После дуэли с Шуйским прошли сутки, как это ни странно, но в жизни графа Мосальского-Вельяминова ничего не изменилось. Хотя нет, с момента появления хозяина, весь его дом напоминал потревоженный улей. Все суетились, что-то обсуждали, и слишком часто, с непонятным интересом, поглядывали на Александра, и эти взгляды были радостными, и одновременно встревоженными. И надо же, стоило графу, через час после возвращения слегка оступиться, на ровном месте, последствия давно полученного вывиха, как увидевшая это Авдотья, испуганно вскрикнув, кинулась к нему. Стараясь удержать барина от падения, девка прижалась к нему всем телом. Из-за этого, по Сашкиному организму, прокатилась волна весьма приятных, эмоций, так что разуму пришлось срочно реагировать и в зародыше давить желание покрепче прижать к себе чересчур сердобольную девушку.

— Барин, с вами всё в порядке? — чрезмерно эмоционально поинтересовалась Авдотья, её испуганный и одновременно сочувствующий взгляд, казалось, проникал в самую душу.

— Конечно в порядке, если не считать что я за малым не оглох от твоего визга.

— Но вас так сильно качнуло. Вы чуть не упали. Я так за вас испугалась. Я…

— Вот глупая девка, я просто оступился, иногда такое бывает со всеми. Давай договоримся так. Если со мною снова случится нечто подобное, ты больше не орёшь как кошка, которой дверью прищемили хвост и не стараешься меня добить, в смысле протаранить. Хорошо?

— Александр Юрьевич, скажите, а вас точно, на этой дуэли не ранили?

Это вопрошала Марта Карловна. Оказывается, на девичий крик, сбежалась почти вся дворня, включая и друга по домашнему обучению Митяя. Правда, как Александру показалось, сын конюха стоял, и жадно смотрел на то, как к его барину прижималась одна из его девок.

"Вот те раз, — подумал Сашка, оценив, с какой завистью, сын Акима, смотрит на девушку, — это выходит, он не за моё вероятное ранение переживает, а желает заменить меня собою, но только на время этих глупых обнимашек. Да-а, дела-а-а"…

Эта глупая сцена закончилась тем, что граф, поочерёдно, строго посмотрев в глаза всем присутствующим, объяснил своей дворне, что жив, здоров и более не потерпит проявления излишнего внимания к своей персоне. Ну и конечно, предложил всем заняться своими делами, а если обнаружится какой-либо бездельник, то он, в смысле Александр, для этого тунеядца, найдёт подходящую работу — самую грязную и тяжёлую из всех возможных.

Закончив воспитательную работу со своими крепостными, Александр решил, что пришла пора заняться ликвидацией пробелов в его памяти. То, что в обществе что-то назревает, было понятно, но разобраться насколько всё серьёзно, можно было, почитав газетные подшивки в библиотеке. Чем граф и решил заняться. Лучше бы он этого не делал.

Если судить по газетным статьям, то государеву власть не ругал только ленивый журналист. Газетные статьи вещали, что всё в нашем обществе не так; и коррупция самая коррумпированная; и законы самые отсталые; и свободу слова душат как нигде в мире, сатрапы проклятые; и прочее, прочее, прочее. Читая эту писанину, поневоле вспоминались последние годы СССР, перестройка, развал страны, с разделом её имущества и сопутствующие этому "горячие точки". Вспоминались репортажи о жертвах криминальных войн, бессердечная статистика смертей от голода, пенсионеры по старости, копающиеся в мусорных жбанах. Далее, в памяти всплывали обе Чеченские войны и прокатившаяся по стране волна терактов. И всё это, в той или иной степени, грозило повториться здесь, в этом мире. Угроза переворота, нависала над головой дамокловым мечом, и как этому противостоять, было неизвестно. На вопрос: "Что в этой ситуации, может сделать один человек?" — Ответ был неутешительным: "Ни-че-го". Только уподобиться Касса́ндре, которая, от влюблённого в неё Аполлона получила дар пророчества. А тот, в свою очередь, будучи обманутым неразумной дочерью троянского царя Приама, сделал небольшое дополнение к подарку: "Твоим предсказаниям никто и никогда не поверит". Кошмарная перспектива…

В таком подавленном состоянии, Александр, уже затемно вернулся домой, где его ждал очередной удар судьбы. Из родительской усадьбы приехал холоп. Не простой крепостной мужик, а личный отцовский порученец Кирьян, привёзший от него срочное послание. При виде родительского посланника, предчувствие буквально завопило: "Не к добру он прибыл! Ой не к добру!"

"Вот, возьмите Александр Юрьевич, — с небольшим, уважительным поклоном, холоп протянул запечатанный сургучом конверт, — ваш батюшка, Юрий Владимирович, велел передать вам в руки, лично".

Ничего не говоря, и приблизительно догадываясь, что там написано, Саша взял конверт. Далее, стараясь делать всё нарочито неспешно, вскрыл его, извлёк лист и прочёл: "Здравствуй Александр, я тобою разочарован. Сын мой, ты подвёл меня. Жду тебя для объяснений. Твой любящий отец".

"Весьма содержательное послание. — подумал Александр, возвращая письмо в конверт — А главное, не знаю, что я сотворил не так. В чём я подвёл отца своего предшественника?"

Не прояснил ситуацию и вопросительный взгляд на сухопарого, пожилого Кирьяна. Его серые, не по возрасту ясные глаза не выражали никаких эмоций. Этот человек выполнил поручение своего хозяина, доставил послание и всё. А сейчас, он ждёт новых указаний. Правда, молодой граф подозревал, что они будут исполнены лишь в том случае, если не противоречат инструкциям, полученным от старого графа.

— Хорошо голубчик. Сейчас уже поздно, так что устраивайся на ночлег, в людской. А завтра, с утра, повезёшь меня на встречу с моим батюшкой.

— Слушаюсь, Александр Юрьевич.

— Погоди, не уходи. Кирюха, ответь. Как там здоровье моей матушки?

— Всё хорошо. Ольга Олеговна и ваши сёстры живы и здоровы. Сегодня, когда я уезжал из усадьбы, они собирались в гости к кому-то из соседей.

— Хорошо Кирьян, иди.

Александр с тоской посмотрел вслед бодро удаляющемуся холопу и, решив, что сегодня из-за полнейшего отсутствия аппетита, может обойтись без ужина, а это значит, что пора готовиться ко сну. Но, уснуть, снова не получилось. И причиной тому были не только размышления о причинах неожиданного вызова к отцу. Как только в доме прекратились всякие хождения, дверь спальни приоткрылась, и в неё, белёсыми тенями, проскользнули две девицы, и вновь в ночных рубахах, с чепчиками на головах. Еле слышно щёлкнула запираемая щеколда и обе гости, на цыпочках, направились к единственной кровати.

— И как это понимать? — поинтересовался Сашка, когда его постель и ночных посетительниц разделяла всего лишь пара небольших шагов.

— Не серчай на нас барин, — за двоих, шёпотом ответила Алёна, — но мы снова к вам. Ведь приказ вашей матушки был однозначен, и, следуя ему, мы должны "согревать" вас. Иначе, мы пожалеем, что родились на белый свет.

— А не слишком ли вы молоды, для подобных телесных утех? Красавицы.

— Что вы, что вы, — замахала руками рыжеволосая девица, — не будь мы в услужении у Ольги Олеговны, то уже год назад, были бы отданы замуж, или в услужение вашему папа́.

Всё это было сказано так буднично что прозвучавший в устах девушки аргумент, был весом, и не убиваем, так как в этом мире, совершеннолетие наступало в шестнадцать лет. И с этим фактом не поспоришь. Так что, через несколько минут, потраченные на слёзные просьбы не губить их молодые жизни, обе девицы, шустро юркнули под одеяло и, произошло то, для чего их сюда прислала графиня Мосальская-Вельяминова. И как это ни странно, но поутру, обе молодые женщины, ни от кого не скрываясь, гордо покинули спальню своего хозяина — не стараясь ни от кого скрываться. А Марта Карловна, увидевшая эту сцену, с невероятной поспешностью прислала одну из холопок, приказав той сменить на хозяйской кровати всё постельное бельё. Дела-а-а. Да, наш герой, до сих пор не привык к реалиям и морали здешнего общества. Но, несмотря на это, вынужден подчиняться им.

Дорога от Павловска до, отчего дома, была долгой, поэтому, Сашка даже не старался бороться с дремотой, начавшей одолевать его через полчаса после выезда из города, он расположился удобнее на сидении и уснул. Чему способствовали мерный, глухой перестук лошадиных копыт; тихое посвистывание каких-то птах, кружащих высоко в небе и нежное тепло, даруемое лучами утреннего солнца. Так что, вынырнул он из сонной неги, только тогда, когда экипаж остановился возле парадной лестницы отцовской усадьбы. Она выглядела именно так, какой представала в ведениях. Великолепный фасад, классического, двух этажного дворянского гнезда, ухоженные газоны, ровно подрезанный, как под линейку кустарник и булыжные дорожки, с не так давно побеленными бордюрами. Завершали эту идиллию холопы, склонившиеся в глубоком поклоне, люди приветствовали своего барчука.

Ступив на землю родительского дома, привычно кивнув работникам в ответ, Александр целеустремлённо направился к отцовскому кабинету. Если судить по воспоминаниям, тот часто находился в своей рабочей комнате, если только не был на охоте или не устраивал обход своих владений, точнее сказать объезд. Но так как старый граф ожидал вызванного им сына, то последний, был обязан, незамедлительно явиться именно туда.

К удивлению Александра, войдя в дом, он не повстречал ни матери, ни сестёр, родовое "гнездо" как вымерло. Прошествовав по пустым коридорам, которые ни с чем не ассоциировались, Сашка постучал в дверь отцова кабинета, оттуда послышалось: "Да, да. Войдите". — Дверная створка открылась легко, беззвучно, от лёгкого толчка руки, и взору открылась весьма ожидаемая картина, Юрий Владимирович, как обычно сидел за столом и чего-то писал. Он даже не оторвал взгляда от листа бумаги, чтоб посмотреть на вошедшего в его рабочую комнату сына.

— А явился? — пророкотал его мощный голос, так не соответствующий его телосложению.

— Здравствуйте папа́.

— Ну, здравствуй сын. Целуй отца. — граф, не пошевелился, если не считать таковым неспешные эволюции письменного пера и небольшой поворот головы, благодаря которому стало ясно, что целовать нужно в щёку.

Подойдя, Саша послушно наклонился и запечатлел поцелуй на родительской щеке. Это ничего не изменило, его отец, по-прежнему чего-то писал. Осознавая, что читать чужие записи неприлично, пусть даже невольно, сын отошёл от стола на пару шагов.

— Ну, рассказывай. — поинтересовался Юрий Владимирович, только сейчас удостоив сына строгим взглядом.

— О чём, вы хотите услышать, папа́?

— О том, как ты, не смотря на родительский запрет, водишься с этими народовольцами. — при этих словах, на лице графа отразилась маска отвращения. — За что стреляешься на дуэлях? Ты обо всём рассказывай, сын.

Хорошо, что Александр был готов к чему-то подобному, поэтому он совершенно спокойно ответил отцу: "Да папа́, скрывать не буду. Я, совсем недавно, уже после выздоровления, посетил одно из тех собраний, на которые вы мне запретили появляться. И там, во время чтения очередного опуса господина Огнеева, я окончательно понял, что не согласен с тем мировоззрением, что он навязывает своим читателям. И как-то излишне эмоционально, необдуманно, стал выражать своё мнение. И ничего этим не добился, кроме вызова князя Шуйского на дуэль. Последнее, как я подозреваю, вы и без меня прекрасно знаете".

Юрий Владимирович слушал своего сына внимательно, он даже аккуратно сложил, и отодвинул в сторону все письменные принадлежности. И выражение лица, и его взгляд, говорили, что он ждёт от своего чада то ли более подробного рассказа, то ли немедленного покаяния во всех своих проступках. Александр это видел, поэтому, ненадолго смолк, обдумывая то, что хочет сказать в завершение. Точнее то, что можно озвучить.

— Я конечно виноват перед вами. Я ослушался вашей воли, но мне нужно было самостоятельно во всём разобраться. Так уж вышло, что долгий период восстановления, если возможно так выразиться "лечения" электричеством, пошёл мне на пользу. Многое удалось переосмыслить и понять. Больше я ничего не скажу.

— Не можешь, иль не хочешь?

— Не могу. В чём-то я ещё сам не разобрался, а кое-что, является не моею тайной.

— Это похвально сын. И то, что сам осознал свою вину, и то, что не желаешь раскрывать чужие секреты. Однако ты ослушался моего слова. Но за это, я тебя не накажу, как подобает поступить с малым дитя, а заставлю жить самостоятельно, пора взрослеть, Александр. Вон, видишь, на бюро лежит пакет, это документы на соседнюю усадьбу ныне покойного князя Увельского. Я выкупил у кредиторов все его долги, и отныне она и проживающие на тех землях три сотни душ, принадлежат мне. Так вот. Даю тебе два года, чтоб ты привёл её в порядок. Не справишься — не обессудь.

Александр помнил ныне покойного соседа, немного чудаковатого, пожилого пехотного полковника в отставке, не пожелавшего жить жизнью штатского человека. Так что, у него было небольшое "войско", состоявшее из молодых холопов, которое он постоянно муштровал. В отличие от солдат регулярных частей, вместо настоящих ружей, они занимались с деревянными макетами. Правда, некоторые болтливые кумушки поговаривали, что и с настоящим оружием, эти орёлики тоже баловались. Только не в этом суть. Дело в том, что увлёкшись своими солдатиками, полковник позабыл о том, что своим уделом необходимо управлять вот и ввёл его в упадок. Только был у князя Увельского некий тайный покровитель, не позволивший пустить имение с молотка, скупавший все долговые расписки старика и позволивший ему дожить свои последние годы в родных стенах. Как оказалось, этим неизвестным меценатом был граф Мосальский-Вельяминов старший.

— Отец, так это вы поддерживали Вениамина Игоревича? Вы скупали его долговые расписки?

— Да, я. И не только их скупал. Но поступить иначе, было нельзя. Пусть князь имел несносный характер и общаться с ним было очень тяжело, однако он сотворил столько славных дел, во славу империи. Так что поступить по-другому было невозможно. Да и о тебе нужно было подумать, сын. Всё моё имущество я завещаю твоему старшему брату — он единственный кто связал свою жизнь с армией. Твои сёстры, как птахи, повзрослеют и упорхнут из родительского гнезда. Ну и тебе необходимо где-то жить, вот я и озаботился этим. Так что, сегодня же уедешь в свой новый дом, а я снимаю с себя всю дальнейшую ответственность по его содержанию. Все документы выправлены на тебя. Дерзай. Кстати, вся прислуга, выделенная мною на время твоей учёбы, это ещё один мой дар, тебе.

Всё стало ясно. Все шло как обычно. Отец принял решение, и все обязаны его исполнять. Мать с сёстрами уехала к своей родне, чтоб не портить воспитательный момент своими слезами. Сын, окончивший учёбу и не желающий "браться за ум", получает некий стартовый капитал и должен начать самостоятельную жизнь — не справится, сам виноват. Однако Александру, от этого было не легче. Он видит, что над империей, в которой ему предстоит жить, сгущаются тучи лихолетья, он не знает, что ему делать, а тут ещё новая забота, нужно приводить в порядок обветшалую усадьбу. Благо, отец сделал свой последний подарок, сегодня — завтра, из городского дома будут перевезены все его личные вещи. Ну и все тамошние хлопоты, отныне ложатся на Сашкины плечи. Так и хочется сказать: "С-па-си-бо, тебе, отец". — Только эти слова, уже ничего не изменят.

На прощание, Юрий Владимирович встал, подошёл к сыну, обнял его, и сухо сказал: "Всё сын, иди. Да поможет тебе бог". — После чего, молча протянул неизвестно как появившуюся в руках чековую книжку, как оказалось, это и есть выделенный отцом стартовый капитал. Постаял с пару секунд, отрешённо рассматривая Александра, затем вернулся на своё рабочее место и снова взялся за перо. И это было сигналом, что аудиенция окончена.

Снова неспешная поездка, только уже в простеньком шарабане, да ещё мешает расслабиться сидящий рядом хмурый стряпчий, должный представить новому хозяину управляющего имением. Вокруг была тишина, только слышится поскрипывание гружёной телеги, плетущейся немного сзади. В ней лежат книги, и те личные вещи Александра, которые до этого хранились в отчем доме. Всё. Как говорится: "Все концы обрублены и твоя лодка, отчалив от пирса, поплыла по реке жизни. И куда она пойдёт, вперёд, или на дно, зависит только от тебя. Дерзай Сашка".

Любая, даже очень дальняя дорога приводит путника в нужное ему место, так было и сейчас. Молодой, видимо только недавно окончивший обучение стряпчий "ожил", встрепенулся, посмотрел вперёд, и сипло, видимо из-за пересохшего горла, сказал:

— Вот ваша светлость, мы уже почти приехали.

— Вижу.

— Ваш батюшка сказал, что вы прекрасно знаете все эти земли, в детстве иногда с ним здесь бывали.

— Да. Это именно так. — Александр говорил, не оборачиваясь к своему спутнику, уж больно, в этот момент, тот был суетлив, а у молодого графа и без того, на душе "шкрябали кошки".

— Тогда, позвольте мне не показывать вам всё ваше владение, а довольствоваться только представлением управляющего и осмотром состояния самого имения.

— Извольте. Буду даже рад этому.

— Благодарю вас граф. Вы только поймите меня правильно, но люди, про гайдуков вашего предшественника, поговаривают тако-о-е.

— Так чего они поговаривают? — машинально поинтересовался Александр, он как никто другой знал, что под присмотром его биологического отца, холопы не сильно-то забалуют.

— Но то, что они держат в строгости все принадлежащие вам селения, это само собою разумеющиеся. Но поговаривают, что они вышли на большую дорогу. Вот так-с. Стали, стало быть, душегубами.

— Странно. Но мне, моим отцом, про это ничего не было сказано.

— Не мудрено. За руку то, их никто ещё не поймал-с. Но, всем известно, что неподалёку от ваших земель, оружные люди пошаливают. А на днях, вообще-с, почтовую карету ограбили, перестреляв сопровождавших её фельдъегерей. Вот так-с. А кроме этих бойцов-с покойного Вениамина Игоревича, в округе, больше никто стрельбе не обучен. Вот так-с. Сейчас, об этом все судачат-с, да и да и служивых понагнали, ищут-с убивцев и похищенное имущество.

— Разберусь. Но и впустую, брехать всякую чушь о моих холопах, не позволю.

— Да я то что? Я всего лишь говорю вам о слухах, связанных с вашей усадьбой. И чтоб вы были готовы к тому, что в скором времени, к вам, кто-либо из уголовной сыскной управы пожалует. Или околоточного с солдатами пришлют.

— Придут, препятствовать их расследованию не буду. Даже буду оказывать посильную помощь. А пока в суде не докажут, что мои новоприобретённые холопы являются татями, не дозволю чтоб, про них велись такие сплетни. Надеюсь, мы с вами, друг друга поняли?

— Разумеется.

Стряпчий, чьего имени, Александр так и не запомнил, впрочем, он и не старался это сделать, так вот, этот чиновник умолк и снова нахмурился, нахохлился, как обиженный воробей. Так что молодой граф, после того как ему на ум пришло это сравнение, еле сдержал улыбку.

Благо, успевшая поднадоесть своею монотонностью поездка окончилась и небольшой караван, неспешно въехал во двор усадьбы. Вот тут, граф увидел "войско" покойного Вениамина Игоревича, то, о котором ему ни так давно рассказывал сидящий рядом чиновник. Молодые, крепкие парни, человек двадцать, не меньше, выстроившись по ранжиру, стояли по стойке смирно и смотрели немного вверх и вперёд. Все были одеты в одинаковую форму, напоминающую одежду запорожских казаков, пусть и изрядно поношенную, но чистую и ухоженную. При этом, как показалось Александру, рожи у всех, без разбора, были сплошь бандитские. Эту схожесть усиливало то, что почти у всех "гайдуков" были расплющенные носы, а несколько человек, имели уродливые шрамы на лице. Командовал ими холоп, лет тридцати, не меньше, был этот человек, также как и все, высок, плечист. И самое неприятное, этот командир ряженых, смотрел на графа оценивающе, или даже пренебрежительно.

"Хозяин, — приблизившись с показательной небрежностью к Александру, без какого-нибудь намёка на уважение, заговорил холоп, — приветствую вас в вашем новом поместье".

Александр ничего не ответил. Он стоял, как будто чего-то ожидал, на его лице, была одета маска холодного безразличия. Только удивлённо поднятая левая бровь, и взгляд вопрошали: "Солдат, как это понимать? Что это было?"

Командир доморощенных "казачков", нисколько этому не смутился и смотрел в глаза Александра с вызовом. Если нужно описать что представлял этот перегляд, можно сказать: "Началась дуэль взглядов". Отчего стряпчий, стоящий рядом с графом, занервничал и отступил немного назад, за спину своего клиента. Сашка заметил это перемещение, но отвлекаться на него, не стал. В его голове, в этот момент, промелькнула только одна мысль: "Если этот детина, в ближайшее время не отвернётся и не выкажет уважение, бью ему в морду. Да так, чтоб сразу подняться не смог. Благо знаю, куда бить и как. По-другому мне нельзя, это не что иное, как попытка тихого бунта".

Видимо, эти мысли прекрасно читались во взгляде графа Мосальского-Вельяминова, так как через пару секунд, детина смутился. Правильнее будет сказать, что в его серых глазах, еле уловимо промелькнула небольшая толика смущения, после чего, на лице появилась уважительная улыбка. Боец, судя по повадкам, перед Сашкой стоял настоящий боец, развернулся, отошёл на несколько шагов, оправил одежду и вновь вернулся к своему новому хозяину, только на сей раз, он чётко печатал каждый свой шаг. Остановился, не дойдя до Александра полутора метров; вытянулся в струнку; "взял под козырёк" и лихо отрапортовал:

"Господин граф, гайдуки, в количестве шестнадцати человек, построены! Больных нет! Пятеро, объезжают дозором ваши владения! Старший десятник, Пётр Увельский!"

Отрапортовал и сместился в сторону, дабы не мешать осмотру построенного воинства. Александр молча окинул строй взглядом. Он напряжённо думал по поводу того, что ему необходимо сделать. К его радости, решение было принято относительно быстро.

— Здорово орлы! — поприветствовал он своих гайдуков.

— Здравия желаем, ваше, вы-со-ко-бла-го-ро-ди-е-э!

— Высокоблагородием ко мне обращаться не стоит, я человек сугубо гражданский. Но всё равно. Благодарю за службу!

— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! — Разнёсся по округе радостный троекратный ответ шестнадцати молодцев.

Да, слова благодарности, высказанные графом, были не пустой формальностью. Он видел, что усадьба выглядела ухоженной, не сомневался, что и внутри, был тот же идеальный порядок. И стоящие перед ним люди, были причастны к этому порядку. Радовало то, что присмотр вёлся и за прилегающей территорией — пятёрка гайдуков, на данный момент, находящаяся в патруле. Да и вопрос относительно принадлежности этих холопов к разбою, творящемуся где-то рядом, нужно решать. И самое главное, заняться этим нужно немного позднее, без посторонних глаз. После чего решать: "Как поступать с ними дальше? "Казнить", иль миловать".

— Ну что Пётр, — обратился Александр к старшему десятнику, стоявшему по левую руку, — тебе отдельное спасибо за отличную службу.

— Рад стараться!

— Вольно десятник. Распускай людей, пусть занимаются своими делами. Только сам, никуда не уходи.

— Вольно! Разойдись! — гаркнул Пётр, и выжидающе посмотрел на Александра.

— Уважаемый, — обратился граф к стряпчему, слегка довернув в его направлении голову, — не могли бы вы оставить меня наедине с моим человеком?

— Да — да, Александр Юрьевич, как изволите.

Суетливо залепетал чиновник, забавно засеменив в сторону парадной лестницы усадьбы. Убедившись, что чиновник удалился на достаточное расстояние, Александр заговорил, тихо, почти шёпотом:

— Послушай меня, Пётр, то, что ты учудил сегодня, при моей встрече, я так уж и быть, прощу. Но делаю я это, первый и последний раз. Далее, даже за более малое ослушание или, не приведи господь, неповиновения, спрос будет очень жёсткий. И не советую проверять твёрдость моего слова. Надеюсь, ты меня понял?

— Понял, барин.

— Вот и хорошо. А сейчас, позови ко мне мажордома, и это чудо с документами желаю, чтоб они незамедлительно начали вводить меня в курс всех дел.

— Так вон, они оба стоят, возле парадной двери. А нашего управляющего, зовут Аким, Феоктистов сын.

— Отлично. Можешь быть свободен, но далеко не уходи, как управлюсь с неотложными делами, буду с тобою и остальными гайдуками разговаривать. Желательно, чтоб наше общение происходило без посторонних ушей.