— Плешнер!

От удивления Анненский даже перестал бить. Сдёрнул с головы Непрушкина мешок из-под муки «Нестле», склонился, заглянул в слезливые глаза и переспросил:

— Кто распорядился отомстить Аркадию Галкину?

— Пле-е-ешнер, — проблеял Петрушка и разразился протяжными всхлипываниями обречённого доносчика.

Жандарм не поверил. Людвиг Плешнер сидел в одиночке на Шпалерной, его никто не собирался отпускать. С момента задержания не прошло и трёх дней, было всего лишь утро 10 сентября. Даже столь опытному прохиндею невозможно установить в столь короткий срок связь с волей, чтобы раздавать приказы о начале акций возмездия.

Александр Павлович выпрямился и обвёл взглядом комнату 101, в которой, помимо них, находился лишь Платон Кочубей, и перевёл дыхание. Не впервые уголовные преступники ставили его в тупик неожиданными признаниями, но великий сыщик не стал бы великим, если бы не умел находить выход из любой запутанной ситуации.

— Какой Плешнер? — с выражением величайшей брезгливости процедил он.

— Гуго Плешнер, британский коммерсант и масон, — выпалил Петрушка, извиваясь на стуле, чтобы унять ломоту в скованных за спиной кистях.

— Где же ты с ним встречался? — Анненский вложил в голос всё недоверие, которое смог вытужить.

Ротмистр утомился. Было утро. За ночь он успел отвезти Непрушкина в Департамент, собрать группу захвата, повязать банду ткачей-убийц, закрыть подозреваемых в холодной и приступить к допросу. Показания прирастали всё новыми откровениями. Долгий день не думал кончаться, обещая продолжение в виде новой бессонной ночи.

Когда Непрушкин сообщил адрес, по которому проживал британский подданный с супругой, Александр Павлович бросил Платону:

— Зови выводного. Едем.

Кони сытые пробили копытами до околотка, откуда к жандармам присоединились полицейские чины.

— У себя-с, — доложил дворник. — С вечера выходить не изволили. Слушают граммофон-с.

— Пойдём и мы послушаем, — Анненский в мундире и при оружии олицетворял доброжелательную учтивость тайной полиции.

Они поднялись по парадной лестнице. Дворник осторожно подёргал шнурок звонка.

— Чиво? — раздался из квартиры бабий голос.

— Авдотья, с проверкой, — дворник счёл излишним уточнять, да и прислуга не имела к привычной процедуре вопросов.

— Вот жеж. Нету никакого покою с проклятущими немцами, — под клацанье железа забухтела Авдотья.

Ротмистр в сопровождении помощника околоточного надзирателя и городового вошёл, оставив дворника на лестничной площадке. На чёрном ходу стоял Кочубей, а окна располагались слишком высоко, чтобы о бегстве Плешнера можно было беспокоиться.

— Пригласите жильцов, — потребовал помощник околоточного у бабы с поросячьим рыльцем и бакенбардами.

Авдотья заковыляла к дверям, из которых навстречу сам появился Плешнер.

Это был практически тот же самый Плешнер! Рост, сутулость, нос, очки, только жиденькие волосы были не стрижены и концами мазали плечи пиджака английского фасона.

— Что вам угодно? — будто пережёвывая кашу, вопросил британец.

Не было сомнений, что это Плешнер и никто другой, в особенности, когда он стремительно крутнулся на каблуке и бросился в комнату. Жандарм и полиция за ним. Задребезжали оконные рамы, открываемые проворной рукой.

Плешнер распахнул окно и прыгнул головой вниз.

* * *

— Какое поразительное сходство, — Анненский переводил дух, верный Платон помогал отряхивать китель. — Настоящие близнецы.

Помятый Плешнер сидел в наручниках на тахте. Треснувшие очки сползали с носа, масон поправлял их длинным гибким языком.

Нырнув на мостовую, он упал на воз с сеном, отскочил и расшибся. Анненский прыгнул за ним, плотно сжав ступни и подогнув колени. Завалился на бок, сбил возчика.

— Мать вашу за ногу! — вопил мужичок. — Мазурики!

Он схватил кнут, но, обнаружив перед собой жандармского ротмистра, спрятал гнев обратно в своё скотское нутро.

— Мазуриков мы ловим, — Анненский пружинисто соскочил с воза.

Плешнер успел подняться и пустился наутёк, прихрамывая, но Александр Павлович марсельской подножкой свалил его на тротуар и ловко заломил руку. Застегнул на запястьях браслеты. Поднял стонущего масона и поволок в дом.

— Я вернул вам благоверного, миссис Плешнер, — доложил жандарм, доставив британского коммерсанта к даме с симпатичным, но глуповатым лицом, по виду немке благородного происхождения.

И действительно, в ответ она закудахтала на хохдойч, хлопая руками как крыльями, и не разобрать было, что она лопочет.

Зато Гуго Плешнер хорошо говорил по-русски. С акцентом, но разборчиво, так что даже с пролетариями Выборгской стороны мог найти общий язык.

— На каком основании вы меня вяжете? — выдавил он. Похоже было, что поломал ребро или несколько, но мужественно превознемогал боль и старался не выказывать страдания. — Я подданный Его Величества короля Эдуарда. Я буду жаловаться.

— На что? — поднял брови Анненский. — Мы зашли проверить документы, а вы совершаете акробатические кульбиты. Это странно даже для масона, и совсем поразительно наблюдать такое от деятеля торговли, даже если у него в прошлом состоялась цирковая карьера.

— Я не позволю над собой надсмехаться, — злобно пропыхтел Гуго Плешнер. — Снимите с меня браслеты, это золото без пробы!

И он потряс скованными руками.

— Нахожу сие преждевременным, — учтиво заметил Александр Павлович. — Ибо склонен ожидать от вас продолжения трюков и не намерен принимать в них участия.

— Вы льстите мне, — падение с воза дорого обошлось Гуго Плешнеру, тем тяжелее было для него хитрить и изворачиваться.

— Зная вашего брата, я бы сказал, что существенно преуменьшаю ваши возможности, — Анненский достал золотой портсигар с фамильным вензелем, раскрыл, протянул Плешнеру. — Угощайтесь. С позволения дамы, разумеется.

— Она не возражает, — Плешнер прикурил от зажигалки ротмистра, с блаженством затянулся дорогой египетской папиросой.

Сообразив, что речь идёт о ней, миссис Плешнер разразилась длинной тирадой, всплескивая руками, но продолжала при этом дисциплинированно оставаться на месте.

— Что её так беспокоит? — полюбопытствовал Александр Павлович.

— Моё здоровье.

— О, это уместно как нельзя кстати, — одобрил жандарм. — Однако куда благоразумнее было бы задуматься об этом прежде, чем отправляться в Россию для ведения антигосударственной деятельности.

— Она говорит о том, — не без удовольствия сдал жену Плешнер, — что, когда была замужем за моим старшим братом, он так много курил… — масон затянулся, закашлялся и перекосился на поражённый бок, — …что это послужило причиной развода.

— Неужели! — воскликнул Анненский, также закуривая.

— На самом деле она ушла от него после первого ареста. Родственники настояли, — добавил Гуго Плешнер не без нотки злорадства.

— Полагаю, вас ждёт та же участь, — заявил жандарм и выпустил идеальное кольцо дыма. — За организацию убийства вам грозит каторга.

На губах Плешнера задрожала папироска.

— Вероятнее всего, семья фон Энс потребует от нее открытого разрыва. Она настолько же красива, насколько и глупа, но своего не упустит, ибо моложе нас с Людвигом всего на десять лет. У неё есть все шансы на новое замужество.

— Более чем, — признал жандарм. — За соучастие в политическом убийстве её ждёт ссылка на Сахалин, а там любая женщина в цене.

Его сухой, бесстрастный смех сообщил миссис Плешнер настоящий смысл её будущности, отчего она лишилась сознания.

Сыщик за сутки пообщался с таким количеством грешников, что смыть скверну могли только баня и публичный дом.

— Чудовищное падение нравов на этом британском острову, — даже после обыска и доставки арестованных на Шпалерную Александр Павлович оставался под впечатлением от услышанного. — Не от этого ли они тщатся заразить духовно чистый народ, дабы уподобить его своим гнусным соплеменникам? — спросил он Платона, собираясь распорядиться везти домой.

— Так точно, Лесандр Павлович. Нехристи они все, хучь и протестанты.

И уже совсем Анненский преодолел было порог кабинета, как дежурный донёс свежую сводку. В Кокушкином переулке состоялось ограбление конторы купца Вальцмана и чудовищный погром. Случилось много убитых от топора и пуль. Тяжелораненые продолжают отдавать Богу душу.

Судя по почерку, Раскольник обзавёлся подельниками.