Рассказ Р. ГОМЕЦ-де-ла СЕРНА
Иллюстрации О. ЛИННЕКОГЕЛЯ
Существовала связь, крепко соединявшая членов племени Мотомбоз: племя это обладало красивейшей девушкой в тех местах.
Когда Лума, стоя на коленях на земле, вертела примитивную ручную мельницу, можно было на всех углах видеть черные головы, любовавшиеся гордым, юношески свежим и законченным по формам телом девушки. Часто приходили чужие, только чтобы взглянуть на Луму, когда она растирала зерна маиса или выжимала масло. Старики племени, устало лежавшие на цыновках и курившие трубки, смотрели па Луму, как на чудесное сновидение, и даже дети старались держаться поближе к ней, благоговейно восхищались ею и чувствовали себя счастливыми, когда их ласкала рука Лумы.
Одно присутствие Лумы облагораживало грубые нравы, взгляд ее глаз делал больше, чем страх перед жестокими наказаниями племени. Но с тех пор, как Лума почти неожиданно расцвела в женщину, ей часто приходилось защищаться, потому что мужчины, забывая все, как хищники подстерегали и окружали драгоценную добычу. Часто сердца раскалялись до того, что соперники в слепой ревности набрасывались друг на друга с кинжалом, с дубиной, даже просто пускали в ход ногти и зубы и убивали друг друга.
Приближался праздник Н'бонга, праздник брака, называвшийся также праздником Скура или Красного цвета, потому что в этот день ставшую совершеннолетней девушку покрывали красной мазью. Потом девушку выпускали, и за ней гнались мужчины, желавшие жениться на ней.
Время совершеннолетия Лумы приближалось, и ее поэтому нужно было выдать замуж.
Ее тело, цвета черного дерева, становилось все блестящее и совершеннее, и близкое решение приводило холостых мужчин племени в волнение. Все они готовились к состязанию. Но чем больше приближался день, тем спокойнее, по крайней мере внешне, становились кандидаты на ее руку. Каждый строил планы, каждый расставлял сопернику ловушки, один интриговал против другого, каждый пытался обмануть товарища.
Так как быстрота ног должна была быть главным приемом в состязании на руку Лумы, все женихи упражнялись в беге и в прыжках. Они приносили божкам обильные жертвы, и тем еще никогда не жилось так хорошо, как в это критическое время. Тот или иной из глубоко верующих с нетерпением ждал какого-нибудь знака их милости, но боги, повидимому, желали сохранить нейтралитет.
Лума на все это отвечала молчанием и делала вид, что это ее совершенно не касается. Она спокойно продолжала выжимать масло, очищать маис и вертела свою ручную мельницу.
Подруги подарили ей ожерелье, составленное из кусочков кожи, которые девушки ради красоты давали у себя отрезать. Такое ожерелье девушка носила втечение последнего месяца до брака. Лума надела этот символ, не выдавая себя ни одним движением, не пролив ни одной слезы, как это обычно делали девушки, со страхом видевшие в этом знаке приближение супружеского ярма.
Устремив взгляд на горизонт, Лума высчитывала, сколько раз солнце встанет и зайдет до праздника Н'бонга и мысленно взвешивала предложения, которые делали ей женихи. Больше всего она склонялась на маленькое карманное зеркальце, которое так чудесно сверкало на солнце. Владельцем этого зеркальца был Тогбо. Он как-то показал ей его со всеми предосторожностями и в величайшей тайне.
Она была поражена и как зачарованная все думала об этом чудо-стекле, которое может отражать лицо каждого таким, какое оно в жизни. Она не уставала любоваться в него сама на себя.
Тогбо выменял это зеркальце, как талисман, у одного торговца слоновой костью, который проезжал по временам через деревню.
Праздник совершеннолетия Лумы начался. Женихи трепетали от волнения. Соперники готовились к состязанию.
Бурумунда слонялся целый день, как лунатик, и от временя до времени пробовал делать какие-то особенные прыжки, цель которых была известна только ему. Он теперь больше, чем когда-либо, стыдился своих отвислых грудей, которые часто вызывали насмешки его сверстников, потому что он из-за них был похож на женщину, и притом на далеко не красивую. Он всегда притворялся, что презирает девушек, бегавших раскрашенными в красный цвет, чтобы получить мужа. Как часто некрасивые люди гордятся собой, так и он: — остальные девушки были для него недостаточно хороши, ему нужна была непременно Лума. Самодовольный, как павлин, он все время себя осматривал и с нетерпением ждал мгновения, когда начнется преследование.
Бауцпрп спокойно покуривал трубку, в полной уверенности, что победит он.
И Али также не выказывал нетерпения и спокойно ждал событий. У него в руках были верные козыри, три жемчужины, благодаря которым он получил многообещающее заверение Лумы:
— Когда я тебя увижу, я побегу к тебе, — сказала она ему.
Более точно не договаривались, но он был счастлив и гордо хранил великую тайну, высоко неся голову. Жемчужины он зашил в свое единственное платье — передник стыдливости — и часто тревожно хватался за него, чтобы убедиться, что жемчужины еще тут.
Лума, действительно, серьезно смотрела на Али, потому что три крупные жемчужины имели большую ценность в племени Мотомбоз.
Оцори — был щеголь племени. Чтобы покорить Луму, он прибегнул к франтовству. Он надел свой воскресный наряд. Чем менее культурен народ, тем он больше цены придает воскресному наряду. У Мотомбозов он состоял из передника стыдливости, который, благодаря бахроме, был длиннее каждодневного. К этому предмету одежды Оцори надел еще на шею воротничек, напялил на голову шляпу, которую когда-то нашел на опушке леса и берег, как состояние. Здание цивилизации он увенчал еще палочкой и величественно расхаживал расфранченный, как дэнди, но с обнаженными остальными частями тела.
Но его гордость и уверенность в себе сильно понизились, когда на сцену выступил Майпу. Его преимущества поразили всех: он был крашенными в белый цвет лицом и шеей, с еще более жестоким выражением лица, чем тогда, когда он был в собственной черной коже. Но как бы то ни было, он был белолицый и радостно скалил свои желтые зубы, которые забыл выкрасить. Он считал себя превыше всех, как белый колонист, за которого сам принимал себя теперь.
Остальные были совершенно смущены, подавлены и чувствовали себя побежденными его превращением. Они боялись, что белое лицо среди черных лиц единоплеменников так очарует Луму, что она побежит ему навстречу.
Бауцири, самый энергичный из всех, который просто сказал себе — «я хочу», первый овладел собой и решил избавиться от серьезного соперника, если во время преследования пути их скрестятся.
Лума встала после беспокойного сна. Она дрожала от страха и стыда перед наступающим. Она уже не будет больше самой собой, не будет больше принадлежать самой себе.
Но она испытала утешение, когда вспомнила, что лес густой и темный, и она может в нем скрыться. Она автоматически последовала за двумя женщинами, которые пришли за ней. Скурангосы, старые женщины, давшие жизнь уже двум поколениям, приняли ее и натерли красной мазью. Краска высыхала быстро и образовала на всем теле красную корку, которая жгла так сильно, точно кожу покрывал горячий перед.
Старые женщины, давшие уже жизнь двум поколениям, натерли Луму красной мазью, жегшей тело.
Испытывая мучение и стыд, Лума убежала, едва только процедура окончилась. Она бежала прямо через поля к лесу с быстротой оленя, который после нападения пытается первыми большими скачками сделать возможно большим расстояние между собой и собаками; она бежала с быстротой, на которую никогда не считала себя способной, как безумная, точно чувствуя за собой по пятам преследователей.
Скурангосы улыбались при виде этого буйного бегства. Они, ведь, тоже испытали это когда-то.
Девушка скрылась в лесной чаще.
Теперь на краю деревни появились полные нетерпения мужчины, с взволнованными движениями, готовые, как дикие звери, броситься в погоню за своей добычей. Во они еще не смели начинать преследования. Было точно высчитано, насколько должна была убежать вперед выкрашенная в красный цвет девушка. Мужчины должны были ждать. За ними стоял, как грозный бог, превышавший всех ростом, в гордой позе, с мрачным взглядом, с копьем в руке отец Лумы, Кадонго, и горе тому, кто слишком рано дерзнул бы начать преследование.
Лума бежала и бежала. Полная страха, что ее догонят, она бежала и бежала… Она хотела, чтобы между нею и преследователями образовалось такое расстояние, чтобы ее никто не мог догнать.
Возмущенная, в эти минуты бегства она испытывала унизительное чувство: стать добычей мужчины! Горячее, чем когда-либо, желала она остаться гордой, непобежденной, былой Лумой… Она бежала и бежала. Спастись от того, что ей угрожает…
Пот катился по ее телу и местами стирал краску, ветви во время безумного бега срывали с ее пояса раковины. Она убьет всякого из преследователей, кто посмеет к ней подойти слишком близко… Но она была безоружна и беззащитна.
Сквозь темноту она увидела луч света, становилось все светлее, и Лума вдруг очутилась среди открытой равнины. Она испугалась и снова торопливо скрылась под защиту лесного мрака.
Она снова мчалась, но в своем страхе потеряла направление и, выбившись из сил, опустилась под группой пальм. Тут она присела, чтобы успокоить сильно бьющееся сердце и лихорадочно стучащие виски.
Она видела вокруг целое поле больших, пламенно-красных грибов, которые ослепляли ее и от запаха которых у нее закружилась голова. Она закрыла глаза. Красные грибы стали ей казаться множеством выкрашенных в красный цвет девушек, бегущих от погони…
Свора была теперь спущена и мчалась по различным тропам за спасающейся от нее дичью. Каждый из преследователей направился по собственному, тщательно обдуманному плану.
Бурумундо спрятал на краю деревни ходули. Он залез теперь на них, чтобы делать большие шаги и чтобы ему легче было заглядывать через все неровности местности. Он бежал, широко шагая, впереди всех.
Али, ловец жемчуга, выспросил замужних женщин про их бегство, когда они были выкрашенными в красный цвет девушками. После того, как он установил, что большинство скрывались в уединенном Н’газиря компо, «Божественном покое», хитрый Али принялся за дело. Тайно, в поте лица он вырыл там яму, какие делаются для ловли львов.
Во время бегства в Н‘газири компо Лума должна была пробежать над этой ямой, провалиться в нее, и тогда прекраснейшая девушка упадет к нему в объятья, как зрелый плод. Он воровски радовался при мысли о глупых лицах соперников, когда после победы они узнают его военную хитрость.
Тогбо бежал неутомимо, углубляясь в лес. Он горел нетерпением найти след. По временам он останавливался и прислушивался, не покажется ли Лума и не позовет ли его.
Большими прыжками бежал и Майпу, белый колонист. Он уже не доверял теперь всецело своему белому лицу и тем неутомимее гнали его вперед его чернокожие инстинкты. Чудная белая краска потекла, так что он стал походить на серый мрамор с белыми прожилками. Но Майну не замечал этого и продолжал считать себя неотразимым.
Бауцири следовал своему тонкому чутью и думал, что все время находится в соприкосновении с Лумой. Ему казалось, что в самом легком дуновении ветерка к нему доносится нежный аромат ее волос. Он обыскивал густой кустарник, переворачивал гигантские листья деревьев и ощупывал свисавшие ветви. Он верил в себя и не сомневался, что она его позовет, если увидит.
День склонялся к вечеру. Большинство заблудилось в обширной области Н‘горо ханга, «Царстве голода», Беспокойство томило всех, как черная туча. Они считали партию уже сомнительной, многие думали, что она проиграна и боялись, что Лума уже вошла в деревню под руку с супругом.
Али все еще сидел в своем глубоком тайнике. Терпеливо сидел, уверенный, что Лума появится. Он не мог определить часа, потому что густые ветви, которыми он прикрыл сверху яму, оставляли внутренность ямы в полном мраке. Он не знал, что мрак в это время наступил уже в действительности. Он в восторге ждал, когда боготворимая, гордая Лума упадет в его любящие объятья, как дар небес.
Вдруг он услышал наверху какой-то шум. Али вскочил, как наэлектризованный и страстно протянул к Луме руке.
Свод из сучьев провалился под тяжестью мягкого, тяжелого тела.
— Лума! — крикнул Али, обнимая в экстазе падающее тело. Но вместо гладкой кожи он обхватил лохматую, мускулистую массу, тяжесть которой бросила его на землю. Вместо любовного шопота раздалось угрожающее, злобное рычание, от которого застыла кровь в жилах Али. Вместо ожидаемой ласки, сильная лапа нанесла ему в грудь смертельную рану. Разозленная львица наносила ужасные удары своему товарищу по узкому брачному покою, и жаждавший любви Али чувствовал, как под ее дикими прыжками и ужасными ласками уходила его жизнь.
Хитрее других, обращавшихся за помощью к богам, оказался Бауцири, просивший помощи у демонов. На круглой полянке в лесу стояло деревянное изображение Маона Сопигул, великого демона. К его ногам сложил Бауцири свои жертвоприношения. Потом, бормоча заклинания, он четырнадцать раз обошел фигуру демона, и после четвертого, седьмого, одиннадцатого и четырнадцатого круга закапывал в землю сверкающую жемчужину.
Маон Сопигул приветливо улыбнулся, как беззубая, старая женщина, когда Бауцири принес ему в жертву подарки и, скаля зубы, указал на тропинку, по которой направлялась Лума. Она должна была уже очень устать и обессилить. Это Бауцири мог прочесть на лице великого Маона.
Лума снова пришла в себя и сидела во мраке под священным деревом, на стволе и ветвях которого висели фетиши, резная слоновая кость и другие дары благочестия.
Лунный свет, проникавший через листву, призрачно освещал лес.
Лума выбилась из сил и ей было страшно Здесь одной, среди демонов и духов, и у нее не было ее копья, чтобы защититься от львов и шакалов. Каждый шорох заставлял ее вздрагивать и бояться нападения, а наступившая затем тишина наводила на нее ужас. Лунный свет ткал во мраке бледные пугающие очертания, и они угрожали ей. Она уже не думала больше о том, что загнало ее сюда. Теперь она всем своим существом стремилась к человеку, который спас бы ее от этих мук, защитил бы, снова дал бы ей покой и довел до дому.
Так сидела она, сама не зная, как долго, в страхе и ужасе. Вдруг затрещали сухие ветви, точно в чаще пробирался дикий зверь. Лума в ужасе вскочила. Теперь ее участь была решена! С быстротой молнии пронеслись в ее голове события сегодняшнего дня — ее бегство от унижения. — и с такой же быстротой молнии надежда, что может быть один из ее преследователей находится вблизи, придет к ней на помощь, спасет ее от ужасной смерти. Бауцири, да, смело сильный Бауцири, не боявшийся львов, выходивший им навстречу и убивавший их копьем!
Чувство самосохранения, желание жить вспыхнули в это мгновение со страшной силой, как пламя вулкана. Голосом, полным страха, в котором звучали все ее страдания. Лума громко закричала среди темного леса, точно в этом крике было все ее спасение!
— Бауцири! Бауцири!
— Бауцири! Бауцири! — кричала перепуганная девушка.
И там, откуда раздавался пугающий ее шорох, вдруг раздвинулись кусты, показалась человеческая фигура, и залитый лунным светом Бауцири закричал сильным голосом:
— Лума! Лума!
И Лума побежала ему навстречу и ответила со всем пылом проснувшейся жажды жизни, ликуя и вкладывая всю свою душу в этот зов к своему спасителю:
— Бауцири! Бауцири!
Молча отправились они в обратный путь. Сильная рука Бауцири обнимала Луму. Теперь он был ее муж и покровитель. Он резко свистел «Виии, Виии!», чтобы спугнуть с их пути злых духов и демонов.
Гордый своей победой и своей прекрасной женой, вошел он с ней в деревню, где с ликованием встретили молодых супругов и проводили в празднично-разукрашенную хижину.
