Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Стены старого замка осыпались пеплом под натиском мертвого огня. Он все выше взбирался по камням, касался синими всполохами крыши, вырываясь из щелей пустых окон. Жалобно застонали, прогибаясь, просмоленные балки. На землю посыпалась черепица, разбрасывая раскаленные осколки, что гасли, едва коснувшись промерзшей земли.

Мертвый огонь надежно скрывает следы. Не должно остаться и камня от этого замка. Секреты. Их так много в бесполезных землях. За ними охотятся, боятся, прячут. Но они неизменно всплывают, выкапываются из-под слоя серой пыли, в которую превратились некогда величественные города. Широкая полоса отделяет Сантор от заснеженных гор. Ненужная земля. На ней и раньше ничего не росло, а теперь и подавно. Серая пустыня, место, где влачат жалкое существование отбросы. Лишь изредка здесь появляются особо одержимые былым величием маги. Рыскают в серых пустошах, копаются в трухе древних свитков. Много лет ни одному из них не удавалось использовать их. И вот же… Безликие палачи. Один из самых сокровенных секретов древних. Не рожденные создания. Пустые тела с насильно запечатанной душой. Не думал, что они действительно существовали. Такие вещи давно перестали быть историей, перейдя в раздел страшных сказок.

— Миссар, мы готовы. Мы запечатали сферу. — Звонкий голос младшего помощника отвлек меня от созерцания горящего замка. Я задумчиво посмотрел на серьезные и уставшие лица. Мы сделали все, что было в наших силах. Дальше будут разбираться маги, в столице. Никто не думал о том, что не рожденные могут вновь объявиться. Никто не знал, как с ними бороться. Единственное, что придумали — это запечатать сферу и передать магам. Надеюсь это то, что навсегда похоронит даже воспоминания о безликих палачах.

— Прикажи воинам выложить все вещи из мешков и вывернуть карманы. — Я повернулся в сторону уже начавших построение воинов.

— Миссар, они и так не довольны, что мы оставляем погибших на поругание серой пыли, — решился возразить Сили.

— И что? — дернул я бровью.

— Они имеют право на трофеи, миссар. — Опустил он голову.

— Право на трофеи имеют разбойники, отбросы, что живут в развалинах. А они, — я раздраженно махнул рукой в сторону бледных и все еще испуганных воинов. — Бойцы, принесшие присягу Императору. И если им нужны трофеи, то пусть берут. Но при этом не забудут снять мундир и сдать казенное оружие.

— Да, миссар, — вытянулся в струнку Сили и сорвался с места в сторону строя.

Огонь почти уничтожил замок. Вскоре он станет еще одной горстью пепла в этой пустыне. Мы не имеем права на ошибку. Никто не хочет повторения давних войн. Пусть сказки навсегда останутся сказками. В новом мире нет места древней магии и безликим палачам, что когда-то по приказу магов вырезали целые города.

Старый Хорх.

Собиратель бесполезных земель.

Яркое зарево пожара было видно издалека. Пылал замок, который темным пятном вот уже не первый десяток лет служил ориентиром в этой бесконечной серой пустыне. Старые камни плавились от жара холодного огня, вспыхивали факелами деревянные перекрытия, рассыпались с глухим звоном остатки витражных окон и глиняные черепки кровли. Вскоре от величественного некогда замка останется лишь пыль. Вся земля здесь устлана ею. Она везде. На тонких скрюченных деревьях, на изъеденной трещинами земле, на редких островках жухлой травы. Воины магов не оставили после себя ничего живого. Мир здесь не первое столетие пытается оправиться от давних потрясений. Нигде уже не встретишь старых городов, люди, словно паразиты, изрыли землю, разрушили остатки былого величия, возвели новые дома, святилища и монументы. Лишь здесь, на самом краю Сантора, у подножия величественных гор еще жила память. Место последней битвы все глубже уходило под землю, покрылось серой пылью времени и поросло жухлой травой. Бесполезные земли. Так их называли те, кто ютился в муравейниках обжитых земель. Земля здесь умерла, не в состоянии больше дать урожай, прокормить зверей и укрыться зеленой сочной травой. Тут царствует вечная зима.

Сверкающий иней смешивается с пылью, превращая этот маленький мир в серую пустыню. И пустыня эта живет своей жизнью. Земля изгоев, так ее называли мы. Беглецы, разбойничьи шайки обустраивали под себя старые развалины. Искатели удачи входили в арки ворот разбитых городов и пропадали в темных подвалах. Сюда приходили маги в поисках древних секретов, селились в замках, где когда-то жили их предшественники. Только мало кому открывали эти земли свои секреты. Слабы стали маги, превратились в тени, жалкое подобие тех, кто когда-то правил миром, делил его, рвал на маленькие кусочки.

Но этому магу, видимо, улыбнулась удача. А с виду и не скажешь. Молод был, да наивен. Все о силе мечтал. Сущий безумец. Знал бы, натравил на него местных. Каждый рейд Санторских псов уносит множество жизней. Они приходят на наши земли, которые называют бесполезными и наводят шороху. Отлавливают магов, гребенкой проходят по старым городам, безжалостно убивая тех, кто там живет. А потом уходят, позабыв о землях изгоев еще на пару-тройку лет. Тогда наступает мое время. Люди боятся брать то, что принадлежит старым временам, обходят стороной могильники. А я не боюсь. Ничего не боюсь. Сколько лет тут живу, навидался всякого. Золото везде одинаково. Оно не кусается и не обжигает руки. Старые книги, как и везде постепенно превращаются в пыль, а города рушатся.

Собирателей мало. Я встречал всего троих, да и те куда-то пропадали. Надо быть осторожнее, когда лезешь в пекло. Я никогда не возьму то, от чего разит силой. А вот золото… Его тут хватает. Да и маги, приезжают, везут с собой много ценного.

Я облизнул пересохшие губы. Пора. Мертвый огонь уже давно пропал, даже искорок не видать. Можно и пройтись по расплавленным камням. Скоро пыль уляжется, и сюда пожалуют другие умники, спеша откопать на пепелище сокровища.

Плотная ткань надежно закрывает лицо, защищая от едкой пыли. Тяжелые сапоги громко бухают по твердой земле, поднимая клубы серого тумана. Если в этот раз повезет, то можно будет не возвращаться в земли изгоев пару лет. А потом… Да кто ж знает, что потом будет. Я уже стар, для меня каждый миг может наступить момент, когда будущего не станет.

Старая песня Собирателей. Ее пел мой учитель. Он открыл мне все богатства, что таят земли изгоев. Показал где искать, куда смотреть и главное, чего трогать не стоит. Всегда, заходя на очередное пепелище, он пел эту дурную песню. В молодости я считал его сумасшедшим. Что ж, видимо, теперь моя очередь сходить с ума.

Серая пыль окутала все вокруг. Улеглась на тела погибших воинов, накрыла темные пятна крови. Прелесть рейдов в том, что они не только не забирали себе ничего, но и оставляли всех павших воинов в полном доспехе. Боятся занести какую-нибудь магическую заразу в дом. Глупые люди. В их умах правят предрассудки.

Я перевернул первого мертвого воина, обшаривая карманы. Негусто. Но многого я и не ожидал. Кто же пойдет на бой с полными карманами золота. Настоящий улов может поджидать только среди расплавленных камней на пепелище.

Что-то не так. Уже четвертый раз натыкаюсь на одного и того же воина. Брожу кругами в этой серой вьюге? Да быть того не может. Нужно постоять недолго. Тогда пыль уляжется и можно будет оглядеться.

Секунды тянулись долго. Пыль медленно кружила, опускаясь все ниже, ложилась на плечи, укутывала, превращая в серую статую, посреди расплавленных камней и безликих тел, чьих лиц уже не различить под ее покровом.

Песня хриплыми словами вырвалась из горла, растворяясь в сером тумане горячим облачком пара. Тела. Так много тел я не видел никогда. Воины Сантора ярким пятном выделялись в серой пустыне, их синие мундиры еще проглядывали сквозь пепел. Среди них, словно сотканные из этого пепла лица. Такие же серые, равнодушные и одинаковые, будто братья. Я невольно сделал шаг назад, оглядываясь по сторонам. Пепел вздрогнул, закрутился с новой силой, потревоженный моими шагами.

Я никогда не боялся, не верил в призраков, но сейчас мне стало страшно. Прямо передо мной, среди знакомых мундиров лежали они. Ими пугали. И не только детей. Пустые тела, не рожденные, а созданные древней магией. Холоднокровные воины, подчиненные воле колдунов. Порождение извращенной фантазии. Безликие палачи.

Все же, видимо я схожу с ума, глядя на их пугающие спокойствием серые лица. Сквозь густой туман до меня долетел чей-то приглушенный стон. Сердце больно ударило в ребра. Серая пыль, кажется, пробилась сквозь ткань повязки и теперь забралась в горло, мешая дышать. Воздуха не хватает. Я замер, вслушиваясь в тихий шорох опадающего пепла. Стон повторился, прозвучав, словно сигнал к бегству. Я торопливо зашагал прочь от этого странного места. Никакое золото и записи погибшего мага не стоят жизни. Пусть я не до конца уверен в том, что это именно безликие палачи, но проверять на своей шкуре не решусь. Осторожность много раз спасала мне жизнь. И я планирую быть первым собирателем, который доживет до глубокой старости.

Очередной стон настиг меня у самой границы пепелища. Совсем рядом, словно преследует. Я передернул плечами, оборачиваясь к серому туману. На самом краю лежал один из них. Такой же, как другие с серым лицом и пустым взглядом, но грудь его часто вздымалась, выпуская едва заметные облачка пара, смешанного с пеплом. Настоящий, живой безликий. Жадность проснулась, сдавила грудь и замедлила шаги. Пусть он не совсем настоящий, эксперимент молодого мага, возможно неудачный, но кому какая разница? Он живой. А это огромные деньги. И не нужно будет больше месить ногами эту опостылевшую серую пыль, смешанную с вечными, холодными искорками инея.

Никто.

Грязно-серые тучи. Они опускаются к самой земле. Врываются в меня вместе с тяжелым дыханием, скручивают легкие в тугой узел. Ложатся пеплом на лицо, жаля холодом кожу. Тело не слушается, холод уже внутри. Кровь, как густая горячая смола едва-едва пробивается по замороженным сосудам, причиняя настоящую боль. Вокруг лишь блеск инея, что смешался с пеплом, в который превратились облака. Он кружит, словно песок во время бури. Покрывает землю ровным ковром, скрипит на зубах, застилает глаза. Серый, сверкающий холодом мир. В груди, будто живет кто-то, рвется прочь из клетки ребер, ударяясь о них, теряет силы. Все реже и слабее. Уже почти не чувствую холода.

Какой-то звук совсем рядом не дает окончательно раствориться в густом тумане. Чьи-то тяжелые шаги все ближе. Они тревожат уже осевший пепел, заставляя его вздрагивать, подлетать над такой же серой землей.

Кто-то схватил меня за ноги и тащит. Голова бьется о землю, серая пыль царапает кожу, вьется, покрывая лицо. Почти задыхаюсь. В глазах темнеет.

Непривычное тепло забирается в тело, обжигает кожу, сушит горло. Медленно открываю глаза. Темная комната с обрывками грязной ткани на каменных стенах. Неясный тусклый свет пробивается внутрь сквозь пыльный витраж с изображением неведомого чудища.

— Очнулся? — надо мной склоняется некто. Темные волосы с неровными мазками седины, обветренная кожа, изъедена глубокими бороздами морщин. Пытаюсь хоть что-то вспомнить, но в голове пусто и холодно, как в той серой вьюге. — Значит, очнулся, — улыбается старик, демонстрируя черные пеньки редких зубов.

Игнорирую его, пытаюсь вспомнить хоть что-то, но серая пустота внутри не сдается, надежно сковывает разум. Мелькают лишь неясные силуэты на фоне ярко-синего пламени.

— Кто? — поворачиваюсь к старику, который деловито осматривает меня. Поднимает руки, щупает живот, сгибает мои ноги.

— Я-то? — снова улыбается. — Я Хорх. Собиратель. Мне повезло.

— Кто? — повторяю вопрос. Собственный голос кажется чужим.

— Ты? — он опустил на место мою руку и задумчиво смотрит в глаза. — Ты — никто. — Наконец, определился с ответом.

— Никто? — переспрашиваю, поднимая к глазам руки. Тонкие, словно кости одни, обтянутые серой кожей.

— Никто, — кивает старик, протягивая миску с отколотым краем. — Пей.

Пальцы сжимают посудину, подрагивают, норовя пролить воду. С помощью старика сажусь, прислонившись к холодной стене. Вода тоже ледяная, с неприятным привкусом сырой земли.

Он еще пару минут рассматривает меня, а потом скрывается за очередным обрывком ткани, что была вместо двери.

Сижу, оглядываясь по сторонам. Серая пыль кругом. На столе, стульях, кривом табурете. Она на мне, скрипит под пальцами, покрывая грязную постель. Кучи мусора повсюду. Какие-то тряпки, старые книги, настолько древние, что дотронься — рассыплются все той же пылью. Поднимаюсь, словно заново учусь ходить. Пара шагов, хватаюсь за спинку стула, она трещит жалобно. Вздрагиваю, отдергивая руку. Почти падаю в кучу мусора у стены. На голову сползает дырявая тряпка, поднимая тучу пыли. Кашляю, закрывая нос рукой.

Зеркало. Мутное, изъедено черными язвами времени. Завороженно смотрю на него, боясь приблизиться. Рука против воли тянется вперед. Мутная поверхность отражает пальцы с грубыми узлами суставов. Шевелю ими, проверяя, мои ли. Тонкие нити жил проступили под серой кожей. Шаг. Еще один. Подхожу все ближе, глядя в отражение. Непропорционально длинные руки и ноги. Тощее тело, кости, кажется, сейчас прорвут грубую, но такую тонкую кожу острыми краями. Лицо как маска. Смотрит серыми, почти прозрачными круглыми глазами. Впалые щеки, тонкая линия губ, хищный, чуть загнутый к низу нос. Лысая голова. Ни волоска не видно на теле. Нет ни бровей, ни ресниц, только грубые кости выпирают над глазами.

— Любуешься? — хриплый голос Хорха сзади. Ловлю его взгляд в отражении. Он другой. Не такой, как я. Почему? Спрашиваю. — Я — человек, — пожимает он плечами, проводя грязными, почти черными пальцами по густым волосам.

— Я человек. — Повторяю глядя на себя. Руки застыли у груди, где гулко бьется в ребра сердце.

— Я — человек, — хмурится Хорх, подходя ближе. — А ты… — замолчал, разглядывая меня.

— Я? — склоняю голову на бок, скольжу взглядом по своему телу, что так не похоже на человека. Если человек похож на Хорха, то кто тогда я?

— Ты — никто. — Повторяет он, осторожно, словно боясь, положил мне горячую ладонь на плечо.

— Я человек, — повторяю. Сердце забилось чаще, словно крича об этом. Я хочу быть человеком.

— Дело твое, — махнул старик рукой, исчезая из отражения. — Есть будешь?

— Буду. — Киваю, с трудом отводя взгляд от серого тела, имя которому никто.

— А я думал, вы не едите, — хмыкнул он, вываливая какую-то темную массу в две плошки. Густой пар поднимается к почерневшему потолку.

— Вы? — переспрашиваю, садясь на кривой табурет. Запах приятный.

— Вы, вы, — бурчит себе под нос. — Не люди.

— Я человек, — повторяю снова.

— Ешь. — Подвинул ко мне миску. Оглядываю стол в поисках того, чем можно есть эту массу. — Чего? — заметил мою нерешительность Хорх. Он черпал кашу руками. Она стекала по пальцам, капала на стол и одежду, размазывалась по подбородку, путалась в сальных волосах, что лезли в лицо.

— Ложка? — с трудом вспоминаю название. Оно звучит непривычно, словно давно забытые слова.

— Ложка? — удивленно смотрит на меня старик. С кряхтением поднимается и идет в один из углов комнаты, где свалена очередная куча хлама. Копается в мусоре, перебирает свои сокровища. — Держи, — по столешнице прокатилась ложка. Кривая, словно ей землю копали. С темными разводами чего-то непонятного и черными кругляшками от выбитых украшений на ручке. — Что опять не так? — хмурится, глядя на меня.

— Вода, — оглядываю комнату, в поисках какого-нибудь ведра, чтобы ее вымыть.

— Так ешь, — стукнул Хорх по столу кулаком. За что-то злится на меня. Опускаю взгляд в тарелку, несмело втыкаю грязную ложку в вязкую кашу.

Опять эта серая пыль. Скрипит на зубах, царапает горло при каждом глотке. Давлюсь пересоленной кашей, заглатываю быстрее, не чувствуя вкуса. Хорх все еще злится. Смотрит на меня исподлобья и шевелит кустистыми бровями. Я прячусь от его взгляда. Неуютно.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Глубокие тени, словно живые, шевелятся в темных углах, раскачиваются в такт танцу свечей. Где-то за стенами замка воет ветер, рвется в приоткрытое окно, стучит голыми ветками деревьев в стекла.

Я натянул сползающее одеяло повыше на плечи и обнял колени руками. Мысли под стать погоде. В детстве считал себя пленником в этом замке, со временем это ощущение прошло. Я стал чувствовать надежность этих стен, защищенность. Отгородился от всего мира и был счастлив. Но сегодня, впервые за много лет мир за стенами вспомнил обо мне, ворвался в двери и перевернул ставшую привычной жизнь. Меня ждут в столице.

Ребенком я мечтал о приключениях, теперь же… Мне страшно. Что там, в столице? Как я доберусь туда? Эти мысли прогоняли сон, заставляли следить за густыми тенями в углах, присматриваться, бояться, словно в них сидят подосланные убийцы. Я никогда не питал иллюзий о своей нужности. Страна прекрасно жила без меня. После ссылки обо мне забыли, закрыли, спрятали. Теперь же я им понадобился. Смешно, как чья-то смерть влияет на жизни других. Я не правитель, хоть и часто утверждаю обратное. Все изменится завтра. Один лишь шаг за ворота и пути назад не будет.

Я со стоном уронил голову на колени. Воображение вовсю рисовало красочные картины грядущей смерти. Как шальная стрела вылетит из придорожных кустов, пробьет горло. Горячая кровь потечет по дороге, изрытой множеством копыт. Отчаянно мотаю головой, прогоняя мысли. Нет. Не поеду никуда. Останусь здесь. Скажусь больным. Не посмеют же они тащить единственного наследника императора силой? Правильно. Это хороший план. А там еще что-нибудь придумаю.

Сильный порыв ветра распахнул незакрытое окно. Створка ударилась о стену, зазвенели стекла, грозя осыпаться осколками на ковер. Последний раз мигнули и погасли свечи, погрузив комнату в темноту. Вздрагиваю и ежусь от долетевшего холода.

— Стража! — голос похож на шепот. Прочищаю горло и зову громче, принимаю наиболее величественное положение. Обычные люди не должны видеть мою неуверенность. — Стража?!

Ни на третий, ни на четвертый раз меня никто не услышал. Я начал злиться. Мне обещали, что покои будут охранять круглосуточно. И где же? Оглохли там? Спускаю ноги на холодный пол. Тапки как назло потерялись где-то под кроватью. Подбегаю к окну, закрываю створку, опустив защелку. Громкий звук из коридора заставляет вздрогнуть. Даже присел от неожиданности.

— Стража? — зову в очередной раз, но никто не слышит.

Сглатываю колючий комок страха. Осторожно крадусь к дверям, прислушиваюсь. Грохот стих. Лишь ветер все так же воет в пустых коридорах. Тянусь к широкой ручке тяжелых дверей. Руки трясутся, даже промахиваюсь мимо. От этого начинаю злиться. Злость прогоняет страх. Распахиваю двери и выскакиваю в коридор, оглядываясь по сторонам.

— Стража! — низким гулом отвечает из темного коридора эхо.

Серые каменные стены покачиваются от неровного света редких факелов, дрожат тени в глубоких нишах. Делаю несколько шагов до ближайшего небольшого зала, где стоят с виду такие удобные диванчики. Днем тут дежурит стража. Но никого нет. Только холодные взгляды незнакомых людей со старых портретов на стенах. Злые лица с мертвой жестокостью в глазах. У выхода на лестницу два пустых доспеха. Смотрят черными прорезями глаз, скалятся помятой решеткой забрала. Смотрю на них, не в силах и шага сделать. Снова завыл ветер, заметался в поворотах коридоров, загудел, попав в ловушку железных доспехов. Заскрипели латные перчатки статуй, того и гляди схватятся за матовые от пыли мечи. Показалось даже, что один из них чуть повернул голову. Делаю несколько шагов назад, продолжая следить за ними. А вдруг там кто-то есть? Подосланные убийцы. Сердце бешено бьется. Воздуха не хватает. Мир кружится, сливается в одну размытую картину. Бросаюсь в сторону своих комнат. Влетаю в покои, хватая жадно ртом воздух. Дверь с громким хлопком закрывается. Задвигаю засов, придвигаю кресло. Так надежнее. Ныряю под одеяло.

По-прежнему воет ветер, гуляет по коридорам, стучит с улицы в окно. Слышатся неясные шорохи за дверью, словно крадется кто-то. Изо всех сил таращу глаза в темноту. Слежу за неподвижной дверью, кажется, отвлекись я хоть на мгновение, и засов медленно поползет в сторону. Минута, другая, но все по-прежнему. Пытаюсь успокоить себя, убедить. Но не получается. Сердце не желает слушать. Воздух застревает в груди, не дает сделать новых вдох, сколько бы я ни старался. С трудом отворачиваюсь, утыкаюсь в подушку лицом, накидываю сверху одеяло.

— Это все не правда… Все хорошо… Это не со мной… — голос заполняет собой ватную тишину отдельного мира под одеялом. Успокаивает. Шорохи снаружи уже не такие громкие и страшные. — Все хорошо. — Закрываю глаза, представляя себя далеко-далеко. Тут безопасно. Мне всегда казалось, что если ты не видишь опасности, то и она не найдет тебя.

Старый Хорх.

Собиратель бесполезных земель.

Смотрю на него. Странный. Но уже не пугает. Словно ребенок, пристает с вопросами. Что, да почему. Скоро прятаться начну. В душе все чаще просыпаются сомнения. Он, такой не похожий на человека, но такой человечный. Мурашки по коже. Немного осталось. Скоро уляжется ветер, опустить серая пыль и можно будет ехать в обжитые земли. Скорей бы. А то с ума сойду. Как вспомню, какой он без одежды — страшно. Словно личинка неведомого насекомого. Кожа сухая, серая, полупрозрачная. Синие сетки сосудов по всему телу. А еще… Он действительно никто. Нет у него того, по чему нормальные люди определяются. Кругом гладкий, ни баба, ни мужик. И пупка нет. Точно личинка. А еще эти глаза. Пустые, серые, словно пепел в них.

А буря, как назло почти неделю держится. Не стихает злой ветер. Скоро я сам в сосульку превращусь. Почти не выхожу из подвала. Хорошо семян заранее набрал. Старые запасы пригодились, но и их надолго не хватит. Еще день-другой и подошву жевать будем, да земляной водой проталкивать.

— Я — человек, — в очередной раз его тихий, безжизненный голос. Сливается с серой вьюгой, пропадает в ней.

Морщусь. Он это, словно заклинание повторяет. Стоит у выхода, смотрит на бурю, что отделяет нас от земель изгоев и повторяет. Часами стоять может. Все думает о чем-то. Какие мысли живут в его лысой голове — не понять. Но я почти привык. Уже не сжимаю, как в первые дни каплю живого огня в кармане. Поначалу все думал, вот сейчас он бросится на меня, начнет рвать своими длинными страшными пальцами. А я его приласкаю магией. Он похлеще мертвого огня будет. Живое на раз сжирает. Даже кошмары снились. Я боялся. Шутка ли, жить в одном доме с безликим. А он, даже не подозревает. Стоит себе, да думает о своем. Даже жалко его.

Может ли он быть человеком? Иногда я забывался, разговаривал с ним. И каждый раз злился. Откуда у него, такого, мысли о ложках, умывании, одежде. Будто во дворце родился. Правильный. Я на пробу ему нашел трезубец столовый с ножом. Так он славно ими орудовал, я даже залюбовался. Не каждый принц так сможет. Эти мелкие непонятности ставили меня в тупик. Он не знает о себе ничего, но в то же время удивительно приспособлен в быту. Правда ли, что пустые тела безликих оживляют с помощью душ? Если да, то чья сидит в нем? Я перерыл множество книжек, ища ответы. Самому интересно. Жаль, что замок безумного мага сожгли Санторские псы. Ни клочка бумажки не оставили. А в моих сокровищах информации почти нет. Так, обрывочные сведения.

— Вьюга заканчивается, — снова он. Вздрагиваю, глядя в ровную спину. Он стал больше. Много ест, нужду ни разу не справлял, да и нет у него таких частей тела, что приспособлены для этого. Вся пища в мышцы уходит. Уже не торчат кости так сильно. Даже щеки появились. На скелет все меньше похож.

— Собирайся. — Киваю я, подходя к выходу. Вьюга действительно таяла. Кружила, опускаясь, пыль, сверкая гранями холодного инея. Солнце несмело выползает на серое небо. К утру как раз уляжется, можно будет идти. Пора мне прощаться с этим холодным местом. Скоро смогу жить, как человек, в доме, заведу себе пару наложниц, буду пить вино и жрать от пуза. Хватит жить, словно крыса в подвале, питаясь объедками. Хочу умереть в собственной теплой постели у горящего очага.

— Куда? — поворачивается ко мне, изучая пустыми глазами.

— Мир смотреть, — почти честно отвечаю.

— Я боюсь, — качает он головой.

— Почему? — удивляюсь. Столько вопросов и вот теперь, когда он может получить ответы на часть из них — на попятную.

— Я боюсь. — Повторяет, глядя на серую пыль. Я лишь вздохнул. Какая судьба его ждет? И есть ли она у безликих? Может, у нелюдей и нет жизни, одно только существование.

Никто.

Несколько дней я уже с Хорхом. Четыре стены и треснувший витраж единственного окна. Все изучено, знакомо до боли, натерло мозоль на взгляде. Тут хоть и грязно, но безопасно. Я боюсь. Стою подолгу, смотрю на серую вьюгу и боюсь. Того, что могу исчезнуть. Раствориться в этом колючем пепле, что так похож на меня. Вот сделаю шаг за границу подвала и рассыплюсь, превратившись в горсть серой пыли. Подхватит меня холодный ветер, смешает с искрящимся инеем, и я навсегда пропаду. Стану частью пустыни земель изгоев.

А Хорх радуется. Вьюга стихала. Он обещал показать мир. Мир такой большой. На развороте одной из старых книг было его изображение. Пальцы скользили по выпуклым линиям, словно запоминая края материков, странные, чужие названия городов. Хорх радуется скорой дороге, потому что боится. Меня. Он много раз пробовал задавать вопросы. Но ответа не было. И не только для него, но и для меня. Кто я? Откуда? Не знаю, не помню. У меня странная жизнь. Непонятная. Воспоминания делают человека человеком. А у меня их нет. Даже имени нет. Я — никто. И это правда.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

— Мой принц? — холодный, как и воздух в спальне голос миссара. Прибыл вчера, чтобы сопровождать до столицы. Естественно, кого еще мог послать за мной один из претендентов на звание первого советника, как не собственного брата. Нехотя выбираюсь из уютного плена теплого одеяла и недовольно смотрю на прогоревший камин. Никто не потрудился позаботиться о единственном наследнике. Изо рта едва заметно вырывается пар.

— Что тебе? — сажусь, кутаясь в одеяло. Вспоминаю вчерашний план, в последний момент успеваю изменить голос на более хриплый и измученный. Удается это с легкостью. Кошмары всю ночь преследовали. То щупальца из-под кровати, то неясные фигуры с ножами в углах. Я передернул плечами.

— Все почти готово. Собирайтесь, — он поднялся с края моего ложа и поклонился. В походном доспехе и с оружием.

— Я нехорошо себя чувствую, — стон получился весьма натуральным. Опускаюсь обратно на подушки и закрываю ладонью глаза.

— Тогда мы возьмем с собой лекаря. Он поедет в одной с вами повозке, — ни малейшего оттенка сострадания в голосе.

— С ума сошел? — я чуть от возмущения не задохнулся. — А если я заболею еще сильнее?

— Сожалею, принц, но это приказ ее величества и глав управлений, — он опустил голову, длинная челка черных волос закрыла лицо. — Да и солдаты устали. Мы идем от бесполезных земель. Им нужен отдых в родном доме. Так что, сделайте одолжение своим подданным, которые встали так рано, собирайтесь.

— Глав управлений, — я скривился, передразнивая шепотом. Конечно, они-то точно будет рады, если я умру. Никто не хочет отпускать свою власть. А миссар получит награду. Как же! Второй полководец, самый умный, самый смелый и еще много таких вот «самый».

— У вас час. — Поклонился миссар и вышел из спальни, впуская двоих служек. Я зло стиснул зубы. Приказ отдан, я должен выполнять. До каких пор все вокруг будут мне приказывать?!

Я пытался сопротивляться. Конечно, не явно, но наряд менял трижды, прическу мне переделывали дважды. Тянул время, как мог, надеясь, что столь ответственный миссар плюнет на все и уйдет один. Однако он, похоже, даже не замечает моих потуг, стоит в дверях и отсутствующим взглядом изучает вид из окна. И что там интересного нашел? Одни камни, да деревья. Все развлечения.

Все же хоть что-то мне удалось сделать. Я задержал выезд на целый час. Меня вместе с толстым и неповоротливым лекарем погрузили в телегу, которая едва ли напоминала карету. Чувствовал себя неуютно, идя сквозь ровные ряды солдат, что ждали лишний час. Взгляды их были отнюдь не дружелюбными. Солдафоны. Есть ли мне до них дело!

Спустя миг, после того, как я успел устроиться на жесткой скамье, мы двинулись. Протяжно заскрипели колеса, забухали тяжелыми сапогами солдаты, слышалось ржание лошадей. Я устало откинулся на неудобную спинку сидения и закрыл глаза. Сердце колотилось в груди. Как же мне страшно.

— Как вы себя чувствуете? — участливо склонился к моему уху лекарь. Я лишь раздраженно отмахнулся. Лучше бы не заикался про болезнь. Теперь трястись с этим надоедливым типом.

Ковыряться в себе быстро надоело. Спать невозможно от постоянного шума за тонкими стенками кареты. Я крутился, пересаживался, пробовал рассматривать картинки, что предлагал мне лекарь. Скучно. Плюнув на холод, открыл окно. Кругом люди. Одинаковые доспехи, из которых виднеются так же похожие друг на друга лица. Грязь и холод. Почему-то казалось, солдат было больше, когда мы выезжали. Около сотни, а сейчас, едва ли двадцать наберется.

— Миссар! — позвал я генерала, который ехал рядом с повозкой на лошади.

— Да, мой принц? — кивнул он, подъезжая ближе.

— А почему солдат так мало? — я высунулся из окна, чтобы убедиться в своей правоте. Ни впереди, ни сзади других отрядов не видно.

— Нам пришло сообщение о большой группе разбойников. Я отправил людей. — Все так же безучастно глядя вперед пояснил он.

— Какие разбойники? — переспросил я, тут же спрятался обратно в повозку и отодвинулся от окна.

— Вот за этим я и отправил людей, принц.

— А я? А как же я? — вглядываюсь в кусты у дороги, усиленно прогоняя прочь мысли о стрелах в собственном горле.

— Двадцати обученных воинов вполне достаточно, чтобы отбиться от обычных людей с топорами, — пояснил он. Слова меня не успокоили. Я завернулся в плащ и закрыл окно. Холод забрался в нагретую карету и теперь жалил лицо.

Снова топот солдат и скрип повозки. Только теперь к ним добавился храп, наконец замолчавшего лекаря. Я потер виски, пытаясь успокоить головную боль. Миссар сказал, что ехать будем без остановок. От замка отъехали едва ли на час, а уже все тело занемело. Хочется чего-то горячего, особенно при взгляде на начинающийся дождь. А лучше в принципе оказаться как можно дальше отсюда. Попытался потребовать привал, но миссар меня проигнорировал, сказав, что я свой отдых потратил на затянувшиеся сборы. Солдаты еще более неодобрительно на меня покосились. Якобы из-за меня они тоже отдыха не увидят. Я скрипел зубами, но смолчал. Позориться еще больше не хотелось.

Сам не заметил, как успел задремать. Снились разбойники, стоящий рядом миссар, со своим вечно равнодушным лицом наблюдал за моими пытками. Какой-то грязный мужик, улыбаясь во все отсутствующие зубы, тянул ко мне скрюченные пальцы с обломанными ногтями. От дальнейшего развития событий спасла яма на дороге. Телега ухнула вниз, подкинув меня на сидении. Раздался громкий треск и карета стала заваливаться на бок. Я едва удержался за хлипкий поручень на дверце. Растерявшийся лекарь этого сделать не успел и навалился на меня всей своей немаленькой массой. Дверца не выдержала такой нагрузки и распахнулась. Я покатился по жидкой грязи размытой дороги, сверху на меня плюхнулся лекарь.

С трудом столкнул неповоротливого толстяка и, путаясь в намокшей одежде, поднялся, пытаясь отряхнуть толстый слой липкой грязи. Вокруг послышались смешки. Я зло посмотрел на ближайших воинов, стараясь запомнить их лица. Вот стану императором, вы у меня еще вспомните, как это, смеяться над будущим правителем. Одежда была безвозвратно испорчена. Грязь с волос капала на лицо и стекала холодными струйками за шиворот.

— Миссар! — откинул в сторону упавшие на глаза грязные волосы.

— Сейчас дам другую одежду. — Спешился он.

— Мне необходимо помыться. — Крикнул я ему в спину.

— Сожалею, но такой возможности нет. — Покачал он головой, копаясь в своем седельном мешке. Я удивленно следил, как он достает оттуда нижнюю рубаху, толстые штаны и кафтан.

— А где моя одежда? — принимаю из его рук сверток. Он лишь кивнул в сторону сундука, который наполовину утонул в одной из луж на дороге. Видимо при поломке кареты крепеж не удержался.

Стиснув зубы, полез обратно в перекошенную карету переодеваться. Грязь оттирал холодной водой и услужливо предоставленной лекарем тряпкой для перевязок. Настроение с катастрофической скоростью падало. Ненавижу весь мир. Почему именно в такую погоду я понадобился в столице?

День становился все хуже. Солдатам не удалось починить повозку. Я растерянно смотрел на то, как ее колеса все глубже уходят под воду. С темнеющего неба снова заморосил мелкий колючий дождь. Я закутался в большой плащ одного из солдат. Капюшон полностью закрывал лицо, свисая до самого подбородка.

— Нам нужно вернуться, — заявил я миссару.

— Уже темнеет, мы не успеем. — Покачал он головой. — Тут должна быть деревня. Дойдем до нее. — Где-то далеко, в лесу завыли волки, заставив меня вздрогнуть. Я отчаянно закивал головой, соглашаясь с предложением генерала. Лучше в разваливающемся доме у бедняков сидеть, чем идти по ночной дороге под дождем и быть съеденным.

Дождь зарядил надолго. Он, то сплошным потоком обрушивался на голову, то разлетался мелкими брызгами от резких порывов ветра. Плащ насквозь промок, давил на плечи, холодил тело, а деревни все не было. Мы шли по темному лесу, спотыкались о торчащие корни, уворачивались от бьющих в лицо веток. Шипели факелы, забивался в горло их едкий дым. Вскоре я уже почти задыхался. Миссар все больше хмурился, подгоняя солдат. Рядом хрипел, как загнанная лошадь лекарь. Я шел на одном упрямстве. Стоит только хоть кому-нибудь пожаловаться, и я тут же рухну на землю. А так стыдно перед простыми солдатами ныть. Они, как назло только косятся на командира и идут вперед. Миссара многие боятся. Он быстр на расправу. Вешает и головы рубит каждому, кто, по его мнению, не достоин зваться воином.

Впереди, меж деревьев показался просвет. Сперва подумал, что это у меня в глазах от усталости помутнело.

Мы остановились у высокого частокола обещанной миссаром деревни. Я, было, бросился вперед, чтобы постучать сапогом в запертые ворота, но миссар меня удержал за плечо. Я заскользил по грязи и едва не рухнул, схватившись за его руку в последний момент.

— Что еще? — не терпится уже под крышу. Сейчас мне все равно как там, внутри, главное, что тепло и сухо.

— Миссар? — остановился рядом его заместитель. — В чем дело?

— А ты не видишь? — хмыкнул он.

— Следы свежие на стенах, — кивнул он. — Думаете, был бой?

— У меня другой вопрос, — задумчиво провел он по лицу, вытирая воду, — кто выиграл? Ларт, возьми двоих, проверьте! — махнул он рукой. — Остальные обратно в лес, пока нас не заметили.

В неорганизованной толпе, что пробиралась сквозь чащу началось шевеление. Меня миссар утащил обратно под ветки, спрятавшись за кустом. Трое выбранных солдат направились к запертым воротам. Тихо. Света из-за забора не видно. Ни одной струйки дыма из печных труб. Так объяснил свою осторожность генерал, следя за разведчиками. Вот они вплотную подошли к стене, разглядывая свежие отметины на бревнах. Приоткрыли створку ворот. Над лесом пронесся протяжный скрип, заставив волоски на теле встать дыбом. Я сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая начинающуюся панику.

Фигуры солдат скрылись за воротами. Потянулись тревожные минуты ожидания. Я до боли в глазах всматривался в темноту, до звона в ушах слушал тишину. Вскоре один из солдат вернулся, сообщив, что деревня пуста. Множество разграбленных домов и ни души. Даже тел нет.

- Идем, — после пары минут раздумий скомандовал миссар. — Нам надо где-то переночевать.

Я с сомнением глядел на темную стену деревни. Теперь уже эта идея не казалась мне такой замечательной. Я готов остаться в лесу, под дождем, нежели идти в город-призрак.

Пустые темные улицы, распахнутые калитки невысоких оград. Выломанные окна и двери, кругом мусор и щепки, следы пожара. Наши шаги казались оглушительными в мертвой тишине. Сердце так сильно билось в груди, что я почти не слышал, о чем говорят люди вокруг. Лишь смотрел на разбитые темные дома и размытую дорогу.

Солдаты рассыпались по улице, обшаривали дома, заглядывали в сараи и подвалы. Их громкие перекрикивания каждый раз пугали, сбивая сердце.

Миссар отправил меня в самый большой дом в центре деревни в сопровождении пятерки солдат. Лекарь плелся сзади, вздрагивая, как и я от каждого шороха. Я остановился в нерешительности у ступеней широкого крыльца. Солдаты нырнули в темное нутро входа, проверяя дом.

— Заходите, — кивнул один из них, на мгновение, появившись в дверях. Я сделал первый шаг на протяжно заскрипевшие ступени. Не нравится мне все это. Чем дальше, тем больше реальность напоминает мои кошмары, становясь еще страшнее.

Никто.

Мы шли два дня, под сапогами хрустела пыль. Ноги то и дело проваливались в глубокие борозды израненной земли. Вокруг поднимались тучи пепла. Хорх говорил, что это все, что осталось от старых городов, разрушенных мертвым огнем. Мы видели их. Они черными скалами высились над серой пустыней, словно снегом, укрытые пылью. Красиво и страшно. Близко не подходили. Хорх говорил о каких-то крысах, которых боялся.

Откуда мне знать, что такое снег? Этот вопрос заставил остановиться. Смотрю на разрушенный город и пытаюсь вспомнить. Картинка словно двоиться перед глазами. Загорались в темных провалах окон огни, мелькали полупрозрачные фигуры на пустых улицах. Мертвый город, словно раскололся надвое, живя в моем воображении своей призрачной жизнью далекого прошлого.

— Эй, — дернул меня за руку Хорх. — Не спи.

Киваю, с трудом отворачивая голову от города. Что-то было в этом волшебное, знакомое и родное. Не хотелось уходить, но надо. Хорх уже старый. Едва дотягивает до нор. Места, что оборудованы местными для ночевки. Они еще хуже подвала старика. Больше грязи, больше пыли и холода. Но есть крыша над головой. Надо торопиться. Скоро стемнеет, а ночью идти по этой земле опасно.

Со слов Хорха казалось, что тут водятся неведомые чудища, похожие на того, кто изображен на треснувшем витраже. Но нет. Здесь жили только люди, которые по тем же рассказам старика хуже монстров. Они рвали друг другу глотки за мерзкую кашу, убивали за тряпки, что были вместо одежды. Вот кто настоящие чудовища. Именно их надо бояться, а не темноты. Ночь страшна лишь тем, что заблудишься. Потеряешься в серой бесконечности, где каждый холм, словно двойник предыдущего. Деревья одинаковые. Темные, скрюченные остовы в окружении жухлой травы. Чуть свернешь и потеряешься, а там недолго и на местных крыс набрести, послужив им обедом. Страшно. Он сказал, что тут люди едят друг друга, когда еды не достать. Безумный мир. Неправильный.

— А какой правильный? — хрипло поинтересовался Хорх. Годы в этом месте не прошли даром. Он страшно дышал. Ночью пугал меня лающим кашлем. Он весь пропитал этой пылью, она забралась в его душу.

— Правильный? — переспрашиваю, останавливаясь. Хорху надо отдохнуть. Иначе он может и не дойти до очередной норы. Думаю над его вопросом. И снова перед глазами улицы города. Только они не похожи на брошенные города. Другие, знакомые. Высокие стены домов с ярким светом окон. Лица людей. Разные. Счастливые, грустные, злые. Красивые, неприятные. Словно другой мир, неведомый этому месту. Молчу, не зная, как ответить, описать. Хорх тоже молчит, глядя на меня своими мутными старческими глазами.

— Идем, — вздыхает он, стряхивая с повязки на лице пепел. Дышать можно только через них, заглатывать холодный воздух маленькими порциями, иначе серая пыль грызла грудь, заставляя задыхаться.

Шли долго. Дольше, чем обычно. Пришлось придерживать Хорха за локоть. Он все чаще спотыкался. Пару раз падал, потом кашлял, наглотавшись серой пыли. Тащу его на себе. Не знаю куда. Слышно лишь его хриплое дыхание. Кажется, что мы прошли нору, но Хорх заставляет идти дальше. Уже совсем темно. Ноги от усталости гудят, но почему-то больше не вязнут в пепле. И дышать как будто легче. Неуверенно сдергиваю тряпку с лица, осторожно вдыхаю воздух. Он другой. Не такой, как раньше. Останавливаюсь от неожиданности, пытаясь понять. Какой-то неясный шум вокруг и этот запах. Знакомый до боли. Есть ли запах у воздуха? Не знаю, но, кажется именно он.

— Немного осталось. Это полоса. — Ответил на немой вопрос Хорх.

— Полоса? — мой голос тоже хриплый, почти как у Хорха.

— Лес. То, что отделяет земли изгоев от обжитых. — Поясняет он. Замираю, вглядываясь в темноту. Рваные края черных теней на темном небе. Деревья. — Что стоишь? Идем. И капюшон на голову накинь. Нечего людей пугать. Еще немного и выйдем ко двору.

Хорх как всегда оказался прав. В сгущающейся темноте, среди толстых стволов замелькали огни. Они становились с каждым шагов все ярче и как будто теплее. Уже угадывались очертания какого-то дома. Слышались разные звуки. Смутно знакомые, но забытые.

Деревянный частокол из кривых почерневших стволов. Они упирались плохо обрубленными сучками в тела друг друга, оставляя широкие зазоры. Из них, словно из клетки, на темную дорогу падал яркий свет, раскрашивая ночь светлыми полосами, оживлял густые тени.

— Торак! — вздрагиваю от громкого крика Хорха. — Открывай, старый!

Замелькали тени за забором. Что-то заскрипело. Неспешно открылись тяжелые створки ворот. В глаза ударил яркий свет. Щурюсь, глядя на мощную темную фигуру.

— Хорх! Помоечник! — в тон старику прогудела тень, переваливаясь, заторопилась к нам. Невольно делаю шаг назад, но Хорх шипит, заставляя остаться на месте.

— Не помер еще? — хрипит Хорх, отцепляя от своего плеча мои руки. Шагает навстречу неизвестному.

— Ты первый в очереди к старухе на Суд! — обнимает Хорха тень.

— Приютишь старого друга? — разорвал крепкие объятия старик, словно забыл обо мне.

— Только если свою добычу покажешь. Знаешь же мою слабость к этой рухляди. А это кто? — кивает тень в мою сторону.

— Да так, — махнул он рукой. — Никто. Со мной идет.

— Что стоишь, никто, заходи, давай! — хохотнул, скрываясь за воротами здоровяк, обнимаясь с Хорхом.

Стою еще несколько секунд, разглядывая дом. Такой же, как и частокол деревянный, темный. И свет почему-то горит только на первом этаже. Это ведь гостиница. И никого нет? Тогда откуда так много лошадей в конюшне, чье ржание хорошо слышно в окружающей тишине. Странно все это. Но Хорх ему доверяет, значит и мне надо. Делаю первый шаг за стены редкого частокола. В глаза бьет яркая вспышка, ослепляя. От неожиданности падаю на землю. Пытаюсь подняться, но кто-то бросает меня обратно, бьет по голове. На мгновение теряюсь. Не могу сообразить, где земля, а где небо. Все темно вокруг. Сильные удары выбивают воздух из легких. Слышу, как трещат ребра. Пытаюсь сопротивляться, но выходит плохо. Рот наполняется вязкой, горячей и почему-то соленой слюной.

— Хватит. — Изменившимся, резким, каркающим голосом прерывает мои муки друг Хорха. — Выкиньте их прочь. Подальше отсюда. Нет у этого старого пса ничего ценного. Потерял хватку за последние годы.

— Добить? — голос над головой.

— Да как хочешь, — отмахивается Торак. — Старик и так еле живой, едва дышит. Сам помрет, а этот… — пауза, чувствую на себе изучающий взгляд. — Лучше уж накормить сталью. Для верности.

Спустя мгновение что-то холодное и острое пронзило спину, стремясь добраться до сердца. Чувствую, как протыкает кожу, разрывает мышцы, царапает кости. Хриплю, извиваюсь, стараясь уберечь тот горячий комок, что так бешено стучит в груди, сердце. Единственное, что заставляет верить, что я — человек.

Замираю, понимая, что острие уберут, только если посчитают трупом. Так и есть. Холод исчезает. Вместо него становится горячо, словно пламя внутри. Сжимаю зубы, стараясь не выдать себя, не застонать.

Меня куда-то тащат. Так же, как Хорх когда-то, за ноги. Не сопротивляюсь, терплю боль сдираемой кожи на затылке от острых камней. Пальцы безвольно скользят по земле, оставляя темные следы крови на дороге. Голова кружится. Жар внутри все слабее, словно костер затухает, превращаясь в черные угли. Становится холодно.

— Смотри, урод какой, — голос того, кто пронзал мне сердце. Он отпускает мои ноги. Больно бьют пятки о землю. Даже сапоги не помогают. Смотрю на темное небо, стараюсь не моргать. Хорх говорил, что у меня не живое лицо, да и отражение не врет. Надеюсь, они тоже поверят.

— И то правда, — кто-то наклоняется ко мне. Черная тень изучает мое лицо. За его спиной шипит факел. Глаза от его света слезятся, но я терплю.

— Дальше не пойдем. Еще с падалью возиться. — Говорит он. — Тут бросим. Звери доедят.

— Или те, крысы из бесполезных земель, — хохотнул кто-то. Остальные его поддержали.

Свет постепенно растворялся в темноте, пропадая среди деревьев. Дышу, слыша, как что-то булькает внутри. Рот снова наполнился горячей соленой слюной. Плюю, заходясь в кашле. Вглядываюсь в темноту, пытаюсь найти Хорха. Больше не слышно его хриплого дыхания. Ищу и боюсь найти. Уже понимаю, что его нет, но сумасшедшая надежда заставляет встать на колени. Шарю дрожащими руками вокруг. Ползу, сдирая колени об острые палки и камни. Не чувствую боли. Не слышу ничего, кроме своего булькающего дыхания. В глазах стало еще темнее. Уже не различаю темное небо и черные тени деревьев. Сплошная темнота вокруг. Руки больше не слушаются. Падаю на землю, продолжая таращиться в темноту. Страшно. Почему? Не знаю. Но такое ощущение, что это уже было. Когда-то давно. И тогда мне тоже было страшно и одиноко.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Монотонный шум дождя и скрип досок пола за стеной, где дежурят солдаты. Собственное шумное дыхание раздражает. Все никак не могу успокоиться. Дрожу, толи от страха, то ли от пробравшего до костей холода. Рядом храпит лекарь. Ему все нипочем. А я даже есть не смог, хотя весь день голодал. Только ложку в руки взял, и сразу затошнило, руки затряслись. Теперь жалею. Желудок неприятно тянуло от голода.

Закрываю глаза. Вдох-выдох. Тяжелые шаги солдат под окнами. Я не один. Вдох-выдох. Тихо шумит дождь по крыше, звенит ручейком, стекая по водостоку в дырявую бочку под окном. Вдох-выдох. Чей-то крик. Оборвался, едва начавшись. Вздрагиваю, садясь на узкой койке. Сердце подпрыгнуло к горлу. Вслушиваюсь. Но снова лишь стук дождя. Все тихо. Показалось? Да, показалось. Киваю сам себе. Это наверняка была какая-то птица.

Сон не идет. Все лежу и пялюсь в неровный деревянный потолок. Едва помигивает ночник на полу, согревая мнимым теплом тонкого языка пламени. За стеной снова шаги. Только на этот раз быстрые, почти бег. Снова сажусь, вглядываюсь в окно. Отблески факелов заплясали на стенах, пробиваясь сквозь мутное стекло. Крики. Сначала вопросительные, а потом и тревожные. Кто-то идет к дому. Шаги заглушает очередной крик, доносится лязг железа.

— Вставай! — Вскакиваю, натягиваю на себя одежду. Толкаю сонного лекаря. Он лишь поморщился и перевернулся на другой бок, досматривать сны.

— Принц, — с грохотом распахнулась дверь. От испуга запутался в штанах и рухнул на пол, ударившись головой. В глазах плывет, не могу разобрать, кто стоит на пороге. — Одевайтесь, у нас гости. Не выходить из комнаты, ни под каким предлогом. Понятно? — холодное лицо миссара прямо перед глазами. Киваю, не в силах выдавить из себя и слова.

Он куда-то уходит, руки ловят лишь воздух. Я хотел задержать его, попросить остаться. Лекарь проснулся. Крутит головой по сторонам, пытаясь понять что происходит. Утыкаюсь лицом в колени, не в силах сдержать панику. Воздух снова стал непослушным, жестким. На глазах слезы.

Вдох-выдох. Я в безопасности. Тут нет никого, кроме меня и этого тупого толстяка. Снаружи воины. Они защитят меня. Забавно, еще недавно я хотел не видеть миссара вообще, теперь же хочу увидеть его больше всего на свете. Почувствовать ту уверенность, с которой он смотрит вокруг.

— Вы слышали? — хриплый шепот лекаря над ухом. Вздрагиваю, вытирая слезы.

— Что? — мой голос ничуть не лучше. Звучит жалко.

— За дверью какие-то звуки странные. Будто упал кто-то, — шепот сорвался на сип. Вслушиваюсь в тишину за стеной. Какая-то неясная возня и стон. Срываюсь с места, как и прежде, пододвигаю к двери скамью, надеясь, что она сможет меня защитить.

— Нам это не поможет, — продолжает лекарь. Заметался по комнате, словно можно найти спасение в четырех стенах.

— Прекратите, — прошу, глядя на него. Он меня не слышит, расшвыривает вещи по комнате, выглядывает в окно. — Прекратите, — сам себя не понимаю. Мои слова больше похожи на всхлип.

— Мы умрем, — бормочет он себе под нос, но я слышу. Перебирает какие-то тряпки и склянки из своего мешка. Наконец, на самом дне отыскал кинжал. Лезвие тускло блеснуло от огня ночника. Его безумный взгляд пугает еще больше. Отползаю на всякий случай в сторону, упираюсь спиной в стену, подтягиваю к себе колени. — Полезайте в сундук, ваше высочество, там вас не найдут, — кивает он на большой сундук, прикрученный к полу. Мотаю головой. — Давайте же! — тащит меня за шкирку. В опасной близости от лица сверкает кинжал. Не пытаюсь сопротивляться. Боюсь.

Он запихивает меня в сундук. Тяжелая крышка больно бьет по плечу, захлопываясь. Щелкнул замок. Запоздало понимаю, что он запер меня здесь. Стучу в крышку, бьюсь спиной, но он и не думает открывать. Лишь неясное бормотание. Воздуха все меньше. Глотаю его, но он застревает в горле. Уже хриплю, скребу пальцами по отполированным стенкам сундука.

Никто.

Тусклое серое небо, мелькает сквозь дрожащие на ветру листья деревьев. Холодные капли недавнего дождя срываются с них, падают на лицо. С трудом вспоминаю вечер. Спина напоминает о себе ноющей болью. Делаю первый глубокий вдох и захожусь в кашле. В груди неприятно булькает. Сплевываю на землю темную кровь. Мир перед глазами вздрагивает в такт глухим ударам сердца. Руки дрожат, с трудом сажусь, оглядываюсь. Темные стволы высоких деревьев. Словно зеркальный лабиринт, отражения друг друга. Разлапистые ветви сплетаются в сплошное покрывало, прячут сырую землю от тусклого света серого неба.

Мой взгляд останавливается на неясном темном пятне у жухлого куста. Хорх. Лежит, скорчившись, смотрит на меня пустыми глазами. На лице бурая маска застывшей крови. Медленно подползаю к нему, морщась от боли в спине. Заглядываю в мутные старческие глаза, которые стали еще более светлыми, почти белесыми. Внутри отчего-то больно. Больнее, чем от раны в спине. Она тянет, дергает, сбивает сердце. Протягиваю руку к его лицу, но замираю в паре сантиметров. Не решаюсь дотронуться. Тогда это станет реальностью. Если потрогаешь — поверишь. Поборов себя касаюсь холодного лица, закрываю его глаза. Это не Хорх. Это лишь тело, в котором больше нет человека.

— Спи спокойно, — хрипло желаю я. — Пусть тебе снятся счастливые сны. — Он всегда говорил мне это на ночь. Медленно поднимаюсь, держась за шершавый ствол дерева. Пальцы скользят по склизкой коре.

Не знаю, какие они, сны. Для меня это одно бесконечное мгновение. Как будто долго моргаешь. Хорх много говорил о снах. Рассказывал о мечтах и кошмарах. Мне же не доступно ни то, ни другое. Другие ждали снов, я же боюсь. Кажется, что кто-то другой в этот момент занимает мое тело, загоняет меня в дальний угол сознания, запирает в темном чулане.

Ноги увязают во влажном мхе, цепляются за сапоги извитые корни деревьев. Постоянно спотыкаюсь, падаю. Стало казаться, что хожу кругами. Того и гляди снова окажусь на той поляне. Мотаю головой, продолжаю упрямо идти вперед. В груди уже не хрипит, а булькает. Снова неприятный стальной привкус во рту. Мокрая от грязи одежда высохла, царапает кожу, задевает рану, давит плащ на горло. Хочется выкинуть его, но нельзя. Тогда совсем замерзну.

Постепенно сумерки леса становятся все гуще. С неба опять полилась вода. Стекала ручейками с тяжелых листьев. Идти все труднее. Иду почти на ощупь. От дерева к дереву. Усталость все ближе подбирается, манит, укрывает своей нежной темнотой. Уже даже не отмахиваюсь от веток, что лезут в лицо. Они больно бьют по щекам, по глазам, заставляя те слезиться. Но так я не сплю. Продолжаю идти. Мыслей больше нет в голове. Я как одно из деревьев. Такое же спокойствие внутри.

Лес внезапно закончился. Не нащупав рядом следующих веток, падаю на мокрую землю, чуть не захлебываюсь жидкой грязью. Переворачиваюсь на спину. Рана тут же напоминает о себе острой болью. Задерживаю дыхание на мгновение, терплю. Проходит, отступает постепенно. Снова дышу, закрываю лицо ладонями, чтобы не захлебнуться дождем. Тихо вокруг. Глаза постепенно привыкают к темноте, проходят цветные круги от боли. Медленно встаю.

Напротив высокая стена частокола. Не такого, как в прошлый раз. Добротный, огромные бревна плотно примыкают друг к другу, скреплены проржавевшими железными скобами. Подхожу ближе, провожу рукой по мокрому дереву. Держась за стену бреду вперед, ищу вход. Здесь должны быть люди. Страх несмело поднимает голову. Отбрасываю его прочь. Какая разница, что было в прошлый раз. Люди разные, так говорил Хорх, так написано в книгах, так чувствую и я. Но мысли все настойчивее бьются в голове. Напоминают болью о том, как отчаянно хотелось жить, когда сердце царапала холодная сталь. Нет. Я выживу.

Снова падаю. Мысли так запутали, что забор незаметно кончился, провалился под руками. Снова грязь, снова боль. Неудачное падение в лесу наградило меня ноющей болью в ноге. Поднимаюсь, глядя на темную улицу. Едва угадываются очертания домов. Тихо. Словно это один из городов в землях изгоев. Не должно быть так.

Несмело делаю первый шаг за ворота. Вслушиваюсь в тишину. Дождь прячет от меня звуки. Иду к ближайшему дому, едва не падаю, споткнувшись о разбитую калитку, что валяется прямо на тропинке. Крадусь вдоль пустых окон, прижимаюсь к стене. Никого нет. Заглядываю внутрь, цепляясь о косяк сорванной с петель двери. Еще темнее, чем снаружи. На ощупь иду вглубь дома. Трогаю мебель, тряпки под ногами. У окна виднеется широкая скамья. Белье сброшено на пол. Подбираю его, кое-как расправляю на койке, оттаскиваю ее в сторону, подальше от окна и падаю в объятия отсыревшего белья. Глаза закрываются. Снова проваливаюсь в свой пустой и пугающий сон. Единственное, чем он хорош — время. Пожирает его, избавляет от плохих мыслей, дает новый день и новые силы. Новую надежду на то, что завтра все будет по-другому.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Шаги. Осторожные, тихие. Они вырвали меня из плена кошмаров. С трудом вспоминаю, где я. Сундук. Помню, как крышка захлопнулась, и щелкнул замок, отрезая меня от мира. Пытаюсь пошевелить руками, но тело так занемело, что даже пальцы не слушаются. Вспоминаю про шаги. Замираю, прислушиваясь. Тихо. Показалось? Но… Почему так тихо? Где лекарь? Где миссар и солдаты? Почему не ищут меня? С ужасом представил, что все мертвы, и я остался один. Навсегда заперт в этом сундуке. Умру от голода и жажды. А что хуже всего очень хочется в туалет. Не под себя же ходить? Тело от испуга вспомнило, что должно двигаться. Слепо смотрю в темноту, шарю руками по стенкам, пытаюсь просунуть ногти в щель, где примыкает крышка.

Снова шаги. Не здесь, где-то, как будто далеко. За стеной. Значит, не показалось. Внутри один страх борется с другим. Позвать на помощь? А вдруг это те, из-за кого пропали жители? Но, с другой стороны не буду же я тут вечно сидеть? Шаги становились все тише. Удалялись, растворялись в давящей тишине. В последний миг я решился. Заколотил руками по стенке. Попытался позвать на помощь, но как это часто бывало, горло свело судорогой так, что даже мычать не получается. А шагов уже совсем не слышно. Отчаянно начинаю бить коленями. Из горла, наконец, вырывается крик. Слабый, похожий на писк. На секунду останавливаюсь, что бы услышать шаги, но нет. Никто не идет мне на помощь. Или, быть может, шаги мне померещились? Нет никого. Ушли солдаты, миссар, или погибли. Какая теперь разница? Я совсем один. Заперт в тесном сундуке брошенной деревне.

— Помогите, — шепчу, опуская саднящие от ударов руки. По щекам текут горячие слезы. — Пожалуйста, помогите, — прячу лицо в ладонях.

Яркий свет ударил по глазам. Закрываюсь руками на всякий случай, щурюсь, пытаясь разглядеть того, кто подарил мне надежду. Никак не удается рассмотреть. Лишь темный силуэт на ярком фоне выбитого окна.

— Пожалуйста, не убивайте меня! — пытаюсь говорить связно, но получается какое-то мычание.

— Успокойся. — Тихий голос. По коже побежали мурашки. Даже слезы на мгновение перестали литься из глаз от него. Необычный, пугающий. Он будто звучит в голове, касаясь нервов.

— К-к-кто вы? — вытираю слезы. Пытаюсь подняться, но удается лишь перевалиться через край сундука на пол. Смотрю на высокую фигуру, что нависает надо мной. — Что… — договорить не успеваю. Откуда только силы взялись, отпрыгиваю в сторону, прижимаюсь к холодной стене.

Шарю взглядом вокруг в поисках хоть какого-нибудь оружия. Как назло ничего подходящего. Мои кошмары продолжают оживать. Или… я все еще сплю в сундуке. Поднимаю глаза на… это. Стоит, смотрит на меня своими прозрачными глазами. Синие сосуды пульсируют под тонкой серой кожей. Оно еще немного постояло, посмотрело на меня, как будто ожидая чего-то, а затем просто развернулось и, прихрамывая, пошло прочь.

Вдох-выдох. Закрываю глаза, слушаю удаляющиеся шаги. За окном солнце, слышно пение птиц. Будто и не было ничего. Ни серой стены дождя, ни страшной ночи. И снова вокруг тишина.

— Стой! — распахиваю глаза. — Подожди! — держась за стену, поднимаюсь и так же, чуть прихрамывая, тороплюсь за непонятным существом. Плевать кто оно такое, я не хочу оставаться один.

Никто.

Солнце. Впервые вижу его. Яркое и такое обманчиво теплое. Обжигает глаза, не давая и капли тепла. Холодно. Одежда не высохла, липнет к телу. Неуверенно сажусь, прислушиваясь к своим ощущениям. Спина сдаваться не собиралась и поприветствовала неизменной болью. Странно. Может ли человек жить с такой раной? Почему-то, кажется, что нет. Впрочем, мне возможно просто повезло.

Сколько длился мой сон? Пару часов? А может, дней? Медленно поднимаюсь, держась за стену. Голова кружится, дышать тяжело. Каждый глубокий вдох сопровождается кашлем. Стараюсь дышать часто, поверхностно. Спина ноет, левая рука почти не двигается, лишь пальцы шевелятся, а поднять ее никак не получается. Болтается вдоль тела, словно обломанная ветка.

Тихо двигаюсь к выходу. Не хочется задерживаться в этом доме. Странное чувство. Деревянные стены, узорчатые полки с какими-то горшками, расшитые занавески. Наверное, еще недавно тут было очень хорошо. Но вот, что-то случилось и стены уже не кажутся такими надежными и теплыми, полки сорваны, разбиты горшки с непонятным содержимым, занавески теперь болтаются у окна темными обрывками грязной ткани.

Под ногами скрипит песок и разбитые стекла. Стараюсь идти осторожно, обходить их, но не получается. Вокруг тихо. Улица, как и ночью — безлюдна. Лишь тихий шорох леса за стенами и протяжный стон ветра в разбитых домах. Иду по самой широкой улице, посередине, боюсь приближаться к домам. Кажется, что оттуда кто-то смотрит, следит, ждет, когда я подойду, что бы напасть. Улица кончилась большим домом. Три этажа из огромных толстых бревен с широким крыльцом. Пару минут думаю, стоит ли рисковать. Но мне нужна хоть какая-то одежда и хочется есть. Решаюсь. Тихо скрипят ступени под ногами.

Дом так похож внутри на предыдущий. Те же стены, полки, тряпки и обломки мебели. Что же здесь произошло? Не знаю. Но встречаться с теми, кто это сделал, не хочется. Здравый смысл уверяет, что тут уже давно все закончилось. Ушли и те, кто напал и те, кто тут жил. Бояться больше нечего. Но одиночество и неопределенность тоже пугают. Заставляет вздрагивать тишина и пустота. Когда не видишь того, чего стоит бояться, начинаешь страшиться и их.

Одежда нашлась в одной из комнат, где не было окон. Сухая и относительно теплая. По размеру, как и прежде не подошла. Я отличаюсь от других. Хорх долго возмущался, подбирал мне одежду из кучи собранного хлама, но подходящей так и не нашлось. Штаны и рубаха коротки. Одеваю сразу три кофты, что бы согреться. Снова в тишине мерещатся какие-то звуки. Словно стонет кто-то. Мотаю головой, прогоняя наваждение. Но к стону прибавляется стук. Останавливаюсь. Что делать? Идти проверять — желания нет. Но ноги сами приводят в одну из комнат. Стою на пороге и смотрю на огромный сундук, закрытый внушительным запором. Звук идет оттуда. Кто-то стонет, стучит и царапает стенки изнутри. Не решаюсь подойти. Что бы это ни было, не мое дело. Никто просто так не будет запирать что-то или кого-то. А значит нужно пройти мимо.

Все стихло. Прекратились удары и стоны, будто и не было. Разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Помогите, — тихий шепот. — Пожалуйста, помогите, — вздрагиваю. Столько отчаяния в этом голосе. Снова вспомнилась ночь, когда убили Хорха. Никто не помог нам, просто некому было. И сейчас я стою здесь, смотрю на сундук и собираюсь пройти мимо. Мимо того, кто так же, как и я нуждается в помощи.

Решительно подхожу к сундуку, отодвигаю засов и отбрасываю крышку. Человек. Не чудище. Обычный мальчишка. Рассматриваю его. Мне казалось, что все люди должны быть похожи на Хорха, ведь он человек. Но это оказалось не так. Худой, высокий, бормочет что-то непонятное себе под нос. Едва на ногах стоит. Боится меня. Так же как и Хорх. Только старик хорошо скрывал свои чувства, а этот… Отползает, заикается, просит не убивать. Неужели я так выгляжу? Что со мной не так? От звука моего голоса парень вздрагивает. Несколько секунд смотрю на него, решая, что делать дальше. Он, кажется, начинает бояться меня еще больше. Обидно. Разворачиваюсь и ухожу. Пусть так.

— Подожди! — догнал меня уже на улице парень, навалившись на спину. Тело пронзило болью. Не удержавшись, падаю на землю. — Что с тобой? — наклоняется надо мной, закрывая солнце. Не отвечаю. Снова булькает в груди, тут хоть вдохнуть, не то, что говорить.

Он обхватывает меня за плечи и помогает сесть. Боль понемногу отступает. Расстроенно смотрю на новую одежду, которая стремительно впитывает мокрую грязь с дороги. Пытаюсь встать, но ноги не держат. В глазах темнеет, снова проваливаюсь в черное ничто.

Противный повторяющийся звук, похожий на скрежет, возвращает меня к реальности. Медленно открываю глаза. Темнота постепенно рассеивается, позволяя разглядеть очертания предметов и узкое окно под самым потолком. Очень похоже на подвал, где мы жили с Хорхом. Опять скрежет. Поворачиваю голову на звук, стараясь снова не потерять сознание.

— Как же это делается? — неожиданно прозвучавший голос заставляет вздрогнуть. Сажусь, вспоминая последние события. Это тот парень из сундука? Наверное. Больше некому.

— Это ты? — спрашиваю у темноты.

— О, ты очнулся? — нервно отозвался он. — Не знаешь, как с помощью этих штук огонь разводить? Я видел, как это делали, но сам ни разу не пробовал. Не получается что-то. А казалось легко так, — он подошел ко мне, показывает два камешка, которые тер друг о друга. Тусклого света из окна хватило, что бы разглядеть очертания предметов.

— Тут не получится, — качаю головой. Он пытался развести огонь из влажных тряпок и отсыревших щепок, видимо бывших когда-то мебелью.

— Почему? — искренне удивляется он. Смотрю на него. Я ничего не знаю об этом мире и о себе, но огонь разводить меня Хорх учил. Да и просто это, тут и умным быть не надо, чтобы понять, что влажные тряпки гореть от искры не будут. Кто же он такой, что не знает простых вещей?

Нашу игру в гляделки прервали отчетливые шаги с улицы. Мы одновременно повернулись к окну. Ни один из нас звать на помощь не торопился. Не знаю, какие причины у парня, а я теперь отношусь к людям с осторожностью. Одной неожиданной встречи мне хватило на все оставшуюся жизнь. И надеюсь, что теперь жизнь эта будет долгой.

Он подошел к окну и, привстав на цыпочках, высунул голову на улицу. Я не решаюсь. Спина ноет, к руке подвижность еще не вернулась. А звуки все ближе. Слышу тяжелые шаги, металлическое бряцанье, шипение огня, чей свет медленно забирался в темноту подвала.

— Это миссар! — радостно обернулся парень и заторопился к выходу, но вспомнив обо мне, вернулся, помогая встать.

— Кто это? — спрашиваю, цепляясь за его плечо.

— Моя охрана, — он явно торопится, дергает меня от нетерпения, причиняя боль. Шиплю сквозь зубы, но молчу. Если эти люди мне помогут, то не стоит жаловаться.

Мы медленно взбирались по довольно крутой лестнице. Не знаю, как парню удалось затащить меня сюда. Думать о том, что он просто скинул меня, не хотелось. Вот уже осталась всего пара ступенек до небольшого люка выхода из подвала.

— Ты уверен в том, что все сделал правильно? — холодный мужской голос. Чем-то напоминает мой. Хорх говорил, что он у меня безжизненный и пугающий. Сейчас я примерно представляю как это.

— Да, миссар, все как договаривались, — другой голос, высокий и нервный. — Запер его в сундуке.

— И как же тогда он сумел его открыть? — холода в голосе прибавилось. Парень замер рядом, вцепившись в меня мертвой хваткой. Я тоже стою, прислушиваюсь к разговору.

— Не знаю, миссар, я точно все сделал! — второй голос напротив стал еще более визгливым и испуганным. — Все, как договаривались! И не надо на меня так смотреть! Мы с вами в одной лодке! Отвечать тоже вместе будем! Я один тонуть не стану!

Пара секунд тишины, а затем лязг железа и глухой удар чего-то тяжелого об пол. Парень рядом вздрогнул и покачнулся, едва не утащив меня за собой вниз по лестнице. В последний момент успеваю схватиться за хлипкие перила, удерживая равновесие. Его пальцы больно сжимают руку, кажется, еще немного и прорвут ткань рубахи.

— В чем дело? — шепчу я, боясь, что тот страшный голос наверху услышит.

Он в ответ лишь мотнул головой и зажал рот свободной рукой, сдерживая всхлип. Несмотря на это, звук получился довольно громкий. Уже удаляющиеся шаги стихли. Он остановился. Услышал? Смотрю на бледного парня, который явно начал задыхаться, затыкаю ему рот рукой и прислушиваюсь. Наверху тишина. Толи ушел, толи все еще стоит, ждет. Понимаю, что если еще хоть звук, то он найдет нас.

— Тихо, медленно, давай обратно, вниз, — шепчу я, подталкивая парня обратно в подвал. Только бы лестница не заскрипела.

Шаг, еще один, и еще. Парень хрипло дышит, цепляется за меня и уже почти висит на здоровом плече. Изо всех сил поддерживаю его. Нельзя что бы нас услышали. Дважды повезти не может. Если и встречусь со смерть сейчас, то уже окончательно.

Наконец, под ногами каменный пол, лестница не подвела, не скрипнула. Облегченно перевожу дыхание, оглядываясь наверх. Отцепляю холодные пальцы парня от своей рубашки. Он сползает по стенке на пол. Как назло задевает рукой один из ящиков, что стоит рядом. Шум кажется оглушающим в тишине пустой деревни. Наверху заскрипели доски пола. Кто-то приближался к люку.

Дергаю застывшего в оцепенении парня на себя и тяну в сторону хлама у противоположной стены. Там есть шанс спрятаться. Здесь много крыс, если повезет, то неизвестный спишет все на них, не станет ковыряться в мусоре. Слабая надежда, но другой у нас нет.

С трудом пролезаем в зазор между стеной и какими-то коробками. Отодвигаю грязный, пыльный брезент и заталкиваю туда парня, ныряю следом. Сквозь множество мелких дыр осматриваю подвал. Вот послышался удар откидываемой крышки люка. Тихие шаги по лестнице все ближе.

— Крыса, — шепчет рядом парень, глядя на грызуна, который сидит в паре сантиметров от его лица. Затыкаю парню рот рукой, глядя на темную фигуру в свете факела. Замечаю оставленный мокрый от дождя плащ у окна. Если увидит, точно будет искать.

Неизвестный остановился на последней ступени. Я буквально чувствую, как его взгляд скользит по куче мусора, где мы прячемся. Еще пара шагов и ему станет видно окно и плащ. Дергаю рукой, отгоняя сидящую рядом крысу. Она испуганно запищала и кинулась прочь из укрытия, прямо под ноги мужчине, скрывшись в темном углу под лестницей. Он проводил ее взглядом, пробормотал что-то и начал подниматься обратно.

Впервые за последние минуты мне удалось вздохнуть. Даже боль в спине на это время пропала. Теперь же вновь стала возвращаться. Забулькала кровь в груди. С трудом сдерживаю приступ кашля. Рядом прерывисто дышит парень, цепляясь за мою ладонь. Что же он такого натворил, что его хотят убить? Ведь речь наверху шла именно о нем.

Шаги все удалялись, свет факела уже едва касался последних ступеней лестницы.

— Он ушел, — тихо вздохнул парень. Киваю, хотя вряд ли он меня видит в этой темноте.

Внезапно свет наверху остановился, а затем с бешеной скоростью полетел обратно. Горящий факел упал на пол, разбрасывая искры, покатился по неровным плитам, касаясь жарким пламенем вещей. Весело затрещали ящики у лестницы, вспыхнули влажные тряпки, из которых еще недавно парень пытался развести костер. Подвал почти мгновенно затянуло едким дымом. Дышать стало еще труднее.

Пламя с ящиков медленно перебиралось на ступени лестницы, ведущей наверх, отрезая нам путь наружу. Парень дернулся было туда, но я успеваю схватить его за ворот рубахи. Нельзя. Кожей чувствую, что тот неизвестный стоит сейчас наверху и внимательно смотрит, ждет, когда мы появимся. Надо подождать. Еще немного. Всего минуты хватит.

Тащу парня вдоль стены к окну под потолком. Почти ничего не видно. Двигаюсь на ощупь, различая лишь светлый прямоугольник серого неба. Я не хочу умирать. Глаза слезятся. Несколько раз падаем, спину обжигает болью. Затыкаю рот рукавом, чтобы не выдать свое присутствие кашлем.

- Вылезай, — толкаю парня к стене и подставляю спину. У него есть шанс выбраться и вытащить меня. Если я попробую вылезти вперед, то сил его вытащить уже не хватит. Парень меня не слышит, смотрит на все разрастающийся огонь и трет глаза, давясь кашлем. — Лезь! — хватаю его за шиворот и шиплю в лицо. Он вздрагивает, будто сбрасывая наваждение и, кивнув, цепляется за стену.

Спина болит неимоверно, расходится горячей волной по всему телу, ноги дрожат. Закусываю губу до крови, стараясь не потерять сознание. А парень уже дважды срывался, падал, толкая меня на пол. Дышать все труднее, кашель рвется наружу, царапает горло. Наконец мне удается вытолкнуть его на улицу. Давление на спину пропало. Падаю, прислонившись спиной к холодной стене, глотаю мертвый дымный воздух. В глазах опять темнеет.

— Эй, где ты? — звонкий шепот откуда-то сверху заставляет открыть глаза. Ничего не видно. Одна сплошная серая удушающая пелена. Из последних сил встаю, шарю здоровой рукой по стене. Кто-то хватает меня за ладонь, сжимает крепко так, что даже пальцы перестаю чувствовать.

Рывок. Боль пронзает тело. Срываюсь и падаю обратно в подвал. Снова ищу спасительную руку. Опять рывок. Не в силах больше сдержать стон. Цепляюсь непослушными пальцами больной руки за выступы стены, карабкаюсь вверх. Понимаю, что и в этот раз не получится. Скольжу вниз, утягивая за собой парня. Снова падание, удар спиной о холодный пол. Пропадает серая пелена, сменяясь темнотой.

— Не смей, слышишь, — злой шепот сверху. — Не смей меня бросать, — кто-то бьет по стене наверху, зовет меня.

Не могу надышаться. Глотаю воздух, получая лишь дым, который забирается внутрь, скребет легкие, сковывает горло, лишая возможности сделать следующий вдох. Слабость все сильнее. Уже не могу заставить себя открыть глаза.

— Вставай! — уже не скрываясь, в отчаянии кричит сверху. Словно кнутом по нервам. Вздрагиваю, сбрасываю наваждение сна. Поднимаюсь, едва понимая, где нахожусь. Рука наталкивается на другую руку. Опять рывок. Из последних сил скребу ногами по стене, плюнув на боль, цепляюсь больной рукой за окно. Переваливаюсь через стену и падаю на что-то мягкое. Подо мной кто-то стонет и ругается. Но не могу пошевелиться, просто нет сил. Кто-то толкает меня в сторону. Перекатываюсь по грязи, которая забивает в нос, застилает глаза.

— Вставай! — тянет меня за больную руку вверх. Боль придает силы. Сажусь, а затем и встаю, хватаясь за его плечо.

Переставляю ноги, с трудом иногда открываю глаза. Парень ведет меня. Не знаю, куда и зачем. Хочется спать. Эти темные мгновения. Я начинаю ценить их. Они действительно спасают, прячут, укрывают и дают надежду, что все будет хорошо. Мир вокруг закружился, снова падаю, несмотря на старания парня меня удержать. Боль и темнота. Опять.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Злость бурлит внутри, заставляет сжимать кулаки. Брат решил перемудрить сам себя. Он привык с легкостью отдавать приказы, не задумывается над способом их исполнения. Меня это всегда обходило стороной, но видимо не в этот раз. Власть все сильнее затягивает его, а он тащит меня за собой. Не хочет с ней расставаться.

На самой границе с бесполезными землями нас встретил гонец. Впервые в жизни я позволил себе отпустить контроль над эмоциями. Выронил из онемевших пальцев послание, втаптывая сапогом в грязь. Убить будущего императора. Его мысли и поступки все чаще идут в разрез с законами империи.

Люди устали, вижу, как тяжело переставляют ноги, дышат хрипло, наглотавшись ледяной пыли земель изгоев. А я должен гнать их вперед, делать крюк, чтобы забрать Аррианлиса из замка. Чем он мешает брату? Испуганный мальчишка, который безвылазно сидит за высокими стенами и боится даже собственной тени.

Рано я радовался тому, что серая пыль времени осталась позади. Ей на смену, будто издеваясь, пришли дожди. Изматывающая дорога, грязь под ногами, которая норовила сорвать сапоги, затащить глубже, замуровать на месте. Словно сама земля противилась тому, что мне предстояло сделать. Я колебался. Долго думал, до тех пор, пака впереди не показались темные стены замка.

Искаженное гримасой страха лицо с мелкими каплями пота на лбу и висках. Очередной кошмар. Как он живет? И это будущий император. Тот, кто встанет во главе страны, будет решать судьбы тысяч людей. Руки сама легла на отполированную рукоять меча. Я должен защищать его, я давал клятву. Но так же я обязан думать о будущем империи, которое в данный момент столь зыбко, что становится страшно. Что будет, если этот мальчишка сядет на трон? Крах. Империя распадется. Снова расколется на сотню маленьких королевств и огрызков земли, где каждый сколь-нибудь имеющий деньги будет называть себя правителем.

Сейчас в моих руках судьба целой страны. От следующей пары дней будет зависеть все. Какое решение принять? Нужно немного понаблюдать. Тогда я смогу сделать правильный выбор. Я слишком мало знаю принца, чтобы о чем-то судить. Возможно, за последние десять лет своего добровольного заключения он изменился?

Оказалось, что нет. В теле почти двадцатилетнего мужчины до сих пор жил ребенок. Глупый и капризный. Из-за него уставшим солдатам пришлось стоять целый час, ждать, пока он выберет платье и прическу. Лишь мое присутствие заставило поторопиться с выездом.

Снова дорога и дождь. Однообразный пейзаж не лучше, чем серая пустыня. Мир осенью становится черно-серым. Тучи закрывают небо, не пропускают свет.

Я выбрал десяток самых верных людей и посвятил их в предстоящий план. Сложно было придумать, почему они должны напасть на своих же среди ночи, когда мы найдем место для ночлега. Оправдание в виде внеплановых учений для меня самого звучало жалко и неправдоподобно. Но я отдал приказ и они его выполнили. Очень кстати попалась разграбленная пустынными крысами деревня. Лекарь так же справился со своей ролью, ради которой я взял его с собой из замка. Остаток ночи мы прочесывали лес, разыскивая внезапно пропавшего принца.

В какой же момент все пошло наперекосяк? Уже на подходе к деревне я почувствовал неладное. Раздражал этот постоянный дождь и причитания продажного лекаря. Но я терпел. Ровно до тех пор, пока не увидел пустой сундук. Если принц выберется отсюда, то будут большие проблемы. Пока я вне подозрений. Единственный, кто хоть что-то знает — это лекарь. Слабое звено, которому не суждено увидеть первый снег.

Пусто. Пустые комнаты дома, пустые улицы. Лишь крысы торопливо перебегают от дома к дому, копаются в мусоре. Они единственные свидетели.

— Я один тонуть не стану! — морщусь от высокого и неприятного голоса лекаря. Да, не станешь. Одним быстрым ударом перерезаю ему горло, опуская тело на пол. Стараюсь не смотреть в стекленеющие глаза. Рано или поздно он бы нашел свою смерть. Такие жадные люди долго не живут, особенно если к жадности прилагается непроходимая глупость.

Какой-то звук из подвала заставляет остановиться. Замираю, прислушиваясь. Тихо, только звук капель с крыши. Мне не нужны свидетели. Спускаюсь в темный подвал, внимательно оглядываю каждый сантиметр помещения. Чадит, потрескивая факел, глаза слезятся. Кучи тряпья и лужи откуда-то на полу. Это заставляет насторожиться. Я не верю в совпадения. Если что-то кажется подозрительным, то таким оно и является. Мимо пробежала испуганная крыса, пытаясь переубедить в подозрениях. Еще раз осматриваю подвал. Неужели действительно показалось? Медленно поднимаюсь наверх, по-прежнему прислушиваюсь к каждому шороху. Останавливаюсь на верхней ступени и бросаю вниз факел, прямо в кучу тряпья, смотрю, как плотный дым затягивает подвал. У меня не должно быть сомнений. Пусть я сейчас выгляжу глупо в своих глазах, но этого никто не увидит. Мне никогда не будет стыдно за излишнюю осторожность. Такая мелочь в будущем может спасти жизнь.

Уже на выходе показалось, что там, в задымленном доме кто-то кашляет, но я поспешил отмахнуться. Даже если так, то из подвала вряд ли выберется. Умирая, свидетели перестают быть таковыми по причине невозможности что-либо рассказать.

В последние дни за мной тянется длинный шлейф чужой крови. И сколько еще ее будет. Страшно от этой мысли. Особенно от того, что нужно убить тех, кто ночью выполнял маневры «учебных» нападений. Верные люди. Брат затеял очень грязную и кровавую игру, и я выбрал его сторону.

Никто.

— Эй, — едва различимый голос, который перекрывает шум в ушах. Кто-то теребит меня за плечи. Не хочу открывать глаза. Я только начинаю понимать, как же хорошо быть в уютной темноте. Там нет боли и страха. Не хочу просыпаться. — Проснись же ты! — голос уже почти переходит в крик.

— Что? — тихо шепчут губы. Хочется избавиться от этого надоедливого голоса.

— Ты живой? — снова тихо.

— Да, — по инерции пытаюсь кивнуть. В голове зашумело еще сильнее.

— Я поесть нашел. Будешь? — продолжает голос, видимо успокоившись, что получил от меня хоть какой-то ответ.

Задумываюсь. Еще одна странность. Хорха всегда удивляло мое отношение к еде. Он говорил, что люди не могут без нее. А я могу. Нет чувства голода, ну или, по крайней мере, я не знаю что это такое. Еда давала силы, хотелось что-то делать, куда-то идти, но и только. Необходимости в ней не было.

— Тебе тоже надо поесть. — Продолжает голос, помогая мне сесть. — Миссар ушел. Я видел. Так что сейчас мы в безопасности. — Вокруг опять темно и сыро. Очередной подвал? Скорее всего.

Принимаю из рук парня какую-то банку. Принюхиваюсь. Пахнет необычно. Ярко-красные плоды в какой-то мутной воде плавают. С сомнением отправляю первый в рот. Не торопясь пережевываю. Вроде съедобно, вкусно даже. Не замечаю, как банка кончилась. По телу бегают приятные мурашки, даже не слушаю, что там бормочет парень.

— Кто такой этот миссар? — спрашиваю, прикрыв глаза. Кажется, даже боль в спине стала меньше.

— Военный, командир внешнего круга. — Отвечает он, перебирая еще три такие же банки с плодами. Кошусь на них. Еще одну осилю? Парень, поймав мой взгляд, протягивает одну. Киваю с благодарностью, отправляя очередной плод в рот.

— А почему он за тобой охотится? Ты преступник? — осмыслив его ответ спрашиваю. Не хотелось бы мне попасть в такую ситуацию.

— По идее он меня защищать должен, — зло стукнул по стене кулаком он и тут же затряс ушибленной рукой. Улыбаюсь. Смешной. Сколько ему лет? Он совсем не похож на Хорха потому что молод? Или нет? Хотя Хорх говорил, что люди все разные и непохожие. Тогда почему он утверждал, что я — не человек? Многое мне еще не понятно.

— Как тебя зовут? — спрашиваю, обдумывая свои предстоящие вопросы. Хорх много отмалчивался. Этот парень таким не выглядел. Может, он даст нужные ответы?

— Арри… — его имя прозвучало как-то странно, будто он его не договорил, но продолжения не последовало. — А тебя? — прервал он затянувшуюся паузу.

— Не знаю, — пожимаю плечами. Хорх так и не дал мне имя, хотя обещал. Иногда мне казалось, что он просто не хочет этого делать, не хочет воспринимать меня живым, настоящим. Именно тогда мне стало казаться, что именно имя делает человека человеком. Его дают при рождении, оно, как символ жизни, всегда с тобой, рядом.

— А кто ты вообще? — нахмурился он.

— Человек? — почему-то ответ прозвучал вопросительно. Неприятно.

— Человек? — он с сомнение оглядел меня, затем себя, насколько это было возможно. Я тоже смотрю на него. У нас обоих две руки, две ноги, голова и тело. Что еще надо? Но… есть что-то, что заставляет и меня сомневаться. Все же люди похожи, даже этот парень и Хорх. Разные, но похожие. Не такие, как я. Арри красивее Хорха. Высокий, не горбится, фигура красивая, не то, что у меня, руки почти до коленей достают. Вытягиваю их перед собой. Кривые пальцы, сморщенная серая кожа. А он не такой. Кожа гладкая, смуглая. Глаза темные, чуть раскосые. Правильные черты лица, как на тех картинках в книгах. А еще волосы. Для меня странно их предназначение. Вот я живу без них и ничуть об этом не сожалею с функциональной точки зрения. У Арри же… длинные, черные, угадываются какие-то остатки прически. Можно даже сказать, что он похож на девушку.

— Что? — поежился он. Видимо я слишком пристально его рассматриваю. Опускаю взгляд. Почему-то хочется стать человеком. Странное и необъяснимое чувство. Я точно знаю, что так должно быть.

— Извини, — пожимаю плечами, изучая свои руки.

— У тебя… — он запнулся. Я поднимаю взгляд. — Болезнь какая-то, да? — предположил он.

— Болезнь? — переспрашиваю. — Не знаю. — Возможно, он прав. Может, это действительно болезнь? Но я себя не чувствую плохо. Даже наоборот. Вспоминаю про рану на спине. Осторожно повожу плечами. Ничего, лишь едва заметное неприятное ощущение. Не верю. Поднимаюсь, стараясь не напрягать спину. Развожу руки в стороны. Левая больше не висит плетью, слушается. Махаю ими в разные стороны, завожу назад, щупаю рану, которой больше нет.

— Ты чего? — удивленно смотрит на меня парень.

— А что это за еда? — киваю на красные плоды. Раньше пища вызывала лишь прилив сил, теперь же… Раны лечит? Хотя Хорх говорил что-то о том, что на меня она действует иначе и не выходит из организма. А куда она должна уходить и как, если уже попала внутрь? Этого он мне тогда объяснять, почему-то не стал.

— Это помидоры, — крутит он в руках последнюю банку. — Овощи такие. Не знаешь?

— Нет, не знаю, — сажусь обратно на грязный плащ.

— Так что там по поводу твоего имени? — вспомнил он. — Как к тебе обращаться?

— Как хочешь, — пожимаю плечами. — Раньше меня звали «никто». — Хорх называл именно так. Со временем стало привычно.

— Я придумаю тебе имя, обещаю, — уверенно заявляет он. Киваю в ответ.

На улице снова дождь. В этот раз подвал без окон, невозможно угадать, какое небо. Только раз удалось увидеть, какое оно голубое. В остальном же, слишком напоминало серые земли изгоев. Лишь по монотонному шуму дождя можно догадаться, что опять все вокруг серое.

— Я должен добраться до города. — Уверенный голос Арри вырвал меня из полудремы. Морщусь недовольно. В такие моменты казалось, что я вот-вот вспомню. Не знаю что, но что-то очень важное. Мелькали картинки перед глазами. Настолько далекие и размытые, что даже не понять. Пару раз слышались голоса на незнакомом, но кажущимся родным языке. Было страшно и одновременно неимоверно желанно понять. Он же сбил настроение. Сидит у стены напротив, обнимает колени руками и вытирает слезы.

— Зачем? — спрашиваю, скорее из вежливости, чем из желания поддержать разговор.

— Мне нужно добраться в столицу. Если меня сочтут мертвым, то кое-кто заберет себе власть. Я последний в роду. — От такого объяснения вопросов только прибавилось. Казалось, что парень разговаривает больше сам с собой, убеждает себя в чем-то. Пожимаю плечами и снова прикрываю глаза. Хочется опять попытаться вспомнить.

— Я не хочу умирать, — тихо продолжил он, спустя минуту. Открываю глаза. Он будто мысли читает. — Если не справлюсь, не дойду, то меня вычеркнут из списка наследников и тогда уже ничто меня не спасет.

— Объясни нормально, — вздыхаю, понимая, что хоть и не выгляжу человеком, но чувства человеческие мне не чужды. Жаль его.

— Я должен приехать в свое совершеннолетие домой. Объявить о своих правах. Если же опоздаю хоть на день, то меня лишат… — он замялся. — Наследства и тогда я буду сильно мешать своим появлением тем, кто тоже хочет его получить.

— Ты плохо объясняешь, — качаю головой. — Говорить не хочешь? — он поднял на меня взгляд и неопределенно пожал плечами. — Понятно.

— Ты мне поможешь? — чувствую на себе его взгляд. Стараюсь не смотреть. Нет мне дела до чужих бед. Со своими бы разобраться. Я даже не знаю, что такое жизнь и как ее прожить, тут не до помощи другим.

— Обещаю, что награжу тебя. Все, что захочешь! Чего тебе надо? — придвинулся Арри, заметив мои сомнения.

— Я хочу быть человеком, — честно отвечаю, глядя ему в глаза.

— Ты им будешь! — уверенно заявляет он. — Самым богатым человеком! Никто не посмеет тебя обидеть, пока ты рядом со мной!

— Как ты это сделаешь? — с еще большим сомнением смотрю на парня в грязной и рваной одежде. Что он может? Ему от силы лет семнадцать, за ним охотятся. У него положение, пожалуй, хуже моего.

— Я смогу все, если доберусь до столицы. — Уверенно заявляет он, вскидывая голову.

— Хорошо, я помогу тебя, — соглашаюсь, стараясь заглушить странное шевеление внутри. Будто шепчет кто-то, отговаривает, просит бежать от этого парня как можно дальше. В книгах это называли интуицией. Отмахиваюсь от нее. Я хочу стать человеком, что мне мешает попробовать?

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Миссар. Он всегда казался опасным. Как хищный зверь, готовый к прыжку. Ни разу не давал повода для сомнений. Приезжал раз в год в замок, осматривал все и так же незаметно исчезал не попрощавшись. Верный пес, что сторожит трон и держит в кулаке армию. Многие боялись его. Я тоже боялся. Как тут не испугаешься. Всегда равнодушное лицо, холодные глаза и бесцветный голос, отдающий приказы. Он не умел разговаривать по-другому. Смотрел на всех, как на мебель, использовал в своих целях и так же быстро выбрасывал. Тем не менее, оставался предан короне, и жестоко карал тех, кто вызывал хоть малейшие подозрения в измене. Теперь же… Он на другой стороне. Нет больше рядом надежного плеча. Его меч завис у самого моего горла. И кто знает, когда, наконец, коснется кожи холодная сталь, что бы навсегда отправить меня в глубокий сон, длинною в вечность.

Только благодаря этому непонятному существу удалось выжить. Я хотел убежать, спрятаться, тогда, когда выбрался из горящего дома. Но, тогда бы я остался один. Я прекрасно понимаю, что ничего не могу сам. Не признаюсь ни за что в жизни, но глубоко внутри прекрасно это осознаю. Без него никак. Один не выберусь. И плевать на его странный, даже пугающий внешний вид. Он тот, кто протянул мне руку первым. И теперь я не намерен ее отпускать до самого конца. До тех пор, пока не почувствую рядом надежные стены дворца и не увижу спины стражи вокруг. У меня еще есть время. В день совершеннолетия я должен принести клятву богам, принять власть, наследие отца. Если не успею, то совет признает меня не способным, не достойным трона. Уж об этом брат миссара позаботится. Я доверял ему. Старому другу своего отца. Теперь же… не осталось никого, кому можно доверять.

Знал, что не стоит ехать, покидать замок. Но жизнь сама нашла меня, поменяла судьбу. И я должен ее принять. Попытаться выжить. Тогда полетят головы. А пока я должен прятаться. Как же это раздражает. Это существо даже не понимает, рядом с кем находится. Раздумывает над моим предложением, а я вынужден уговаривать, просить. Я, принц крови! Противно и обидно, но выхода нет. Стоит пройти через унижение, чтобы потом возвысится и никогда об этом не вспоминать.

— А помидоры еще остались? — этот голос каждый раз заставляет меня вздрагивать. Поворачиваюсь к серому. Мысленно я называл его именно так. Он лишь отдаленно напоминает человека. Чудовище с пугающим голосом и прозрачными глазами.

— Нет. — Отвечаю, кивая на пустые банки. Никогда ко мне еще не относились так. Впервые в жизни я сижу в грязном подвале и жру еду бедняков, радуясь ей, как подарку на день рождения. Ниже падать просто некуда. Делить с этим существом не хотелось, но выхода нет. Если он умрет, то я тоже долго не протяну. Один в лесу. Он — мой маленький шанс на удачу.

— Пора идти, — через минуту подал голос серый. Он вообще странный. Уже не говоря о внешнем виде. Думает постоянно о чем-то, спит на ходу. А потом вдруг задает глупые вопросы или же наоборот говорит очень умные вещи. Все больше думаю, что это какая-то болезнь. Боюсь заразиться. И так очень долго с ним обнимался, пока вытаскивал, теперь присматриваюсь к своей коже, проверяю каждую мысль в голове, боясь пропустить первые симптомы. И вот сейчас тоже. Что его натолкнуло на мысль, что пора идти? Откуда к нему приходят мысли?

Мы покинули деревню. Она за эти короткие два дня стала для меня чем-то вроде родного замка. Страшно, одиноко, даже опасно в какой-то мере, но знакомо и привычно. Теперь же только лес впереди и неизвестность, которые пугают больше возможного появления миссара или разбойников. Именно для этого я так цепляюсь за серого. Он тот, кто заставляет меня сделать шаг. Один бы я испугался.

Шли молча. Я несколько раз оборачивался, ища взглядом темный частокол до тех пор, пока он окончательно не скрылся за деревьями. Серый уверенно вел меня вперед, отмахивался от веток и очень часто смотрел на небо, будто ища там подсказки. Не знаю зачем. Слышал, что можно ориентироваться по звездам, но сейчас день, да и неба не видно. Одни серые тучи, так похожие на моего спутника.

Вышли мы поздно, почти в полдень, но я искренне надеялся, что к вечеру придем в город. Миссар по дороге говорил, что ближайший крупный город в дне пути от замка. Мы тогда проехали по дороге достаточно, и я уверен в скором прибытии. Но уже темнеет, а города все нет. Лишь деревья вокруг. Ноги все чаще стали заплетаться, живот тянет от голода. А серый все идет, словно заведенный, не останавливается ни на миг.

— Я больше не могу. — В очередной раз споткнулся и сел на сырую землю.

Вместо упреков и уговоров, серый молча сел рядом, прислонившись к стволу. Смотрит в никуда и опять о чем-то думает.

— Когда мы придем в город? — вздохнул я.

— В город? — повернулся он ко мне.

— Да, а куда мы идем? — нахмурился я.

— Не знаю, — просто пожал он плечами. Внутри забурлила злость. Делаю глубокий вдох, стараюсь успокоиться.

— А куда же мы шли? — почти шиплю сквозь зубы.

— Ты сказал, что хочешь уйти оттуда, мы ушли, — спокойно ответил он. Сжимаю кулаки от злости.

— Я думал мы пойдем в город, — держусь из последних сил, чтобы не накричать на него.

— Я не знаю где город, — все такой же равнодушный ответ.

— Ты, ты… — я задохнулся от отчаяния и злости. — Откуда ты пришел тогда, если не из города?!

— Из земель изгоев, — поднял он на меня прозрачные глаза. — Я не знаю где город, который нужен тебе. Мы шли по следам какого-то отряда, но дождь их так размыл, что уже не видно.

Я со стоном опустился обратно на землю и запрокинул голову, глядя на темнеющее небо. Я знал, что он сумасшедший и все равно пошел за ним. Теперь умру от голода и усталости в лесу. Лучше бы меня убили в той деревне.

— Идем. — Поднялся серый, протягивая мне руку. Я отмахнулся и встал сам. Не хочу лишний раз его касаться. Противно.

— Куда на этот раз? — устало спрашиваю. Злость прошла. Теперь хотелось только спать и есть. Я почти смирился с тем, что умру в этом проклятом лесу.

— Какая разница? Нам ведь важно куда-то выйти, а для этого нужно продолжать идти. — Пожал он плечами, продолжая путь. Я устало вздохнул и поплелся следом. И все же он сумасшедший.

Никто.

Лес продолжал радовать своим однообразием. Те же деревья и редкие кусты, мох, словно болото под ногами. Небо понемногу темнело. Я спиной чувствую злость Арри. Непонятно, отчего он злится. Мы в одинаковом положении. Странный. И идти не хочет, и прийти куда-то собирается. Так не бывает. С трудом уже угадывались очертания деревьев. Ноги то и дело проваливались в какие-то ямы, вязли в жидкой земле. Но я упорно продолжаю идти. Кажется, что вот еще совсем немного осталось.

Тишину леса пронзил какой-то звук. Мы одновременно остановились, прислушиваясь. Звук повторился, совсем рядом. К нему прибавились далекие голоса и неясный шум.

— Люди, — шепнул Арри. Киваю, меняю направление, стремясь поскорее к ним выйти. — Подожди. — Хватает меня за рукав.

— Что? — смотрит на меня расширенными от страха глазами.

— Я думаю, — отпускает он меня. — Вдруг это люди миссара? Что тогда?

— И что ты предлагаешь? — все же он странный. Слишком боится всего. Я тоже боюсь, но продолжаю идти. Ведь если этого не сделать, то проще остаться тут, в лесу и ждать смерти. Тогда не будет страшно, но и ничего другого тоже не будет.

— Давай ты сходишь, посмотришь, а я тебя здесь подожду? — предложил он, опускаясь на поваленное дерево.

Пожимаю плечами. Его дело. Пусть остается здесь. Бросаю на него последний взгляд и торопливо шагаю в сторону звуков. Они все ближе. Уже различаю отдельные слова, чувствую запах костра и еды. Впереди, меж деревьев, показались огни. В свете костров замелькали тени. Затаившись за кустом, смотрю на поляну у дороги. Несколько повозок, около десятка костров и очень много людей. Они ходят вокруг, разговаривают, смеются. И все действительно разные, не похожие. Крупные, маленькие, толстые и стройные. Сижу еще несколько минут, наблюдаю, боясь выйти, но в итоге решаюсь.

Несколько шагов и вот я уже у границы света одного из костров, где сидят люди. Меня заметили не сразу. Один из мужчин поднял глаза от своей тарелки и встретился со мной взглядом. Миска вывалилась у него из рук, каша пролилась в костер, зашипела, испуская едкий дым.

— Ты кто? — уже через секунду меня окружили люди, направив в грудь оружие. С трудом перебарываю страх, остаюсь на месте. Лучше не дергаться, а то получится как в прошлый раз.

— Никто, — поднимаю руки, за которыми они внимательно следят.

— Разбойники? Разведчик? — предположил кто-то.

— Да навряд ли, — качнул головой тот, что заметил меня первым. — Ты из той деревни, что разграбили изгои? — оглядев меня с ног до головы, спросил он.

— Да, — киваю. Отчасти это правда.

— Болен чем? — сощурился он. Напоминает Хорха. Тоже темные нечесаные волосы с сединой и массивное телосложение. Только лицо более открытое, приятное. Словно Хорх помолодел лет на двадцать.

— Нет. — Качаю головой. — Просто так вышло.

— Ты про ту деревню? — повернулся один из мужчин.

— Да, — кивает молодой Хорх. Мужики оружие опустили, вздыхаю с облегчением.

— У меня там друг в лесу еще, — показываю назад.

— Орм, сходите с ним, оглядитесь заодно, вдруг чего, — махнут рукой первый.

Меня окружили трое, сжимают в руках оружие, но пока не угрожают. Боятся, что нападу? Куда уж мне против ножей. Осторожно иду, стараясь разглядеть землю под ногами. Едва не прохожу мимо Арри. Он сидит, сжавшись в комок на дереве, и вздрагивает от каждого шороха, глядя в темноту. Увидел нас, подскочил с места, заметался, ищет, где спрятаться.

— Все хорошо, — говорю, подходя ближе. Только сейчас он сумел меня разглядеть и немного успокоился.

— А это кто? — кивает на темные силуэты позади меня.

— Они со мной пришли, — беру его за руку. — Пойдем.

Мужчины еще немного задержались позади, видимо разглядывали следы, прислушивались. Не понятно, что можно увидеть в такой темноте, но они поставленную старшим задачу выполнили и вскоре присоединились к нам.

Это оказалась стоянка у дороги. До города, куда так стремился Арри, оставалась всего пара часов пути. Те, кто не успели до заката пройти за ворота, остановились здесь, чтобы не толкаться у стен. Я вовсю кручу головой, разглядываю людей. Впервые вижу девушек, женщин и детей. Первые к нам не подходят, боятся. Дети же подбегают веселой стайкой, останавливаются неподалеку и смотрят. Тыкают в меня пальцем, шепчутся. А стоит мне посмотреть на них, так с визгом разбегаются, прячутся за телегами и спинами взрослых. Улыбаюсь глядя на них. Арри молча сидит рядом и недовольно ковыряет ложкой в каше. Опять что-то не нравится.

— Что там произошло? — подсел к нам тот, кто похож на Хорха. Самый взрослый из всех, серьезный с цепким взглядом серых глаз. Чувствуется по взглядам, что его здесь уважают.

— Где? — поднял взгляд от тарелки Арри.

— В деревне. — Напомнил он.

— А-а-а, — протянул парень. На лице явно отразилась усиленная работа мысли.

— Когда мы пришли, все было пусто. Ни души. Только дома пустые, — вместо него отвечаю. Почему-то не хотелось врать, но и всей правды говорить нельзя.

— Понятно, — вздохнул старший. — Значит, не знаете ничего.

— Нет, — замотал головой Арри.

— Ладно, отдыхайте, — протянул нам по теплому пледу. Я благодарно киваю. Арри опять уткнулся в тарелку, размазывая кашу по стенкам. Говорил, что есть хочет, а теперь нос воротит.

Нам разрешили лечь в одной из повозок, правда при этом пересчитали все ящики и коробки и намекнули, чтобы мы не трогали ничего. Впервые удалось заснуть в относительно теплом и безопасном месте. Рядом долго крутился Арри, то и дело толкая меня в бок.

Высокие каменные, словно грязные серые стены с множеством выбоин и наростов темного мха. Широкие ворота распахнуты, массивные створки из ставшего черным дерева, казалось, намертво вросли в землю. Видно, что их давно не закрывали. Такие же мрачные, как и город, стражники на воротах. Кругом обозленные долгим ожиданием люди. Крики, драки, протяжные песни на один мотив, где не разобрать слов.

Отчего-то грустно. Казалось, что все должно быть не так. В голове появлялись картины прекрасных городов с белоснежными стенами, красными черепичными крышами и вычурными каретами с позолотой, что скользили по уютным мощеным улочкам. Их постепенно сменяют другие повозки, без лошадей и позолоты, они утробно рычат, сверкая в ярком свете своими металлическими боками, проносятся мимо ярких витрин, заставленных вещами и яркими плакатами. Дома тоже изменились. Стали выше, массивнее, засверкали огнями разноцветных вывесок.

— Эй, — толкнул меня в бок Арри. Как всегда не вовремя. Впервые мне удалось увидеть хоть что-то реальное и почти понятное. Что это было? Фантазия или воспоминания? Или, может это то, что называют снами? Несуществующий мир, оживающий в голове?

— Мы приехали? — поднимаю голову повыше, осматриваюсь. Нам выдали поношенные вещи. Глубокий капюшон плаща постоянно сваливался на лицо, закрывая обзор. Так, по крайней мере, на меня не пялились и не показывали пальцем. Меня это устраивало.

— Нет еще. — Вздохнул он, провожая завистливым взглядом всадников на красивых лошадях. Они уже не первый раз пролетали мимо, оглушая бряцаньем доспехов.

— Что ты будешь делать, когда мы попадем в город? — я снова рассматриваю приближающиеся ворота. Желания попасть внутрь становилось все меньше. Неприветливое место. Отсюда чувствуется запах, неприятный, въедается в кожу, одежду. Запах скопления огромного количества людей в одном закрытом месте.

— Пойдем в дом управления! — пожал он плечами. — Они должны обеспечить меня домом и содержанием, как почетного гостя города.

— Ты почетный гость? — с сомнением оглядываю его внешний вид. Заношенная одежда с чужого плеча, забрызганные грязью штаны и сапоги. Волосы всклокочены, торчат в разные стороны. Лицо измазано в грязи и следах копоти от пожара.

— Да, а как же! — фыркнул он, приглаживая волосы. — Ты даже не представляешь насколько! А что? Сомневаешься? — бросил на меня взгляд полный превосходства. Словно ребенок, у которого есть тайное и великое сокровище. Не сдержавшись, улыбаюсь. — Вот увидишь! Потом тебе стыдно будет за это неуместное веселье! — обиделся парень, заметив мою улыбку.

Спустя два часа медленного продвижения мы оказались за стенами города. Как и ожидалось, запах тут был еще более противный, чем у ворот. Стараюсь дышать через раз, не обращать внимания на узкие канавки вдоль дороги, по которым текут нечистоты. Не хотелось бы жить в таком городе.

Мы распрощались с мужчинами, что приютили нас на ночь и направились к центру города. Народу тьма. Все толкаются, ругаются, куда-то спешат. Прямо у канав спят пьяные существа непонятного вида, назвать их людьми язык не поворачивался. Чем дальше, тем больше хотелось убежать отсюда. Однотипные каменные дома с деревянной пристройкой второго этажа, словно близнецы подпирали улицу со всех сторон. Злые лица людей, цепкие взгляды стражников, что стояли почти на каждом перекрестке. Опять все серое. Серые улицы, дома, серые цвета в одежде, пустые глаза встречных прохожих и серое небо над головой, которое грозило разразиться очередным потоком холодного дождя.

К дому управления мы добрались за час. Ближе к центру дома были красивее, ухоженнее. Есть на что посмотреть. Статуи и фонтаны за высокой решеткой ограды, красивые особняки с колоннадой и мощеными дорожками в ухоженные сады.

Люди вокруг тоже другие. Не спеша прогуливаются, окидывают улицу скучающими взглядами, стража стоит по стойке смирно и внимательно следит за порядком. К нам подходили дважды, останавливали, пытались отправить обратно из красивого района, но Арри что-то говорил им, и нас пропускали дальше. Чувствую себя не в своей тарелке. Словно случайно удалось пробраться на бал, где сверкают бриллианты, шуршат ткани дорогих нарядов, и а я в одежде самого грязного трубочиста посреди всей этой роскоши. Хотелось развернуться и убежать, но Арри упорно тащил меня за собой.

Наконец, мы добрались до площади с какой-то каменной палкой в самом центре. Что это должно значить, я даже догадываться не хочу. Наверное, какая-то мемориальная колонна, имеющая свое особое значение. На площади много людей. Некоторые выглядели не лучше нас, что меня успокоило. Со всех сторон площадь окружали каменные здания с вычурными барельефами и статуями. Широкие ступени вели к роскошным дверям из красного дерева, где гостей встречали одетые в парадную форму слуги. На этих ступенях буквально дрались за каждый метр нищие. Они тянули свои тощие руки к проходящим мимо людям, хватали грязными пальцами за одежду, подвывая что-то непонятное.

Арри остановился у одного из таких зданий. Нищие, оценив наш внешний вид, переключились на других, более платежеспособных прохожих. Двое служек у входа настороженно за нами следили. Подходить не хотелось.

— Жди здесь, — кивнул мне Арри. Выдох облегчения вырвался против воли. Идти туда мне не хотелось.

Он стремительно взбежал по широкой лестнице, остановился напротив входа, о чем-то заговорив со служками. Нищие в это время переключили свое внимание на меня. Видимо решали, могу ли я составить им конкуренцию. Но пока приставать не решались, лишь смотрели неодобрительно, да пытались заглянуть под капюшон.

На мое удивление Арри пропустили внутрь. Что уж он сказал этим здоровым ребятам на входе, не знаю, но вскоре они вместе скрылись за массивными дверями. Мне стало еще более неуютно в одиночестве посреди площади. Душно от внимательных взглядов нищих.

Отбрасываю капюшон с лица, подставляя кожу холодному ветру. Один из прохожих остановился на мгновение, окинул меня взглядом и, поджав губы, бросил монетку под ноги. Она, весело позвякивая, покатилась по мостовой и, ударившись о мой сапог, остановилась. С интересом поднимаю ее, разглядываю. Неровно обрезанные края и чей-то едва угадывающийся силуэт в профиль.

— Слышь, — подобрался ко мне один из нищих, сверкая лысой головой. — Это наше место, хлеб-то не хорошо отбирать. — Взгляд холодный, жестокий, как у зверя, готового тебе глотку перегрызть.

— А я и не претендую, — пожимаю плечами, тем не менее, спрятав монету в карман широких штанов.

— Шел бы отсюда, — шмыгнул он носом, доставая из-за пазухи тускло сверкнувший нож.

— Я друга жду, — отступаю на пару шагов.

— Дождешься и вали! — зло сощурил он глаза. В этот момент к ступеням подошел какой-то богато одетый человек. Лицо нищего моментально преобразилось. Глаза потускнели, уголки губ страдальчески опустились. Вообще весь его вид стал жалким и источающим скорбь.

— Помогите больному, — он протянул дрожащие руки к штанам богача, едва касаясь ткани руками. Заискивающе заглянул ему в глаза, отерев со щеки скупую слезу.

Мужчина брезгливо скривился, отступил на полшага и, покопавшись в кармане, кинул нищему такую же монетку, как недавно попалась мне.

— Шваль, — выплюнул он и поспешил вверх по лестнице.

— Пусть боги защитят тебя! — тихим писклявым голосом отозвался ему вслед нищий.

Я с удивлением наблюдаю за метаморфозами. На такое талант нужен.

— Так не честно, — подсел к нему еще один нищий. Молодой еще совсем, даже симпатичный, с яркими зелеными глазами. Тем не менее, на его лице уже явно виднелись мимические морщинки профессионального попрошайки.

— Чего не честно? — удивился лысый.

— Тебе уже третью за утро дали. — Обиженно протянул он.

— А ты работай лучше, — пожал он плечами. — А на чужое не зарься! — оскалился, демонстрирую в кривой улыбке желтые зубы.

От дальнейших разборок меня отвлек шум у входа. Я только и успеваю, что поднять голову, как на меня уже летит, считая спиной ступени Арри. Едва успеваю подхватить его, чтобы он не разбил голову о мостовую.

— Вали отсюда, — крикнул один из тех, кто провожал его внутрь.

Арри с трудом поднимается, держась за ребра, и зло смотрит наверх. На глазах слезы, губы упрямо сжаты. Обнимаю его за плечи, удерживая на месте. Явно хочет рвануть обратно. Тогда они его точно побьют, вон, уже плечи разминают и улыбаются мерзко так.

— Арри, пойдем, — настойчиво подталкиваю его прочь от здания.

— Да, да, валите, — кивнул молодой нищий, косясь на пересчитывающего свою добычу лысого. — Работать мешаете.

— Ты мне еще поговори, — зашипел Арри.

— Арри, тихо, — оттаскиваю его, заметив, как подобрались нищие. Только с ними проблем не хватает.

С трудом тащу упирающегося парня прочь с площади. Стараюсь не слушать его бурчание. Вскоре оно сменилось всхлипами. Останавливаюсь, вздыхаю тяжело.

— Рассказывай, — мы сели на какие-то коробки в одном из переулков.

— Чего? — завывая, спросил он.

— Все рассказывай, — вздыхаю.

— Они забрали мой перстень фамильный, — протянул он и принялся с новой силой размазывать слезы по лицу.

— И? — может это что-то важное, но я не понимаю.

— Он подтверждал то, что я тот, кто я есть, — сбивчиво попытался объяснить Арри.

— Арри, если ты продолжишь мычать, я ничем не помогу, — натягиваю капюшон. С неба на голову упали первые капли дождя.

— Я пришел, объяснил им ситуацию. — Всхлипнул он. — Они поначалу даже поверили, все хорошо было. А потом дали документов ворох, сказали заполнить и написать, как и что было… — он замолчал.

— И? — в который раз повторяю. Все из него вытаскивать приходится.

— А я… — он опять сорвался на мычание. Сижу, молча жду продолжения. — В общем, не поверили они. Перстень отобрали и выгнали, засмеяли. Сказали, что я подобрал его где-то или украл. Пригрозили в тюрьму посадить или палачам передать.

Я молча смотрел на улицу, где торопливо спешил по своим делам народ. Никому не было до нас никакого дела. Дождь все усиливался, прогонял прохожих, заставляя прятаться по домам. Рядом тихо продолжал всхлипывать Арри. По его мнению, на этом жизнь закончилась. У меня тоже пусто в голове. Все еще не отпускали видения дивного города, который так не похож на этот.

— Я есть хочу, — всхлипнул Арри. Перевожу на него затуманенный взгляд. Мысли по-прежнему где-то далеко. — Очень, — добавил он, поглаживая живот.

Достаю из кармана ту самую монетку, кручу в руках. Сомневаюсь, что на это можно хоть что-то купить. Я могу обойтись без еды, а вот Арри…

— Эй, оборвыши, — смутно знакомый неприятный голос. Оборачиваюсь. Арри боязливо ойкнул и прижался ко мне, пряча лицо.

— Чего вам? — спрашиваю. Страшно, но боюсь показать свой страх. Чувствую, что нельзя. Смотрю прямо в глаза лысому со ступеней. Рядом с ним переминается с ноги на ногу тот молодой, что жаловался на отсутствие денег и еще один, здоровый такой. И одежда у него лучше и даже оружие на поясе.

— Вам есть куда пойти? — сощурился он.

— Вам какое дело? — щурюсь в ответ не менее подозрительно.

— Капюшон сними, — вместо ответа приказал он. Медленно стягиваю его с головы. Какая разница, мне скрывать нечего. С вызовом смотрю на него. — Работа нужна? — удовлетворенно кивнув после осмотра, спросил он.

— Работа? — удивленно переспрашиваю.

— Ну да, — усмехнулся молодой. — Рожей не вышел, самое оно.

— Тихо, — шикнул на него лысый. — Мы вам крышу над головой и еду, — он опять обнажил зубы в улыбке, больше похожей на оскал. — Иногда. — Молодой тоже захихикал. Мерзко так.

— Да идите вы! — вскочил Арри. — Чтобы я с такими?!

— Молчи, — дергаю его за руку и задвигаю себе за спину. Слышу, как он обиженно сопит, но замолчал, послушался. — Что делать надо? — жить нам негде, есть тоже нечего. Сгинем в этом городе в одной из канав с нечистотами. Лучше уж попробовать пусть и не жить, а существовать. А там посмотрим.

— Ты, как Красавчик сказал, — кивнул лысый в сторону молодого, — рожей не вышел. Хорошо заработаешь, а если еще подправить тебя, так и вовсе больше всех нас заработаешь. Королем среди попрошаек станешь.

— Хорошо. — Почти сразу соглашаюсь. Это не убивать кого-то и не воровать. А посидеть на ступенях я смогу. Особенно если за это не придется мерзнуть под дождем ночами, изображая живого призрака мрачного города. — А Арри?

— Этот? — хмыкнул лысый, изучая высунувшегося из-за моей спины парня. — Не знаю пока. Я бы его не брал. Но ты ведь его не оставишь? — отрицательно мотаю головой, чувствую, как впился в мои плечи пальцами Арри. — Тогда будешь двойную смену сидеть, чтобы прокормить своего бесполезного друга.

— Я… — снова дернулся вперед Арри, но под моим взглядом замолчал, опустил голову, скрывшись под капюшоном.

Впереди нашей компании шел лысый, нырял в подворотни, пролезал в дырки заборов, уверенно вел прочь от центра города. Рядом с нами семенил молодой, по кличке Красавчик и пытался подколоть Арри, который пыхтел все громче. Замыкал шествие молчаливый громила с мечом. На улицах становилось все темнее, несмотря на разгар дня. Дождь уже не просто шел, а лился с неба сплошным потоком. Город опустел, лишь изредка мелькали чьи-то темные фигуры, закутанные в теплые плащи.

И так не самые крепкие и красивые дома сменились совсем уж развалинами. Темные провалы окон без стекла, кривые входы, закрытые хлипкими дверями. Дыры в стенах, которые можно использовать как вход и проваленные крыши, что того и гляди упадут на узкие улочки, похоронив под собой редких прохожих. Арри перестал обращать внимание на Красавчика и теперь цеплялся за мою руку, озираясь по сторонам. Мне было не лучше. Так же тревожно и страшно. Но другого выхода нет. Сейчас эти странные люди наш спасительный круг и я не отступлю.

— Это ваш новый дом. — Кивнул на одну из развалин лысый, услужливо распахнув скрипучую дверь. Мы осторожно вошли внутрь. Темно, но удивительно тепло, или это после холодного дождя так кажется. Глаза постепенно привыкали, темнота отступала. Дом состоял из одного большого помещения, где по углам расстелены грязные матрацы. С каждого из них на нас внимательно смотрели люди. Разные, настороженные, злые, равнодушные глаза на одинаковых серых лицах с отпечатком вечной усталости. Пячусь, наступаю Арри на ноги.

— Знакомьтесь, это новенькие. — Вышел вперед лысый. Красавчик прошмыгнул мимо нас и устроился на одном из матрацев, зашептал что-то соседям.

Я несмело шагаю вперед, перебарывая страх. Не съедят же они. Не в землях изгоев находимся все же. Да и не верится в эти жуткие байки про обглоданные человеческие кости. Лысый посмотрел на нас, хмыкнул и, махнув рукой здоровяку с мечом вышел, прикрыв за собой дверь. Мы остались один на один со стаей местных попрошаек. Почему-то хотелось назвать их именно так. Как злые зверьки, загнанные в угол. Испуганные и отчаянные.

— Ты кто? — после недолгой игры в гляделки вышел вперед один из ребят. Здесь все молодые, не старше двадцати, словно по возрасту отбирали. Он остановился в паре десятков сантиметров от меня и задрал голову, заглядывая под капюшон. Ниже меня почти на голову. Опускаю подбородок, скрывая лицо. Почему-то именно сейчас, впервые, стало неловко.

— Ты кто? — повторяет он и толкает меня в грудь, заставляя отступить. Сзади пискнул Арри, снова вцепился в меня пальцами.

— Никто, — отвечаю по привычке. Именно это мне твердил Хорх, уверял в этом и меня и себя. Сбрасываю капюшон с головы, смотрю в глаза парня. На какое-то мгновение в них мелькнул страх, но он быстро взял себя в руки. Натянул улыбку на лицо. По комнате пронесся шепот. Стараюсь не обращать на это внимание. Пусть смотрят. Если так страшно, то пусть бояться. Мне же лучше. Улыбаюсь в ответ. На этот раз уже парень отступил.

— Ну, что я говорил, — разрядил обстановку Красавчик. — Старший знает толк в выгодных лицах. — Шепот сменился неуверенными смешками.

— А тебя как зовут? — протиснулся вперед самый младший из всех, мальчик на вид лет девяти.

— Пока никак, — пожимаю плечами.

— А друга твоего, который прячется? — он склонил голову на бок, разглядывая Арри. Тот лишь фыркнул и вышел вперед, опасливо оглядывая толпу. Десять человек против нас двоих — многовато.

— Можете называть меня… — начал было он, но его прервал Красавчик.

— Тоже красавчик, — ухмыльнулся он.

— Ты на девочку похож, — заявил маленький. — И волосы длинные.

— Господином будет, — кивнул тот, кто подошел к нам первым, оглядывая Арри. — Все аристократы такие. Хлипкий, нервный с длинными патлами. Ничего, скоро сбреешь, когда животные заведутся. — Улыбнулся, почесывая короткий ежик рыжих волос, от грязи они казались ржавыми. — Я Хитрый, этот — кивок в сторону маленького, — Тихоня, стесняется вечно. С Красавчиком вы знакомы. Теперь вы в моей команде. Остальных повязали недавно. Теперь не скоро увидимся. — Махнул он рукой. — С другими здесь позже познакомитесь. Выбирайте место. Вон там, у лестницы свободные матрацы. — Показал он на остатки лестницы, что когда-то вела на провалившийся второй этаж.

— Мы должны здесь жить? — тихо спросил Арри, глядя на меня.

— Ты можешь идти куда хочешь, толку от тебя чуть. — Фыркнул Красавчик. — Ты тут из-за того, что друг твой нам денежку заработает своей физиономией.

— Вот и пойду! — крикнул Арри и выскочил из дома, едва не сорвав хлипкую дверь с петель.

— Ты смотри, какой чувствительный, — хмыкнул Хитрый, схватив меня за локоть.

— Пусти, — выдергиваю руку. Надо догнать Арри. Потеряется.

— Ну и дурак, если за ним пойдешь! Знаем таких! Вон, Красавчик тоже так делал по началу. Из аристократов небось? — снова преградил мне дорогу рыжий.

— Ты это, — толкнул его в плечо Красавчик, — лишнего не говори.

— А что? — снова улыбнулся он. — Они поначалу все такие. Только поверь мне, чем больше с ним носишься, тем больше он истерит. А так, посидит сейчас в ближайшей подворотне, порыдает, успокоится и вернется. А все потому, что всем нам деваться некуда. Лучше тут, чем в канаве от голода сдохнуть.

Его слова остановили меня в самых дверях. Внутри боролась жалость со здравым смыслом. Я понимаю, что он прав, но внутри все сжимается от мыслей об Арри, который сейчас сидит где-то там, среди этих разваленных лачуг, кутается в тонкий плащ.

— Давай обратно, Никто, — положил мне руку на плечо рыжий. — Вернется он. А тебе завтра на площадь идти с самого утра. Денег нет совсем. Уже даже в долг еду не дают. Осень самое плохое время. Нет людей на улице, нет еды в доме.

— Я все же схожу, — мотаю головой. Слух словно бритвой царапнуло это новое имя. Никто. Теперь так меня зовут.

Арри действительно сидел неподалеку на обломках стены одного из развалившихся домов. Кутался в плащ, обхватив себя руками. Тихо подхожу к нему, сажусь рядом. Не знаю что сказать.

— Заболеешь, — не выдерживаю этого молчания. Дождь так сильно шумит, что собственный голос почти не слышу.

— Ну и пусть, — упрямо мотает он головой.

— И умрешь, — продолжаю я. Глупости всякие в голову лезут.

— Ну и пусть, — повторяет он, переходя на крик. — Все будут только рады! — Капюшон сполз с его головы. Посиневшие от холода губы дрожат, глаза сверкают злостью. — И ты будешь рад! Зачем мы здесь? Зачем нам оставаться с этими людьми? Почему мы не идем в гостиницу?

— У нас нет денег. — Напоминаю я. — Возможно, они есть у тебя?

— Нет, — удивленно смотрит на меня.

— И где же та гостиница, где выдают номера и кормят бесплатно? — впервые начинаю злиться. Неужели он не понимает? Оказалось, что нет.

— Ну, — он опустил голову, — мы могли бы что-то придумать…

— Что? — слежу за ним. Растерялся, смотрит на меня, ожидая видимо, что я сейчас выдам сотню замечательных идей. — Это, — киваю на дом, — наша единственная идея, которая накормит и согреет. Других нет, и не будет. Только если у тебя нет с собой мешка денег.

— Нет! — снова разозлился он. — Нет у меня денег! Но и туда я не пойду. Лучше тут умру! — сел обратно на обломки стены и набросил капюшон на голову.

— Твое дело, — вспоминаю слова Хитрого, встаю и с трудом переборов себя, иду обратно в дом. Так и тянет обернуться, но держусь. Нельзя идти на поводу у капризов, прав рыжий, тысячу раз прав. Так он никогда не повзрослеет. А я сейчас вижу именно ребенка. Глупого и упрямого.

В следующий миг кто-то схватил меня за руку, сжал ледяной ладонью пальцы.

— Прости, — тихий шепот пропадает в монотонном шуме дождя, но удалось расслышать. Незаметно улыбаюсь под капюшоном, стараясь скрыть это от Арри. А то опять обидится. Раньше было так страшно. Теперь кто-то есть рядом, и я чувствую себя настоящим человеком.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Город оказался в точности таким, как я себе представлял. Грязный, мрачный и неприветливый. Кругом люди, куда ни глянь. Торопятся куда-то, спешат, толкают, бросают унизительно презрительные взгляды. Того и гляди взорвусь. Даже не подозревают о том на кого смотрят. Смерды. Глупая серая масса не способная ни на что, кроме как работать с утра до ночи и радоваться золотому, который видят раз в жизни. Противно. Серый тоже идет рядом. Чувствую, что ему люди тоже не нравятся. Прячется за капюшоном, думает, тогда не выделяется. Зря. Он сам по себе странный. И тело, и лицо и мысли в голове.

Удивительно, как нам удалось выйти к людям. Я уж думал, умрем в этом бесконечном лесу. Больше никогда не поеду на охоту. Помню в детстве, когда отец был жив, часто ездили, мне нравилось. Теперь же… Нет. Ни за что больше не ступлю в это темное мокрое царство.

Уверенно веду серого за собой к центру города. Знаю, что есть какая-то другая дорога, не через богатый район, но не уверен, а потому приходится объясняться на каждом углу со стражей. Пока спасает кольцо, верят, пропускают. Некоторые даже извиняются. Еще бы. Родовое кольцо императорской семьи у такого жалкого с виду попрошайки. Вот они, удивляются.

Нужное здание нашлось сразу. Они везде одинаковые. Красивые трехэтажные особняки с широкими ступенями лестницы. Я даже вздохнул чуть свободнее при виде родной глазу обстановки. Жаль только, нищие вид портили. Ютились на ступенях, толкали друг друга. Никогда не понимал, что заставляет людей стать такими? Шли бы на поля по деревням работать. Лентяи. Просиживают штаны, выпрашивая подачки. Стану императором всех велю извести. Бесполезные существа. Серый и тот лучше, хоть и странный. Зато есть в нем какая-то гордость, сила. Я почти привык к нему.

— Господин утверждает, что является принцем, — склонился перед местным чиновником служка, что встретил меня на входе.

— Вот как? — вскинул тот брови, изучая мой наряд. Я невольно одернул край широкой рубахи, но тут же взял себя в руки. Выпрямил спину и с вызовом глянул ему в глаза.

— Вы сомневаетесь? — протягиваю вперед руку с перстнем рода.

— Свободен, — впился взглядом в кольцо чиновник, отправляя служку, прочь из кабинета.

Я не дожидаясь приглашения, уселся в удобное кресло со светлой обивкой. С удовольствием заметил, как скривился чиновник при виде растекающейся по ткани грязи с моей одежды.

— Сообщите в столицу о моем прибытии в этот город. — Наливаю себе горячего чая в кружку, что видимо была приготовлена для хозяина. Оглядываю кабинет. Неплохо для такого убогого города. Все в дереве редких пород, позолота бьет в глаза. Множество книг в стеклянном шкафу во всю стену. Недешевое удовольствие.

— Ваше высочество, — наконец опомнился чиновник, поправляя съехавшие на кончик носа очки. — Как такое произошло? Я незамедлительно сообщу миссару, что вы нашлись!

— Что? — я подавился чаем, пролив его на штаны. Даже жгучее чувство голода пропало. Сердце подпрыгнуло к самому горлу.

— Вот, напишите, пожалуйста, все, что с вами произошло для расследования, а я пока доложу. — Не замечая моего приступа паники, он выложил письменные принадлежности.

— Не надо никому докладывать! — вскинулся я. — Дайте мне денег и предоставьте дом с круглосуточной охраной!

— Но как же… — замер мужчина, отирая пот со лба. — Миссар…

— Не надо миссара! — срываюсь на крик, стукнув кулаком по столу.

— Хорошо, ваше высочество, — справился с собой он и опустился в кресло напротив. Что-то изменилось в его взгляде. Меня это насторожило. — Пишите тогда. Тут форменное заявление на подтверждение личности, Протокол нападения…

— Вы хотите, что бы я писал сам? — вздергиваю брови, глядя на чиновника.

— Но… — замялся он. — Это обязательная процедура.

— Потом, — отмахиваюсь от него. — Сейчас мне нужны деньги и дом. А с бумагами сами разберитесь.

— Прошу прощения, — он снова поднялся. — Но я настаиваю. Заполните форму.

— Не буду! — отталкиваю от себя бумаги, разлив чернила. Я столько пережил, через столько прошел. Еще и миссар здесь, совсем рядом. Мне нужно в безопасное место, под охрану. Только дам денег серому в знак благодарности, и забуду все, как страшный сон.

Но чиновник не спешил выполнять мои требования. Стоит напротив, сложил руки на массивной груди и постукивает по плечу пухлыми пальцами.

— В чем дело? — тоже встаю, а то шея скоро заболит смотреть на него.

— Прошу прощения, принц, но меня мучают сомнения. — Сощурил он и без того маленькие глазки.

— Какие еще сомнения? — ставлю чашку с ароматным и таким желанным чаем обратно на стол, пытаясь скрыть, как дрожат руки.

— Сами подумайте, — вздохнул он. — Неизвестный человек с кольцом императорской семьи. В таком печальном виде. Еще от встречи с миссаром отказываетесь и требуете денег. — Начал перечислять он, меряя кабинет шагами.

— К чему вы клоните? — прервал я его размышления.

— А к тому, что только господин миссар может подтвердить вашу личность. — Качает головой. — Поймите мое замешательство. Почему же вы, если действительно являетесь принцем, отказываетесь?

— У меня на то свои причины!

— У меня тоже, ваше высочество, — хватает меня за руки, стягивает кольцо с пальца. Единственное подтверждение моего статуса.

— Отдайте! Оно мое! — голос предательски сел. Вместо уверенного заявления получился невнятный писк.

— Правда? И как давно? День, два? — хмыкнул он, опуская в кресло. — Пошел прочь отсюда, пока в застенки не загремел за измену! — рыкнул он, ударив по столу. Чайник жалобно звякнул. Я вздрогнул, глядя на то, как мой шанс на спасение тает на глазах.

— Вы… — хриплю. — Вы что себе позволяете?! — повышаю голос, но грозным он от этого не стал. Скорее наоборот выдает всю степень испуга.

— Стража! — поморщился он. В кабинет вернулись те самые служки, что встретились у входа. — Уберите этого отсюда. — Махнул рукой.

— Подождите! — я дернулся было к нему, но меня перехватили стражники и, будто не замечая сопротивления, потащили прочь. — Стойте! Это ошибка! Верните кольцо! Я принц! Я будущий император!

— Гуляй отсюда, император, — хохотнул один из стражников и столкнул с лестницы вниз. У самой мостовой меня подхватил на руки серый. Злые слезы застилали глаза.

Нищие со злорадством наблюдали за моим унижение. Вон как скалятся, и усмехаются стражники у дверей, вновь занимая свой пост. Серый говорит что-то, но я не слышу. Тащит меня прочь. Вокруг опять грязь и дождь.

Серому не смог признаться. Отчего-то стало стыдно за свою глупость и безграмотность. Возможно, заполни я форму и все сложилось бы иначе, но… Я не умею ни писать, ни читать. Никогда не считал это важным умение. Хотя, чего стыдиться? Зачем мне марать руки, если есть те, кто могут сделать это вместо меня. Тем не менее, не смог. Промолчал. Казалось, узнай он и непременно во мне разочаруется. Что-то меняется в этом мире. Я стыжусь перед каким-то сумасшедшим бродягой.

Настолько задумался о себе, будущем и несправедливости жизни, что не заметил, как нас окружили нищие, которых видел на ступенях. А я только начал представлять с каким удовольствием отдам приказ о казни того чиновника и стражников.

Грязные люди обступили нас, преграждая выход. Смотрели, как на грязь под ногами. Я попытался было высказать им все, поставить на место, но серый остановил. Неприятно, что даже он против меня. Но решил подождать, посмотреть, что из этого выйдет.

Нас привели в какой-то дом. Точнее не так. В развалины. Домом это было назвать нельзя. Толпа грязных людей со злыми глазами. Снова прячусь за спину серого. Страшно. А он будто и не замечает этих взглядов. Смело идет вперед, смотрит на них. А я хочу убежать. Неважно куда, но подальше. Меня опять оскорбляют. Злюсь, но молчу. Не могу понять, почему серый их слушает. Зачем мы вообще сюда пришли? Почему не в гостиницу? Или даже самый захудалый постоялый двор мне подойдет. Я потерплю денек. Но он не понимает этого. Злюсь еще сильнее. Отброс, который водится с отбросами. Вон, улыбается даже. Не выдерживаю и выбегаю на улицу.

Сильный дождь заливает глаза. Накидываю тонкий капюшон. Холодно. Одежда моментально промокла насквозь. Ну и ладно. Заворачиваю за угол, чтобы меня не увидели, сажусь на холодные камни обрушенной стены. Пусть себе остается с этими грязными недолюдьми.

— Заболеешь, — равнодушный, но ставший привычным за эти дни голос серого. Кошусь на него. Сидит рядом, смотрит на пустую стену напротив, будто что-то интересное там увидел.

— Ну и пусть, — стараюсь ответить с достоинством, не сорваться на позорный крик.

— И умрешь, — продолжает он.

— Ну и пусть! — не удержался. Злость вырвалась наружу. Он издевается надо мной. Это все чья-то глупая шутка! Как я, принц, мог оказаться в подобном месте?! Среди таких вот людей, которые со мной не то, что говорить, даже смотреть не должны в мою сторону. Выговариваю ему все, что накипело, кричу, вкладывая все отчаяние в голос.

— Твое дело, — обжог он меня колючим взглядом. Впервые я увидел в них хоть что-то, кроме равнодушия. Стало еще обиднее. Он даже не кричал в ответ. Лишь задавал вопросы. Те, на которые у меня не было ответа. Я даже не задумывался над ними все это время.

Серый так же незаметно, как появился — исчез. Лишь темный силуэт сквозь пелену дождя мелькнул на углу дома. В душе заметались сомнения. Я понимаю, что он прав. Но… да плевать на все эти «но», не хочу оставаться один. Он прав. Без этих отбросов нам не выжить. И я в очередной раз должен смириться, склонить голову. Ненавижу.

Срываюсь с места, догоняю серого, хватаю за руку, боясь потерять.

— Прости, — говорю тихо, боясь, что он услышит. Но на душе становится легче. Не услышал. И ладно. Так лучше. Еще никто не слышал от меня таких слов. И произносить их было очень непривычно и неприятно.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

Смазанные тени темных кустов пролетают мимо, разлетается размытая дорога веером грязных брызг под копытами коня. Ветер бьет в лицо, толкает в грудь, стремится вырвать из седла. Острые капли дождя ледяными иглами жалят кожу. Глаза застилают слезы обиды, жалости к себе. Если бы отец не умер, если бы мать осталась жива… Столько этих если накопилось, что не счесть. Есть ли смысл о чем-то жалеть? Прошлого не изменишь, но в моих руках будущее. Я буду выбирать его сама. Никто не посмеет больше мне указывать. Наложница? Я? Дочь знатного рода? Тетя сошла с ума. Никогда не будет этого.

За очередным поворотом извилистой дороги показались темные стены города. Сердце на миг остановилось. Тонкий ручеек людей становился все короче, втягивался в темноту открытых ворот, виляли, пропадая в ней повозки. А небо все темнее, укрывается тяжелыми тучами, спускается все ниже.

Не успеваю. Сжав зубы, бью пятками в бока лошади. Совсем немного осталось. Я должна успеть. Если не сейчас, то до утра ждать нет смысла, меня догонят. Только за этими мрачными стенами есть шанс.

Сердце бешено колотится в груди, не могу разобрать в его стуке, есть ли сзади погоня, а обернуться нельзя. Тогда точно полечу в грязь и переломаю ноги. Хорошо, если бы это была шея. Тогда и мучиться не надо. Недавно я всерьез рассматривала смерть, как один из возможных выходов. Но теперь я четко вижу другой путь. Ну и что, что одна. Устроюсь как-нибудь. Многие приезжают в города, находят работу и живут. Чем я хуже? Главное осмотреться и нос не воротить.

В последний момент успеваю проскочить меж створками закрывающейся решетки ворот. Гулко стучат по мостовой копыта, ежусь от черных провалов бойниц в длинном коридоре стены, кажется, что оттуда смотрит кто-то, щупает неприятным взглядом.

Замираю на небольшом пятачке свободного пространства у ворот. Смотрю, как растекается в разные стороны толпа тех, кто так же, как я, в последний момент успел войти в город. Они пропадают в темных бесконечных улицах, все дальше унося громкое эхо стука копыт и скрипа старых телег, растворяются в сером тумане, что стелется по земле.

Плотнее запахиваю плащ. Бесконечные осенние дожди выматывают не хуже длительной скачки. Высокие дома из камня с деревянными пристройками обнимают широкий проспект со всех сторон, греют лужи ярким светом запотевших окон. Неровные кубики мостовой, кажется, подрагивают от мелкой мороси, словно волны на широкой реке дороги. Она стрелой уходит далеко вперед, касается своим далеким узким краем горизонта. Красиво. Никогда не была в больших городах. Мне и соседнее село казалось столицей. А тут такое. Одни эти дороги чего стоят. Нет привычного грязного болота, идешь, не боясь оставить где-нибудь сапоги. Телеги проезжают, когда у нас, напротив окон одна уже по брюхо утонула в этой серой жиже.

Поначалу вздрагиваю от собственных громких шагов на пустой улице, морщусь от оглушающего цокота копыт лошади по мостовой. Я успела в последний миг. Еще бы немного и ворота закрыли. Я не жалею. Жизнь у меня одна, а все сидела дома, не подозревая, какой он, мир.

Постепенно широкие улицы и проспекты сменились узкими переулками и темными подворотнями. Теперь яркий свет окон был виден лишь тонкой полоской, что выбивалась из-под плотно закрытых ставен. Ноги все чаще проваливались в ямы, полные грязи. Я заблудилась в этом бесконечном каменном лабиринте.

— Добрый вечер, — холодная сталь обожгла кожу у горла. Вздрагиваю, но хватает ума не дернуться. Чья-то рука шарит по моему поясу. Вот упал на землю кинжал, утонул в очередной мутной луже.

— У меня ничего нет, — едва справляюсь с непослушным голосом. Нервно всхрапывает и дергает за повод лошадь. Кинжал царапает кожу, по ключице бежит горячая струйка крови.

— Не рыпайся, если жить хочешь. — Жмурюсь, даже дышу через раз. Выпускаю из онемевших пальцев повод. Жесткие пальцы щупают карманы, забирают то немногое, что удалось взять с собой на первое время. Из глаз снова текут слезы, едва сдерживаю всхлип. Жизнь дороже. Скорей бы все закончилось.

Пропал ледяной холод лезвия у горла, застучали подковы моего коня позади, растворяясь в шорохах ночного города. Ноги подкосились, падаю на мостовую, не обращая внимания на холод и боль в содранных коленках. Изо всех сил тру глаза, пытаюсь прогнать предательские слезы, а они все текут, сколько ни моргай. Расплывается темными кругами переулок, стекает с растрепанных волос вода, смешивается со слезами. Шарю по лужам, ищу свой кинжал. Он единственное, что осталось от отца. Но и здесь не везет. Сбиваю пальцы, ломаю ногти, ковыряясь в вязкой грязи среди расползающихся камней мостовой. А его все нет, словно и не было никогда. Как в болотной жиже. Прекрасное наваждение новизны пропало. Ненавижу этот город. Ненавижу свою жизнь.

Никто.

После этого разговора Арри молчал. Только смотрел по сторонам, жался ко мне и старался не подходить близко к остальным жителям дома. Как ни странно на нас никто не нападал, не приставал с лишними вопросами, просто приняли, как есть. Мы стали лишь еще одним моментом в жизни странного убежища, где каждый живет со своими страхами, надеждами, мечтами и воспоминаниями, которые стараются забыть.

Долго не удавалось уснуть. Вглядываюсь в лица ребят, смотрю на совсем маленьких, которые жадно провожают глазами каждый кусок черствого хлеба. Еду здесь делили поровну. Каждому одинаковые горбушки. И не важно, какой ты, большой или маленький, заработал сегодня или нет. Все в этом доме общее, все равны.

Завтрака не было. Хитрый сказал, что голодные лучше работают. В чем-то можно с ним согласиться, но это не жадность и не принцип, просто есть нечего. Все надеялись, что сегодня, ближе к вечеру удастся хоть что-то заработать, а значит и поесть.

— Новенький, на выход, — прервал наши сборы жесткий голос лысого от входа. Вздрагиваю, переглядываюсь с парнями. Почему я? Что не так? Арри поднялся со своего матраца, встревожено глядя мне в след.

Едва перешагнув за порог нового дома, получаю сильный удар под ребра. От неожиданности падаю. Следующий удар ногой, выбивает воздух из груди. Хриплю, стараясь встать.

— Не сопротивляйся лучше, — наклоняется ко мне лысый, поднимая за подбородок лицо. — Я же говорил, что с тобой поработать надо. Ты и так не красавец, но после пары ударов совсем жалким станешь. Денег больше.

С удивление смотрю на него. Рядом стоит вчерашний здоровяк, разминая руки. С трудом поднимаюсь на колени, скольжу взглядом вокруг, ищу, чем можно защититься. На крыльце стоят ребята, смотрят с жалостью. Хитрый держит вырывающегося Арри, заломив ему руки за спину.

Опять пропускаю удар, засмотревшись на Арри. В этот раз по лицу. В глазах темнеет, кажется, что трещит челюсть, выталкивая зубы. Рот наполнился кровью. Падаю на четвереньки, трясу головой. От следующего удара пытаюсь закрыться руками, но здоровяк перехватывает запястья, заламывает за спину, толкает коленом в спину. Опять падаю, лицом в жидкую грязь. Теперь что-то хрустнуло в носу. Кровь шумит в ушах. Кто-то хватает меня за шею, трудно дышать. Хриплю, царапая пальцами мощную руку.

— Перестаньте же! — отчаянный крик Арри.

— Хватит, — голос лысого. Хватка пропадает. С жадностью глотаю воздух. Каждый вздох дается с трудом и болью. По лицу течет грязь и кровь из разбитого носа. Вытираю рукавом, задираю голову наверх.

— Ты как? — чьи-то ноги рядом. Поднимаю глаза. Хитрый и Красавчик. — Не обижайся, так лучше будет.

— Сволочи! — бросается на них Арри, неумело, наотмашь бьет руками по лицу, колотит кулаками в грудь.

— Успокойся, породистый, — отталкивает его Хитрый так, что парень падает и еще метр скользит по грязи, затормозив только у стены. Со злостью смотрит на местных, вытирая слезы.

— Заканчивайте, — резко прерывает разборку лысый. — На работу пора.

Ребята помогают мне подняться, отряхивают налипшую грязь. Вытираю лицо какой-то тряпкой, размазываю кровь по лицу еще сильнее. Красавчик уводит Арри в дом, а Хитрый тянет меня за собой. Снова вокруг подворотни и узкие безлюдные улочки. Постепенно выбираемся из трущоб, идем вдоль высоких заборов богатых домов. Рыжий умело обходит посты стражи, просачивается в узкие закутки, которые и улицами назвать сложно. Пару раз едва успеваю отпрыгнуть от потока нечистот, что жители домов выливают прямо из окон.

К тому моменту, как мы вышли к площади, вид у меня был пугающий. Даже некоторые нищие шарахались прочь, затыкали нос руками, делали странные знаки в воздухе. Хитрый сказал, что демонов отпугивают.

— Садись, — указал он мне на ступени местного дома управления. — Сегодня ты вместо Красавчика будешь. Помни, лицо несчастное, голос тихий, в глаза заглядывай, желательно подвывать что-то. Неважно что, они все равно не слушают. Главное — эффект! — подмигнул мне, доставая из дырявой сумки грязный плащ. Накинул себе на плечи, расправляя, чтобы все пятна и дыры были лучше видны. Подобрал с мостовой комок грязи, растер по рукам и мазнул щеки, растрепал и без того торчащие в разные стороны волосы и сел рядом со мной.

— И что теперь? — оглядываю пустую площадь. Ступени и ближайшие закоулки заполнялись другими попрошайками. Люди брели отовсюду, кто прихрамывал, кто стонал. Толи в роль вживался, толи действительно плохо.

— Ждем. — Пожал он плечами. — Как только кто появится — лови. Тянешь руки, но одежды не касайся, они этого не любят, ударить могут. И главное не забывай подвывать. У тебя должно получиться. Видишь, как другие косятся? — оглядываю соседей. Действительно смотрят. Оценивающе, некоторые даже завистливо. — Ты у нас красавец. Давай работать, — дернул меня за рукав, мотнув головой в сторону подъехавших всадников.

Трое мужчин в синих мундирах, с какими блестящими штуками и цепочками на груди. Они лихо разрезали поток людей, который постепенно заполнял площадь. Завороженно смотрю на них. Красиво. Черные кони с длинными гривами тоже все в каких-то штуках, позвякивают, блестят на выглядывающем сквозь тучи солнце.

Всадники остановились у нашего крыльца, спешиваясь. Сняли шлемы в виде морд неизвестных мне животных с кисточками на затылке. На поясе у каждого меч и кинжал. Рукоять и гарда сверкают россыпью драгоценных камней, ослепляя.

— За лошадьми пригляди, — кинул монетку Хитрому один из них. Парень ловко поймал ее и кивнул, пересаживаясь ближе к началу лестницы, цепко глядя в толпу. — Капюшон-то сними, — напомнил он мне, проползая мимо.

Стягиваю капюшон, но поздно. Всадники уже прошли мимо, не удостоив меня и взглядом. Другие такой оплошности не допустили. Подползают к ним, едва касаясь грязными руками черных плащей, бубнят что-то. Вот уже три монетки покатились по ступеням, вызвав шевеление в рядах нищих. Вскоре началась почти настоящая драка за небольшие кругляшки, что затерялись в этой свалке. Не сдержавшись, морщусь. Мерзко на душе. Хитрый недовольно качает головой.

Мимо нас проходили люди. Поначалу разглядывать их казалось интересно, но потом надоело. Они для меня превратились в один сплошной поток одинаковых лиц в яркой одежде. Некоторые шипели сквозь зубы, бросая монеты, некоторые пинали или даже наступали на пальцы, когда тянешься за деньгами. Мысли медленно ворочались в голове. Неужели люди на самом деле такие? Почему-то обидно. Смотрю на нищих, которые уже и на людей-то не похожи. Сидят, все в грязи, переглядываются, готовые за монетку убить соседа. И им такая жизнь кажется правильной. Понимаю, другого выхода может, и нет, но… Мне казалось, что человек в любой ситуации должен оставаться человеком, а не становиться таким вот… Я все реже протягиваю руки, пальцы болят. Мне их за полдня уже трижды отдавили тяжелыми сапогами. Уже и притворяться не надо, они и так дрожат. Ко всему прочему снова начался дождь. Многие нищие разбежались, заметив, что людей на площади все меньше. Мы же с Хитрым продолжали сидеть. Он следит за лошадьми, отрабатывая плату, я продолжаю попрошайничать.

— Куда он вчера пошел? — смутно знакомый голос сверху. Холодный и почему-то вызывающий страх. Поднимаю голову, слегка сдвигая капюшон. Один из тех всадников. На его груди больше всего блестящих штуковин и кисточка на шлеме похожа на конский хвост, длиннее, чем у остальных.

— Откуда же нам знать, миссар, — развел руками один из охранников на входе. По спине у меня побежал холодок. Сердце забилось чаще. — Они вроде с нищими общались. А дальше пошли куда-то.

— Они? — переспрашивает миссар.

— Ну да, он с кем-то был. Но лица не видели, под капюшоном скрывался. — Закивал стражник.

— Эй, Никто, — толкнул меня в бок Хитрый. — Не надо так откровенно пялиться и слушать. Они не любят. Сиди с опущенной головой и не выделяйся.

— Хорошо, — киваю, исподлобья продолжаю наблюдать за разговором. Миссара не разглядеть. Другие всадники закрывают. Слышу лишь голос и часть костюма видна. Что тогда, в подвале, что сейчас лица не видно. Может, я ошибаюсь? И не он это вовсе? Мало ли миссаров в этом городе и стране. Ведь это вроде как должность, не может он быть один единственный. Но голос похож, мороз по коже.

Он еще пару минут разговаривал о чем-то со стражниками, а затем начал спускаться. От испуга вжимаю голову в плечи и жмурю глаза, стараясь раствориться, слиться с этими ступенями, стать одной из статуй у входа. Понимаю, что узнать не может, а все равно страшно. Гулкие шаги все ближе, сердце колотиться в груди громче. Но, вроде все стихло. Не слышно больше шагов, зазвенели доспехи, слышу, как переступают ногами лошади, цокая подковами по мостовой. Несмело открываю глаза, что бы осмотреться. Взгляд натыкается на чьи-то сапоги прямо у моих ног. Вздрагиваю.

— Эй, — тот самый голос. Дрожащей рукой натягиваю капюшон еще ниже на лицо.

— К тебе обращаются, — громкий щелчок хлыста по ступеням совсем рядом со мной. Шарахаюсь от неожиданности, чуть не падаю.

— Да? — сглатывая колючий комок в горле.

— Парня вчера не видели? Молодой, высокий, стройный, с длинными темными волосами. — Ни тени эмоций в голосе. — Он вчера тут был, около полудня, потом ушел после ссоры со стражей.

— Не знаю, — голос предательски дрожит, боюсь поднять глаза.

— Не видели, значит, — больше обращаясь к себе, протянул он. — Увидишь такого, скажи ребятам на входе. Оплата будет соответствующая. И остальным своим передай. — К моим ногам упала монета. Такой еще не встречалось. Большая, ровная, круглая и толстая, золотого цвета. Несмело поднимаю ее, сжимая в кулак.

— Хорошо, — киваю.

Ему мой ответ безразличен. Он уже возле своих спутников, переговариваются о чем-то. Только сейчас позволяю себе немного приоткрыть лицо, чтобы разглядеть миссара. Теперь сомнений не осталось. Это тот самый человек, который хотел спалить нас в подвале.

— Ты в следующий раз кланяйся, дубина, — отвесил мне подзатыльник Хитрый, закрывая обзор на всадников. Вскакиваю, пытаясь рассмотреть, поймать, хоть издали. Но они уже вскочили на коней, успеваю заметить лишь спину и длинные темные волосы, собранные в хвост у того, кто в центре. Так и не удалось узнать его лица.

— Слышишь? Ты чего дерешься? — растерянно потирает спину Хитрый, поднимаясь с мокрых ступеней.

— Извини, — не помню, как так получилось, слишком уж хотелось разглядеть этого миссара.

— Тебе повезло, что он нас за людей не держит. А то бы мигом голову снес за такое обращение, — продолжал бубнить рыжий. — Ты к людям должен обращаться «господин» или «госпожа» и при этом кланяться не забывай. А то помрешь быстро. Они не терпят такого обращения от швали вроде нас.

— Я запомню, — киваю, провожая всадников взглядом. Они скрылись за одним из поворотов улиц. В голове все еще звенел холодный голос. Они ищут Арри. И обязательно найдут, не сомневаюсь в этом. Тут остается только вопрос времени.

— Идем домой. Народу нет совсем. А заболеем, так лекарства не на что купить, — потянул меня прочь от ступеней Хитрый.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Есть хотелось сильно. Желудок, казалось, прилип к позвоночнику и шевелится, скручивается внутри. Даже голова закружилась. Того, что дали вчера было очень мало. Как можно наесться одной коркой несвежего хлеба с привкусом плесени? До сих пор передергивает от мыслей о том, что и сегодня придется это есть. Но есть хотелось все сильнее. Постепенно я пришел к мысли, что и такая еда подойдет, лишь бы избавиться от этого мерзкого чувства.

Рядом на матрасе мирно посапывал мелкий. Он единственный, кто не ходил на работы из-за возраста. Сложно было найти ему подходящую одежду, а выпускать в одной рубашке на улицу не решались, боялись, что заболеет. Сомневаюсь в этом. Крысы они и есть крысы. До сих пор в глазах темнеет, как вспомню, как утром били серого. Ненавижу их. Кулаки сжались от злости.

Я блуждал взглядом по пустому дому. В тишине отчетливо слышалось завывание пустого желудка. Как бы дотянуть до вечера? Хотя мелкий сказал, что ужин не обязательно будет. Бывает и такое, что пару дней на одной воде сидят. Меня передернуло. Как можно сидеть на воде? Врут они все. Сам вчера видел, как Хитрый доставал еду. Там еще одна буханка была. А чем дольше лежит, тем сильнее портится. Плесень ждать не будет. Зачем беречь хлеб? Что бы его потом выкинуть? Бред.

Оглядываюсь по сторонам. Малой спит, Красавчик ушел куда-то, приказал тихо сидеть. Тоже мне, командир нашелся. Ноги сами привели меня к той яме, что служила здесь погребом. Отодвигаю в сторону доски, заглядываю внутрь. Так и есть. Достаю дрожащими от нетерпения руками небольшой сверток. Разворачиваю, вдыхая такой простой, но удивительно волшебный запах хлеба. Оглядываюсь по сторонам. Тут уже отрезано немножко. Никто ведь не заметит, если я отломлю еще кусочек? Рот наполнился вязкой слюной. Отрываю первый небольшой кусок и запихиваю в рот. Живот довольно урчит, требует еще. Буре еще, совсем немного. Не забываю прислушиваться. А то вдруг кто придет. Тихоня может проснуться, да и Красавчик обещал вернуться.

Тянусь за следующим кусочком и замираю. В руках лишь потрепанная ткань, с которой на пол сыплются крошки. Ни одного кусочка не осталось. Сердце в груди подпрыгнуло. Бросаю тряпку обратно в нору и судорожно задвигаю обратно крышку, накрывая брезентом. Оглядываюсь по сторонам. Тихоня по-прежнему спит. Отползаю обратно к стене, сворачиваюсь на матрасе в комок и закрываю глаза. Надо сделать вид, что сплю. Тогда никто ничего не заметит и не докажет. Мало ли куда могла деваться эта корка, тут крысы тоже есть. Если что свалю все на них.

А чувство голода снова напомнило о себе. Как же мало было хлеба. Никто не заметит. Даже я не наелся, а уж о том, что бы делить на всех и речи не могло быть. Жмурю глаза, представляя себя в родной спальне. Вдох — выдох. Треск камина, шум ветра за окном. Вдох-выдох. Негромкие разговоры стражи за дверью. Все хорошо.

— Встать! — удар ногой в живот. Вскрикиваю скорее от неожиданности, чем от боли. Сажусь, кручу головой, не понимая, что происходит. Рядом стоят Красавчик и малой. Мальчишка горько плачет, потирая попу. Тоже получил от этого недоаристократа?

— Что ты себе позволяешь? — встаю, с вызовом глядя на него. Какое он право имеет других бить?

— Ты съел? — кидает к моим ногам тряпку, в которую прятали хлеб. — Признавайся, уродец патлатый, — толкает меня в грудь. Врезаюсь спиной в стену, воздух вышибает из легких.

— Сдурел? — злюсь, делаю шаг вперед, тоже толкаю его. — Ты у этого спроси, — киваю на Тихоню. — Он сожрал, пока я спал.

— Это не я, — заныл малыш, размазывая слезы по грязному лицу. — Я знаю, что нельзя. Нам тогда всем есть нечего будет.

— Врешь, — заявляю я, тем не менее, отступаю подальше от разозленного Красавчика. Подумаешь, съел. Что в этом такого? Сегодня придут вечером, принесут еще.

— Я не вру, — в очередной раз вытер глаза малыш и зло посмотрел на меня, сжимая маленькие кулачки. — Я не трогал хлеб! — в животе у него громко заурчало.

— А Тихоня-то не врет, — перевел на меня злой взгляд Красавчик. Я нервно сглотнул.

— Ну, я, я съел! Доволен? И что? — надоело! Все надоело! Почему я должен отчитываться перед этими отбросами за какой-то кусок хлеба?! — Что теперь, спрашиваю? — снова толкаю его в грудь.

— А сейчас, — он ударил меня по лицу так сильно, что я упал на пол. В глазах потемнело. Из глаз брызнули слезы, даже не от боли, а от обиды. Никто никогда и пальцем меня не трогал. — Сейчас я буду тебя бить до тех пор, пока из твоего желудка не выйдет все то, что ты украл! — Он кинулся на меня с кулаками.

Успеваю поставить ему подножку. Он, нелепо взмахнув руками, тоже падает, прямо на меня. Мы вместе катимся по полу. Изо всех сил бью его ногами. Кричу. Люди здесь сумасшедшие. Он укусил меня за ухо. Горячая кровь потекла по лицу, забираясь в волосы.

Никто.

Мне начинает казаться, что небо этого мира всегда укрыто серыми облаками. Они медленно ползут, перекатываются, переплетаются друг с другом, рисуя причудливые узоры. Мелкий дождь, словно чьи-то горькие слезы, льется с них, пытается смыть всю ту грязь, что царит вокруг. Идем осторожно. Воды так много, что придорожные стоки переполнены, того и гляди потекут реки нечистот по дорогам. То там, то тут зловонные лужи. Я уже почти не обращаю внимания на запах. Наверное, привычка выработалась. Народу все меньше. Мы, не скрываясь, идем по улицам, стражи не видно. Никому не охота в такую погоду вылезать. Впереди меж других, таких же перекошенных зданий показался наш дом. Жаль, второй раз иду и не могу запомнить дорогу. Слишком много поворотов, да и, кажется, они специально каждый раз ведут меня по-разному. Не доверяют? Путают специально? Может быть. Какой-то шум и крики из дома заставили отвлечься от мыслей. Мы с Хитрым переглянулись и, не сговариваясь, бросились к дверям.

— Красавчик, что творишь?! — первым среагировал Хитрый, оттаскивая товарища от завывающего Арри. Я с удивление смотрю на множество проступающих синяков на лицах обоих и кровь, в которой измазан Арри. Рядом стоит и горько плачем Тихоня.

— Пусти меня, — отмахнулся Красавчик, но рыжий надежно схватил его за шиворот. Так, что даже послышался треск рвущейся ткани.

— Что происходит? — выхожу вперед и на всякий случай встаю между Арри и Красавчиком.

— Ты у своего друга спроси, — шипит он, но уже не вырывается из захвата Хитрого.

— Арри? — поворачиваюсь к нему. Тот отряхивает грязь с одежды и вытирает кровь с лица.

— Что? — вскидывает голову, обжигая меня взглядом. — Он на меня первым напал. — Удивленно перевожу взгляд на Красавчика. Тот только скалится, глядя на кровь, что по-прежнему течет по волосам Арри.

— Тихоня, докладывай, — оттолкнул от себя успокоившегося Красавчика Хитрый.

— Он все съел, — маленький пальчик осуждающе ткнулся в сторону Арри.

— Что съел? — хмурится рыжий. Тут его взгляд остановился на открытой яме, потом переполз на Арри, под ногами которого валяется темная тряпка, где хранился хлеб. Я внимательно слежу за ним. Вчера он четко сказал — это все, что осталось. На нас всех. Общаг для трех команд. Одна неполная буханка на десять человек.

— Он правду говорит? — не поворачиваюсь к Арри. Смотрю на плачущего мелкого, и в глазах темнеет от злости. Не знаю почему, но чувствую, стоит повернуться, увидеть как всегда надменное лицо Арри и я тоже брошусь на него с кулаками.

— Какой-то огрызок пожалели, — вместо внятного ответа пробубнил он. Медленно закрываю глаза и считаю до десяти. Кажется, когда-то давно это помогало мне успокоиться.

— Да я тебе сейчас… — дернулся вперед Красавчик, но я успеваю его перехватить. Я больше и сильнее. — Твой друг. Сам и разбирайся, — поднял он руки вверх.

— Хитрый, — подхожу к рыжему и протягиваю ту большую блестящую монету, что дал мне миссар. — Этого хватит на еду? — по нервному кивку и дрожащим рукам понимаю, что хватит. — Арри, выйдем, — не оборачиваясь, иду на улицу.

Сзади слышатся неуверенные шаги парня, который нехотя плетется следом. Останавливаюсь у той разбитой стены, где говорили в прошлый раз, и сажусь на камни, хлопая ладонью рядом с собой. Арри послушно садится, смотрит на меня исподлобья. Сижу, молчу, подбираю слова, но они все разбегаются, не поймать. Опять дождь, льет все сильнее.

— Почему молчишь? — не выдержал Арри. — Хотел же ругать, да?!

— Нет, — качаю головой.

— Как? — спросил он удивленно, явно, прежде чем подумал. — Я думал, ты тоже злиться будешь за то, что какую-то горбушку съел.

— Нет, — качаю головой. Возможно, мои мысли не правильные. Сложно судить. Мне не понятны люди. У меня свои понятия о том, что правильно. Что те богачи сегодня, что Арри. Странные. Не понимают простых вещей. Не думаю, совсем, ни о чем, кроме себя.

— Почему? — коснулся он моей руки. Редко так делал. Мне казалось, он меня боится. Шарахается, отдергивает руку, если я достаточно близко. Всегда делаю вид, что не замечаю, но от этого не менее обидно.

— А почему надо злиться? — поворачиваюсь к нему, вглядываюсь в темные глаза. Такие черные, что даже не разобрать, где радужка, а где зрачок. Красивые, бездонные. Вот бы и мне такие.

— Я съел единственную еду, — опустил он голову. — Теперь тебе нечего есть. А ты молчишь, говоришь, что не злишься… Я тебе не верю.

— Не только мне. Всем, кто живет в доме. Они так же хотят есть, как и ты. Даже Тихоня, хоть еще совсем ребенок не трогал, а ведь прекрасно знал, где лежит. Думаешь, он хочет есть меньше тебя? — отворачиваюсь, глядя под ноги, где расползается грязная лужа размытой земли.

— Прости, — опять едва слышно, на выдохе. Молчу, делаю вид, что не слышу. — Я не прав. Прости, — вскакивает он. — Слышишь?! Я ошибся. Мне стыдно. Я не хотел. Только бы немного взял, а получилось… — он зло топнул ногой, разбрызгивая грязь, по щекам текут слезы.

— Идем, — встаю, протягивая ему руку. Он удивленно смотрит на меня, вытирая глаза.

— И, — запнулся, вглядывается в мое лицо под капюшоном, — ругаться не будешь?

— А зачем? — пожимаю плечами. — Ты сам знаешь, что сделал не так. Этого достаточно. Разве крики и драка что-то изменят? — беру его за руку и веду обратно в дом.

— Ты очень странный, — шепчет себе под нос.

— Извинись перед всеми, — останавливаюсь у двери, пропуская его вперед.

— Не хочу. — Остановился он, замотал головой.

— Если ты не прав, то нужно извиниться, — отступаю в сторону, открывая перед ним дверь.

Он секунду смотрит на меня, а затем с тяжким вздохом заходит внутрь. Захожу следом, по стеночке пробираюсь к своему лежаку. В доме все те же. Хитрый, Красавчик и Тихоня. Сидят у пустой ямы и о чем-то тихо разговаривают. Мелкий перестал плакать, жмется к боку Красавчика.

— Извините, — опустив голову, говорит Арри.

— Чего? Не слышим. — Поднимается Хитрый.

— Извините. — Вскидывает он голову. — Я был не прав. Не удержался.

— Слабак, — фыркнул Красавчик.

— Да, я слабый! — часто заморгал Арри, сдерживая слезы. — Я не привык к такому!

— Ладно, замяли, — вздыхает Хитрый, положив ладонь на плечо Красавчика. — Твой друг сегодня заработал нам на еду. Надолго хватит, и с долгом рассчитаемся.

— Еще Лысому отдать часть надо, — напомнил Красавчик, взъерошив темные волосы, которые отросли до лопаток. Здесь почти все темноволосые. Отчего-то кажется, что это не правильно. Единственный, кто выделяется — Хитрый. Остальные все, как на подбор с черными или просто очень темными волосами. Даже светлые глаза — редкость. В книжках тоже все были такими. Странно, кажется, что бывает по-другому. Я даже представляю себе таких людей. Со светлой кожей, яркими и разными глазами и волосами. А тут все одинаковые.

— Чего застыл? — толкнул меня в плечо Хитрый. — Идем, надо добычу разменять. Еды купим и к Лысому зайдем, долю отдадим.

Я лишь киваю. В последнее время все чаще в голове странные мысли. О том, чего нет. Видения, которых быть не может. Что это за города, люди? Откуда? Есть ли здесь что-то подобное? Посмотреть бы. Может я оттуда родом? Именно поэтому все такое чужое и непонятное вокруг.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

Перед глазами проносятся воспоминания беззаботного детства. Смех мамы, громкий и задорный голос отца. Я была счастлива, не жалела о том, что родилась в обедневшей семье. Деньги обесценивают счастье.

Эти счастливые моменты, оставаясь далеко позади, всегда приносят с собой грусть. Стираются под напором бешеного течения жизни, превращаясь в размытые образы, отрывки тусклых эмоций. Постепенно забываются, становятся блеклыми. Как те серые тучи, что ползут по небу. Или это у меня в глазах так темно. Шутка ли, плакать всю ночь. Вместо теплой постели теперь куча мусора в грязной подворотне. Вместо шумных веселых соседей — крысы. О том, что я буду есть на завтрак, даже думать не хочется. Свобода. Вот она какая. У нее не пьянящий, а до отвращения горький вкус.

Раньше я дрожала лишь от холода, теперь же трясусь от страха. За свою жизнь, возможное будущее. А будет ли оно? Мимо проходят люди, месят грязь ногами, подметают мостовую краями длинных плащей. А вчера казалось, что это место волшебное и люди здесь особенные. В ушах гудит от этого монотонного звука городской жизни.

— Горячие пирожки! — звонкий голос проходящего мимо мальчишки. Рот наполнился вязкой слюной. Сажусь, провожая его взглядом. До носа долетает удивительно сладкий запах свежего хлеба. Сглатываю, царапая горло колючим комком голода.

Шарю по карманам в поисках хоть одной монетки, но ничего нет. На глаза опять выступают слезы. Казалось, что они давно кончились, но нет. То и дело появляются, размазывая мир перед глазами. Несмело выбираюсь из темного угла, где провела ночь, отряхиваю грязную одежду, принюхиваюсь. Да какая разница. Здесь каждый камень насквозь пропах сточными канавами, которые того и гляди перельются, затопят весь город.

Под ногой что-то звякнуло. Наклоняюсь, не веря в свое счастье. Монетка. Боги не забыли меня. Выхожу на шумную улицу, оглядываюсь. Ищу взглядом того мальчишку с пирожками. Живот протяжно завыл, предвкушая самый долгожданный завтрак за всю жизнь. Вон там, на углу мелькнула спина разносчика. Спешу следом, сжимая во вспотевшей ладони серебрушку.

Горячий жир стекает по пальцам, обжигает губы. Давлюсь, заглатывая целые куски. Как же вкусно. Первый голод отступил. Постепенно начинаю замечать, что происходит вокруг. Совсем забыла натянуть на голову капюшон. А ведь меня наверняка ищут. Хотя, в таком виде вряд ли заметят. Достаю второй пирожок с мясом, вдыхаю аромат. Жизнь уже не кажется такой ужасной. Все наладится. Я справлюсь.

Мое внимание привлекает громкий крик толпы и задорный смех. Так хочется получить и свой кусочек короткого счастья. Невольно иду на звуки, выглядываю из-за голов людей, что собрались на представление бродячих артистов. Интересно, у них есть маг? Хотелось бы хоть раз увидеть настоящего. Но они все только в столице, или сидят в своих особняках, колдуют в лабораториях. Мурашки по коже, как вспомню все то, что описано в старых книгах о времени до великой войны. У нас дома их много. Вместо сказок читала на ночь. Были и добрые и злые, но неизменно очень интересные.

Удалось протолкнуться к самой сцене. Стою, завороженно глядя на красивых девушек, что танцуют в легких, полупрозрачных платьях. Смеются, словно не чувствуют холода, парят, не касаясь земли.

Я ждала мага. Он, как и положено вышел только к концу представления. В длинном балахоне и серьезным взглядом. Он бормотал что-то, лениво двигал пальцами. А на почерневшей от вечных дождей сцене распускались цветы, парили бабочки, порхали маленькие птицы из далеких стран, которые так быстро машут крыльями, что не разглядеть. Впервые за последнее время мне стало так хорошо на душе. Вспомнились детские глупости о чудесах. Я всегда в них верила.

— Нравится? — мягкий голос.

— Да, — киваю, улыбаясь. Полноватый мужчина лет пятидесяти. Приятное лицо с ореховыми глазами. Стоит рядом, улыбается. Тепло на душе от его улыбки. Такие люди редко встречаются. Смотришь на них и ощущение, будто давно знаешь.

— А чего одна на представление пришла? К нам с семьей обычно ходят, — переводит он взгляд на сцену. Снова выбежали те красивые девушки и спрыгнули в толпу. Извиваются, звенят браслетами, что одеты на руках и ногах, протягивают расшитые бисером колпачки, собирают деньги.

— Нет у меня никого, — моя улыбка помрачнела. Снова вспомнилась тетя. Тогда меня впервые выпороли. И это в таком-то возрасте? А главное за что? За то, что не наступила своей гордости на горло, не захотела продавать себя императорскому двору за горсть золотых. Я знаю свой долг, я готова выйти замуж за того, кого выберут. Смирилась бы. Но не наложницей.

— Ну, не расстраивайся, — похлопал он меня по плечу. — Красивые девушки должны улыбаться.

— Да не выходит что-то, — криво усмехаюсь я. Именно из-за того, что красивая все так вышло. Опять вспоминаются все эти «если». Нужно же было крысам с бесполезных земель разграбить деревню… А потом приехал сборщик, требовал налоги. А я так не вовремя вышла, попалась ему на глаза.

— Хочешь с артистами познакомиться? — шепнул он мне на ухо и подмигнул. — Посмотреть на настоящего мага?

— А… — я замерла. — Как?

— Я хозяин цирка. Чтобы поднять тебе настроение, так и быть проведу. — Протягивает мне руку. Нерешительно подаю свою. В душе снова оживают детские мечты, надежды, вера в сказку.

Мы пробираемся сквозь гудящую толпу. Обходим сцену, петляем меж плотно придвинутых друг к другу повозок бродячих артистов. Кручу головой во все стороны. Заглядываю в приоткрытые повозки. Яркие одежды, бутафорные мечи, коробки с непонятными надписями. Словно в другой мир попала.

— Заходи, — отворяет дверцу самого большого фургона. Несмело поднимаюсь по узкой лесенке и заглядываю внутрь. Голова взрывается дикой болью. Крик застревает в горле. Последнее, что успеваю заметить это пушистый ковер с золотой вязью непонятных символов, который приближается к моему лицу. Сказкам нет места в жизни.

Никто.

Снова дождь и пустые улицы с редкими прохожими. Кутаюсь в промокший плащ. Лицо сильно болит. Один глаз заплыл так, что почти ничего им не вижу, как через щель. Нос опух, дышать трудно, приходится ртом помогать. Не хотелось бы каждое утро получать такую подготовку к работе.

В этот раз Хитрый ведет меня особо темными и узкими путями. Замирает на каждом углу, выглядывает, прижимает руку к нагрудному карману, где лежит полученная мной монета. Не выходим в богатые районы. Он остановился у неприметной двери с просевшим крыльцом. Еще раз оглядел пустой переулок и забарабанил в дверь ногой.

— Жди здесь, — кивнул мне и нырнул внутрь, дверь захлопнулась.

Прижимаюсь к стене, стараясь укрыться под узким козырьком от дождя. Неуютно. Такое странное поведение рыжего настораживает. Кажется, что кто-то за мной наблюдает, прячется, то там, то здесь, выглядывает из-за угла. Ежусь, потирая плечи озябшими руками. Минуты тянутся, а его все нет. Начинаю нервничать. Вокруг темнеет, приближается вечер.

— Идем, — вздрагиваю от легкого прикосновения Хитрого. Когда только успел выйти.

Снова переулки, грязь, дождь и пустота. Мертвый город. Изредка слышу какие-то звуки за стенами домов. Крики, смех. На лужах пляшут отражения огней из мутных окон.

Мне приходилось ждать Хитрого под дождем еще дважды. Он скрывался в одинаковых неприметных дверях серых домов. Из одного из них вынес объемный мешок, всучив его мне. Горячий и вкусно пахнет хлебом. На душе потеплело. Сегодня у нас будет хороший ужин.

Усталость накатывала волнами. Вроде и не делали сегодня ничего такого, а спать хочется, прямо на ходу глаза закрываются. Не сразу замечаю, что Хитрый остановился, ухватив меня за руку. Замираю рядом, озираясь по сторонам. Совсем стемнело, ничего не вижу. В монотонном шуме дождя и далеких разговоров за стенами различаю шаги. Будто крадется кто-то сзади. Оборачиваемся одновременно. Хитрый достает короткий нож, сжимает его в руке. Преследователи поняли, что их заметили и не торопясь вышли на свет, отделившись от густых теней вдоль стен. Трое. Напрягаю глаза, пытаясь рассмотреть. Один из них знаком. Сидит на пару ступеней выше моего места на лестнице на площади.

— Беги, — тихо шепчет Хитрый, отпуская мой локоть. Непонимающе смотрю на него.

— Что? — стою на месте, смотрю, как приближаются тени.

— Беги. — Повторяет он, толкает в плечо, едва не падаю.

Делаю пару неуверенных шагов в сторону. Страх сковывает тело, изо всех сил прижимаю к груди ароматный мешок с едой, боюсь уронить. Тени все ближе, расходятся в стороны, окружают Хитрого. Тихо. Только дождь по крышам, шаги по лужам и мое хриплое дыхание.

— Беги, же! — заметил мое замешательство рыжий. Вздрагиваю от громкого крика в этой тишине. Шарахаюсь в сторону, падаю в один из переулков, запутавшись в плаще.

Как по команде к нему кинулись три тени, я только и успеваю, что моргнуть, а они уже превратились в одну большую кляксу, что мечется по переулку. Пячусь, не спуская глаз с драки. Ноги дрожат. Вот одна из теней, самая маленькая, отлетает в сторону, ударяется головой о стену и сползает на землю. Три другие, большие, сутулые, похожие на чудовищ, подбираются ближе.

Сердце бешено бьется в груди, ноги словно приросли к земле, глаза заливает дождь, мешает смотреть. Забываю, как моргать. С ужасом вижу, как блеснул нож в руке одной из теней. Сердце замирает, кажется, что весь мир остановился. Мимо со скоростью улитки пролетают мелкие капли дождя, расходятся волнами круги на лужах. Собственный вдох растягивается на целую минуту. Удар и сердце снова замирает, чувствую, как кровь медленно пробивается по венам. Сжимаю зубы от бессильной ярости. Из рук выпадает мешок, летит медленно, касается земли, ползут по ткани темные разводы грязи.

Еще один длинный удар сердца и я уже рядом, стою напротив теней, за спиной тихий стон. Перехватываю медленно ползущий по воздуху кинжал, вырываю из слабых рук страшной тени. Толкаю в грудь изо всех сил. Разворачиваюсь к следующему. Уклоняюсь от удара кулака, летящего в лицо, отталкиваю ее, слышу хруст.

Удар. Чуть быстрее, чем в прошлый раз. И капли начинают быстрее приближаться к земле. Третья тень прыгает вперед, вижу, как разлетается в стороны дождь от ее движения, едва успеваю присесть, уклоняясь. Тень пролетает над головой и врезается в стену, падая рядом с Хитрым.

Удар. Уже не чувствую, как кровь быстрее летит по сосудам. Бьет в лицо дождь, вязнут ноги в грязи. Оглядываюсь. Три тени лежат передо мной. Одна из них тихо подвывает, прижимая к себе странно вывернутую руку. Сердце взбесилось, колотиться, заглушая все звуки вокруг. Задыхаюсь, воздуха не хватает, падаю на ослабевших ногах в лужу рядом с рыжим.

— Вставай, — хрипло шепчет тень, тянет меня за руку. Он сам едва на ногах стоит, но пытается помочь мне. Поднимаюсь, держась за его плечо.

Опять темные улицы. Разноцветные круги перед глазами все ярче, мешают смотреть. С трудом передвигаю ноги, иду, куда ведут. В руках мокрый, остывший мешок с хлебом. Прижимаю его к себе, как самое великое сокровище.

Вокруг совсем темно. Медленно падаю в объятия длинного мгновения сна. С нетерпением жду этого тихого спокойствия, но темнота взрывается яркими картинками. Снова мимо скользят эти странные железные повозки, оглушая своим рычанием. Яркие огни мелькают над головой, заставляют жмуриться. Я стою посреди улицы, меня огибают люди. Такие непохожие не тех, кто окружает в реальности. Некоторые идут прямо на меня. Задерживаю дыхание, ожидая удара, но они, словно призраки, проходят насквозь, даже не замечая.

— Очнись, — напротив меня кто-то останавливается, поднимает голову, смотрит в лицо такими знакомыми темными глазами. — Очнись же, — хватает меня за плечи, но руки проходят сквозь тело. — Слышишь меня?! — кричит в лицо.

Вздрагиваю, мотаю головой. Пропадают яркие огни улицы, все тише шум железных повозок. Открываю глаза. Напротив встревоженное лицо Арри. Он трясет меня за плечи и плачет.

— Не тряси меня, — тихо прошу, стиснув зубы, которые стучат друг о друга.

— Живой, — выдыхает он, садясь рядом.

Лежу на своем матрасе в доме. Вокруг пять пар встревоженных глаз. Смотрят, перешептываются. Рядом сидят Арри и Тихоня.

— Разошлись, не мешайте, — проталкивается сквозь толпу Хитрый и протягивает мне кружку. С жадностью пью, давясь холодной водой. В горле пересохло. Сердце постепенно успокаивается. Возвращается реальность, прогоняя видения дивного города.

Опускаюсь обратно на матрас, тяжело дыша. Мысли постоянно возвращаются к этому видению. Оно такое родное, знакомое, но не могу вспомнить. Пытаюсь до последней черточки представить ту улицу, от напряжения начинает болеть голова. Кажется, еще немного и я вспомню, пойму, где это и почему я каждый раз оказываюсь именно там. Головная боль все сильнее, она сбивает, путает мысли, утягивает воспоминания все глубже в темноту сна без сновидений.

Салих.

Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Бродячий цирк. Идеальное прикрытие для любого дела. Будь то контрабанда или шпионаж. Дороги мира длинны и извилисты. Не знаешь, что встретишь за очередным поворотом. Слушаешь разговоры, смотришь на лица людей. Они могут многое рассказать. Тут главное успеть сделать своевременные и правильные выводы. Миром правят не деньги, а информация. Тот, кто знает, всегда сможет выгодно продать свои мысли. Золото из воздуха, удел не только волшебников.

Империя гниет, смрад распадающегося государства чувствуется все отчетливее. Слетятся скоро стервятники соседних земель, вопьются стальными когтями мечей, будут рвать на куски. Затопит улицы горячая кровь, смешается с грязной водой сточных канав. Главное не пропустить момент.

Затрещало, разрываясь, небольшое окно, затянутое кожаным пузырем. В повозку ворвался ледяной ветер. Бросил холодные капли на кипу разложенных на столе бумаг, размазал чернила, раскидал листы по ковру. С надрывным стоном распахнулась незапертая дверь. Закачалась, замигала тусклая масляная лампа под потолком, угрожая в любой миг погаснуть.

— Что за погода, — суставы уже не те, что раньше. В такую погоду особенно ощущалось приближение старости.

Выбираюсь из-за стола, с трудом протискиваюсь, ступаю осторожно, боясь испортить чужие письма. Много их накопилось. А ворота по-прежнему перекрыты. Я не дурак, далеко не дурак. Если привычно продажную и ленивую стражу на воротах сменили настоящие воины, значит, что-то будет. Уж от меня-то не спрячешь хищника в старой и ржавой банке привычных овечьих доспехов.

— Доброй ночи, — этот голос холоднее ветра. Блеснул остро заточенный край меча в свете мигающей лампы. Рука остановилась, так и не дотянувшись до мокрой ручки распахнутой двери.

— Господин миссар? — уточняю скорее для того, чтобы потянуть время, собраться с мыслями, взять себя в руки.

— Вы как всегда догадливы. — Он осторожно ступает по узкой лестнице, толкает меня внутрь, вынуждая пятиться. Острие меча колет грудь сквозь рубашку.

— Что вас привело в столь поздний час? — Наконец удалось совладать с собой. Улыбаюсь, скрывая страх под маской доброжелательности. Скорее по привычке. Этого человека я и не надеюсь обмануть. — Вина? Девушку? — опускаюсь в кресло, сцепив руки в замок. Дрожь постепенно проходит, ровно настолько, насколько далеко отодвинут меч от моей груди.

— Мне нужна ваша услуга. — Меч с неприятным лязгом возвращается в ножны. Устало прикрываю глаза на мгновение. Видимо пора завязывать с этой работой. Денег достаточно. Подамся на родину, на юга. Там тепло, как раз для моих суставов. Много хорошего вина и красивых женщин.

— Чем могу служить? — выныриваю из своих мыслей. Не время расслабляться. Если ему нужна услуга, то и я смогу попросить что-то взамен. В нашем мире ничего не бывает бесплатно. Я услугу, он мне свободную дорогу из города. Каждая минута простоя здесь обесценивает информацию, превращая ее из золота в пустое прошлое. Теперь я почти уверен в том, чьи именно люди стоят на воротах.

— Мне нужны люди, — Миссар нарочито медленно поворачивается спиной, подставляет лицо холодным каплям дождя, что рвутся в теплое нутро повозки сквозь дыру в окне.

— Рабы? — даже не пытаюсь скрыть удивления. Миссар закрывает глаза на многое, понимает, как крутится этот мир. Но сам ни разу не преступал закон. Очень странный человек. Да и что ему мешает купить их на рынке?

— Воины, — жесткий взгляд темных глаз и еще холоднее голос.

— Зачем? — подаюсь вперед. Все может оказаться куда как более интересно. Пожалуй, я даже готов задержаться в этом городе. Если миссар просит воинов, при этом имея целую армию в распоряжении… даже представить страшно, насколько же темна эта тайна.

— Правильнее было спросить «сколько», — хмурится он. Рука снова на рукояти меча. Прикусываю язык. Миссар не тот человек, с которым стоит давать волю любопытству. У его тайн есть лишь один владелец — он сам. Безгрешных не бывает, бывают лишь не пойманные. А если его до сих пор не поймали, значит… Мертвые не разговаривают.

— Сколько? — выдыхаю со свистом.

— Десятка хватит. — Рука отпускает рукоять. Я снова дышу.

— Что получу взамен? — боюсь, но вопрос сам срывается с губ. Сердце на миг останавливается. Ожидаю чего угодно.

— Выйдешь из города с тем, что имеешь, плюс несколько молодых рабов, если выживут после встречи с воинами. Будут твои. — В другой ситуации я бы поторговался, но только с другим человеком. Сейчас буду довольствоваться разрешением на выход из города без досмотра.

— Хорошо. Когда? — подпираю голову рукой, задумчиво глядя на миссара. Массивные перстни давят на пальцы, всегда так, когда нервничаю, опухают и покалывают неприятно, словно сотня насекомых кровь выпивает.

— Сейчас. — Невольно дергаю бровью в изумлении.

Никто.

Уютная темнота выталкивает меня из своих объятий. Сопротивляюсь, но все напрасно. Она рассеивается, тает, втягивает рваные края, пропуская яркие пятна реальности. Треск костра, неясные голоса и холод отсыревших досок старого пола. Жар огня накатывает волнами, гонит мурашки по телу. Глаза слезятся.

— Ты очнулся? — шуршание и голос. — Не пугай меня так больше, — Арри сидит рядом, как всегда обнимает колени руками. — Я без тебя не смогу.

— Не буду, — слова даются с трудом.

— Ты плохо выглядишь, — смотрит на меня темными глазами, в глубине которых страх. За меня? Или… из-за меня?

Вытягиваю вперед руки. Опять одни кости, обтянутые серой кожей. Прячу их в рукава, сжимаю в кулаки.

— Знаешь, — опять Арри. Поднимаю голову, смотрю внимательно. — Я так испугался. И… — он замолчал, глядя в огонь.

— Что? — очень хочу услышать. Чувствую, что после этого станет намного лучше, теплее.

— Не оставляй меня больше. Давай всегда будем вместе. — Все так же, не двигаясь, продолжает он. — Не важно, как все будет. Получиться ли у меня… то, что нужно, или нет. В любом случае вместе. Всегда. Я тебе это обещаю.

Внутрь словно искорка от костра залетела. Она намного теплее настоящего огня. Расползается по телу, словно по сухому мху, все быстрее. Касается сердца, заставляет биться чаще. Хочется улыбаться. Даже слабость куда-то подевалась, скрутилась в комок, спряталась. Старые дырявые стены дома стали казаться уютными, а лица спящих ребят вокруг родными. Я хочу навсегда запомнить этот момент. Сохранить глубоко внутри и вспоминать в особенно мрачные и холодные дни.

Но, не успеваю ответить. Треск позади, разрывает тишину, разрушает такое хрупкое счастье. Разлетается острыми щепками хлипкая дверь, залетает в уютный мир холодный ветер. Танцует злой огонь, дергает тени в углах, облизывает лицо, ослепляя на мгновение.

Слышу крики, их отзвуки мечутся в голове, тают остатки тепла в душе. Вскакиваю, чувствуя боль во всем теле. Глаза слезятся. Только силуэты, не разглядеть ничего. Моргаю, тру глаза, шарю вокруг руками в поисках Арри.

Зрение нехотя возвращается, обретают четкость тени, не расползаются больше кляксами. Вижу людей. Страшные, молчаливые с длинными мечами, которые сверкают, словно серебристые молнии. Мир замедляется, не замирает, как в прошлый раз, сопротивляется. Хитрый бросается наперерез одному из них, сжимая в руках короткое лезвие ножа. Миг и его застиранная желтая рубаха темнеет. Ткань жадно впитывает кровь. Она стекает вниз, льется ручейком по штанам, опадая тяжелыми каплями на пол. Ловлю его удивленный взгляд. Словно выдернули из него что-то. Заваливается на бок, сползает вниз, оставляя яркий мазок на стене. Смотрит на меня такими же пустыми, как у Хорха глазами.

Наваждение пропадает, время набрасывается на меня, впивается в уши криками. Хватаю застывшего рядом Арри, откидываю в сторону старую поваленную дверь, что закрывает широкую дыру в стене и ныряю туда, сдирая кожу о неровные края. Катимся по грязной мостовой. Камни больно впиваются в спину, прижимаю к себе Арри, закрываю от этой боли. Вскакиваем одновременно. Тяну его за руку в ближайшую подворотню. Неважно куда. Нужно просто бежать, как можно дальше и быстрее.

Темная фигура, словно соткана из мрака, преграждает дорогу, сверкает в ее руках серебряная полоска смертоносной стали. Останавливаюсь, задвигаю дрожащего Арри за спину. Время больше не слушается, пролетает мимо, выворачивается из рук, стремясь бежать еще быстрее.

— Стража! Всем стоять! — заплясали на стенах и лужах яркие отблески света. Узкий переулок за мгновение заполнился людьми. Не разбираю лиц. Лишь одинаковая форма серого цвета. Чувствую спиной прерывистое дыхание Арри, его пальцы до боли впиваются в плечи.

Кто-то хватает меня, бьет под колени, выкручивает руки. Скребут по плащу, срываются пальцы Арри. Пытаюсь дернуться, освободиться, удержать свое счастье, но сильный удар по спине роняет меня на мостовую, заставляет захлебываться грязью.

Куда-то тащат, не ослабляя захвата. Вижу лишь свои ноги, волочатся по мостовой, цепляются за камни, рваные сапоги разгоняют волны на частых лужах. Капюшон все ниже сползает на лицо, липнет к коже, почти задыхаюсь от него. Слышу крики, едва различая в них знакомые голоса. Арри. Кричит громче всех, значит жив.

Дождь перестал бить по голове. В лицо пахнуло теплом, запахом бумаги и затхлостью. Ноги считают ступени. Три, десять, пятнадцать. Тепло тает, снова возвращается холод. Каменный пол, стены, неровно отесанные валуны грязного цвета. Меня бросают на ком грязной соломы. Больно бьюсь о стену головой. Искры из глаз. Протяжный скрип и лязг задвигаемого засова. Тишина, лишь тихий шепот падающей где-то воды. Возвращается теплая темнота, тянет ко мне свои щупальца, опутывает, убаюкивает. Как же не вовремя в этот раз. Медленно тону в ней, карабкаюсь, пытаюсь выплыть, но захлебываюсь. Она утаскивает все дальше на темное тихое дно.

— Эй, — кто-то трясет за плечи. Горячее дыхание обжигает лицо. — Никто, проснись же.

А всплыть со дна не так просто. Оно не желает отпускать, цепляет, утягивает. Мир, как будто сошел с ума, мигает яркими пятнами, словно в прятки играет, то показывается, то пропадает в темноте.

А голос все продолжает звать. Упрямый. Разлепляю веки в очередной попытке проснуться. Красавчик. Лицо в крови, грязи и слезах. У него над головой тусклый фонарь. Бьет по глазам, щурюсь. Красавчик помогает мне сесть, кряхтит, тянет за плечи, его ноги скользят по влажному каменному полу.

— Где мы? — глаза привыкают, оглядываю тесную клетку. Три каменные стены без окон с грубой кривой решеткой вместо одной из них.

— Тюрьма, — устало садиться рядом он.

— Почему? — не могу понять.

— Не знаю, — откидывает голову, прислоняется затылком к холодным камням. Делаю так же, смотрю на тусклый фонарь, ловлю разноцветные круги от него в глазах, но они быстрее, разбегаются, как тараканы на помойке.

— Где Арри? — боюсь задать этот вопрос, но он вырывается против воли.

— Его миссар забрал куда-то, — так же равнодушно и устало отвечает он. Вздрагиваю. Сердце испуганно ударяет в ребра.

— Хитрого убили, — не замечая моего страха, продолжает он. — Тихоню не видел. Может убежать успел.

Вспоминаю пустой взгляд стеклянных глаз. Мотаю головой, до тошноты, прогоняю воспоминания. Хорошо, что мне не снятся сны.

Чьи-то шаги по лестнице. Все ближе. Уже шуршит под сапогами редкая солома, что выбилась из общей кучи в других камерах. Затаив дыхание жду, подгоняю время. Почему-то, кажется, что слышу среди чужих шагов Арри. Так и есть. Он подходит несмело, выступая из мрака коридора, обхватывает решетку тонкими пальцами, смотрит на меня. Смотрю в ответ, решая, стоит ли верить глазам.

— Прости, — шепчет он. Срываюсь с места, бросаюсь к решетке, но он медленно отступает, прячась в тени высокой фигуры, что стоит рядом.

Сильный удар отбрасывает меня обратно к стене. Напротив один из стражников, сжимает отполированное древко копья и скалится, глядя на меня. Задыхаюсь, чувствую, что ребра сломаны, скребут острые концы костей друг о друга, пытаются задеть легкие. Капюшон снова падает на лицо, закрывает от меня неясную тень Арри.

— Мой принц, — незнакомый голос. — Вы готовы к опознанию?

— Принц, — такой знакомый до дрожи холодный голос. Миссар. Стоит совсем рядом с Арри, подталкивает его к решетке.

— Д-да, — кивает, подходя ближе. Снова вижу его лицо в свете тусклой лампы.

— Повторите свои показания, — первый голос. Его не видно за стеной.

— Меня похитили, — снова Арри.

— Кто? Покажите. — Опять незнакомый голос.

— Он, — медленно поднимает руку, дрожащий палец показывает прямо на меня. Замираю, глядя в его глаза, но он не видит моего взгляда из-под капюшона, руки не оторвать от пола, иначе упаду. Горло свело судорогой. Вместо дыхания — хрип.

— За похищение и угрозу жизни будущего императора вы и ваш пособник приговариваетесь к смерти, — продолжал голос. Арри снова растворился в темноте коридора. Его силуэт закрыла черная тень, потащила прочь от решетки. Шаги все тише, стук сердца все громче.

Не понимаю слов. А человек все стоит, говорит что-то. Его слова эхом разносятся по камере, теряются в коридоре. Все слушаю удаляющиеся шаги. Маленькая искорка тепла, что совсем недавно залетела внутрь, медленно догорает. Темнеет, трескается, распадается ледяным пеплом. Его подхватывает злой ветер, уносит все дальше, глубже. Царапает душу.

Жестокие слова приговора бьют словно камни. Бросаюсь на решетку, кричу, зову его. Снова удары в грудь от безликого стражника и боль. Продолжаю звать. Срываю голос, хриплю, цепляюсь за холодные прутья. Зову до тех пор, пока сил не осталось. Лишь собственное булькающее дыхание, переходящее в хрип и темнота. В этот раз вовремя.

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Темная ночь кружит над городом, укутывает улицы густым туманом, давит дождем на плечи, заставляя опускать голову ниже. Пустые коридоры улиц пугают подворотнями, где словно живут чудовища, прячутся в кучах мусора, притаились в глубоких канавах. Скалят обломанные зубы ржавые решетки старых оград, зовут в свои темные дебри заброшенные сады.

Мимо призраками проплывают отряды стражи. Кутаются в тонкие плащи, что бугрятся неровными комками свалявшегося меха внутри, того и гляди развалятся, упадут кучей гнилого тряпья. От взгляда на них самому становится холодно. Стою, как попрошайка, с нетерпением поглядываю на двери, жмусь к грязной стене, отгородился от мира пятеркой верных воинов. С ними спокойнее, а то местная стража не лучше бандитов. Жалкие остатки людей с пустыми душами и жадными взглядами. Так всегда бывает. Идеалы умирают от нападок времени, незаметно гниют в сточных канавах. Когда уже не способны накормить. Горячность юности проходит, разбивается об острые края жизни. Вот и становятся смелые воины настоящими шавками. Сбиваются в стаи себе подобных и снуют по городу, ищут, где поживиться. Ненавидят весь мир за то, что кто-то оказался умнее. Не погнался за глупыми идеями о бесполезном геройстве, а думал о будущем. Теперь они, воплотившие свою мечту, прячутся за одинаковыми серыми доспехами, скалятся на мир. И завидуют.

С протяжным скрипом отворилась, обитая железом дверь тюрьмы. В лицо пахнуло затхлостью подвалов, запахом разложения и старых бумаг. Заплясали неясные тени в узком коридоре. На мокрую мостовую с неприятным чавкающим звуком упали две тени, расползлись по земле, лишь отдаленно напоминая человеческие фигуры.

— Точно они? — на секунду задерживаю объемный кошель, не отдаю в чуть подрагивающие с перепою руки стражника.

— Да они, они, — кивает он, вытирая вспотевшие ладони о мундир. Оглядывается, боясь быть замеченным. Точно, как запуганная шавка. Вдруг, набегут свои же, набросятся, разорвут на клочки за желанную добычу. Словно неделю голодавшие нищие за корку хлеба.

— Берите их, — киваю своим людям. Лишь пятеро осталось от того десятка, что недавно ушел с миссаром.

— Не заметят? — с сожалением передаю деньги. Всегда неохотно с ними расстаюсь, но все же обычно не так обидно. Золото должно уходить к тем, кто его достоин. А тут, чувство, словно на помойку выбрасываю.

— Много похожих людей в этих подвалах, много бумаг и неразберихи. — Пожимает плечами стражник, кутаясь в тонкий плащ. Прячет увесистый кошель в оттянутом кармане с множеством заплат.

Что ж, игра началась, господин миссар. Не я затеял эту партию, но теперь цена выигрыша — моя жизнь. Она покажется вам не такой ценной в сравнении с вашими секретами. Тайны, они ближе к телу и бьют больнее всего. А уж как ими пользоваться я за много лет научился лучше других. У меня был лишь один учитель — жизнь и учит она так, что понимаешь все с первого раза.

Никто.

Странная в этот раз темнота, будто живая, касается тела холодным сквозняком, редкими ледяными каплями. Будто шевелится, подобралась ближе и теперь давит на шею толстыми стальными пальцами. Пол задрожал, подпрыгнул под спиной. Зазвенели невидимые цепи. Странный сон, будто наяву. Заскрипели под ожившим полом колеса, все быстрее и быстрее подскакивая на неровной дороге. Сажусь с трудом, хватаюсь руками за горло, где по-прежнему давит что-то. Царапает, не дает нормально дышать, тянет вниз, заставляет склонить голову. Ошейник. Тяжелый, неровный, крепко держит, тянется толстая цепь, прикованная к холодному полу.

Шарю руками, ползаю по кругу, пытаюсь хоть что-то понять. Постепенно темнота рассеивается, тонкие лучики серого света прорываются сквозь щели в стенах, царапают грязный пол. Мир вокруг оживает. Громкие крики сливаются в один неровный шум, заставляют морщиться.

Распутываю цепь, что окрутила тело, встаю, покачиваясь в такт повозке, подхожу к стене, цепляюсь о прутья решетки, она покрывает стенки изнутри. Прижимаюсь к ней щекой, подглядываю в узкую щель, что пропускает тусклый свет. Мелькают силуэты людей, вся площадь заполнена ими. Толкаются, дерутся, ждут чего-то, поглядывая на высокий потемневший от постоянных дождей деревянный помост. Высятся на нем кривые палки, наскоро сколоченные в причудливые загогулины. Суетятся люди, привязывают к ним веревки, затягивают узлы, проверяют на прочность.

Гул толпы стих, будто и не было. Сотни внимательных глаз устремились на сцену. Выжидающе тянут шеи те, кто стоит в задних рядах, проталкиваются вперед дети, протискиваются сквозь плотные ряды. Несмело ступая, на помост вышли двое в окружении стражи. Шарят ногами по доскам, проверяют его на прочность, не видят ничего под плотной тканью накинутых на головы мешков, вздрагивают, шарахаются от тычков копий. Стражники нервно дергают за веревки, что пережимают руки пленников, тянут в сторону загогулин. Что-то неуловимо знакомое в этих двух фигурах. Смотрю внимательно, вспоминаю, но голова кружится, опять пятна плавают перед глазами. А повозка уносит меня все дальше, стремясь скрыться за домами.

Пол снова вздрогнул, выбивая опору из-под ног. Послышался чей-то недовольный крик совсем рядом, за стеной. Падаю, ударяясь лбом о холодную решетку. Почему-то мне важно увидеть то, что сейчас происходит на площади. Снова поднимаюсь, цепляюсь пальцами за прутья, помогая себе встать.

Ищу взглядом помост, сквозь узкую щель между досок. Скольжу взглядом по толпе. Арри. Замираю, впиваясь взглядом в знакомую, маленькую издали фигурку, что сидит на высоком кресле у самого помоста. Рядом черной тенью нависает та фигура из подвала с ледяным голосом. Миссар. Крепко держит Арри за голову, не дает отвести взгляд в сторону, заставляет смотреть на пленников. Их подвели к виселицам, поставили на хлипкие трехлапые табуреты.

Петли качаются на ветру, задевают ткань мешков, что скрывают лица, будто торопятся скорее обвить их шеи. Толпа вновь ожила. Затопала, закричала. Стражники накинули петли на головы пленников, затянули узлы и отошли на шаг, любуюсь ликующей толпой. Сжалось сердце, застучало с новой силой в ушах, перебивает крики толпы. Мотаю головой, но не отхожу. Знаю, что это смерть. Она близко, стоит за спинами этих двоих, приняла облик стражников и теперь выжидает, потирает руки в предвкушении своей добычи.

Гулкое эхо барабанов проносится над площадью. Сильный толчок выбивает хлипкую опору из-под ног пленников. Натягиваются веревки, почти слышу, как скрипят деревянные балки виселицы под весом двух дергающихся тел. На миг кажется, что один из них это я, вытягиваюсь в струнку, пытаюсь нащупать землю кончиками пальцев, что всего-то в паре сантиметров внизу. Дергаюсь, рву кожу на руках, пытаюсь освободиться, что бы схватить веревку, сделать еще один вдох. Темнеет в глазах, падаю на пол повозки, глотаю холодный воздух.

А в голове все продолжают греметь барабаны, громче, быстрее. Трясу головой, прогоняю наваждение, но оно не хочет отпускать. Душит железный ошейник, словно решил заменить те веревки.

Дернулась повозка, покатилась, подпрыгивая на неровной дороге. Все дальше стук барабанов, все тише крики ликующей толпы. Не правильный мир, в котором живут жестокие люди, что рады смерти других. Я впервые сомневаюсь в том, что хочу быть человеком. Только не так, как они, которые рады представлению, где главная роль отдана чужой смерти.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

Браслеты звенят на запястьях, цепляются за подол полупрозрачного платья на лодыжках. Жалят холодом равнодушного металла. Еще недавно мне казалось, что это красиво, захватывающе и весело. Теперь же они кажутся мне тяжелыми оковами каторжника. Давят, ранят едва зажившие царапины от веревок.

Длинная юбка разлетается яркими лентами при каждом повороте, пропускает холод, который касается обнаженной кожи. Ногу сводит болезненной судорогой. Сбиваюсь с ритма, падаю на ковер. Стихает надоевшая музыка.

— Заново! — злой окрик Салиха бьет по нервам. Вздрагиваю на мгновение, сжавшись в комок. Ожидаю удара, но сегодня, видимо у него хорошее настроение. Да и мага рядом нет.

Встаю, припадая на ногу, выпрямляюсь, становясь в исходную позицию. Рядом Лита, одна из тех девушек, что собирает монеты после представления. Учит меня уже неделю танцевать. У Салиха свои представления о наказании рабов. Если ошибаюсь я, то наказывает нас обеих. Страшно и жестоко. Лита ненавидит меня, обжигает взглядом. Ее тело сплошь покрыто синяками, ничуть не меньше, чем мое.

Снова музыка, снова холод и боль в уставшем теле. Вот какая она свободная жизнь. Ее не существует. Уходишь от одних проблем и тут же падаешь в объятия других. Жизнь внимательно следит, не прощает ошибок. Я не ценила того, что имела. Не хотела быть наложницей, а стала рабыней. Глухо щелкнул замок на клетке новой жизни вдали от дома. Сказок не бывает. Лишь мир, который далек от совершенства, манит глупых людей вроде меня сладким запахом свободы, загоняет в ловушку и запирает в клетку реальности.

Шаг, поворот, снова холод обжигает разгоряченное тело. К костру из мрака надвигающейся ночи выходит маг. Сбиваюсь с ритма и снова падаю. Предательская дрожь ужаса возвращается. Салих выполнил свое обещание, познакомил с настоящим магом. Только кто сказал, что они все честные и добрые, как в книгах? Нет, далеко не такие. Страшные люди, что упиваются своей властью, превосходством над другими. Теперь на моем плече печать. Та, что не смоешь никакой водой, сколько ни три, хоть до кровавого мяса. Магическая печать послушания. Любой шаг в сторону карается болью. Уж лучше пусть бьют, чем снова почувствовать действие печати. Она выкручивает внутренности, рвет нервы.

Я стала куклой в чужих руках. Каждый миг в голове проносится сотня мыслей, страшных образов того, что меня могут заставить сделать. Руки опускаются, мир окрасился в серый цвет безнадежности с черными разводами ужаса. Даже умереть я не смогу по собственной воле.

— Опять? — тихие шаги мага. Он склонился надо мной, лаская тихим шепотом.

— Не надо, — заставил облегченно выдохнуть голос Салиха. — Иногда твоя жестокость переходит все границы. Мне нужны здоровые и здравомыслящие рабыни. Они товар. Не забывай об этом.

— Как скажешь, — в голосе мага сквозит сожаление. Сжимаюсь, обхватывая колени руками. Так хочется обратно домой. Готова часами слушать нотации тети, ехать куда угодно, лишь бы не оказаться здесь, не вспоминать эту боль.

Подходит один из воинов. Сжимает в руке странную палку. Салих зовет ее хлопушкой. Длинная гибкая жердь с широким плоским концом, обмотанным тканью. Бьет больно, но кожу не ранит. Лишь синяки по всему телу, как воспоминание. Товар портить нельзя. Больше себя, кажется, этот человек любит только деньги.

Свист рассекаемого воздуха и первый удар обжигает спину. Сжимаюсь, закусываю губы. Нельзя кричать. За каждый звук прибавляют еще два удара. Закрываю глаза, стараюсь представить, что сплю, что это не со мной. Рядом тихий стон Литы, свист хлопушек и звон цепей в одной из повозок. Так всегда бывает. Неизвестный зверь, что так бережно охраняется Салихом, всегда бунтует против наказаний. Звенит цепями, скребет стенки повозки. Иногда, в бреду боли, даже мерещились какие-то слова, неясный шепот оттуда.

Мир расплывается от потока бесконечных слез, вспыхивает ярким пламенем костра. Как же я хочу, чтобы все это кончилось. Жду спасительной темноты беспамятства. Я даже готова умереть, если там не будет боли.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Снова ожили тени в углах, заплясали яркие огоньки свечей от невидимого сквозняка. Но они не пугают. Не заставляют больше вздрагивать скрипы старого пола и стук веток в окно. Теперь страх не тут. Он забрался внутрь, превратился в колючий комок боли и давит, царапает, живет внутри. Он намного сильнее всех тех кошмаров, что преследовали раньше. Раньше я прятался от них в тепле постели, теперь же боюсь засыпать. Стоит лишь закрыть глаза, и снова стою наверху узкой лестницы тюремного коридора. Ноги не слушаются, приросли к полу. А там, внизу, все мечется громкое эхо, зовет меня по имени. Срывается на хрипящий шепот. И слезы льются из глаз, захлебываюсь ими, задыхаюсь от спазма, что сковывает горло.

Теперь я боюсь спать. Кошмары стали хуже реальной угрозы. В каждом мелькнувшем в дали силуэте вижу знакомую долговязую фигуру. В порыве бросаюсь туда, распугиваю людей, стремлюсь догнать. Хватаю за плечи и вглядываюсь в испуганное лицо совершенно незнакомого человека. Мертвые не возвращаются. Жестокие слова миссара. Я ненавижу себя за ту ночь. Тот выбор, что пришлось сделать. Я или он. Что может быть ценнее жизни будущего императора? Оказалось, что совесть. Она грызет изнутри, лишает сна. Заставляет сомневаться в правильности решения. У императора не может быть сомнений. Еще одна фраза, сказанная холодным голосом. И я повторяю ее, как заклинание, вбиваю гвоздями в сердце, стараюсь забыть лицо того, кто стал жертвой дворцовых игр. Я запутался.

— Мой принц, — тихий голос миссара заставил вздрогнуть. Смотрю на него, и будто не вижу. На его месте мелькает другая фигура, серая, со странными прозрачными глазами.

— Что ты хотел? — моргаю часто-часто, прогоняя наваждение. Вот растаяла фигура серого, смотрю в черные глаза миссара на узком бледном лице. Он сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Моя жизнь в обмен на жизнь серого. А я так и не придумал ему другого имени. Не успел.

— Завтра утром выезжаем. — Он склонил голову, пряча острый взгляд за густой темной челкой. Что заставило этого человека передумать? Он не скрывал в ту ночь, что собирался убить меня, похоронить даже память обо мне в той темной подворотне. Какие мысли живут в этой голове? И когда ожидать новой перемены ветра?

— Я тебя услышал. Можешь идти. — Отворачиваюсь. Невыносимо смотреть на него.

Я умолял, просил отменить казнь, но он был непреклонен. Силой притащил меня на площадь. До сих пор чувствую его пальцы на моей шее. Он держал меня, не давал отвернуться до того самого момента, когда перестали дергаться безликие тела на виселице. Я навсегда запомню этот миг. Даже сквозь плотную ткань маски смертника я отчетливо видел серого, его лысую голову и немой вопрос во взгляде «за что?».

До боли в глазах сжимаю веки, трясу головой. Неужели воспоминания будут преследовать меня всю жизнь?

— Ты еще здесь? — раздраженно поворачиваюсь, заметив краем глаза темную фигуру миссара.

— Вы же любите истории? — задумчиво спросил он, глядя в большое окно, что занимало почти всю стену спальни.

— К чему этот вопрос? — вскидываю голову, говорю громче, чем следовало.

— Я расскажу вам одну, мой принц. — Он медленно обошел кровать, остановился на миг на границе ковра и сделал шаг на холодные плиты пола. Я вздрогнул от громкого стука сапог о камень.

— Я вырос из сказок, — всматриваюсь в отражение его лица на стекле. Все такое же равнодушие. Страшный, непонятный человек.

— Жил-был король, — так начиналось множество сказок. Про отвагу, честь и приключения. — Заботился о своих подданных, ценил людей, прислушивался к мнению советников и народа, пытался жить по чести и совести. — Он замолчал, провожая пальцем первую одинокую каплю начинающегося дождя. Она несмело ударилась о стекло и стремительно поползла вниз, словно убегая от чего-то. Становилась все меньше, оставляя за собой ломаную линию. Всего пара сантиметров ей оставалось до подоконника, но не успела. Громко забарабанили в окно сотни злых капель, смыли неровный след, затуманили прозрачное стекло, заливая сплошной стеной.

— И что дальше? — я передернул плечами. Словно чью-то смерть увидел.

— А потом он умер. И королевства не стало. — Закончил миссар и обернулся. Снова ежусь от его взгляда.

— Как? — заикаясь, спрашиваю. Какая-то не правильная сказка.

— Бунт, восстание, предательство, — коротко, жестко.

— Почему? — удивляюсь.

— Потому что он не смог стать настоящим королем, — столь же непонятный, как и сказка ответ.

— Я не понимаю, — хмурюсь, отвожу взгляд.

— Он остался человеком, — продолжил он. Чувствую на себе его взгляд. Неприятно. Тихие шаги и шорох закрывающейся двери.

Поднимаю глаза, смотрю в пустоту спальни, слышу печальный стук дождя, который просится в комнату. Странные сказки рассказывает миссар. Непонятные. Или… может, я просто не хочу понимать?

Никто.

Считаю дни по количеству появляющихся лучиков света сквозь щели. Они сначала несмело пробиваются внутрь, пронзают клетку насквозь, упираются в противоположную стену. А затем медленно, незаметно для глаза ползут вниз, делаю круг, вновь поднимаясь и пропадают, растворяются в подступившей темноте. Один круг — один день. Много таких кругов. Мимо ходят люди, разговаривают о чем-то. Лишь обрывки фраз, невнятные слова, но я жадно хватаю каждое, пытаюсь сохранить, чтобы не сойти с ума.

Иногда подходит к стене странный, неприятный человек, шепчет что-то хмуриться. Боюсь его. Есть в нем что-то неуловимо знакомое. То, что напоминает о серой пыли бесполезных земель, горячем пламени далекого пожара, в ушах звучат чьи-то крики. Долго потом пытаюсь успокоиться, прогоняю эти картинки неясного прошлого. Но даже когда этот человек уходит, мысли не отпускают. Окружают, набрасываются, перемежаются со странными видениями дивного города с яркими огнями огромных окон.

Поначалу, даже не обращаю внимания на странную музыку. Она то растягивается в грустную мелодию, то пускается в пляс веселым ритмом. Завораживает, подстраивает под себя стук сердца и дыхание. Потом к ней присоединился звон. Вначале он портил впечатление, выбивался, звучал невпопад. Музыка спасет от ловушки мыслей. Возвращает в мрачную реальность.

Сквозь щель в стене видны костры, яркое пламя высоко поднимается, пропадает там, где мне не разглядеть. На земле доски, накрыты цветастыми пушистыми коврами. А под мелодию танцуют девушки. Очень красивые, в полупрозрачных платьях. Звенят браслетами, извиваются тонкие фигурки в ярком зареве костров. Лишь у одной не получается. Она сбивается, падает. Но я вижу, что старается.

Отчего-то, кажется, что мы похожи. Одинаково заперты в клетке, которая для каждого из нас своя. У меня ошейник, цепь и четыре стены. У нее браслеты, тонкая ткань платья, что не спасает от холода и боль от ударов странными палками. Когда их наказывают, хочется выть, бросаться на стены. Несправедливо. Эта боль, которая чувствуется даже на расстоянии, сквозь толстые стены рушит всю красоту представления. Кажется обидным обманом. Чувство, как там, на площади, когда люди радовались смерти других. Почти то же самое. Сколько горя спрятано за внешней красотой танца.

С каждым днем я все слабее. Мысли медленнее ползут в голове. Порой даже забываю, о чем думалось секунду назад. Ищу новую мысль, чтобы думать ее, но тоже бросаю, забываю. Тело все хуже слушается. Чаще просто лежу на холодных влажных досках пола и слежу за лучиками света. Сил нет, даже руку поднять. Меня не кормят, совсем. Интересно, это такая казнь, заморить голодом, которого я не чувствую? Просто так лежать и ждать смерть? Грустный конец для того, кто так и не стал человеком.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

— Знаешь, а может не все так плохо и у меня есть шанс? — сижу на попоне, прислонившись спиной к стенке повозки.

В последнее время у меня появилась дурная привычка. Сижу у той странной повозки, слушаю, как неизвестный зверь гремит цепями, и изливаю душу. Рассказываю о том, что было. Пытаюсь забыться, вспоминаю веселые моменты из жизни.

С каждый днем у меня выходило танцевать все лучше. Привычным стал звон браслетов и холод. Уже не смущаюсь прозрачной ткани заморского платья. Синяки понемногу таяли, превратились в желтые разводы, цеплялись друг за друга тонкой черной каемкой, и пропадали с каждым часом. Даже безвкусная каша стала казаться съедобной.

— Вот тебе хуже, — вздыхаю.

Мои слова подтверждает звон цепей за стенкой. Жалко его. Иногда, кажется, что он понимает, о чем я говорю. Сидит один, заперт в четырех стенах, видит мир только сквозь узкие щели между досок. Удается разглядеть серые, почти прозрачные, похожие на человеческие, глаза. Но это мое воображение. Не могут там держать человека. Все рабы — товар и отношение к ним почти бережное.

Я в отличие от него могу дышать свежим воздухом, смотреть на небо, спать в тепле. Хоть маленькие, но радости жизни. А он там, за стеной. Совсем один в темноте. И ему намного хуже, чем мне. Наверное, именно это заставляет меня смотреть вперед и приходить сюда. Понять ту разницу между нами. Впервые в жизни ценить то, что имею. Все познается в сравнении и жизнь мне это наглядно доказала.

— Сегодня впервые за долгое время вижу звезды. Зима близко. Ты знаешь, какие они, звезды? Красивые, яркие. Светят с темного неба, то ярче, то слабее, словно подмигивают. Тебе бы понравилось. Небо такое глубокое, огромное и свободное. Я бы хотела стать одной из звезд. Слышала, что где-то есть люди, которые верят, что после смерти будут сиять на небосводе, озарять путь тем, кто остался внизу, дарить надежду.

Тихие шаги рядом. Оглядываюсь по сторонам. Показалось? Просто ветер гонит мимо опавшие листья. Медленно раздеваются деревья, царапают небо острыми ветками, стряхивают жухлую листву на мертвую землю. По утрам уже мороз прихватывает, оставляет белую пыль вокруг, покрывает ею редкую траву. Красиво.

На всякий случай кутаюсь плотнее в старый плащ и придвигаюсь к телеге, подтягиваю к себе ноги. Если поймают здесь, могут и наказать. Никогда не знаешь, что взбредет в голову тем, кто чувствует свою безнаказанность во власти над другими. А с магом и вовсе встречаться не хочется. Страшный человек. Салих сказал ему что-то, и он теперь не подходит к рабам, лишь издали смотрит. Чувствую на себе его тяжелый взгляд. С трудом сдерживаюсь, когда танцую, чтобы не остановиться. Все еще свежи воспоминания о наказаниях.

В душе вновь появилась надежда. Говорят, скоро мы перестанем от чего-то прятаться в лесу и поедем в город. Будет выступление. Придет много народу. Страшно. Что, если меня продадут? Пустота холодного леса стала привычной, спокойной. А что будет там? Нет. Нельзя думать об этом. Я смогу что-нибудь придумать. Передать через зевак записку, обратиться к кому-то из стражи, попросить о помощи. Слабая надежда, но она есть, греет изнутри, прогоняет сомнения и страхи. Отец всегда говорил, что главное — верить.

— Ты подожди немного, — шепчу, все еще боясь быть услышанной. Поглаживаю шершавые доски повозки. — Скоро все наладится, мы с тобой выберемся. Я обещаю. — Утвердительно зазвенела цепь внутри. Улыбаюсь, глядя на небо. Представляю будущее, в котором не будет никаких оков, ни железных, ни магических.

Никто.

Темноту внезапно развеял чей-то тихий голос, зазвенел в пугающей тишине леса. Она пришла. Та девушка, что теперь так красиво танцует. Стала одной из извивающихся теней, ловит ритм прекрасной музыки. Сидит, прислонившись к стене повозки, разговаривает со мной. Рассказывает о мире. О своем доме, который мне сложно представить. Ее голос не дает окончательно раствориться в темноте, напоминает о жизни, заставляет думать. Пытаюсь представлять себя мир и те ситуации, что она описывает. Получается плохо, но я стараюсь. Она удивительная. Ищет свет там, где царит беспросветная темнота, хуже, чем в моей клетке. Если и быть, то именно таким человеком, как она. Не той серой массой, что сама втаптывает себя в землю, продает душу за монеты. Она настоящая, яркая, живая.

Она приходит каждый вечер. Хочу ответить, успокоить, поделиться своими мыслями и воспоминаниями, но не получается. Слабость накатывает волнами, сил хватает только на то, чтобы дышать. Поэтому молча слушаю. Она касается пальцами стены прямо напротив моего лица, поддавшись эмоциям, протягиваю свою руку, прислоняю к железной клетке, пытаюсь почувствовать тепло ее ладони. В глазах темнеет, медленно скользят пальцы по решетке. Снова темнота, куда не долетает ее тихий голос.

Яркие огни пролетающих мимо повозок, нестройный голос толпы, музыка, что теряется в общей какофонии звуков. Кругом слова. Такие знакомые, но забытые, надписи на непонятном, но родном языке. Кто-то рядом, держит мою руку, но не могу разглядеть лица. Его пальцы сжимаются все сильнее, причиняют боль. Пытаюсь вырваться, но он держит все крепче, не хочет отпускать, притягивает к себе. Перестаю сопротивляться, щурюсь от яркого света, пытаюсь рассмотреть его лицо. Но оно будто размыто, окутано дымкой осеннего тумана, что плотной пеленой застилает глаза.

— Кто ты? — спрашиваю, но голоса нет, словно пропал, растворился в оглушающем реве странного мира.

Сильный рывок и я уже совсем близко к чужому лицу. Касается кожи липкий туман его маски, расползается, тянет свои расплывчатые грани ко мне, опутывает.

Напротив — не лицо, а маска. Такие знакомые пустые, почти прозрачные глаза, острый длинный нос и тонкая линия губ, искривленная страшной хищной улыбкой. Он впивается в меня взглядом, затягивает в пустоту.

Шум незнакомого мира дрогнул, поплыли яркие огни. Все громче странный звук, будто треск дерева, совсем рядом. А я падаю в пустоту, из последних сил цепляюсь за пропадающий шум.

— Ты еще жив? — голос глухой, словно сквозь туман. И снова непонятный скрежет.

Пропали огни, затих грохот горящих повозок, лишь скрежет, совсем близко, у самого уха и темнота. Она повсюду. Не такая пустая, как там. Живая темнота обычной ночи, где слышатся далекие звуки леса, голоса людей и шум деревьев.

— Тебя не кормят, я принесла немного. Повозку мне не открыть, но тут пол прогнил немного, ты ведь не откусишь мне руку, правда? — слова больше похожи на бормотание. Она снова пришла. До носа долетел приятный запах еды, так похожий на кашу Хорха. Девушка усиленно ковыряла одну из досок, издавая тот неприятный скрежет.

Медленно поворачиваюсь, смотрю, как опадает мелкими влажными щепками угол. Уже видна подмерзшая трава и в лицо дует ветер. Вдыхаю его, голова кружиться от свежести.

Дыра все больше, уже можно руку просунуть, коснуться земли.

— Тут совсем немного. Я себя не очень хорошо чувствую, еда в горле застревает. — Тонкая рука подрагивает, протискивается сквозь острые края обломанного дерева. На грязный пол опускается небольшая кружка до половины заполненная серой массой. — Ешь. Больше ничего нет.

Руки трясутся, то и дело норовят упасть на пол, не слушаются. Пару раз промахиваюсь мимо, задеваю пальцами посудину, опрокидываю. Исходящая паром каша растекается по полу, заползает в щели, просачивается, капает на мерзлую землю. Хватаю ее ладонями, заталкиваю в рот, стараюсь спасти то, что еще осталось. Горячая масса течет по губам и подбородку. Торопливо заглатываю, давлюсь. По телу расходится волнами приятное тепло. Возвращается чувствительность к пальцам. Сердце в груди застучало чуть увереннее. Впервые за последние недели удалось сделать вдох полной грудью. Даже холод от земли сквозь тонкий пол больше не казался обжигающим.

— Постараюсь завтра принести еще, — тихий шепот и удаляющиеся шаги. Хочу сказать спасибо, но слышу лишь приглушенный хрип. Еще не время. Надо беречь те крохи тепла, которые остались в теле.

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Чужие тайны, как запертый сундук, что только вытащили из земли. Смотришь на потемневшие от времени стенки, отряхиваешь бережно и гадаешь. Что может оказаться внутри? Возможно, несметные сокровища, которые ослепят блеском потускневшего золота. А может и просто куча ненужного хлама, что превратилась в горсть серой пыли времени. Стоило ли его выкапывать, тратить столько сил? Узнаешь, только приоткрыв крышку.

И вот теперь я не знаю, что делать дальше. Как крестьянин, который вытащил из сундука волшебный меч. Любуюсь на него, кручу и так и эдак. И землю им не вспашешь — сломается. А выкинуть нельзя. Он прилип к рукам, врос в кожу намертво и не отпускает.

Чем страшнее человек, тем опаснее зарытый сундук с его тайнами. Двое, что с таким трудом пришлось вытаскивать из тюрьмы. Молодой парень с чертами потомственного аристократа умер. Глубокая рана на плече загноилась, расползлась зараза по всему телу. Умер, так и не сказав ни слова, почти сразу, как его дотащили до моей повозки. Ниточка оборвалась, не дав завязать узелок.

Теперь я вынужден прятаться, сидеть в лесу, бояться, вздрагивать от каждого шороха, каждой тени. Миссар ничего не забывает. Не оставляет следов. И скоро придет за мной. Остался лишь один шанс на жизнь. Тот, второй пленник. Его лицо до сих пор не дает спокойно спать по ночам. Лысая голоса с едва заметной ниткой губ, хищным носом и серой, почти прозрачной кожей. Будто оживший кошмар, сотканный из серой пыли земель изгоев. Доводилось бывать там. Страшное место.

Я бы убил его сразу, не задумываясь, но послушал Ракса. Маг будто с цепи сорвался, готов был броситься грудью, защищать это непонятное существо, лишь отдаленно напоминающее человека. Я не встречал таких, хоть и многое повидал в этой жизни. А Ракс молчит, ходит кругами, бормочет что-то у повозки, где мы заперли пленника. Я думал, он тоже умрет. Продержится, день-два и завоняет. Но нет. Гремят цепи, слышу хриплое дыхание за стеной.

Уже измучился теряться в догадках. Ракс запер его в самой крепкой повозке для перевозки сирхов, мощных, сильных зверей, что обитают в горах. И не кормит, воды не дает. А это существо продолжает жить. Чувствую его взгляд сквозь узкие щели досок.

Что связывает миссара с этими двумя? Почему мои воины отдали жизнь в ту ночь? Не понимаю, сколько ни думал. И вот сейчас у меня есть шанс хоть что-то узнать. Ракс уехал в ближайший город. Его не будет до утра. Сумасшедшая мысль поселилась в голове и навязчиво крутится. Поговорить с неизвестным существом? А умеет ли оно? Поймет ли человеческую речь?

— Проследите, чтобы никто не выходил из повозок. — Выглядываю на улицу, где у костра тихо переговариваются воины охраны.

А зима все ближе. Плотнее пар, вырывается изо рта, жалит холодом кожу. Прячу озябшие руки под плащ. Хрустит бледная от инея трава под ногами. Сжимаю заветный ключ от массивного замка повозки.

Никто.

Она приходила каждый вечер, как и обещала. Приносила жалкие крохи остывающей каши, боязливо просовывала кружку в узкую щель. Давно уже не было танцев в свете яркого костра. Становилось все холоднее, уже почти не сходила белая пыль с земли, укутывала деревья, повозки. Забралась в мою темницу, медленно расползалась по железной клетке. Касаться ее было противно. Она неприятно колола пальцы. По ночам особенно яростно рвалась внутрь. Цеплялась за цепи, взбиралась от пола к самому ошейнику и обжигала кожу. Больно.

Жалкие лохмотья, что остались от моей одежды не спасали от холода. Только теплая каша на какие-то мгновения давала почувствовать, вспомнить, что такое тепло. Мысли словно сговорились с холодом. Морозили изнутри, мучили воспоминаниями. Неужели все люди такие? Когда-то мне хотелось иметь воспоминания. Ведь они есть у каждого человека. Но мои оказались далеко не счастливыми. Все одинаково серые, как и каменный пепел земель изгоев. Ни одного яркого и счастливого момента. Именно поэтому с нетерпением жду девушку. Ее воспоминания куда лучше моих. Если бы было возможно забрать их себе. Стать ею, пережить все. Точно знать, что такое радость.

— Это снова я, — в последнее время голос становится тише, пропали те веселые нотки, что трогали сердце, заставляли переживать прошлое вместе с ней. Все больше усталости. Наверное, это холод. До нее он тоже добрался и так же мучает плохими мыслями.

Тонкая бледная рука дрожит больше чем обычно, едва не опрокидывает кружку. Успеваю перехватить в последний момент. Касаюсь пальцами ее холодной руки. Она вздрагивает, от испуга ударяется об острый край разбитого дерева, царапает кожу до крови. Хочу сказать что-то, успокоить, но молчу. Боюсь испугать еще больше. Мой голос не самый приятный, пусть лучше считает меня зверем и продолжает приходить.

Она замерла, тянулись секунды, все жду, что уйдет. Но нет. Прошло оцепенение страха, опускается на привычное место у колеса, кутается в плащ, смотрит на небо. Облегченно вздыхаю. Она единственное, что у меня осталось.

— Как ты там? — слегка поворачивает голову на бок.

По-прежнему молчу. Изучаю ее темный профиль. Она очень красивая. Самая красивая из всех девушек, что танцевали у костра. Тонкая, изящная. В первое время очень напоминала Арри. Те же длинные черные волосы, тонкие черты лица, пухлые губы. Но она другая, совсем не похожа. Как солнце, которое удалось увидеть лишь раз. И глаза ее самые прекрасные в этом мире. Ярко-синие, глубокие, словно небо.

— Знаешь, я, наверное, умру, — опять отворачивается.

Холод пробрался к моему сердцу вместе с ее словами, закрутился внутри, сжал тревогой. Пододвигаюсь ближе, звеня цепью, что волочиться по холодному полу. Налетел порыв ветра, подхватил ее слова, потащил за собой, запутал в шуме голых веток деревьев. Она закашлялась, скрутилась в комок, пытается вдохнуть, но спазм не отпускает, хватает за горло, не дает дышать. Прижимаюсь всем телом к холодной решетке, хочу согреть, помочь. Приступ закончился так же внезапно, как и начался. Она расслабилась, обмякла, прижавшись спиной к колесу телеги. Вытерла губы тыльной стороной ладони, оставляя на коже ярко-алый след крови.

— Видишь? — невесело усмехнулась она, спрятала руки под плащ, уткнулась в него лицом. Но не плачет. Просто сидит, смотрит на темнеющий мир, блуждает в собственных мыслях. Голос стал неприятный, хриплый. — Каждый день все хуже. Не суждено нам с тобой убежать вместе, друг, — поворачивается ко мне. Приникла к доскам повозки лицом, вглядывается во мрак моей темницы, ищет взглядом.

Провожу пальцами по решетке, пытаюсь дотронуться до ее лица, но чувствую лишь холод. Я не могу забрать ту боль, что сейчас плещется в ее глазах, сжимает грудь, вырывает густым облачком пара.

Чьи-то шаги заставили нас вздрогнуть одновременно. Девушка вскочила, едва не упав. Заозиралась вокруг, укуталась в большой не по размеру плащ с головой и растворилась в темноте, не попрощавшись. Провожаю ее грустным взглядом. Боюсь, что завтра она может не прийти.

Шаги ломают хрупкую замерзшую траву, что осыпается под тяжелыми сапогами пылью. Черная тень подходит к повозке, шарит руками по массивной двери, гремит железной цепью замка.

Затравленно оглядываюсь по сторонам. Что это может быть? Зачем я кому-то? Не вспоминали несколько недель, а тут вдруг, посреди ночи явились. Судорожно подвигаюсь в угол, где еще видны потеки разлитой каши, зияет дыра в стене и сиротливо стоит полупустая кружка с кашей. Если увидят — накажут. Не меня. Ее. Опять засвистят в воздухе те палки, оставят страшные синие разводы на ее нежной коже.

Вспыхнул яркий свет, забрался в повозку, обжег глаза. Жмурюсь, закрываю лицо руками. Звякнула цепь запора, падая на землю, заскрипели дверцы повозки. Пахнуло холодом, от которого в горле пересохло, сбилось дыхание.

Глаза привыкли к яркому свету, разглядели массивный силуэт у самой решетки. Смотрю на него. Тот самый человек, который заставлял девушек танцевать. Злость потекла по венам, хочется рычать. В последнее время это чувство все чаще просыпается. Оно неприятное. Заставляет ненавидеть себя. Стыдно, что позволяю ему высовываться из глубин темного ничто своей души. Наверное, это от того, что клетка давит. Схожу с ума. Любая мысль заставляет злиться, особенно воспоминания. О Хорхе, тех людях, которые бросили в лесу умирать, об Арри и его предательстве. Человеческие слова не имеют смысла. Говорят одно, а потом делают совершенно другое.

— Ты понимаешь человеческий язык? — хриплый голос прервал поток мыслей, заставил схлынуть злость от неожиданности. — Кто ты?

— Никто, — по-прежнему отвечаю так. Теперь не хочу быть человеком. Лучше быть никем.

— Понимаешь, значит, — он потирает мясистыми пальцами подбородок. Сверкнули перстни в ярком свете факела, разбежались разноцветные блики по клетке.

— Хочешь есть? — достает откуда-то сочный, исходящий горячим паром кусок мяса. Рот наполнился вязкой слюной. Не удалось еще ни разу попробовать его, но откуда-то знаю, что это очень вкусно. Киваю, не отводя взгляда от еды. Представляю, как много тепла получу от него. Перестанут неметь пальцы, снова начнут слушаться ноги. Врать нет смысла. Да и зачем? — Расскажи, как ты оказался в тюрьме.

— Пришли люди, напали, потом стража… — язык плохо слушается, слова словно чужие, непослушные, того и гляди сорвутся, смешаются в непонятную кашу бессмысленных звуков.

— А миссар что же? — подался вперед мужчина, едва ли не касаясь лицом прутьев решетки. Вздрагиваю от страха и вновь нахлынувшей злости.

— Не знаю. Он просто был там, пытался убить. — Воспоминания густые, словно болото. Выхватываю какие-то кусочки, как камни на мутном дне.

— Зачем? — пряный запах мяса щекочет ноздри. Вдыхаю его, впитываю в себя, пытаюсь согреться.

— Не знаю, — вновь вспоминаю ту ночь. Обещание Арри, а потом холод камеры и его взгляд, слова ранили сильнее, чем тычки копья. — Из-за Арри…

— Арри? — сузил глаза мужчина. — Кто это?

— Мой… — хотелось сказать друг, но слова застряли в горле. — Мы были вместе какое-то время. — Пожимаю плечами, прогоняю видение его лица.

— И зачем он был нужен миссару? — новый вопрос. В голосе отчетливо слышу нетерпение. Зачем? Не знаю. Мыслей было много, но все они крутились лишь вокруг моих чувств. Теперь же… эти вопросы заставляют задуматься. Арри. Его хотели убить, называли принцем, он сам говорил что-то про наследство. Сплошная головоломка. У меня нет ответов.

— Я не знаю. — Отвечаю честно. Но обязательно подумаю над этим. Ради чего Арри так поступил?

Мои ответы мужчине не понравились. Он нахмурился, пожевал губами, обдумывает что-то. Кивнул каким-то своим мыслям, открыл небольшое оконце в решетке и бросил кусок мяса на грязный пол. Снова заскрипели дверцы повозки, зазвенела цепь. Со всех сторон обступила темнота, столь глубокая после яркого света факела. Выдыхаю облегченно, отползаю из угла, где по-прежнему стоит чашка с остывшей кашей. Шарю руками в темноте, натыкаюсь на горячее мясо, впиваюсь в него зубами. Мне нужны силы. Я выберусь. И заберу с собой ее. Таких людей мало, они должны жить.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

С каждым днем дышать труднее. Собственный голос кажется чужим. Грудь изнутри как царапает острыми когтями. Приступы мучительного кашля все чаще, словно легкие пытаются вырваться из плена грудной клетки. Еда застревает в горле, медленно ползет в желудок, вертится там, а потом просится обратно, смешивается с кровавым кашлем. Я почти перестала есть. Все больше отдаю зверю в клетке. Ему нужнее, слышу, как он жадно хватает ее.

Я больше не боюсь. Только грустно немного, что вот так все закончится. Нет больше мыслей о будущем. Так отчаянно ждала шанса на побег и вот он, подарок судьбы. Совсем скоро я стану свободна, только не так, как представляла. Смерть тоже выход, надежнее любых других путей.

Тяжелые знакомые шаги Салиха заставляют встрепенуться, засунуть глубже грусть и спрятаться. Бегу в сторону повозки, что служит нам всем спальней, но вовремя останавливаюсь. Воины охраны. Стоят, лениво прислонившись к двери, скользят взглядом по голым веткам кустов. Замираю, стараюсь слиться с темнотой опустившейся ночи. Отступаю, скрываюсь за кустами, подальше от ярких неровных кругов света факелов.

Совсем рядом зазвенели цепи. Оборачиваюсь к повозке, где держат зверя. Сердце забилось чаще. Впервые кто-то подходит к тем обвитым цепью дверям. Салих ковыряется в замке, бормочет что-то щуриться в свете факела. Подкрадываюсь ближе. Все же я еще жива и мне не чуждо любопытство. Может, удастся разглядеть того, кто стал моим единственным безмолвным другом. Лишь бы кашель не скрутил, а то поймают.

Медленно, со скрипом открывается дверь, блестят ржавые прутья толстой решетки внутри. Свет врывается внутрь, выхватывает неясную темную фигуру в углу. Она прижимается к стене, прячет за собой ту маленькую дыру, куда я обычно ставлю кружку с кашей. Вздрагиваю от страха. А что если Салих заметит? Опять будут бить. Закусываю губу, смотрю, что будет дальше.

Салих подносит факел вплотную к решетке, вглядывается внутрь темной клетки. Я невольно крадусь вперед. Далеко, не разглядеть зверя.

— Ты понимаешь человеческую речь? — спрашивает у клетки Салих. — Кто ты?

— Никто, — тихий голос отчетливо слышен. Забирается в голову, заставляет волоски на теле шевелиться.

Смотрю на того, кого считала зверем и оживают страшные сказки из детства. Часто я сидела в старой библиотеке отца. Единственное сокровище, что осталось с былых времен. Книги, чей запах навсегда въелся в память. Они были единственными такими, написанными еще во времена начала воины магов. Отец любил их, искал, платил большие деньги собирателям бесполезных земель.

Я очень любила читать. История, настоящая жизнь, что спустя много лет кажется сказкой. Про магию и ее создания. Про великую силу, которая смогла разрушить за мгновения целые города. Именно оттуда пошла моя одержимость магами. Они казались мне удивительными, особенными людьми. Впрочем, так и оказалось. Только не так, как я себе представляла. И вот еще одно подтверждение тому, что все это далеко не сказки, а страшная реальность далекого прошлого. Безликий. Самый настоящий, живой. Сидит в четырех стенах железной клетки, смотрит на Салиха прозрачными глазами, гремит массивной цепью железного ошейника. Сердце замерло. Вот она, еще одна сказка, совсем близко, всего в десятке шагов. Я слышу его безжизненный голос, чувствую ту ауру силы, что заставляет отступать под его взглядом. Салих тоже боится, но, видимо, даже не подозревает, кого держит в повозке.

Вот он, мой шанс на свободу. Тот, кого не удержат никакие стены, если он накопит достаточно силы. Безликие палачи — самый страшный кошмар прошлого. Мои любимые герои старых историй. Те, кто могут растаять в толпе, пройти сквозь любые двери, стать кем угодно, стоит только захотеть.

Снова загремела цепь на закрытых дверях повозки. Тихо удалялись шаги недовольного Салиха. А я все стояла в кустах, смотрела на темные доски и слушала звон цепей. Даже боль стала не такой сильной, отступала под напором зародившейся надежды. Я хочу хотя бы умереть свободной, той смертью, которую выберу сама.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Жизнь — это постоянный выбор. Каждый шаг, взгляд определяет дальнейшую судьбу. Я не просто шагнул в сторону. Совершил прыжок в надежде преодолеть пропасть. Сейчас я уцепился за самый край острой грани, что режет не хуже клинка. Под ногами пропасть, камень крошится под пальцами. Отступать некуда. Правильную ли сторону я выбрал? Сможет ли этот мальчишка стать тем, кто достоин править? Я не знаю. Но попытаюсь.

Столица встретила пустыми улицами раннего морозного утра. Редкие прохожие сторонились, прижимались к стенам серых домов, ныряли в переулки, скрывались от взгляда. Протяжно скрипит колесо кареты принца. Он почти не выходил из нее. Закрылся в собственном мире, где правит страх и неуверенность. Выглядывает иногда, но не решается выйти. Лучше сидеть в привычном страхе, чем взглянуть в лицо будущему, которое может оказаться еще ужаснее.

Я тоже боюсь. Непроизвольно замедляю шаг коня. Но стены дворца неумолимо приближаются. Вижу, как суетятся стражи, выстраиваются в длинный живой коридор министры и служки за воротами, заполонили весь внутренний двор, не протолкнуться. Все они еще недавно единогласно кричали о необходимости смерти единственного наследника. Теперь готовы пятки ему лизать, вымаливать подачки, ищут выгоду во всем. Как же переменчивы ветра внутреннего двора империи. Враги протягивают руку помощи, друзья сжимают кинжал за спиной. В этом замкнутом мире нет места для людей. Лишь голод. Голод золотой лихорадки, что убивает души, вырывает сердца, превращая их в куски желтого металла.

От них можно ожидать всего. На всякий случай приказываю своим людям быть наготове. Кто знает, на что способен брат. Он страшен в гневе, теряет остатки рассудка.

Тяжелые балки перекрытий воротной башни смыкаются над головой, давят, заставляют опускать голову под напором своей мощи. Стройные ряды внутренней стражи в ярких мундирах, одинаковые макушки чиновников, касаются лбом промерзшей земли, приветствуя своего будущего правителя.

— Мы прибыли, — осторожно касаюсь пальцами тонкой сетки, что закрывает окно в карету.

Покачнулась карета, подбежали служки, придвигая небольшую лесенку, расстелили расшитый золотом ковер до самых дверей входа во дворец. Выжидаю пару секунд, распахиваю дверцу и опускаюсь на колено, уперев меч в землю. Оглядываю толпу замерших людей. Любой из них опасен. Стоит лишь дернуться и мои люди не посмотрят на заслуги перед империей, снесут голову.

Распахнулись тяжелые двери дворца, выпуская на широкое крыльцо тех, кто так не хотел возвращения принца. Мой брат впереди. Сверкает на морозном солнце улыбкой, а глаза, словно сталь, обжигают ненавистью, впиваются в тонкую фигуру наследника, что замер на самом краю расстеленного ковра. Невольно поднимаюсь, выступаю вперед, закрываю его собой. Я сделал выбор. Лучше попытаться, чем потом сожалеть.

— Мой принц! — брат опускается на колени, прижимает руки к груди. За ним повторяют министры, прячут злые взгляды, буравят ими землю. — Вы, наконец, добрались до дома!

— Приветствую тебя, — кивает Аррианлис, пряча глаза за отросшей челкой. В них страх, я чувствую его. Так же, как видят неуверенность будущего правителя все, кто стоит сейчас на площади. Она витает в воздухе, звенит в его голосе.

— Вы, должно быть, устали с дороги. Ваши покои готовы, исходит паром горячая ванна. — Он поднялся с колен, сделал первый шаг навстречу принцу.

— С радостью приму ваши старания, — кивает Аррианлис, оглядывается, подзывая взглядом стражу. Плотное кольцо ярких мундиров скрыло за своими спинами принца. Киваю своим людям, чтобы проследили. Никому нельзя доверять.

— Поговорим, брат, — он провожает взглядом принца, сжимает в приветствии мою руку до хруста костей.

— Как прикажете, — слегка склоняю голову. Группа сопровождения принца крылась во дворце, отмирает площадь, поднимаются с колен люди, расходятся, растворяются во множестве неприметных дверей дворца.

Хлесткая пощечина обжигает щеку. Разлетается щепками дорогая мебель личного кабинета советника.

— Как ты посмел?! — рычит мне в лицо, сжимает кулаки. — Ты предал меня!

Молча смотрю в его глаза. Не знаю, как подобрать слова, чтобы не оказаться на виселице. Брат сошел с ума. Это я понял совсем недавно. Там, в полумраке повозки Салиха, торговца мыслями. Множество писем, намеков, ровных строчек тайных посланий. Всего шаг отделяет империю от войны. И я должен сделать его максимально длинным. Отодвинуть сроки хотя бы на год, чтобы мы могли подготовиться. Война сейчас принесет с собой смерть. Не только воинов, но и простых людей, тех, кто и есть империя. Голод и болезни. Они убивают намного лучше стали клинков и огня пожаров.

— Я служу империи брат, так же, как и ты, — смотрю, как он пытается взять себя в руки, вернуть лицо, которое достойно его ранга.

— Служишь империи? Этому сопляку, что боится собственной тени? — громкий смех заметался по комнате, зазвенели стекла в широком окне.

— Если у империи не будет законного правителя, то юг поднимет войска. Они давно хотят наши провинции, пробуют защиту на зуб. Но боятся. Связаны договором с нами и западными странами. Нет правителя — нет договора. Аррианлис нужен нам. Неужели ты не понимаешь? — прислоняюсь к стене, прикрыв глаза. Устал. Я смертельно устал за последнее время.

— И что? — он поднялся, обошел массивный стол, опустился в кресло, сцепил пальцы в замок.

— Война. — Смотрю в его глаза, где нет ни капли понимания.

— Не будет никакой войны, — морщится, раздраженно отбрасывает в сторону свитки со стола. — Я почти договорился с послом Хариса. Новый договор, новая империя, новая династия. Наша с тобой династия, брат.

— Ты веришь харисцам? — жадность забралась и в его сердце. — Они не остановятся, будут просить все больше. С попыткой смены династии пойдут и бунты, восстания тех, кто все еще предан императору, появится множество наследников побочных ветвей старшего рода. Империя погрязнет в гражданской войне. А Харис своего не упустит, поверь мне. Мы не сможем разорваться на части. Отражать их нападки с юга и бороться с внутренними волнениями. Не будет империи, брат. Не будет нашей новой династии. Ничего не будет.

— Хватит! — резкий окрик, удар кулаком по застонавшей столешнице. — Пошел вон, пока я еще помню, что ты — мой брат. Исчезни с глаз.

Сжимаю зубы до боли, до скрипа, того и гляди крошиться начнут. Склоняю голову, отступаю к дверям. Руки тянутся к рукояти меча, ее холод всегда успокаивал, внушал уверенность в своих силах. Сталь не поможет вернуть человеку рассудок. Я бессилен. Сложно разговаривать с тем, кто ослеп от блеска золота.

Никто.

Три круга светлых пятен сквозь щели досок стен. Три темных ночи, что показались бесконечностью. Она не приходит. Вздрагиваю каждый раз, когда кто-то проходит мимо, шуршит мерзлой травой. Кидаюсь к маленькому отверстию в углу, вглядываюсь в темноту. Но шаги проходят мимо, пропадают где-то среди других повозок. Снова тишина и одиночество.

Каждый день прошу тусклое солнце побыстрее ползти вниз, скрыться за рваной границей темных верхушек деревьев. Но оно будто специально висит на одном месте, укрывается изредка серыми облаками. Смотрю на небо, вспоминаю ее яркие глаза. Тревога все больше. Вспоминаю приступ удушающего кашля, и становится больно.

Снова шаги. Но уже не поднимаюсь, сижу, перебираю холодные звенья тяжелой цепи. Это не она. Она больше не придет. Хватит ждать.

— Ты… слышишь меня? — хриплый, такой знакомый голос. Вздрагиваю, бросаюсь к углу, прижимаюсь лицом к обжигающе холодной решетке, ищу взглядом ее силуэт в ярких огнях костров. — Ответь. Я знаю, что ты можешь. — В этот раз стоит чуть в стороне, не садится как обычно, прислонившись к колесу.

— Я, — замолкаю. Не знаю, что сказать. — Слышу тебя, — опускаюсь на пол, сажусь, прижимаюсь к клетке спиной, что холодит кожу сквозь одежду.

— Почему не говорил раньше? — все так же издалека. Ни на шаг ближе. Откуда узнала? Видела тогда? Слышала наш разговор с Салихом? Теперь боится меня, не подходит. Больно. Опускаю голову. Не хочу больше видеть ее синие глаза. Теперь в них будет такой знакомый страх.

— Ты боишься меня, — почти шепчу.

— Сначала испугалась, — честно отвечает она, подходит ближе, чувствую, как касается стены ладонью. — Но теперь мне нет смысла бояться. Я же умираю, помнишь? — Ее голос сильно изменился с прошлого раза. Словно сломалось что-то у нее внутри. Поворачиваюсь, пытаюсь найти ее глаза в прорези досок.

— Что ты хочешь? — на пол опускается привычная кружка с кашей. Жду, когда она уберет руку, боюсь коснуться, испугать снова.

— Свободу. А ты? — убирает руку, опускается на привычное место у колеса, дышит тяжело, громко.

— Я… — хочется сказать «стать человеком», но замолкаю. Нет. Не просто человеком. Не тем, кто ценит золото больше жизни, смотрит на смерть других с радостью. Это не люди. — Не знаю.

— Давай убежим? — поворачивает голову, смотрит пустым взглядом в никуда.

— Как? — удивляюсь ее смелости. — Ты же говорила про печать. Она не отпустит тебя.

— Я освобожу тебя, а ты — меня. — Поворачивается к стене, не видит меня, но столько решимости во взгляде. Вздрагиваю.

— Как? — не понимаю, чем могу ей помочь. Я не маг. — Убить мага? — понимаю, это единственное, что может помочь ей хоть на шаг отойти от этого места.

— Нет, — мотает головой, в глазах слезы. — Это не снимет печать. Да и маг еще не вернулся. Уехал куда-то несколько дней назад.

— Тогда как? — не понимаю, перебираю тысячи вариантов, но все они бесполезны.

— Я освобожу тебя, а ты…, - шепчет, вытирает мокрые дорожки слез на бледном, осунувшемся лице. Глаза уже не яркие, мутные, неживые. — Ты убьешь меня.

Давлюсь очередным вздохом, шарахаюсь в сторону, теряется ее лицо за толстыми стенами телеги. Трясу головой. Звенит цепь ошейника, заглушает ее слова.

— Да послушай же, — срывается на крик, бьет в стену руками. Отхожу все дальше, упираюсь спиной в холодную решетку. — Я умираю. Мне больно. Я заперта в клетке, что не лучше твоей. Что бы выбрал ты? Мучиться от боли, смотреть в эти грязные стены до последнего вздоха или умереть так, как хочется тебе, иметь выбор. Смотреть в последний миг не на ржавые прутья клетки, а на бесконечное небо! Чувствовать морозный воздух, вдохнуть свободы. — Ее голос все тише. Она уже не стоит, снова сидит, прислонившись к колесу, дрожит, кутается в плащ. Слова прервал очередной приступ кровавого кашля. Сердце сжимается, опускаюсь на пол, зажимаю уши руками. — Я приду завтра вечером. — Поднимается, держась за стенку, едва стоит на ногах. — Я открою эту клетку. А дальше… решать тебе. У тебя еще есть шанс на жизнь в отличие от меня. Проживи ее правильно. Так, как хочется тебе. Она намного короче, чем кажется.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Дорога до столицы показалась мне одним длинным днем. Он то темнел, помигивая звездами, то светлел, ослепляя блеском солнца на ледяной корке инея. Я все смотрел в окно, закрытое плотной сеткой, пытался рассмотреть что-то на самом краю горизонта, скользил взглядом по одинаковым домам одинаковых деревень и городов. А мысли все крутились на месте, скоро дырку в голове протрут. Но не избавиться. Перед глазами долговязая фигура, дергается в смертельном танце на помосте, тянется пальцами ног, пытается спасти свою жизнь.

И так каждый миг. Я вновь и вновь оказываюсь там, представляю его лицо, закрытое тканью мешка смертника. И не могу дышать, задыхаюсь вместе с ним. Кажется, я тоже умер там, на площади того грязного города.

Распахнулась дверца кареты, ослепил свет яркого солнца, заблестели доспехи стражников, засияла позолота украшений дворца. Цвета ярких одежд кажутся блеклыми, не настоящими. Иду, куда ведут, говорю то, что ожидают услышать, но сам далеко от этого места.

Я ошибся. И нет никаких больше отговорок. Они разбиваются о ту ледяную стену, что выросла в душе, отгородила меня от мира. Тихо закрылись двери в мои покои. Впервые за долгое время остался один. По щеке поползла предательская слеза. Я так долго сдерживал ее. Она то и дело рвалась наружу, туманила взгляд, но я терпел. Император — не человек. Почему же мне так больно? И не нужен больше этот трон, богатые одежды, просторные залы, наполненные пустотой. Они пугают своим холодом и равнодушием.

Теперь только наедине сам с собой я могу поплакать. Руки мнут дорогую ткань платья, впиваются в нее ногтями. Волосы падают на лицо, закрывают от всего мира.

— Арри! — это имя бьет по сердцу. Вскидываю голову. Женщина, что я когда-то звал матерью. Такая же красивая, как в моих полустертых воспоминаниях и мечтах, так похожа на мое собственное отражение. Странное чувство. Я не хочу, чтобы она меня так называла. Это право теперь принадлежит другому.

— Ваше величество, — с трудом заставляю себя шевелиться, опускаюсь на колени в необходимом приветствии. — Рад видеть вас во здравии.

— Оставьте нас! — резкий голос неприятно царапнул слух. Растворились в длинных коридорах служки.

— Арри, — подошла ближе, села на колени, подняла мое лицо пальцами за подбородок. — Что это? — вытерла щеки от соленых слез.

— Мама, — протягиваю к ней руки, слезы с новой силой потекли из глаз.

— Аррианлис! — голова мотнулась от звонкой пощечины. Не больно, но очень обидно. Вскидываю голову, смотрю на ту, что носит имя моей матери. — Ты император. Что ты себе позволяешь?! Рыдать в день приезда перед слугами! Немыслимо. Ты погубишь нас обоих таким поведением! — Она нервно заходило передо мной, замелькали перед глазами пестрые юбки.

Все слова застряли в груди, свернулись в плотный клубок, делят место, решают, кому быть первым, а в итоге лишь сковывают горло, перемешиваются в один непроизносимый клубок мыслей. Слезы высохли, затаились. Я потерплю. Еще немного. До тех пор, пока не останусь совсем один. Ведь император — не человек. Вытираю щеки, тру глаза, прогоняя мутную пелену.

— Простите ваше величество. — Голос все еще дрожит. — Этого не повториться.

— Я не хотела, — она садится рядом, расправляет складки на платье, берет меня за руки. — Я просто… — замолчала на мгновение, обвела пустую комнату внимательным взглядом. — Я боюсь. Мы на грани. Чуть переменится ветер, и мы с тобой ухнем на самое дно, откуда не возвращаются. Ты должен быть сильным, сынок.

— Я понял вас, мама, — опускаю голову. Неприятное чувство, будто перед тобой родной человек, которого ты забыл. Смотрю в ее смутно знакомое с детства лицо и не могу вспомнить. Может в нас и течет одна кровь, но мы чужие, незнакомые друг другу люди. Я совсем один. Среди сотен людей дворца. Теперь я понимаю как это, умереть от тоски по одному человеку, кроме которого никто не нужен, его не заменишь даже целой армией.

— Я пришла поприветствовать тебя, — мягко улыбается, гладит мои руки, хочу отдернуть, но сдерживаюсь. Это будет не правильно.

— Я тоже рад встрече спустя столько лет. Вы даже ни разу не приехали навестить меня, — не смог удержаться. Детские обиды все еще живы, сидят в дальнем уголке души.

— Ох, милый, — качает головой, — ну кто-то же должен был ждать тебя здесь, беречь то, что принадлежит тебе. А то много тех, кто зарится на чужое. Но теперь мы вместе, — снова улыбка, которая ничуть не трогает сердце.

— Я бы хотел отдохнуть с дороги, — наконец, удалось отнять собственный руки, вырваться из паутины ее пальцев.

— Да, да, конечно, я зайду позже. — Она поднялась, тоже чувствуя неловкость нашей встречи. Ни она, ни я оказались к ней не готовы. Мне нужно время. Для всего. Для того что бы забыть одно и вспомнить другое. Принять новый мир с новыми законами. Теми, что царят за давно оставленными позади стенами привычного замка на окраине империи. — Нам о многом еще надо поговорить, — слушаю ее в пол уха. Скорее бы ушла. — Скоро привезут наложниц для тебя, займемся выбором кандидаток в жены.

— Что? — сознание цепляется за последние слова. — Наложницы? Жена? Я… Я не понимаю. Мне не нужно…

— А как ты думал? — она оборачивается у самых дверей, смотрит на меня удивленно, будто и не понимает. — Мы на грани. Только наследник сможет укрепить наше положение, Арри.

— Не называй меня так, — поднимаю на нее злой взгляд. Этой женщине не нужен сын, не нужен человек по имени Арри. Ей, как и всем здесь нужен император, послушная марионетка на троне, что укрепит их положение. Ненавижу этот дворец. Ненавижу миссара, эту женщину, которая лишь притворяется заботливой матерью.

Тьяра Ка Тор.

Дочь рода наместников третьего полного ранга ныне бесполезных земель.

Сколько раз я сжимала нож в руках. Подносила к груди, примеривалась. Невозможно больше терпеть эту боль. Она все сильнее. Каждый вздох — боль. Сама жизнь — боль. Но выпадает нож из скрюченный пальцев, катится со звоном по полу, будто смеется. Печать обжигает плечо, но ее боль намного слабее той, что поселилась в груди. Одной каплей больше, не важно. Даже не чувствую почти.

Нет больше страха, нет грусти. Они исчезли, забылись в горячке постоянной боли. Самое страшное в жизни — ее конец. Сейчас же я чувствую, как смерть ходит рядом, касается кожи, впивается пальцами в грудь, причиняет боль. Знаю, что мой конец близок. Я не боюсь, не жалею ни о чем. Только… Хочу умереть свободной. Сама выбрать миг встречи с вечной темнотой. Даже это право у меня отобрали. Моя жизнь мне не принадлежит. Это невыносимо.

Крадусь вдоль ярких шатров, прохожу по тонкой темной линии границ ярких костров. Ныряю под повозки, пропускаю мимо лениво бредущую охрану, прижимаюсь всем телом к холодной земле. Уже близко. Темнеет нужная повозка, сияют позолоченные резные узоры на ее боках.

Взлетаю по хлипким ступеням узкой приставной лестницы, дергаю ручку. Заперто. Я и не рассчитывала на другой исход. Спрыгиваю вниз, оглядываюсь. Никого. Крадусь вдоль стены к узкому окну. Хлопает на легком ветру натянутая кожа вместо стекла.

Цепляюсь озябшими пальцами за резные узоры стены, взбираюсь все выше. С трудом держусь. Собственное хриплое дыхание кажется оглушающим. Удивительно, что не услышали до сих пор. Тускло блеснул столовый нож в руке. Втыкаю его в тонкую кожу окна. Треск сливается с очередным порывом ветра, теряется в шуме голых веток леса.

Шарю рукой внутри, ищу задвижку. Пальцы то и дело задевают ее, но никак не поймать. А сил все меньше. Они тают, буквально чувствую, как по песчинке утекают прочь. Слабеют руки, дрожат от напряжения ноги.

Легкий щелчок и тихий скрип открываемого окна. Цепляюсь за раму, помогаю себе ногами, взбираюсь выше. Переваливаюсь через окно, падаю на мягкий пушистый ковер с золотистыми непонятными символами. Оглядываюсь в темноте. Жду, пока глаза привыкнут. Света костров вдалеке должно хватить.

Салих, как и всегда ушел. Он часто наведывался к Лите. Даже отдельную повозку ей выделил. Как по часам ходил. В одно и то же время каждые три дня. Теперь у меня есть пара часов перед его возвращением.

Проступали очертания мебели в темноте. Блестели золотые статуэтки на длинной полке, сверкали драгоценными камнями. Множество танцующих девушек. Отворачиваюсь. Теперь мне это не кажется красивым.

Массивный письменный стол завален кучей бумаг, чернильница на самом краю. В дальнем конце повозки кровать, отгороженная от рабочей зоны шкафом. Встаю, цепляясь за стол. Бреду осторожно, стараюсь не задеть ничего. Шкаф все ближе.

Открываю все ящики, осматриваю полки, заваленные разным хламом. А ключей все нет. Где они могут быть? Все уже обыскала. Оборачиваюсь, еще раз осматриваю повозку. Стол. Большой, наверняка есть какие-то ящики. Иду обратно к окну. Осторожно отодвигаю в сторону кресло с мягкими подушками. Едва успеваю поймать одно из писем, что порывом ветра скидывает на пол.

Три ящика. В первом же несколько связок ключей. Какой из них мне нужен? Не знаю. Перебираю их, слушаю мелодичный перезвон, пытаюсь угадать. Придется брать все. Рассовываю связки по карманам широкого плаща. Постоянно, кажется, что кто-то идет, крадется по ступеням лестницы. Но это лишь воображение. Забираюсь на кресло, цепляюсь за подоконник, переваливаюсь через край. Пальцы срываются. Падаю вниз с двухметровой высоты. Удачно. Только ногам теперь больно. Если бы на спину упала, то вряд ли удалось с такой легкостью дышать снова.

Опять глубокие тени скрывают меня, провожают до самой повозки, где тихо звенят цепи. Позади далекие разговоры охраны, смех девушек рабынь. Ноги уже трижды подворачивались. Цепляюсь трясущимися руками за стенки повозок, чтобы не упасть. Дышать все труднее. Холодный воздух обжигает, кажется, делает еще больнее.

Еще несколько шагов до дверей заветной повозки. Падаю, в последний миг цепляюсь за толстую цепь, что держит старый замок. В глазах темнеет, пальцы срываются, ломаю ногти о сырую древесину дверей. Падаю, сжимаюсь в комок на земле. Затыкаю себе рот плащом, чтобы не выдать своего присутствия громким лаем кровавого кашля. Совсем скоро. Соберись, Тьяра.

Встаю, сначала на колени, упираюсь ладонями в колючую побелевшую траву. Вдох-выдох. Хватаюсь за стену, поднимаюсь на дрожащих ногах. Достаю три связки. Перебираю в руках тридцать шансов на свободу.

Я не знаю, какой он на самом деле, этот безликий. Но, кажется не такой, как в книгах. Он куда больше человек, чем другие, несмотря на пустые глаза и безжизненный голос. Где-то мне даже жаль, что он не такой ужасный. Я никогда не была мстительной или жестокой. Но какая-то часть меня желает смерти всем тем, кто прячется на вытоптанной поляне холодного леса, ютиться в душных повозках.

Очередной, пятнадцатый по счету ключ. Пальцы дрожат, уже несколько раз роняла связку, приходилось ползать по земле, шарить руками, царапать кожу об острые края промерзшей земли.

Тихий щелчок. Повернулся ключ в старом замке, выскочила дужка, освобождая цепь, что сковывала массивные ручки. Распахиваю створки, смотрю в темноту клетки. Еще один замок, на решетке. А внутри тихо, даже цепь больше не звенит. Но мне все равно. Даже если не убьет меня, не даст умереть свободной, я освобожу его. Так будет правильно. У меня нет больше надежды, но я могу подарить ее другому. У Безликих есть душа. А значит, они тоже люди. Я верю в это.

— Не надо, — тихий шепот едва различим за скрипом открываемой решетки. Поздно. Я не отступлю.

В глазах темнота. Наощупь ступаю вперед, цепляюсь за ледяные прутья клетки. Дышать все труднее. Каждый шаг, каждый вдох через боль. Лишь упрямство толкает вперед. Иду на тихий звон цепи. Он отодвигается все глубже, забивается в угол. Но отсюда некуда бежать.

Спотыкаюсь обо что-то, не удержавшись, падаю. Из глаз брызнули слезы. Крепление для цепи в центре клетки. Хватаюсь за него, тяну на себя цепь изо всех сил, но не получается, лишь лязг покачивающейся цепи, что пропадает в темном углу.

— Живи хотя бы ты, — всхлипываю, глядя в темноту. — У меня уже не выйдет. В твоем теле тоже есть душа. Человеческая душа, что заперта в клетке созданного тела. Живи за нас двоих, — руки уже не слушаются, отпускают цепь, что со звоном падает на холодный пол.

Темнота вокруг все гуще, обступает со всех сторон. И дыхание уже не кажется таким громким и хриплым, растворяется постепенно в тишине ожившей ночи.

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Неясная тревога все сильнее сжимала сердце, являлась по ночам, мучая кошмарами с одним и тем же лицом. Наверное, я уже стар. Пора было давно сворачивать этот цирк, и реальный и тот, в который превратилась моя жизнь за последние недели. Чужие тайны оказались мне не по плечу. Они оружие, которое в конечном итоге обернулось против меня самого.

Мягкий голос Литы, что так часто дарил покой душе, сегодня казался раздражающим. Я отмахнулся от ее навязчивых объятий и поднялся. В таком состоянии никакое женское тепло не поможет. Спрятаться от проблем — не выход. Забыться на мгновение, а потом опять уйти с головой в омут неприятностей. Нет, лучше не мучить себя.

Тяжело заскрипели доски пола под ногами, накидываю теплый халат, прячась от вездесущего холода. Зима уже близко. Первый снег будет отправной точкой. Прятаться тут бесконечно нельзя. Нужно уметь смотреть в глаза своим страхам, своей судьбе. У меня нет иллюзий на свой счет. Миссар не оставляет свидетелей за спиной. Хватит уже оттягивать момент встречи с неизбежностью. Лучше умереть от меча, чем от голода и холода темного леса.

Мороз неприятно защипал кожу лица, кутаюсь в халат, натягиваю до самого носа меховую накидку. Все глубже погружаюсь в собственные невеселые мысли. Далекий перезвон цепи, словно лязг обнажаемого меча, заставил вздрогнуть. Глаза заметались по поляне в поисках источника звука. Кажется сейчас из-за повозок, глубоких теней деревьев, выступят в свет костров фигуры. Будут подбираться все ближе. Мотаю головой, прогоняю кошмар наяву, мне их и во сне хватает. Теперь и в жизни за каждым кустом буду видеть миссара.

Перезвон повторился. Насторожились дремлющие воины охраны у костра. Значит, не показалось. Осторожно, словно уговаривая себя, ступаю в сторону звуку. К крайней телеге, где за темными досками скрыта надежная сталь клетки. Прислушиваюсь к каждому шороху.

Рядом скользят воины, они, будто тоже боятся, вздрагивают от звука собственных шагов, сжимают до побелевших пальцев рукояти мечей. Впервые, тот, кто назвал себя никем, зашевелился. Гремит цепью. Медленно покачивается распахнутая створка клетки на неощутимом ветру.

Мне показалось, что воздух вокруг стал густым. С трудом врывался в легкие, давил изнутри. Медленнее, чем надо закачались ветви ближайших деревьев, будто кто-то невидимый придерживает их. Каждый шаг растягивался в вечность.

Последний раз обиженно звякнула цепь внутри повозки. Ударилась деревянная дверца о борт. Темный, скорченный силуэт мелькнул и тут же растворился в темноте ночи, едва задевая медленно колышущиеся ветви кустов, оставив на них яркий обрывок платья танцовщицы. Тьяра. Прекрасное проклятие. Не знаю, кем она была, но так и не смирилась со своей судьбой.

— Нет, — остановил я, дернувшихся было охранников. — Пусть уходят.

Судьба решила все за меня. Я не знал, как поступить. Впервые я, торговец мыслями, не знал, куда деть то, что попало мне в руки. Теперь я освободился от тяжкого груза ответственности. Мысли прояснились. Два козыря выпали из колоды. Надеюсь, этому странному существу хватит ума спрятаться, скрыться в дальнем уголке империи и больше никогда не появляться на свет. Спасая жизнь себе, он сможет сохранить и мою. Теперь можно и поторговаться с миссаром. Играть я люблю, а блефовать удается лучше прочего.

Никто.

Темный, холодный мир. Он причиняет боль и держит не хуже клетки. Куда не повернись — кругом решетка, сквозь которую можно лишь наблюдать за проходящей мимо жизнью. Сменяются лица, мелькают судьбы. А ты стоишь, смотришь по сторонам, просовываешь пальцы между прутьев в надежде ухватить клочок своего счастья. А за это судьба больно бьет по рукам, не дает в полной мере насладиться столько коротким мгновением неожиданного счастья. Оттого кажется, что это счастье не твое, украдено, присвоено. Только я нахожу то, что придает воздуху сладкий привкус жизни, как судьба отбирает это, бьет по лицу холодным порывом ветра, лишает надежды, укутывает темной пеленой отчаяния, злости и страха. Быть человеком. Так просто думать об этом и так трудно сделать. Хорх, Арри. Они оказались не такими, как хотелось. В мыслях мир намного лучше, чем есть на самом деле. В нем правит страх и смерть. За счастье нужно бороться, рвать, топтать других. Стать, как те нищие, что напали на нас с Хитрым. Идти до конца, защищать свою надежду на короткий миг счастья ценой жизни других. Такие люди. Такой Арри. Заперт в клетке своей жизни.

Не хочу так. Но правила диктует мир. Могу ли я выжить и остаться человеком? Или судьба ломает всех? Стоит ли тогда так беречь тот горячий комок в груди, если кроме него ничего и нет? Вечное одиночество в клетке страха.

Она показала мне, что это не так. Заплатила собственной жизнью за столь простой урок. Показала, что свобода намного ценнее жизни. Таким должен быть настоящий человек. Без страха смотреть вперед, бороться до конца, защищать то, что считаешь правильным. Иначе будет так, как говорил Хорх. Это не жизнь, а существование.

— Я выполню твое желание, — расправляю спутанные темные волосы. Они холодят израненные пальцы. — Я буду жить так, как хотела бы жить ты. Я больше не буду прятаться и бояться. Мне хватило одной клетки. Других не будет. Никогда.

Устало сажусь на край неглубоко ямы, смотрю на тонкий силуэт девушки. Я не помню, как мы с ней оказались здесь. Только то, как остановился мир вместе с ее последним вздохом. Закрутились тяжелые спирали времени, заморозили горячий танец костров, тихий шелест леса. А потом холодный ветер толкал меня в спину, гнал прочь от того места. Прятал за неподвижными ветками темные силуэты повозок и замерших людей.

Снова лес с одинаковыми фигурами деревьев, потемневшей травы с каплями белого инея и хрупким мхом под ногами. В этом, темно-сером, холодном мире с низкими облаками родился новый человек. И никто теперь не заставит меня сомневаться.

Опускаюсь рядом с ней, смотрю в неподвижное лицо. Пытаюсь запомнить до мелочей каждую черточку. Стираю с бледных губ алую полосу последнего кровавого вздоха. Кровь яркая, чуждо смотрится в этом сером мире. Она такая холодная. Холоднее белого инея на земле.

Поднимаюсь с трудом, закрываю лицо ладонями, считаю про себя. Кажется, что если дойдешь до десяти, то что-то изменится, начнется новая жизнь, забудется все плохое. Глупо. Отворачиваюсь, чтобы не видеть больше ее такой. Она должна жить. Хотя бы в моих воспоминаниях. Красивая и смелая. А я сделаю так, что теперь ей хватит сил бороться с миром, где правит страх.

Игнорирую боль в руках, скидываю мерзлые комья земли обратно в только выкопанную яму. Не помню, откуда, но точно знаю, что мертвых нужно прятать в землю. Так правильно.

А темнота все ближе подступает. Уже не вижу силуэты деревьев-близнецов, не слышу своего дыхания и хруста мха под ногами. Тело почти не слушается. Опускаюсь рядом с могилой на землю. Смотрю в темноту, которая теперь не кажется страшной.

Яркие огни пролетают мимо, звенят удивительные зеркальные окна от грохота непонятных повозок. А я стою на той же улице, что и всегда. Провожаю их отражения в стеклах, пытаюсь рассмотреть свой силуэт в этом сверкающем мире. Шаг, еще один. Протягиваю руку к отражению, до боли в глазах всматриваюсь в свое лицо. Но повозки пролетают так быстро, что не успеваю рассмотреть себя в ярких вспышках света. Один, два… Снова считаю про себя, все медленнее, стараюсь остановить тот миг, когда полосы света касаются моего лица. Три, четыре… Очередная повозка. Сверкнули ее фонари, касаясь зеркальной поверхности. Мчатся в мою сторону. Пять, шесть… Вздрагивают на мгновение, мерцают на стекле. Семь, восемь… Все медленнее ползут, словно царапают огромное окно. Одно мгновение до момента, когда я увижу себя. Страшно. Хочу зажмуриться, отвернуться, убежать. Вот первый отблеск освещает лицо. Вздрагиваю. Пустота. Серое ничто смотрит на меня из отражения. Я никто. Часть серого песка времени, что живет в холоде земель изгоев. Гулко ударяется сердце о клетку ребер. Вздрагиваю, едва не отпустив контроль за своенравным временем странного мира. Нет. Я — человек. Вплотную подхожу к своему отражению, ползет яркий луч фонарей повозки по стеклу. Всматриваюсь в серое ничто своего лица. Вспоминаю все, что случилось за последнее время. Вспоминаю ее. Сердце вздрогнуло, сбилось с ритма, а затем заколотилось так быстро, что не сосчитать. Все ярче перед глазами ее лицо.

Девять, десять… Мне больше не страшно. Она сказала, что у меня есть душа, я тоже человек. Сияют глаза цвета неба, смотрят на меня из отражения. Настолько яркие, что прогоняют сомнения и страхи. Отступает серое ничто, быстрее бьется сердце.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Дворец не меняется. Те же разговоры, звонкий смех и горькие слезы. Те же люди со своими страхами и извращенными желаниями. Время меняет лишь лица. Словно маски, где скрывается одинаковая сущность. Брат всегда говорил, что это отдельный город внутри города. То, что и являет собой империю. Ведь все, что происходит за толстыми стенами дворца, меняет целый мир.

Темные сады летнего дворца встретили меня непривычной тишиной. Уныло опущенные к самой земле ветви голых кустов, жухлая трава совсем скоро раствориться, смешается с темной землей. Под ногами хрустят разноцветные, но кажущиеся серыми в окружающей темноте камушки. Летний дворец сейчас похож на старый склеп. Это место засыпает на зиму, дожидаясь первых теплых дней весны. Сколько здесь таких дворцов, уснули когда-то, в надежде на скорое пробуждение, но так и умерли вместе со своими владельцами. Целый город, который заселен едва ли наполовину.

Протяжно заскрипели ступени на широком крыльце, укрытом толстым слоем песка. Никто не приходит сюда в начале зимы. Лишь тонкая тропинка чужих следов осторожно прячется у самых перил, словно боясь быть замеченной. Маги странные люди. Они похожи на детей, к которым случайно попал отцовский меч. Обидчивые, наглые хвастуны, гордо демонстрируют всем окружающим свое сокровище, но сами толком не знают, как им пользоваться. Древняя война хранит много тайн. Страшных и столь желанных. Особенно для тех, кто когда-то правил миром, знал секрет великой силы, а теперь лишь подбирает крохи воспоминаний.

— Миссар, — словно ниоткуда, в темноте главного зала раздался голос.

— Приветствую тебя, сильнейший, — опускаюсь на колено, сжимаю рукоять меча, что накрепко привязана алой лентой к ножнам. Таковы законы дворца. Здесь другое оружие. Слово подчас бьет сильнее стали, а яд убивает куда мучительнее любых пыток.

— Что привело тебя ко мне? — голос уже не казался пугающим. Темнота всегда делает наши страхи больше. Вспыхнула небольшая свеча у широкой лестницы, освещая серые горы мебели, укрытой тканью от пыли. На фоне общей темноты и серости ярким пятном сияло белое платье мага.

— Сфера, — поднимаюсь с колен и достаю из мешка небольшую коробку. С круговоротом событий чуть не забыл того, о чем стоило позаботиться в первую очередь. То, что с таким трудом удалось найти в серой пыли бесполезных земель. За эту маленькую вещь многие заплатили не только кровью, но и целой жизнью.

— Сфера безликих? — вижу, как в свете свечи алчно сверкнули его блеклые старческие глаза, задрожали тонкие губы.

— Да, — опускаю коробку на пол и отступаю с поклоном. Маг, словно заколдованный стоит напротив, смотрит на простой футляр с вязью непонятных символов по бокам.

— Вы убили всех? — с трудом отрывает взгляд, смотрит на меня.

— Да, — повторяю, глядя в его глаза. Он молчит, сердце вздрогнуло, словно от испуга чужого прикосновения.

— Не врешь, — хмыкнул старик.

— Я бы не посмел. — Качаю головой, жду, пока маг заберет находку. Но он не спешит. Стоит и смотрит, словно пытаясь разглядеть сферу сквозь футляр. Маги самые непонятные люди. Да и люди ли? У них своя жизнь, другая. Они соблюдают свои собственные законы подчас противоречащие человеческим. Могут то, что другим сложно представить. Страшно думать о том, что было, когда эти люди правили миром.

Наконец, он будто справился с непонятной силой, что удерживала его на месте. Осторожными шагами, по спирали, приблизился к футляру. Его губы беспрестанно шевелились, пронзая тишину покинутого дворца непонятными тягучими словами. Они застревали в воздухе, звенели в ушах. Сильнее сжимаю рукоять меча, завороженно смотрю на мертвенно-бледное сияние, оно узкими лучиками вырывается из щелей футляра.

Слова заклинания стихли. Лишь звон в воздухе повисел пару мгновений, словно далекое эхо колокола и тоже исчезло. Пропало сияние. Пляшет на сквозняке незакрытых дверей огонек свечи.

— Один, — хриплый голос мага заставляет вздрогнуть.

— Что? — хмурюсь, ожидаю продолжения.

— Один из безликих, — маг растягивает слова, которые теряются в хриплом дыхании.

— Что один из безликих? — перед глазами бесконечная серая земля, укрытая холодным пеплом. Яркое пламя замка и множество тел одинаковых созданий, что лежат вперемешку с моими солдатами.

— Один из безликих жив, миссар, — маг поднимает тусклые глаза, но словно и не видит. Буравит взглядом темноту за моей спиной.

— Я лично проверял, сильнейший, — по спине пробежал холодок. Кажется, он видит что-то или кого-то за моей спиной. Держусь из последних сил, чтобы не сдернуть ленту с рукояти и не обернуться.

— Проверял плохо, миссар. — улыбается маг. Страшная улыбка, холоднее серой пыли бесполезных земель. — Я не могу уничтожить сферу до тех пор, пока ты не убьешь последнего безликого. Активную сферу трогать опасно для жизни. Лучше уж договориться с безликим.

— Значит, сейчас он свободен и мы ничего не можем сделать? — мысли мечутся в голове. Один безликий. Иголка в стоге сена. Тот, кто может раствориться. Как его искать?

— Не совсем. Сфера притянет его. Рано или поздно оно появится здесь. — Старик устало прикрыл глаза, прислонился к груде сваленной мебели.

— Здесь? Во дворце? — оглядываю темноту дальних углов, где может скрываться оживший кошмар. Теперь даже стены не кажутся безопасными.

— Да, миссар, да, — в этот раз улыбка старика напугала еще больше. Маги. Они ничего не бояться, даже смерть веселит их. — Это будет интересно. Оно придет сюда.

— Я понял вас, сильнейший, — с трудом скрываю дрожь. Поклон вышел неуклюжим. Пячусь к дверям. Скорей бы покинуть это место. Но, как бы далеко я не ушел, а слова старика надежно въелись в голову, звенят эхом в ушах. Оно придет.

Никто.

Рассвет разбудил меня, обжег веки холодным светом восходящего солнца. Ухожу все дальше, не оборачиваюсь на небольшой холм земли, который еще можно рассмотреть сквозь стволы деревьев. Хрустит промерзший мох под ногами, осыпается стеклянной пылью. Все дальше от страхов, все ближе к новой жизни.

Мир изменился, стал больше, выше, давит со всех сторон, заставляет чувствовать свою незначительность и слабость. Играет новыми красками и звуками. Собственные руки кажутся тоньше и слабее, ноги короче, а дыхание чаще. Сбиваюсь с шага, запинаюсь, путаясь в собственных конечностях, будто тело забыло, каково это ходить, за время заточения в клетке.

Странно, толи я становлюсь меньше, толи лес вырос за одну ночь, ставит преграды на пути в виде высоких кустов, а ветками не дотягивается. Не хватает больше за плечи, не бьет в лицо.

Время мстит мне за свои моменты слабости, крутится рядом, не желает отсчитывать секунды. Долго солнце светило в глаза, неохотно ползло по удивительно чистому небу, касалось макушки едва заметным теплом. А я все иду, жду, когда закончится день. Люди заразили меня своей уверенность в волшебстве смены времени суток. Теперь мне тоже кажется, что с новым днем в жизни что-то изменится. Разбавит новый рассвет темноту ночного неба, и я проснусь, словно рождаясь заново. На самом деле ведь все останется по-прежнему, и я и мысли и мир, но появится в груди новое теплое чувство, которое толкнет вперед. Как солнце сейчас толкает в спину, подгоняет, торопит поскорее покинуть холодный мир темного леса. Наверное, это и есть надежда. То, что появляется в душе с рассветом и заставляет верить в лучшее будущее.

Расступаются высокие деревья, прячут свои колючие ветки, выгоняют меня из своего одинокого мира, который тревожат мои громкие шаги.

Город. Такой же, как раньше. Высится над землей серой громадой обшарпанных стен, заманивает темным провалом открытых ворот. Оборачиваюсь в последний раз, чтобы вспомнить и навсегда вычеркнуть из своей жизни. Оставляю свою боль там, в темноте закатного леса, прячу под колючими голыми кустами. Так будет лучше.

Город подмигивает светом факелов на стенах в руках невидимых издали стражей. Разбавляет вечернюю тишину далекими звуками чужих жизней. Шаги все уверенней, иду, ставлю ноги в ровную линию от колес недавно проехавшей повозки. Вливаюсь в скудный поток изможденных лиц людей, которые поглядывают на небо, торопятся попасть за стены до наступления ночи. Прячусь за их спинами, опускаю голову. Теперь это легко. Мир действительно изменился, даже люди теперь стали больше.

Чем ближе стены города, тем настойчивее поднимает голову страх. Шепчет в голове, подсовывает картинки недавних событий, что сейчас кажутся полузабытым кошмаром. Арри и его последние слова, темная фигура миссара и те тела на виселице, похожие на меня и Красавчика. Постепенно картинка складывалась все четче. Страх хороший помощник, пойдет на все, чтобы добиться своего. Теперь, благодаря ему я понимаю. Меня предали. Как и многие в этом мире я — разменная монета в чужой жизни. Так отчаянно не хотелось верить в это раньше, но теперь я понимаю. Нет больше глупых надежд и ожиданий. Жизнь совсем не такая, как мне хочется ее видеть.

— Стоять, — знакомый по тюремной камере тычок в грудь древком копья одного из стражников на воротах. Не такой сильный, как тогда, едва заметный, но заставляет снова мысленно пережить ту боль. Сжимаю зубы, загоняю страх подальше. — Оборванцев нам и своих хватает. Пшел отсюда!

— Мне… нужно в город, — после первого же слова на мгновение пугаюсь собственного голоса. Изменилось не только тело. Голос тоже стал другим. Или… мне все это только кажется?

— Девка? — стражник опускает копье и удивленно наклоняется ко мне, сдвинув великоватый шлем на затылок. Только сейчас замечаю, что он намного больше меня. Выше, шире в плечах, оттого кажется, что намного сильнее. Это снова мой страх. Пытается обмануть и запутать.

Подошел второй стражник, снял со стены факел и поднес к лицу. Холодный ветер снова набросился на меня, затрепал обрывки одежды, что еще чудом держались на истощенном теле. Обхватываю себя руками, щурюсь от жара факела, что дыхнул в лицо. Опускаю голову к груди, и словно тонкое покрывало отделяет меня от мира. Закрывает темной волной от удивленных взглядом стражников, лезет в глаза, щекочет руки.

— Точно девка, — выдыхает первый. — Глянь. — Кивает напарнику. — Что делать-то с ней?

— Почему в такой одежде, да еще одна? Потерялись? Напали на вас? — отнес чуть в сторону факел второй стражник. Удивленно поднимаю голову, оглядываюсь по сторонам в поисках неизвестной девушки, но никого нет, кроме меня. А глаза по-прежнему закрывает неясная черная ткань. Дергаю ее раздраженно в сторону, едва не вскрикнув от острой боли в голове. Пальцы застряли в спутанных темных волосах. Моих… волосах? Вздрагиваю от этой мысли. Более осторожно провожу по ним руками. Непривычное ощущение.

— А ничего девка, если отмыть, как следует, — усмехается первый, хватает меня за руку. Его ладонь такая большая, что полностью обхватывает тонкое запястье.

— Дурак, — отвешивает ему подзатыльник второй, что с факелом. Захват ослаб. Вырываю руку и на всякий случай отступаю на шаг, запахиваю плотнее рубашку, которую можно дважды обернуть вокруг тощего тела.

— Ты чего? — обиженно поворачивается к товарищу стражник.

— Ты думай сначала. — Склонился к его уху второй, понизив голос. — На руки посмотри, да на волосы. И печати рабской не видно.

— И чего? — первый по-прежнему не понимает, как и я. Смотрю то на них, то на видимую часть своего тела. Как так вышло?

— А того, что руки у нее тонкие, пальцы не мозолистые. Ни дня в своей жизни она не работала, не сравнить с нашими бабами, даже городскими, что уж про деревни говорить. Помнишь, на доске портрет девушки? Похожа она. — Задвигает задумчиво разглядывающего меня товарища за спину. — Вам помощь нужна? — снимает плащ, накидывает мне на плечи. Едва не падаю от его тяжести. Холод в последний раз разочарованно коснулся кожи. Запахиваю полы, отбрасываю спутанные волосы за спину. Не знаю, что сказать.

— Я старшего позову, — буркнул первый стражник и торопливо зашагал в сторону неприметной дверцы у ворот.

— Проходите, не бойтесь, вас не тронут, — он протянул было мне руку, но отдернул, разглядев что-то на моем лице. Лишь махнул приглашающе в сторону той двери, где скрылся его напарник.

Несмело шагаю за ним, подметаю мерзлую землю полами длинного плаща. Сердце так сильно колотится, что, кажется, сейчас выпрыгнет из груди.

Полумрак небольшой комнаты усыпляет. Тепло медленно забирается под кожу, успокаивает. Пар от горячего настоя трав в кружке щекочет нос. Глаза сами по себе закрываются. Темнота манит, затягивает. Уже почти вижу перед собой такую знакомую улицу с сияющими повозками, слышу грохот, что теперь кажется родным и понятным. Там намного лучше, чем здесь.

— Тьяра! — громкий крик разрывает объятия сна, заставляет встрепенуться и вернуться к реальности.

Оглядываюсь по сторонам. Двое знакомых стражников, еще один, постарше, явно их командир и какая-то разодетая в яркое платье женщина, мнется на пороге, ломает пальцы и смотрит на меня глазами полными слез. Оглядываюсь по сторонам на всякий случай, вдруг не ко мне обращаются.

— Тьяра, девочка моя! — наконец, женщина срывается с места, падает на колени у моих ног, хватает за руки в попытке поцеловать. От неожиданности вскакиваю, толкая женщину на пол, прячу руки за спину.

— Что вам надо? — незнакомый дрожащий голос. Только спустя пару секунд понимаю, что он мой.

— Ты не узнаешь меня? — с помощью стражников поднимается женщина, вглядывается в мои глаза.

— Нет, я не знаю вас, — мотаю головой, волосы снова закрывают лицо.

— Как же так… — всхлипывает она. Почему-то кажется, что все это представление, для одного зрителя — меня. Может, это сон? Еще сильнее мотаю головой, жмурюсь изо всех сил.

— Госпожа, возможно у девушки шок. Она в рваной одежде с чужого плеча, вся в грязи и мелких царапинах. Возможно, на нее напали… — попытался вмешаться начальник стражи, задумчиво потирает подбородок, заросший седой щетиной.

— Молчать! — резко разворачивается к ним женщина, обжигая взглядом. — Вы ее никогда не видели. И меня тоже здесь не было. — На покосившийся стол у небольшого окна, звонко упал плотный мешочек, затерявшись среди разного хлама и остатков еды.

— Поняли, не дураки, — кивнул старший и показал стражникам на дверь. Спустя мгновение мы остались одни в ставшей теперь очень неуютной комнатке. Кутаюсь в плащ в попытке спрятаться от всего мира.

— И дальше будешь душевнобольную изображать, гадина? — не успеваю заметить, как женщина оказывается совсем рядом. Схватила меня за волосы, подняла голову, наклонилась к самому моему лица, обжигая злым взглядом таких знакомых синих глаз. Как у той, которая теперь навсегда в моем сердце.

— Я… — пытаюсь вырваться, но она держит сильно. Кажется, кожу с головы сдирают. На глаза навернулись слезы. — Я, правда, вас не знаю.

— Да ну? — она резко отпускает меня, толкает в сторону. Падаю на жесткий стул, едва не перевернувшись вместе с ним на пол. — Значит, есть в мире справедливость.

— Что вам надо? — глажу свои волосы, скручиваю в жгут, прячу за воротник плаща. И зачем только они нужны? Со стороны выглядят красиво, но вот пользы от них никакой, вред один.

— Я твоя любимая тетя, дорогая. — Она опустилась напротив меня на табурет, чуть прикрыла глаза, переводя дыхание. — Ты ехала в столицу, а потом внезапно пропала. Прости, думала, что сама сбежала от переизбытка чувств. А тут вот так… — оглядела меня притворно ласковым взглядом. Едва сдерживаюсь, чтобы не передернуть плечами от отвращения к ее приторно-сладкому голосу.

— Переизбытка чувств? — переспрашиваю.

— Да, ты так переживала, что не понравишься своему суженому, так долго собиралась, ночами не спала от волнения. — Всплеснула она руками. — А тут горе такое. Разбойники напали. Не снасильничали хоть? — наклоняется вперед, цепким взглядом следит за изменением моего лица.

— Не знаю, — с трудом сбрасываю оцепенение от ее взгляда.

— Ничего, даже если так, то стража тут надежная, не проговорятся о тебе, да и далеко мы от столицы. Не узнает никто. Главное, чтобы плода не было. Но это мы поправим, травки попьешь. — Она поднялась. Схватила меня за руку и, продолжая что-то говорить, потащила прочь из теплой комнаты стражи.

Сопротивляться сил не было. Да и зачем? Не знаю, за кого она меня принимает и что произошло с моим телом, но пока все складывается удачно. Одну ночь воспользуюсь чужим гостеприимством, а завтра, надеюсь, недопонимание разрешиться.

Мимо проплывали смутно знакомые вывески магазинов и постоялых дворов. Сияли окна на площади, плясали огни на широких отполированных ступенях, где днем наверняка сидят нищие. Пролетел и скрылся за стенами домов потемневший помост, где выступают бродячие артисты, чьи представления с такой простотой и легкостью сменяют зрелища чужих смертей.

Громко стучат подковы лошадей по мостовой, покачивается, убаюкивая карета. Наверное, это тот самый город, что навсегда останется в моей памяти, как кошмар из снов, которых я не вижу.

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Лес остался далеко позади, лишь маленькая полоска темноты на горизонте напоминает о тех неделях, что я провел в сомнениях и страхе. Новый день, новое представление. Я уже перестал ждать. Первые ночи просыпался постоянно, шарахался от каждой тени, мерещилось знакомое лицо в толпе. Но теперь это в прошлом. Чужие тайны больше не болтаются веревкой смертника перед глазами. Они похоронены глубоко внутри, закрыты на десять замков. Я много думал. О жизни и смерти, о своих тайнах и чужих, которые стали моими. О том, что уже стар. Мне нужно свое место под солнцем. Больше не греет старые кости романтика дорог, не трепещет сердце от чужих секретов.

Ночь медленно опускается на город, дарит обещание нового дня. Момента рассвета, когда все изменится. Тот же город, та же площадь. Словно и не было тех недель самовольного заточения. Ракс так и не вернулся, сгинул в одном из городов, куда так часто уезжал из леса. Что он искал? Не знаю. Лучшей жизни или же, по старой традиции всех магов — своей смерти. Они всегда ввязываются в сомнительные авантюры, рискуют жизнью ради крох древних знаний. Я не жалею о нем, как о человеке. Плохо только, что рабов теперь придется перевозить в клетках, да увеличить количество охраны. Без подпитки развеялись все печати подчинения, открывая двери свободы тем, кто принадлежит мне. Та глупая девочка оказалась слишком нетерпелива. Это будет мне хорошим уроком. Никогда нельзя торопиться, иначе не успеешь жить. Хорошо сказано! Может и правда начать писать мемуары? Только бы нашлось подходящее место.

Взгляд зацепился за что-то знакомое, разбежались мысли по углам сознания. Видение мелькнуло и растаяло за поворотом одной из улиц, в узком окне потрепанной кареты. Передергиваю плечами. Нервы и правда, ни к демонам. Мерещится всякое. Не могла та девица выжить. Лита сказала, что она была больна. Показалось. Отмахиваюсь от обмана зрения, а взгляд так и притягивает одна из одинаковых улиц, где скрылась та, кто не может быть среди живых. Все это мое воображение. Насмотрелся на ее портрет, который украшает каждую стену в городе. Кто мог подумать, что оборванка окажется с родословной. Впредь буду осмотрительней.

Скорее бы встретиться с миссаром. Нам есть что обсудить и о чем поторговаться. Любые повороты судьбы можно обратить к лучшему. Это я и собираюсь сделать. И тогда действительно начну писать мемуары, а прекрасные девы будут кормить меня с рук.

Никто.

Медленно скатываются по неровным бокам свечи густые слезы плавленого воска. Застывают кривыми лужами на столе. Подрагивают огоньки, создают причудливую иллюзию оживших теней. Раскидывают светлые блики по темным доскам стен небольшого номера в одной из гостиниц на окраине города. До рассвета совсем недолго. Уже проглядывает сквозь мутное стекло небольшого окна светлеющее небо. Внизу просыпается двор. Кричат какие-то животные, гремят слуги посудой на кухне.

Для меня сейчас не существует остального мира. Смутно различаю голоса за стеной, возню в общем зале с множеством деревянных столов и скамеек. Все это кажется неважным. Сейчас во всем мире остались только двое. Я и отражение. Оно кривится на неровной поверхности зеркала, подрагивает от света почти прогоревших свечей. Смотрит на меня необычно синими глазами, в которых пляшут искры огня. Я и она. Та, что так хотела умереть свободной. Не знаю как, но теперь я — это она, а она — это я. Смотрю на себя ее глазами, трогаю чужое лицо своими руками, глажу шелковые волосы тонкими пальцами. Не в силах поверить. Отражение такое настоящее, живое, не желает пропадать, сколько не отмахивайся. Даже солнечный свет, что несмело пробирается в комнату не помогает прогнать наваждение. Наоборот, делает его еще более реальным, настоящим, ярким. Отступает черно-белый мир ночи, оживают яркие краски дня.

— Тьяра, — вздрагиваю от высокого голоса той женщины, которая зовет меня чужим именем. — Одевайся. Нам пора.

— Да, тетя, — провожу пальцами по своему отражению с новым лицом. Жизнь странная штука, заставляет держать обещания. Она так хотела жить. И теперь мне придется сделать это за нее. Я — человек. Самый прекрасный из тех, что встретились на пути в этом мире.

Задуваю свечи, их тепло уже потерялось в ярком солнечном свете. Странная яркая одежда слушается неохотно, скручивается некрасивыми складками, норовит съехать в сторону, вырваться из плена расшитого цветными камушками ремня. Волосы то и дело падают на лицо, выскальзывают из пальцев, отказываются держаться в простой прическе, раскидывают по полу заколки.

Мир действительно изменился. Стал больше и ярче, наполнился запахами, звуками. Раньше они были сами по себе, существовали отдельно от меня. А сейчас… Словно я теперь тоже часть этого мира. Странно, непривычно, но очень приятно. Хочется улыбаться.

Город, который про себя называю кошмарным, медленно растворялся за горизонтом, таял в ярком свете восходящего солнца. Смутно помню вчерашний вечер, ночь и даже утро. Непонятным гулом звучит голос женщины рядом. В голове лишь отражение. Тьяра. Так звали моего единственного друга. Ту, что светила ярким лучиком надежды в темноте клетки.

— Что ты помнишь? — резкий, почти болезненный толчок в плечо. Выныриваю с трудом из своих мыслей. Смотрю на женщину. Ее лицо чем-то напоминает мне мое новое отражение. Те же синие глаза, только выцвели от времени, смуглая кожа с неглубокими, но уже заметными линиями морщин. — Чего молчишь? — поджала она губы, только усилив глубину недовольных складок в уголках рта.

— Я ничего не помню, тетя. — Отвечаю почти честно. У меня нет воспоминаний, ни Тьяры, ни своих собственных.

— У нас впереди не одна неделя дороги. Слушай внимательно, — вздыхает она, отвернувшись к окну. — Тебя зовут Тьяра Ка Тор. Ты последняя прямая наследница рода наместников. У твоих предков было немалое влияние, но как мы ни старались, в столицу попасть не удалось. Наместники не имеют ранга выше третьего полного. А ко двору допускают только со второго неполного. Исключая военных, конечно, там свои правила.

— Ранги? Что это? — мне не понятны ее слова. Из всего сказанного узнаю лишь свое новое имя. Догадываюсь о том, что и тут люди придумали себе клетку. Делят сами себя, рисуют границы.

— Все достойные люди имеют ранги, которые присваивает им император или Управление Назначений. — Вздохнула она. — Неужели ты совсем все забыла? Это каждый знает с пеленок! Тьяра! Ты издеваешься надо мной?!

— Нет, тетя, — качаю головой. — Я, правда, не знаю.

— Что ж, — она потерла переносицу пальцами, изучая меня внимательным взглядом. — Может, это все и к лучшему.

— Расскажи мне, — отворачиваюсь от окна, где проплывает опостылевший темный лес. Он пугает воспоминаниями.

— Есть император — высшая власть, так? — неуверенно киваю. — Есть высший круг, туда входят три самых знатных и богатых человека. Все они — первого ранга. Один из них — главный, имеет полный ранг. Двое других — неполный. Первый полный ранг дается самому достойному с точки зрения императора человеку. Со смертью последнего правителя это место освобождается. Так что сейчас неизвестно, кто его займет. Как правило, первый полный ранг дается родственнику правящей семьи.

— Тетя, а почему все так сложно? — голова отказывалась понимать столь непростую систему. Ведь все люди рождаются одинаково, появляются на свет с одинаковыми надеждами и желаниями. Что же отличает их друг от друга? Ничего. Видимо в этом и есть причина. Они хотят стать особенными в своих собственных глазах, выделяться в толпе одинаковых лиц.

— Это традиции, что складывались годами, Тьяра. Не тебе судить. Не перебивай. — Она нахмурилась. — Итак… Двое других — заместители чиновника первого полного ранга, а потому их ранг — неполный первый.

— Они тоже родственники правящей семьи? — не удерживаюсь от вопроса.

— Нет. Они из других семей. Далее, — она достала небольшой лист и кусок угля. — Так нагляднее будет. — Рисует корону и несколько стрелок вниз, которые соединяют неровные квадраты. — Первый ранг только у этих троих. Они руководят Управлением Императорских Дел. Второй ранг получают те, кто возглавляют другие управления. Управлений много, можно сказать на все случаи жизни. Наиболее значимые — Управления налогов, назначений, наказаний и замечаний. Во главе каждого управления — чиновник второго полного ранга. Их заместители имеют второй неполный ранг. Чем ниже должность в управлении, тем ниже ранг. Все просто.

— Просто? — изучаю корявую схему, пытаюсь уложить в голове. — А военные? — вспомнился миссар и то, как его боялись. Какой ранг у него? И есть ли вообще?

— Их Управление сейчас в упадке. Войн давно не было, а значит и значимость управления падает. Не забивай себе голову. Военные — ненадежные мужья. — Заметив, как я хмурюсь, продолжила. — Но там та же система, только рангу соответствует звание. Лиссар — полный второй ранг, глава управления, чье место вскоре освободится. Кассар — неполный второй ранг — его заместители. Миссар — заместители заместителей, непосредственные командиры больших отрядов. У них полный третий ранг, как был и у твоих предков.

— А какой ранг у нас сейчас? — она говорит только о том, что было. Странно.

— Женщины имеют ранг своей семьи, но не имеют власти и земли. Ранг подтверждается замужеством. Ты можешь выйти замуж только за равного по положению либо того, кто выше. Остальное не допускается. Став наложницей высшего ты подтверждаешь ранг своей семьи, который уже имеется, и получаешь земли в пользование, соответствующие статусу. Если выходишь замуж, то приобретаешь ранг мужа. — Чем больше она говорила, тем менее понятно становилось.

— Земли в пользование? За что? — ранги постепенно укладывались в голове, но теперь опять все путается.

— За твой ранг. Земля — твое состояние. Они даются из расчета занимаемой должности и заслуг перед империей. Повышаешь ранг — получаешь новые земли, больше прежних и наоборот. Освобождаешь должность — отдаешь старые земли и получаешь другие, что меньше. Все добытое на твоей земле принадлежит только тебе, в том числе и люди. Так что ранг при дворе имеет прямое отношение к твоему благосостоянию. Есть еще земли свободных крестьян. Они принадлежат императору и находятся под опекой наместников, платят налог в казну с того, что добывают или выращивают. — Вновь отворачиваюсь к окну. Нужно будет попросить тетю повторить все заново. За один раз такое не запомнишь. Теперь я понимаю Тьяру, которая сбежала. Этот мир действительно страшный. Все вокруг кому-то принадлежит, в том числе и ты сам.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Мой прыжок в пропасть оказался лишь началом длинного и трудного пути. Это хуже, чем война. Там ты видишь противника, ловишь взгляд, предугадываешь следующую атаку. Все просто и понятно. А сейчас, словно я выступил один против сотни воинов, да еще и с завязанными глазами. Кручусь на месте, вслушиваюсь в собственное дыхание, словно в последний раз.

Игра вслепую. Если не ударить первым, то второго шанса не будет. Но и махать мечом беспрестанно в пустоту тоже не выход. Брат все ближе подбирается к трону. Это опасно, смертельно опасно. А я, несмотря на постоянную опасность на пути, хочу жить. Так же как другие, увидеть собственную старость. Чем ближе день коронации, тем более зловещим становится шепот дворцовых коридоров.

— Латар, — брат редко снисходил до того, что прийти самому. Чаще всего я сталкивался с приказом советника первого неполного ранга, чем с просьбой брата о встрече. Громкое слово семья, значение которого давно уже потерялось и обесценилось.

— Высший, — мгновение слабости, что вызвали воспоминания, прошло. Поднимаюсь из-за стола, привычно опускаюсь на колено, приветствую того, кто выше по рангу. Между нами пропасть. Я словно муравей, что карабкается по насыпи у самого подножья. Он — птица, почти доставшая до самого пика заснеженной вершины. Оттуда, из-за облаков, не видно земли и тех, кто так отчаянно пытается не только взобраться выше, но и просто выжить.

— Поднимись, — морщится, изучает мой кабинет безразличным взглядом. Послушно встаю, ожидая продолжения. Что могло заставить брата прийти самому? Только услуга. А его просьбы очень далеки от того, что я считаю правильным.

— В город прибыли наложницы, слышал? — усаживается в мое кресло, перебирает бумаги, что я с таким трудом разбирал полдня.

— Это мало касается военного Управления, высший, — подхожу к столу, едва успеваю поймать одно из донесений, что сорвалось вниз в попытке затеряться в грудах ненужного мусора на полу.

— Зато это касается нашей семьи, Латар, — По привычке сцепил пальцы, сложив руки на животе. Светит в глаза отблесками драгоценных камней в золотой оправе колец.

— Тебе не нравится та, что будет представлять нашу семью? — отступаю в сторону. Блеск драгоценностей с недавних пор вызывает только плохие чувства.

— Хуже, брат, хуже, — качает головой. — Я ее даже не видел. Она не доехала до столицы.

— И что ты хочешь от меня? — устало опускаюсь в кресло. Я так устал, что соблюдение традиций отходит на второй план. Теперь мне вверяют поиски какой-то девицы. Множество опасностей на дорогах империи. К тому же есть люди, заинтересованные в том, чтобы девушки вовсе не доехали до столицы. Но разбираться с ними задача городской стражи и личной охраны императрицы. Забота о будущих матерях детей императора — ее проблема.

— Мой брат — миссар, как я мог забыть об этом. — Улыбается, глядя на меня. — Тот, кому доверяет наследник. Ты не можешь остаться в стороне, когда кто-то похищает наложницу принца, да еще и ту, что принадлежит нашей семье.

— Это приказ? — прикрываю глаза. Сейчас только одно не дает мне покоя. Вся эта история — правда? Или же очередной план брата, чтобы выманить меня, увести подальше от столицы и принца. Я — единственный, кто пока на стороне наследника. Остальные же, либо молчат, дожидаются, кого сожрут первым или же перешли под руку брата и второго министра неполного первого ранга. Это их война, в которой разменная монета — принц. Кто перетянет на себя одеяло? Я не знаю, но пока мои воины стоят у дверей покоев наследника. Если не будет меня — не будет и их.

— Это просьба брата, у которого пока еще первый неполный ранг, — Поднимается, слышу, как трется дорогая ткань расшитого халата о столешницу, царапают драгоценные камни острыми гранями. — Можешь не вставать. — Тихие шаги растворились в темноте коридора за закрывшейся дверью.

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Прошлое преследует меня, является по ночам знакомым лицом миссара, целит в глотку сталью клинка. Просыпаюсь, подолгу лежу в темноте, смотрю в низкий потолок повозки и слушаю тишину, успокаиваю бешеное сердце.

Страхи просыпаются не только ночью. Они всегда рядом, мелькают лицами людей, бьют словами разговоров. Ракс вернулся недавно. В один момент просто появился передо мной, слегка склонил голову в приветствии и встал рядом, наблюдает за представлением, словно всегда тут и был. Он принес с собой воспоминания, заставил снова всматриваться в толпу.

Опять та же карета с обшарпанными стенками и троицей слуг. Мелькнула на краю площади нового города и так же растворилась в его улицах. Мотаю головой. Нет. Это все мои фантазии.

— Ракс, как думаешь, — смотрю вслед карете, будто пытаюсь сквозь стены домов разглядеть тех, кто там сидит. В этот раз не было лиц, затянуты ее окна темной сеткой. — Могла ли выжить та девушка? Тьяра.

— Не знаю друг. А что? — лениво скользит взглядом по толпе. Равнодушен как всегда.

— Мерещится все что-то в последнее время. — Мелькает ее лицо в разных городах. Наверное, я все же старею.

— Ты видел ее? — поворачивается, блестит глазами. Мало что может вызвать его интерес.

— Да еще в том городе показалось, — отмахиваюсь. Стыдно за свою мнительность. — И сейчас повозка похожая скрылась на одной из улиц.

— Показалось, говоришь, — протянул Ракс, впился глазами в указанную улицу. После известий о том, что то существо пропало, он редко разговаривал. Все больше думал о своем, копался в каких-то бумагах. А тут вдруг такой интерес.

— Думаешь, возможно? — слежу за его взглядом. Если она выжила, то может вызвать определенные неудобства. Я не сторонник крайних мер, считаю, что договориться куда проще. Но кто знает, что и кому может рассказать эта девица.

— В этом мире, возможно, все, Салих, — вздыхает Ракс. — Я прогуляюсь, посмотрю, насколько реальны твои кошмары.

— Иди, иди, — киваю ему вслед.

Что если это не обман зрения? Не расшалившиеся нервы? Тогда… Убийство не выход. И так из-за миссара по уши в крови. А вешать на себя еще одно, к тому же не простой попрошайки, а госпожи — нельзя. Кровавые следы всегда остаются, тянутся сзади ярким следом и рано или поздно находится тот, кто умеет их видеть. Я не хочу оказаться на рудниках. В моих планах — мемуары, а каменоломни не лучшее место для творчества. Лучше всего я умею договариваться. Недаром меня зовут торговцем мыслями.

— Смотри, — касание плеча и звон браслетов. Лита рядом, прижимает руки к груди, смотрит в толпу.

Вот и еще один кошмар стал явью.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Столица сияет, обманывает своим блеском каждого. Как яркая обертка от конфеты. Даже когда внутри уже и нет ничего, все равно манит своей красотой, валяясь в куче мусора. Но стоит отойти чуть дальше и она пропадает. Смешивается с серой грязью. Открывается реальная картина. Маленький клочок красоты не спасет кучу мусора, не затмит грязь своим блеском.

Империя стала похожа на помойку. Стоит лишь скрыться за горизонтом стенам столицы, как мир набрасывается на тебя, подсовывает грязь под ноги, показывает себя с другой стороны, которая и есть настоящая. Изможденные лица с пустыми глазами. Ранговые земли пугают. В надежде выкачать из них все, что возможно, чиновники забывают обо всем. Кому какое дело, что станет с этими людьми, которые возможно, уже завтра перейдут к кому-нибудь другому в пользование. У них забирают все, даже последние крохи хлеба со стола теряются в переполненных мешках сборщиков. Городки, больше похожие на деревни, почти безлюдны. Пустые широкие улицы с редкими прохожими и узкие переулки, переполненные людьми, которые уже никогда не поднимутся. По мнению тех, кто закрылся от мира за сияющими стенами столицы, люди — неисчерпаемый ресурс. Умрут и ладно. Будут новые. Крестьяне, хоть и числятся свободными, в любой миг могут оказаться под властью ранговых земель. Кто там разберет, сами ли они вырастили урожай или украли с земель, принадлежащих чиновникам. Правда всегда в руках тех, кто сидит выше. А обвинить невиновного — любимое занятие тех, кто по уши измазан в грязи.

Но вместе с людьми умирает земля. Гниет империя в этих темных переулках, загибается от голода. Мы медленно катимся в пропасть. В объятия темноты, где в каждом углу голодные шакалы. Коснемся земли и будем разорваны на мелкие куски, потеряемся в желудках жадных соседей. Не будет Империи.

— Миссар, — чуть поворачиваю голову в сторону помощника. — Вон там, смотрите, разве не тот торговец, о котором мы говорили? — его рука упирается в широкий помост из привычно почерневших от времени балок. Красивые танцовщицы в легких платьях порхают в толпе, звенят браслетами, словно цепями.

— Ждите здесь, — поднимаю руку, останавливая отряд. Такие совпадения не к добру. Есть много людей и множество дорог. Каждая неожиданная встреча рождает сомнения.

Оставляю коня, пробираюсь сквозь веселящуюся толпу к помосту. Люди, едва держатся на ногах, блестят голодом глаза, но по-прежнему не скупятся отдать последний медяк за красивое представление. Оно дарит короткий миг счастья. Время, когда забывается плохое, прячется за веселой музыкой, укрывается тонкой тканью ярких юбок танцовщиц. Миг, заставляющий поверить в чудеса.

Он стоит у помоста. Прислонился к хлипким перилам лестницы, скользит взглядом по толпе, пересчитывает в уме количество полученных денег по звону монет, что летят в руки танцовщиц.

— Добрый день, — он замечает меня, лишь, когда закрываю собой толпу. Вздрагивает, вцепляется побелевшими пальцами в расшитый пояс, ищет глазами способ сбежать.

— Приветствую вас, миссар, — склоняет голову в поклоне. — Искал встречи с вами, — взял себя в руки, улыбается бледными губами. — Давайте пройдем туда, где нам не будут мешать, — морщится от особо громкого крика из толпы.

Киваю, пропускаю мимо. Иду следом. Ловлю каждое движение. Странный он человек. Но если пришел сам, да еще так близко к столице, то стоит выслушать. Глупые не становятся торговцами мыслями.

Знакомая повозка с узкой лестницей и расшитым пушистым ковром, что крадет звуки шагов. По привычке встаю у окна. Ветер треплет порванный пузырь, норовит распустить ровные стяжки заплатки. Здесь все по-прежнему. Словно сделал шаг в прошлое. Только донесений на столе меньше, чем обычно. Затишье перед бурей? Или дела Салиха уже не так хороши, как раньше?

— Что ты хотел мне сказать? — опускаю руку, что до этого сжимала рукоять меча. Слышу облегченный вздох Салиха.

— Не я, миссар, не я, — опускается в свое кресло, щупает под столешницей кинжал. Оружие, даже в неумелых руках придает уверенности в собственных силах. — Дороги говорят со мной.

— Ближе к делу, торговец, — морщусь. Здесь неуместны дворцовые речи, где каждое важное слово нужно прятать за красивыми речами. — Мое терпение не бесконечно.

— Стоит ли моя жизнь ваших секретов, миссар? — улыбается, отпускает рукоять спрятанного кинжала. Навалился всем своим немалым весом на стол, буравит меня взглядом.

— О каких секретах вы говорите? — поворачиваюсь, подхожу ближе. Упираюсь руками в стол, наклоняюсь к его лицу. Очередная хитрость старого торговца, который торгуется за свою жизнь?

— О тех, что должны были сгнить под помостом в сточной канаве того города, — отводит взгляд, ползает по заставленным барахлом полкам стеллажа.

— Должны были? — против воли сердце пропустило удар.

— Смерть бывает благосклонна, отпускает свое, — пожимает плечами, улыбается. Блестят его глаза. Сжимаю кулаки, стараюсь не дать воли эмоциям.

— Говори яснее, Салих, — наклоняюсь еще ближе, ловлю его взгляд.

— Вы подставили меня, миссар. Я лишь хочу вернуть себе то, что потерял. Шутка ли, быть втянутым в попытку убийства наследника престола. — Вздрагиваю. Откуда он мог узнать? Только если…

— Где они? — хватаю за ворот рубашки тонкого шелка. Он трещит по швам, впивается удавкой в толстую шею торговца.

— Там, где вы не найдете. Под моей защитой, миссар, — хватает меня за руки, разжимает пальцы, сбрасывает захват. — Их, и мое молчание, за вашу благосклонность, миссар. Умру я — заговорят они. — Улыбается, с превосходством, смотрит мне в глаза. Там, где раньше жил страх теперь одна лишь усмешка.

— Хорошо, — через силу дается это короткое слово. — Ты будешь жить, торговец. Пока что.

— С вами приятно иметь дело, миссар, — склоняет голову в шутливом поклоне. — Не забудьте о моей доброте. Надеюсь на ответные услуги с вашей стороны.

— Услуги? — втягиваю воздух со свистом, останавливаю руки, которые так и тянутся к мечу.

— Да, — кивает, переплетает пухлые пальцы в замысловатые узоры. — Я уже стар. Хотелось бы иметь теплый дом, наложниц и определенную уверенность.

— Что ты хочешь? — отворачиваюсь от него, вновь подхожу к окну, касаюсь холодного шва заплатки на пузыре. Он успокаивает, остужает ту бурю, что бушует внутри.

— Меня устроит скромное место чиновника четвертого ранга. Такая малость. — Потирает довольно руки, уверен в том, что его план безупречен.

Я сам загнал себя в ловушку, из которой теперь не знаю, как выбраться. Можно убить его прямо сейчас, но что будет после? Молчат только мертвые. Но помимо него есть еще двое, кто знает куда больше этого хитреца. А он будет молчать, если получит желаемое. Заговорит и лишиться не только полученного ранга, но и головы.

— Знаете, миссар, есть такая поговорка. Молчание — золото. — Поднялся. Подошел вплотную, дышит в затылок. — Мое молчание намного дороже, оно стоит вашей жизни.

— Ладно, — сжимаю зубы. — Но не скоро. Не так просто дать четвертый ранг человеку со стороны.

— Не прибедняйтесь, миссар. — цокает языком, сквозит издевка в каждом слове. — Ваш брат высший. Какие могут быть границы у его власти? Он ведь не оставит родного брата в беде, верно?

— Все не так просто, торговец, — разворачиваюсь, впиваюсь в него взглядом. Руки чешутся убить на месте.

— Просто или не просто, — пожимает плечами, даже не отступил ни на шаг под моим взглядом. — Ваши проблемы. Я не буду ждать долго. Дороги длинные, но всегда приводят туда, куда мне нужно. Слышат даже шепот. Поторопитесь, а то он долетит до ушей нужных людей.

Проблемы, как стая волков. Набросились разом, вцепились острыми зубами в руки, не дают поднять меч. Только и остается надежда на то, что не вся кровь вытечет из ран.

— Миссар, — останавливает меня в дверях. Портит своим голосом глоток свежего морозного воздуха, который еще мгновение назад казался столь сладким после духоты повозки. — Удовлетворите любопытство старика ответом на еще один вопрос.

— Какой? — вздыхаю. Не хочу оборачиваться. Шаг отделяет меня от мнимого чувства свободы. Хочу поскорее переступить порог, оказать подальше от лагеря бродячих артистов.

— Безликий, что вы знаете о нем? — слова бьют, как кнутом. Но позволяю себе лишь вздрогнуть. Нельзя. Он и так знает слишком много тайн. Теперь решил подобраться и к другим?

— Я слышал о них лишь сказки, Салих. — Наконец вырываюсь из душного плена.

Петляю меж одинаковых стенок повозок. Иду сквозь толпу, морщусь от криков людей, что жадно хватают короткий миг лживого счастья.

— Отправляйся в северную провинцию. Узнай все, что можно о тех, кто тогда был казнен. Весь город переверни, если потребуется. — Поводья ледяные, выпадают из холодных пальцев.

— Да, миссар. — короткий кивок помощника и он срывается с места, увлекая за собой десяток верных людей. Через мгновение стук копыт их лошадей потерялся в гуле толпы.

Мне предстоит вновь наступить на горло совести. Пойти на сделку с братом. Построить для него еще одну ступень к вершине, чтобы выжить самому и в какой-то мере спасти его. Я до сих пор не решил, что мне действительно дороже. Империя или семья. Долг или чувства к тем, кому они не нужны вовсе.

Никто.

Неделя пути. Изматывающая тряска в крохотной коробке с единственным развлечением в виде небольшого окна, затянутого сеткой. Она окрашивала мир в темные тона, рвала солнечный свет на кусочки, не позволяя коснуться моего лица. Множество дорог. Разных, так похожих на жизни людей. Прямые, широкие, почти ровные, по которым скользишь, как по воде. Узкие, извилистые и израненные, от которых не знаешь когда ожидать следующего болезненного удара. Очень много мыслей. О прошлом и будущем. Все они смешались, снова вылез откуда-то страх. Чужая жизнь теперь диктует свои правила и мне нужно их принять. По ним живут все, и я не буду исключением. Такова участь любого человека. Раньше тот, кого звали Никто, мог их игнорировать, но не теперь.

— Опять эти попрошайки, — брезгливо скривилась тетя, чье имя мне до сих пор неизвестно. Возница и двое слуг, что оставались верны разоренному роду наместников бесполезных земель, защелкали кнутами, разгоняя толпу.

Выглядываю в окно, смотрю в большие глаза на изможденных грязных лицах. В них боль и голод. Они не видят меня из-за сетки, просто смотрят в никуда, в надежде попасть наугад, выторговать себе еще один день жизни у тех, кто живет чуть лучше. Их были даже не десятки, сотни за все время нашего пути. Они обступали повозку со всех сторон, тянули тощие руки несмело, едва касаясь пальцами стенок, заглядывали вовнутрь, пытаясь получить каплю чужого сострадания. Не стража и торговцы встречали тех, кто въезжал в города, а именно они. Стайки испуганных детей, прячущих тощие тела в грязные обрывки одежды.

Были и другие взгляды. Те, что встречались на дорогах. В их глазах горькое ожидание смерти. Они медленно брели, заточенные в такие же изможденные тела. Связаны между собой толстыми веревками и одной судьбой на всех. Тетя говорила, что это воры. Те, кто посмели украсть что-то из ранговых наделов. Что могли украсть эти люди с пустыми глазами? Она утверждала, что их толкает жадность и лень, но мне казалось иначе. Все тот же голод, как у попрошаек, в этих людях стал сильнее страха.

Города похожи друг на друга. Проспекты, улицы, переулки. Даже вывески мне казались одинаковыми. Постоялые дворы, в которых мы останавливались, ничем не отличались друг от друга. Тесные комнатушки с однообразной мебелью и безвкусная еда. Впервые в этом мире удалось поспать на кровати. Не понравилось. Кажется, что повернись немного и утонешь в бугристой перине, задохнешься от тучи пыли, что взлетает над ней при каждом движении. Запираюсь в номере и расстилаю плащ у окна, кутаюсь в него, вдыхаю запах множества дорог. Так лучше и привычнее. Тогда темнота сна без сновидений не пугает.

Чем ближе к столице, тем меньше свободных номеров и выше цены за пребывание. Ночевать предстояло в одной комнате с тетей, а она вряд ли оценит мое рвение уступить ей кровать и лечь на плащ у окна.

Замираю на неудобной перине, дышу через раз, давясь пыльным воздухом и неприятным запахом от одеяла. Когда не двигаешься — грязи меньше. Сон крутится рядом, касается сознания липкими пальцами, будто дразнит. Сжимаю веки, зову его. Почти получилось, когда тихий шорох у дверей отпугнул сон. Тетя или так крепко спит или просто не слышит. А звук все громче, настойчивее, словно мышь скребет, пытается проковырять дыру внутрь нагретой комнаты.

Поднимаюсь, не выдержав этого звука. Крадусь к двери, затаив дыхание, прислушиваюсь.

— Кто там? — глупо, но это единственное, что пришло в голову. Раньше уже случалось так, что кто-то путал комнаты, пытался открыть дверь другим ключом. Может и теперь так?

— Госпожа Ка Тор? — приглушенный голос, как из-под маски, что носил Хорх в сером пепле бесполезных земель. Слов не разобрать толком, о смысле лишь догадываешься.

— Да? — открываю дверь, на мгновение, ослепнув от яркого света коридора. В лицо летит какая-то пыль. Забивается в нос и глаза, въедается в кожу, как песчаный вихрь, заставляет теряться. Скрывает яркий свет, гасит звуки ночной жизни гостиницы.

Почему-то вокруг все темнее и тише. Невозможно сопротивляться этой темноте. Падаю, чувствую твердые доски пола под ладонями, даже пытаюсь ползти, позвать на помощь. Но из горла вырывается лишь хрип. Опять темнота. На этот раз она не спокойная, как раньше, обхватывает липкими пальцами тревоги.

В этот раз все иначе. Нет больше сияющих повозок, не оглушают своим грохотом, нет зеркал окон, что теряются на недосягаемой высоте каменных зданий. Темно и тихо. Только редкие лучи каких-то огней ползают по темному потолку. Я знаю, что это тот же мир. Теперь не такой ослепляющий и страшный. Спокойствие ночной темноты, его почти невозможно почувствовать в реальном мире. Странные повторяющиеся узоры на тонкой бумаге, которая чудом держится на стенах. Глаза неохотно привыкают к темноте. Даже мебель здесь необычная, оттого кажется опасной и непонятной.

Медленно светлеет небо за окном, просвечивает сквозь тонкую сетку с множеством дырочек и бахромой по краю.

Уютную тишину разрывает резкий писк. Он звучит все громче, над самым ухом, даже внутри все дрожит от него. Поворачиваю голову, ищу взглядом то, что нарушило предрассветное спокойствие. Маленький брусочек из непонятного материала продолжает кричать, светит в глаза цветным квадратом.

— Да выруби ты уже будильник! — чужой голос глухо звучит из-за толстой стены. Кажется, он напугал меня больше, чем этот непонятный предмет с громким звуком. Сердце заколотилось, как сумасшедшее. Темнота вокруг снова накинулась на меня, скрыла светлеющее небо за тонкой тканью с бахромой. Расплылись очертания непонятной мебели.

Тело растворилось в этой темноте. Не желает слушаться. Пытаюсь шевелить рукой, но отчего-то даже попытка это сделать вызывает боль. Не чувствую пальцев. Мир медленно светлеет, проступает пятнами сквозь темноту.

Низкий потолок из кривых досок грозится обрушиться на голову. Неяркий свет свечи ослепляет не хуже дневного солнца. Перед глазами все плывет, чешется лицо от той пыли, что намертво въелась в кожу. Воздух колючий, холодный, застревает в горле и не хочет двигаться дальше.

— И что теперь, Ракс? — тихий шепот смутно знакомого голоса. Справляюсь с тяжестью собственных век, стараюсь быстрее вернуться в реальный мир из спокойствия вымышленного.

— Делай, что хочешь, — пугающий своим безразличием другой голос. Дышать по-прежнему трудно, но мир постепенно становится четким, приобретает объем. Тело, словно коконом, обмотано веревкой. Именно она так давит на грудь, не дает дышать, режет руки, которых уже не чувствую. Кажется, если бы у этих людей были цепи, то и они бы сжимали меня.

— Она очнулась, — скрип ссохшихся досок пола все ближе. Чье-то лицо темным пятном зависло перед глазами. — Эй, слышишь меня, красавица? — пытаюсь рассмотреть его, но не получается.

— Отойди. — Страшный голос тоже близко. Пытаюсь повернуть голову, но шея не слушается. — Как тебя зовут? Кто ты? Расскажи, тогда отпустим. — Сладкое обещание, которое так далеко от правды. Они не отпустят, я знаю.

— Тьяра Ка Тор, — язык с трудом произносит незнакомое имя, что теперь принадлежит мне.

— Умница, — улыбается голос. — А то существо, которое помогло тебе бежать где?

— Существо? — переспрашиваю, кажется, даже пытаюсь нахмуриться, что бы вспомнить ответ на вопрос, которого не понимаю.

— Как ты избавилась от моей печати? — следующий вопрос, который дает мне все ответы. Вздрагиваю, дергаюсь в путах, пытаюсь почувствовать тело.

— О, это ты, значит, помнишь? — снова улыбается голос. Свет свечи ближе, больше не прячется за спинами этих людей. Мерцает в руках того, кто называет себя торговцем мыслями.

Страх, который ушел в ту ночь в лесу, вновь вернулся. От него не избавиться до конца. Он лишь притворился, спрятался на время, выжидая нужного момента. А теперь вцепился в сердце холодными пальцами. Вместо лиц этих людей — клетка перед глазами. Лязг цепи и холод ошейника, что тянет к полу своей тяжестью.

— Так что, девочка, — ко мне наклоняется маг. Тот, что любит наблюдать, как свистят палки, похожие на весла. — Про печать скажешь?

— Я не помню, — хрип вместо ответа. Тетя всегда верила и они поверят. Должны поверить. Иначе снова закроется с протяжным скрипом дверь стальной клетки.

— Не помнишь? — щурит глаза, впивается в меня взглядом, словно в душу заглядывает. Холод пробежал по позвоночнику, разлетелся по всему телу колючими мурашками.

— Не помню. Кто вы? — взгляд мечется с одного лица на другое, как и мысли в моей голове.

— Она врет? — нахмурился Салих.

— Нет. — Качает головой маг. — Если это действительно она. Людей читать легко, но вот таких, как то существо…

— Что ты имеешь в виду? — складка на лбу торговца мыслями стала еще глубже от сомнений, что рождаются в его голове.

— То существо, помнишь? — маг внимательно следит за мной, ловит каждый взгляд, пытается докопаться до самого сердца.

— И? — Салих отступает. Не режет больше глаза свет от почти прогоревшей свечи.

— Знаешь, кто такие безликие? — вижу, как вздрогнул Салих, выронил из рук новую свечу, что собирался подпалить от старой. — То существо… Оно было слишком похоже. И одновременно нет. Именно поэтому я так долго ходил вокруг. Боялся приблизиться, поговорить. Да, друг, я боялся. Впервые в жизни что-то заставило меня не спать ночью. — Он коснулся холодными пальцами моего лица, провел по спутанным волосам. — Оно соответствовало описанию из старых свитков, но вело себя иначе. Оно выглядело долгое время одинаково безлико. Оно могло убить вас всех в ту ночь, но не стало. Почему? Не знаю. Может, это лишь мои мечты, желание хоть на миг прикоснуться к древним тайнам. А может просто оно чей-то неудачный эксперимент.

— А при чем тут эта девка? — справился с дрожью в руках Салих. Затанцевали два огонька на столе. Один лишь только разгорался, другой почти исчез, сдался под напором света новой свечи.

— А что ты знаешь о безликих? — он, наконец, убрал от меня пальцы. Отошел на пару шагов, изучает взглядом, щупает с ног до головы.

— Они те, кто приходили и убивали. Их никто не мог поймать. И у них не было лиц. — Пожал плечами Салих. — Это сказки для непослушных детей. Неужели ты веришь в это? — скорее он сам пытался убедить себя в том, что в сказках нет правды. Трудно жить, когда твои кошмары оживают.

— Ты прав лишь отчасти. — Улыбается маг. Достает из-за пояса кинжал с волнообразным лезвием.

Сердце вновь пустилось в пляс. Я не хочу умирать. Только не снова. А он все ближе, будто крадется ко мне. Отмеривает секунды короткими шагами. Блестит лезвие, почти чувствую его холод. Закрываю глаза не в силах видеть, как приближается смерть. Цепляюсь за непослушные спирали времени, но они упираются, вырываются из пальцев, заставляют паниковать еще больше. Страх не исчезнет никогда. Будет вот так прятаться, внушать уверенность в своих силах и бить исподтишка в те моменты, когда встречи с ним ждешь меньше всего. Он путает мысли, рвет слова и забирает жизни. Делаю последний вдох, упираюсь грудью в веревки, которые неожиданно расползаются, опадают на пол с глухим стуком.

— Безликими их назвали потому, что они могут стать кем угодно. Мужчиной, женщиной, ребенком и даже зверем. Подбираются под маской лучшего друга, родственника или даже самой жертвы. И бьют в сердце. А потом исчезают, растворившись в толпе, скидывают маску убийцы, что бы одеть лицо кого-нибудь другого. — Распахиваю глаза, смотрю в спину мага. Тело больше не держат тугие путы, но двигаться по-прежнему не могу.

— Ты хочешь сказать, что она, — Салих кивает в мою сторону, — может быть безликим?

— Я хочу сказать очень много. Но она слишком эмоциональная, живая, что бы быть безликим. А как их можно отличать от настоящих людей — не знаю. Я искал тогда мага, которому оно подчиняется. Почти неделю проторчал в том городе, но так и не нашел того, кто мог бы попытаться создать ужас времен войны магов. — Снова поворачивается ко мне, сжимает в руках кинжал, словно ожидает чьего-то нападения. Моего? Возможно. Но я ведь не безликий. Или…

— Заморочил ты мне голову Ракс, — морщится Салих, вздыхает облегченно, вытирает холодную испарину со лба.

Они оба стояли, замерев, смотрели на меня, не сводя глаз. Долго, по-моему, вечность. В тишине комнаты слышно было биение их сердец, что не уступали по скорости моему страху.

Салих подошел к неприметной двери, что пряталась за выцветшим ковром на стене, стукнул по доскам три раза. Две темные фигуры зашли в комнату, принесли с собой свежесть морозной ночи. Подхватили меня под руки. Непослушные ноги отсчитывали их шаги, цепляясь за широкие щели в неровном полу. Все темнее вокруг, сбиваюсь со счета шагов похитителей. Запах затхлости и сырости все отчетливее. Кажется, что темный коридор уводит вниз, глубоко под землю, где никогда не увидеть солнца.

Лязг железного засова звучит, как приговор в той тюрьме. Каменный пол обжигает ладони, касается тела сквозь тонкий шелк ночного платья. Опять темная клетка, но в этот раз без тонких полосок света, который раньше дарил надежду.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Мне удалось прогнать ожившие кошмары, закрыть обратно в голову, запереть рамками недолгого сна. Больше не боюсь глубоких теней, не вздрагиваю от каждого скрипа. Вино — лучшее лекарство. Оно обжигает горло, спускается теплой волной по груди и сворачивается горячим комком в животе. Дарит спокойную негу и храбрость. Теперь я смело смотрю туда, куда раньше боялся поднять взгляд.

Эти недолгие мгновения пьяного сна стали моим спасение. Надеждой, что грела изнутри в течение холодного дня. Я считаю часы и минуты до момента, когда смогу забыться. Пусть плохо с утра, гудит в голове и мутит от еды. Но и это состояние к лучшему. В пустой голове нет мыслей, нет воспоминаний. Ничего нет. Теперь я словно живу во сне, наблюдаю за неторопливым течением жизни. Мир кажется таким простым, намного лучше прежнего.

— Поставь сюда. — Откидываюсь на мягких подушках, смотрю в мутные стекла витражей. Без солнца они кажутся блеклыми и унылыми. Чем больше выпью, тем легче уснуть. В голове шумит, как будто море близко.

Слуга опускает поднос, раздражает звоном вздрогнувшей посуды. Морщусь, наблюдая, как расплескалась часть драгоценной жидкости.

— Выпей со мной, — останавливаю слугу, который уже почти достиг дверей. Мне одиноко. Ужасно одиноко и горько. Даже пью в одиночестве. Готов разделить вино даже со слугой. После третьего кувшина это не кажется глупым.

— Что вы, ваше высочество, — запинаясь, мотает головой, продолжает пятиться к дверям.

— Пей! — со звоном опускается обратно на узкий столик чарка, холодит пальцы разлитым вином. — Иди сюда! — даже слуги не хотят пить с будущим императором.

Подходит, медленно, спотыкаясь о неровности ковра. Смотрит завороженно на столик. Похож на смертника, которого толкают в объятия к палачу. Раздражение, что жило внутри весь день, рвалось наружу, превращалось в злость.

Он уже совсем рядом, стоит, бледнее мертвеца и не сводит глаз с чарки.

— Я долго буду ждать? — склоняю голову на бок, пытаюсь ударить взглядом.

— Пощадите, ваше высочество, — бледность его лица достигла предела. Падает у моих ног, впивается в ковер пальцами, тянет на себя покрывало с ложа, скидывает на пол поднос с вином.

— Что за… — вскакиваю, раскидывая подушки, отталкиваю скулящего слугу ногой.

— Я не хотел, мне приказали, ваше высочество, — невнятный крик, больше похожий на вой.

— Что здесь происходит? — высокий, чуть истеричный голос матери. Как всегда блистательна, ослепляет золотом своих украшений, оглушает шелестом шелков.

— Я не хотел, — уже не кричит, скорее стонет.

Перевожу взгляд с него на разлитое вино, что темным, бордовым пятном растекается моему халату, капает на ковер и подушки. Словно кровь из невидимой раны. Мысли закрутили в голове хоровод, затопали оглушительно в ушах, смешали все голоса, которых вдруг стало так много в комнате.

Люди, много людей, одинаковые, как тени. Суетятся, бегают. Рядом императрица, обнимает за плечи, трясет, кричит что-то прямо в лицо. Отмахиваюсь от нее. Только сейчас понимаю, что одиночество убивает не только душу. Отравленное вино для того, кто всегда пьет один. Такой легкий способ избавиться от ненужного человека, который посмел бросить свою тень на трон целой империи.

— Кто? — расталкиваю стражу, воины окружили по-прежнему стонущего слугу, не пробиться. — Кто?! — дотягиваюсь до него, хватаю за грубую ткань рубахи.

— Я не знаю, — взгляд полный ужаса. В нем его больше, чем во мне. Злость прогнала все другие чувства. — Пришел человек, я не видел лица. Дал это, сказал, что моя семья не будет больше голодать… — сам хватает меня за руки, притягивает ближе к себе, заглядывает в глаза. — Не убивайте, прошу вас, не надо, мой принц…

— Казнить! — отдираю его пальцы от своих рук. — Всех казнить!

— Кого, ваше высочество? — несмело переминается с ноги на ногу один из стражников. Лица воинов не знакомы. В последнее время меня охраняли люди из отряда миссара, их я успел выучить до малейшей черточки, запомнить каждый седой волос на голове.

— Кто вы? — пячусь, теперь уже от незнакомого отряда стражи. Люди, много незнакомых людей с оружием. Они совсем рядом. Откуда мне знать, есть ли среди них предатель? Вот сейчас, возможно, тихо тянет кинжал, сжимает во вспотевших руках, примеривается, готовится.

— Арри, — чье-то прикосновение к плечу. Разворачиваюсь, отталкиваю от себя того, кто подкрался со спины, нашептывает этим именем воспоминания.

— Ваше высочество, — передо мной встает тот самый стражник, что посмел уточнять мои приказы. Закрывает широкой спиной испуганную императрицу.

— Вы, — оборачиваюсь, вглядываюсь в лица, которые расплываются, смазываются настолько, что становятся близнецами. Ноги запинаются о смятый ковер на полу, хватаюсь за колонну, отхожу все дальше от толпы одинаковых лиц. — Вы все заодно.

А они смотрят осуждающе одинаковыми глазами с одинаковых лиц, которые совсем уже не похожи на человеческие. Шевелят губами тихо, словно шепчут одно единственное слово, оно складывается в столь знакомое короткое имя, мое. И кружат вокруг, как стервятники, извиваются, как темные тени в глубоких углах. Касаются меня, гладят холодными пальцами лицо, дергают за волосы. И все шепчут, зовут по имени, которое стало мне ненавистно. Пытаюсь оттолкнуть их, ударить, но попадаю лишь в пустоту. Тени набрасываются, хватают, сжимают, не дают дышать. Закрывают собой весь мир.

Никто.

Невидимый бой. Он идет в душе каждого. Глубоко внутри смешиваются чувства и мысли, делят между собой душу. Это хуже пытки. Отталкиваю страх, разгоняю по углам. А он выползает вновь, стелиться по холодным камням пола камеры, шепчет что-то, вытаскивает самые ужасные мысли. Он не устает, не сдается. Он везде. А у меня нет больше сил. Я снова в клетке. Вот, каково быть человеком. Каждый миг боишься за свою хрупкую жизнь. Цепляюсь за решетку, смотрю в темный коридор, вдыхаю затхлый воздух в надежде почувствовать запах свободы. Она так далеко, что не дотянуться.

— Перестань уже, — внезапно у страха прорезался новый голос. Настоящий, звонкий, реальный. Поселился в одном из темных углов и шевелится. До этого пугал тихим шепотом.

— Кто ты? — прислоняюсь спиной к решетке, устав от бесконечных попыток сломать прутья. Это тело намного слабее прежнего.

— Будешь так себя мучить — вид не товарный будет, — продолжил голос. Мотаю головой, вглядываюсь в темноту. — Меня Линсан зовут, — зашевелилась темнота в углу, стала действительно реальной, подползла к решетке. Ее силуэт едва угадывался от тусклого света в самом конце коридора, где начиналась лестница.

— Тьяра, — со второго раза удается поймать ее узкую ладонь.

— Перестань уже это. Не выбраться отсюда, пока Салих не разрешит. — Она постучала пальцами по решетке. Дышать стало легче, видя, что здесь есть кто-то еще.

Молчу. Очень много вопросов, но задать не могу, не удается поймать ни один из них. Боюсь выглядеть еще глупее.

— Нас тут много, — улыбается тень. — Да, девочки? — темный коридор ответил ей тишиной. Вглядываюсь в него, пытаюсь рассмотреть другие тени в камерах напротив. — Это они стесняются просто, — тень передернула плечами. — Мне так одиноко, а они молчат. Открывают рот только чтобы еще больше напугать меня. Никто не хочет со мной разговаривать. Ты ведь будешь со мной говорить? — пододвигается вплотную, ощущаю тепло ее тела.

— Буду, — киваю, хоть меня и не видно. Когда кто-то есть рядом не так страшно. Сжимаюсь в углу, обнимаю себя руками. Шелк тонкого платья совсем не греет. Кажется, впитывает в себя окружающий холод. — Как ты здесь оказалась? — спрашиваю, пытаюсь угадать ее лицо в темноте. — Тебе не страшно? — ее голос не кажется испуганным.

— Не помню, — опять шевелится. — Кажется, это было очень давно. А страх… Он устал. Да и не так плохо, когда я тут не одна. Да, девочки? — приникла темным пятном к решетке, обвила прутья пальцами, просовывая самый кончик носа в коридор. А в ответ снова гнетущая тишина, в которой слышно лишь наше дыхание. — Опять молчат, — вздыхает, отползает от решетки в свой темный угол в дальнем конце камеры.

Затихла там, слившись с тенями, будто и нет никого. Может, я схожу с ума? Живот скрутило болезненной судорогой. Сжимаюсь, давлю на него холодными руками, а он бунтует, ворчит, как живой, просит чего-то. Отползаю от решетки, тоже забиваюсь в угол, противоположный тому, где сидит Линсан. Темнота обступает со всех сторон, убаюкивает тишиной. Почти поддаюсь ее уговорам о сладком сне с видениями чудного мира.

Шаги. Они гулким эхом пролетают мимо, теряются в глубине темного коридора, прячутся в пустоте камер. Уже слышны обрывки слов. Металлический звон ключей дразнит свободой.

Сердце забилось чаще. Сгустился мрак, снова стал пугающим. Сжимаюсь, забиваюсь в угол в надежде слиться с каменной стеной. Звон ключей совсем рядом. Сверкнул холодными бликами металла в далеком свете мутного фонаря. Царапает непослушный замок нашей камеры. Перед глазами снова та тюрьма. Темные фигуры Арри и миссара за решеткой. Они так похожи на эти, что сейчас копаются в замке. Страх все сильнее набрасывается, стремиться поглотить бурным потоком. Лишает сил. Даже руки дрожат так, что срываются с острых коленей, которые обнимаю, спасаясь от холода.

— Нет, пожалуйста, — всхлип звонкого голоса, который недавно спас меня от страха. Теперь он ранит, заставляет дрожать еще больше.

— Заткнись, блаженная, — рычит одна из теней. Рывком открывает дверь. Жалобно гудит решетка от ее удара.

— А вторую точно нельзя? — уточняет другая тень.

— Даже не вздумай! А то Салих тебя в евнуха превратит, — отталкивает его в сторону первый. Входит в камеру, рушит хрупкую тишину громкими шагами. — Сюда иди, солнышко, — слышу улыбку, которая вызывает отвращение. — Не заставляй нас доставать тебя силой.

Зашевелилась темнота в углу, распалась на две тени. Густую, широкую и узкую, маленькую, что несмело выползала в полумрак у решетки. Ему надоело ждать. Хватает Линсан за волосы, тащит прочь их клетки. Сердце заходится, рвется прочь из груди.

— Нет! — не помню как. Всего секунда замершего по моей воле времени. Оказываюсь между ним и маленькой тенью, перехватываю руки, сжимаю изо всех сил тонкими пальцами. Страх сдается под напором неожиданной злости. Манит свободой полумрак коридора за его спиной, притягивает взгляд.

— Пошла прочь, — тычок в грудь от второй тени. Больно, сбивает дыхание, но я продолжаю стоять, прячу за своей узкой спиной всхлипывающую тень.

— Нет. — Повторяю твердо, пугаюсь собственного голоса, похожего на рычание. Тени тоже вздрагивают, переглядываются между собой темными провалами глаз.

— Салих хоть и приказал тебя не трогать, но ведь и мы не железные, — взял себя в руки первый, пытается вырвать руку из моего захвата. А я сжимаю все сильнее, почти не чувствую пальцев, заставляю их впиваться глубже в мясистую ладонь. — Что творишь, дура? — его голос превратился в шипение. Дергает руку, тянет меня за собой к узкому входу. А я держу. Изо всех сил своих маленьких рук.

— Отпусти ее, — опять рычу. Он по-прежнему держит волосы Линсан в своем кулаке. Сжимаю еще сильнее. Чувствую, как тонкие струйки горячей крови стекают по моим пальцам. Я не отпущу, даже когда услышу хруст костей.

— Сумасшедшая! — рычит он, бьет по лицу наотмашь, заставляя разжать пальцы. За спиной падает на каменный пол Линсан, отползает в свой темный угол.

Почти не чувствую боли. Только пощипывает жаром кожу на щеке, расплывается темнота перед глазами. А я все стою, смотрю туда, где у его тени должны быть глаза. Я больше не испугаюсь. Невидимый бой. Бесконечность, в которой вновь и вновь отбрасываю страх прочь.

Они ушли. Захлопнулась железная дверь клетки, замерцал далекий тусклый свет, съедая тяжелые шаги двух теней.

— Ты как? — поворачиваюсь в угол, ищу ее взглядом.

— Все хорошо, Тьяра. — голос дрожит.

Сажусь обратно в свой угол, прячусь в темноте. Злость проходит, дергает тело в последней попытке задержаться, заставляет трястись больше, чем от холода. Страх снова высунул голову, напомнил о своем присутствии и тоже скрылся. Пусто внутри.

— И почему они всегда выбирают именно меня? — тихий шепот из соседнего угла. — Нас здесь так много, но почему же именно я?

Снова смотрю в темные провалы клеток напротив. Темно и тихо. Нет ни чужого дыхания, ни шороха одежды. Там живет лишь пустота и страх. Они рисуют причудливые картины в голове, заставляют видеть то, чего нет.

— Бояться легче, когда ты не одинок. — Смотрю в пустые камеры напротив. — Да, девочки?

Сорин Ван Сахэ.

Вдовствующая императрица.

Дворец оживает всякий раз, когда за его стены пробирается смерть. Отряхивается от вековой пыли, скалится позолоченными клыками арок множества дверей. Смерть влечет за собой ураган. Набрасывается в одно мгновение, треплет чужие жизни, играет душами. А ты пытаешься удержаться на земле, цепляешься за все, что есть рядом, заставляешь себя из последних сил. И никто не предугадает, кого снесет в этот раз, кто окажется слаб, что бы сорваться. Одни строят надежную опору в преддверии урагана, другие надеются на собственные силы.

Сейчас настало затишье. Краткий миг, когда все вокруг в разрухе, перепутаны вещи, разбросанные злым ветром чужой смерти. Но все знают, что вскоре он ударит снова. Подбирают обрывки того, что уцелело, прячут свои богатства или же освобождают место в закромах в надежде, что туда надует новое сокровище.

Вот и я так же, стою посреди разрухи и не знаю, за что хвататься. Смотрю, как другие растаскивают мое по праву, и не могу ничего с этим поделать, словно ноги к земле приросли. Не знаешь кто друг, а кто враг. Когда вокруг столько возможностей изменить свою жизнь — дружбы не существует. Блеск золота и сила власти хоронит другие чувства под мусором от урагана. Он становится намного важнее.

Двадцать лет я держалась. Улыбалась тогда, когда стоило бы плакать. Кланялась тем, кто много раз вонзал нож в спину. Я сделала все, чтобы мой сын не жил в таком мире. Отправила так далеко, как только было возможно. Наверное, я совершила ошибку. Он не готов. Даже когда я говорю о том, куда смотреть он поворачивается, но не видит. Не хочет видеть. Мой мальчик умрет, и я отправлюсь вслед за ним. Эта страшная мысль все чаще посещала меня, мешала сдвинуться с места.

Я отправила десятки людей по следам его пути сюда, в надежде понять, что же все-таки случилось. Все можно исправить, стоит только захотеть. А самое страшное в том, что он не хочет. Просто сидит и ждет смерти. Он хоть и наивен, но не так глуп. Все понимает и видит, только смотрит сквозь пальцы. Смирился с тем, что приготовила ему судьба. Плывет по бурному течению реки, даже не пытаясь зацепиться за камни, отсрочить свою встречу с пропастью.

— Вдовствующая императрица, — так задумалась, глядя на далекие огни столицы, что не заметила приближение слуги.

— Вы хоть что-то узнали? — не хочу поворачиваться. Каждый раз натыкаюсь на виноватые взгляды тех, кто пришел с пустыми руками.

— Да, — неуверенный тихий голос. Это короткое слово пронзило сердце, словно клинок.

— Что? — резко оборачиваюсь, впиваясь взглядом в испуганное лицо одного из младших чиновников.

— Во время пути кто-то похитил принца с неизвестной целью. Миссар нашел его, освободил наследника и отдал приказ о казни. — Запинаясь, сообщил он.

— Это я и без тебя знаю! — раздражение против воли вырвалось на волю.

— Говорят… — упал на колени чиновник, накрыв голову руками. Пусть боится. Посмел дать мне ложную надежду. Сколь сильно ожидание чего-то, столь же и больно разочарование.

— Ну что? Что? — бросаю в его спину одну из подушек. Время сейчас тянется бесконечно долго. — Мне тебя в пыточную отправить?!

— Нищие, у которых держали принца, — поднял он глаза. — Некоторые выжили. Сказали, что тот человек был вовсе не похитителем. Принц сам держался за него. И…

— Что же, — сердце колотится в груди, словно я снова влюбилась.

— Тела казненных… — чиновник под моим взглядом еще больше съежился, глотает слова, что не разобрать.

— Я сейчас позову палача, — шиплю, как тысяча разъяренных змей.

— Нищие сказали, что это не тот человек, что был с принцем, — выдохнул чиновник.

Слова застряли у меня в горле. Свернулись колючкой, царапают горло так, что хочется хрипеть. Сердце забилось еще быстрее, хотя, казалось, это невозможно.

— Найдите его. — Голос и правда, похож на хрип. — Не знаю как, но найдите и привезите сюда. — Смотрю на застывшего у моих ног человека, который по-прежнему боится поднять голову.

— Это будет трудно, — опускает голову еще ниже.

— С каких пор найти человека стало проблемой? — это какая-то шутка. Словно весь дворец сговорился.

— Найти можно почти любого человека, вдовствующая императрица, — осмеливается поднять глаза. Молчу, стараюсь убить взглядом того, кто смеет перечить. — Но как найти того, чье имя — Никто?

— Что? — вздергиваю брови. У всех есть имена, пусть даже те, что спрятаны под кличкой. У всех есть семьи, города, даже захудалые деревни, которые многие гордо зовут домом.

— О нем нет ничего. Он даже на человека не похож. Потому и имя — Никто. Так сказали нищие. — К концу фразы голос его почти пропал. Сжимаю зубы, шумно вдыхаю воздух, почти со свистом.

— Значит, найди того, кого не существует! Вон! — хрип превращается в рык.

Я загрызу любого за своего сына. Я хочу жить. Я столько всего сделала в жизни. Не имею больше права проигрывать. Здесь и сейчас начинается настоящая война. И пусть я буду улыбаться какому-то грязному нищему, у которого даже имени нет, но верну принца к жизни. Если умрет он — умру и я. Дворец не терпит слабости.

— Вдовствующая императрица, — снова голос позади.

— Что ты хотела? — одна из служанок поставила небольшой столик с горячим настоем, отодвинув в сторону подушки.

— Вам следует отдохнуть, госпожа. — Налила настой в кружку. Приятный мятный запах поплыл по холодным покоям.

— У меня нет на это права, — вздыхаю, принимаю отвар.

— Утвердили список наложниц, что прибудут в дар от наместников и министров. — Дождавшись, когда я почти допью отвар, сообщила она. Хорошее настроение практически сразу улетучилось.

Это сложный выбор. Та, что в будущем займет мое место, может быть среди них. Я тоже не была первой женой. За свое место боролось с отчаянием загнанного в угол зверя. Женщин у императора много, но императрица всегда лишь одна. А главы Управлений уж точно постарались подсунуть в этот список своих родственниц. Остается только выбрать ту семью, которая наиболее лояльна к законному наследнику или же наоборот, опасна. В моих руках сейчас ключ к должности первого советника. Посмотрим, какую цену они готовы предложить. Я не могу ошибиться.

Никто.

С каждым часом темные стены давили все сильнее. Кажется, они медленно двигаются, сжимают свой каменный капкан. Заставляют глубже забиваться в угол. Как и мысли. От них тоже не сбежать. Не спрятаться. Они запирают обратно в клетку. Что я делаю не правильно? Где дорога свернула не туда? Желание быть человеком изменило меня. С телом поменялось и что-то внутри. Чувства, которые раньше были непонятны, занимают все больше места во мне.

— Тьяра, — Линсан, наконец, избавилась от своих кошмаров, что не давали ей говорить. — Слышишь?

— Что? — поднимаю голову от коленей, смотрю в угол, ловлю тишину вокруг.

— Они говорят, что ты сильная. Они боятся, но просят не сдаваться, — подбирается ко мне. Садится рядом. Снова чувствую тепло и запах давно немытого тела.

— Они? — теряюсь в собственных мыслях. С трудом вспоминаю о том, что видит Линсан.

— Девочки. Разве ты не слышишь их? Их голоса стали тише с твоим появление. Боятся почему-то, шепчут, когда раньше кричали. Они поддерживают тебя. — Уверенно заявляет она, слышу несмелую улыбку в ее голосе. — Я тоже в тебя верю.

— Спасибо, девочки, — перевожу взгляд в темноту пустых клеток. — Спасибо, Линсан, — прислоняюсь плечом к ее плечу. Холод отпускает руку.

— А еще, — прервала она затянувшееся молчание. Заерзала рядом, взяла меня за руку. — Девочки иногда кажутся мне странными.

— Странными? — переспрашиваю, глядя перед собой в темноту.

— Да, пугают меня. — Наклонилась к самому уху, продолжила почти шепотом. — Они говорят странные вещи. Я молчу о многом, а они все равно знают мои тайны, обсуждают их, когда думают, что я не слышу.

— Правда? — в другой ситуации мне бы она показалась забавной. Но не здесь и не сейчас. Как же ей было страшно и больно все это время, что она придумала их.

— Они и про тебя говорят. — Горячий шепот обжигает щеку, щекочет дыханием волосы. — Говорят, чтобы ты не боялась. И… — замолчала на мгновение, оглянулась на пустые клетки напротив.

— Что еще? — улыбаюсь против воли.

— Жизнь всегда делает больно, каждому из нас. И чтобы жить, чтобы защитить то, что тебе дорого, нужно иногда быть такой сильной, как только возможно. За каждый день нужно бороться, драться за каждый вздох. — Слова лились сплошным потоком. Я лишь киваю. То, что она создала в своей голове, помогало ей все это время.

— Они, наверное, правы, — прерываю ее. — Но где найти силы, как выбраться, когда выхода нет? Разве тебе не страшно? — поворачиваюсь к ней. Смотрю туда, где должны быть глаза. Бороться? Я хочу просто жить. Найти свое место, найти себя. Понять что-то, что каждый день ходит рядом, но неизменно ускользает. Мучает странными видениями пугающего мира, который не может существовать.

— Ты не веришь мне! — отбирает свою руку, отодвигается. — Глупая! — ее громкий голос заметался по камере, отражаясь от каменных стен, вылетел в коридор. И словно действительно много разных голосов повторили ее слова. Неприятно. Ежусь, потираю озябшие плечи.

Отворачиваюсь. Смотрю в коридор. Жду хоть чего-то. Пусть то тяжелые шаги или мерцание далекого огня от сквозняка открытой двери. Невозможно вот так сидеть здесь. Словно о нас забыли. Спрятали в землю, как самые потаенные страхи и желания, вычеркнули из жизни.

Ждать пришлось долго. Не знаю, сколько времени прошло. Раньше, в той клетке у меня были лучики, по которым можно отсчитывать дни и часы. А тут ничего. Только пустота и тишина, где можно потеряться. Даже едва различимые шаги и трепет далекого огонька показались мне выдумкой. Видением, которого так долго ждешь. Но оно приобретало реальность. Все ближе шаги, что несут с собой свет. Медленно ползут тени на стенах коридора, прячутся в темные провалы пустых клеток, спасаются от огня.

— Как вы тут? — голос, который надежно занял место в моей голове, когда появляется страх. Салих. Стоит у решетки, светил внутрь чадящим факелом. Отсюда чувствую тепло огня. Хочется поймать пляшущие языки пламени, прижать к груди. — Тьяра, милая, как настроение?

Молчу. Смотрю на него и две тени, которые теперь обрели лица. У одного из них свежая повязка на руке. Сжимаю зубы. Это они, те, кто приходили недавно, пытались сделать больно Линсан. Что будет с ней, когда я уйду? Бесконечный кошмар до самого конца. Пустота и темнота ее постоянные спутники. Оборачиваюсь к тени в углу. Она жмется к стене, прячет лицо в руках, сложенных на коленях. Блуждает потерянным взглядом по лицам, словно и не видит ничего.

— Мне бы хотелось договориться с тобой, Тьяра. — улыбается Салих, заставляет оторвать взгляд от Линсан.

— О чем? — поднимаюсь, подхожу к решетке, закрываю собой Линсан от взглядов тех двоих, что стоят за спиной торговца мыслями.

— Чего ты хочешь в этой жизни? — разговор о вечном и смысле жизни не вяжется с обстановкой.

— Жить. Просто жить. Спокойно, как человек. — Решаюсь впервые ответить честно. Тому, чье мнение мне безразлично. Хоть раз открыть то, что спрятано очень глубоко внутри.

— Жить хотят все, — хмыкнул он, изучая мое лицо. — Проблема в том, как ты будешь жить? Какой видишь себя через год, два, десять? — внимательно смотрит, пытается угадать мысли. Что будет со мной потом? Не знаю. Жизнь не давала мне шанса задуматься, постоянно водит по грани, пугает лицом смерти.

— К чему эти вопросы? — хмурюсь. Таким людям нельзя доверять. Они используют жизни других, выбрасывают, как поношенную одежду.

— Тебя везли во дворец. Хотели подарить в качестве наложницы, знаешь? Это оказалось для меня сюрпризом. — Склоняет голову на бок. Киваю неуверенно. Я — подарок? Не человек, а вещь? Тетя говорила иначе. Как разобраться в липкой паутине обмана? — Я предлагаю тебе вернуться к этой привычной жизни. Стать наложницей, купаться в роскоши. Либо, — он замолчал, будто действительно задумался. — Упасть так низко, что даже нищие будут обходить стороной.

— Я не понимаю. — Он пытается запутать меня, не хочу слушать.

— Женщина ценится до тех пор, пока невинна. Прекрасный бутон, который распустится в достойных руках. — Мерзкая улыбка появилась на лицах тех двоих, что стоят позади. — Все упадет к ее ногам во дворце. Понимаешь? Но если хоть один слух пройдет, что ты не чиста, то все это превратиться лишь в мечты, недосягаемые высоты. Что выберешь ты?

— Я не понимаю. — Качаю головой. Он говорит слишком путанно, прячет смысл за красивыми словами.

— Ты так похожа на одного моего знакомого, — вздыхает, потирая переносицу. — Он тоже предпочитает прямые разговоры. Ладно, — Пропала притворная мягкость в голосе. — Ты сможешь жить нормальной простой жизнью наложницы, если будешь послушной девочкой. Иначе я сделаю так, что все узнают, как ты развлекала моих людей своим телом. Тогда тебя вышвырнут в канаву, как бродячую собаку, казнят всю твою лживую семью, что посмела подсунуть во дворец порченый товар. Поняла теперь? — наклоняется к моему лицу, касается лбом решетки. — Если будешь умной, то ничего плохого не случится. Я буду молчать, как рыба и отрицать наше знакомство. — Просунул между прутьев клочок бумаги. Он раскрылся, спланировал непривычно ярким белым пятном на темный пол. — Пиши. Умеешь? — Киваю. — Умница какая. Итак…

Сажусь на пол, расправляю на коленях чистый лист, который чуждо смотрится в грязи камеры, где все кажется серо-черным. К ногам подкатился уголек. Сжимаю его в пальцах, смотрю на холодные стены камеры. Бороться? Не знаю, справлюсь ли. Хватит мне сил побороть свой собственный страх? Как можно доверять этому человеку? Чьи-то холодные пальцы ложатся на плечо. Вздрагиваю, пытаюсь избавиться от мыслей, которые навязчиво подсовывает страх.

— Еще, — шепчут бледные губы с грязного лица, которого почти не видно за спутанными волосами. Линсан. — Они просили передать, — снова она о тех, кто существует лишь в ее голове. — Клетка, — толкает меня рукой в голову, ерошит волосы. — Она только тут. В твоей голове.

— Диктуй. — Поднимаю глаза на замершего у решетки Салиха.

— Я, последняя дочь рода наместников северной провинции третьего полного ранга обещаю оказывать всяческую поддержку достойнейшему свободному человеку Салиху. Прислушиваться и следовать его советам. Взамен, он обязуется забыть о прошлом, где я была замечена в порочащих меня связях. — Самозабвенно диктовал он, не сделал ни одной остановки, словно с листа читает.

— Подожди, — замирает уголек в руках, обрывая слово. — У меня есть условие.

— Какое? — вздыхает, глядя на почти дописанный договор.

— Я забираю Линсан с собой. — До треска сжимаю уголек. Того и гляди рассыплется горстью бесполезной золы.

— И зачем тебе сумасшедшая? — вздыхает он, бормочет под нос, едва слышно. — Ладно. Забирай. Наложнице положены служанки. Следи за ней главное, а то, кто знает, на что способна женщина, живущая в выдуманном мире.

— Хорошо, — киваю. Снова склоняюсь над листом. Чувствую цепкие пальцы Линсан на своих плечах. Сжимает так, что страшно становится. Словно я ее последний шанс. Хотя, кто знает, возможно, это так.

Дописываю договор, протягиваю через решетку. Салих читает медленно, всматривается в каждую букву. Кивает довольно.

— Руку дай, — протягивает мне ладонь. Мажет мне большой палец какой-то краской и прислоняет к листу, оставляя ярко-красный отпечаток. — Прекрасно. Открывайте! — махнул воинам за спиной.

Беру Линсан за руку, делаю первый шаг за пределы камеры. Станет ли эта клетка последней в моей жизни? Не знаю. Не буду больше давать таких опрометчивых обещаний. Но стану сильнее. Как и сказала Линсан.

— Подожди! — вырывает руку, подходит к Салиху. — Дай ключи.

— Какие ключи? — хмурится он, на всякий случай отступает от девушки, прячется за спинами воинов.

— От клеток. Я должна освободить других! Их тоже надо выпустить! — протягивает руки, смело смотрит в глаза торговца мыслями.

— Держи, — со вздохом протягивает ей связку.

Заскрипели проржавевшие петли пустых клеток. А она бегает от двери к двери, улыбается темноте внутри.

— И зачем она тебе? — Салих следит за метаниями сумасшедшей по коридорам, прислонился к холодной стене.

— Она — мой ключ от клетки, — улыбаюсь глядя на нее.

Все дальше пустые клетки. Все меньше чувствуется запах затхлости. Быстрые шаги отсчитывают секунды, торопят время.

Только потеряв что-то, начинаешь учиться ценить. Холодный воздух кажется сладким как никогда. Мороз приятно покалывает лицо, обнимает за плечи. Небо над головой темное и глубокое, как бесконечный простор, куда хочется прыгнуть с разбега. Вот она свобода. Просто дышать.

— Все запомнила? — продолжает допытываться до Линсан Салих.

— Да. Я не глупая, — держит меня за руку, словно клещами вцепилась. Не отпускает ни на миг, как ребенок, который боится потеряться. — Девочки тоже обещали молчать. Мы справимся.

— Идем, — тяну ее поскорее зайти в гостиницу. Свет из запотевших окон манит своим теплом.

— Надеюсь на ваше благоразумие, госпожа, — отвешивает мне шутливый поклон.

— Я все помню, торговец мыслями. — Отворачиваюсь, стираю даже воспоминания о нем.

— Погоди, — задерживает меня Линсан у самой двери. Руки подрагивают от нетерпения. Хочу забыть темноту подземелий, стальные объятия клетки. Ступени лестницы, что ведут на крыльцо, показались спасительной чертой. Страницей, которую перевернешь, и начнется новая глава.

— Что? — оборачиваюсь к Линсан. Она по-прежнему видит придуманный мир, хотя нет больше пустой темноты вокруг. Но теперь во мне нет уверенности в ее сумасшествии. Если ты чего-то не видишь, это не значит, что чего-то нет.

— Девочки говорят, что там тебе ждет встреча. Она много значит. Будь осторожна. От того, как она пройдет, зависит очень многое, даже, возможно твоя жизнь. — Оглядывается на невидимых подруг, прислушивается к шепоту ветра, который складывается для нее в слова.

— Там моя тетя, — улыбаюсь ей, сжимаю ободряюще ладонь.

Салих сдержал обещание. Привел туда, где мы остановились в прошлый раз. Тетя искала меня. Хоть кто-то помнит о моем существовании. Хотя, она скорее заботится о себе. Тьяра убегала не зря, хотела быть свободной. И от этой женщины в том числе. Теперь я понимаю, насколько это было глупо. Куда бы ты ни бежал, страхи догонят. Нужно научиться смотреть им в лицо, только тогда найдешь свободу. Как и сказала Линсан, за нее нужно бороться, а не убегать.

— Не только она, — долетел до меня ее тихий голос вместе с последним касание холода наступающей ночи.

Лицо обдало жаром, защекотало нос волшебным запахом еды. С новым телом появились новые привычки. Теперь физически нуждаюсь в пище. Ее просит мой живот, словно оживает.

— Тьяра, — вскочила знакомая женская фигура.

Бросилась на встречу, расталкивая случайных встречных. Не знаю, сколько времени прошло в том подземелье. Но она постарела. Заострился нос, потускнели еще хранящие яркость молодости глаза. На бледном лице облегченная улыбка. Что-то дрогнуло внутри от ее крепких объятий. Ласкает слух невнятное бормотание с оттенком радости. Улыбаюсь, зарываюсь лицом в ее волосы.

— Добрый вечер, госпожа, — голос холоднее любого подземелья, страшнее клетки. Он заставляет сердце вздрагивать.

Медленно поднимаю голову, скольжу глазами снизу вверх. Проверяю взглядом реальность темных доспехов со слоем дорожной пыли. Вижу каждую потертость на рукояти меча в черных ножнах. Боюсь посмотреть выше. Увидеть того, кто стал для меня олицетворением смерти.

— Это господин миссар, — тетя разжимает объятия, отступает в сторону, оставляет меня без такой малости, как преграда на пути ожившей смерти.

— Латарин Ла Карт, — голос без капли тепла. Похож на мой, тот, который остался в прошлом. Он пугал многих, а теперь пугает меня.

— Рада приветствовать, — приседаю в показанной тетей позе. Ноги дрожат. Хорошо, что юбка длинная. Не выдает мой страх. Голос тихий, как шепот призраков Линсан.

— Приветствую. — Спасительный голос из-за спины. Оборачиваюсь к Линсан. Замерла в низком поклоне, едва ли не касаясь волосами грязного пола.

— Что случилось? Кто это? — снова набросилась на меня тетя.

— Меня похитили, везли куда-то, прочь из города. Было темно и страшно. Она тоже была там. — Слово в слово повторяю наставления Салиха. Они как заклинание въелись в память. — Помогла убежать. Я обязана ей жизнью. Она останется рядом.

— Кто это был? Как вы смогли сбежать? — снова пугающий голос.

— Не знаю. Было слишком темно и страшно. Сломали хлипкий замок, спрыгнули с повозки на ходу. А потом долго шли на далекие огни города. — Стараюсь, чтобы голос не дрожал, но он не слушается. Возможно, к лучшему. Так поверят.

— Через какие ворота зашли в город? — следующий вопрос, к которому меня не готовили. Ума не отнять у миссара, знает куда бить.

— Не помню, — мотаю головой, надеюсь, что поверит.

— Мы просто шли, господин, было очень страшно, — всхлипывает Линсан, поддерживает меня. У нее врать получается лучше.

— Прошу прощения, — снова шорох доспехов. — Вы устали, вам следует отдохнуть и привести себя в порядок. Теперь вы под защитой рода Ла Карт. Вам ничего не грозит.

Опускаю голову, как можно ниже, молю время о снисхождении. Скорей бы взлететь вверх по той лестнице, что в конце общего зала. Захлопнуть за собой дверь одного из номеров. Спрятаться от всего мира. Глупо, но, кажется, он может узнать меня. Разглядеть серое Никто под этим прекрасным лицом.

Тетя дергает меня за руку, тащит прочь, туда, где можно спрятаться от его взгляда. Я справлюсь. Взгляну в лицо смерти, но чуть позже. Завтра, когда наступит новый день и взойдет солнце. Верю, что смогу открыть и эту клетку, которая существует только в моей голове.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Первый сон без сновидений. Я рад этому. Буду молить богов о таком подарке каждый вечер. Падаешь в ничто, растворяешься в нем. Время останавливается. Нет ничего. Ни мыслей, ни воспоминаний, ни меня самого.

— Арри, — тихий голос на грани сознания. Легкое прикосновение к волосам. — Просыпайся, Арри. Арри…

Выныриваю из темного ничто. Маленькими шажками приближаюсь к светлому пятну реального мира. Он ослепляет своим сиянием. Заставляет слезиться глаза. Все плывет, сливается в разноцветную массу. Кто-то есть рядом, совсем близко. Не разглядеть, но кажется знакомым. Складывается в вытянутое лицо с тонкими губами. Смотрит на меня прозрачными глазами, как в душу заглядывает. Столько тепла и понимания в этих глазах.

— Прости, — шепчу хрипло, тяну руку, хочу прикоснуться, хоть на мгновение.

Но пальцы ловят воздух. Исчезает такое знакомое лицо, растворяется в свете реального мира.

— За что? — Заметался горький шепот безжизненного голоса в голове.

Вскакиваю, стряхиваю остатки липкого сна. Ищу глазами того, кто недавно касался моей головы, шептал на ухо. Но никого нет. Пустые покои, где даже мое дыхание эхом играет по углам. Ни шагов, ни шелеста одежды. Пустота. Только пляшут тени. Снова ожили, как раньше, прячут от меня свои секреты. Покачиваются хрупкие огоньки множества зажженных свечей.

Сжимаю зубы, накидываю халат, перетягиваю наспех поясом. Он где-то рядом. Я не ошибаюсь. Здесь кто-то был. Я чувствую это. Пол холодит голые ноги. Толкаю тяжелые створки дверей. Прислонившись к стене, у самого входа, сидят стражники. Буравят пустоту коридора бездумными взглядами.

— Кто здесь был? — толкаю одного из них, оглядываю прямой, как стрела коридор.

— Никого не было, ваше высочество, — вытягиваются стражники, поправляют съехавшие шлемы.

— Ты лжешь, — приближаюсь к тому, кто дал неверный ответ. Сказал не то, что мне хочется слышать. Шиплю ему в лицо, пытаюсь рассмотреть правду в глубине его глаз.

— Никто даже мимо не проходил, ваше высочество, — вступается за него второй стражник.

— Еще раз уснете — казню, — бью кулаком в стену. Немеют пальцы.

Они просто уснули. Не заметили, проглядели. Мне не привиделось. Он разбудил меня. Гладил по волосам, шептал мое имя. Я не сумасшедший. И плевать на их взгляды, что буравят спину. Я прав. Я видел. Он жив, просто мстит мне за предательство. Я виноват. Я прощу. Буду терпеть эту пытку игры с моим воображением.

Никто.

Яркий мир снова врывается в безмятежное спокойствие длинного мгновения сна без сновидений. В этот раз другой. Более настоящий, чем прежде. Сижу на каких-то длинных ящиках с колесами, держусь за хлипкие длинные ручки. Оглядываюсь по сторонам. Знакомые стены, покрытые узорчатой бумагой. Пусто внутри, как на полках мебели вокруг. Шумят сияющие повозки за удивительно прозрачным стеклом.

Обидно и горько от этой пустоты. Знаю, что не будет больше того голоса за стеной, который испугал в прошлый раз. Лишь я и голые стены, которые теперь тоже не принадлежат мне. Дом. Это мой дом. Был… В этом мире тоже есть предательство. Кто-то отнял его у меня. Тот самый голос за стеной. Чужие чувства врываются в душу, занимают там место, будто всегда тут были.

Опускаю голову. Пол усеян мелкими обрывками бумаги. Тянусь к ним, чувствую, что они могут дать ответ. Знают то, что не могу вспомнить я. Кручу их, расправляю аккуратно, складываю в картинку. Буквы. Настолько ровные, что кажутся одинаковыми. Весь лист исписан ими. Вглядываюсь, но смысл ускользает. Это не знакомые слова, не тот язык, на котором был написан договор с Салихом.

Прощальный подарок от того голоса за стеной. Пустота внутри съеживается, прячется от маленьких угольков злости, что медленно тлеют в груди. Сжимаю кулаки вместе с неизвестным, который так же, как и я теперь знает, что такое предательство.

— Мы прибыли, — холодный голос врывается в пустой мир, которого нет. Гасит угольки злости, стирает чужую жизнь, которая почти стала моей.

Открываю глаза, жмурюсь от яркого солнца, которое светит через темную сетку кареты. Рядом сидит Линсан. Как статуя. Смотрит на меня широко распахнутыми глазами, шевелит бледными губами. Она тоже красивая, как Тьяра. Только тусклый взгляд делает ее чуть хуже. Живут в ее душе воспоминания о темнице, мучают ночами кошмары. Слышу иногда ее крики через тонкие стены гостиниц, где мы останавливались.

— Что такое? — осторожно дотрагиваюсь до ее холодных рук. Вздрагивает, смотрит на меня, но не видит.

— Грань, черта, — напрягаю слух, угадываю ее шепот. — Она совсем близко. За спиной. Все тоньше. Просвечивает. Зовет…

— Линсан, очнись, — сжимаю ее пальцы.

— Что? — глаза оживают. Смотрит на меня, будто и не помнит, что было секунду назад. — Я уснула?

— Да, — киваю, а сердце сжимается в груди. — Ты сладко спала. Мы приехали.

Врывается морозный день в тесную карету, зовет легким ветром наружу. Вздыхаю глубоко, прикрываю на мгновение глаза. Вот он, мой следующий шаг к свободе. Теперь я смело смотрю не только в красивое лицо смерти, но и в будущее.

Миссар замер у дверцы, смотрит поверх голов множества прохожих на широкой улице. Он не так страшен, как казалось. Возможно это все мои страхи. Когда не знаешь чего-то, оно представляется ужасным. Он не такой. Не сейчас, не со мной. Красивое лицо всегда спокойно, словно застывшая маска. Высокие скулы, прямой нос. Губы всегда сжаты в напряженную линию. Глаза черные, как ночь, кажется, видят все, смотрят в саму душу, заставляют чувствовать себя неуютно. Хочется упасть перед ним на колени и просить о прощении. За все, даже то, чего не было. Таким и должен быть тот, кто занимает такой пост. Страшный, но всего лишь человек. Не олицетворение смерти, как мне казалось раньше.

Первый шаг за пределы уютного плена повозки. Ее стены несколько дней скрывали меня, защищали от целого мира, что мелькал за тонкой сеткой окна. Столица оказалась прекрасной. Первое место, где мне хотелось остаться. Не прятаться по темным подворотням, а просто гулять по широким улицам. Смотреть до слез на позолоту украшений, слушать смех людей, ловить слова чужих разговоров. Вдыхать удивительно чистый для города воздух. Город мечты, как говорит тетя. Вспомню ли я ее когда-нибудь еще? Не знаю. Теперь редко буду оборачиваться в прошлое. Она осталась там, за высокой стеной главного города империи.

— Вам следует скрыть лицо, — возвращает меня к реальности голос миссара. Принимаю из его рук тонкую вуаль. — В ближайшие дни лучше не выходить за ворота этого дома. — Показывает в сторону высокой стены.

Она похожа на предыдущие, что со всех сторон сжимают улицу. За ней прячутся дома. Большие, наверное, красивые. Выглядывают из-за заборов красными пятнами черепичных крыш. Я буду жить в одном из них. Дом рода Ла Карт. Страшно от мысли, что теперь рядом будет миссар.

— Почему? — так хотелось погулять по городу, заглянуть на каждую улицу, пройтись по рынку, который оглушил своим шумом, когда мы проезжали мимо.

— Это не безопасно, госпожа, — жестом просит меня поторопиться, спрятаться за высокой стеной забора.

— Хорошо, — разочарованно оглядываюсь в последний раз, стараюсь запомнить лица людей. Их очень много. От звуков жизни дрожит земля и воздух. Потрясающее чувство, кажется даже родное. То, что не вспомнить.

— А смерть ходит рядом, — шаги за спиной, голос Линсан.

Он рушит хрупкое чувство восторга. Вздрагивает все внутри. Послушно ложатся в руки спирали своенравного времени. Мир замер, оскалился фальшивыми улыбками прохожих. Смотрю в их лица, вглядываюсь в редкие переулки между высокими стенами. Но смерть не там, скрылась, где не поймать взгляду. Скользит по яркому небу, шипит оперением стрелы, блестит сталью острого наконечника. Она быстрее, чем замерший мир. Продолжает сопротивляться, когда другие смирились.

Миссар не видит ее, замерли глаза на уровне голов прохожих. А его смерть действительно рядом. Все ближе, все громче. Застываю, как и мир вокруг, держу в пальцах время, сжимаю сильнее. Пытаюсь остановить собственные мысли в голове. Он — мой страх. Одна из клеток, что мне удалось недавно открыть. Стоит ли позволить чужой судьбе сделать свой ход?

Смерть проползает мимо, касается мягкими перьями щеки. А время злится, рвется из рук, выкручивает пальцы. Еще один удар сердца, чуть быстрее, чем предыдущий. Звучит оглушительно в ушах, толкает вперед. Как тогда, в темном переулке города кошмаров. Срываюсь с места, чувствую боль во всем теле от стены густого воздуха.

Выскальзывает время, воет победно, крутит бешеные вихри. Врезаюсь в широкую грудь миссара, закованную в сталь. Толкаю изо всех сил своего хрупкого тела. Кружится мир перед глазами, царапает кожу жесткая земля, обжигает руки холодная сталь доспехов, выбивает воздух из груди тяжесть его тела.

И мир снова ожил. Наполнился звуками. Взорвался тревожными криками, топотом множества ног. Воткнулась в твердую землю рядом стрела. Задрожала, гудит обиженно. Рядом еще одна. Порвала тонкую ткань платья на рукаве, растеклась жгучей болью до самого плеча.

Кто-то резким рывком поднимает меня, едва не вырвал раненную руку. Тащит вверх по широким ступеням, обжигает холодом доспехов сквозь тонкую ткань платья, закрывает собой, прижимает к телу.

Падаю, скатываюсь во двор, за спасительные стены высокого забора. Считаю спиной ступени, бьюсь о резные перила. Рядом громкое дыхание Линсан. Она обнимает меня за плечи, говорит что-то, заглядывает в глаза, перед которыми расплывается мир.

Громкий стук опускаемого засова на мощных воротах. Отрезает звуки взбешенной улицы.

— Лекаря! — голос больше не кажется таким холодным. — Встать у ворот! Перекрыть служебные двери! Второй отряд со мной!

Опять топот множества ног, рвет голову на части. А мир уже не расплывается, а кружится, как спирали времени. Сводит с ума, утягивает в объятия темного беспамятства. Но я держусь.

— Не надо лекаря, — отстраняюсь от Линсан, уговариваю мир встать на место. Я боюсь. Что будет, если меня раскроют?

— С ума сошла? — кричит в лицо Линсан, но я слышу ее, словно сквозь стену.

— Отведи меня туда, где можно лечь. — Мотаю головой, отчего мир снова бунтует. Хватаюсь за ее плечо, опираюсь всем телом.

— Господин миссар! — растерянно зовет она, оглядывает переполненный людьми двор. Его нет. Растворился в массе одинаковых доспехов.

Они мелькают перед глазами, сливаются в одно пятно, становятся все больше, шире, уже почти закрыли собой небо.

— Не подпускай ко мне никого, прошу тебя. Я справлюсь, — шепчу из последних сил.

Сорин Ван Сахэ.

Вдовствующая императрица.

Предсказания — подножка судьбы. Испытание для каждого. Для сильных, которые верят в собственные силы, думают, что вершат свою судьбу сами. Надежда для слабых, тех, кто плывет по течению жизни, не пытается сопротивляться и верит в неизбежность.

Мне трудно смириться, поверить в то, что нельзя изменить будущее. Я буду сопротивляться до последнего. Не хочу чувствовать себя марионеткой, повиснуть в нитях судьбы, от которых не избавиться, сколько не бейся. Я сделаю все, что бы защитить свое будущее, усмехнуться в невидимые лица духов-шутников.

Для меня предсказание — это шанс. Маленькая подсказка, как крестики на карте жизни, обозначающие гиблые места и закопанные сокровища. Только от меня зависит, куда же я сверну.

Страх оступиться толкает людей на необдуманные поступки. Многие бегут, а кто-то вгрызается в последний шанс зубами. Мне некуда бежать. Куда не повернись — кругом стена.

— Правительница, что привело тебя? — тихий голос, словно и правда, призраки говорят ее губами. Осторожно ступаю по мраморным плитам зеркального пола. Боюсь потревожить спокойствие невидимого мира.

— Твои слова, прорицательница, — опускаюсь на жесткую циновку напротив ее ложа. Духи, несмотря на свою бестелесность, ценят богатство и красоту. Их слуги, те, кто слышат, всегда сияют ослепительнее солнца.

— Мои слова ничтожны по сравнению с голосом духов, — склоняет голову в приветствии. Управлению Церемоний позволено многое. Не имея власти при дворе, они крепко держат человеческие души. — Они говорят… Пытаешься противиться судьбе?

— Я лишь защищаю то, что мне дорого. — Качаю головой, слежу за ловкими пальцами Артаны, где сияют разноцветные камушки. Духи любят красоту. Говорят только под влиянием силы блеска драгоценностей. Продажные души бестелесных созданий.

— Не оступись, правительница, — раскидывает камушки по темному бархату столика, касается их гладких краев, заставляет переливаться в свете множества свечей.

— Изменилось ли что-то, скажи, — наклоняюсь вперед, попадаю под власть сияния камней.

— Судьбу невозможно переиграть. Она сильный противник. Видит мысли, читает чувства. — Замерли камушки на столе, засверкали еще сильнее. Повторяют своим сияние трепет пламени, словно сердце бьется внутри.

— Это не так, слышащая, — улыбаюсь, оглядываю круглый зал святилища. Есть ли здесь духи? Существуют ли на самом деле? — Я остановлю то, о чем они предупреждали.

— Нет, правительница. Ты лишь отсрочишь неизбежность. — Улыбается в ответ холодными глазами. — Твои попытки — безуспешны. Да и стоит ли пытаться?

— Твои духи сказали, что сама смерть вскоре встанет рядом с моим сыном, что род Ла Карт приведет ее. Как я могу стоять в стороне?! — не выдерживаю ее ледяного спокойствия. Зачем духи вмешиваются в жизнь людей? Кидают объедки знаний будущего и смеются, наблюдают, как я барахтаюсь, хватаюсь за хлипкие стебли тростника в надежде не захлебнуться.

— Они не говорили, что это плохо. — Пожимает плечами. — Так решила ты сама.

— Смерть рядом с моим сыном, разве это хорошо? — сжимаю кулаки, врезаются ногти в ладонь.

— Смерть не зло. — Снова улыбка и холод в глазах. — Просто люди всегда бояться того, что не понимают.

— Посланники смерти тоже смертны, — поднимаюсь. Жаль, что предсказания в этот раз не соответствуют моим ожиданиям. Не обманывают поддельным счастьем, не ослепляют пустой надеждой. Но это придает сил.

— Ты совершаешь ошибку. Оно погубит тебя, если встанешь на пути, — последние слова невидимых духов. Предупреждение о том, что не стоит идти против течения судьбы.

Я сильная. Я смогу оставить небо чистым. Ведь иначе, зачем нужны предсказания? Они дают нам маленький шанс и надежду. Подсказку, где стоит свернуть на другую дорогу.

— Ваше величество, — ниоткуда одна из охранниц.

— Как? — спрашиваю, а сердце замирает. Первый мой шаг против судьбы. Окажется ли он удачным?

— Нет. — Качает головой, смотрит в пустоту коридора. Слежу за ее взглядом. Где-то там, в глубине дворца Управления Церемоний живут духи. Кто знает, возможно, даже сейчас они рядом со мной. Скалят в насмешке свои безгубые рты.

— Их поймали? — теперь это самый важный вопрос. Покушение можно скрыть за хитросплетениями родовой борьбы, но если кто-то укажет на меня пальцем, то смерть может оказаться совсем близко. Покушение на одну из возможных матерей наследника — преступление против империи. Кто станет слушать мои бредни о призраках?

— Нет. — Качает головой. Короткое слово дает возможность свободно дышать еще какое-то время.

— Сделай так, чтобы их никогда не нашли, — успокаиваю бешеный ритм сердца. Поднимаю глаза к бесконечному небу. Зимой оно блеклое, тускнеет от солнечных бликов инея.

— Да, ваше величество. — Шелест одежды и неслышные шаги.

Духи, если вы действительно существуете, то вам лучше спрятаться. Этот мир для живых, а мертвые должны лишь молча наблюдать и не вмешиваться. Я благодарна за подсказку, но больше не повернусь в вашу сторону, даже если будете кричать.

Никто.

В голове гудит от рева железных повозок, пролетающих мимо. Сейчас они не так пугают. При свете дня кажутся волшебными, сверкают блестящими боками, смотрят равнодушными взглядами людей, которые прячутся за удивительно прозрачными окнами. Провожаю их глазами, смотрю на переполненную улицу. Люди не замечают меня, огибают, словно вода камень. Я не существую. Маленькая песчинка в вихре жизни, которая пролетает, как тучи пыли из-под колес сверкающих карет.

Один шаг. Нога зависла над дорогой. Несколько сантиметров длинною в жизнь. Едва удерживаю равновесие, растягиваю последний миг до бесконечности в голове. Никто не заметит. Люди все так же будут идти мимо, а меня уже не станет. Все просто.

Безжалостному ветру надоело ждать. Налетел, толкает в спину, делает за меня последний шаг.

Слишком много было мыслей, в них потерялась одна, с трудом выбралась в последний миг, мелькнула в свете ярких фонарей приближающейся смерти.

На самом деле я не хочу умирать.

С трудом выпутываюсь из плена сияющего мира. Все чаще он врывается в мои сны, затаскивает в свои сети, держит так крепко, что не вырваться. Становится более реальным, чем настоящий. Словно живу в двух мирах, где боюсь исчезнуть, застрять на грани и не выбраться ни в один из них.

Неделя кошмара за высокими стенами. Дом настолько огромный, что можно потеряться. Хожу по пустым коридорам, слушаю тишину за толстыми дверями, лишь иногда удается поймать тихие голоса чужой жизни. Они кажутся далекими и не настоящими. Тенью ходит сзади Линсан, говорит, что теперь у нее намного больше друзей. Отказывается оставлять меня. Она тоже потерялась между мирами.

Днем мы прячемся за дверью выделенных комнат от всего мира, она охраняет мой сон. Ночью же меняемся местами. Линсан уверяет, что рядом со мной духи говорят тише. Тогда спит она. А у меня появилось время на вопросы. Они уже покрылись пылью, как забытый хлам в дальнем чулане.

Книги говорят больше, чем люди. Гуляю среди них в огромной библиотеке чужого дома. Ищу ответы на свои вопросы в мыслях других. Но почему-то их становится все больше. Кажется неправильным все вокруг. А про себя… Нет ничего. Ни в одной книге, будь то старый фолиант с пожелтевшими страницами и удушающим запахом времени или новая книга. Ни фразы, ни буквы.

Скрип пола за спиной. Линсан. Идет осторожно, касается руками полок, будто в полной темноте, шепчет что-то, не разобрать.

Сердце вздрогнуло, закружили перед глазами холодные искры серого пепла.

— Линсан! — едва успеваю подхватить ее тело. Ловлю у самого пола, слышу прерывистое дыхание, как от въевшейся в легкие пыли бесполезных земель.

Осторожно поднимаю на руки, спотыкаюсь о широкие юбки ее платья. Укладываю на узкий диванчик у большого окна. На нем столь знакомое изображение неизвестного чудища с множеством щупалец, прячется в разноцветном стекле витража.

Сажусь у изголовья на пол, жду, когда выровняется ее дыхание, кручу в мыслях забытую песню, что когда-то звучала на сером пепле пожара. Выдернула из-за грани беспамятства. Она стала тем, что голос из-за стены назвал простым и не существующим здесь словом будильник.

Поднимаюсь, почти бегу вдоль ровных одинаковых рядов. Выхватываю буквы названий. Мне нужно то, что так любила Тьяра. Сказки. В них так легко спрятать любые страхи. Ведь если это выдумка, то и бояться нечего.

Тонкая книжица, даже, похоже, не открытая ни разу. Лежит отдельно от всех в куче ненужной литературы, спрятана под грудой листовок и романтических бредней, манит таинственным названием «Сказания о серой пыли времени. Наши ночные страхи. Правда или вымысел».

— Тьяра? — вздрагиваю от знакомого голоса Линсан. — Нашла то, что искала? — склоняется надо мной, подносит свечку к раскрытой книге.

— Да, Линсан, — улыбаюсь, провожу пальцами по краткому содержанию второй главы. «Безликие палачи. Посланники смерти». — Я нашла.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Неделя изматывающих поисков. Широкие проспекты, переполненные людьми и узкие переулки, пахнущие смертью. Голод добрался до столицы. Несмело вошел за ворота, прячется от блеска позолоты в подворотнях, копит силы, что бы прокатиться по городу бурным потоком народных волнений. С дальних провинций то и дело приходят донесения о возмущениях свободных крестьян. Голод в лице рабов ранговых наделов уже добрался до них.

Дом кажется чужим. Нет в нем больше жизни, которая осталась лишь в воспоминаниях. Тогда все казалось простым и понятным. Делилось на черное и белое, не было полутонов. Что же меняется со временем, мир вокруг или просто люди взрослеют?

— Отдыхайте, — махнул уставшему отряду. Мы вернулись ни с чем, если не считать остывших тел тех, кто теперь уже никогда не заговорит. За то время, пока мы гонялись за призраками, произошло еще два покушения на наложниц. Одно из них, по донесениям оказалось удачным.

Столица не спит никогда, а потому, заходя в тишину дома, чувствую себя неуютно. Не хватает чего-то, как будто оглох. Шаги громким эхом разлетаются по дому, ступаю осторожно, как ребенок убежавший ночью, а теперь крадущийся мимо спальни родителей. У меня нет таких воспоминаний. Всегда рядом был только брат и его родители, которые никогда не относились ко мне, как к родному. Я обязан им всем, что имею, своим существованием. И теперь жизнь перевернулась. Ставит перед выбором. Семья или империя. Тот, кого я считаю братом или император.

Тонкая полоска света из-под дверей библиотеки заставляет остановиться. Сначала хватаюсь за меч, но позже вспоминаю о той девушке. Неделю она была предоставлена сама себе. Неужели от скуки забрела в библиотеку?

Заглядываю внутрь, не хочу мешать. У женщин свой мир, недоступный мне. Часами сидят за вышиванием, сочиняют стихи, посвященные прекрасному, но столь ненадежному чувству, как любовь. Они так много говорят, обо всем на свете, что теряется смысл самого разговора. Стоят вдвоем со странной служанкой у столика, который оставили специально для них. Листают сказки о любви, перешептываются о чем-то, делятся мечтами о том, как стать принцессой.

Мечта одной из них совсем близко. Она странная. Молчала всю дорогу, думала, глядя на небо. Испугалась меня в первую встречу, понял это по дрожи в ее руках, крепко сжатым губам и несмелому взгляду. Жаль ее. Таким не место во дворце. Там надо иметь зубы, смело смотреть в глаза. Но откуда взяться мужеству в хрупком теле, которое привыкло к мягкости ярких одежд и постоянной опеке служанок.

Сколько она протянет после того, как переступит порог дворца избранниц? Хотя… с ее удачей, возможно, и выкарабкается. Линсан сказала, что тогда, перед воротами, госпожа лишь оступилась. Но сделала это так вовремя, что спасла жизнь себе и мне. Забавно. Обычно я не верю в такие совпадения, но глядя, с каким вдохновленным лицом она листает женский роман, сомнений не остается. Женщины способны на коварные планы и ложь только в вопросе завоевания мужчины. А после прячутся за его спиной, хвастают друг другу нарядами, красотой и умом одинаковых детей и меряются кошельками, ослепляя бывших подруг блеском драгоценностей. Их волнует лишь собственный маленький мир в кругу таких же, как они.

И все же, я не понимаю брата. Почему именно она? Да, красива, но откуда вдруг проснувшиеся чувства к далекой родственнице, чье имя даже не указано в семейном регистре? Таких дочерей обедневших родов в каждом городе с десяток. Он настолько не доверяет мне, что не делится мыслями. Все же я совершил ошибку, ослушался приказа, позволил себе мыслить самостоятельно. Долго ли буду расплачиваться за это? Возможно, всю жизнь?

Никто.

У меня есть срок годности. Вот так просто и безжалостно сообщает об этом одна из книг. Не жизнь, не существование, а срок годности и использования. Страшно, когда так написано не про какую-то вещь, а про тебя. А еще страшнее от того, что никто не скажет точной даты, когда же я испорчусь. Просто однажды закончится сила, что держит мою душу в этой созданной оболочке, и я рассыплюсь горстью серой пыли бесполезных земель. Это может случиться уже завтра или даже прямо сейчас. Именно это говорилось в книге по свойствам магических созданий времен древней войны.

Было еще много другого. Обо мне, написано в книжках, похожих на сборник страшилок. С нее начались мои поиски. Жестокие, безжалостные создания магов, меняющие лица по собственному желанию, способные лишь убивать по приказу хозяина. В общих чертах так. Нелестные слова про того, кто так хочет быть человеком.

Возможно, я чья-то ошибка? Закрался просчет в длинных формулах, который теперь мучает меня мыслями, чувствами и видениями другого мира.

— Мы все под одним небом, — тихий голос проснувшейся Линсан. Поднимаю на нее глаза. Не видно мира за высокими стопками книг. Хочется спрятаться тут, остановить светлеющее небо, что рвется первыми лучами солнца в библиотеку сквозь витраж с изображением знакомого чудища.

— Спасибо, Линсан, — пытаюсь выдавить улыбку, но получается плохо. Лучше не пытаться. Так хотелось жить в том сне, так хочется жить сейчас, а судьба не считается с чужими желаниями.

— Пойдем есть, — тянет меня за руку из-за стола. Лениво сопротивляюсь. Не хочу. Какой смысл пытаться что-то делать, стремиться к чему-то, если в конечном итоге все это бессмысленно. Рассыплюсь пеплом в любом случае, могу даже за завтраком.

— Глупая. — Отпускает мою руку, топает ногой, щурит зло глаза. Едва не падаю вместе со стулом от неожиданной свободы.

— Ты уже это говорила, — вздыхаю, поглаживая том, где короткая глава посвящена целой жизни, моей.

— Жизнь у всех одинаковая. И у тебя, и у меня. — Сложила руки на груди, буравит возмущенным взглядом.

— Нет, моя жизнь просто чья-то шутка. Неудачный эксперимент, который может закончиться в любой момент! — начинаю злиться, хочется выместить свою обиду хоть на ком-то.

— Я не умею читать, не такая умная и немного сумасшедшая, но знаю больше тебя. Все мы чей-то эксперимент, шутка богов! И наша жизнь так же может оборваться в любой момент. Смерть приходит за всеми. Прячется за углом в лице грабителя, целится в сердце стрелой с одной из крыш, или просто ходит рядом, держит за руку неизлечимой болезнью. И ее никто не ждет. Не получает письма с предупреждением. — Наклонилась над столом, уперлась кулаками в открытую книгу с историей моей жизни. — Так скажи мне, в чем разница?

Молчу, перебираю мысленно ее слова. Пытаюсь сопротивляться правде, которая пришла с неожиданной стороны. Я все это понимаю, но легче не становится.

— Возможно, время играет против тебя, но на твоей стороне жизнь. А это уже очень много, Тьяра. Так что не трать ее впустую на ненужные размышления, а постарайся взлететь так высоко, как только сможешь, чтобы смерть не могла до тебя дотянуться. — Смотрю сквозь нее на светлеющие витражи окна. — А теперь, пошли есть. Я голодная. — Иногда эта девушка пугает меня своими перепадами настроения. Перескакивает с одного на другое, словно живет одновременно несколькими судьбами.

Теперь я жалею о мыслях. О том, как хотелось ускорить течение времени, торопить закаты и подгонять рассветы. Самое дорогое — время. Оно незаметно уходит, по капле забирает саму жизнь. Его не вернуть, сколько не кричи, не обернется, не сделает шага назад, даже если бросишь все богатства мира к его ногам.

— Знаешь, я еще посижу здесь. — Опускаюсь обратно на кресло, смотрю на высокие полки библиотеки.

— Ты же знаешь, что меня не любят, — опустила она голову. Слуги действительно сторонились ее, не желая услышать какое-нибудь напутствие от умершего родственника или друга в момент проглатывания пищи. Да и в принципе окружающих пугало то, что за миловидной девушкой толпой ходят духи. Не самое приятное соседство за обедом.

— Мне есть не обязательно, а тебе — необходимо. Просто возьми что-нибудь и возвращайся. — Подталкиваю ее к дверям.

Если я собираюсь жить, то нужно знать правила, по которым она играет. А это — законы. До сих пор смутно представляю себе ранговую систему и ее значение. Чем отличаются Управления, какое и за что отвечает. Все очень сложно. Люди вообще любят усложнять себе жизнь, строят стены в виде мнимых различий. Пусть мне осталось недолго, но я не хочу просто сидеть и жалеть себя. Пусть и ненадолго, но я попытаюсь представить, что не рассыплюсь уже завтра. А узнавать новое — всегда интересно, лучше, чем бездумное разглядывание цветных витражей.

Уверенно встаю, иду неспешно вдоль стеллажей, изучаю названия. Не знаю, кто собирал все это, но он, видимо тоже любит жить. Почти все книги посвящены именно тому, каковы правила игры в этом мире. А стопка в руках все больше, уже почти достает до подбородка.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Я не сплю. Не поддаюсь ни кошмарам, ни зыбкому спокойствию темноты. Я должен понять, разобраться в том, что происходит. Схожу ли я с ума или это все вокруг ошибаются, называя меня сумасшедшим. Я слышу их шепот, вижу взгляды. Они бояться. И нет никого рядом, на кого можно положиться.

Тихий шорох в углу, дуновение ветра от незакрытого окна колышет тонкую ткань штор. Вздыхаю облегченно, чтобы тут же задохнутся от собственных мыслей.

— Арри… — шепчет ветер, касается холодом моего лица. — За что, Арри…?

Вскакиваю, едва справляюсь с дрожью в теле, она бьет не хуже болотной лихорадки, путает мысли, оглушает биением сердца. Скрипит в тишине створка незакрытого окна, заглушает тихие слова. Хватаю тонкую ткань, рву изо всех сил на себя, распахиваю окно. Смотрю в пустоту ночи. Я один. Никто не прячется за тканью, не жмется в углу. Этот голос лишь в моей голове.

Устало опускаюсь на холодный пол, закрываю уши руками, боюсь вновь услышать собственное имя. Призраки существуют. Не немые полупрозрачные фигуры, а реальные, те, что живут в нашей голове и мучают воспоминаниями.

Никто.

Чем больше знаешь, тем меньше понимаешь. Именно эта мысль сейчас крутилась в голове. Третий день в четырех стенах в компании книг, одной сумасшедшей и толпы ее невидимых друзей.

Правила жизни не желают открывать мне свои секреты. Слишком много условностей, слишком расплывчаты границы. Все слишком. А Линсан не в силах мне помочь. Лишь разводит руками, да отвлекает иногда просьбами почитать очередную сказку о любви. Эти истории помогают хоть немного отвлечься, стряхнуть тяжесть сложных слов и формулировок. В ее книгах все просто и красиво, хотя тоже не всегда понятно. Особенно глупыми кажутся поступки людей, которые отдают все, в том числе свою жизнь за неизвестное мне чувство любви. Жизнь ведь самое дорогое, разве нет? Не будет ее — не будет и всего остального, в том числе и любви.

Склоняюсь над очередной книгой, делаю пометки на почти полностью исписанном листе. Это все мои вопросы, ответов на которые нет в уже прочитанных книгах.

— Вы решили переселиться в библиотеку? — холодный голос миссара из темноты коридора. Уже ночь. Рядом на кушетке дремлет Линсан, шепчет что-то своим духам, но не кричит больше. Видимо, ее клетка тоже понемногу отпускает.

— Добрый вечер господин миссар, — поднимаюсь, как и положено кланяюсь. Сейчас миссар, будучи мужчиной с таким же рангом, что имеет моя семья, является выше по статусу.

— Ваши манеры улучшились. Романтические истории благоприятно влияют на ваш разум. — Усмешка касается его губ. — Могу я узнать, что вы записываете? — с интересом заглядывает через высокую стопку книг в мои листы. — И к чему строить вокруг себя стены? — проводит пальцами по обложке книги.

— Я записываю, что бы потом разобраться. — Складываю бумагу, прячу свои мысли. Смотрю на него. Впервые за все это время он без темных доспехов. Все люди здесь пестрят длинными шелками расшитых одежд, перехваченных широкими ремнями. Сейчас он не кажется таким большим и сильным. Обычный человек, если не принимать во внимание холодный голос и жесткий взгляд, от которого по-прежнему хочется спрятаться.

— Похвально, — снова улыбка. Передергиваю плечами. — Если нужна будет какая-то помощь — обращайтесь.

Исчез так же неслышно, как и появился. Растаял в полумраке коридора, прикрыв за собой двери. Вновь углубляюсь в мир, что живет на страницах чужих мыслей.

Чем дальше, тем сложнее. Вопросов все больше. За окном очередной рассвет сообщает о еще одном прожитом дне. Линсан надоело спать на узкой кушетке, и в середине ночи она ушла в выделенные мне покои со словами, что даже духи не помешают отдыху ее уставшего тела. А я боюсь засыпать. Все еще жив в памяти тот момент близкой встречи со смертью. Звук вынимаемых из ножен клинков за окном заставил вздрогнуть. Вырвал из затянувшегося момента задумчивости.

В середине сада, куда выходят окна библиотеки, на одной из полян, усыпанной цветными камушками, танцевал человек. Темные легкие доспехи тускло сверкают на солнце, два меча в руках, как чистые лучи света, рисуют вокруг него узоры. Миссар танцует свой смертельный танец, приветствует новый день. Может и правда спросить у него? Но сможет ли он понять мои вопросы? Он воин, а не чиновник. Они, судя по здешним законам довольно далеки от политики. Их удел — защищать империю и императора, четко следовать приказам. Такие люди не должны думать, потому что мысли рождают сомнения. А такие воины бесполезны для империи.

Сжимаю в руках исписанные листы конспектов, все еще сомневаюсь. Танец с мечами завораживает, навязывает тихую мелодию, хочется так же двигаться, ловить руками ветер.

По-прежнему сверкают мечи, все быстрее рассекают воздух, создавая приятный слуху гул, кажутся уже не просто летящими лучиками света, а сплошной стеной. Не хуже танцев девушек у костра. Только теперь вместо полупрозрачной ткани платьев — сталь доспехов, а звон множества браслетов заменяет свист клинков.

Пытаюсь уследить за его движениями, неосознанно касаюсь времени, прошу чуть замедлить танец. В этот раз время слушается, как раньше ластится к рукам. Впиваюсь глазами в плавные движения, щурюсь от яркого блика почти замерших мечей. Стараюсь запомнить, как правильно танцевать со смертью.

Встаю в позу, которая, как мне кажется, очень похожа на стойку миссара. Медленно повторяю его движения, с трудом разрезаю ладонями застывший воздух. Шаг вперед, следую за ним. Еще шаг, разворот, запинаюсь о собственное платье. Выскальзывает время из рук, опять крутит злые вихри. А я падаю на скользкий пол библиотеки.

И это я — оружие, которое путается в собственных ногах. Желание идти к миссару пропало, как и момент очарования этим человеком. Он на мгновение покорил меня, как когда-то Тьяра.

Лучше говорить с книгами. Они не всегда отвечают на вопросы, но с ними проще. Не нужно изводить себя постоянными поклонами и размышлениями о том, как следует выражать собственные мысли. Особенно, если смысл этих бесполезных действий не понятен.

И снова день в библиотеке. Время неумолимо пролетает, мелькает меняющимся небом за окном, отсчитывает дни. Скоро меня заберут из этого дома. Линсан хоть и не нашла друзей среди слуг, но слушать не разучилась. Через несколько дней меня доставят во дворец. В место, куда стремятся все, кто живет в империи. Линсан тоже хочет туда попасть. Размышляет о красоте дворцов, которые скрыты за высокой стеной, о храбрых воинах и историях любви. Она очень странная. Умудряется сочетать в себе мудрость веков, чьи знания хранят духи, следующие по пятам и оставаться настоящим ребенком. Увлеченная мечтами и собственными мыслями. Она точно живет в другом мире, где нет места страху.

— Госпожа, — вчерашним днем окликнул меня голос миссара. Все так же кланяюсь, высовываясь из-за высоких стен составленных книг. — У вас есть ко мне вопросы?

Мысли прыгают в голове, по-прежнему просят ответов. Никогда раньше не удавалось проводить время за простым разговором. Всегда существовала невидимая, но ощутимая опасность, которая заставляла торопиться, лишала возможности просто поговорить с кем-то. Я боюсь своих мыслей, боюсь, что они покажутся странными и смешными. Раньше такого не было. Но не было и меня, лишь Никто.

— Да, господин миссар. — вздыхаю, сдавшись под напором любопытства.

— Задавайте, — опустился в кресло напротив меня. — Только сначала ответьте на мой.

— Какой? — а сердце вздрогнуло. По бесстрастному лицу и холодным глазам не угадать мыслей, кажется, их и вовсе нет.

— На каком языке вы делаете свои записи? — склонил голову на бок, изучает меня.

— На… — запинаюсь о следующее слово. Ровные строчки моих вопросов пестрят чернильными буквами языка из мира снов. Складываются в понятные фразы. — Выдуманном.

— Выдуманном? — наклоняется над столом, смотрит в выпавшие из моих рук листы.

— Да. — Киваю, не сводя с них взгляда. Боюсь, что стоит отвернуться и потеряю способность понимать эти символы чужого языка, который кажется родным.

— Интересно, — впервые в его голосе эмоции. Не знаю, хорошо это или плохо. Интерес такого человека вещь непредсказуемая.

— Вы, ответите на мои вопросы? — беру себя в руки, понимаю, что теперь эти буквы навечно остались в памяти и не уйдут, даже если мне так захочется.

— Слушаю вас, госпожа, — взгляд черных глаз. Намного более внимательный, чем раньше.

— Почему… — вдыхаю как можно больше воздуха, как будто собираюсь нырнуть на самое дно. — Почему такая странная система управления? Почему дети занимают места своих родителей в Управлениях лишь по праву прошлых заслуг их семей перед Империей? Почему кого-то могут назначить главой Управления, за определенные заслуги в другом Управлении, лишь потому, что освободилась эта должность, которая в его Управлении занята, а ранг повысился? Почему хозяин ранговых земель самовольно устанавливает количество отдаваемой крестьянами доли собранного урожая? Почему…

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Вопросы сыпались нескончаемым потоком. Озвучивали мои собственные мысли, которые я никогда и никому не доверял, даже бумаге. Как же получилось, что та, кого я посчитал недалекой и ограниченной, смогла за неделю додуматься до того, о чем я догадывался месяцами, глядя на дворцовые стены изнутри и мотаясь по всей империи.

Ошибкой было считать, что она просиживала ночи за чтением любовных рассказов на пару со своей странной служанкой. Такие книги не рождают вопросы. Она смогла выделить главное, все недочеты существующей системы, предугадать расползающийся голод и возможные возмущения ранговых и свободных крестьян. Но откуда ей знать об этом, если она не видела донесений моих людей, не слышала разговоров, которые проходят шепотом за толстыми стенами. Мне не с кем поговорить о своих мыслях. И вот теперь появилась она, та, которая говорит за меня своим голосом.

— Кто вы? — прерываю ее монолог, впервые отвечает мне прямым взглядом удивительно синих глаз. Никогда не видел таких. Она прятала взгляд, буравила землю, закрывалась от меня волосами и низко опущенной головой.

— Что? — как будто и не расслышала вопроса, витая в собственных мыслях и рассуждениях.

— Ничего. Продолжайте. — Едва сдерживаюсь, чтобы не прижать ее к стене с кинжалом у шеи. Кто же она такая? Какую роль ей предстоит сыграть в спектакле моего брата?

Ее вопросы заставили меня задуматься. Не о предмете нашего разговора, который затянулся почти до самого утра, а о ней самой. Впервые я получал удовольствие от общения с женщиной. Люди умеющие думать — редкость. И вряд ли она действительно додумалась до всего сама. Еще и этот странный язык на листах. Больше похоже на зашифрованные послания из повозки Салиха. Мне нужно поговорить с братом об этом. Возможно, мы доставим во дворец того, кто играет на другой стороне, которая нам пока неизвестна. И если первой ее целью было завоевать мое расположение, то она почти справилась с этой задачей.

Каэрон Ла Карт.

Советник первого неполного ранга Управления Императорских дел.

Обещания и клятвы, невидимые цепи, толщину которых определяет человеческая совесть. Никто не хочет оказаться в сточной канаве на обочине жизни, ради бесплотных идеалов. Они не накормят и не согреют, а скорее неподъемным грузом утащат еще глубже, на самое дно.

— Высший, — тихий голос и легкие шаги от открытого окна.

— Говори, — поднимаю глаза на вошедшего, вздрагиваю, забыв на миг о том, какой маскарад сам же и устроил. Удивительная штука жизнь. Являет возможности разными лицами.

— Все идет по плану, высший. — Легкий поклон страшной головы. Под слоем грима не узнать человека. Отблески огня играют на толстой коже маски. По мне так оживший кошмар нашего принца, похож на ужас ночи под именем безликих. Но кто поймет, что твориться в головах других людей.

— Молодец, — киваю, не скрывая довольной улыбки. Чувства — злейший враг любого человека, ниточки, которые тянутся со всех сторон и, попав в нужные руки, становятся веревками. — Можешь идти. План остается прежним. — Я услышал то, что хотел.

Кивает, растворяясь в темноте ночи за окном. Так рождаются легенды. Не зная правды, люди придумывают оправдания своим страхам. Уже пролетел по дворцу шепот о слабости наследника трона. Ждать недолго. Некоторые призраки оказываются реальны, стоит только захотеть. Моя мечта все ближе, маячит золотом украшений кресла с гордым названием «трон».

— Господин, я выяснил, кто стоит за покушением на девушку. Это ее величество. — Еще одна тень у дверей. Вокруг их слишком много. Когда-нибудь взойдет солнце над моей империей, где не останется места черным пятнам. Но это будет еще не скоро.

— Все интереснее, — улыбаюсь вновь. В последнее время жизнь меня балует. — Девушка не должна доехать до дворца.

— Но там будет миссар, — брат пугает людей, не меньше меня.

— Передайте ему это письмо утром, перед коронацией, — протягиваю записку. — Свободен. — Тень растаяла в темноте так же незаметно, как и появилась. Надеюсь, удача не отвернется и на этот раз.

Отбрасываю в сторону очередное письмо Хариса. Они хотят слишком много. Я подумаю об этом, но только не сейчас. Они — последний шанс, если его высочество чудесным образом сумеет выбраться из подготовленного капкана. Я люблю окружать своих врагов, загонять в угол, а потом дарить призрачный шанс на спасение. Держать их надежду в своих руках. Этому я научился у Латара. Страшно подумать, как может все повернуться, наберись он смелости выступить против меня. Об этом я тоже подумаю.

Никто.

Ответов услышать не получилось. Мои вопросы терялись где-то между нами. Поначалу он отвечал, даже, показалось, был рад разговору, но потом, будто увидел что-то за моей спиной. Замкнулся в себе, отгородился привычно непроницаемым лицом и по большей части отмалчивался.

Из всего разговора удалось понять лишь, что миссар во много разделяет мои мысли, и что миром правят деньги. Они повсюду. Покупают жизни и смерти других, дарят ум, которого никогда не было, и дают власть, которую, подчас, человек не в силах удержать. И я попаду туда. В отдельный мир, где золотом устланы дорожки в саду и слеплены из них перины, на которых невозможно спать, а лишь только мучиться. От мыслей, которые приходят в жизнь людей вместе с золотом и страха его потерять.

Больше не думаю об этом. Встречаю и провожаю новые дни. Невыносимо сидеть на месте. Почти все книги огромной библиотеки перечитаны, осталось лишь одно развлечение — тренировки. Каждый день встаю с рассветом и крадусь в сад. Запоминаю движения миссара, сжимаю в руках палки вместо мечей. А потом подолгу повторяю их в покоях, вызывая заливистый смех Линсан. Она не понимает, зачем мне это. Ей кажется, что такие умения нужны только в сражении. Но кто может с уверенностью сказать, что они не пригодятся в войне за собственную жизнь?

Первые дни получалось плохо. Танец постоянно обрывался, тело не слушалось. Все же это сложно, управлять телом, которое тебе не принадлежит. Раньше даже дышать было проще. Но постепенно стало получаться. Просто перестаю думать и танцую под неясную мелодию в собственной голове.

— Знаешь, — она сидела на широкой кровати с множеством разноцветных подушек. — Теперь я начинаю верить.

— Во что? — опускаю руки, в которых зажаты воображаемые мечи.

— В то, что ты и правда, такая, как говорят духи. — Сжимает в объятьях одну из подушек, смотрит мне в глаза. Впервые так серьезно по собственной воле, а не по настоянию духов.

— Почему? — сажусь перед Линсан на ковер, поджимаю под себя ноги. Она сбила меня с ритма, заглохла мелодия в голове. А только казалось, что получается, повернулось что-то внутри, как неожиданно найденная мысль, которую долго пытаешься вспомнить.

— Ты впервые за это время напугала меня.

Долго смотрю в ее лицо. Что-то неприятно кольнуло в груди от ее слов. Я больше не буду танцевать под мелодию смерти, которая звучит в голове. Только, если пойму, что без нее никогда не услышу собственного сердца.

— Госпожа, — неуверенный голос из-за двери. Отрываю взгляд от напряженной Линсан.

— Да? — должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, что бы кто-то из местных слуг осмелился прийти в эти покои. Тут живут духи, высасывают жизнь из всех, кто проходит мимо. Такова сила слухов. Когда кто-то один в этом уверен, стоит лишь начать его слушать, и тоже поверишь. Так и вышло, что весь дом обходил целое крыло здания, боясь встречи с бестелесными друзьями Линсан.

— Господин миссар просил вас подготовиться. Сегодня после обеда вы отбываете во дворец. Доставлены ваши наряды. — Последняя фраза прозвучала особенно тихо, видимо неизвестная уже на пути к спасительной лестнице.

— Ура! Мы едем во дворец! — запрыгала на кровати Линсан, хлопая в ладоши и радостно смеясь. Не разделяю ее оптимизма. Слишком рано. Но, сколько времени ни дай, а все равно подготовиться к неизвестности невозможно.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Очередная бессонная ночь в попытке поймать призрака. Я не верю в них, но сама жизнь заставляет пересмотреть свои взгляды. Я даже звал жриц из Управления Церемоний. Они лишь молча качали головой, плодили еще больше слухов о моем безумии.

Тяжелый шелк расшитых золотом одежд давит на плечи не хуже железа доспехов, прижимает к земле, сковывает движения. Я боюсь. Настолько, что не чувствую ног. Мать все время говорит стать сильнее. Как это сделать? Где тот секретный рецепт, который поможет справиться со страхом?

Три покушения за две недели. Кажется, я не переживу сегодняшний день. Гул барабанов все громче за окном, слышу гомон собирающейся толпы. Как знать, какие мысли в головах этих людей.

— Ваше высочество, — Каэрон, брат миссара. Неожиданный союзник в невидимой войне дворцовых коридоров. Только благодаря его стараниям были раскрыты попытки покушения. Но настоящая ли его преданность? Долго ли продлится? — Я усилил охрану. Мы сделали все возможное, чтобы…

— Чтобы меня не убили именно сегодня? — усмехаюсь, глядя в его лицо. Они не похожи с миссаром внешне, но очень близки по своему отношению к другим. Бесстрастный взгляд и холодный голос. Не угадать, что у них на уме. До сих пор теряюсь при мысли о том, какие мотивы ими движут. Они хотели убить меня, но вдруг передумали и теперь протягивают столь ненадежную руку помощи. Стоило ли мне ее принимать?

— Мой принц, вам стоит доверять своим воинам. Пять покушений и засилье харисцев в связи с предстоящим базаром — не причина терзать себя сомнениями. — Качает головой. Но последние слова я уже не слышал. Пять покушений? Харисцы в столице? Именно они готовили покушения на меня, так сказали убийцы, которых поймал советник.

— Что… — слова застревают в горле. — Что все это значит?

— О чем вы, ваше высочество? — удивленно поднимает брови.

— Пять покушений? — губы дрожат против воли, слабость в ногах заставляет присесть на край ложа. — Харисцы?

— Императрица вам не говорила? — неподдельное изумление на пухлом лице.

— Нет, — хотелось ответить иначе, хоть перед кем-то выглядеть сильным и умным, но не могу заставить себя одеть такую же непроницаемую маску равнодушия.

— Ну, не переживайте так, мой принц. — Улыбается ободряюще, отчего его небольшие глазки почти полностью скрываются за щеками. — Мы готовы почти ко всему. — Кланяется, пятится к выходу. — Скоро за вами придут.

Опять тишина и одиночество. Кажется, стоит мне закричать, и оглохну от собственного эха. Вылетели из головы все мысли, крутятся чужие слова. Скоро за мной придут… Звучит, как угроза или обещание, но никак не обнадеживает. Смерть всегда найдет лазейку, достанет до сердца, воспользовавшись этим маленьким словом «почти». Оно засело внутри и грызет не хуже яда, лишает воли и тех остатков храбрости, что я так долго копил. Снова оживают видения прошлого, мысли, что преследовали меня с момента выезда из замка на самой границе северных земель. Я вновь и вновь падаю на землю, заливаю кровью дорогие одежды из пробитого стрелой горла.

Вскакиваю, хватаюсь за голову, рушу хрупкую конструкцию прически. Падают волосы на лицо, лезут в глаза, мешают дышать. Я не пойду туда. Ни шага не сделаю за эти двери, пусть вокруг будет хоть целая армия. Мысли людей узнать невозможно. Нельзя доверять, даже собственной тени. Меня убьют.

— Арри, — холодным порывом ветра ворвалось в комнату мое имя. Вздрагиваю, обхватываю себя руками, смотрю на едва колышущуюся ткань штор, боюсь подойти ближе. — Убегай… Спасайся…

Срываю занавеси, щурюсь от яркого солнца, что бьет в лицо. Глубокое синее небо и пустой сад. А звук барабанов все ближе, громче, заставляет дрожать саму душу.

Он прав. Я не хочу умереть. Только не сегодня. Расстегиваю непослушные пуговицы на одежде, рву ремень, раскидывая жемчуг по полу. Я подожду. Немного. Спрячусь, а потом вернусь, когда миссар и его брат поймают убийц.

Завернулся в ткань штор, наподобие южных торговцев, спрятал лицо за тонкой тканью. Собственное дыхание обжигает лицо. Сжимаю в руках кинжал, прислушиваюсь к каждому шороху, ловлю обрывки разговоров. Оборачиваюсь постоянно, слышатся чьи-то шаги за спиной. Но никого нет, словно призрак преследует меня. Снова шорох, оборачиваюсь, в этот раз намного смелее и резче, чем раньше, стремлюсь поймать свои страхи.

Холодная сталь клинка у шеи, рвет тонкую ткань самодельного тюрбана. Темная одежда неизвестного, кажется ожившей тьмой, обещают смерть его глаза в прорези маски. Вскрикиваю от испуга, шарахаюсь в сторону, отмахиваясь кинжалом. Они нашли меня. Загнали в угол одного из узких коридоров.

— Не подходите, — тюрбан съехал на лицо, закрыл глаза, выставляю перед собой кинжал, который смотрится смешно в сравнении с длинным клинком. Слышу, как сзади ко мне приближаются чьи-то голоса. Их много, а я совсем один. Я умру.

— Ваше высочество? — смутно знакомый голос из-за спины. Наконец справляюсь с тряпками на лице, оборачиваюсь, ловлю на себе удивленные, испуганные и полные жалости взгляды глав Управлений.

— Это убийца! — оборачиваюсь в сторону того, кто пару секунд назад прижимал холодную сталь к моему горлу, но нахожу лишь пустоту. — Он… был здесь, — из онемевших пальцев выпадает кинжал. Оглядываюсь растерянно по сторонам, ищу хотя бы намек на оживший средь бела дня кошмар. Но коридор пуст, нет даже отголоска чужих шагов вдалеке. — Он хотел убить меня… — ноги не держат. Медленно сползаю по стене на холодный пол, обнимаю себя руками, закрываю глаза. Как раньше. Это все не со мной. Я сплю.

— Я думаю, нам стоит немного отложить коронацию из-за состояния его высочества. Сообщите людям, что ему нездоровится, и вызовите лекаря. — Каэрон Ла Карт встал рядом, закрывает меня от чужих взглядов. — Проводите его высочество в покои, — приказ подоспевшим стражам.

Кто-то поднял меня, едва удерживая на ногах, укутал в спадающие шторы и повел прочь из бесконечных коридоров дворца в знакомую темницу покоев.

Никто.

Далекий гул барабанов все ближе, заставляет вздрагивать сердце, подпевать своему ритму. Переполненные улицы столицы врываются за тонкую сетку окна громкими криками. Линсан тихо напевает какую-то веселую песню, любуясь новым платьем. Она мучила меня почти час, заматывала в шелка, обвязывала поясками и лентами, дергала за волосы в попытке создать что-то похожее на прическу. Теперь я еще красивее. Ярко-синее платье подчеркивает цвет глаз, волосы перехвачены тонкой косичкой, как обручем, пестрят множеством лент и сияют жемчугом.

— Ты боишься? — толкает меня коленкой Линсан.

— Нет, — качаю головой. Не отпускает ощущение, что все это не со мной. Возможно от того, что тело и жизнь действительно не мои.

— А я боюсь, — прерывисто вздыхает. — Боюсь ослепнуть от той красоты, которой никогда не видела, и разочароваться тоже боюсь, если все не так, как я себе представляю. Так много мыслей в голове.

— Дворец — не сказка, а всего лишь чье-то место жительства. — Пожимаю плечами. Нет чувства праздника и ожидания чуда, как в душе Линсан.

— Интересно, какой он, принц? — задумчиво расправляет юбку. — Говорят, что он молодой. Если еще и красивый, тогда я буду тебе завидовать.

— Почему ты будешь завидовать? Тетя сказала, что меня не выберут, оставят работать во дворце. — Удивляюсь ее словам. — А если я не выйду замуж, то отпустят домой.

— Твоя тетя, видимо, очень хотела, чтобы ты оказалась во дворце, — цокает она языком. — Все не так. Ты останешься наложницей императора, даже после того, как он выберет жену. А потом, если повезет, то подарит в жены какому-нибудь советнику за особые заслуги. Хотя, это не совсем правильно называть везением. Там уж, как получится.

— Подарит, меня? — переспрашиваю. Все же правила жизни от меня ускользают. — А если я не захочу?

— Как уже сказал тебе однажды господин миссар, многие поплатились жизнью за такие ошибки, — отвечает, глядя в окно. — И все же, интересно, какой он, принц.

— Теперь мне тоже интересно, какой он на самом деле, — пожимаю плечами. Он — причина того, почему я добровольно иду за эти стены. Я хочу заглянуть в глаза тому, кто предал. Понять и освободиться. Открыть еще одну клетку в своей душе. И исчезнуть, подальше от этих стен, подальше от блистающего города и самой империи Сантор с ее неправильными законами. А руки опять сжимаются в кулаки.

— Раз, два, — глухо прозвучал изменившийся голос Линсан. Вздрагиваю, ловлю ее пустой взгляд. — А к тебе уже летит стрела. — Улыбается безумно, глядя сквозь меня.

Тянусь к ней, чтобы попытаться вернуть назад, избавить от плена чужой души. Дернулась карета, вместо соседнего кресла падаю на пол. И без того громкие крики на улице стали оглушительными. Ржали лошади, дергали карету, не давая подняться. Слышу лязг вынимаемого оружия. В сетке окна темная тень миссара.

Едва заметный свист воздуха над ухом, вонзается стрела в бархатную обивку кресла, в паре сантиметров от моего лица. Сдергиваю застывшую Линсан на пол, прижимаю к себе. Не тороплюсь хватать время.

Повозка замерла на мгновение, чтобы сорваться с места. Подпрыгивает на вытоптанной земле, скрипит, грозя развалиться от скорости. Крики испуганных людей за окном, ржание безумных лошадей повозки. Оглушающий треск прямо под нами, карета заваливается на бок, пытается вытолкнуть в распахнутую дверь. Прижимаю Линсан еще сильнее к полу, хватаюсь когтями за все подряд в попытке удержаться. Удар, настолько сильный, что выламывает пальцы, выкидывает прочь с куском зажатого в руках кресла. Катимся по земле, путаясь в широких юбках. Хватаю время, сжимаю изо всех сил, тяну на себя, останавливая обезумевший мир. Успеваю подставить руку под голову Линсан, защищая от удара о камень. Поднимаюсь, поддерживаю Линсан, которая трясет головой, прижимается к грязной стене какого-то переулка. Лошадь видимо понесла, испугавшись криков, нырнула в узкий переулок, не подумав, что карета в него не поместится. Цокот ее копыт потерялся вдалеке, за одним из поворотов. Вокруг осколки кладки выбитого угла стены и щепки разбитой кареты. Оглядываюсь по сторонам, не отпускает сердце неясная тревога. Кто-то стрелял, а значит, нас будут искать. И почему-то нет уверенности, что первым будет миссар.

— Вставай, Линсан, вставай же, — поднимаю ее, обхватываю за талию, оглядываюсь по сторонам.

— Не могу, — всхлипывает, поджимает ногу, висит на моем плече. Опускаю ее обратно на землю, поднимаю юбку, которая уже начала пропитываться кровью. Осколок дерева кареты вошел ей в бедро, выпивает кровь, она вырывается толчками.

— Надо потерпеть, слышишь, нам нужно уйти отсюда, — рву подол своего небесного платья, перетягиваю ногу тугим жгутом чуть выше раны, с надеждой жду, когда же перестанет течь кровь. Но ее становится все больше.

— Тьяра, — касается руки дрожащими пальцами, смотрит куда-то мне за спину.

Слышу чьи-то осторожные шаги сквозь бешеный стук собственного сердца и крики людей за стенами домов. Оборачиваюсь. Четыре фигуры в знакомой форме отряда миссара. Вздыхаю облегченно.

— Помогите мне, она ранена, — опускаюсь обратно к Линсан, зажимаю рану руками, жду, когда подойдут воины.

Но шаги стихли. Замерли в паре метров за спиной.

— Они не помогут, Тьяра, — шепчет Линсан бледными губами. Тихий шелест вынимаемого из ножен оружия за спиной.

— Что вы делаете? — встаю, закрываю собой Линсан, вытираю кровь об испорченное платье, чтобы не капала с пальцев.

Тишина в ответ и спокойные взгляды тех, кто привык не думать, а выполнять приказы. Один из них вышел вперед, держит в руках меч, смотрит безразличными глазами на меня и Линсан. Другие даже не шевелятся, не достают оружие. Одного вполне хватит, чтобы оставить два тела в переулке огромной столицы. Сзади прерывисто вздохнула Линсан, так похоже на прощальное дыхание Тьяры в темноте открытой клетки.

До боли в щеках сжимаю зубы, так, что кажется, сейчас начнут крошиться. Хочется рычать от злости, рвать этот мир на части, чувствовать, как он умирает в моих руках.

Воин остановился, сильнее сжал меч, что до этого держал почти играючи. Невольно отступил на шаг, ища поддержки у своих товарищей. Только сейчас понимаю, что и правда, рычу, дергаю время, останавливая жизнь. Оглушающе звучит тишина. Теперь только она и стук моего сердца. Разрываю непослушный воздух, все ближе к воинам. А в голове мелодия. Та, которую не разобрать, не напеть. Заставляет двигаться в такт ударам сердца. Я станцую смерти, для того, чтобы жить.

Падают на стылую землю четыре безжизненных тела, в которых уже не найти человека. А я отпускаю время, смотрю в бесконечное небо, считаю про себя до десяти, жду, пока стихнет мелодия в голове.

Подхожу к Линсан, опускаюсь на колени рядом. Боюсь дотронуться, почувствовать холод ее кожи. Почти не вырывается из ее раны кровь, застывает безобразным рисунком.

— Линсан, — провожу по воздуху в сантиметре от ее щеки. Хочу попросить духов позаботиться о ней, но останавливаюсь. Едва заметное облачко пара вырывается из приоткрытых губ.

Оборачиваюсь на улицу, где мимо мелькают силуэты людей. Им все равно. Так же, как и тем, что были в моем сне. У них своя жизнь и свои заботы, из-за которых не видно боли других. Мы никому не нужны, кроме нас самих. Не буду больше никому верить и ни на кого надеяться.

Поднимаю Линсан, затаскиваю на спину, осторожно, словно боюсь разбудить. Нужно попытаться. Она должна выжить. Выныриваю из полумрака переулка, иду сквозь толпу людей. Они огибают меня, но никто не предлагает помощи, лишь оглядываются, провожают испуганными взглядами.

— Где я могу найти лекаря? — преграждаю дорогу стайке ярко одетых девушек. Шарахнулись от меня испуганно, рассыпались в разные стороны, словно порванные бусы.

Я задаю этот вопрос каждому, но меня словно не слышат. Обходят стороной, пугаются, делают непонятные знаки руками, будто стену перед собой рисуют. А дыхание Линсан уже едва угадывается, почти не щекочет шею, не вырывается теплым паром.

Иду все быстрее, скольжу взглядом по названиям лавок, хочется сорваться на бег, только бы знать, куда. «Целебные травы». Останавливаюсь у неприметной двери следующего дома.

— Здесь есть лекарь? — толкаю дверь ногой, врываюсь в полумрак лавки, пропитанной запахом лекарств.

— Мы закрыты! — выскакивает из неприметной двери за прилавком пожилая женщина. — Кто двери ломает?! — оглядываюсь на вход. Сорванная щеколда болтается на одном гвозде, грозит окончательно отвалиться.

— Мне нужна помощь, — опускаю Линсан на узкую скамью у прилавка. Срываю с рук браслеты, выдергиваю жемчуг украшений из прически, сваливаю это на прилавок. — Помогите, пожалуйста.

Женщина замерла на мгновение, мнет в руках заляпанный передник, смотрит на меня и на бледную Линсан, в которой все меньше жизни.

— Запри дверь, — она решила что-то для себя, бросилась к Линсан, махнув мне на распахнутую дверь.

Отрываю болтающуюся щеколду, накидываю не менее хлипкий засов, отрезая нас от громкого мира гудящей улицы. Ноги не держат больше. Опускаюсь прямо на пол, подпирая дверь, смотрю, как женщина суетиться вокруг Линсан. Щупает ее тело, осматривает перетянутую обрывком платья ногу. А крови уже совсем нет.

Смерть действительно ходит рядом. И не угадаешь, когда она придет за тобой, возьмет за руку и утащит без предупреждения за грань. Глупо просто сидеть и ждать ее.

Я ненавижу жизнь за ее уроки. Слишком велика их цена за каждое знание. Я буду жить так, как говорит Линсан, бороться за каждый вздох. Стану собой, а не кем-то другим. Жизнь слишком ценная, чтобы дарить ее другим. Взлечу так высоко, чтобы смерть не смогла дотянуться. А еще… никогда больше не пущу никого в душу. Это очень больно и страшно. Хуже, чем когда нож царапает сердце.

Каэрон Ла Карт.

Чиновник первого неполного ранга Управления Императорских дел.

Совет. Сборище богатых людей, которые продали душу жадности. Им мало всего и всегда. И они мучаются от того, что хотят больше, но не могут рискнуть тем, что уже есть. Огромный зал с длинными столами друг напротив друга, словно баррикады. Настолько пестрый и сияющий, что узоры на стенах кажутся безвкусной мазней.

Здесь взгляды вместо стрел, а слова острее стали. У каждого свое место, то которым он дорожит и в то же время стремиться сменить на другое. У всех одна мечта, хоть раз почувствовать мягкость кресла на возвышении. Оно так близко и в то же время недосягаемо.

Императрица сидит, наблюдая с отрешенным лицом за базаром, в который превратился Совет.

Кажется, что выиграет тот, кто кричит громче. Звучат одни и те же вопросы, одинаковые ответы, которые рождают новые вопросы. Никто не осмеливается озвучить свои мысли напрямую. Поглядывают на императрицу, что временно занимает желанное кресло на возвышении и боятся. Трясутся над своими должностями, которые и так вскоре потеряют, в особенности некоторые главы управлений, дорожат ранговыми землями. А я не боюсь. Никогда не боялся. Именно поэтому больше других достоин занять это место, почувствовать бархат обивки, сжать в руках резные подлокотники кресла во главе стола.

— Ваше величество, — поднимаюсь, едва гул голосов пошел на спад, но сохраняется недовольное роптание. Впервые говорю что-то на сегодняшнем заседании. Слишком ценны мои слова, чтобы выкидывать их в кучу чужих выкриков. — Позволено ли мне будет высказаться от имени всех членов совета?

— Говорите, — махнула небрежно рукой, сверкнув драгоценными камнями перстней. Ее мысли не здесь. Наверняка размышляет о сыне. Он ее единственный шанс удержаться во дворце. Вдовствующая императрица нужна до тех пор, пока есть император. А ее сын прилагает все усилия, чтобы не взойти на рассветный престол.

— Совет обеспокоен поведением наследного принца, — обвожу замолчавших советников и чиновников взглядом. Многие из них знают, к чему ведет мое выступление, другие смотрят с подозрением и завистью. Их смелости хватает только на тихий шепот, что скроет крик толпы. — Мы закрывали на это глаза, но срыв коронации…

— Ее можно перенести. — Вздернула брови Сорин, бросила взгляд на своего верного друга. Саркал. Миссар стражи внутреннего круга дворца. Глуп, но предан. Не раз уже императрица заикалась о том, чтобы повысить его до первого неполного ранга. Будь он женат или хоть имей ребенка, то моего плана могло и не быть. Но он посвятил всего себя служению недоступной женщине.

— А что вы скажете о покушениях на наложниц? — вздыхаю, ловлю взгляды тех, кто потерял своих дочерей в тихой столичной войне за сердце принца.

— Мы предпринимаем все необходимые меры, — выступил вперед Саркал. Он много времени провел в северных провинциях, сторожил издали стены замка, где жил принц, докладывал своей госпоже. За это время растерял хватку, забыл о том, как опасны комнаты дворца.

— Не слишком ли поздно? — качаю головой. — Две девушки мертвы, одна у лекарей. Было совершено покушение и на мою любимую племянницу, — замечаю скорбные лица тех, чьи претендентки не выжили. Они теперь на моей стороне. Человеческие чувства — страшное оружие. Они заставляют нас слушать то, что мы не хотим и делать то, что хотят другие.

— Но ваша племянница жива, — хмурится Саркал. — Вы не вправе жаловаться.

— Я считаю, что лучше беспокоиться сейчас, чем когда уже ничего исправить невозможно. — Снова качаю головой. — Что если она умрет? У меня есть еще одна племянница, не менее любимая, но где гарантии, что и ее не убьют? Я не намерен ждать такого исхода. Наследный принц был неосторожен в высказываниях. На прошлом совете заявил во всеуслышание, что жениться не намерен и желает, что бы они вовсе не добрались до дворца. Вы, ваше величество отмалчиваетесь и просто смотрите, как невест убивают. Согласитесь, это может вызвать недовольство и сомнения.

— Вы забываетесь! — удар хрупкой ладонью по столу выглядит жалко. Едва сдерживаю улыбку.

— Вместо того чтобы помочь принцу, вы днями общаетесь с духами, — продолжаю. На щеках Саркала заиграли желваки, пытается убить меня взглядом. — Прошу прощения, но я поймал одного из тех, кто напал на мою племянницу. Он пока молчит, но следы ведут во дворец. — Вижу, как побледнела императрица. Это ее ошибка. Не знаю, с какой целью она пыталась убить Тьяру Ка Тор, но своей глупостью сыграла мне на руку. Когда она умрет, я представлю доказательства причастности императрицы. Такого двор ей не простит. Покушение на одну из тех, кто мог стать матерью наследника. Стоит только пустить слух и все другие покушения тут же упадут на ее плечи. А потом ее блистательный мир, которым она так дорожит, сузится до пределов тесной кельи в одном из монастырей.

— Я слушаю духов. — Сцепила пальцы в замок, буравит меня взглядом, пытается понять, много ли мне известно.

— Голос духов важен, — склоняю голову. — Но не в политических вопросах, ваше величество.

— В Харисе докладывают о странных передвижениях войск, они усиливают патрули на границе, — встал глава военного управления, тот, чья должность висит на волоске. Как только принц взойдет на трон, его место перейдет к Саркалу. Уж императрица об этом позаботится в первую очередь. — Но всем прекрасно известно, что учения — это лишь оправдание. Они ждут подходящего момента. Еще немного и они решатся пересечь нашу границу, а договор будет бессилен из-за отсутствия правителя.

— Нам нужен единый правитель, — слегка киваю главе военного управления в знак благодарности. Я ценю верных людей. — Тот, кто руководствуется разумом, а не слушает шепот духов. Их предсказания слишком размыты и непонятны. Нам же нужны решительные действия. Империя без императора, как муха в паутине. Сколько бы мы не дергались, а только делаем хуже.

— И что же вы предлагаете? — как бы не была Сорин искушена в дворцовых играх, а голос ее дрожит. Сейчас она думает в первую очередь о себе и сыне. Но что если ее промедление в итоге приведет к разрухе самой империи? Никому не нужен трон без государства.

— Ваше величество! — прервал меня резкий стук открываемых дверей. Эта новость должна стать той, что сдвинет нерешительность совета с мертвой точки. Я все рассчитал. Латарин не должен подвести. Друзья из Хариса тоже.

— Что случилось? — перехватил младшего у входа Саркал. По глазам вижу, что он догадывается о не случайности такого совпадения. Но все всегда упирается в доказательства, которых нет.

— Покушение на еще одну девушку. — Запинаясь, сообщил он, поклонился запоздало, вспомнив, где находится.

— Кто? — поднялась императрица. Будь я младше, то скрестил бы пальцы под столом. Латарин не подвел. Зря я начал списывать его со счетов.

— Тьяра Ка Тор, от рода советника первого неполного ранга Ла Карта. — Выдохнул он. Зал взорвался негодующими возгласами. Как я и говорил, слишком поздно императрица вспомнила о том, что есть другие люди, кроме ее сына, которые вполне могут занять трон, стоит только появиться такой возможности.

— Господин глава! — еще один человек, которому не место в зале закрытого заседания совета высших. Миссар внешнего кольца столицы. — Харисцы замечены у границы! Они стягивают войска!

— Свободны! — поднялась императрица, сжав кулаки. Глаза метают молнии. Младшие, пятясь, покинули зал.

— Я предлагаю ускорить процесс избрания главного советника. — Это мой момент, тот, которого я ждал последние несколько лет. Сегодня решится все. — В связи с этим предлагаю так же временно отменить или вовсе упразднить требование к кандидатам в отношении родственных связей с императорской семьей.

Устало опускаюсь в кресло. От напряжения рябит в глазах. Первый шаг сделан. Я стану советником первого полного ранга. Остается только выдать свою настоящую племянницу за принца, устранить императрицу, а там… Избранники небес тоже смертны, несмотря на все титулы. Я стану регентом. Новым солнцем рассветной империи и начну новую летопись со своим именем императорского рода. Несколько шагов, тяжелых и столь долгих и я узнаю, так ли мягко на самом деле то кресло на возвышении.

— Предлагаю голосовать, господа, — сжимаю в руках дощечку голоса.

Моя судьба в моих руках. Если захотеть, то можно изменить все и мир упадет к твоим ногам.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Я не могу выбрать. Хочется разорваться. Прыгаю туда-сюда через пропасть, пора бы уже привыкнуть, но она все еще пугает меня. Мысли — мой худший враг. Они мешают выполнять приказы, но помогают их отдавать, так говорил мой учитель. Но возможно ли дожить солдату, умеющему думать, до того момента, когда на груди засверкает знак командира?

Минуты на заполненной людьми улице показались вечностью. Я все стоял и смотрел в след удаляющейся карете. С трудом поднял руку, отдавая команду к исполнению давно озвученного приказа. Убить. Как часто я решал судьбы других вот таким простым движением пальцев. Четыре лучших воина растворились в толпе. Я зря ломал голову все эти дни. Девушка оказалась лишь пешкой в игре брата. Никакой тайной миссии, никаких шпионских заговоров. Она просто удивительная девушка, которой не повезло встретить на своем пути род Ла Карт.

Лошадь медленно бредет, расталкивая грудью прохожих. Звучат протяжно трубы, оповещая о срыве коронации. Я не удивлен. Если брат решился на что-то, то сделает это безупречно. Теперь для меня пропасть стала еще шире, не уверен, что смогу еще раз ее перепрыгнуть, если вновь начну сомневаться.

Тихий переулок, темный и безлюдный, как отдельный мир в бурлящем потоке жизни столицы. Спрыгиваю с коня, по привычке держу рукоять меча, успокаивая мысли. Почему же так противно внутри? От самого себя, от всего этого, от собственного брата. Я не предам его, но мыслям не прикажешь считать иначе. Дыхание все чаще прерывается. Заворачиваю за угол, готовясь встретиться взглядом со своими людьми и заметить два тела девушек, чей жизненный путь оборвался по моей вине. Так надо, должно быть.

Осколки кладки разбитого угла одного из домов и щепки кареты скрипят под сапогами. Четыре тела. Неестественно вывернутые шеи, бледные лица с пустыми взглядами. Холодный ветер толкает в грудь, заставляет пятиться, перехватывает дыхание. Оглядываю переулок, ищу тела тех, кто должен был умереть в первую очередь. Но их нет. Только воины, которые даже не успели достать оружие из ножен, до сих пор сжимают рукояти посиневшими пальцами и кровавые разводы покрываются инеем на грязной земле. Карета расколота надвое, изуродованы кресла глубокими бороздами неведомого оружия, вырвана подкладка, летает по переулку, словно хлопья снега.

— Миссар, — голос младшего за спиной. Я слышу, как он дрожит. Кто же мог убить лучших воинов так быстро, что они даже не успели достать оружие?

— Найди их. — Слегка поворачиваю в его сторону голову. Челка закрывает глаза, прячет мои сомнения.

— Кого? — переспрашивает он, наклоняясь над одним из воинов, закрывает пустые глаза.

— Всех. Девушек и тех, кто смог такое сделать. — Сжимаю зубы. Брат будет недоволен. А его разочарование приносит много горя и боли. — Только тихо.

— Да, миссар, — склоняет голову, растворяется в по-прежнему равнодушно спешащей по своим делам толпе.

Снова завыли трубы, но иначе. Тревожный сигнал, который вселяет страх. Военное положение. Харис тоже сделал свой ход? Сжимаю до боли рукоять меча, вскакиваю в седло. Правильный ли я сделал выбор? Пропасть все шире, крошится земля под ногами, норовит утащить меня на темное дно.

Никто.

Снова отмеряю время по медленному движению солнца на стенах. Снова в клетке четырех стен добровольной темницы собственного страха и вины. Три дня. Заколдованное число.

Я не помню, как мы оказались здесь. Травница привела нас к себе, поселила в маленькой комнатушке под самой крышей. Сказала, что украшений хватит на оплату жилья и лекарств.

Линсан не просыпается. Лежит на кровати, блестят маленькие капли пота на бледном лице, иногда кривятся губы в болезненной гримасе, словно усмешка судьбы для меня.

На окраине города тихо, почти не слышно жизни. Здесь только я, Линсан, что чудом держится на грани и ее друзья, которые устали слушать мои просьбы. А еще зеркало. Почти такое же старое, как в подвале Хорха. Блестит мутно из-под слоя пыли, смотрит на меня чужими синими глазами с красивого лица. Глупо. Все, что я делаю — глупо. Но не могу сопротивляться желанию остаться здесь, в этом городе. Он держит меня невидимой цепью. Нестерпимо хочется ступить за высокие стены дворца, что виднелись из-за крыш множества особняков. Я гоню эти мысли, но они возвращаются, стоит только отвлечься.

Я больше не хочу быть Тьярой. Мне не нужна чужая жизнь. Подхожу к зеркалу, всматриваюсь в свое чужое лицо, запоминаю, чтобы забыть навсегда. Отчего-то знаю, что если захочу, то его не будет. Вернется серое Никто. Но я хочу этого. Нельзя родиться кем-то, им можно только стать. И я собираюсь стать собой, сколько бы времени мне не осталось. Провожу дрожащей рукой по зеркалу, стираю серую пыль вместе с красивым лицом той, которая умерла там, в лесу. Ей нет места среди живых. Снова смотрю на мир серыми глазами. Не таким прозрачными, как раньше. Теперь во мне больше человеческого. Не так тонка кожа, не пугают синие сетки сосудов, лысый череп покрыт пепельными волосами, которые сверкают на солнце, словно покрыты инеем. Я как те фигуры с одинаковыми лицами в далеком сверкающем мире, которые похожи на всех одновременно.

— Ты больше не Тьяра, — тихий шепот от постели. Вздрагиваю. Подхожу к Линсан, боюсь, что мне это показалось. — Это правильно. — Губы не слушаются, коверкают слова, но я слышу, понимаю. Тепло внутри.

— Линсан, выздоравливай, пожалуйста, — осторожно беру ее руки в свои изменившиеся ладони. Теперь все, почти как раньше. Мир снова стал нормальным, не таким огромным, собственные шаги широкими, а дыхание свободным.

Снова болезненная улыбка. Ответа я не услышу. Вздыхаю. Опускаюсь рядом с кроватью на пол, обнимаю колени руками, играю в гляделки с собственным отражением. Странно это тело смотрится в некогда красивом платье, изуродованном кровавыми разводами. Сдираю его, словно освобождаюсь от цепей, слыша звук рвущейся ткани.

— Теперь я снова Никто? — спрашиваю у невидимых друзей Линсан. Кажется, кто-то касается моей головы, пытается погладить, успокоить. Улыбаюсь, пугая отражение собственным лицом.

Легкие шаги за дверью, скрип узких ступеней лестницы. Оглядываю себя, кутаюсь в обрывки платья, боюсь встретиться с хозяйкой дома. Я пугаю людей, своим взглядом, голосом, даже мыслями.

— Что… — остановилась в дверях, принесла с собой холод морозного вечера в душную комнату чердака. — Кто ты?

— Никто. Меня оставила госпожа, следить за Линсан. — Теперь я — это просто я. Я начну все с начала. Что бы стать кем-то, сначала нужно быть никем. Опускаю голову к коленям, прячу глаза за челкой серых волос.

— И где только нашла, — вздыхает женщина, качает головой. — Одежда твоя где? — хмурится. Пожимаю плечами, перебираю складки порванного платья небесного цвета. — Платьем вербовщиков не обманешь. — Заявляет она. Поднимаю голову, пытаюсь понять.

— Кого? — переспрашиваю. Снова завыли далекие трубы дворца.

— Не от них убегаешь? — стоит в дверях, все еще боится, не подходит, лишь издали поглядывает на бледную Линсан.

— Кто это? — переспрашиваю, поправляю упавшую руку Линсан, укрываю одеялом.

— Меня незачем обманывать. — Поджимает губы. — Я еще не настолько глуха, чтобы не слышать труб. От них не убежишь, только хуже себе сделаешь и ей, — кивает на кровать. — Да и мне попадет. Где твоя хозяйка?

— Ушла. — Мотаю головой. Нет больше Тьяры, даже памяти о ней не осталось. — Теперь есть только я.

— Это к лучшему, — вздыхает, обходит меня осторожно, касается лба Линсан, заглядывает в полуприкрытые глаза. — Много вопросов о ней в городе. Мне было страшно. Если вернется, скажи, чтобы уезжала.

— Она не вернется, — качаю головой. — Теперь только я, — повторяю.

— А тебе следует тоже уйти. Мой дом не пристанище для беженцев. Договор был на раненую, а не на беглого пацана, — поворачивается ко мне, оглядывает тощее тело в обрывках яркого платья. — Если тебя тут найдут, то хуже будет. И тебе и мне и твоей Линсан. Мозгов у твоей госпожи немного, раз тебя тут оставила, коль не врешь.

— Я не вру. — Неуютно под ее взглядом.

— Одежду тебе принесу, — вздыхает, спешит вниз по лестнице. Слышу, как роется в шкафах, скрипит полками, приговаривает что-то. — Держи, — снова появилась в моем убежище на чердаке.

Бросила на колени штаны и рубаху из плотной ткани. Отвернулась, изучает взглядом разводы на пыльном зеркале, ждет, пока переоденусь. Натягиваю жесткую рубаху, чувствую ее цепкий взгляд сквозь зеркало.

— Свободный значит, — снова хмурится, повернулась ко мне. Нет на этом теле клейма ранговых земель, но от того свободнее не становишься. — Лучше сам иди. Поймают — палками получишь, а все равно там окажешься.

— Где? — кажется, она говорит загадками.

— Трубы слышишь? — хмыкнула, разглядывает меня. — Все свободные этого звука бояться. Я тоже боюсь.

— И что? — по-прежнему не понимаю, вслушиваюсь в далекий гул, который щемит сердце.

— Все свободные должны явиться. Ты тоже должен. — Поворачивается к Линсан. — Если тут найдут, то всем нам плохо будет. Подумай о девушке.

— Я не понимаю вас, — одергиваю коротковатые рукава, завязываю тесемки ворота.

— Войны не понимаешь? — зло обернулась ко мне. — Трубы везде об одном говорят. Обязанность каждого свободного мужа пойти на защиту своей империи. Не справедливая, жестокая правда.

— Я издалека, — запинаюсь. — Объясните.

— И правда, — смотрит мне в глаза, замечает необычные для этих мест светлые волосы. — Война с Харисом назревает. По законам империи каждый свободный должен встать на защиту границы. И ты тоже. Понял теперь?

— А как же воины? — не понимаю, какой толк от простого человека там, где все решает сила и навыки. — Они должны защищать народ.

— Воины? — усмехается. — Я видела войну. Давно это было. Братьев похоронила тогда. Воинов мало. Все они — часть богатства аристократов. Никто не отправит свое имущество умирать за простых людей. Глупый ты совсем, жизни не знаешь, — качает головой, — Воины ценные, они будут защищать крепости, да города. Кроме того все они принадлежат чиновникам, да наместникам, кто же их на границу отпустит так просто. Мало их, набирают солдат из народа, а воинов командирами делают. Всегда так. Сгонят молодых ребят, дадут мечи и довольны. Мы должны защищать свою страну, так по законам прописано. А потом семьи будут в долги залезать, чтобы прокормиться, а если вовремя не выплатить, то и в ранговые земли перегонят. Это опять же выгодно богатым. Иногда думаю, что свободным человеком быть хуже всего. Мы никому не нужны. Рабов хотя бы ценят, как вещи, а мы — мусор. — Вздыхает, глядя в небольшое окно, вспоминает о чем-то своем.

— Это не моя война, — мотаю головой. Неправильный мир, где простые люди встают на защиту воинов. Странные законы, где цена человеческой жизни меньше монеты.

— Чужой войны не бывает, — сажает Линсан осторожно, вливает темный раствор лекарств в приоткрытые губы. — Она приходит за всеми, и в первую очередь за теми, кто считает ее чужой. Только тогда уже помощи ждать неоткуда.

Молча смотрю на свое отражение. Я больше не Тьяра и не Никто. Нечто среднее. Даже лицо не такое, как прежде, все еще прячет под серой кожей черты красивой девушки с небесными глазами.

Травница сказала, что вербовщики придут в каждый дом. Если найдут Линсан? Этот город держит меня, не хочет отпускать. Начать с начала так сложно. Можно изменить свое лицо, но сама жизнь не изменится. Будет давить теми же мыслями и проблемами. Человек может измениться, но от этого не меняется мир вокруг.

Я уйду. Так далеко, что не буду чувствовать невидимых цепей столицы, которые тянут в самое сердце города. Начну сначала. Без воспоминаний. Не буду думать о Арри, о том, как хотелось понять, почему меня выбросили, променяли на что-то, что дороже моей жизни. Забуду Тьяру, миссара и Салиха. Оставлю Линсан, у которой есть своя жизнь, где нет места мне.

Теперь звук далеких труб стал казаться не тревожным, а печальным. Хорх говорил, что судьба находит нас сама, дает подсказки, а если не заметишь, то ставит подножки, раздает подзатыльники. А иногда убивает. Это, моя подсказка?

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Так странно бывает, думаешь о чем-то, рассуждаешь, жалеешь. А тут судьба поворачивается так, что ты уже вроде и не в проигрыше. И везде можно найти свои плюсы. Я в последнее время сетую на старость, на время, что прошло мимо. А вот просыпаешься под протяжный гул труб и понимаешь, что старым быть не так плохо. Такие никому не нужны и на войне в том числе. Для молодых свободных война — горе. Для меня — возможность. Разбогатеть еще больше и выйти на заслуженный отдых с карманами полными золота. То, к чему вели все письма, наконец, началось. Осмелится ли Харис на полномасштабные действия или пощиплет пару деревень, да подвинет зыбкую линию границы. Мне без разницы. Империя не моя. Мой дом — это весь мир.

— На границу поедем? — шмыгнул носом маг.

— А то, — усмехаюсь, поглаживая отросшие усы. Готовился стать чиновником, а тут такое началось. Не видать мне ранга. Не на моей стороне удача. Но судьба дала другой шанс. Золото тоже неплохая прибавка к старости.

— Про девку больше не слышно? — сощурился на солнце Ракс. Его мысли все еще заняты безликими. Сидит ночами над своими бумажками, чешет лысеющий затылок.

— Нет, пропала, как не было. Миссар искал ее, приходил, угрожал как всегда. Сорвался план. — Качаю головой, вздыхаю, тоже глядя на небо. А такой план был. Кругом себе дорожку протоптал и везде обломали. Тьяра исчезла, а миссара отправляют за это на границу. Гнев его брата страшен. Чудом жив остался. Да и неизвестно, надолго ли. Война, хоть большая, хоть маленькая — уносит жизни. Ей без разницы, напишут про нее или нет. Она везде об руку со смертью.

— Салих, вот ты скажи, как думаешь, — скосил на меня глаза Ракс. — Это Тьяра была или безликий?

— Ты ж сам сказал, что нет, — отмахиваюсь от мыслей о том, что возможно был на волосок от смерти. Не может быть такого. Сказки, пусть злые или добрые, а все равно правду с собой несут. — Не мог то быть безликий, на человека похожий.

— А я вот не уверен, Салих. — потирает подбородок, смотрит равнодушно на толпу. Много их собралось, жертв маленькой войны, о которой никто не вспомнит. Вся площадь, как море шевелиться от голов. — Странная она была, да и ребята потом сказали кое-что.

— Что? — последний раз оглядываю площадь, стараюсь запомнить стены высоких домов и заборов, где прячется пока недоступная мне жизнь.

— Она одному из охранников руку сломала, просто так, лишь взяла и кости треснули, — вздохнул маг. — Вот и думай теперь, торговец мыслями, так ли правдивы сказки? И есть ли что-то человеческое в самых страшных монстрах.

— Самый страшный монстр — человек. — Усмехаюсь. — А если все так, как говоришь, то и к лучшему, что плана нет больше. Мы начнем сначала. Война — лучший старт для любого капитала.

Очередной стон труб и море голов зашевелилось активнее, двинулось прочь с площади, втягивалось во множество улиц и переулков, забухало сапогами в такт барабанов, словно чье-то огромное сердце в самом центре города. Отчаяние в их глазах, страх в груди, делает лица похожими. Сияют невидимые печати над их головами. Смерть не ищет различий. Ей все равно.

Никто.

Нельзя оборачиваться. Стоит только один раз взглянуть назад, и остановишься, а потом не сможешь уйти. Там, за спиной осталась Линсан, спряталась за высокой стеной столицы, затерялась на одной из улиц одинаковых домов. Так будет лучше. Если я останусь, нас могут найти. Она многое пережила в жизни. Я не человек, я справлюсь со всем или рассыплюсь пылью. А у нее есть жизнь, и, надеюсь, она будет долгой.

Я иду в толпе таких же потерянных взглядов, не слышу сердца от грохота множества шагов. Сейчас мы похожи на тех рабов, которых вели вдоль дорог. Так же бредем, глядя перед собой, переставляем ноги только потому, что так надо, а вокруг снуют вооруженные люди на лошадях, гонят, словно стадо. Я уйду отсюда. В первую же ночевку растворюсь в колючих зарослях приближающегося леса. Мне не по пути с этими людьми. Это — не моя война.

— Стой! — слово растягивается в крике множества глоток. Останавливаюсь, как все, сжимаю в руках короткий меч с множеством зазубрин и узором ржавчины на лезвии. За спиной длинный щит, давит на плечи, того и гляди закопает в землю. От порывов ветра сносит в сторону, толкает на соседей.

— Что происходит? — толкнул меня в бок кто-то. Пожимаю плечами. Не видно из-за сотни голов вокруг.

Воины на лошадях проталкиваются в толпе, делят нас на неровные кучи.

— Сюда топайте, стадо, — остановился возле нас всадник, указывая в просвет между рядами.

Мы послушно сошли с дороги. Толпа рассыпалась на неравные кучки испуганных людей. Где-то двадцать, где-то тридцать человек. У каждой такой команды остановился воин, смотрит холодными глазами, кривит губы.

— Вы теперь ар. Кучка солдат, которые собраны в одну команду. — Спешился, зарылся в седельный мешок, выудил бумагу и уголь. Сощурился, пересчитывая нас, записал что-то, кивнул довольно. — Ты — ткнул в меня пальцем. — Странно выглядишь. Кто такой? — оглядел подозрительно.

— Я — Никто. — Поднимаю на него глаза.

— Правильно мыслишь, — сощурился одобрительно. — Все вы тут — никто. Будешь за главного.

— Почему он? — спросил кто-то сзади.

— Потому что его запомнить легко, — пожал плечами. — А теперь слушаем инструкции. Куда мы идем, вы все знаете, зачем идем — тоже. Потому экономим время на длинных речах о защите родины. — Достал нож, ковыряет им в собственных ногтях, не глядя на нас. — Теперь о главном. — Поднял взгляд, — если кто-то из вас убежит — умирает командир. Назначается следующий и схема повторяется. Убежит командир — убиваю любого, кто стоит ближе. Потом вас расформируют и все повториться сначала. Ясно? Первым будешь ты, — острие ножа ткнулось мне в грудь. — Убежите все, найдем вас или ваши семьи. Пересчет каждый вечер. Свободны. — Махнул рукой, потеряв к нам всякий интерес, забрался в седло и поспешил в сторону головного отряда.

Мы молча проводили его взглядами и как по команде упали на землю, стоило ему скрыться из вида. Смотрю перед собой на мерзлую землю, как и другие, прячусь в собственных мыслях. Пальцы немеют от холода, щит даже сквозь одежду кажется куском льда, неприятно царапает штанину ржавый меч на поясе. Нам даже выдали плащи и что-то вроде легких доспехов. Длинные жилетки из потертой кожи с железными заклепками. Мне она оказалась велика и больше похожа на второй плащ. На запястьях и голенях железные пластины на ремешках, того и гляди порвутся, прохудившись от времени.

— Это ведь неправда? — чей-то шепот рядом, теряется в гуле множества голосов. — Если они всех поубивают, то сражаться некому будет.

— Да пугают больше, — отмахнулся еще один голос. И такие разговоры были повсюду. Наигранно бодрые голоса и вымученные улыбки прятали страх в глубине глаз каждого.

— А ты что думаешь? — снова толчок под ребра и тот же, голос, что уже обращался ко мне однажды.

— Я? — поворачиваюсь. В нашей куче, как сказал командир, набралось всего пятнадцать человек. Все с одинаковым взглядом в раскосых темных глазах.

— Ты же командир, — усмехнулся один из них с маленькими глазками и удивительно круглым лицом.

— Мне все равно. Это не моя война, — пожимаю плечами.

— Ошибаешься, — качает головой тот, кто интересовался причиной моего назначения в командиры. — Ты — здесь. А значит — это твоя война.

— Как скажешь, — снова отворачиваюсь, поднимаюсь. Невыносимо сидеть на холодной земле, ног уже не чувствую.

— Не боишься умереть? — дергает за штанину первый. Он младше всех, совсем еще ребенок, похож на Арри своим взглядом.

— Нет. — Качаю головой. Я и так почти не живу. Столько раз меня пытались убить и каждый раз неудачно. Возможно, я и вовсе не могу умереть?

— То есть, если я захочу убежать, держать меня не будешь? — поднялся тот, с круглым лицом.

— Нет. Мне бы тоже этого хотелось, — оглядываю взволнованную толпу. Умный ход местных воинов, которые прикрываются телами обычных людей. Назначить сторожить самих себя. Куда не повернись — смерть. Шаг вперед — враги, шаг назад — друзья, которые хуже врагов в надежде сохранить собственную жизнь. Страшно.

— Тогда, убежим вместе? — несмело предложил еще один из нашей команды. Тощий, высокий, на голову больше всех остальных. Такой, как я раньше.

— У меня семья, — покачал головой еще кто-то, не разглядеть лица за спинами других.

— Твои проблемы, — пожал плечами тощий. — Я тоже жить хочу.

— Давайте подождем, — останавливаю начинающийся скандал. Все повернулись ко мне. Вижу, как в других отрядах все громче звучит отчаяние. Некоторые даже дерутся.

— Самый умный? — хмыкнул тощий.

— Наверное, — смотрю в его глаза. Такие темные, что зрачков не видно. Страшно смотрится на бледном лице.

— Тебя главным выбрали только за внешность, не пытайся что-то из себя корчить, чужак. — Выступил вперед тот, кто говорил о семье. Плотный низкорослый мужчина, самый старший, лет к сорока уже. Странно видеть человека с видом торговца в рядах молодых ребят.

— Я лишь говорю, что стоит подождать, — пожимаю плечами. Мне тоже интересно, правду ли сказал воин. Будут ли они убивать целые команды. Если это лишь способ устрашения, то я вскоре покину это место. Хочу начать новую жизнь с чистой совестью, без груза смерти за спиной. — Кто-то из нетерпеливых точно побежит. Тогда мы узнаем, что нам делать дальше.

Все молча переглянулись, уселись обратно на землю, снова ушли в свои мысли, увязли в тревожном ожидании. А гул голосов постепенно расползался по дороге, разлетался над полем между городом и далекой кромкой леса, звучал все громче, забирался в душу, вновь и вновь напитывал силой сомнения и страхи.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

— Я не поеду. — Упрямо сжимаю губы, смотрю исподлобья на ту, что зовется моей матерью. Снова бессонная ночь под душераздирающий стон труб. Сердце то и дело останавливалось, сжималось от этого звука. Кажется, даже шепот призрака моих страхов стал тише по сравнению с той тревогой, что витает в воздухе.

— Поедешь! — вскочила с дивана, заходила по привычке взад вперед по комнате, засверкала драгоценностями в свете свечей. Сколь бы я их не разжигал, а углы по-прежнему темны, выталкивают свет, колышут острыми гранями черноты. — Ты должен. Войны не будет. Это все уловки Ла Карта. А ты приобретешь благосклонность военного управления и уважение Совета. С тобой поедет Саркал. Ничего не случится. Ты сам хотел покинуть дворец. Считай это легкой прогулкой, чтобы развеяться.

— Развеяться? На войне? — со стуком опускаю стакан на стол, сжимаю его в руках, того и гляди осыплется осколками мутного стекла.

— Не будет войны. Да и остановитесь где-нибудь в надежной крепости. Саркал обо всем позаботится, — отмахивается от моих слов. Так всегда. В этих стенах, где эхо разносится по длинным коридорам, становится оглушающим, каждый способен услышать лишь себя. Собственные мысли всегда громче чужих слов.

— Мама, — слежу за ее метаниями. Она изменилась. Еще сильнее, чем мне показалось в нашу первую встречу. Каждый день — словно год. Все глубже морщины на ее лице, все ярче сверкает седина в темных волосах. Время забирает не только жизнь, но и самого человека. Понемногу утаскивает в объятия темноты, стирает память о том хорошем, что было когда-то. Я уже почти не помню, каково это, быть любимым. Теперь в жизни моей маленькой семьи правят власть и страх. Страх потерять власть. Больно.

— Сейчас я говорю тебе, как императрица! Ты — поедешь. Пусть даже придется тащить тебя силой! Я не хочу умирать. И тебе не позволю. А сидеть и бездействовать — то же самое, что за руку привести Ла Карта к трону. Понимаешь? Ради этого стоит рискнуть твоей жизнью. — Оборачивается ко мне, столько злости во взгляде и голосе. Теперь она не пытается выглядеть хорошей для меня. Когда земля уходит из-под ног, ты цепляешься лишь за свою жизнь. Я не имею права осуждать. Я такой же. Понимаю, как никто, насколько низкими могут стать поступки людей при одной только тени страха. Эти поступки потом возвращаются, выныривают из подсознания и мучают кошмарами, пугают злым шепотом ветра.

— А если я умру? — сдаюсь под натиском ее аргументов и злости. Пусть будет так. В последнее время я даже не пытаюсь плыть против течения. Собираю все острые камни обстоятельств, даже не выставляя руки для защиты. Я боюсь. Каждое мое решение, каждое неосторожное слово становится еще одним камнем, что тянет на дно. Я буду делать так, как мне говорят.

— Не умрешь. Ты слишком ценен. Даже если тебя захватят в плен, то не убьют. Потребуют выкуп. Но Саркал этого не допустит. — Отмахнулась от моего страха.

— А кто я, мама? — поднимаю глаза от столешницы, где растекается кроваво-красная лужа вина из все-таки треснувшего бокала.

— Ты? — удивленно приподнимает брови. — Сын императрицы, наследник рассветного престола!

Прав был миссар и его злые сказки. Правитель не может быть человеком. Моя жизнь ценна для других лишь до тех пор, пока за спиной сияет золото трона, даже для собственной матери. И я жив, пока кому-то нужен. Стоит мне отойти на шаг от этого жесткого стула, как споткнусь о собственную смерть.

Каэрон Ла Карт.

Главный советник первого полного ранга Управления Императорских дел.

Какой же пьянящий аромат у ночного воздуха. Он другой, кажется, меняется за этой стеной. Впервые я за кольцом стен внутреннего двора так поздно. Я получил то, к чему стремился. Скоро пройдет это чувство неправильности, станет привычным тишина пустых дворцов. Теперь я над законом, который раньше запрещал мне переступить порог этих ворот. Никто не смеет войти сюда без приглашения после комендантского часа, кроме меня, теперь. Я уже почти чувствую мягкость рассветного трона. Она ощущается во взглядах опущенных глаз и поклонах. С сожалением покидаю пределы внутреннего кольца. Еще не время. Сегодня я позволил себе задержаться, но это лишь раз. Нужно подождать еще немного и это место станет моим новым домом.

— Высший, — неприятный голос коверкает слова родного мне языка.

— Доброй ночи, господин посол, — киваю массивной тени у входа в управление императорскими делами. Сегодня был тяжелый день, нет ни сил, ни желания ехать в свой дом. И разговаривать с кем-либо тоже.

— Уделите мне минуту вашего драгоценного времени, первый советник? — выступает из тени, улыбается, выделяя голосом мой новый статус. Приятно слышать его, но не от этого человека.

— Что привело вас в столь поздний час? — услужливо распахиваю перед ним двери управления. Даже после получения столь высокого положения я вынужден считаться с теми, кто помогал мне строить лестницу. Посол Хариса не тот, с кем стоит ругаться. Их помощь неоценима. Что вчера, что в будущем.

— Сомнения, мой друг, — бесцеремонно уселся в моем присутствии на один из стульев у длинного стола совещаний. Скриплю зубами так, что скулы сводит, в оскале кривятся губы, стараясь сойти за любезную улыбку. — Харис сомневается.

— В чем же? — опускаюсь напротив, сдерживаю себя, чтобы не сорваться. Напряжение прожитого дня сказывается.

— Мы оказали вам неоценимую помощь на последнем Совете, — киваю, снова растягиваю губы в улыбке. Что им еще нужно? Я помню все, о чем договаривались, но выполнение требует времени. Никто не любит платить по счетам, но пока Харис поддерживает меня, я буду кормить их обещаниями золотых гор. — Сейчас смутное время.

— И что же? — дурные предчувствия, что весь день прятались глубоко внутри — зашевелились.

— Мы уже развернули войска, стоим у самой границы Империи, глупо будет уйти с пустыми руками, потратив столько усилий для мобилизации войск. Вы согласны? — прячу руки под столом, сжимаю кулаки.

— Мы договаривались лишь о том, что это представление. Сейчас не время для войны. — Качаю головой, понимая, что мои возражения для него кажутся смешными.

— Нам тоже так кажется. — Крутит в руках один из недописанных указов. — Но мы не собираемся разворачивать полномасштабные действия. Может город или небольшую крепость. Наши воины не поймут, если мы отправим их домой с пустыми руками.

— Нет! — встаю, ударив по столу рукой. Стоит им только начать и лавину будет не остановить. — Я помню все уговоры, господин посол. Вам стоит немного подождать.

— Но где гарантии, что вы не забудете о них, едва вашей головы коснется корона? — качает головой. — Это не такая большая плата. Вы же, остановив якобы начавшуюся войну, приобретете больше власти. Подумайте об этом.

— У нас не так много воинов, поймите. Смутное время. Никто не намерен отпускать свои войска. Мне стоило больших усилий попросить военной помощи у наместников, которые выделили едва ли тысячу обученных воинов для командования. Это может вызвать недовольство двора. — Опускаюсь обратно на стул. Это плата за миг триумфа. Я уверил глав влиятельнейших родов в том, что война не более чем представление. Вся верхушка командования там — их сыновья и племянники, которые считают, что отправились на прогулку. Ее результатом должно стать назначение, награда за проявленную доблесть в несостоявшейся войне раздачей ранговых земель и значимых постов. — Мне нужно время. — Стираю улыбку со своего лица. — И место. Земли, которые вы хотите забрать.

— Мы сообщим. — Довольно кивает посол. Теперь улыбка сияет на его лице. — Позже. Вы успеете предупредить своих людей.

— Хорошо. — Поднимаюсь, считая разговор оконченным.

Уверенные шаги посла за спиной, скрип закрывшейся двери. Устало падаю обратно на стул, прикрыв глаза. Мне нужно сделать так, чтобы никто не остался в обиде, хотя бы до тех пор, пока не сяду на трон. Не должно пролиться ни капли крови тех, кто стоит на моей стороне и в то же время сохранить видимость настоящей защиты границы. Новая задачка для очередной бессонной ночи.

Никто.

Пятьдесят тел к вечеру первого бесконечного дня. Тех, что когда-то были людьми. Они оборвали свою жизнь из-за страха смерти. Всех дезертиров поймали небольшие отряды. Они незаметно следовали за колонной за густыми зарослями кустов. Умирал беглец — умирал командир и назначался новый. Презрительные взгляды воинов-командиров и блеск стали с алым следом крови на клинке. Жизнь в очередной раз удивила меня своей жестокой реальностью.

Теперь люди не смотрели по сторонам, не переглядывались с мутным блеском надежды на побег. Сжались в нестройную толпу, едва не хватаясь за руки, и шли вперед, как стадо, окруженное злыми волками.

Каждый день сердце замирало при взгляде на темнеющее небо. А количество тех, кто оставался позади, укрываться дорожной пылью, не уменьшалось. Кто-то не выдерживал нагрузки длительного пути, падал, цепляясь за руки таких же вымотанных товарищей, их несли на спинах по очереди. Другие поддавались панике приближающегося вечера и тоже пытались сбежать, чтобы не умирать ни за что. Стихли разговоры, только топот сотен ног в полной тишине. Лишь иногда на ночных привалах слышались редкие всхлипы, которые терялись в громком смехе и разговорах командиров. Они будто не замечали ничего вокруг. Собирались за тонкой тканью палаток, которая непреодолимой стеной отделяла их мир от нашего.

— Никто, — уже привычно толкнул меня под ребра младший. Мы вместе всего неделю, почти не разговариваем, лишь смотрим друг на друга, а ощущение, что знакомы всю жизнь. Странно, но страх приносит не только плохое. Он сплочает тех, кто нашел в себе силы бороться.

— М? — смотрю на неясные тени внутри ближайшей палатки командования. Яркий свет теплого огня подогревает злость внутри, быстрее гонит кровь по замерзшему телу.

— Надеюсь, сегодня не будет, как вчера, как думаешь? — тоже поглядывает на палатку, вздрогнул от громкого смеха одного из людей в сияющих доспехах.

— Не знаю, — отвожу взгляд.

Вчера злость почти заставила меня остановить время. В пальцах уже бились его тугие потоки. Командиры. Они не такие, как в книгах. Сказки врут. Десять человек вчера умерли просто так. От руки пьяных людей, что смеют звать себя командирами. Они решили поучить простых крестьян правилам сражения на мечах. Обученные воины, весь день проводящие на лошади, против уставших и испуганных крестьян, которые держат оружие, как дубину. Показательный бой. С той ночи любой смех будет казаться зловещим.

Хорошо, что мне не снятся сны, а лишь видения дивного сверкающего мира. Да и те в последнее время спрятались за плотной пеленой вечной усталости.

— Давайте спать. — Расстилаю тонкий казенный плащ на земле, стараюсь расправить неровные комки подкладки, которые впиваются в спину. — Завтра опять тренировка с утра. Надо отдохнуть.

— Все равно не научимся ничему, — отмахнулся Тощий. Возможно, он прав, но я стараюсь запомнить. Все то, что может уже завтра подарить мне еще пару секунд жизни. Странные упражнения, которые демонстрирует один из командиров, получаются все лучше. Кажется, глупые действия с огромным щитом, от которого болят руки. Шаг вперед, шаг назад. Все просто, а оказалось нелегко, особенно, если делаешь это в чем-то отдаленно напоминающем строй.

Если доживу до момента перед сражением — сбегу. Там уже не будут пересчитывать, только если трупы. Тогда будет шанс. Почти моментально проваливаюсь в темное ничто своих странных снов без сновидений. Снова скучаю по блистающему миру, а он не появляется с того момента, когда смерть была близко.

Темнота рассеивается, врывается в спокойствие сна странный звук, которого не встречалось раньше. Громкий писк над самым ухом, далекие голоса, где не разобрать слов. Что-то давит на грудь, заставляет холодное сердце проснуться, даже дышит за меня. Чувствую, как твердый воздух проходит в слипшееся горло, поднимает ребра в чужом вздохе. Медленно, по капле возвращается сама жизнь, расползается по мне вместе с несмелыми толчками сердца. Оживает блистающий мир далеким шумом железных повозок. С трудом открываю глаза, лишь на мгновение, чтобы увидеть чьи-то серые лица и сильные руки, которые, наконец, отпустили грудь, позволяя сердцу биться самостоятельно. Делаю глубокий вдох, словно первый в жизни, захожусь в болезненном кашле, снова погружаясь в тихую темноту.

— Просыпайся, — тихий шепот над самым ухом. Распахиваю глаза, сажусь, пытаюсь надышаться впрок, чтобы хватило еще недолго на жизнь в том мире. — На тренировку пора. — Не замечает моего состояния младший.

Поднимаюсь на трясущихся ногах, вслушиваюсь в стук собственного сердца. Кто бы ни был тот, чьими глазами я смотрю на другой мир, он выжил. Не погиб под колесами железных карет. Отчего-то радостно на душе. Как после прыжка по крышам, когда удается преодолеть большую пропасть над смертью.

Осматриваюсь, торопливо собираю вещи. Впереди новый день, если повезет, то будет и следующий. Я не сдамся до тех пор, пока слышу собственное сердце, ведь кроме этого, все можно исправить.

Быстрая тренировка в неровном строю, среди тех, кто так же не собирается сдаваться. Косые взгляды собирающихся в дорогу солдат и смешки еще не протрезвевших командиров. Заставляют сжимать зубы, крепче держать тяжелый щит и яростно выкрикивать собственную злость.

Стало теплее. Чем дальше от столицы, тем ярче небо и теплее солнце. Белесый налет холода на земле почти не появляется, не колет лицо морозом. Переставляю ноги, полностью уйдя в свои мысли. За две недели, кажется уже можно научиться спать на ходу.

Все меньше тех, кто остается на земле дороги позади. Ослабили внимание мобильные отряды по бокам, так и манят возможностью побега. Хочется освободиться от очередной клетки обстоятельств. Кажется, сделай я хоть шаг за невидимую границу дозволенного, и дышать станет легче. Как оказалось, так думаю не только я. Снова к вечеру десять тел и снова страх от того, что ты мог быть на их месте.

Дороги бесконечны. Три недели, а они все тянутся, переплетаются между собой, водят по кругу. Сколько шагов не сделай, а будешь все там же. Смотреть на кусты, деревья близкого леса и глотать едкую пыль из-под сотен ног. Кажется, мы заблудились в них, сбились со счета поворотов и количества покинутых деревень. Пустые дома и распахнутые створки ворот дворов. Тощий говорил, что люди боятся своих солдат едва ли не больше врага. Для меня это странно, но не спорю. Слушаю о том, как бывало командиры таких войск, как наше забирали все, что было в свободных деревнях, вычищали погреба подчистую, оставляя тех, кого должны защищать умирать от голода. Убивали людей ради забавы, как тогда ночью во время показательного сражения.

— Скоро прибудем на место, еще пара дней, — Тощий вынырнул из толпы рядом со мной. Он иногда пропадал вот так, ходил по другим отрядам, рисковал приблизиться к командирам. Поначалу пугал нас возможностью побега, но неизменно возвращался, приносил слухи. — Мы почти у южной границы. Чувствуешь, как теплом запахло? — улыбается, глядя на небо.

— Скоро паленым запахнет, — хмыкнул Старый. Так прозвали похожего на торговца мужчину с седеющими волосами и глубокими мимическими морщинами у рта. Никто не называл своих имен, заменили их кличками. Считали, что у солдат нет имени. Это внушали и командиры, напоминая, что мы стадо.

— Да ну тебя, — отмахнулся Тощий. — Погоди, вот запахнет, и рванем отсюда.

— Ты бы тише говорил, — толкнул его Мелкий.

— Да брось. Думаешь одни мы такие умные? Как только клюнет, так все рванут, там уже все от ног зависит. Кто первым убежал — тот и выжил. Главное в первых рядах не оказаться. Всадники догонят. А коли повезет — быстро в лесу спрячемся. Тут вон, лес не голый, юг как-никак.

Оглядываюсь по сторонам, слушаю тихий шепот листьев. Он напоминает мне о том, сколько всего прячет лес. Навевает воспоминания. Греет непривычное после недавнего холода солнце, дарит мнимое чувство спокойствия. Ходят слухи, что войны не будет. Тоже Тощий принес. Якобы все это лишь политические игры. Легкая прогулка до границы. Погреться на южном солнце и вернуться домой.

Им есть куда возвращаться. Именно поэтому в последнее время все меньше дезертиров, стали слышны разговоры и иногда даже тихие смешки. Людям нужна надежда. А я не знаю чему верить. Если бы Линсан была рядом, то непременно подсказала бы, передала шепот духов. Мысли постоянно возвращаются в тот город, за высокие стены. Вечерние костры напоминают камин в огромной библиотеке миссара. Мелкий иногда так поворачивается, что до боли напоминает Арри. Я изо всех сил гребу против течения, но оно все сильнее сносит меня назад в прошлое. Является старыми лицами новых знакомых.

— Привал! — многоголосый приказ отовсюду. Падаю, не сходя с места. Откидываюсь на тяжелый щит, щурю глаза на небо.

— Мы ведь выживем, правда? — падает рядом Мелкий.

— А куда денемся, — хмыкнул Тощий.

— Главное — верить, — кивнул Старый.

Оглядываюсь на них. Снова рядом кто-то есть. Сколько не стараюсь быть в одиночестве, а все рано находятся те, кто встают рядом. Привязывают к себе мое сердце, забираются в мысли. И не выгнать их. Жизнь поступает так каждый раз, подсовывает людей, привязывает ими к себе, запутывает в этих сетях, как в паутине. Они разные, каждый со своей судьбой, о которой молчит. Старый заикался пару раз о семье и детях. Тощий бежит от чего-то, просыпается по ночам в попытке скрыться от преследователей, что нагоняют в кошмарах. Мелкий не рассказывает ни о чем, закрывается иногда в себе, а очнувшись лишь улыбается, прячет свое маленькое горе.

— Через два дня дойдем до крепости Латри. Там валяться будете, — пнул меня в голень проходящий мимо воин-надсмотрщик нашего отряда. Прервал недолгие мгновения спокойствия. — Все на месте? — сощурился, прошелся взглядом по нашим лицам. — Подъем!

— Нет в жизни справедливости, — вздохнул рядом Тощий.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Теплое солнце понемногу отогревает холод в душе. Далеко позади высокие стены дворца и столицы, что в последнее время были хуже тюрьмы. Их сменили непрочные стенки кареты. Проплывают мимо одинаковые деревни и дома с прохожими, чьи лица размыты плотной сеткой окна. Никто не должен видеть меня. Смешно, как будто кто-то может узнать того, кого никогда не видел.

— Мы прибыли, — Саркал распахнул дверцу кареты без предупреждения. Вздрагиваю. В последнее время все чаще возвращаюсь мыслями во дворец. Нет больше того шепота и неясной фигуры в темных углах. Но они остались в моей голове. Заставляют слушать тишину, разглядывать места, где можно скрыться. Дворец далеко, но по-прежнему давит своими стенами.

Тело затекло от неудобных кресел повозки. Выбираюсь из душного тесного помещения, прячусь под глубоким капюшоном легкого плаща. Здесь действительно тепло. Словно другой мир. Плотное кольцо охраны скрывает его от меня своими спинами. Единственное, что видно — это высокие стены старой крепости. Грубые камни с неровными краями, черные провалы узких бойниц, как множество трещин. Мелькают начищенные шлемы стражей на стене, появляясь между зубцами.

Ныряем в прохладу коридора в стене, гулким эхом разносятся шаги.

— Рад приветствовать вас, — невысокий плотный человек перегородил нам дорогу, распахнул широкие объятия, приветствуя Саркала.

— Здравствуй, друг, — улыбнулся он. Редко увидишь его в хорошем настроении.

— Чем обязан твоему визиту? Да еще без предупреждения, — невзначай бросает заинтересованные взгляды на меня.

— Я сопровождаю его высочество. — Склонился Саркал, подал знак рукой, приказывая воинам охраны расступиться. Выхожу вперед, скидываю с головы капюшон, под которым чуть не задохнулся. — Он займет место командующего на время военных действий.

— Его высочество здесь! — резкий крик начальника крепости режет слух. — Рады служить! — склоняет колено.

— Поднимитесь, — приказываю, выждав нужное время. А в голове только одно, оказаться поскорее под защитой крепких стен. Саркал утверждает, что войны не будет. Надеюсь, что это действительно так. Только отчего-то, кажется, что моя смерть по-прежнему близко, почти касается плеча холодными пальцами, невзирая на тепло южного солнца.

— Крепость Латри одна из самых надежных в южных провинциях, ваше высочество, — склоняется к моему уху Саркал. — Ее ни разу не удалось взять врагу.

— Очень надеюсь, что это так, — следую за ним вглубь узких коридоров. Ежусь от сквозняков из побочных ходов.

— Ваши комнаты, — начальник распахнул одну из одинаковых дверей в северной башне.

— Приветствую ваше высочество, — высокая тень напротив яркого света окна бойницы.

Шарахаюсь от неожиданности, едва не спотыкаясь о невысокий порог. Сердце вздрогнуло от голоса, который последний раз слышал, кажется очень давно. Почти забыл то чувство ужаса и безысходности в темных подвалах тюрьмы. Мои страхи следуют за мной по пятам. Улыбаются мягко с равнодушного красивого лица, пронзают взглядом черных глаз, в которых навечно застыл холод. Он единственный, в чьем исполнении положенный поклон кажется издевкой или одолжением.

— Добрый день, миссар Ла Карт, — с трудом удается совладать со своим голосом. Снова чувствую себя добычей в пасти этого страшного человека. Не угадать его мыслей. На чьей стороне он сегодня? В это мгновение смерть подошла вплотную, почти схватила за горло.

Никто.

Бесконечная равнина золотистого песка с редкими клочками сухой травы и невысоких деревьев. Ее край пропадает далеко за горизонтом, сливается с серебристой лентой реки. Она берет начало в горах на западе, извивается, словно змея, пробивает себе путь в трещинах обожженной земли, касается холодными водами стен крепости на границе песков и чахлого леса, откуда вывела нас дорога.

Высокие стены покрыты белесым налетом, словно давно забытой серой пылью земель изгоев. Узкие бойницы окон чернеют ровными провалами, как дыры в изъеденной временем ткани. Бросает широкую тень на вытоптанную сотнями ног землю стоянки войск. Все стремятся спрятаться в ней от палящего солнца.

— Жара, — выдохнул рядом Тощий. Развалился на узкой полоске сочной травы у самого берега реки.

— Да, лучше уж, когда холодно, — кивнул Старый, оттирая пот со лба.

— Долго мы тут торчать будем? — снова Тощий. Будто я знаю то, что неизвестно им. Пожимаю плечами, смотрю на далекий горизонт, который едва угадывается за сотнями шлемов людей и серыми куполами наспех поставленных палаток. Проглядывает иногда, дрожит горячим маревом, создавая причудливые танцы миражей.

— Уже несколько отрядов ушли, может и нам повезет? — шмыгнул носом Мелкий.

Многотысячное войско медленно распадалось на небольшие группы по две-три сотни человек, растекалось по условной линии границы, пропадало то в спасительной тени леса, то таяло в мареве песков. А мы, как и говорил воин-надсмотрщик, по-прежнему жаримся на раскаленной поверхности у крепости. Даже отдыхом это не назовешь, больше похоже на пытку. Множество людей на небольшом клочке отрытого пространства под палящим солнцем. Кто-то прячется в тени стен крепости, кто-то, как мы, развалился у самой кромки неширокой бурной реки. В палатки заходить страшно, воздух там обжигает сильнее, чем солнце.

Самое страшное даже не жара. А запах пота и давно не мытых тел. Сколько нас не загоняли в реку, а он все равно витает в воздухе. Въелся в плотную кожу доспехов, пропитал саму землю и душит.

— Нас так мало осталось, — почесал затылок один из нашего ара. Я мало общаюсь с другими, рядом все чаще те трое, что шли рядом в неровном строю.

— Так все разбежались, один ты тупишь, — оскалился Тощий, глядя на него. Нас от силы около тысячи осталось. Сидим, как мухи на стекле, довольствуемся подачкам остатков еды из крепости по утрам и вечерам.

— Ну да, заливай, — отмахнулся воин, здоровый мужчина с мясистым лицом, изъеденным рытвинами оспы. — Мобильные отряды на месте, я проверял недавно. Сидят в тех кустах. А по пустыне далеко не утопаешь.

Щурюсь на море золотого песка. Вчера еще двое распрощались с жизнью. Решили в полумраке подступающей ночи уйти по равнине. Смерть догнала их в сотне шагов от стоянки, ударила в спину длинной стрелой со стен крепости.

— Это не правильно, — вздыхаю, оглядывая уставших людей. Даже торговцы, что как привязанные следовали за колонной, скрылись в спасительной темноте прохода за стеной крепости. Не вылезают, предпочитая развлекать командиров, поглядывают на живое море из высоких окон, из-за мощных зубцов стены. Оттуда часто вечерами слышится музыка. Их мир теперь еще дальше от нашего, спрятался за мощными стенами.

— Что не правильно? — стянул шлем Тощий, набрал в него воды, обливает распаренное тело, скинув доспехи.

— Все это не правильно. — Качаю головой. — Почему так странно? Почему никто из вас не хочет защищать свой дом? Я не отсюда, а потому считаю эту войну не своей, но вы…

— А что нам защищать? Мы не живем, а выживаем. — Зло ударил кулаком по песку Старый. — Даже если выживем, мало урожая будет, по осени придется залезать в еще большие долги, чтобы просто выжить. А там и до ранговых земель недалеко. Вот и все. Самое ценное в нашей жизни — это мы сами. А потому и платить приходится своей свободой. А там, откуда ты не так?

— Не знаю, — пожимаю плечами. Кажется, что действительно не так. Иначе. — Не помню.

— Странный ты, — вздыхает рядом Тощий.

— Ты уже говорил, — усмехаюсь, завороженно глядя на очередной мираж горизонта в свете закатного солнца. Он расползается темной полосой.

— У меня даже внутри все трясется от этой жары, — пожаловался Мелкий, прижимая руки к груди.

Прислушиваюсь к себе. Странная вибрация добралась и до моего сердца, кажется, сама земля дрожит, рвет на неравные порции вдох. А полоса миража все ближе, уже закрыла собой весь горизонт и разрастается темной массой, поднимает вокруг себя тучи золотого песка. Медленно поднимаюсь, чувствую, как холодеют руки от страшной догадки. Не хочу верить.

— Это не от жары, — выдыхаю, глядя на стальной блеск приближающейся лавины.

— Что это? — проследил за моим взглядом Мелкий, щурится на солнце.

— Наша смерть, — тихий шепот Тощего рядом показался оглушительным в наступившей тишине. Все, кто были рядом, обернулись к горизонту.

Подтверждая наши страхи, взвыли тревожно трубы крепости. От этого звука стало еще страшнее, замерло сердце. Вздрогнуло, заволновалось живое море под стенами. Распалось на широкие волны, которые сталкивались друг с другом, смешивались в кучу, закричали тысячей голосов. Бросились к спасительной кромке леса, пропадали в редких зарослях сухих кустов, чтобы встретить свою смерть под клинками воинов врага, который подкрался со спины, вырезает остатки карательных отрядов. Отхлынули испуганно, кинулись к высоким стенам, где медленно, царапая землю, ползли тяжелые створки ворот, не желая давать надежду на спасение.

А я стою не в силах и шага сделать, смотрю на приближающуюся лавину. Все сильнее дрожит земля от ударов сотен копыт лошадей, звенит воздух от далекого звона доспехов всадников. Звучат отовсюду команды тех, кто еще считает себя командирами. Пытаются собрать воедино безумную толпу, которая убивает себя, топчет маленький шанс надежды под собственными ногами. Вот какой он, настоящий страх. Лишает воли, убивает мысли и надежду.

— В воду, — толкаю застывших рядом солдат. Немного, всего десяток тех, кто еще не успел поддаться общей панике, не рванули к лесу или к стенам, не растворились в обезумевшей толпе.

— Что? — Мелкий не в силах оторвать взгляд от приближающихся всадников.

— В воду! — толкаю его изо всех сил. Он падает на мелководье, поднимая тучу брызг.

Это послужило командой для остальных. Сорвались с места, сбрасывая тяжелые жилеты доспехов и шлемы, что предательски ярко сияют на солнце.

Длинное мгновение ледяных объятий воды, глушит крики, закрывает от мира темной мутью поднятого ила. Течение бьет в лицо, толкает к стенам крепости. Выныриваю, слепну от яркого солнца.

Живая волна отхлынула от стен крепости, откатилась к реке. Их сносило течением, выбивало землю из-под ног скользкими камнями, дарило быструю смерть под сапогами других.

Едва достаю ногами до дна. Гребу против течения, ближе к противоположному берегу, цепляюсь руками за мокрые камни, стараюсь удержаться, не попасть в ту давку, что шумит за спиной всего в паре сотен метров. Пальцы соскальзывают, накрывает волной бурного течения, захлебываюсь, теряюсь под водой.

— Не спи! — кто-то выдернул меня из объятий ледяной воды, бросил на камни.

Киваю благодарно, смутно различаю Старого. Совсем рядом Тощий, Мелкий и еще пара человек, что были с нами у реки, первыми бросились в воду. Мы должны выбраться. Совсем близко спасительный лес, где ветви кустов нависают над водой, создают живой коридор.

Сердце вздрогнуло, так знакомо, как после предупреждений Линсан. Застываю на миг, хватаю время, прижимаю к себе. Оглядываюсь, скольжу по лицам, искаженным ужасом. Пытаюсь поймать опасность, но она ускользает, не хочет показываться.

Замерли на берегу всадники, привстав на стременах, сжимают в руках тугие луки. Медленно разжимают пальцы, отпуская тетиву. Срываются острые жала стрел, блестят на ярком солнце, целят в мутную воду. Время вырывается из рук, летит, словно стрела, рвет мир вокруг громкими криками.

— Под воду! — кричу, но не надеюсь, что кто-то услышит. А черная туча уже закрыла собой небо, спрятало яркое солнце, приближается смертельной тенью.

Жадно глотаю воздух. Снова холодные объятия воды, утаскивают на дно вязким илом, сносят течением. Бьюсь спиной о камни, хватаюсь за них руками изо всех сил, прижимаюсь спиной, используя, как щит, задыхаюсь от упругих струй, что бьют в лицо. Легкие горят огнем, кричат о том, чтобы сделать вдох. Терплю, до черноты в глазах сжимаю веки. Мгновения кажутся вечностью. Скользят пальцы по склизким камням.

Нет больше сил. Тянусь за временем, оно снова не слушается, касается пальцев, словно дразнит, замедляет мое сердце ненадолго и снова крутит бешеные вихри. Наконец хватаю его, выныриваю, среди тех, кто услышал мой крик. Оглядываюсь на всадников, которые мечутся вдоль берега, выбирают жертвы, ведут прицельную стрельбу по тем, кто пережил первый залп. Они уже совсем близко, щурятся от бликов воды.

— Под воду, — снова выпускаю время, хрипло кричу, не боюсь, что услышат с берега, слишком много смерти вокруг, она громче любого крика.

Темно в глазах, немеют пальцы, сводит тело судорогой напряжения, давит на горло невозможность вдоха. Царапает камень стрела, совсем близко, задевает руку, обжигая болью. Я обязательно выживу. Не может быть иначе.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Старые стены давят со всех сторон, пляшет горячее марево на зубцах раскаленных камней. Все вокруг похоже на мираж. Сам воздух дрожит от солнца, плавится песок внизу, шуршит постоянно под сотнями ног солдат. С высоты стен они кажутся муравьями. Ползают туда-сюда, делают что-то, сверкают шлемами, смотрят в узкие окна-бойницы, мечтая об их прохладе. Отсюда чувствую удушающий смрад. Страшно представить, во что могла превратиться крепости, разреши я впустить их за стены.

Здесь все не так, как во дворце. Нет больше шепота ветра, который дразнит моим именем. Нет холодного блеска позолоты и темных углов, где так просто спрятаться. Прямые, как стрела коридоры, ровные прямоугольники комнат. Постепенно поддаюсь всеобщей уверенности в этих стенах. Глажу грубые камни, часами стоя на площадке над воротами, смотрю по сторонам, впитываю в себя этот бесконечный простор. Манит своим холодным блеском серебристая лента реки.

Все меньше шума, расходятся командиры, уводят за собой людей, уменьшают живое море под стенами. Подтверждают слухи о том, что война в этот раз пройдет стороной. Отпускает сердце тревога. Здесь так здорово, что даже душа дрожит. Улыбаюсь, прижимаю руки к груди, смотрю на очередной мираж на далеком горизонте. Он черной линией расползается в стороны, закрывает собой безжалостное солнце. От восторга дух перехватывает. Тяну руки к миске с прохладным чаем. Даже он подрагивает, все сильнее, уже разбегается маленькими волнами, облизывает края посудины.

— Миссар, — останавливаю руку, смотрю на чарку, слежу за столь реальным миражом далекой темной волны.

— Мой принц, — он поднимается по узкой лестнице на стену. Как всегда в доспехах. Черным пятном рушит золотую сказку. Склоняет голову и замирает. Смотрит завороженно на круги в миске с чаем.

— Вам тоже это кажется странным? — касаюсь пальцами посудины. А дрожь все сильнее, уже добралась до толстых стен.

Он не ответил, подошел стремительно к стене, перевесился через край, впился взглядом в горизонт, где все отчетливее видна черная лавина ночной тени. Только странно, что она идет от солнца. Но чего только не бывает в этих местах. Я привык к миражам.

— Объявляй тревогу! — резко обернулся к солдату, который прятался в тени одного из зубцов, лениво подпирая древко копья собственной головой. — Быстро! — схватил его за доспехи, встряхнул, как щенка.

— Что происходит? — не могу оторвать взгляда от темной лавины, которая все больше закрывает собой золото песков.

— Закрыть ворота! — миссар игнорирует меня, пропал в одном из узких проходов лестницы башни. Провожаю его взглядом, сердце заныло от неясной тревоги. Вторя ему, завыли протяжно трубы. Заволновалось живое море голов под стенами.

— Миссар! — понимаю, что мираж вовсе не является обманом зрения. Он не может заставить стены дрожать, не будет поднимать тучи пыли, что закрывают небо. Бегу по узкой лестнице следом за ним, спотыкаюсь в темноте хода после яркого неба.

— Ваше высочество, — ловит меня в самом низу у выхода во двор. Натыкаюсь на холод его доспехов. — Идите в свои покои. — Сжимает мои плечи, кивает ближайшим солдатам, приказывая охранять меня.

— Но почему вы закрываете ворота? — оборачиваюсь к стене, оттуда слышится нестройный крик отчаяния множества людей. — Они мои солдаты! Мой народ! — скидываю с плеч руки охраны.

— Их слишком много. Они создадут затор в воротах. Мы просто не успеем их закрыть. Они — стадо, испуганное до ужаса. Будут топтать друг друга и нас с вами. Мы сдадимся без боя, если не закроем ворота! — оттолкнул меня от себя. — Это было ваше желание, не пускать их за стены.

— Но они же люди, — он ударил меня моими же словами. Я был против того, чтобы пустить такое количество воинов за стены, боялся их вони и шума. Я верил в то, что войны не будет. Опускаю безвольно руки, смотрю на яркую линию прохода ворот, которая с каждым мигом все уже, погружает коридор в темноту. Скрипит, опускаясь, решетка, отрезает последнюю надежду на спасение тем, кто остался снаружи.

— Уведите его высочество, — зло бросает Саркалу, который вынырнул из одного из коридоров.

— Я командую крепостью! — моя последняя попытка изменить хоть что-то, вырываюсь из крепкого захвата Саркала, тороплюсь к воротам. — Я приказываю открыть ворота!

Мое эхо заметалось в замкнутом круге внутреннего двора крепости. Вздрогнули воины, что только опустили решетку, закрепили тяжелые цепи у стены. Отступили на шаг, переглядываются.

— Только посмейте. — Обжег холодом голос миссара, блеснула сталь клинка у горла одного из воинов. — Кто даже подойдет к воротам — умрет. — Из ниоткуда появились воины его личного отряда с такими же холодными лицами, закрыли собой проход к воротам, положили руки на рукояти мечей.

— Ваше высочество, идемте, — потянул меня за руку Саркал.

А я не в силах отвести взгляд от спокойного лица миссара. Все громче и отчаяннее крики за стенами, дрожит земля под ногами. Меня тащат, прячут за толстыми стенами, которые скрывают голоса, но я слышу, они звучат в моей голове.

— Мы умрем? — подкрадываюсь к узкому окну, боюсь выглянуть и вместе с тем очень хочу этого. Вид из окна захватывает лишь часть открытого пространства перед воротами.

— Я не знаю, ваше высочество, — встает рядом Саркал, закрывает собой окно, не дает увидеть. — Но ваши люди постараются не допустить этого.

— Отойди, — толкаю его в грудь. Эти слова ранят. Мои люди. Те, кем я брезговал, сейчас умирают под клинками и стрелами, совсем рядом. Под высокой стеной, что пока спасает мне жизнь.

— Не стоит ваше высочество. — Качает головой, стоит по-прежнему передо мной.

— Я должен увидеть. — Поднимаю на него взгляд. Спрятались слезы, которые застилали глаза. Прогоняю страх, это возможно, пока я не там, внизу. У меня еще есть время и надежда. А у них — нет.

— Отойди, — холодный голос миссара за спиной. Но не оборачиваюсь. Сейчас он пугает меньше криков под стеной. — Он должен знать, как дорого стоят его решения.

Саркал морщится, но сдается под нашими взглядами, отходит от окна. Подхожу медленно, касаюсь узкого подоконника, впиваюсь в него пальцами. Криков почти нет. Ровная пустыня золотого песка в алом свете закатного солнца. Сотни людей, лежат на раскаленной земле, дрожат миражами. Еще тлеют недогоревшие костры, покачиваются от ветра пустые палатки, которым удалось устоять.

Земля такая темная, насквозь пропитана чужой смертью, ее несмело касается вода, смешивается с кровью, оставляет бурые отметины на светлых камнях крепости.

— Смотрите, мой принц, — холодная рука миссара на плече. Сильнее сжимаю камни подоконника. — Это ваш народ. Те, кто умер лишь потому, что вам было противно находиться с ними за одной стеной.

— Вы приказали закрыть ворота. — Отворачиваюсь от страшной картины заката. — Это ваша вина.

— Правда? — впервые вижу улыбку на его лице. Она еще страшнее, кажется, сама смерть улыбается тебе с равнодушного лица.

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Такого не ожидал даже я. Множество писем, тайных посланий с намеками и бессмыслицей повествования, которые прятали страшную правду. Я теряю хватку, путаюсь в собственных мыслях.

Война хороша, когда ходит рядом, но не хватает за руки. А сейчас она совсем близко, за стенами, прячется в кустах подступающего леса, блестит острыми наконечниками стрел, звенит клинками. До сих пор дрожит что-то внутри, словно порванная струна. Эта дрожь прервала очередное выступление, сбила с ритма сердца всех, кто сейчас молча поглядывает на темный горизонт. Что принесет с собой завтрашний день?

— Салих, что делать будем? — остановился рядом Ракс, смотрит, как и я на небо, боится близкого рассвета. Степные воины Хариса любят солнце, посвящают ему свои победы и приносят жертвы чужих жизней.

— Выбираться, друг мой, — вздыхаю, складываю в руке клочок послания, прикручиваю к тонкой стреле. Если кто-то заметит — вздернут у ворот, или же вовсе скинут в бурное течение реки прямо на камни. — Харис нам должен.

— А если не послушают? Не найдут стрелу? — хмурится сильнее, смотрит на яркие пятна костров у реки.

— А ты сделай так, чтобы нашли, — оборачиваюсь зло. Единственный маг в крепости. Пусть не самый сильный и талантливый, но тот, кто обладает недоступными силами и знаниями.

— Тогда подожди, — склоняет голову, всматривается в темную полосу леса. Она, как граница, густые заросли у реки, куда не долетают стрелы. И смотришь туда, ждешь, когда кто-то ступит на раскаленное золото песка, приближая твою смерть. Повожу плечами. В последнее время смерть пугает все больше. Возможно оттого, что сейчас она действительно близко.

Один из костров мелькнул на мгновение ярче, чем другие, потянулся яркими сполохами к небу, пытается затмить собой яркие звезды.

— Пускай стрелу к тому костру, — напряженный, будто не живой голос Ракса. Пугаюсь даже. — Быстрее. — Шипит на меня. Натягиваю тетиву непослушными пальцами, прицеливаюсь, боясь промахнуться.

— Уважаемый Салих, — словно шепот северного ветра голос за спиной. Срывается стрела, режет пальцы, пропадает в темноте ночи.

— Господин миссар? — оборачиваюсь, прячу лук за спиной, как ребенок. — Мы тут…

— Шпионим? — улыбается. Ему доставляет удовольствие война. Чем больше смерти, тем живее он становится.

— Тренируемся в прицельной стрельбе по врагу, — улыбаюсь в ответ. Ракс прячет улыбку рукой.

— Харисцы выпустят вас из крепости? — подходит вплотную, отводит взгляд в последний момент, когда мое сердце почти остановилось, смотрит в темноту окна.

— Нет, что вы, — качаю головой. — Я лишь смиренный слуга империи. Какие странности вы говорите.

— Надеюсь, что это не так, — впился взглядом в мою душу. Вздох застрял в горле. — Я в очередной раз прошу об услуге, господин Салих. Вы же не откажете мне в такой малости?

— Что… Что надо? — кошусь на Ракса, он сжимает нож в руках, примеривается к незащищенной шее миссара.

— Я отпущу вас. Но вы возьмете с собой людей из крепости, тех, кого я скажу. Незаметно выведете со своими артистами и охраной. — Отводит взгляд. Давлюсь вдохом, круги черноты плывут перед глазами.

— Но могут заметить. Мы встречались раньше. Если будет много народу, могут и не пропустить, — вмешался Ракс. — У них требование, не больше двенадцати человек охраны.

— Вывести нужно всего двоих. А значит, кому-то из вашей охраны придется умереть здесь. — Снова он решает судьбы других. Вот так просто ставит крест на чьей-то жизни. — Выберете сами или это сделаю я.

Никто.

Горячий воздух обжигает горло, заставляет затаить дыхание, чтобы научиться дышать. Снова хрипит и булькает в груди от воды, как тогда в лесу от собственной крови. Густые, низкие разлапистые ветки закрывают небо, прячут узкую полоску мокрого песка у самой воды.

— Нам удалось, — так же, как я, хрипит Тощий, откидывает налипшие волосы с лица. Сейчас он выглядит еще более устрашающе. Бледная кожа, почти синюшная, черные тени под глазами стали глубже.

Улыбаюсь в ответ, храню дыхание, боюсь, скрутит кашлем. Тогда темнеет перед глазами, и снова вокруг вода. Дергаю онемевшими пальцами тесьму на вороте, освобождая горло. Оглядываюсь по сторонам. Нас девять. Тех, кому удалось плыть против течения смерти. Лежим, смотрим сквозь паутину гибких ветвей на темное небо.

Ночи здесь быстрые, только моргнешь, а уже темно вокруг, как будто кто-то свечи гасит. Вместе с темнотой приходит холод. Он понемногу спускается с неба, убивает дневной жар, забирается в трещины сухой почвы. И уже почти не помнишь, каково это, изнывать от палящего солнца, кутаешься в плащ, ждешь рассвета, что бы согреться.

Мы шли по реке до тех пор, пока было возможно. Чем темнее, тем коварнее она становилась. Сливались камни с водой, бросались под ноги, стряхивали пальцы, обламывая ногти. И тогда подхватывало бурное течение, стремясь похоронить на дне, унести туда, где теперь множество таких же потерянных душ в вечной темноте. В ушах до сих пор шумит от криков, не слышно мира из-за них.

— Почему? — первым отдышался Мелкий, сел, едва угадывается его силуэт в темноте. Голос глухой, словно треснул, как земля от вечной жары. — Почему они закрыли ворота? — оборачивается к остальным, смотрит темными провалами глаз в наши лица. — Почему не отправили всадников, чтобы задержать харисцев?

— Они тоже хотят жить, — отворачиваюсь, снова смотрю на небо. Так много звезд, они сияют, словно бриллианты, так близко, что можно дотянуться рукой.

Кроме меня не ответил никто, каждый сейчас мысленно там, на небольшом клочке открытого пространства перед широкими воротами крепости, они оказались слишком малы для нас и тех, кто остался под стенами.

— Вот тебе и ответ, почему мы не хотим умирать за свою страну, — такой же хриплый голос Старого.

— Давайте мы потом об этом поговорим, — незнакомый голос. Один из тех, кто смог выбраться вместе с нами. — Что дальше делать будем?

— Я собираюсь спать, — пробубнил Мелкий, забираясь в кусты, подальше от воды.

— Сам думай, — отмахнулся Тощий, последовал примеру товарища, зашумел ветками кустарника.

— Мы подумаем об этом завтра, — киваю мудрости своих новых друзей по несчастью. Тоже тянусь к гибким ветвям, помогая себе приподняться. Отползаю дальше, чтобы вода не облизывала и без того ледяные ноги.

Темнота вокруг стала еще более непроглядной. Не разобрать, где явь, а где сон. Кручусь в ней, хватаю мысленно неясные тени, которые шепчут что-то, зовут туда, где нет ничего, кажется даже темноты. Почти сдаюсь под их напором. Снова тот писк над самым ухом, мерно отсчитывает удары моего сердца. Медленно открываю глаза, словно не помню, как это, смотреть. Слушаю необычную для сияющего мира тишину, где есть лишь писк моего сердца. Мне надоело ждать. Нет ничего вокруг. Пытаюсь позвать кого-то, знаю, что непременно рядом кто-то есть. Но как услышать того, у кого нет голоса? Только хрип из горла и более частый писк над ухом. Даже тела своего не чувствую.

Пропадают неясные тени, все тише испуганный писк сердца над головой. Снова темнота и чьи-то голоса. Они, как друзья Линсан, крутятся рядом, а не поймать взглядом, не разобрать шепота.

— Проснись, — удалось выхватить слово из общего гула.

Держусь за него. Рассеивается темнота. Все ярче мир под закрытыми веками, слепит солнечным светом, зовет разноголосым пением неизвестных птиц.

— Эй, — реальный толчок под ребра, напоминает о том, что все же есть два мира, тех в которых я живу, и один из них нуждается во мне больше, зовет громче.

— Уже утро? — натыкаюсь головой на один из широких листьев, ежусь от скатившейся с него за шиворот воды.

— Все тебя ждут, — кивнул Мелкий. Его голос теперь другой, пропала прежняя жизнь.

— Зачем? — смотрю на восемь пар так похожих между собой темных глаз.

— Куда мы пойдем? — ерзает на месте тот, кто еще вчера беспокоился о будущем.

— Я не знаю. А вы как думаете? — удивляюсь тому, что все эти люди ждут именно моего ответа. Они знают жизнь дольше меня.

— Я за тобой пойду, — качает головой крупный мужчина с некрасивым щербатым лицом и носом-картошкой. Еще недавно над ним беззаботно подшучивал Тощий на берегу реки у стоянки. — Ты благословлен небесами.

— Я? — хотелось бы засмеяться ему в лицо, но сдерживаюсь. Вся моя жизнь здесь — проклятие. Ловушка для потерянной души.

— Ты вывел нас. Я видел. Ты будто знал, когда надо прятаться, предугадывал каждый выстрел. Боги помогают тебе. Мы живы только благодаря твоим приказам. — Возразил моему взгляду он.

— Мне всего лишь хотелось выжить, — качаю головой. Они приняли мои игры со временем за волю небес. Как и говорила Линсан, люди странные, верят в то, что придумывают сами.

— Мы тоже хотим жить, именно поэтому пойдем за тобой. Смерть обходит тебя стороной. А если догонит, значит, так оно и должно быть. Мы умерли еще вчера. — Положил мне руку на плечо Старый. А я опускаю голову, прячу боль в глазах. Моя смерть всегда рядом, ей не нужно догонять.

Наклоняюсь к воде, черпаю израненными ладонями, обливаю лицо. От солнца оно горит, сжимается кожа, даже моргать неприятно. Восемь человек, капля жизни в огромном море, которое осталось гнить у крепости. Выжил ли еще кто-нибудь? Должны были. Оглядываю напряженные лица тех, кто ждет моего решения. Забавно. Всегда хотелось, чтобы помогли мне, направили и подсказали, а получилось наоборот. Вот она, моя новая жизнь в ожидании скорого конца существования. Как и думалось раньше, она не отпускает ни на миг, окружает со всех сторон людьми и привязывает чужими судьбами.

— Мы можем вернуться в империю? — вздыхаю, поняв, что никто не собирается давать мне подсказок.

— Можем, — кивнул Тощий, — нас там встретят виселицей. Небось, уже веревки крутят.

— Почему? — удивился Мелкий.

— Мы дезертиры. Те, кто без приказа к отступлению вернется. Ясное дело, что по голове не погладят, — подтвердил догадки Тощего Старый. На каждом из нас уже петля. Висит, невидимая, сияет лишь для зорких глаз магов. Я не верю в эти метки. Не чувствую их, но другие верят. Видимо, похожи на ту печать, что носила Тьяра, только с большей свободой воли. Не убивает, не заставляет, а сияет клеймом добровольного рабства.

— На юг и восток нельзя, там Харис. — прячусь в тени широких листьев от полуденного солнца. — Тогда что? — смотрю на темный клочок гор, что самой макушкой выглядывают из-за деревьев. — На запад? — оглядываю всех.

— Там те же наши провинции, только западные. Южные обойдем и что? Все равно к нашим попадем. А там, на воротах теперь с артефактами стоят, быстро нас вычислят, сколько не маскируйся. — Качает головой Старый. Он, кажется, вообще не хочет уходить.

— В горы? — предложил один из выживших солдат. — Опасно там.

— Нам везде опасно, — пожимаю плечами, делая выводы из всего сказанного. — Тут уж стоит выбрать. Или горы с их неизвестностью или же плен у своих с виселицей в итоге.

— Смертники мы! — зло ударил ногой по воде один из выживших солдат. — Все равно помрем. Не от своих стрел и чужих клинков, так от голода. Не дойти нам до гор.

— И что? — смотрю на него, вспоминаю Арри. — Чтобы куда-то дойти, нужно просто идти. А уж там, как получится. Или ты предлагаешь тут лежать и ждать смерти?

— Не могут они просто так крепость бросить. Подкрепление придет. Можем остаться, подождать, — снова выступил крупный воин.

— А потом снова в ту мясорубку? — не смолчал Мелкий. — Нет уж. Один раз мы обыграли смерть, второго шанса может и не быть.

— Я согласен с солдатом, — неожиданно встал на сторону здоровяка Старый. — У меня семья. Если не вернусь — в рабство попадут. А дезертиры не возвращаются. Не смогу я к горам идти. Лучше тут погибнуть, тогда им сбор отменят на полгода, может, и выкарабкаются без меня.

Долго смотрю на него и ту обреченную решимость в глазах. Такой же взгляд и у здоровяка, что вещал про волю небес. Его тоже ждут дома. Сжимаю зло зубы, опускаю голову. Уйти с теми, кто может? Бросить этих двоих тут? Не смогу. Только шаг в сторону сделаю, и заноет сердце, потянет обратно. Мотаю головой. Вдруг и правда, подкрепление пришлют? Тогда мы не будем дезертирами, затеряемся в человеческом море, потопчемся на самом краю сражения, и все закончится. Либо победа и дорога домой или отступление по приказу. Это единственный выход для четверых из нашей компании.

— Я останусь, — щурюсь на солнце. — Вы можете идти на запад. — Киваю тем, кто уже с надеждой поглядывал на верхушки гор.

— Разделиться? — нахмурился один из солдат. — Нас и так мало.

— Чем меньше, тем незаметнее, — заметил другой.

— Рискнем? — повернулся к нему третий.

— Рискнем, — ответил он. — С нами еще кто пойдет? — окидывает нас взглядом. Еще один воин поднялся.

— Нет, — мотнул головой Мелкий. Ему страшно, но решил остаться. Он смелее, чем кажется. — Я с ними останусь. Родные уже стали.

— Тогда удачи вам, — вздохнул один из них, поднялся, проверяя полупустые карманы. Пара монет, нож да казенный меч на поясе.

— И вам удачи, — киваю, глядя, как четверо обманувших смерть растворились в густых зарослях южного леса. — А ты что не пошел? — оборачиваюсь к Тощему.

— А я верю этому, — кивает на здоровяка, который говорил про избранность небес. — Ты везучий. Да и привык к вам уже, заскучаете без меня, — улыбнулся, заваливаясь обратно на влажный берег. — Кстати! — поднялся, едва коснувшись песка. — Как мы назовемся?

— В смысле? — не понял Мелкий. Я тоже не понимаю, переглядываюсь с другими.

— Ну, мы отряд смелых воинов! Вдруг повезет, выживем, подвиг какой совершим. Надо название. — Оглядывает нас блестящими глазами, растягивает тонкие губы в ухмылке. Постепенно возвращается жизнь в наш маленький отряд.

— Волки! — предложил Мелкий.

— Дурак ты, — толкнул его Тощий. — Волками гвардию королевскую кличут. Не может быть двух стай на одной территории. Да и не тянем мы на такое прозвище.

— Тигры? — менее уверенно снова предложил Мелкий.

— Ага, беззубые, — хохотнул здоровяк.

— Отряд беззубых тигров, это конечно сильно, любого врага испугает — сделал вид, что всерьез задумался Тощий. Даже у вечно серьезного Старого на губах появилась улыбка.

— Обреченные? — предложил здоровяк.

— Безнадежные? — поддержал Старый.

— Не, это уже мрак какой-то беспросветный. — Отмахнулся Тощий. — Хотя если еще одно слово добавить, то будет круто.

— Мы и так тут все беспросветные, — фыркнул Мелкий.

— Безымянные, — тихо шепчу, смотрю на бурное течение реки. Мы все тут — никто. Пять судеб без названия и надежды. Те, о ком никто не вспомнит и не узнает имен. Одни только клички, да и те известны только нам самим.

— Как? — навис надо мной Тощий.

— Отряд безымянных, — поднимаю на него глаза.

— Страшное название, — хмурится Мелкий, снова пропала веселость в его глазах. — Мне нравится.

— И мне, — кивает так же серьезно Старый.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Небольшой ящик, сияет на солнце мелкими символами древнего и давно забытого языка. Сколько силы в нем, даже пальцы покалывает, пробивается тусклым светом сфера безликих через узкие щели крышки. Если бы это было правдой. Все сказки, написанные на страницах старых книг. Оно придет. Эти слова постоянно со мной, проскальзывают среди других мыслей. Прав ли маг, не ошибся ли? Не было в той серой пустыне ни одного существа, в чьей смерти я не убедился лично. Бездыханные тела, так похожие на землю в тех местах. Укрывались серой пылью, стирая даже воспоминания о себе. Так отчего же взяться еще одному? Как смог выжить? И где ходит так долго?

— Что это? — наклоняется над столом Аррианлис, дергает плечом раздраженно, отводит глаза от зеркала.

Салих ведет свою игру. Решил, что проще будет вывести принца под видом одной из танцовщиц-рабынь. Ему и правда идет, сказывается отсутствие физических нагрузок на худощавом теле. А косметика любое лицо может одарить красотой.

— Ерунда, ваше высочество. — Убираю коробочку под плащ.

После долгих размышлений, мы с магом решили спрятать ее где-нибудь в степях, подальше от обжитых земель, на территории Хариса. Как только сфера окажется там, то безликий перестанет быть нашей проблемой. Пусть бродит среди песков и высокой травы степей до истечения отмеренной ему жизни.

— Миссар Ла Карт, — наклонился к моему уху Саркал, наблюдая, как Салих снова оттащил от нас принца и продолжает указывать своим рабыням, как сделать его миловидное лицо еще красивее. — У меня к вам просьба, — ловит мой вопросительный взгляд. — Сопроводите его высочество.

— Это ваша обязанность, господин миссар, — возвращаю ему серьезный взгляд. Это никак не вяжется с моим планом. Я не намерен умирать. Выполнение плана брата совсем близко. Он получит новую империю на руинах старой. Я до сих пор не уверен, просыпаюсь по ночам, кручу и так и эдак. А выхода все нет. Слишком слаб принц, слишком опасен союз брата с Харисом. Я не забуду этих криков под стенами. Такова цена ошибок обоих, тех, кто так стремиться к трону.

— Я не оставлю крепость. Я служил когда-то с комендантом, мы друзья с детства. Многие здесь мои знакомые и даже друзья. Они не поймут моего побега, примут за предательство. Мне и самому так кажется, Ла Карт. Да и стар я уже, из осады с боем вырываться. Меч в руках по-другому лежит, норовит выскочить. — Отодвигается от меня, смотрит в узкое окно, где слышен далекий вой рожков свободных племен Хариса. Совсем скоро к ним подойдет пехота, смешаются с дикими племенами. И тогда не спасут никакие стены. — Ты всегда казался мне другим, не таким, как Каэрон. Я ошибся?

— Ошибся, — сжимаю зубы. Злость клокочет внутри. Я не такой? А какой настоящий я? Тот, кто должен думать сам или слепо подчиняться приказам? Не стоит ему путать меня еще больше. Уже готова стрела с посланием, где написано о попытке принца сбежать из крепости с торговцем. Стоит только повозкам приблизиться к стоянке Хариса, как она сорвется в полет. Принц должен умереть. Таков договор между братом и правителем Хариса. Останется один правитель и империя, наконец, вздохнет спокойно.

— Я хотел по-человечески, — вздыхает. — Это приказ императрицы, — протягивает клочок бумаги с золотой печатью. — Она наделила меня полномочиями, наравне с главой военного управления на время сопровождения принца. — Расправляю осторожно, боюсь поверить. — Я приказываю тебе его сопровождать и защищать. Слышишь? — перехватывает мои руки, сжимает запястья до хруста костей.

— Эта бумага не имеет силы. Ее может подписать только император. — Скидываю захват, отбрасываю приказ.

— Для тебя — возможно. Но не для моих друзей в этой крепости. — Складывает бумагу осторожно, сверкает краем золотой печати. — Они вздернут тебя над воротами, как предателя, если ослушаешься моего приказа.

Закрываю глаза на мгновение, цежу воздух сквозь крепко сжатые зубы. Иногда мне кажется, что воля небес не выдумки. Принца действительно оберегает какая-то высшая сила, вытаскивает из каждой ловушки, протягивая спасительную руку волшебного провидения.

Никто.

Тихий шелест листвы напоминает зловещий шепот, крики ярких птиц, как чей-то злой смех. Мы пробираемся сквозь чащу, все ближе к высоким столбам дыма костров, что не боясь взлетают к самому небу. Они хозяева этой земли, им ни к чему прятаться.

— Что-то не кажется мне эта идея хорошей, — шипит в ухо Тощий.

— Это была твоя идея, — справедливо замечает Мелкий.

Нам нужна еда. Хоть немного. Никто не заметит небольшой пропажи в такой неразберихе, что твориться на стоянке воинов Хариса. Они чувствуют себя победителями, смеются в ожидании легкой победы, поют протяжные песни у костров, иногда оглядываются на стены, взятой в кольцо крепости. У них не осталось врагов, кроме жары. Именно на это мы рассчитывали, принимая сумасшедший план Тощего стащить еду у них из-под носа. Крадемся вдоль стоянки, по самой кромке леса, вздрагиваем от каждого шороха.

— И кого мы будем раздевать? — толкает меня в бок Старый. — Ни одного поста не выставили.

— У нас тоже никаких постов не было, — фыркнул Тощий. — Потому и погибли все. Никого жизнь не учит.

Мы рассчитывали обезвредить один из крайних сторожевых отрядов и одолжить одежду. Пройтись до ближайшего костра, где манит запахом еда. Но они, как и наше войско в прошлом, не озаботились постами. Собрались в кучу в центре лагеря, оставили пустые палатки до наступления ночи.

— Может и к лучшему, — останавливаюсь напротив самой близко расположенной пустой палатки. — Зайдем так, возьмем что есть, и пусть потом ищут.

— Это не план, а мысли начинающего карманника, которого еще ни разу не поймали. — Заметил Тощий.

— А чего усложнять? — пробасил Мясник. Здоровый воин с рябым лицом назвался нам так, сообщив, что держит мясную лавку в столице, иногда даже ко двору товар поставляет.

— И правда, — хмыкнул Тощий. — Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… Не встречались они с нашими бригадами, лопухи.

— Ты из воровской бригады что ли? — сощурился в темноте Старый.

— Я? — удивился он. — Да что ты, где я и где они, — махнул рукой.

— И правда что, — почесал Старый затылок. — Ни разу никого из них найти не удавалось, коль не захотят, а тут на войне…

— Заканчивайте вы, — шикнул на них Мясник. — Скоро стемнеет совсем, спать разбредутся, и придется нам с вами до утра в этих кустах куковать с пустым желудком.

— Смелый самый? — обернулся к нему Тощий. — Вот и иди первым.

— А я что сразу? — возмутился он. — Я самый большой, да заметный.

— Тогда ты иди, — толкнул Мелкого.

— А я-то почему? — чуть не сорвался на разговор в полный голос парень.

— А ты еще молодой, жизни не знаешь, терять нечего. Тебя не жалко. — Мерзко захихикал Тощий.

— Вместе пойдем, — качает головой Старый. — Больше унесем, да и быстрее будет.

— За себя говори, — буркнул Тощий, но поплелся следом, стоило мне сделать шаг из кустов.

Предательски шуршит песок под ногами, ломается с хрустом сухая трава. Пляска теней на ткани палаток заставляет вздрагивать от движения на краю зрения. Того и гляди кто-то выглянет из узких прорезей входов, выхватит оружие, поднимет тревогу. Но пусто вокруг, лишь далекие голоса у большого скопления ярких костров.

Бум — ударили барабаны. Застучали быстрее, рисуют знакомый ритм, заставляют дрожать вечерний воздух, глушат голоса у костров.

— Ты чего? — тронул за плечо Мелкий.

— Эта музыка, — отвечаю хрипло и не знаю, как объяснить. Она так похожа. Будит похороненные воспоминания о девушке с глазами цвета неба. О красивых и жестоких танцах в далеком холодном лесу.

— Так торговцы везде пролезут. Им ни одна война не страшна, — отмахивается Тощий. — Нам на руку представление. Обчистим, пока они там развлекаются.

Оборвался на мгновение ритм барабанов, зазвенели серебряные оковы браслетов танцовщиц. Пронеслось перед глазами видение ярких полупрозрачных платьев. Трясу головой, прогоняю воспоминания. Мало ли в этом мире циркачей и артистов? Музыка у всех похожа, как и представления. Мне удалось выбраться из этой клетки и не стоит о ней вспоминать.

Ныряю в темноту ближайшей палатки, жду, пока глаза привыкнут, обрисуют силуэты предметов внутри. Широкая лежанка из шкур, мешки повсюду. Щупаю их, проверяю содержимое. Много одежды. Пара кинжалов в дорогих ножнах на самом дне одного из них. Вытряхиваю все, набиваю заново какими-то тряпками, наша одежда совсем не годна, красуется дырами и рассыпается на лоскуты. Закидываю мешок за спину, выскакиваю из палатки, чтобы пойти к следующей. Нам нужна еда. Прав Тощий, повезло с представлением, можно пробраться дальше, пока их глаза прикованы к танцу. Рядом серыми тенями скользят остальные, разводят руками, показывая, что и им не повезло.

— Ближе пойдем? — шепчет Мясник, спрятался, как и все за одним из шатров. А свет костров совсем близко, уже видны спины воинов Хариса, блестят лоснящимися шкурами каких-то животных и мелкой вязью кольчужных рукавов. Правильно их называют собаками, топорщатся шкуры, словно загривки злых цепных псов.

— Я пойду, — вздыхает Тощий. Он самый тихий. Его шаги едва слышны среди нашего топота. Как бы он не отрицал свою причастность к воровским бригадам, а повадки видны. Быстрее всех выходит из палаток, скользит бесшумной тенью. Скинул мне свой мешок, растаял в густой тени.

— Отходите, — передаю наши с ним вещи остальным. — Вдвоем если что уйти проще будет. Возвращайтесь к реке, там встретимся.

Их тени тоже растаяли, все тише шорох обожженной земли за спиной. Снова я один на один с воспоминаниями, навеянными знакомой мелодией. Хочется сделать шаг из тени, выйти в яркое зарево костров, взглянуть сквозь спины чужих воинов на злой танец. Внезапно оборвалась музыка, зазвенели невпопад серебряные браслеты танцовщиц. Что-то не так. Все громче голоса. Оглядываюсь по сторонам, ищу Тощего, боюсь, что его поймали.

— Бежим, — крикнула тень, появившись ниоткуда, почти утонула в звоне вынимаемых мечей.

Взвыли тревожно трубы на стенах крепости, засияло темное небо сотней горящих стрел. Все ближе, падает на голову огненным водопадом. Не сговариваясь, падаем с Тощим на землю, катимся под ненадежное укрытие одной из палаток.

— А смерть ходит рядом, — вспомнились глухие предсказания Линсан. Совсем рядом с нами упал один из воинов Хариса, вспыхнул, словно факел, заревел, как зверь, крутясь на земле.

— Скорее, — дернул меня в сторону Тощий. Заскользил между палаток, лавирует в потоке испуганных людей, тащит меня за собой.

Уже совсем близко. Манит спасительной тенью граница леса, зовет шелестом листьев. Уворачиваемся от редких воинов, что встают на нашем пути, петляем по стоянке. Последний поворот, выскакиваем на голую полосу жухлой травы и редких кустов перед деревьями. В последний миг успеваю схватить Тощего за шиворот, замедляя бег, прячемся в тени завалившейся палатки. Кто-то, как и мы решил выбрать этот путь из лабиринта шатров, замер напротив десятка воинов, облаченных в шкуры, сияет клинками обнаженных мечей. Знакомая стойка, словно первый шаг в начале красивого движения танца.

— Не может быть, — выдыхаю, глядя в напряженную спину знакомого человека. Закрывает собой от воинов испуганно присевшую девушку. Только сейчас нет синего мундира и матово-черного блеска доспехов, растрепался высокий хвост убранных волос.

— Знаешь его? — спросил Тощий.

— Нет. Не знаю. — Его знал прежний Никто и Тьяра. А я… не знаю. Не хочу знать.

— Значит, геройствовать не будем, — кивнул своим мыслям Тощий, потянул меня дальше, в обход застывших воинов, по самому краю тени от палатки.

Остается всего пара десятков шагов до леса. Там можно спрятаться, скрыться в темноте ночи и шорохе листьев. Крики за спиной не стихают, слышу звуки боя. Неужели воины крепости решились на прорыв? Свободных племен слишком много. Самоубийственная атака, несмотря на эффект неожиданности.

— Эй, их четверо! — чей-то крик рядом. Останавливаемся, как по команде, смотрим в злые глаза одного из воинов десятка напротив миссара. Нас заметили. Сжимаю толстую рукоять меча.

Этот крик послужил командой к нападению. Миссар сорвался с места в своем смертельном танце, закружил на месте, рисует серебристые молнии, отбивая атаку. Распался десяток, окружил его со всех сторон. Двое бросились к нам, кривят лица в злой усмешке, видят наш страх.

Отпрыгиваю в сторону, пытаюсь уйти от меча, что целит в горло, сжимаю в руках послушное время. Наталкиваюсь спиной на одного из воинов окружения миссара, толкаю его прямо на лезвие, в объятия смерти. Он не заметил моей невольной помощи, продолжает танцевать. Так знакомо.

В груди застучало сильнее сердце, вспоминает свою собственную мелодию смерти. Ту, что так испугала когда-то Линсан. Все громче, быстрее. Сжимаю крепче оружие, ловлю момент, чтобы влиться в красивый танец того, кто не зная, научил меня танцевать для смерти.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Все ближе свет вражеских костров, все дальше тень высоких ворот за толстые стены крепости. Снова небо предвещает беду алым закатом, размазывает кровавые облака по горизонту. Стараюсь не смотреть по сторонам, затыкаю нос плотной тканью надушенного платка. Изо всех сил своего воображения пытаюсь не замечать мертвых вокруг. Но постоянно ловлю на себе обвиняющие взгляды пустых глазниц гниющих тел. Задыхаюсь от смрада и собственного страха, который душит едва ли не больше.

Золотой песок совсем почернел, превратил землю в твердый камень, скрипит чужая смерть под колесами телег небольшого обоза торговца. Не могу решить что лучше, остаться тут, среди мертвых тел сотен людей или попасть за границу костров стоянки свободных племен Харисских псов. Смерть повсюду. Дрожу при виде небольшого отряда, что встречает улыбающегося торговца. Странный он человек, кажется, ничего не боится, как и миссар. Где они берут столько храбрости и силы? Или просто так умело скрывают свои чувства за холодными глазами?

Пустые взгляды тел моих воинов сменились настороженными лицами харисцев. Провожают нас, заглядывают в крытые повозки и телеги, тыкают копьями в товар торговца, улыбаются мне так мерзко, что тошнит едва ли не больше, чем от запаха разложения. Прячусь в одну из повозок среди не менее испуганных девушек-танцовщиц. Рядом невидимой тенью скользит миссар, сменил свои темные доспехи на одежду простого телохранителя, слился с охраной каравана, спрятался за распущенными волосами. Как идет еще, я дышу-то с трудом.

Все тише ход повозки, все громче голоса за тонкими стенками плотной ткани. Не спасают от страха и тревоги. Это страшнее моих кошмаров, забиваюсь в самый угол, провожаю взглядами девушек-танцовщиц. Им предстоит купить мою свободу своим танцем. Остаюсь с теми, кто только недавно попал в лапы Салиха, еще не умеют так красиво двигаться.

Вздрагиваю вместе с глухими ударами барабанов, тревожно звенят браслеты девушек. Подглядываю за представлением сквозь узкую щель занавесей входа.

Воины укутаны в шкуры животных, как только не спарятся в них на такой жаре. Все ближе пододвигаются к девушкам, сжимают пространство поляны представления. Следят жадно за каждым их движением, хватают за края полупрозрачных платьев, тянут к себе.

— Больше нет девушек? — громко смеется один из воинов, коверкает слова чужого для себя языка, сидит рядом с торговцем. Тот замолчал, забегал глазами, ищет поддержки у миссара, чья спина закрывает мне обзор на стоянку. — Проверьте! — кивает другим в мою сторону.

Оборачиваюсь к испуганным девушкам, проталкиваюсь в самый дальний угол, будто здесь есть дверь обратно в крепость. Бьет яркий свет костров по глазам, обрисовывает темные фигуры воинов.

— Вылезайте, — команда девушкам и мне. — Ну! — дергает одну из ближайших за ногу, тянет к выходу.

А я все дальше забиваюсь в угол, прячусь за узкими спинами, надеюсь, что не заметят. А эта живая стена все тоньше.

— Тебе особое приглашение нужно? — замечает меня воин, запрыгивает в повозку, придерживает саблю небрежно рукой. Отталкиваю его руки, но делаю только хуже. Он хватает меня за волосы, тащит в яркий свет костров.

Падаю на землю, путаюсь во множестве слоев ткани платья. Меня поднимают, ставят на ноги, вертят из стороны в сторону, щупают жесткими пальцами. Съехала в сторону накладная грудь, сползла до самого живота, закрываюсь руками.

— Это еще что? — отталкивает меня от себя один из воинов, оборачивается к торговцу и бледному миссару. Умоляю его о помощи взглядом. Но он бессилен в кругу врагов без оружия. Его отобрали сразу, как только встретили у границы лагеря, связали всем мужчинам руки за спиной тугой веревкой.

— Евнух, — нашелся с ответом торговец, поднялся, спешит ко мне с улыбкой. — Некоторые любят милых мальчиков. Он не подходит таким храбрым и мужественным воинам, как вы.

— Мерзкий червь, — воин, что до этого с улыбкой тискал меня в объятиях, ударил наотмашь по лицу так, что потемнело в глазах. Снова падаю на землю, рвется ткань яркого платья. Слышу звон доставаемого из ножен клинка. Сжимаюсь на земле в комок, закрываю голову руками. Вспоминаю уютный мир под одеялом в далекой крепости на границе земель изгоев. Это не со мной. Я не могу умереть так. Не хочу. Это все дурной сон, нужно поскорее проснуться.

— Постойте же, — предпринимает последнюю попытку торговец, в надежде спасти мне жизнь. — Он дорого стоит. Большая редкость.

— Не дороже твоей жизни, торговец, — оскалился воин, примеривает свой клинок к моей шее.

В последний момент меня спасает какая-то фраза на их языке, она волной тревоги проносится над стоянкой. Заставляет харисцев хвататься за оружие. Мир для меня замер на самом кончике острия, что колет кожу на шее. Краем глаза замечаю, что миссар чудом освободился от веревок, выбил сабли из рук ближайших воинов и тут же убил их собственным оружием. Засверкало небо сотней огней, падает на землю.

Миссар уже рядом, выдернул меня из лап смерти, тащит куда-то в лабиринт ярких шатров, дальше от крепости, где слышится отчаянный крик безнадежной атаки. Саркал обещал мне, говорил, что не допустит моей смерти, будет следить за миссаром до тех пор, пока мы не спрячемся за горизонт.

Лес впереди, такой темный, как граница, толстая стена, что спасет нас от смерти. До нее рукой подать, но в последний миг, словно из-под земли появились воины Хариса, уперли острия своих сабель в грудь. Миссар задвигает меня за спину, выходит вперед, став последней преградой между мной и смертью. Так часто думал об этом моменте, представлял, но все не так. Мое сердце остановит не предательская стрела, а вражеские клинки. Достойная смерть, как считают многие. Я же думаю иначе. В смерти нет достоинства.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Планы. Вся жизнь состоит из них. Дают уверенность в будущем и дарят самое большое разочарование. Убивают мечты и толкают в пропасть от того, что жизнь часто не соответствует нашим ожиданиям. Они самое коварное испытание для каждого. Найти в себе силы, сделать новый шаг вперед с новыми мечтами и стремлениями, ради которых строятся все новые планы и не всегда они обречены на успех. Мои планы рушатся один за другим, рассыпаются в самый последний момент, махнув на прощание хвостом удачи.

Саркал, сам того не ведая дал мне новую возможность. Исполнить желание брата без тяжкого груза предательства. Сам толкнул принца мне в руки, под клинки харисских псов. И вот теперь я смотрю, как блестящий план меркнет в свете сотни горящих стрел. Снова выбор. Небеса дарят Аррианлису еще одну надежду на жизнь. Как бы я не был предан брату, но не готов за него умереть, потому что знаю, он никогда не умрет за меня.

Десять воинов напротив и испуганный принц за спиной. Десять возможностей умереть для нас обоих. Я не уверен, что справлюсь. Не в тонкой рубашке, вместо доспеха с чужим оружием в руках. В другой ситуации мог бы поспорить, но не сейчас.

Мы замерли на самой границе спасительного леса. Там можно было бы сбежать. Никто не найдет двух беглецов в густых зарослях, где каждая звериная тропа кажется чужими следами. Там я, после промаха на поляне стоянки собирался оборвать жизнь принца, спрятать свое предательство. Но, видимо судьба решила иначе, сплетает наши с ним судьбы в один клубок, связывает накрепко, дарит одну жизнь и один конец на двоих.

Громкий окрик одного из воинов Хариса, едва не отвлекает внимание, дает команду другим к атаке. Успеваю отбить три одновременно летящих в грудь клинка, завязываю свой последний танец со смертью. Только в сказках один человек может выиграть поединок у десятка. Здесь жизнь тоже не собирается соответствовать чужим ожиданиям, убивает своей жестокой реальностью. Но такая смерть лучше, чем месть брата за очередное разочарование.

Звенит сталь, гнутся тонкие сабли, не выдерживают моего стиля боя на мечах. Того и гляди сломаются. Крепче сжимаю рукояти, кручусь, как на тренировках боя с тенями. Жизнь медленно утекает через два глубоких пореза, делает оружие все тяжелее, тянет саблями к земле. Уже близок конец. Я не успеваю, не хватает дыхания, все чаще и болезненнее вдохи. Еще минута и я устану, пропущу одну из атак. Это и будет мой конец, как героя, который до последнего защищал принца. Так, как и должен поступать настоящий миссар империи.

Вот он, тот удар, который остановит сердце. Вижу его, но не успеваю, всего пара миллиметров отделяет от жизни. Почти чувствую сталь в своем горле, но судьба решила иначе. Ворвалась в мою смерть звоном чужого клинка, отвела его в сторону, закрутила узоры стали, что так похожи на мои собственные. Повторяют знакомые движения, режут со свистом воздух, подхватывают мои удары, словно у меня вдруг выросла еще одна рука. Отступает холод от сердца, дарит надежду, дает силы на новый вдох. Видимо, я поторопился умирать.

Пропала живая стена стали на пути. Лишь темный лес и крики за спиной. Саркал еще борется за жизнь своего принца и счастье императрицы.

Врываюсь в густые заросли, слышу тяжелое дыхание за спиной. Нас четверо. Я, двое неожиданных помощников и принц. Ломимся напрямик сквозь кусты.

— За мной, — хриплый голос и движение рукой в нужную сторону. Не задумываясь, выполняю чужой приказ.

Шум воды перекрывает крики и звон оружия на стоянке. Уходим все дальше, сливаемся с еще тремя неясными тенями, которые вынырнули из густых зарослей берега. Чужая рука останавливает меня от атаки. Значит свои.

— Кто вы? — находит в себе силы принц. Задает вопрос, который я сам держу в голове. Еще одна хитрость императрицы или Саркала? Тайный отряд спасения или разведка, высланная на границу с захваченной крепостью?

— Мы? — усмехается одна из теней, сбивая дыхание. — Мы — никто. Отряд безымянных!

Каэрон Ла Карт.

Советник первого полного ранга, глава Управления Императорских дел.

У святилища свой, особенный запах. Аромат сотен прогоревших свечей и сломанных надежд. Место, где вершатся судьбы голосом мертвых. Я не верю в духов, не слушаю жриц. Они лучшие в мире мошенники. Кукловоды человеческих душ.

Густая тень одной из колонн круглого зала надежно скрывает меня от чужих глаз. Тихий шелест дорогих платьев Артаны и императрицы. Сидят друг напротив друга, ведут безмолвную войну взглядами. Сверкают на узком столе камни предсказаний, подмигивают, сообщая, что в эту ночь на моей стороне.

— Это не правда, — шепчет Сорин, вцепилась тонкими пальцами в стол, смотрит расширенными глазами на камни.

— Я лишь передаю слова духов, — равнодушный голос предсказательницы, словно камень в сердце императрица. — Нет больше в этом мире солнца рассветного престола.

— Этого не может быть! — вскакивает, разбрасывает по святилищу камни. Они звенят обиженно, прячутся в темных углах от яркого света свечей и гнева императрицы.

— Прости меня, правительница. — Склоняет голову.

Провожаю взглядом, стремительно уходящую Сорин. Даже не хочу представлять себе степень ее отчаяния. Она проиграла в тот момент, когда решила бросить мне вызов. А Латару я верю, он не подведет. И предсказание сбудется, так или иначе. Какая разница, когда объявить о неизбежности?

— Вы довольны, первый советник Ла Карт? — Артана все так же смотрит перед собой, будто там все еще сверкают камни духов, нашептывают ей мысли.

— Да, предсказательница, — выхожу из тени, смотрю на открытые двери святилища. Медленно кружит снег с темного неба. Хоронит под собой чужие надежды и знаменует первый день становления новой империи с моим именем во главе.