянке, где машины медленно расплавлялись на жарком солнце, превращаясь в маленькие сауны.

Спустившись в гараж и бросив вещи в багажник, она решила подняться, чтобы попрощаться с гостеприимными хозяевами, с которыми успела сдружиться за эти дни в Аверане. Главное, чтобы это было не очень долго, спохватилась Лола, уже входя в холл, вспомнив о врожденной болтливости итальянцев.

– Добрый день и до свидания! – улыбнулась Лола, увидев за стойкой их обоих. – Спасибо, у вас очень милая гостиница и хороший повар.

– Спасибо вам. Только что-то рано вы уезжаете, большинство журналистов еще здесь осталось. Или опять вернетесь? Оставить за вами номер? – наперебой сыпали вопросами хозяева.

– Думаю, что нет. Спасибо! – И тут Лола сглупила: – Привет от меня вашим детям. – Увидев, как на их лицах появилась крайняя заинтересованность предметом, она поняла, что это надолго. Перебивая друг друга, они начали рассказывать, что сын, с которым ее познакомили, когда он зашел в ресторан к родителям, уехал отдыхать на неделю, так как в сентябре дешевле и уже не самый высокий сезон; а дочка, о которой она знала только понаслышке, разошлась со своим женихом и очень переживает.

Лола молча выслушивала их излияния, справедливо рассудив, что, если она хочет побыстрее уехать, реплики подавать не стоит. Окончательно распрощаться ей удалось только после подробного рассказа о детях и обсуждения семьи Морези и самого Маурицио, «на которого уж никак нельзя было подумать, что он убийца».

Выезжая из гаража, она чуть было не сбила Дану, бежавшую прямо навстречу.

– Стой! Что у тебя с телефоном?! Полчаса тебе звоню, не переставая!

– Вот черт! – Лола вытащила мобильник из кармашка сумки, которую оставила в машине перед тем, как подняться в холл гостиницы. На табло высветились двенадцать неотвеченных вызовов.

– Что случилось?! – Лола открыла дверь автомобиля. – Садись, здесь прохладно.

Дана говорила, как всегда, очень быстро:

– Стало известно, кто ударил вас по голове!

– Вот это да! Так и кто?

– Это Сабрина!

– Объясни, я что-то в полном замешательстве. – В голосе Лолы послышалось удивление.

Дана, как и все журналисты, обожала преподносить сенсации своим коллегам по цеху.

– Маурицио все-таки рассказал Сабри и Козиме все, что произошло, и где он спрятал труп, и, видимо, они решили, что Беа все равно не вернешь, а отец есть отец, и прикрыли его с общего молчаливого согласия.

– Ну а нас-то зачем лопатой?

– Не надеялась она, что Маурицио в таком зашоре и после убийства смог хорошо замаскировать колодец, и когда поняла, что полиция на другой день пойдет прочесывать эти места, просто не выдержала и бросилась туда с лопатой, чтобы все проверить и окончательно забаррикадировать крышку. Ну а тут вы гуляете «сладкой парочкой», – все-таки не преминула съехидничать Дана.

– Ну что ты лепишь, ведь знаешь, что мы пошли на поиски Беа, – возмутилась Лола.

– Короче, – Дана пропустила мимо ушей реплику Лолы, – это был последний шанс Сабрины, тем более что Маурицио сдался на волю судьбы и отказывался предпринимать любые действия. Вот она вас и разметала по полю, потом все проверила, как хотела, где надо, земли подсыпала, где надо, дерн утрамбовала, а тут и дождь пошел. Знаешь же, как у нас все прет после дождя. Так что теперь все складывается.

– Хорошо, что Стефано успел заснять, как Сабри и Ивано увозила полиция, теперь эти кадры дорогого стоят, тем более если события будут развиваться в этом направлении. Да, кстати, а что Ивано?

– А Ивано трясся и потел на допросе. Он подтвердил, что был с Беа в близких отношениях.

– По их эсэмэскам это уже было ясно, – встряла Лола.

– Полиция высказала предположение, что Беа была беременна, – закончила Дана, оставив реплику Лолы без ответа.

– Ого! Я что-то о беременности ничего не помню из результатов экспертизы.

– Никакой беременности не существует, они так проверяли Ивано и Сабрину, кто быстрее проговорится, а там, глядишь, и еще что-нибудь выложит.

– А признание Маурицио уже вообще не брали во внимание или как?

– Относительно убийства полиция все больше склоняется к мысли, что убил не он.

– А что там с дневником Беа?

– Все, что имею, сброшу тебе по электронке, а если в двух словах, так там подробно описаны отношения Ивано и Беа и то, как Сабрина их ревновала. Для четырнадцатилетней девочки очень необычные рассуждения.

Таким образом, перед Лолой вставала дилемма – договариваться о внеплановом выходе с новыми событиями дела в Аверане, для чего надо было остаться и дать репортаж прямо отсюда, или рискнуть и рассказать все новости уже на своей программе «Их кто-нибудь видел?», если они еще останутся «новостями» и ушлые коллеги не опередят ее.

Ей понадобилось всего три секунды на принятие решения – приоритетом в работе всегда являлась ее личная передача, и лозунг «все эксклюзивы там» еще никто не отменял.

А Дану и Стефано учить не надо, как сделать так, чтобы наши друзья-журналисты ничего не узнали. У них был даже разработан один безотказный способ, который давал возможность выиграть время. Кто-то из их группы, как бы нечаянно, бросал убойную, но ложную информацию, и пока коллеги бежали проверять ее, время было упущено.

Лола была уверена, что именно этим способом Дана воспользуется и сейчас.

– Жду от тебя сообщений, и все остаемся на тех же местах – ты со Стефано работаешь здесь, в Аверане, а я поеду подготовлю материал, и всю последнюю информацию дадим в «Их кто-нибудь видел?». Видишь, что творится? Каждый час что-то происходит. Я уверена, что вы справитесь. Чао, пока! – И она высадила Дану из машины.

«Сделаю еще одну отличную передачу, накал событий это позволяет», – прикидывала Лола, выруливая к морю.

Структура программы была уже отработана и всегда планировалась таким образом: сначала шло напоминание о произошедших событиях с короткими комментариями и фрагментами предыдущих репортажей, потом давались последние новости и интервью, излагались гипотезы, далее шло обсуждение. Приглашенных выбирала сама Лола, присутствующие высказывали свои мнения, и чем они были оригинальнее, тем больше времени ведущая выделяла на дискуссию. Никогда не навязывая личную точку зрения, Лола все-таки объясняла свою позицию. Выстроить передачу было не так просто, поскольку она шла в прямом эфире, и любой звонок в студию грозил увести программу в другое русло. Гости, находящиеся в студии, должны были быть готовы к любому развитию событий, должны были уметь быстро сориентироваться и высказать свое мнение по любому вопросу и поводу.

Теперь по делу в Аверане, крича и размахивая руками, все рвались ввязаться в полемику, так что вставала другая проблема – не дать говорить всем одновременно, а с итальянцами это было ох как сложно. Лола не раз наблюдала, как трудно приходилось ведущим политических программ, когда представители разных партий были готовы растерзать не только друг друга, но и журналистов. Совсем не просто было сдержаться, когда ты принадлежал к одной из них, имел свое четкое мнение и, хорошо зная материал обсуждаемой темы, видел, как один из гостей без зазрения совести лепит полную чушь. Но высшим пилотажем считалось, когда телеведущему удавалось мягкими наводящими вопросами, в которых уже заключался ответ, без лишнего крика и скандала донести до слушателей свое мнение, оставив в полном недоумении говорящего и доказав его полную несостоятельность.

Больше всех знаменит такими «выходками» был Альберто Гралини, работающий на программе «Гиены». Своим скрипучим голосом и издевательской интонацией, к которой невозможно было придраться, он так умел провести интервью, вкладывая в разговор совершенно другой подтекст, что отвечающий до последнего верил, что он говорит и выглядит очень серьезно и внушительно, совершенно не осознавая, что происходит. И только увидев себя на экране, начинал понимать, какому поразительному изменению подверглись его ответы, хотя все слова его прямой речи были оставлены нетронутыми.

– Как вам удалось отстоять свою точку зрения в Парламенте? – ласково интересовался Гралини, хорошо изучивший материал и прекрасно знавший, что интервьюируемый полностью провалился на последних дебатах. На что парламентарий, как правило, раздувшись от собственной значимости и вдруг поверив, что он действительно чего-то добился, начинал внушительно: «Ну, как вам сказать… на мой призыв нельзя было не откликнуться, тем более в тяжелое время кризиса…»

– Конечно, конечно, – подбадривал его Гралини, после чего окрыленный политик окончательно утопал в трясине общих фраз и заканчивал интервью откровенной чушью, превращая передачу в юмористическую. А как виртуозно он провел репортаж с политиком Роберто Формикони!

– Как продвигается строительство эстакады? – скрипел Гралини. – Кажется, со вступлением вами в должность работы вышли на другой уровень? – вкрадчиво подбрасывал он наживку.

И Формикони, забыв о распиленных откатах, радостно заглотил приманку.

– Да, да, вы совершенно правы, мы сильно увеличили темпы возведения автомоста.

Внизу экрана шла раскадровка пустынной стройки.

– К сожалению, нам пришлось поменять железобетонные конструкции. – Камера медленно проползала по старым рассыпающимся сваям с торчащими железными прутьями, и так каждый последующий кадр противоречил очередной фразе, сказанной Формикони.

Вся Италия знала, что эстакада в Калабрии строилась уже почти десять лет, хотя срок исполнения прошел уже три года тому назад, и затраты на ее реализацию как-то сами собой увеличились на миллионы и миллионы евро, и только Формикони, который вступил в должность совсем не вчера, все рапортовал об успехах.

Наверное, и эта передача могла бы превратиться в юмористическую, если бы не так грустно выглядели кадры с изображением заброшенных цементных блоков и треснутых перекрытий, мелькающие под щекастой физиономией улыбающегося Формикони.

Лола очень симпатизировала этому успешному журналисту и была рада, что они работают на одном канале, но по разной тематике, и он не является ее конкурентом.

Вторыми по сложности работы со зрителями и специально приглашенными считались криминальные передачи. Лола помнила о своем последнем эфире, который поднял рейтинг программы на заоблачную высоту и оставил особый след в ее душе. На этот раз она старалась предусмотреть все возможные варианты развития событий. «Главное, что я сама оказалась в центре этой истории, – размышляла Лола, – это случается не так часто. Я смогу от первого лица еще раз рассказать, что произошло и как мы попали в западню, но уже с окончательно названным злодеем, точнее злодейкой».

 

Глава 43

Много-много лет Маурицио не отдыхал так, как здесь в тюрьме. Он горько усмехнулся своей мысли. После ужина ему давали успокоительное, и он засыпал сразу же, но спал тяжело, ворочался и все вспоминал случившееся – снилась ему Беа, которая тянула руки из черной дыры колодца и все шептала: «Холодно мне, холодно», снился ее красный накрашенный рот, но как-то отдельно от нее самой, как будто он жил и говорил с ним сам по себе – открывался, выплевывал слова и хохотал этим наглым смехом, каким умела смеяться только недоступная Беа. Наутро он вставал такой же уставший и еще долго не мог прийти в себя от ночных сновидений.

– Какого черта ты отнес в полицию мобильник Беа?! И даже не посоветовался! А какого хрена ты его себе оставил, ведь было сказано: жги все?! Одурел совсем под старость! Или в тюрьму сесть не терпится? – кричали на него жена и дочь.

А он дрожал, как в лихорадке, от одной мысли, что труп ребенка никогда не найдут и он не будет предан земле. Оставив себе ее розовый телефончик, как память, он решил, что, если отдаст его полиции, сказав, что нашел в поле, это поможет следствию разыскать и похоронить тело девочки. А дальше… Что они смогут узнать, когда труп пролежал в воде более двух недель? Да и вряд ли подумают на его семью, ведь в Аверане все знали, что Беа для них как родная. Но к худшему Маурицио тоже был готов…

Ночные видения все продолжали мучить его, а чувство вечного озноба, казалось, поселилось в нем с тех пор, как он опустил труп племянницы в гниющую воду.

Не освободился он от этих снов даже после того, как указал то жуткое место, куда бросил тело. И даже после того, когда мертвую Беа подняли на поверхность, ночные кошмары так и не оставили его.

Проснувшись, он сразу вспомнил про свой оливковый сад, который ждал, когда его семья примется за сбор урожая, и погрустнел еще больше. Трактор так и не починен, сети, которые они раскладывали под деревьями, не залатаны, да и кто будет всем заниматься, ведь его дочь тоже сидит в тюрьме. Про Сабрину он знал из новостей, которые постоянно показывали по телевизору. Самоуверенная журналистка Лола то комментировала так, как будто все ей уже известно заранее, а иногда, наоборот, подавала произошедшее таким образом, что знак вопроса будто зависал в воздухе, оставляя всех в полном недоумении.

Новости им разрешали смотреть в общем холле, а его историю теперь называли «Убийство в Аверане» и крутили буквально по всем каналам, но он все переключал на пятый, чтобы еще раз увидеть, как эта стройная девушка, четко выговаривая слова, раскладывала по полочкам все события последних дней.

На экране опять появились машины с мигалками и Сабрина в сопровождении двух полицейских, усаживающих ее на заднее сиденье.

Маурицио совершенно не представлял, чем может помочь дочери, кроме того, что он уже сделал. И то ли от лекарства, которое он принимал на ночь, то ли от того, что все пережитое было выше его сил, на него напало тупое опустошение. Ему стало совершенно все равно, что там мелькает на экране и какие реплики отпускают сидящие здесь же заключенные.

И откуда они все это накопали? – и он с равнодушием узнавал новые для себя подробности о своей дочери, о жене и даже о себе самом.

 

Глава 44

Дорога была долгой, почти шесть часов, нового материала было полно, и Лола начала обдумывать план программы, но мысли все время сбивались совершенно в другое русло. От Пино не пришло ни одной эсэмэски, а открывая свою почту, Лола каждый раз так нервничала, ожидая увидеть от него письмо, что, когда надежда не оправдывалась, застывала, тупо уставившись в монитор и оплакивая свою женскую судьбу. Несомненно, ей хватало пары минут, чтобы прийти в себя и обложить этого Пино последними словами, но с каждым разом это давалось все труднее. Мало того, ей даже приходили мысли вроде: «А если что-то случилось, если произошло ДТП, а если он заболел…» Но она тут же одергивала себя: ну конечно, здоровый мужик, чем он может заболеть, мы же не в России в марте, когда грипп косит все города и веси, мы в Италии с мягким сентябрьским солнцем. По поводу дорожного происшествия тоже понятно, что, если, не дай бог, что-нибудь действительно произошло, вся Аверана была бы в курсе, и Лоле одной из первых сообщили бы об этом, так как здесь она стала известна не только как журналистка, но и как девушка Пино.

Лоле нравилось думать под тихую музыку во время езды, и большинство ее гениальных идей родилось именно в машине, но сейчас она никак не могла сосредоточиться на работе.

«Коль чувствуешь ты головокружение, кружись в другую сторону – поможет», – вдруг выплыли из памяти строчки из «Ромео и Джульетты». «А и правда, пойду на тусовку, как только приеду», – решила Лола и почему-то подумала о компании Стефано и его девушки.

«Ну уж нет, при чем тут они, когда мне нужен сумасшедший вечер, а может, даже и ночь». Память услужливо подкинула парочку знакомых режиссеров и одного звукооператора, которые уже давно пытались безуспешно приударить за Лолой. Но стоило только представить их рядом, как ее чуть не стошнило. Она резко затормозила. Такого с ней еще не случалось! Это что, приворот от Пино? А может, постаралась его мамашка? Она обескураженно закрыла глаза и опять воссоздала рядом с собой одного из намеченных на вечер мужчин – реакция была та же.

«Ну уж нет, я так издеваться над собой не позволю!» – подумала она. Для пробы она изобразила себя в объятьях Пино в медленном танце – и тут же ее понесло и закружило между землей и небом, и такая сладость разлилась по всему телу, что она поняла, что от нее уже ничего не зависит, и что сделать с этим ничего не возможно.

– Но мы еще поборемся! – крикнула Лола, трогаясь с места и вдавливая педаль «по самое не хочу». – Если не получится утопить себя в крутой тусовке, то утоплюсь в работе. – Но сомнения в реализации задуманного начали тут же бороться с ее благими намерениями.

Остановившись на заправке выпить кофе и немного размять ноги, она заставила себя подумать о том, кого пригласить на программу. Сабри и Ивано в полиции, Микеле тоже, Анна и Козима однозначно откажутся…

Звонкая трель мобильника прервала ее размышления. Это была Дана.

– Ты где?

– Да на светофоре стою, на перекрестке Аурелии, а что?

– Ты после светофора можешь остановиться где-нибудь?

– Попробую, но зачем?

– У меня сообщение такое, что ты должна выслушать его в состоянии покоя.

Лолу как холодной волной накрыло.

– Что-то с Пино?

– Господи, ну при чем тут твой воздыхатель, мы же расследование проводим, а ты все про Пино. Остановилась? Могу говорить? – Дана заметно волновалась.

– Да говори уже! – Подрезав синий «Фиат», Лола резко вывернула руль и, услышав, как вдогонку истошно засигналили, воткнулась в щель между двумя припаркованными машинами.

– В убийстве Беа подозревается Сабрина!

– Но она уже подозревалась, да и Ивано тоже.

– Найдены неопровержимые доказательства, с точностью подтверждающие, что это сделала она.

Лола оторопела.

– Ты сама в это веришь? Я пока представить не могу! – И она вспомнила, как целый день ходила с Сабри по Риму. – Ну что дневник нашли, это я знаю. А еще что? Что могло бы дать точные доказательства, что это она?!

– Там много чего, но самое главное, что она знает все подробности произошедшего убийства, и все они совпадают с официальной версией, подтвержденной вскрытием и другими анализами, что в показаниях Маурицио вообще не присутствовало. Ты же знаешь, как наша полиция умеет раскручивать, сам не заметишь, как уже рассказал все как есть. А тут неискушенная девушка.

– А вот на неискушенную Сабрина как раз совсем и не похожа. Впрочем, и на убийцу тоже…

– Я сама в шоке, но это информация из нашего надежного источника.

– Но почему?!! Зачем?!! – не выдержала и вскрикнула Лола.

– Ты успокойся и думай о программе, а подробности я тебе напишу, – утихомирила ее Дана и отключилась.

«Хорошо, что я остановилась, – и, посмотрев в зеркало заднего вида, она увидела, что побледнела. Ну никак она не могла представить Сабрину в роли убийцы, хотя… – Разнесла же она нас с Пино лопатой по полю… но это вроде за отца боялась, что тоже понятно…» Но память начала подсовывать сомнительные моменты: как старательно Сабри пыталась обычного итальянца Сандро, падкого на красивых девушек, сделать подозрительным соблазнителем, готовым украсть Беа; как без колебаний согласилась с тем, что ее отец – убийца; как умело повернула событие с дневником под другим углом, сказав, что спрятала его по просьбе Ивано; и как сразу же подхватила специально подброшенный эпизод с беременностью Беа, чтобы окончательно утопить своего друга.

Лоле всегда была неприятна Сабрина, но, работая на криминальной программе уже три года, она научилась абстрагироваться от внешности кого бы то ни было, зная, что нельзя основывать свои подозрения на беспочвенной антипатии, но сейчас пожалела, что не прислушалась к себе. Лола постепенно успокаивалась, к лицу снова прилила кровь.

«И чего меня так прихватило? – подумала она, трогая машину с места. – Девочка убила двоюродную сестру, это действительно страшно и дико, но надеюсь, что на этот раз причины известны и нашли настоящего виновного, а мне придется поменять весь план, который я продумала по дороге. И плакали мои тусовки…»

 

Глава 45

Козима не понимала, сколько времени прошло с тех пор, как увезли Сабрину, пять-десять минут, а может, пять-десять часов. Телевизор по-прежнему бормотал, теперь уже о погоде, а Козима все стояла в центре гостиной.

Неужели ничего нельзя изменить? Ведь всего несколько дней назад ее семья слыла самой добропорядочной и работящей во всей Аверане, и Козима почти успокоилась – все было «не хуже, чем у людей». Но когда Сабри пару месяцев назад, растрепанная и расстроенная, вернулась домой и, прошмыгнув к себе, прошипела сквозь зубы: «Маленькая сучка!» – Козима поняла, что ей еще придется потрудиться, чтобы внушить Сабри, что значит «не выносить сор из избы». А когда после поездки в Рим Сабрина стала тратить всю свою небольшую зарплату на фирменные вещи, хотя всегда относилась к ним более чем спокойно и даже смеялась над Беа, которая жить не могла без брендов «Гуччи» и «Макс Мара», Козима сильно задумалась и принялась с усердием разбираться в отложенных когда-то старых документах, ведь денег, чтобы «было не хуже, чем у других», нужно было все больше и больше.

– Мам, нам бы машину поменять, – уже неоднократно просила Сабри.

– Мам, добавь немного, хочу новую мобилу купить, а то у Беа и то последняя модель!

– Мам, мы хотим с Беатричей в Рим съездить к родственникам.

А вот как раз в столицу-то и не надо было их отпускать, тем более одних. Приехали обе как будто очумелые.

Как там Сабрина, господи? Надо сходить в полицию узнать. Но, подойдя к окну, наткнулась на море вспышек, засверкавших сразу же, как только она отдернула занавеску.

А что будет, когда она выйдет на улицу?!

В ней закипала злость. Какими были милыми и обходительными эти журналисты, когда надо было что-то разузнать, выведать. А эта, сероглазая, которую они даже впустили в дом, настолько она выглядела участливой к их горю. А теперь что только не лепит об их семье! Зря Сабрина соглашалась практически на все предлагаемые интервью. И никто не знает, какую роль теперь сыграют ее рассказы о Беа в расследовании.

Накинув платок и надев черные очки, она вышла на улицу. Толпа журналистов всколыхнулась и рванула навстречу Козиме, тыча в лицо микрофонами.

– Это правда, что при обыске в вашем доме был найден дневник Беа?

– Как вы можете это прокомментировать?

– Сабрине было выдвинуто какое-то обвинение?

– Вы направляетесь в полицию?

Каждый вопрос приводил Козиму в еще большую ярость. Закрываясь одной рукой и расталкивая журналистов другой, она шагнула за калитку и попробовала подойти к машине.

– Я не буду отвечать ни на какие вопросы! Отойдите! Дайте пройти!

Сволочи, они приводили ее в бешенство. Ее дочь допрашивают! Бедная, как она справляется со сворой полицейских?! Она представила плачущую Сабрину в участке, отвечающую сквозь слезы на сыплющиеся на нее вопросы. Боже мой! Сможет ли она продержаться?!

Козима пыталась отодвинуть микрофоны, прыгающие прямо перед ее глазами, и выбраться на дорогу. Но толпа надвигалась, и ее ярость достигла своего предела. Она хотела защитить свою девочку ото всех: от докучливых полицейских, от наглых журналистов и от этого страшного мира. Схватив один из камней, которым они подпирали дверь гаража, она бросила его в самый центр толпы. Все ахнули, раздался звук разбитого стекла, и Козима оказалась стоящей в центре свободного круга, а камеры и вспышки заработали с новой силой. Увидев, что никто не собирается убегать, а вопросы продолжают выкрикивать так же часто, Козима схватила еще один камень и еще один и со всей злостью и силой, на которые она была способна, стала метать их в журналистов. Почувствовав, что сердце трепещет уже в самом горле, задыхаясь, она повернула обратно к дому.

Держась за стену, открыла дверь и, шатаясь, вошла в полумрак гостиной. Медленно передвигая ноги, дошла до тумбочки, где хранились лекарства, не зажигая света, нащупала нужную пачку, положила таблетку на язык. Бутылка воды была где-то рядом, сердце билось все глуше, и его удары молотом разносились по грудной клетке. На секунду она подумала, что умирает. Нет-нет, только не сейчас… Она попыталась проглотить сухую таблетку и, безуспешно повторяя глотательные движения, старалась протолкнуть прилипшее к языку лекарство, пока ее пальцы не нащупали спасительную бутылку. Сделав два глотка, она откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Момент смятения прошел, и лицо ее сделалось таким же суровым и неподвижным.

 

Глава 46

Шел уже шестой час допроса, но конца даже не было видно. Сабрина, считавшая себя сильной и достаточно хитрой, что на самом деле было верно, упала духом, но еще держалась отчаянно. Она поняла окончательно, что куском правды, который уже бросила полицейским, тут не отделаешься и придется рассказать все.

Это произошло три недели тому назад.

Тихо, чтобы не разбудить мать, которая еще дремала, Сабрина собирала пляжную сумку.

– Вроде все… – она еще бросила косметичку, хотя от жары все цвета потекут, но что делать, если подъедет Ивано…

После того случая в машине он избегал оставаться с ней наедине, а все больше времени проводил с маленькой Беа, что очень раздражало Сабрину. Взглянув в зеркало перед уходом, она подумала: ну не так уж и плохо, ну полная, но видно, что тело молодое и крепкое; ну не высокая, ну не длинные ноги; но бедра покатые и твердые. Но когда появлялась Беа, которая этим летом превратилась в маленькую женщину, у Сабри не оставалось никаких шансов! Она вспомнила последние дни их римских каникул и то чувство постоянного унижения, которое она прятала под маской старшей сестры, и злость стала переполнять ее.

Пройдя через кухню к выходу, она услышала звуки какой-то возни, доносившейся из гаража, остановилась у двери, прислушалась. Говорила Беа: «Дядь, ты что, с ума сошел?!»

– Вот хамка, так с моим отцом разговаривать, – еще больше разозлилась Сабри, приложив ухо к двери, за которой опять послышалось какое-то шебуршение, переходящее в звуки борьбы, и уже крик Беа: «Дядя, ты что, ты что, отпусти!» Распахнув дверь, Сабрина увидела, как красный и потный отец, прижимая Беатричу к себе, пытается затащить ее в угол гаража, а она, закрываясь пляжной сумкой, молотит его ногами.

– Путана, сволочь! – заорала Сабри, сбегая к ним по ступенькам.

Резко вздрогнув, Маурицио тут же выпустил девушку и, закрыв лицо руками, выбежал на улицу.

– Да ща-с-с, ты это своему папашке скажи! – нахально ответила Беа, поправляя одежду.

– Мало ты наотрывалась в Риме, мало ты кривлялась перед Ивано, тебе еще моего отца не хватало! – завопила Сабрина и, спрыгнув с последней ступеньки, налетела на Беатричу и вцепилась ей в волосы.

– Да кому он нужен, твой отец, да и ты сама, кому ты нужна?! В зеркало на себя посмотри, овца! И Ивано тебе не видать! – в тон ей прокричала Беа.

– Гадина! Мразь! Шлюшка поганая! – Сабрина била наотмашь.

– Отстань, корова жирная! Больно же! – Беа растерянно увертывалась.

Но Сабри не могла остановиться, вся зависть и ненависть, накопившиеся за последние недели к сестре, выливались сейчас в этих ударах, которые, зажав Беа в углу гаража, она наносила со всей силой, на которую была способна. Испуг, появившийся во взгляде Беатричи, наконец-то принес ей сладостное чувство женского превосходства.

«Вот такими должны быть глаза Беа – просящими пощады, а не нагло смотрящими на моих мужчин!» – думала Сабрина, не переставая дубасить сестру и уже входя в раж. Поняв, что Беа защищается из последних сил, пытаясь пробраться к выходу, она сорвала старый ремень со стены и, накинув его на шею убегающей Беатричи, затянула с какой-то яростной силой, с удовлетворением чувствуя, как обмякла Беа, падая на колени. На пол плюхнулась пляжная сумка, по цементу покатился розовый телефончик. Сабрина еще раз дернула ремень и, увидев, как Беа, скрючившись, валится на пол, с хрустом наступила на ее мобильник.

Глядя на лежащее перед ней тело, Сабри не испытала никакой жалости, а только страх и растерянность. В голове всплывал зловещий вопрос – и что теперь будет?

 

Глава 47

Вбежав в дом, Лола тут же бросилась к компьютеру и, судорожно нажимая на клавиши, все не переставала думать о происшедшем. Девушке чуть за двадцать, и она уже перешла через край всего дозволенного и заглянула по ту сторону ада. А ведь какое самообладание! Ну была чуть грустной, иногда молчаливой, а иногда тарахтела – не остановишь, и совершенно не стеснялась съемок, а скорее наоборот, лезла на камеру рассказать с искренним видом, как она любит сестричку! И то, что тюкнула ее и Пино лопатой, тоже объяснила очень складно – хотела спасти отца. То, что в Риме они знакомились со всеми подряд, и то, что все заглядывались на Беатричу и хотели познакомиться именно с ней, еще не предлог для убийства. Сцена с Ивано вполне ясна – отказал в любви и высадил из машины, такое девушке тяжело пережить. Да еще наверняка этот случай разнесли по всей Аверане, а возможно, он еще и Беа поведал, чтобы подтвердить свою востребованность среди аверанских женщин и лишний раз подчеркнуть, насколько он желанен, что и Сабрина на него запала, а он такой молодец – не поддался на провокацию. А если Беа еще и подшучивала над сестрой и над ее чувствами к Ивано, такое сложно выдержать, а тут еще отец на глазах у дочери пристает к Беа.

Да, наверное, Дана права, одно за другим – и складывается картина, в которой Сабри выглядит сильно униженной и доведенной до точки кипения. И кем? Младшей сестрой, которая какие-то полгода назад еще выглядывала, как мышонок, из-за ее плеча и была рада до соплей, когда Сабрина брала ее с собой на тусовки.

А ведь как умело Сабри направляла следствие по ложному следу, рассказывая о Сандро! Ясно, что основа ее истории о римских каникулах правдива, но важно, как преподнести произошедшее, и Лола вспомнила, как она неоднократно вдруг замолкала на середине начатой фразы, как будто давая слушающему додумать и сделать собственный вывод, хотя из сказанных ею слов вывод можно было сделать только тот, который был нужен ей. Только сейчас Лола поняла, какую удачную тактику использовала Сабри во время интервью, подбрасывая разнообразные эпизоды, уводящие следствие в другую сторону; как спрятала дневник Беатричи, якобы по дружбе и по просьбе Ивано; как зацепилась за заданный ей специально вопрос о несуществующей беременности Беа, чтобы лишний раз подставить того же Ивано. Но у полиции не забалуешь, там профессионалы высокого класса, и если на телевидении еще как-то можно запудрить мозги зрителям и приглашенным, то с детективами даже очень ушлой девочке из провинции не справиться.

Совершенно поменялась роль Маурицио. Конечно, он пытался изнасиловать Беатричу и все-таки сделал это, когда она была мертва; конечно, он спрятал тело в колодец. Но если в начале следствия все средства массовой информации с возмущением называли его «монстром семьи Морези», то теперь скорее всего поутихнут, так как и он в какой-то мере выглядит жертвой, готовой взять на себя всю вину дочери.

Ловко Сабрина подставила папашку и даже глазом не моргнула. Когда его забрали за якобы совершенное убийство, она так все изобразила, что мнение журналистов и публики было однозначным: «Честная и прямодушная Сабрина предпочла горькую правду! Несмотря на то что убийца – ее родной отец, он должен быть наказан!»

Остается совершенно неохваченной Козима, которая сразу же показалась Лоле молчаливой и сильной личностью. Могла ли она не знать о случившемся, могла ли не догадываться, что произошло у нее в семье и у них в доме? Пока это остается загадкой…

Надо все эти моменты раскрутить на программе, но так, чтобы не запутать зрителя. Лола почувствовала приятное волнение, обычно сопровождавшее ее во время верстки передачи, в которой было много эксклюзивных новостей.

Будет о чем поговорить с психологом, да и писательницу надо пригласить обязательно, хорошо бы подъехал кто-нибудь из полиции. Дело еще не закрыто, но иногда они соглашаются прийти на программу, если есть уверенность, что убийца найден. Да и резонанс у случившегося такой огромный, что для успокоения публики, может, и пришлют кого-нибудь, рассуждала Лола, не забывая набивать нужный текст на компьютере.

 

Глава 48

Козима окончательно поседела за эти дни. Сидя одна дома и не общаясь не только с Анной, но и с односельчанами, она совсем перестала следить за собой: нечесаные волосы, фартук в жирных пятнах, который она не снимала второй день, даже не замечая, что спала, не раздеваясь, руки со взбухшими венами, когда-то обнимавшие Маурицио, менявшие памперсы Сабрине, вытиравшие нос маленькой Беа, а теперь беспомощно висевшие по бокам безвольного туловища.

Как там дочь? Как Сабри? Выдержит ли? – то и дело стучало у нее в мозгу.

Козима была стержнем и остовом семьи Морези, она единолично принимала окончательные решения, и ее советы являлись указанием к действию. Она, как кормчий, вела семью вперед к лучшей жизни. Они уже сумели дорасти до «не хуже, чем у других», а когда вдруг открылась нежданная возможность иметь «больше, чем у других», отчего у Козимы екало под ложечкой и кровь волнами шумела в ушах, она поняла, что не остановится ни перед чем.

Сколько раз она вспоминала слова матери и никак не могла понять их смысл. А сколько лет потеряла она только потому, что сочла их за бред умирающей. И все же, разбирая старые бумаги, она откладывала те, которые, по ее мнению, могли представлять определенный интерес. Перечитывая в редкое свободное время, она пыталась связать их с тем, что сказала ей мать перед смертью. И постепенно эти письма, документы и события стали складываться в еще нечеткую картину, но она уже начала о многом догадываться и что-то понимать.

Козима уже привыкла все новости узнавать из телевизора и, бесцельно слоняясь из комнаты в комнату, то и дело застывала перед экраном, где показывали все ту же журналистку, которая была у них дома и, задавая вопросы, пыталась казаться простой и сердечной.

На экране шел повтор всей истории поиска Беа: мелькал телефончик в натруженных руках Маурицио, затем пошел репортаж от участка полиции в Таранто, та же ведущая с повязкой на голове и пластмассовым ошейником на шее давала интервью в больнице, высказывались старые предположения о подозрении Сандро, потом появился их дом, гараж и Маурицио со взглядом побитого пса, дающий показания, потом он же у большого фикуса, размахивающий руками в пятне света у колодца, и вот уже Сабри выводят на улицу и, пригнув голову, сажают в машину двое полицейских. А вот она сама бросает камни в журналистов, и камера дает крупный план, какое же страшное у нее лицо!

Глядя на подборку мелькающих кадров, Козима поняла, что все ее потуги напрасны и Сабрина не выдержит. Да и не может она оставить дочку на растерзание полицейским.

– Да, надо собираться. – И тут, как будто в подтверждение ее слов, журналистка перешла к орудию убийства и поначалу, давая зрителям простор для собственных предположений, постепенно сужала и сужала круг версий, подбрасывая все новые факты, и тогда Козима осознала, что это конец, и петля почти затянулась…

Она медленно сняла фартук, пригладила волосы и завязала их в узел. Так же неспешно, как будто специально затягивая время, вошла в ванную комнату, расстегнув платье и сбросив несвежее белье, шагнула в душевую кабину и включила воду. Переодевшись в чистое, подумала, что лекарство от сердца надо бы взять, положила зубную щетку и пасту в клеенчатую сумку, застегнула на ней молнию, закрыла все окна и ставни и заперла дверь на толстый ключ, который был сделан на заказ еще в Германии для их тогда еще будущего дома и которым они пользовались, только когда уезжали надолго.

Кто и когда теперь откроет эту дверь?..

Уже стемнело, журналисты разошлись. Было очень тепло, пахло ночной сладостью. Садясь в машину, Козима опять подумала о дочери.

Входя в здание полиции, женщина поздоровалась с дежурным, который жил на соседней улице.

«Господи, никуда от знакомых не денешься», – вяло пронеслось в голове.

– Что вы так поздно, никакие передачи уже не принимаем, да и Сабрину сегодня перевели в Таранто, – на всякий случай он сверился со списком.

Козима молчала.

– Что-то еще случилось? Вы хотите сделать заявление?

Ответная тишина насторожила дежурного, и, не отводя взгляда от окаменевшей Козимы, он нажал кнопку селектора и тихо вызвал инспектора.

– Да, это я убила Беа! – отчетливо произнесла Козима.

«Ну вот! Опять всем отделением не спать, просто наказание какое-то это «Дело в Аверане», убийцы идут потоком», – с грустью констатировал про себя полицейский.

 

Глава 49

Месяц тому назад

Козима уже проснулась, когда в спальню вбежала Сабрина:

– Мама, кажется, я убила Беа!

– Господи! – только и смогла сказать Козима, тяжело поднявшись с кровати и проследовав за Сабри.

Сбегая по лестнице впереди матери, Сабри услышала писк эсэмэс, пришедшего на телефон. Черт, черт! Неужели Симона уже подъехала? Она совсем забыла, что все они собирались на море. Взглянула на прыгающий в руке экран мобильника – у них еще двадцать минут! Она опаздывает!

Их семья слыла в Аверане одной из самых уважаемых и работящих, и это была заслуга Козимы. Она всю жизнь придерживалась негласного правила – «не выносить сор из избы». Да и выносить-то было особенно нечего, ну небольшие ссоры, какие бывают у всех, ну какие-то закидоны Сабри, с которыми она быстро справлялась, ставя дочку на место, но то, что всегда терзало ее нутро, – это вечная и непроходящая зависть к Анне. Вот что выгрызло в ее душе огромную дыру и превратило ее жизнь в ад.

Еще в детстве она не понимала, откуда вдруг в их семье появилась эта рыжеволосая худенькая девочка, которую так жалели ее мать и отец и с которой она должна была делить своих родителей. Она не понимала, почему, выйдя замуж, они с Маурицио были вынуждены поехать в Германию на заработки и, вкалывая как проклятые, копить и копить на дом, в котором они теперь живут, а Анна, разгуливая по полям и рисуя какие-то пейзажики, получила в наследство ту маленькую виллету, в которой до самой смерти жили отец и мать. Конечно, надо быть справедливой, ей и Маурицио они тоже оставили денег, на которые они смогли купить трактор и большой джип, да и еще осталось, но все равно что-то задевало Козиму, и она чувствовала себя обделенной.

Особенно тяжело пришлось им, когда в Германии родилась Сабрина. Помочь было некому, но о возвращении в Аверану не могло быть и речи. Как ни откладывали они каждую копейку, денег на дом еще не хватало, и Козима на третий день после родов пошла работать. Ей приходилось таскать ребенка с собой в дома богатых немцев, где она убиралась, и как только Сабри начинала пищать, прикладывала ее к груди, благо молока было много. Конечно, ни о каком режиме не могло быть и речи, и за чисткой ковров и мытьем полов она иногда вообще забывала про Сабри, которая периодически напоминала о себе тихим плачем.

А разве Анна могла понять ту радость, которую они испытали, когда Маурицио повысили и, кроме обычной работы на кладбище, ему начали поручать помогать одевать и укладывать покойников. И как он гордо выложил на стол чаевые, которые получил в первую же неделю.

Разве Анне была известна та изможденность, которая вечерами доходила до предела, и то, как, убаюкав Сабри на их общей постели, они садились ужинать на холодной съемной кухне и ели простые спагетти без сыра, поливая их вместо соуса оливковым маслом. Единственное, в чем они не могли отказать себе, это в капельке вина, которое они покупали оптом у знакомого итальянца, и эти полстакана красного вина, привезенного с родины, так ударяли им в головы страстным желанием, что, несмотря на усталость, они начинали раздеваться, еще не дойдя до постели, где тихо посапывала заснувшая Сабри, и занимались любовью неистово и дико.

Козима всегда стремилась, чтобы «все было, как у людей», и, похоже, достигла этого. И можно было бы жить спокойно, но теперь вступало второе правило – «а что люди скажут?». И вот с этим становилось все труднее. Сабрина, которая, как она знала, влюбилась в Ивано и была готова на все, чтобы заполучить его, совсем перестала принимать всерьез замечания матери, хотя была воспитана в лучших традициях этих двух правил, и несгибаемая Козима видела, как дочь выходит из-под ее неустанного контроля.

А Анне было наплевать на все! Так, очень скоро после смерти их матери, родив непонятно от кого, она ходила по Аверане даже не опустив головы. И самое удивительное, что здесь, на юге Италии, где каких-то десять-пятнадцать лет назад были готовы забросать камнями любую брошенную девушку, не говоря уже о родившей без мужа, Анну не только никто не посмел высмеять или оскорбить, но соседи даже готовы были навязаться в помощники, как будто напрочь забыв, что она опозорила себя незаконным рождением девочки. А самым болезненным для Козимы было то, что даже с маленькой дочкой та не сильно утруждала себя, а очень скоро пригласила помощницу, которая до сих пор периодически помогала ей по дому.

Козима помнила, как перед самой смертью мать пыталась объяснить ей что-то, но говорила уже с трудом, и из этих не очень связных фраз Козима почти ничего не разобрала. Содержание завещания было уже известно, и она восприняла их скорее как бред умирающей. Но потом, по прошествии времени, Козима часто возвращалась к этим словам, сказанным матерью в последний день своей жизни, и пыталась разгадать их смысл уже на основе найденных ею старых документов и писем.

А теперь вот Сабрина… Почему так повторяется судьба? Козима видела, как выросла Беа за это лето, как превратилась в маленькую женщину, и, как ни любила она свою дочь, было ясно, что из двух девушек Ивано выберет Беатричу.

Она спускалась вниз по лестнице и с ужасом думала о том, что увидит в гараже.

Беатрича как-то неуклюже лежала на полу, на шее еще был затянут ремень, под которым на коже уже отпечаталась сизая полоса, яркая сумка валялась тут же, и под ногами похрустывали осколки стразов с телефона.

Сабрина невнятно пыталась объяснить, какую сцену она застала, но Козима уже догадалась обо всем. Взгляды, которые бросал Маурицио на Беа, она не могла не заметить, но гнала от себя эти мысли и просто не позволяла себе поверить, ведь здесь вступало в силу правило жизни – «а что люди скажут?».

Она медленно протянула руку и пощупала пульс – и вдруг, о чудо! Эта маленькая жилка на шее, она еще билась, правда, очень редко и неуверенно. По выражению лица матери Сабри поняла, что Беа еще жива, и попятилась назад, как будто это испугало ее гораздо больше, чем если бы они обнаружили уже холодный труп.

Козима смотрела на лежащую на цементном полу Беа, и вдруг последние слова матери обрели смысл. Так вот почему еще в детстве ей казалось, что родители заигрывали с Анной, как будто в чем-то зависели от нее! Вот почему они давали ей больше свободы и почти не наказывали, как Козиму! Вот почему они не тыркали сестру, чтобы она скорее выходила замуж, а даже наоборот, давали понять – «совсем не надо спешить», как делали это с ней, Козимой, постоянно повторяя, что «нечего носом крутить, главное, чтобы мужик был работящий!». Вот почему каждый последний день месяца мать ходила на почту, после чего даже в самые безденежные дни у них в холодильнике появлялось мясо и йогурты, которые они так любили! Вот почему родителей так беспокоило, во что одета Анна, когда они всей семьей ходили в гости! Вот почему, даже когда они повзрослели и у Анны родилась дочка, ее совершенно не волновало наличие денег! А еще эти письма и документы, которые Козима нашла запрятанными в самый дальний угол комода – и тут в одно мгновение все сложилось, как пазл…

Она, Козима, тоже могла быть богатой, если бы не Беа! Ад зависти, в котором она жила все эти годы, должен подойти к концу вместе с жизнью этой девочки, и она освободит от нее Сабрину и Маурицио.

Козима отняла пальцы от бьющейся жилки, сняла с гвоздя старый ватник, пахнущий машинным маслом, и, положив его на лицо Беатричи, крепко прижала двумя руками. Еще удерживая его на теле Беа, Козима бросила на Сабрину долгий пронзительный взгляд, как бы заключая молчаливый союз между ними.

– Все. Беги за отцом! Пусть увезет и спрячет!

Но язык вдруг как будто разбух во рту, и она не смогла назвать еще не остывшее тело своей племянницы трупом, не смогла вслух произнести ее имя и сипло повторила – «пусть спрячет» – и, обессилев, прислонилась к стоящему здесь же трактору.

 

Глава 50

Лола увидела, как к заправке подъезжает спортивная «Альфа Ромео» и, не выдержав, замахала руками. А когда из машины вышел Пино в белоснежной рубашке и, щурясь на солнце и поправляя черные как вороное крыло волосы, оглянулся, пошла навстречу все быстрее, быстрее, совсем забыв о том, что хотела быть сдержаннее. Солнце так слепило глаза, что он увидел ее, когда она была уже совсем рядом. Застыв на секунду, как от потрясающего зрелища, которое являла собой Лола, он вдруг распахнул руки и рывком сильно прижал ее к себе, медленно проведя рукой по затылку и пропустив волосы струей между пальцами, чуть потянул их вниз так, чтобы увидеть ее лицо. «Да, я у тебя в кармане, и ничего с этим не поделаешь. Да, я хочу видеть тебя всегда, да, черт побери, я люблю тебя», – прочитала Лола в его глазах. Он закружил ее, как маленькую, и, осторожно поставив, поцеловал так, что Лола будто погрузилась в другое измерение и совершенно забыла, где она находится. И если бы случилось землетрясение – самая частая из всех природных катастроф в Италии – или попросту кирпич грохнулся бы ей в этот момент на голову, она не почувствовала бы ничего, кроме восторга и нежности, и умерла бы, наверное, от счастья, прибитая кирпичом или зажатая обломками в обнимку с Пино в расщелине разверзшейся земли.

«А что будет, когда я займусь с ним любовью?» – мелькнуло в голове у Лолы, когда он ослабил хватку.

– Эй, не задохнись смотри!

– Давай-давай, заваливай прямо здесь в машину!

– Браво! Молодец! – И кто-то даже зааплодировал.

Почему-то на итальянском все эти реплики совсем не звучали обидно, и, оглянувшись на смеющиеся лица, она подумала – неужели они так долго целовались, что собрали очередь из машин на совершенно пустой заправке. Удивительным было еще и то, что все подъехавшие, видимо, полностью забыли про бензин, и никому даже в голову не пришло возмутиться тем, что они перегородили подъезд к колонкам.

Пино позвонил сразу после заключительного эфира, когда все стало известно окончательно про Козиму и всю семью Морези. Она принимала поздравления от начальства, когда раздался звонок, и даже не поняла, что это был Пино. Получилось именно так, как она мечтала – естественно и без обмана. Она действительно не узнала его!

Но на этот раз ему было, кажется, наплевать на ее прохладный тон и на голоса, поющие ей дифирамбы, которые он, конечно, слышал по телефону. Даже не объясняя ничего про свой отъезд, он очень коротко поздравил ее с окончанием журналистского расследования и, как будто они расстались только вчера, пригласил к себе в Брешию. Подавив радостную гордость от его звонка и с большим усилием придав равнодушие своему голосу, она ответила, что коль все равно ей надо ехать к маме на озеро, почему бы им и не встретиться где-нибудь между Лаго-ди-Гарда и Брешией.

– Послушай, а почему ты все-таки приехал на «Альфе», а мне рассказывал, что эту машину используешь только для поездок в Аверану? – Не то чтобы Лола хотела поймать его, а просто помнила каждую фразу их разговоров в больнице.

– Ну я подумал, что, может… это твоей маме понравится больше…

– Но мы же из Москвы, город огромный и далеко не бедный, машин там столько, да все очень приличные. Так что для нас это уже не актуально, кто на какой приехал, – несколько преувеличила Лола. – Ну если это только не «Феррари». – Она не отказала себе в удовольствии легонько его подколоть.

Но Пино такими штучками было не взять, и он засмеялся вместе с ней.

Они ехали друг за другом в сторону Сойано, где их ждала мама, уже предупрежденная Лолой, что это будет не церемония представления жениха, а обычный аперитив с приятелем.

Мама жила в «виллета а скьяре», что представляло собой маленькую виллу с отдельным входом, отгороженным от остальных живой изгородью, но общими боковыми стенами с соседями, с большим парком, окружавшим виллеты, и двумя бассейнами. Один из них был детским, и там по утрам итальянские тетки с целлюлитными ляжками, наматывая круги в воде, пытались избавиться от лишнего жира, а другой – большой и довольно глубокий. Туда Лола любила бросаться с разбегу, стараясь нырнуть без «единой брызгинки». Там же был корт для большого тенниса, чем мама очень гордилась, хотя сама играть почти не умела, и каменный стол для пинг-понга, намертво вкопанный в землю.

Подъехав к воротам, она поняла, что очень погорячилась, когда сказала Пино, что ее маме совсем неинтересно, на каких машинах ездят ее знакомые, так как увидела, что та уже заняла выгодную позицию на возвышении и с видом орлицы, защищающей своего птенца, откровенно рассматривала и спортивную «Альфу», и самого Пино.

Когда-то мама работала в автомобильном секторе и о машинах знала почти все, чем иногда вводила в ступор приятелей Лолы. У итальянцев считалось плохим тоном брать подержанные машины. Их покупали редко, не распространяясь особенно, что машине уже несколько лет, и когда уж ну о-о-очень хотелось выглядеть респектабельно, разъезжая на «Порше» или «Ягуаре», а материальной возможности на это не было. Лола вспомнила, как мама буквально «урыла» одного из ее знакомых, который заехал за ней на «Мазерати» и, очень гордясь своим приобретением, только и говорил о том, как заказывал в салоне этот автомобиль именно такого оттенка, как выбирал цвет обивки и дымчатые стекла, с упоением рассказывал о всех преимуществах мотора и сумасшедших «прибамбасах», имевшихся в машине. Мама хладнокровно выслушала оду «Мазерати», изредка подбрасывая вопросы, и на самом пике его восхищенных излияний сказала: «Выпуск этих моделей прекращен уже пять лет назад». И когда в воздухе повисла напряженная тишина, добавила: «Вы не могли купить ее в том салоне, о котором говорили, – там продаются только новые автомобили». Приятель стал хватать ртом воздух, как будто задыхаясь от возмущения, но, так ничего и не произнеся в ответ, затих, а Лола подумала, что сцена была разыграна как по нотам и что маме надо работать дознавателем.

Но в этот раз все выглядело совсем по-другому. Мама вдруг засуетилась, что вообще было ей несвойственно. Стол, выставленный перед бассейном, был накрыт маминой любимой скатертью и на нем красовались голубые тарелочки с закусками и бутылка «Франчакорта» в прозрачном ведерке, наполненном льдом, что потрясло Лолу до глубины души.

Зная, что мама не любит готовить и даже раскладывание оливок и намазывание икры на маленькие кусочки хлеба вызывали у нее легкую тошноту, Лола была поражена видом накрытого стола и задумалась над предстоящей участью Пино.

Лола представила Пино, на что мама сказала: «Наслышаны», что тоже было совершенно не в ее стиле и еще больше напрягло Лолу.

Уже сидя за столом и сделав глоток просекко, Лола заметила газету, совершенно не к месту брошенную между тарелками. «Неужели выложила специально, чтобы увидел Пино, ведь знает же, что я с экрана последние недели не вылезаю, так нет, еще и газету решила показать!» – подумала она.

Вообще-то мама давно перестала обзванивать знакомых и, расспрашивая их про здоровье, вставлять между прочим, что сегодня дочка ведет репортаж с места событий, и поэтому газета выглядела действительно странно. Лола скосила глаза, пытаясь увидеть, что там такое на первой странице, но Пино не глядя и как-то поспешно переложил газету на сиденье свободного стула. Мог бы и посмотреть, ведь лежала же зачем-то – Лоле уже стало интересно. Но мама опередила ее:

– Оль, это я для тебя положила, только что принесли.

– Ну зачем? Знаю все наперед, давайте лучше выпьем. Сегодня тот редкий день, когда хочется забыть об этом деле в Аверане.

– Успокойся, там об Аверане и о тебе ничего нету.

– А о ком тогда есть, если ты ее здесь приготовила?

– О Пино! – радостно сообщила мама.

– Так это рубрика «Их разыскивает полиция»? – не преминула съехидничать Лола.

– Оля! – укоризненно произнесла мама.

«Вот это да! Приехали, меня же и одергивают. А я еще собиралась принять огонь на себя, если бы мама уж очень усердствовала по отношению к Пино».

– А что ты ее спрятал? Показывай! – Лола потянулась за газетой.

Это была «Ломбардия». На первой странице напечатали фото небольшой группы людей, в центре и чуть спереди стоял Пино, почему-то в белом халате. Статья называлась «Король микрона.»

Мама засияла, как будто там было про нее, и по выражению ее лица Лола поняла – «наконец-то нормального мужчину нашла». То, что она успела прочесть статью, было совершенно ясно, и, видимо, она прямо-таки поразила ее.

– А почему в белом халате, это что, в больнице? – Лучшего вопроса Лоле не пришло в голову.

– Да нет, – наконец-то Пино открыл рот. – Просто в цехе высокоточной мехобработки должна быть определенная температура и минимум пыли, поэтому вход строго в чистых халатах.

– Так… – Это был тот редкий случай, когда Лола не нашлась что сказать.

– Как я поняла, ваша фирма обошла швейцарскую на международной выставке в Вероне и получила очень престижный заказ, – встряла мама.

Хоть Лола не разбиралась в механике, но выражение «точные, как швейцарские часы» слышала, и ей стал понятен мамин энтузиазм в отношении Пино. Она всегда считала, что хорошего мужчину можно определить по работе.

– Да, обошла. Поэтому я и не звонил тебе так долго, – повернулся он к Лоле, – очень много было работы. Телевизор не выключал ни дома, ни в офисе, никто не мог понять, в чем тут дело и почему я так проникся криминальной хроникой.

– А станки какой фирмы вы используете? – не унималась мама.

Пино отвечал долго и обстоятельно, и было заметно, что тема разговора его здорово захватила.

Окончательно убедившись в том, что они нашли общий язык на почве мехобрабатывающего оборудования и что Пино уже ничего не грозит, Лола расслабилась и стала с аппетитом уминать закуски.

– Оль, а сколько ты у меня погостишь, а то мне тоже надо как-то распланировать свои дела? – Мама очень любила подчеркивать, что не сидит сложа руки.

– Это зависит от работы, возможно, дней на пять, из которых первые три дня буду только отдыхать, а потом, возможно, придется поехать на остров на озере.

– А что, у нас здесь кто-то пропал, на Лаго-ди-Гарда? Я что-то не слышала?

Пино тоже посмотрел вопросительно.

– Нет, это все отголоски Авераны.

– На нашем озере? А как это может быть связано?

– Это долгая история…

– Как долгая? Бесспорно, вопросов много, и я, честно говоря, хотела у тебя вызнать все попозже, но ведь то, что убила Козима, это однозначно, или опять…

– Да нет, здесь уже нет сомнений, это Козима. Жаль только, что призналась сразу после нашей передачи, и потом пришлось делать отдельный репортаж. Прямо невезуха какая-то с этим делом. То Сандро приперся в римское отделение полиции раньше времени, когда все так хорошо было выстроено, то Козима пошла давать показания, уже посмотрев программу и, видимо, поняв, что другого выхода нет. Ясно, что дочь посадить – это все-таки не мужа потопить.

– Не прибедняйся, вспомни про рейтинг и про то, что тебя назвали журналисткой года.

– А я не знал, поздравляю!

– А говоришь, телевизор не выключал.

Пино как будто застеснялся.

– Нет, не выключал, но взгляд от экрана иногда отводил.

– А не надо было, – поддразнила Лола.

– Ну а что здесь на озере? Какая может быть работа и какие-такие отголоски Авераны, если это совершенно на другом конце Италии? – с любопытством произнесла мама.

– Это психологическая драма двух совершенно разных семей и профессиональный секрет.

– Оль, ты что, с ума сошла? Мы же не твои конкуренты. – И мама сделала широкий жест рукой, как бы приглашая в союзники Пино. – Уж теперь-то, после такого введения, ты просто обязана все объяснить. – И она заерзала на стуле от нетерпения.

– А я, хоть и прослыл среди подчиненных любителем криминала, все-таки нахожусь в сомнении по поводу мотива преступления Маурицио, Сабрины, да и самой Козимы.

– Но почему же, если вспомнить все сначала, когда все поверили, что Маурицио убил, чтобы никто не узнал, что он хотел изнасиловать Беа? Ты только представь, какой вой поднялся бы в городе, где его все знают как тихого и работящего. А его семья, Козима и Сабрина, можешь вообразить их реакцию?

– А меня сразу удивило, что его дочка без тени сомнения согласилась, что убил отец, хотя никто в Аверане еще не мог в это поверить. Ты помнишь, как она сказала: «Если он это сделал, то должен ответить», как будто уже в тюрьму посадила.

– На самом деле, когда Сабри его застала пристающим к Беа, он убежал тут же.

– А вот это на него больше похоже, – задумчиво изрек Пино.

– Сабрина его позвала, когда надо было спрятать труп. Так что он даже точно не знал, кто из них убил. А ему было все равно, кого защищать, мать или дочь, и когда он взял вину на себя, обе тут же согласились с его показаниями.

– Я даже догадываюсь, почему Маурицио принес телефончик в полицию. – Мама считала себя тонким психологом. – Возможно, неосознанно, но он хотел, чтобы тело Беа нашли и похоронили. Его наверняка мучило, что труп девочки плавает в колодце, а местонахождение телефона, по его мнению, подтверждало, что надо искать в Аверане, а не в Риме. По-моему, он единственный в этой семейке, у кого еще осталось что-то похожее на совесть.

– По поводу совести не знаю, особенно если вспомнить, что он изнасиловал мертвую Беа, – не согласился Пино.

– Непонятно, зачем он вообще рассказал об этом эпизоде. Скорее всего из-за своего невежества в криминалистике, ведь уже всем известно, что на трупе, пролежавшем в воде более двух недель, не найти никаких следов изнасилования.

– Я думаю, что, когда он начал рассказывать все, что произошло на самом деле, его, что называется, понесло, и он выложил все, как было, уже не заботясь о том, что возможно проверить, а что нет, – подтвердила свои знания психологии мама.

– А мотив Сабрины? Неужели она пыталась убить Беа только из ревности к Ивано? – все еще сомневался Пино.

– Не совсем. Она копила злость еще с Рима, где почувствовала себя страшной и неуклюжей по сравнению с выросшей и превратившейся в красавицу Беа, и начала тихо страдать от унижения. А потом Ивано добавил. Помните тот случай, о котором он рассказал на допросе? Влюблена она была в него не на шутку, а он ведь пренебрег ее предложением и практически высадил из машины, и все из-за сестры. А когда Сабрина увидела, что и отец тоже… это было последней каплей. Но убивать она не хотела, это было в момент ярости и затмения. А вот Козима – да, сделала это совершенно осознанно и не только «ради семьи» и «чтобы не выносить сор из избы», но и ради того, чтобы было «лучше, чем у других».

– А как такое может быть: убить и получить «лучше, чем у других», я что-то не поняла?

– Может, если убил, никто не узнал и еще деньги по завещанию получил! – отчеканила Лола.

– Что?! – вскрикнули в один голос мама и Пино. – Вот это да!!! Какое завещание?! Откуда?!

 

Глава 51

Похороны были светлые. В тонкие прорези окон пробивались яркие лучи солнца, и чуть приторно пахло цветами и ладаном. Анна сидела одна в первом ряду, около гроба. Никого не было рядом, никого не осталось из ее родных. Те, кого она считала самыми близкими людьми, в одночасье оказались предателями и убийцами. Как это могло случиться?

Она запретила любые съемки в церкви, и хотя здесь собрался весь город и его окрестности, стояла гулкая тишина, и только голос падре возносился к высоким сводам над белым лакированным гробом.

Когда служба закончилась, к ней подошли две женщины, которых она даже не узнала, и помогли встать. На выходе, ослепленная солнцем и аплодисментами, назначения которых она никогда не могла понять, Анна увидела еще и белые шары, которые люди отпустили в небо и которые легкими стайками уносил прочь ветер.

Анна положила руку на холодную гладкую крышку гроба и так шла до самого кладбища.

Когда все закончилось и на кладбищенскую стену привинтили табличку с именем и датами жизни и смерти Беатричи, буквы, сложенные в имя дочери, и цифры, подтверждающие, что ее больше нет, наконец проникли в сознание Анны. Все еще не веря до конца, все перечитывая и перечитывая надпись, она поняла, что больше никогда не увидит Беа. Ей перестало хватать воздуха, голова ее неловко запрокинулась, перед глазами мелькнули верхушки кипарисов, уходящие высоко-высоко в синее небо. «Скорее бы уйти отсюда, скорее бы туда, к Беатриче…» И если бы не подхватившие ее сзади Джулиана с подругой, Анна упала бы прямо на землю.

Домой ее привела все та же Джулиана и, оставив Анну в комнате дочери, как она попросила, решила заодно и прибраться.

Какая-то возня у калитки привлекла внимание Джулианы. Звонок они давно отключили, и с возмущением она подумала, что неужели журналисты обнаглели до такой степени, что даже в день похорон, без всякого милосердия, пытаются пролезть в дом!

«Вызову полицию, совсем обалдели», – подумала она, но у входа стоял мужчина, совсем не похожий на журналистскую братию.

– Я вас слушаю! – Джулиана вышла на крыльцо.

– Я бы хотел поговорить с Анной Форначи!

– Не думаю, что это возможно. – Джулиана разглядывала человека в темном костюме и галстуке.

– Я только что приехал из Сало, к сожалению, поезд опоздал, и я не успел на похороны. Передайте мои глубочайшие соболезнования и просьбу переговорить. У меня к Анне очень серьезное дело.

Джулиана находилась в замешательстве – было ясно, что Анна совершенно не в состоянии общаться с кем бы то ни было, но вид и тон пришедшего насторожили ее.

Видя, что она колеблется, мужчина добавил: «Я адвокат, с поручением от семьи Ториани».

Наверное, не было никого в Италии, кто бы не знал фамилию Ториани. Это был один из самых старинных и богатейших кланов, который сумел благодаря удачной женитьбе на маркизе Ричетти в начале девятнадцатого века приобрести еще и высокий аристократический титул.

Удивленная Джулиана произнесла: «Хорошо, я попытаюсь», и, оставив адвоката на улице, пошла в комнату к Анне.

Войдя, она увидела, что Анна сидит на кровати и раскачивается из стороны в сторону. Джулинана поняла, что ничего не выйдет, но все же сказала: «К тебе адвокат от семьи Ториани, очень настаивает, говорит, что дело серьезное».

Произнося фамилию «Ториани», Джулиана зорко следила за реакцией Анны – может, они действительно знакомы? Но никакого ответа не последовало, она продолжала так же безучастно покачиваться.

Джулиана двинулась к выходу. «Проси», – вдруг остановившись, сказала Анна.

– А ты сможешь? – Джулиана не успела договорить.

– Пригласи его! – четко произнесла Анна и, встав с кровати, перешла в гостиную.

Не зря Джулиана оставила открытыми двери, проводив мужчину в дом. То, что она услышала, так ошеломило ее, что она схватилась за сердце. Стараясь не дышать и не шевелиться, она застыла на террасе, прислушиваясь и запоминая каждое слово. И как только разговор закончился и адвокат удалился, выбежала на улицу, даже забыв предупредить Анну о том, что она тоже уходит.

Вернувшись в комнату дочери, Анна села на кровать и, прислонившись спиной к стене, задумчиво посмотрела в окно на развесистое персиковое дерево, которое так любила Беа.

– А если бы я сразу же рассказала все о наследстве?.. Изменило бы это что-то?… Смогла бы полиция быстрее найти виновных в смерти Беа? Или наоборот, это запутало бы следствие и они бросились бы искать мифических похитителей дочери?.. Если бы можно было знать свою судьбу, я бы отдала эти два миллиона Козиме, только чтобы она не трогала мою девочку, только чтобы дочка была жива…

И Анна наконец заплакала.

 

Глава 52

Реакция мамы и Пино так позабавила Лолу, что она решила рассказать все, что ей известно, а заодно проверить и свои умозаключения.

– Вы, наверное, помните, что Анна приемная дочь? – не спеша начала Лола.

– Да-да, помним, – торопливо сказала мама.

– Ее настоящая мать была необыкновенно хороша собой, но из самой простой семьи. Она никогда не была замужем и умерла очень рано, когда Анне было четыре года.

– А кто был отец и почему она так и не вышла замуж? – опять не выдержала мама.

– Не перебивай, пожалуйста, иначе вы ничего не поймете. – Лола пригубила просекко и оглядела присутствующих, сделав паузу, как актер перед началом заключительного монолога. – Изначально, зная, что отец Анны на ней никогда не женится, связывать свою судьбу с кем ни попадя она, по-видимому, просто не хотела. Характер у нее был необычный, она и не думала искать папу для своей дочки, как это часто делают женщины, оставшись одни с ребенком, справедливо считая, что она одна в состоянии заменить девочке полную семью.

– Похоже, что именно эти черты характера передались и Анне. Я помню, какой счастливой она ходила, когда у нее родилась Беа, а о существовании отца девочки, по-моему, она забыла сразу же. Удивительно, как передаются гены и повторяются жизненные истории, – задумчиво проговорил Пино.

– Давайте все-таки вернемся к матери Анны, – прервала Лола его размышления. – Она познакомилась с будущим отцом своей дочки совершенно случайно, где и как, мы пока точно не знаем. Возможно, где-то в кафе, а может, и просто на улице. В силу огромной разницы в общественном положении, да и в возрасте тоже, у них никак не могло быть общих компаний или друзей, но она была чудо как хороша, и он влюбился. Скорее всего с обеих сторон это была сильная страсть, а не любовь, да и продлилась она очень недолго. Точно известно, что он устроил ее к себе в дом гувернанткой, но его жена, как будто почувствовав что-то, воспротивилась сразу же.

– Да это просто классика жанра – пригласить в дом любовницу в качестве прислуги! – не уставала демонстрировать свои качества психолога мама.

– Мам, ну я же просила! – укоризненно отозвалась Лола. – Здесь все не так просто.

– Мы это уже поняли, – все-таки встряла она.

– Забеременела мать Анны очень быстро, – продолжила Лола, – и удивленный не на шутку – мол, от этого еще и дети родятся – любовник попытался уговорить ее сделать аборт, а потом порвать все отношения, но не смог сделать ни того, ни другого. Анна была внебрачным ребенком, и это грозило большим скандалом. Как ни старался родной отец скрыть факт ее существования, ему это так и не удалось сделать, пришлось идти с повинной сначала к матери, а потом и к жене. Соединившись в общем порыве, они стояли стеной: «Никаких незаконнорожденных детей! Позор на всю Европу!»

И он сдался, тем более что у него уже было двое официальных отпрысков – дочь и сын. Жене удалось оградить их от этой истории и не посвящать в папашины похождения, а к общей радости всей семьи, с родной матерью Анны получилось уладить все очень быстро и без хлопот. Уже тогда она была больна, имела характер, про который говорят – «не от мира сего», и не выдвигала никаких требований. Но когда она умерла, этот вопрос опять появился на повестке дня и на общем совете было принято решение – Анну отдать на удочерение и выплачивать деньги на ее содержание.

Семью для девочки подыскали быстро. Это были обычные работящие люди без затей, а главное, они жили далеко на юге.

О секрете ее удочерения знала только приемная мать Сандра, получая ежемесячное пособие, которое было хорошей поддержкой для всей их семьи. Она радовалась, что ей так повезло с девочкой, старалась угодить ей и вскоре по-настоящему привязалась к Анне.

Насколько нам известно, еще был назначен и адвокат, который периодически обменивался письмами с Сандрой и проверял, как живется у них ребенку. Официальная жена также поддерживала контакты с Сандрой, иногда позванивая, как бы проявляя снисхождение к бедной девочке и узнавая, все ли в порядке.

Когда отец умер, выяснилось, что в завещании он упомянул и Анну. Об этом скорее всего слышала Сандра и перед самой смертью пыталась рассказать все Козиме. Но, видимо, была настолько плоха, что не сумела донести до дочери все подробности, а может, и сама не знала все достоверно. Долгое время Козиме не удавалось сделать правильный вывод и сложить два и два, но впоследствии по старым письмам и документам она выстроила верную логическую цепочку и догадалась о содержании завещания. Пока это и для нас остается загадкой – как она пришла к этому мнению, но факт остается фактом – она узнала правду.

– И что там было? – полюбопытствовала мама.

– Что?! – подхватил Пино.

– Спокойно, спокойно, что вы так разнервничались? Цена вопроса два миллиона евро.

– Ну, это уже похоже на сказку! – воскликнула мама.

– Было бы похоже, если бы Беа осталась жива. Короче, речь шла о том, что если Анна не родит ребенка в течение детородного возраста, то эти два миллиона должны быть разделены между Анной и Козимой, видимо, в качестве благодарности за то, что Анна чувствовала себя в этой семье, как в родной. А если у Анны будет ребенок, то все деньги в день совершеннолетия будут выплачены ему. То есть… – на последних словах Лола повысила голос.

– Беатриче! – хором подсказали Пино и мама.

– Именно!

– Ну а если бы Анна так никого не родила, на какие деньги она существовала бы все эти годы?

– А пособие тоже никто не отменял.

– А еще дети были у этого мужчины?

– Были и есть. И никто обделенным не остался.

– И кто же в наше время может позволить себе такое завещание?! – почему-то мечтательно произнесла мама.

– Франческо Ториани! – выпалила Лола.

– Так наша Анна – дочь старшего Ториани! Представляю, какой удар по печени будет для всей Авераны! – от всей души захохотал Пино, уже представляя, как его друзья и знакомые, жестикулируя, как это умеют делать только южные итальянцы, вновь и вновь обсуждают эту новость на центральной площади города.

– Не могу поверить! Это же та семья, у которой половина всех виноградников вокруг озера и дома по всей Италии, которая владеет замком на острове в центре нашего Лаго-ди-Гарда! Так ты поедешь к ним на остров брать интервью? – догадалась мама. – А ты хоть помнишь, что мы там были, когда они открыли несколько комнат для посещения? А ты помнишь, что поначалу они даже устраивали аперитив для туристов на открытой колоннаде над озером?

– Мам, утихомирься, я все помню.

А ведь действительно, несколько лет назад, когда Ториани стали устраивать экскурсии, чтобы покрыть содержание замка, на которое уходили сумасшедшие суммы, они с мамой купили билет на небольшой пароходик и поехали в замок.

Огромный, в венецианском стиле дом с резными окнами и колоннами был похож совсем не на тяжеловесную крепость, хотя все его называли именно так, а скорее на сказочный дворец. Он был построен из золотисто-желтого камня, и перед главным входом расстилался ухоженный и аккуратно подстриженный сад. Ей вспомнились хозяйские дети, визжавшие и брызгавшиеся водой в одной из многочисленных бухточек острова, на которых с таким изумлением смотрели пассажиры корабля, не находя никаких различий с собственными детьми.

– Но Ториани так и не признал свое отцовство или все-таки признал уже после смерти в завещании? – уточнил Пино.

– Нет, официально не признал, только деньги оставил, хотя жена и мать были в курсе, но, чтобы избежать огласки, решили сохранить все в секрете и «не выносить сор из избы». Но вы же понимаете, это не какие-нибудь Пупкины, а Ториани. И когда я сказала про позор на всю Европу, вовсе не шутила.

– Две семьи: Ториани – высший свет и голубая кровь – и Морези – фермеры с низа географического сапога Италии. Две семьи с совершенно разным уровнем достатка и социальным статусом, а какие общие жизненные позиции! – заметил Пино.

– Да ты у нас тоже в психологи пошел! – поддразнила его Лола.

– Но теперь им скандала не избежать! А ты понимаешь, какая это бомба на всю Италию, я бы сказала – атомная. Это одна из самых известных фамилий в Европе! – уверенно заявила мама.

– Но они решили опередить все слухи и послали своего адвоката к Анне, факт уже выплыл наружу, а два миллиона евро ей все равно положены по завещанию, так что, чтобы «сохранить красивую мину при плохой игре», скорее всего они даже признают ее своей.

– А мне очень бы хотелось настоящего хеппи-энда для Анны, ведь столько она настрадалась! А для всей Авераны это будет такая встряска, уже следующая после убийства!

– Вот ты говоришь, что дети, то есть ее брат и сестра по отцу, даже не были в курсе папашиных художеств и, соответственно, не предполагали, что у них есть сестра… и была племянница, – печально добавила мама. – Получается, что терять клану Ториани совершенно нечего, а даже наоборот, есть возможность продемонстрировать свое благородство, так что, может, они действительно искренне примут ее в семью.

– Поживем – увидим. Столько времени прошло. Их отец умер, по завещанию уже все разделено, материальных споров между ними просто быть не может, так что будем надеяться, что Анна обретет настоящих родственников… Только здесь другая загвоздка: Беа мертва. И как теперь трактовать завещание?

– Все деньги должны отойти Анне! – уверенно заявила мама.

– Почему же? Ведь есть Козима, и в данном случае вступает в силу вторая часть, а именно два миллиона делятся между сестрами.

– Ну как ты можешь, она же убийца?!

– Мам, я даже проконсультировалась специально по этому делу. И в том-то весь ужас, что предвидеть заранее все невозможно, и конкретно этот случай, как видите, предусмотрен не был, так что ожидается великая битва адвокатов. Это, конечно, если Козима захочет оспаривать завещание.

– Оспаривать? Когда? Ей из тюрьмы сначала надо будет выйти. Да это уже не та Козима, она совершенно сломлена и, я бы даже сказал, повержена. Видели же ее в последних новостях.

– Будем надеяться. Я знаю, что Ториани еще и своего адвоката в помощь прислали. И если они возьмутся всем кланом, то, конечно, волноваться за Анну и ее два миллиона нечего.

– Нечего-то нечего, но что это за законы: убийца может претендовать на наследство! – возмутилась мама.

– В этом деле еще много вопросов, например, пока мы можем только догадываться, знала ли Анна о существовании завещания.

– А почему нет? Когда отец умер, она была уже совершеннолетняя, и ее должны были поставить в известность, – возразил Пино.

– По закону да, но когда дело касается таких могущественных кланов, как Ториани, которые не хотят огласки…

– А что, разве нельзя просто сообщить о наследстве, не раскрывая личности завещавшего?

– Наверное, можно, и я думаю, что именно так и было сделано, а то, что это был Франческо Ториани, знала только Сандра – приемная мать Анны.

– А Анна с дочерью, практически получив два миллиона евро, продолжали вести свою обычную жизнь, ничего не изменив в ней, – подхватила мама.

– Да, надо знать Анну. Я совершенно не удивлен этому обстоятельству, она такая, какая она есть, и ее устраивало, как она живет, и скорее всего она думала о будущем своей дочери Беа, которой эти деньги когда-нибудь пригодились бы, – проговорил Пино.

– А вы не забыли, что два миллиона должны были быть выплачены Беатриче по достижении ею совершеннолетия, а до этого срока они должны были довольствоваться все теми же ежемесячными выплатами?

– Нет, не забыли. Только существует тысяча способов истратить наследство еще до его получения, – заметил Пино.

– А как это? – не поняла Лола.

– Взять кредит или заем в специализированном банке под положенные тебе по наследству деньги, особенно когда документ уже вступил в силу и дело только в сроке их получения. Сейчас это практикуется часто, проценты дерут огромные, учитывая риски, и иногда случается так, что наследник, занимая таким образом, в конце концов вообще ничего не получает, а все забирает банк, так как накручивает, где только можно.

– Но Анна жила, как живет, ничего не меняя, именно поэтому никому и в голову не могло прийти, что она является незаконнорожденной дочерью Ториани и что они с Беа наследницы двух миллионов, – убежденно сказала Лола.

– Ну и слава богу, что никому в голову не могло прийти и что никто ей не навязался со своими глупыми советами, как истратить деньги, – умиротворенно произнесла мама.

– Это только так кажется, что Анне можно навязать что-то, внутренний стержень у нее, на удивление, очень сильный, и никогда она не стала бы заниматься сомнительными операциями, тем более в ущерб своей дочери. Уж поверьте мне на слово, я с ней в одном городке вырос и ее, как-никак, знаю, – твердо заявил Пино и допил вино из своего бокала.

– А тебе дадут довести расследование до конца? Ведь дальнейшая история уже не укладывается в рамки вашей программы «Их кто-нибудь видел?» – заволновалась мама.

– То есть как это не укладывается, – даже обиделась Лола. – Это смотря как преподнести. Да и потом, у нас начальство тоже не дураки, разве можно упустить такую тему.

Лола допила просекко и победоносно закончила: «Это моя история, никому ее не собираюсь отдавать! Да и договоренность уже есть, что ситуацию с семьей Ториани раскручиваю я, а если понадобится, выйдем с отдельной передачей и посвятим ее Анне Ториани».

 

Глава 53

Сногсшибательная новость поразила в самое сердце жителей Авераны, Анна, которую все знали с детства и которая бегала в сандаликах по городу, играла в прятки и салочки с местными детьми, ходила с Козимой за покупками в магазин, рисовала блеклые акварельки, вместе со всеми собирала урожай оливок; Анна, которая родила у всех на глазах неизвестно от кого и, гордясь, показывала свою дочь всем жителям города; Анна, которую постигло жуткое несчастье – такого и врагу не пожелаешь; их Анна оказалась урожденной Ториани! Анна – урожденная Ториани и дочка главы клана Франческо, умершего шестнадцать лет назад!

И все-таки она отличалась от аверанских детишек, а сейчас, когда тайну ее происхождения узнал весь город, всем стало казаться, что она действительно выделялась, и каждый уверял, что именно он всегда догадывался, что что-то в ней не то, и не забывал привести пример.

– Как-то Сандра ее ко мне в магазин послала, – вспоминала женщина в ярком цветастом платье, – кажется, лет четырнадцать ей тогда было, пришла, а что купить, забыла, вот! Стали с ней вспоминать вместе, что бы ей такое Сандра могла наказать, что она забыла, а оказалось, проще не бывает – молока да хлеба! Все свои думы думала, все в облаках витала. Но с детства была тихая и уважительная. – Женщина одернула платье и торжествующе оглядела толпу.

– Это точно! Уважительная, да! – раздались голоса.

– А я помню, ее на пляже как-то встретил, – вступил коротконогий мужчина в засаленных брюках, – но это она уже взрослая была. Ехал после работы, дай, думаю, искупаюсь, смотрю Анна с этой досочкой, на которой краски намазаны, мольберт, кажется, называется. Сидит такая одна-одинешенька и чего-то на холстик набрасывает. Ну поздоровались: «Чао!» – «Чао!» В общем, хорошая девушка.

– А я-то с ней совсем недавно разговаривала, ну до всех этих событий, пока она в доме не заперлась, спросила ее: «Когда думаете оливки-то собирать?» А она так свысока: «А что, пора уже?» Не жила она нашей жизнью, ой не жила, и сбор оливок ее не интересовал! – Женщина закрутила головой, ожидая поддержки.

– Да, чудноватая она, конечно, – подтвердили из толпы.

Площадь гудела, и каждый старался что-то вспомнить относительно Анны, но центром внимания была Джулиана, которая убиралась в ее доме и которая слышала почти весь разговор с адвокатом, а что не расслышала, дополняла своими предположениями и комментариями.

– Я сразу поняла, что это не журналист, – уже по десятому разу Джулиана повторяла свой рассказ. – Вижу, Анна ну совсем ничего не соображает, сидит, качается на кровати дочери, но как только я произнесла фамилию Ториани, сразу очнулась и говорит: «Проси!» Ведь так и сказала – «проси», как будто на приеме каком. Он тут же извинился, что не успел на похороны, а потом и спрашивает, когда за ней можно прислать шофера, чтобы тот сопроводил ее на Лаго-ди-Гарда. Так и сказал: «сопроводил», и что семья Ториани хочет с ней познакомиться и уже на месте переговорить по всем возникшим обстоятельствам. А она так выпрямилась, в глаза ему посмотрела и говорит: «А зачем?» Он прямо в осадок выпал, заюлил сразу.

Джулиана разыгрывала уже заученную сценку за двоих, народ смотрел, не отрываясь.

– «Но вы же понимаете, что в данной ситуации нам лучше объединиться и…» – Джулиана поправила воображаемый галстук и шаркнула ногой. «Вы так считаете?» – Она выпрямила спину и подтянулась, изображая Анну. «Ну конечно, я как представитель семьи Ториани…» – Она опять перевоплотилась в надутого адвоката. «Раньше чем через месяц я выехать не смогу, а конкретную дату я назову вам позже. Оставьте мне ваши координаты!» – произнесла Джулиана за Анну и продолжила: – И поднялась со стула и руку ему протянула, а он ее поцеловал! Ну прямо как маркиза де Помпадур в фильме! А он: «Если нужна какая-то помощь, я в вашем распоряжении», – и прямо задом попятился, – фантазировала Джулиана, видимо, вспоминая исторические сцены в замках.

Народ зашумел еще громче:

– Молодец, Анна! Знай наших!

– Вот что значит голубая кровь! Никуда от нее не денешься!

– Надо же, и руку поцеловал!

 

Глава 54

Вся эта история так взволновала маму, что она решила освежиться в бассейне, что тоже выходило за рамки ее привычек – она никогда не позволяла себе купаться после еды. Лола и Пино допивали просекко.

– Интересная у тебя работа, – нарушил тишину Пино, – а мне бы хотелось показать тебе мой завод. Когда сможем поехать?

– Да когда скажешь, – тут же согласилась Лола.

Целая гамма противоречивых чувств проявилась на лице Пино, как будто он не ожидал такого быстрого согласия или как будто не верил своему счастью.

«Он что думал, что я начну ломаться, как идиотка, и скажу: «Нет! Ну что вы, когда-нибудь в следующий раз!» Что-то не пойму я его реакцию», – подумала Лола.

– Мне вообще интересно все, что с тобой связано, а то, чем ты занимаешься, особенно. – Ей совсем не хотелось кокетничать, она действительно хотела как можно больше узнать о нем и была уверена, что период узнавания доставит ей огромное удовольствие.

И тут губы Пино начали расплываться в улыбке все шире и шире, и лицо его стало похоже на лицо Ивана из русской сказки, очумевшего от счастья, когда он обнаружил у себя в опочивальне красавицу вместо лягушки.

Слава богу, что мама не видит его выражения лица, а то психологических комментариев было бы не избежать. Лола посмотрела в сторону бассейна, где мама уверенными движениями уже в третий раз пересекала водную гладь.

– Давай сначала вокруг озера прокатимся. – Лола решила вернуть его на землю.

Но дурацкую улыбку было уже не стереть. «Он что, так и останется, как клоун?» – забеспокоилась Лола. Но все обошлось, Пино пришел в себя, и, попрощавшись с мамой, они загрузились в «Альфа Ромео».

– Ты хорошо знаешь Лаго-ди-Гарда? – Ей очень хотелось услышать в ответ «нет», чтобы показать и рассказать как можно больше.

– Работаю и живу здесь недалеко, в Брешии, а на озеро приезжаю редко, чтобы привезти сюда в ресторан после переговоров нужных людей. В основном в Сермиону ездили.

– Тогда давай в сторону Сало.

– Давай!

Он рванул с места, взвизгнув тормозами.

Мама дернулась от неприятного звука и нахлебалась воды в бассейне.

– Эй, не переусердствуй! Здесь вдоль озера ограничение пятьдесят километров в час, и везде камеры стоят, – осадила его Лола. – Поедем в Манербу, городок не такой известный, как Сермиона, но тоже очень красивый, заедем в порт, прогуляемся, а потом на мыс поднимемся, где крест, и откуда видно почти все озеро.

Дорога вилась вдоль аккуратно расчерченных полей с ровными рядами виноградных лоз и оливковых деревьев. Миновав центр с такими узкими улочками, что при проезде можно было спокойно воткнуться в открытую дверь квартиры, они оказались в порту Манербы. Из баров доносилась музыка, за столиками сидели преимущественно немцы, и вся парковка была заставлена длинными «БМВ» и «Мерседесами».

Стоя на краю мола, они смотрели на лениво перекатывающиеся волны, и напряжение последних дней постепенно отпускало.

– Знаешь, а я хоть и был на озере, никогда не видел этот остров с замком Ториани. Да его, наверное, не отовсюду и разглядишь.

– Сейчас на мыс поднимемся и увидишь, – сказала Лола и потащила его к машине.

Они сели в «Альфа Ромео» и начали подниматься по узкому серпантину. Навстречу выехал «БМВ», разойтись было невозможно, и Пино начал сдавать назад. Немцы, улыбаясь и приветственно размахивая руками, тоже дали задний ход и скрылись из виду. Остановившись в недоумении, Пино и Лола переглянулись и стали медленно выдвигаться вперед, когда одновременно из-за поворота появился нос «БМВ».

– Я, я! Хенде хох! – крикнула Лола, после чего немцы поспешно ретировались, а у Пино удивленно поднялись брови.

Это была единственная фраза по-немецки, которую маленькая Лола запомнила из любимых мамой старых советских фильмов, где фашисты кричали советским партизанам: «Руки вверх!» или «Хенде хох!».

Когда они только переехали жить на озеро, где всегда было очень много туристов из Германии, Лола таким образом пугала маму, выкрикивая эти слова в спину немцам, стоявшим перед ними в очереди где-нибудь в супермаркете. Те испуганно цепенели и удивленно таращили глаза на маленькую Лолу. Конечно, в силу возраста ей все сходило с рук, но ошеломленная таким безобразием мама еще долго виновато улыбалась, стараясь загладить бестактность. А Лола заливалась смехом, настолько обескураженно выглядели все участники сцены. Проделывала она это неоднократно и всегда с неизменным успехом.

Возможно, та же «хохма», повторенная в тридцать лет, выглядела совсем по-другому, и у Лолы сложилось впечатление, что немцы испугались не на шутку. Но что поделаешь, если на нее вдруг нашла такая веселость и желание что-нибудь отчудить, а первое, что ей пришло в голову, была эта дурацкая шутка. К счастью, Пино не знал немецкого и, увидев, как притихла компания в «БМВ», посмотрел на Лолу с уважением.

– Тебе не кажется, что наши движения напоминают какой-то странный танец?

– Да с немцами всегда так, тем более когда они расслаблены и на отдыхе. Так можно полдня разъезжаться: вперед – назад, назад – вперед.

Не дожидаясь, когда автомобиль опять покажется из-за поворота, Пино мягко нажал на газ и впритирку прошел с блестящим боком «БМВ». Ветки застучали по противоположной двери машины, Лола зажмурила глаза. На этот раз компания не улыбалась и не размахивала руками, а молча проводила их взглядом – ей стало стыдно, но настроение испортить было невозможно.

На самую верхушку мыса они поднимались пешком и, увидев высокий крест, прибавили шагу. Крест не был старинным, как казалось издалека, а представлял собой железную конструкцию, похожую на высоковольтную вышку. Вечером он подсвечивался снизу и смотрелся сказочно.

Вид открывался изумительный – солнце как будто оседлало холм на другой стороне бухты и россыпью лучей выглядывало из-за его макушки, отражаясь в сиреневой воде. В центре озера раскинулся остров с чудесным замком с резными башенками и с выступающей вперед колоннадой на полукруглой террасе.

– Видишь, вот он, дворец семьи Ториани. – Лола крепко держала Пино за руку, хотя деревянный заборчик преграждал путь к самому обрыву.

– Потрясающий вид! – И он обнял Лолу.

– И сколько еще тайн скрывает этот замок… – Ей почему-то стало грустно. А ведь действительно, она вспомнила слова Пино: какие разные семьи Морези и Ториани и какие одинаковые принципы жизни.

Обнявшись, они смотрели на остров. Солнце уже совсем скрылось за мысом, и сразу стало прохладно.

КОНЕЦ